Тан-Богораз Владимир Германович - Жертвы дракона

        - Мой бог ест, - упрямо повторил Юн. - Бог белый, Месяц.
        - Солнце - бог красный, - сказал Спанда. - Твой бог - Луна.
        Юн посмотрел на него с ненавистью. Противоположность этих двух слов: Месяц, Луна, выражали всю противоположность двух преданий.
        - Лунный бог создал небо и землю, - сказал Юн мрачно.
        - Когда это было? - спросил Спанда с насмешкой.
        - Солнце было женой ему и Анаки детьми.
        - Солнце - отец наш, - сказал Спанда. И все Анаки повторили: - Солнце - Отец.
        - Лунная вера - старая вера, - сказал Юн. - Первые люди с вороньей головой, истребители падали, они были детьми Дракона.
        - Я старик, - сказал Спанда, - и дед мой был старик. Он всегда говорил, что мы - дети солнца.
        - Довольно! - крикнул Юн. - Мой бог требует крови.
        - Летнее солнце не любит крови, - сказал Спанда.
        - Мой бог пошлет на вас месть, - с зубами крысьими. Не дайте видеть его белому глазу лицо оскорбителя!..
        - Что ты скажешь, Яррий? - спросил Спанда.
        Яррий опять посмотрел на Юна.
        - Белого бога не вижу, вижу Черного Юна. Пусть возьмет копье и заступится за своего бога.
        Юн бросил ему уничтожающий взгляд.
        - Даже ножа обрезального не хочу я поднять на такого, как ты.
        - Что скажете, Анаки? - спросил Спанда, обращаясь к племени.
        Анаки молчали. Потом Илл, Красный Бык, повернул лицо к юноше и сказал коротко и веско: "Уйди!"
        - Правда, - загалдели Анаки. - Уйди от нас. Собственной силой живи. Странствуй один.
        - Верно вы рассудили, Анаки, - сказал Спанда. - Летнее солнце - кроткое солнце. Лунный бог - страшный бог. Пусть мстит ему одному без нас. Что ты скажешь, Яррий?
        - Я уйду, - сказал Яррий отрывисто.
        - Теперь слушай и помни, - сказал Спанда строго, - воды нашей не пей, не грейся у огня, будь нам чужим, другого племени, без нашего бога, без нашего кладбища.
        - Уйду! - крикнул Яррий. - А вы, будьте вы...
        Он не докончил проклятия, только схватил копье и погрозил им Анакам. Потом повернулся и быстрыми шагами ушел влево по берегу Калавы.

ГЛАВА 5

        В кленовой роще ночью сидели подруги: Ронта, Илеиль и высокая Яррия, и еще две, Элла Большая и Элла Певучая. Певучая Элла была старшей сестрой черноволосой Милки. Ее называли также Элла Сорока. Она была маленькая, круглая, как будто комочек. Волосы у нее были коротенькие, в кудрях. Они стояли над ее головой, как запутанное облако.
        Эллу звали Певучей за то, что она пела целый день. Что бы на глаза ни попало, как бы оно быстро ни промелькнуло мимо, песня Эллы являлась еще быстрее и выливалась, как щебет. Элла пела о камне, который подвернулся под ноги, о стаде быков, которое попалось мужчинам, или о драке двух девчонок, которые поссорились из-за цветной раковины. Но если песня ей нравилась, она готова была повторять ее с утра до вечера. Оттого ее звали также Элла Сорока.
        Подруги сидели в кленовой роще у костра и ждали утра. Это была последняя ночь перед обрядом. Они не могли спать: им было жутко. На другом конце рощи были обе старухи, Лото и Исса. Лото должна была исполнить первую часть обряда, белую, дневную. Исса должна была исполнить вторую часть, ночную, темную. Лото сидела одна у особого костра и варила в глиняной плошке пахучие травы. Иссы не было видно, она скрывалась в темноте. И все, что ей было нужно, - травы и притирания, она давно сварила и приготовила, хотя никто не видел, когда и как. Иссы и ее притираний боялись подруги.
        Согласно обычаю, другие женщины в эту ночь не могли присутствовать в роще... Они должны были явиться утром и принять участие в обряде посвящения. Но вместе с испытуемыми сидела взрослая помощница, Аса-Без-Зуба.
        Девочки перестали шептаться, - им стало скучно. Костер был маленький, в тихом воздухе безветренной ночи огонек горел тонкою алою струйкою. Илеиль подняла свою русую голову и сказала:
        - Спой песню, Элла.
        Элла сидела по другую сторону костра; она посмотрела на подругу, и тонкое прыгающее пламя отразилось на минуту в ее сверкающих зрачках.
        - Песню? Хорошо.

Пять трясогузок, все дуры, сидели под листьями клена, Нахохлившись, как в дождь. Ястреб сказал: "Я вас замуж возьму, Ощиплю вас до перышка..."

        - Страшно, - вздохнула Ронта и боязливо поглядела в темноту.
        - Чего страшно? - спросила Элла задорно из-за костра.
        - Иссы страшно и тех... - сказала Ронта и указала глазами в ту сторону, где был мужской лагерь.
        - О, т е х!.. Об Иссе я не знаю и знать не хочу. Но я знаю, что  т е сделают с нами...

Пять трясогузок...

        - Молчи, молчи... - зашикали на нее подруги со всех сторон.
        Говорить о мужчинах в связи с тем, что относилось к браку, считалось неприличным даже для взрослых женщин во всю первую половину года, вплоть до осеннего обряда. Если иные и думали о своих друзьях, то они молчали об этом.
        - Ушла бы я на край света, - сказала Ронта тихо.
        - Куда ты уйдешь? - сурово возразила высокая Яррия. - Бродяги уходят, но женщин-бродяг не бывает.
        - Все уходят, - сказала задумчиво Ронта. - Время проходит, и они уходят и никогда не возвращаются назад...
        Девушки замолчали.
        - Куда они уходят? - спросила Ронта, склоняя голову.
        - К племени своему уходят, - сказала Яррия, - на небо, к Отцу. Там тоже есть племя Анаков.
        - Я сказку слыхала, - сказала Илеиль. - В той стороне есть место. У самых ног Отца сделана дыра и вбита затычка, и женщины подходят и выдергивают, и смотрят вниз; и если какая-нибудь пожалеет и заплачет, то слезы ее к нам падают росою.
        Все инстинктивно подняли головы и посмотрели вверх, туда, где наискось к полночи светилось недвижимое Око Отца. В ночном воздухе мелькали какие-то неуловимые влажные искры, и им показалось, что это слезы тех, небесных женщин.
        - Будет вам, - снова вмешалась неукротимая Элла. - Вы говорите о тех, которые уходят. Я хочу говорить о тех, которые приходят.
        - Души детские, - сказала Илеиль и усмехнулась радостно. - Малые детки...
        Элла посмотрела на нее лукаво и подмигнула левым глазом.
        - Малые и большие... О т т у д а  и  о т т у д а!..
        Она указала кивком головы на небо и тотчас же протянула обе руки к северу, туда, где находился мужской лагерь.
        - Я люблю их, - сказала она громко, потом слегка потянулась и свела руки вместе. - Всех люблю.
        И было так, как будто она сразу заключила в свои объятия всех мужчин и детей.
        - Молчи, - сказала Илеиль, но не совсем уверенно. Элла Сорока знала, как будто, действительно, больше, чем другие подруги.
        - Дуры вы, - возразила Элла и рассмеялась.

Пять трясогузок, все дуры...

        - Трясогузка Ронта, - сказал неожиданно голос сзади, такой же веселый, как у Эллы.
        Девушки обернулись. Дило Горбун подполз к костру так тихо, что никто его не заметил. Он остановился перед костром, как полз, на четвереньках, и вертел головою, как будто черепаха.
        - Уйди, - крикнули девушки, - зачем ты пришел?
        - К вам пришел, - сказал Дило, - мне одному тоскливо.
        - Здесь мальчикам не место, - сказала Илеиль. - Это девичья роща.
        - Разве я мальчик, - сказал Дило вкрадчивым тоном. - Если бы я был мальчиком, то был бы с мальчиками.
        Девушки засмеялись. Это была обычная присказка Горбуна.
        - Я вам сказку расскажу, - соблазнял Дило.
        - Уйди, не то палки возьмем.
        - Расскажу и уйду. О Рунте-трясогузке... Мне одному темно в этом лесу.
        - Ну, расскажи, - поколебались девочки.
        Их в особенности соблазняла тема рассказа. Имя Ронты с небольшим изменением в  Р у н т а  означало: трясогузка. Молодых девушек вообще называли трясогузками за их предполагаемую стыдливость.
        Они посмотрели нерешительно на взрослую помощницу. Но круглые глазки Асы тоже горели любопытством, и, ко всеобщему удивлению, она не сказала ни "да", ни "нет".

Пять трясогузок сидели под листьями клена, -

начал Дило нараспев.
        - Молчи, дурак, - сказали девушки полусердито.
        Дило, по-видимому, хотел начать с присказки и заимствовал ее у Эллы.
        - Нет, - сказал Дило.

Пять трясогузок сидели под листьями клена. Пришли пять турухтанов и распустили свои крылья. И сказали: "Спляшем брачный танец. Совьем колесо солнцу, будем плясать брачный пляс. Будьте нам женами, будем вам мужьями..."

        По обыкновению Анакских сказочников, Дило наполовину пел, строфу за строфою.

Лунный Дракон пришел к красному солнцу И сказал: "Солнце, спляшем брачный танец.                 Будь мне женою, я тебе буду мужем".

        - Разве солнце - жена? - спросила Илеиль с удивлением.
        - Не перебивай, - сердито сказал Дило. - В то время Солнце было женою.

Солнце сказало: "Я не хочу. У тебя, Дракон, чужое лицо. На твоей шее чешуя стала дыбом. Ты мне не муж, я тебе не жена..." Дракон рассердился и проглотил Солнце. Вместе с Солнцем проглотил все лучи; На земле и на небе стало темно, Турухтанам и трясогузкам стало темно. Темно свивать колесо Солнцу, Темно плясать брачный танец... Рунта молодая сказала подругам: "Я поднимусь на небо, я верну Солнце, Я дам свет, Пойду к Дракону в юные жены. Пусть я исчезну, вы будете жить"...

        После этого Дило стал рассказывать прозой:

        Молодая Рунта поднялась на небо и приблизилась к Дракону. Он дремал, раскрыв пасть после сытной еды. Солнце, большое и круглое, тускло сияло в его утробе.
        - Я пришла, - сказала Рунта.
        - Зачем? - спросил Дракон.
        - В жены к тебе, - сказала Рунта.
        - А, хорошо, - сказал Дракон.
        - Как берешь ты жен? - спросила Рунта.
        - Пастью беру, - сказал Дракон.
        Молодая Рунта вошла в пасть Дракона, из пасти в утробу и отыскала Солнце. Она обвязала его травяной веревкой и потащила его вон. Вытащила Солнце в горло Дракона, потом вытащила в рот Дракона, потом вытащила на язык Дракона. И лопнула веревка с таким треском, как падает дерево. Тогда встрепенулся Дракон и тряхнул головою. Круглое Солнце обожгло ему язык и выкатилось вон. Брызнул свет, настало новое утро.

        Дило замолчал, девушки тоже молчали.
        - А Рунта вернулась? - спросила Илеиль.
        Дило лукаво посмотрел на девушек.
        - Рунта, вот она, - пошутил он, указывая пальцем на подругу Яррия. - Рунта-Ронта.
        - Нет, правда!
        - Правда, - настаивал Дило. - Вы знаете: предки возвращаются сквозь женское чрево. Так Рунта вернулась...
        - Постой, - сказала Элла. - Какую песенку пела молодая Рунта?

"Пусть я исчезну, вы будете жить..."

        - Печальная песня.
        Ронта сидела и слушала, не шевелясь и не произнося ни слова.
        Но когда Элла повторила печальную песню Рунты-трясогузки, ее лицо неожиданно сморщилось, нижняя губа задрожала. Еще минута, и она разразилась плачем, тихим и жалобным, как огорченный ребенок.
        Яррия положила подруге руку на шею.
        - Глупая, - сказала она. - Ну, не плачь. Это другая погибла, та, молодая Рунта. Ты живешь.
        - Нет, - всхлипывала Ронта, - это мне нравится. П у с т ь  я  и с ч е з н у, в ы  б у д е т е  ж и т ь. Это хорошо.
        Слезы ее падали без конца. Она уткнулась лицом в землю, и плечи ее тряслись от заглушаемых рыданий...

        Полночь прошла. На краю неба опять поднимался Охотник, угрожая дротиком диким оленям в Песчаной реке. Все спали, девушки и их помощница. Лишь у Лото поодаль слабо мерцал костер, и она низко склонилась над ним, как будто творила заклинания. И вдруг на опушке раздался слабый призыв маленькой пестрой совы Шиана, который ищет в темноте свою подругу: - Угу!..
        Ронта вздрогнула во сне и подняла голову. Призыв повторился еще раз. Она посмотрела на соседок. Никто не шевелился. Костер чуть вспыхивал.
        Еще не совсем проснувшись, Ронта поднялась, как лунатик, и, натыкаясь на деревья, пошла вперед, куда звал крик совы.
        На опушке леса стоял Яррий. Его фигура смутно белела в свете звезд. Он двинулся Ронте навстречу и быстро подошел. В руках у него было неизменное копье. Связка дротиков висела через плечо. Через другое плечо был подвешен большой мешок, как у охотника, уходящего в дальние горы. И весь вид у него был, как у человека, уходящего в дорогу.
        Дремота Ронты исчезла.
        - Что, Яррий? - спросила она тревожно, даже не успев разглядеть в темноте его лицо.
        - Они изгнали меня, - сказал Яррий.
        - Изгнали, - откликнулась Ронта жалобно.
        - Сказали: "Будь нам чужим, другого племени, не пей нашей воды, не грейся у огня".
        - За что? - спросила Ронта беспомощно. Она как будто забыла в эту ночь о весеннем деле Яррия.
        - За то самое, - сказал Яррий. - Юн говорит: - "Ты жертву отнял у темного бога, белую телку. Будь же извергнут".
        - Как же обет? - спросила Ронта растерянно.
        Яррий коротко засмеялся.
        - Стану ли плакать о муках и истязаниях? Нож Юна-врага не коснется меня. Буду жить непосвященный, как жил.
        Ронта молчала.
        - Куда же ты пойдешь? - спросила она нерешительно.
        Яррий повел рукою.
        - Свет широк, и солнце везде светит. Челноки растут в лесах, и реки текут вниз... Попрощаться я пришел. Где Дило?
        - Не знаю, - сказала Ронта, - был тут недавно. Прогнали его... Куда пойдешь ты?..
        - Пойду на край света, - сказал Яррий, - на берег моря. Узнаю людей медвежьих и людей орлиных. Увижу морских великанов с зубами, как у мамонта.
        - Как ты будешь жить, Яррий? - твердила Ронта печально.
        - Один буду я жить, диким бродягою, рвать добычу когтями буду, как звери рвут.
        Он замолчал и долго молчал, и вдруг сказал отрывисто:
        - Пойдем со мною, Ронта!..
        Ронта не отвечала.
        - Лица мужчин не увижу. Глаза женщин не будут смотреть на меня. Когда я умру, шакалы закроют мне глаза... Ронта, пойдем со мною...
        Ронта бросила взгляд назад, в глубину рощи. Ничего не было видно. Только угли костра чуть мерцали сквозь темную чащу.
        - Жалко тебе оставить Иссу колдунью и сварливых жен? - спросил Яррий злым, изменившимся тоном.
        - Жалко, - призналась Ронта.
        - С Иллом хочешь плясать, красную бороду гладить девичьей ладонью?
        - Нет, - с ужасом сказала Ронта. - Я не хочу.
        - Ну, так пойдем со мною.
        Ронта опять посмотрела назад и тяжело вздохнула.
        - Прощайте, сестры, - шепнула она. П у с т ь  я  и с ч е з н у, в ы  б у д е т е  ж и т ь... Яррий, я иду с тобою.
        Они взялись за руки и тихо, как тени, скользнули вдоль опушки. Никто их не видел. Только небесный Охотник смотрел им вслед и грозил дротиком.

        За день ходьбы от кленовой рощи лежало мертвое поле Анаков. Оно было широкое, ровное, занесенное песком. Этот песок в незапамятное время принесла река Саллия своими весенними разливами, но теперь река давно ушла отсюда вправо, почти на половину дневного перехода. Поле осталось, как прежде, серое, унылое, нагое. На нем не росло ни куста, ни травинки. Только местами поднимались какие-то странные серые сучья. Это были бараньи и оленьи рога, воткнутые в песок, принесенные живыми на поминки покойникам. Ибо на это поле с разных концов своей земли приходили умирать Анаки. По древнему поверью считалось, что только с этого поля возможен отход в дальнюю дорогу, в страну предков. Он начинался от низкой песчаной стрелки, перерезавшей мертвое поле на две половины. Эта стрелка называлась "тропой мертвецов". От стрелки отход продолжался по песчаным рытвинам старого сухого русла, потом по реке Саллии, против ее течения, на юг.
        По убеждению Анаков, если кто умирал вдали от мертвого поля, ему приходилось после смерти прежде всего являться сюда. Оттого родные спешили воздвигнуть ему могильник на мертвом поле. Это был посмертный приют для него. Могильник состоял из каменного овала, выложенного просто на песке, как будто вокруг мертвого тела. Все мертвое поле было усеяно такими овалами. Пустых было меньше, а больше было таких, в которых лежали белые скелеты. Ибо Анаки даже в болезни крепились, как могли, и приходили сюда умирать, чтобы избавить себя от трудного посмертного перехода.
        Во многих овалах вместо целого скелета остались только белые ребра да толстые берцовые кости. Гиены объедали своими крепкими зубами даже головки берцов и оставляли на земле только костяные трубки, пустые внутри. По всему полю валялись черепа, круглые, гладкие, выбеленные солнцем и ветром. Это были как будто большие странные чаши, разложенные на выбор для живых и для мертвых.

        На это поле на другой день после побега Ронты пришла старая Исса. Она была одна, и никто не следовал за ней. Она прошла по "тропе мертвецов", дошла до середины, встала и огляделась кругом. Потом сошла в сторону и вскоре нагнулась и подняла белый череп. Она взяла его с места, которое было украшено не только рогами, но даже пучками перьев и сухих цветов. Это был могильник черной колдуньи Меланто, которая была старухой, когда Исса была еще маленькой девчонкой. Покойная Меланто считалась великой чаровницей, и на ее могилу до сих пор приносились дары мужчинами и женщинами. Исса вернулась с черепом к тропе мертвецов. Она наполнила череп водой из лужи, которую нашла тут же. Вода эта была солоноватая и пригодная для колдовства. Старая колдунья села на песок, поставила череп на землю между ног и запахнула над ним полы своего мехового плаща. Она снова оглянулась и достала из поясного мешка щепотку серого порошка. Этот порошок она бросила в воду, и вода задымилась. Белый пар клубами повалил из черепа, хотя нигде не было огня, и вода не согрелась. Исса прикрыла череп плащом еще тщательнее, но пар или дым выходил струями из каждой прорехи ее покрывала, у шеи, у плеч и у ног, как будто она вся горела внутри.
        Склонившись лицом вниз и сливаясь вместе с черепом, Исса стала творить страшное заклинание. Оно было направлено против бежавшей девушки для того, чтобы отомстить ей за позор и предательство.
        - Беглая тварь, - говорила Исса, - обрекаю тебя гневу. Запираю в твоем теле юность и зрелость. Да будут плечи твои остры, и груди плоски, и чрево бесплодно... Неосвященная и неблагословенная. Будь Яламой, безмужной и безлюбовной. Запираю тебя мертвой костью. Когда муж твой подойдет к тебе, пусть взоры его будут, как взоры убийцы. Спасайся, трепещи!..
        Исса достала из мешка маленький сучок, раздвоенный с одного конца, обычную замену человеческой фигуры.
        - Ялама, - сказала она, обращаясь к сучку, ибо он представлял Ронту-беглянку. Слово "Ялама", означавшее самку оленя, непригодную к браку, относилось также к хилым, бесплодным женщинам.
        Она вынула череп из-под плаща и осторожно опустила сучок в череп.
        - Ялама, - сказала она снова, - вот тебе собственная вода и собственная лодка. Вода твоя да будет в лодке твоей. Садись и плыви по тропе мертвецов.
        Она поставила череп на песчаную стрелку.
        - Иди, догоняй, - сказала она ему сурово, - где бы она ни сидела и ни бегала.
        Чары были окончены и посланы вдогонку, и Ронта была обречена их всесильному гневу.

ГЛАВА 6

        День за днем Яррий и Ронта спускались вниз по реке Дадане, направляясь к морю. Яррий сделал челнок еще на берегах Калавы из желтого луба, такой же гибкий и легкий, какой он оставил на месте оленьей охоты, вместе с другими челнами племени. Они спустились по Калаве в реку Саллию. Она впадала в Дадану на полдня ходьбы повыше Лысого Мыса и оленьей тропы. Где можно было, они плыли. Где было мелко или слишком много камней, они выходили на берег и вели челнок за собою на веревке из стеблей крапивы или просто волокли его по мокрой траве, где он скользил легко, как рыба, потом опять спускали его в воду и плыли. Они садились, по обычаю, спина к спине и протягивали ноги в разные стороны. Яррий греб веслом, а Ронта смотрела на воду и ждала очереди. Их нагие спины крепко опирались друг на друга. И в росистое, свежее утро это одно место было теплым у обоих. Оно давало им тепло и грело все их обнаженное тело.
        В первую ночь они ночевали на острове, в тополевом лесу, вытерли огонь из сухого дерева, развели большой костер и потом заснули. Они спали на одном ложе, как брат и сестра, и между ними лежало копье, как общий защитник.
        На другой день они вошли в Дадану и скоро проплыли мимо Лысого Мыса и места весенней охоты... Отсюда начинались места незнакомые. Дадана уходила от Анаков на запад, а куда именно, никто не знал. Все, однако, говорили, что Дадана - река огромная, протекает сквозь многие земли и доходит до дальнего моря. Они не терпели голода. Ибо в это время года на Дадану во множестве спускалась перелетная птица с соседних озер - утки, крохали, гуси. Яррий был искусный охотник с дротиком и плоским деревом, и копьем. На берегу во время ночлегов они копали также корни, мучнистые и сладкие.
        Солнце светило ярко. Было ясно и тихо. Им попадались олени; один бросился в воду и поплыл, но был он слишком далеко, и Яррий не мог достать его копьем. Гигантские  ш е л ь х и  стояли на берегу неподвижно, как будто каменные. Их ветвистые рога выступали на солнце, как обведенные резцом. Они смотрели на челнок равнодушно и презрительно, как будто это было дерево, проплывшее мимо.
        - Есть ли здесь другие люди? - сказала Ронта.
        - На что нам люди? - возразил Яррий со смехом. - Мы двое - люди. Хорошо нам.
        Он широко ударил веслом и громко запел песнь гребца, которую Анакские юноши пели на реке летом во время охотничьих поездок:

Двойным веслом я загребаю воду, Длинное копье я держу в руке.

        Он пел и греб в такт песни и с каждым звуком и взмахом чувствовал, словно входит в него что-то сильное и сладкое. Плечи его широко двигались, как будто с них упало тяжелое бремя.
        - Анаки остались далеко сзади. Во век бы не видеть их...
        Он привстал на куске коже, служившей ему сиденьем.
        - Игой! - крикнул он звонко и протяжно, как молодой жеребец, который призывает на вольном лугу и сам не знает кого, - короткогривую подругу свою, или сердитого соперника.
        - Иго-го-гой!
        Река Дадана текла широко, мощно и спокойно. Ее повороты тянулись на добрый людской перебег от плеса до плеса. Берега исчезли из глаз, и дальние мысы чуть всплывали в синем тумане, как марево. Река расстилалась перед глазами широко и прямо, как зеркало.
        Потом берега стали выше, а русло уже. Дадана встретила на пути горный хребет и прорезала его насквозь. Она стала глубже, полноводнее и быстрее. Она катилась теперь среди двух высоких стен, и по обе стороны ее простирались крутые, дикие скалы.
        Челнок быстро плыл мимо. Крутые берега уходили назад и исчезали навсегда. И на одном повороте совсем неожиданно они увидели женщину. Она сидела на самом краю и смотрела на реку. Была она совершенно нагая, и тело ее, особенно груди, были смуглее, чем у Анакских жен. Волосы у нее были длинные, черные, как вороново крыло. Она распустила их на плечи и расчесала белым костяным гребнем.
        При виде этих волос и гребня у Яррия странно заныло сердце, ибо жены Анаков с такой же заботой чесали свои волосы и заплетали косы перед брачным обрядом, и гребень считался брачной принадлежностью.
        Челнок проплыл близко к берегу, но женщина не шевелилась. Она чесала волосы и пела песню, - тихую, длинную, тягучую, как нить. И казалось, что над рекою Даданой течет другая река, тихо-звучная, незримо-струйная.
        Челнок проплыл мимо; женщина осталась сзади, и песня ее слабела и замерла.
        - Кто это? - сказала Ронта с удивлением. - Женщина, дух?..
        - Не знаю, - сказал Яррий, потом прибавил невольно: - Нет, это не дух.
        Он вспомнил груди женщины. Они были небольшие, как у девочки, но странно удлиненные, даже слегка повисшие книзу. Они показались ему какими-то редкими плодами.
        Он повернулся назад и посмотрел в пол-оборота на спутницу. Груди у нее были такие же недоразвитые, бедра - узкие. Волосы ее были короче. Они не были расчесаны и падали на плечи беспорядочной гривой. Вся фигура Ронты походила на мальчика.
        И, отвечая взгляду своего друга, Ронта оживленно сверкнула глазами и сказала с ребяческим задором:
        - Вернемся, посмотрим.
        Яррий послушно взмахнул веслом и повернул челнок. Но ехать назад было труднее. Они лепились к берегу, борясь с течением реки, не пропуская ни одного изгиба, и когда, наконец, показался тот же мыс, теперь уже знакомый, женщины не было. Они пристали к берегу и долгое время ходили по взгорью, но ничего не нашли. Даже следов не осталось нигде, как будто эта женщина не ушла, а растаяла.
        Яррий посмотрел на спутницу с некоторым смущением, но она улыбалась. Дети Анаков любили играть в прятки в зеленых лесах у Даданы и у Калавы. Ей казалось, будто она ищет и не может найти спрятавшуюся подругу. И, видя смущение юноши, она весело засмеялась и сказала:
        - Поедем дальше.
        Они отплыли и скоро уже огибали новый плес вниз по течению.
        Ронта как будто тотчас же забыла о таинственной встрече. Она радовалась каждой новой птице и каждому утесу незнакомых очертаний и спрашивала без умолку:
        - Яррий, что это? Яррий, где же мы?
        И Яррий большей частью отвечал, как в первый раз:
        - Я тоже не знаю.
        Они пристали на ночлег под высокой скалой, развели огонь и поужинали, но спать им не хотелось.
        Полная луна светила на реку и отражалась внизу второй луной. Длинный серебряный след ложился на воду.
        - Это дорога наша лежит, - сказала Ронта.
        Она посмотрела в глубь вод, на ту, вторую луну, потом подняла глаза вверх, как будто для сравнения.
        - Что это за знаки? - спросила она, разглядывая темные пятна на белом, широком лице луны.
        Яррий пожал плечами:
        - Нос как будто и глаза. Говорят: лицо Дракона.
        - Пенна говорила, - сказала Ронта, - что это совсем не глаза. Это Лунные Анаки, мальчик и девочка.
        Яррий улыбнулся.
        - Как же они попали туда?
        - Дракон изловил их арканом лунного луча и поднял к себе, чтобы не было скучно.
        - Ты смеешься, - сказала она обидчиво. - Не веришь мне?
        - Я не смеюсь, - сказал Яррий. - Они, как мы, эти лунные Анаки. Я знаю, как их зовут: Яррий и Ронта. И если ты хочешь, мы тоже поднимемся, сами собою, по лучу солнечному, взойдем на солнце и будем жить в сиянии.
        Ронта посмотрела на него с легким недоверием.
        - Разве ты тоже колдун, как Исса и Спанда?
        - Если ты захочешь, - повторил Яррий, - я стану колдуном больше, чем Спанда.
        Ронта засмеялась.
        - Отлично, - сказала она. - А только я спать не хочу. Пойдем лучше, еще раз походим по горам.
        Они погасили огонь, спрятали челнок в расселину утеса и укрепили его камнями, чтобы его не мог снести внезапный порыв налетевшего ветра. Потом Яррий взял копье и два дротика.
        Ронта тоже взяла дротик и пошла вперед, стройная и легкая. Они шли гуськом, друг за другом. Шаги их были неслышны, и тела их блестели в ночном сиянии луны.
        Берег реки перешел в высокую равнину. Местами темнели леса, как чернильные пятна, потом расстилались широкие луга. В свете луны они были пушисто-матовые, как мех.
        Там и сям торчали группы скал и камней, странных, обрывистых, поросших снизу мхом и травой, а вверху обнаженных. Их голые верхушки выступали на ночном небе четкими черными зигзагами.
        Путники прибавили шагу, потом побежали вприпрыжку, как бегут оленята после водопоя, попали в густую тень ближайшей группы скал, мелькнули быстрыми пятнами по освещенному полю, снова попали в тень.
        Яррий внезапно остановился.
        - Смотри, - шепнул он, - на левой стороне.
        - Где? - спросила Ронта. - Я не вижу.
        - Там, вверху, - указал Яррий. - Постой немного.
        На верхушке ближайшей скалы мелькнула голова. Она появилась из тени на свет и с минуту оставалась как будто отрезанная. Это была голова козла. Можно было видеть длинную бороду и тонкие рога, отогнутые назад. Голова повернулась влево. Борода закачалась.
        "Хм, хм", - донеслось тихое, будто простуженное покашливание. Еще минута, и голова спряталась. Снова донеслось "хм, хм", уже из темноты, и все стихло.
        - Не спит, сторожит, - сказал Яррий.
        - Глупый козел, - засмеялась Ронта. - Полезем, посмотрим.
        Они пригнулись и поползли в траве, потом свернули вправо и стали подниматься по узкой лощине вверх. Дальше начинались скалы. Они перелезали от камня к камню неслышно, как змеи, и, наконец, добрались до верху. Наверху была площадка в выемке меж скал. Они посмотрели осторожно из-за широкого камня и увидали группу коз, устроившихся на ночлег. Здесь были маленькие и большие. Они лежали на жидкой траве, положив головы на камни. Все они казались черного цвета, но можно было различить, что козлята темнее маток.
        Глаза Яррия блеснули. Он поднял дротик и стал метиться в ближайшего козла.
        - Постой!
        Ронта, в свою очередь, схватила его за руку.
        - Смотри вниз!
        Далеко внизу, на той самой дороге, по которой они взобрались, мелькнула тень, скрылась, опять мелькнула.
        Эта часть подъема была плохо видна козлу-сторожу. Очевидно, еще охотник подбирался к добыче.
        - Росомаха, - шепнула Ронта.
        - Нет, другое, - сказал Яррий, приглядываясь.
        - Волк?
        - Не волк.
        - Бурый?
        - Не знаю, - сказал Яррий нерешительно. - Бурый... Кажется, не совсем бурый.
        - Бежим, - сказала Ронта.
        - Смотри туда, - сказал Яррий вместо ответа. - Дальше, - прибавил он, следуя глазами за взглядом Ронты. - Налево.
        На левой стороне, на открытом лугу, между двумя группами деревьев мелькнула новая тень, метнулась через поле и снова исчезла.
        - Подождем здесь, - сказал Яррий решительно.
        Они припали между камней и глядели на дорогу, сжимая в руках дротики. Та тень, что была ближе, мелькнула снова. Потом между камнями появилась фигура и стала подниматься вверх, пользуясь каждым прикрытием.
        Яррий и Ронта с удивлением смотрели на нее. Это была не пантера, не волк и не бурый, хотя по величине и по движениям она немного подходила к последнему.
        Она была темная, плотная, с крепкими, короткими ногами, но шерсть на ее спине была редкая и совсем не походила на пышный медвежий мех. И вместо острого рыла у нее было широкое лицо и большие круглые глаза, которые беспокойно поглядывали по сторонам.
        - Вот это дух, - сказала Ронта, скорее с любопытством, чем со страхом.
        Яррий нерешительно кивнул головой.
        - Лицо, как у человека, - сказал он в виде подтверждения. - Какая походка странная! Посмотри-ка, у него такие же руки, как у нас. Нет, это не дух, - сказал он с внезапным презрением. - Видишь, он ползет на кулаках, как маленький ребенок.
        Фигура остановилась, соображая. Она, очевидно, подбиралась к козам, но эта дорога ей не понравилась. Она свернула дальше вправо, продолжая, впрочем, слегка подниматься вверх, и скрылась за поворотом.
        - Как он убьет? - сказал Яррий с любопытством.
        Прошло несколько минут напряженного ожидания.
        - Где он? - хотела сказать Ронта, но в эту минуту слева раздалось: "хм, хм", громче и тревожнее прежнего. Стадо вскочило на ноги и ринулось вниз.
        Странный охотник, видимо, обошел кругом и зашел с противоположной стороны, но невовремя попал на глаза чуткому сторожу.
        Козы бежали прямо на молодых Анаков. Яррий не выдержал. Он вскочил на ноги и бросил дротик в большого козла, бежавшего последним. Дротик попал под левую лопатку. Козел сделал огромный прыжок и упал на бок.
        Черный охотник тотчас же показался сзади. Он бежал быстро, но довольно неуклюже, как прежде, опираясь руками на сжатые кулаки.
        Ему, очевидно, не удалось убить ничего. Увидев чужую добычу, он остановился поодаль, рыча.
        Яррий выставил вперед копье. Этот охотник был опаснее козла, и нельзя было полагаться на дротик.
        Черный охотник поднялся на ноги и теперь стоял перед ними прямо, как человек, и смотрел на них, скаля зубы в свирепой гримасе. На правой щеке у него был беловатый рубец, видимо, след раны, доходящий до рта и с этой стороны обнажавший еще выше два крупных белых клыка.
        Он яростно фыркнул и погрозил Яррию кулаком.
        - Что тебе надо? - невольно спросил Яррий, потрясая копьем.
        - Грруар! - ответил выразительно Черный, поглядывая на козла.
        Яррий двинул копьем.
        - Не трогай, - поспешно сказала Ронта. - Это Лесные Анаки.
        Анакская легенда говорила, что где-то в темных лесах обитают лесные жители. Они не умеют говорить и ловят зверей руками, не зная копий. И замечательно, что легенда, которая за Селонами и за Тосками, ближайшими соседями и врагами Анаков, не признавала даже имени людей и называла их просто "чужими чертями", - в виде контраста называла этих лесных жителей Лесными Анаками, как будто желая подчеркнуть родство своего племени с ними.
        - Что тебе надо? - повторил Яррий, растягивая слова для отчетливости.
        - Гррм! - проворчал Черный уже на другой лад, потом быстро повернулся и побежал в сторону на двух ногах, как человек.
        Яррий и Ронта, совершенно забыв о козле, побежали за ним.
        Черный пробежал несколько шагов, потом, видя, что его преследуют, упал на руки и устремился вниз быстрее и быстрее, кубарем, как им показалось, скользнул по косогору и скрылся из глаз.
        Яррий и Ронта тоже сбежали с утеса и помчались через поле.
        От первой группы скал, мимо которой они недавно прошли, доносился шум борьбы.
        Козы убежали в этом направлении и, должно быть, попались другим охотникам.
        - Это был загонщик, - соображали Анаки. - Стало быть, у этих лесных жителей есть свои охотничьи планы, как у настоящих людей.
        Первая группа скал была меньше и ниже второй.
        Хитрость лесных Анаков в том и заключалась, чтобы направить коз к этому месту, более удобному для преследования.
        У подошвы этих скал Яррий и Ронта увидели трех лесных охотников. Они были счастливее загонщика, ибо им удалось изловить одного козла. Он лежал на земле и дрыгал ногами, а они били его по голове деревянными палицами. Они были так увлечены своим делом, что не обратили внимания на подбежавших молодых людей.
        В левой стороне слышался какой-то странный лай или плач. Нельзя было разобрать, - дети это или шакалы. Молодые люди побежали туда и увидели странное зрелище. Здесь был обломок скалы, довольно высокий и совершенно отвесный. Молодой козленок бог знает как в темноте с перепугу заскочил на эту скалу. Он стоял на верхушке и снизу было видно, как тело его дрожит от ужаса и напряжения.

        Три темные фигуры бегали кругом подножия и лаяли от злости. Они пытались подняться на скалу, но с полдороги срывались вниз. Один из них схватил палицу и бросил в козленка, но она не долетела.
        Яррий посмотрел и засмеялся. Гримасы и движения ночных охотников были чересчур забавны. Он подошел к скале, не обращая на них внимания, и стал подниматься вверх, опираясь на копье. На полуподъеме пришлось и ему остановиться. Но он утвердил на выступе камня правую ногу, выпрямился, крепко оперся левой рукой на копье и бросил дротик. Козленок подпрыгнул всеми четырьмя ногами и рухнул к подножию скалы.
        - Гррм! - заревели единодушно Лесные Жители и подхватили козленка, как будто на лету.
        Яррий сделал несколько шагов вниз, потом оперся копьем о скалу и спрыгнул на землю.
        Один из лесных людей поднялся к нему навстречу. Это был загонщик. Яррий узнал его по шраму над щекой.
        Он сделал шаг по направлению к юноше. В руке у него была палица. Он, должно быть, оставлял ее внизу, чтобы легче карабкаться по камням.
        Яррий тоже сделал шаг вперед, не выпуская из рук копья. Черный загонщик пристально посмотрел на Яррия, потом быстрым движением отбросил палицу в сторону. Яррий немного подумал.
        - Хорошо, - сказал он. Он не стал бросать копья, а передал его подошедшей Ронте.
        Черный посмотрел на это с видимым одобрением.
        - Гррам! - сказал он и мотнул головой.
        - Тебя зовут Гррам? - переспросил юноша. - Меня зовут Яррий Анак.
        Черный сделал еще шаг вперед и протянул правую руку к Яррию.
        - Аггру!
        - Союз? - переспросил юноша, как будто Черный говорил на языке совершенно понятном. - Хорошо.
        Он тоже шагнул вперед и протянул свою руку. Они пожали друг другу руки, причем Яррий почувствовал, что у Черного ладонь мягкая, почти как ладонь ребенка.
        Потом, преодолевая смутное чувство отчуждения, он приблизил свое лицо к лицу Черного и потерся об его щеку, по обычаю Анаков. Он почувствовал под кожей его лица крепкую челюсть, как у гиены или у льва.
        Черный неожиданно положил руку ему на голову и искусно захватил и вырвал несколько волосков. Яррий чуть не крикнул от боли и гнева, но Черный уже совал ему в руки свою толстую, короткошерстую голову. С тайным злорадством Яррий захватил своими крепкими пальцами большую щепоть и дернул ее изо всей силы.
        Черный не крикнул, а как-то хрюкнул от боли, но тотчас же поднял голову и дружелюбно посмотрел на юношу. По-видимому, ему понравился столь энергичный способ заключения союза.
        Еще один Черный подошел, сначала несмело, потом смелее и ближе. Он тоже мотнул головой и сказал:
        - Гррам!..
        - Ты тоже Гррам? - спросил Яррий. - Да, конечно.
        Второй Гррам был потоньше загонщика, должно быть, моложе. Он заинтересовался Ронтой больше, чем юношей, подошел к ней и коснулся пальцем ее плеча.
        Но Яррий, не долго думая, повернулся к нему, оскалив зубы и зарычал: "Груарр!" почти так же выразительно, как Гррам-загонщик над трупом первого козла.
        Второй Гррам понял и оставил Ронту в покое. Другие тоже подошли и обступили Анаков. Их было шестеро.
        - Гррам! - говорили они.
        Это было, должно быть, не только имя племени, но и взаимное приветствие.
        Молодые Анаки с удивлением рассматривали это диковинное племя. Ронте все еще казалось, что это могут быть духи. Ибо ей было известно, что духи так же охотятся и убивают добычу, как люди. Но ведь духи умеют, кроме того, летать или нырять под землю. Они дышат пламенем, меняют свое тело по произволу на волчье, или птичье, или мушиное. Эти не делали никаких чудесных штук. Они поступали, как обычные люди или звери. Переступали с ноги на ногу, чесали себе спину. Они были слишком неуклюжи для хищных, проворных духов. Все они были страшно похожи один на другого, кроме того, что у загонщика был шрам, а второй товарищ его был тоньше телом.
        Груди и плечи и все их сложение было похоже на людей, только ноги у них были короче, а руки, напротив, длиннее. Большие пальцы на ступнях торчали врозь. У них были толстые губы и крепкие челюсти с могучими зубами. Все тело их, кроме лица, было покрыто бурою шерстью. На груди и спине шерсть была редкая, но живот и ноги до колен были мохнатые, как у козла.
        - Какие они, - сказала Ронта с гримасой, обращаясь к Яррию.
        Яррий в ответ улыбнулся.
        - На кого они похожи? - сказал он, подыскивая сравнение. - На Илла, - докончил он и засмеялся.
        Загонщик вопросительно поднял голову, потом тоже оскалился и одобрительно кивнул головой. Ронта и Яррий посмотрели друг на друга и расхохотались.
        Действительно, у грузного Илла была такая же грудь и квадратные плечи, и даже массивные челюсти. Только ноги у него были длиннее и волосы реже и другого цвета.
        Пришли еще двое Гррамов. Они тащили первого козла, убитого Яррием. Трое Гррамов взвалили на плечи по козлу и пошли, согнувшись. Двое убежали вперед. И Яррий снова увидел, что они падают на руки, согнув кулаки, и бегут на четвереньках быстрее, чем на двух ногах. Загонщик пошел сзади всех, приглашая знаками молодых людей следовать вместе. Идти пришлось довольно долго, но Гррамы шли мерно, таща без особого усилия свою ношу. Они перешли большое поле и вошли в лес. Яррий раздул ноздри и потянул в себя воздух. Из теплой сырости спящего леса на него пахнула острая струйка сухого, приятного запаха дыма. Они продолжали идти, как вдруг с высоких деревьев навстречу им скатились маленькие, черные, косматые зверьки.
        - Ам! - кричали они. - Арм!..
        Это были дети Гррамов. Они галдели громко и радостно. Подскочили к носильщикам и стали теребить козлов за ноги и за уши.
        Передний Гррам протянул руку и погладил ближайшего по голове.
        - Ап! - проворчал мальчик, словно челюстями щелкнул.
        В это время дети увидели чужеземцев.
        - Яп, яп, яп! - забормотали они испуганно и прыснули обратно на деревья.
        Жилище Гррамов помещалось, однако, не в лесу, а в пещере. Огонь горел в глубине, и снаружи его не было видно. Дым выходил в расселину в потолке пещеры. У стен пещеры были набросаны груды листьев и валялись старые кости, сухие, объеденные добела. В отличие от Анаков, мужчины и женщины обитали вместе. Племя было небольшое, человек тридцать вместе с ребятишками, которые не замедлили набиться в пещеру вслед за охотниками.
        Женщины Гррамов были такие же черные, неуклюжие, но менее мохнатые, чем мужчины. Одна женщина подбросила дров в огонь. В пещере стало светло и немного дымно, ибо весь дым не успевал выходить сквозь расселину. Другие женщины снимали шкуры с козлов. У них были кремневые скребки, как у Анаков, но, в отличие от Анакских женщин, они больше работали руками и зубами.
        Дети разделились на две группы. Одна следила за мясом, другая за чужестранцами. Эти юные любознательные Гррамы сидели на безопасном расстоянии у стены и старались не пропустить ни одного движения Анаков. Потом они стали смелее и принялись повторять движения и жесты гостей. И когда Яррий вынул нож и стал заскабливать изъян на древке копья, все они схватили по обломку палки и тоже стали скоблить ее первым попавшимся сучком.
        Яррий с удивлением заметил, что дети хватают сучья не только руками, но также и ногами. И ноги у них были странные, с мягкой подошвой, без пятки. Они как будто имели две пары рук спереди и сзади.
        Наконец мясо было разделено на части. Ребятишки оставили чужестранцев и подскочили к женщинам. Самый нетерпеливый, не дожидаясь, схватил кусок и хотел убежать, но женщина поймала его за ухо.
        - Мам! - закричал он жалобно и тотчас же закусил похищенный кусок и стал грызть его, ворча и задыхаясь.
        Женщина бросила в огонь кусок жиру.
        - Ам! - сказала она. На языке Гррамов это означало, по-видимому, "ешь!"
        Она даже челюстями задвигала, изображая процесс еды. Это была жертва огню.
        Через минуту все Гррамы сидели с кусками козлиного мяса в руках и с остервенением грызли сырые волокна и крепкие хрящи.
        Анаки вообще-то ели и сырое мясо, не только вареное. Но в эту минуту, повинуясь безотчетному чувству, Яррий взял свою часть, наткнул ее на палку и поставил жариться у огня. Один из маленьких Гррамов тотчас же оторвался от своего куска, поддел его на палку и стал жарить у огня, подражая Яррию.
        - Сгорит, - сказал Яррий, видя, что мальчик придвинул мясо слишком близко к огню. Женщина взяла у мальчика кусок и стала поджаривать его на огне с большим вниманием. Другие дети тотчас же побросали свои куски и стали теребить женщин.
        - Мам, мам! - кричали они наперерыв.
        Скоро весь костер был заставлен импровизированными вертелами с жарким. В этот вечер Яррий, помимо желания, своим примером увлек все племя Гррамов на более высокую кулинарную ступень.
        Загонщик Гррам ел медленно и с достоинством. Окончив свою долю, он посмотрел на Яррия, потом взял копье, прислоненное рядом к стене, и стал внимательно рассматривать кремневое лезвие, обвязки из сухожилий, потрогал пальцами грани кремня, даже на язык попробовал, потом одобрительно покачал головой и отставил копье в сторону.
        Молодой Гррам сидел на почтительном расстоянии и, не отрываясь, смотрел на белое лицо Ронты, и в глазах его перебегали отсветы от дымно-багрового костра.
        Третий охотник неожиданно схватил палку и бросил ее в противоположную стену навесно, как дротик. Он тоже подражал манере Яррия. Палка отскочила назад и ударила в плечо женщину. Она сердито заворчала, потом засмеялась, схватила ветку и бросила в голову охотнику. Они тотчас же схватились и стали возиться, а дети прыгали кругом и весело кричали: "Гррм, Гррм!"
        Ронта смотрела на эту возню с удивлением. Анакские нравы не допускали ничего подобного. Но скоро все прекратилось. Гррамы стали укладываться на ночлег парами и гнездами: мужчина, женщина и маленькие дети вместе.
        Одна из женщин подбросила дров в огонь и села настороже у груды сухих сучьев, приготовленных на ночь. Гррамы слишком ценили свой огонь, чтобы оставить его без наблюдения и пищи даже на время ночного сна. Женщины Гррамов не усыпляли углей под серой золою. Они хранили свой племенной очаг живым и бессонным с утра до вечера и с вечера до утра.
        Усталая Ронта тоже свалилась на груду листьев и тотчас же заснула. Яррий улегся рядом, сжимая копье, готовый вскочить на ноги при первой тревоге.

ГЛАВА 7

        Праздник любви должен был совершиться в женском лагере в ближайший темный промежуток между двух лун. Женщины целый день ходили по окрестностям, искали место получше. Им нужна была ровная площадь для игрища и для хоровода. Они отыскали ее на большом лугу у опушки букового леса. Кругом росли высокие, буйные травы, еще не поблекшие, только чуть огрубевшие осенней жесткостью. Местами пестрели последние поздние цветы. Они были большие, синие. Они расцветали позже всех, и женщины любили их и выделяли из общей безымянности. Они называли их - "любовные чаши".
        На это место женщины перенесли свои мешки и несложную утварь, зажгли новые костры и стали выравнивать площадку. Они мечтали теперь о мужчинах вслух, не стесняясь друг друга. Одни говорили о своих друзьях минувшего года, называли их по именам, восхваляли их силу и мужество, пели песни о них. Другие, склонные к перемене, перебирали всех, восхваляли то одного, то другого, влюблялись заочно по три раза в день и никак не могли остановиться на ком-либо одном.
        Брак был свободен, но разные люди жили по-разному. Иные пары жили в единобрачии от юности до смерти, рождали детей, помогали друг другу, насколько это позволяли обычаи Анаков. Другие, напротив, проявляли крайнее легкомыслие, особенно женщины. Они из года в год меняли супруга и даже на игрище перебегали от одного к другому, хотя это не одобрялось и называлось крысиным обычаем. Анаки считали крысу нечистым животным и приписывали ей самые неблаговидные привычки и свойства.
        Уже были столкновения. Аса-Без-Зуба и Пенна Левша назвали одно и то же имя Санга Птичьего Когтя и чуть не исцарапали друг друга собственными когтями. После ущерба луны женщины стали приготовлять отборное угощение для брачного пира. Целое лето они копили жир, сушеные языки, грибы, орехи, сладкие корни и ягоды. Они собирали крупных серых червей и стебли кипрея, которые были еще слаще ягод, и откладывали их