Тан-Богораз Владимир Германович - Жертвы дракона

в стороне, ожидая развязки, и делает вид, что щиплет траву и украдкой посматривает на битву.
        И при этом зрелище у Яррия напрягались руки и сжимались кулаки. Он свирепо поводил глазами и отыскивал соперника, но соперника не было. Побежденный олень, весь в крови, с разбитой головой, убегал с храпом. И победитель, гордо потрясая ветвистыми рогами, подходит к завоеванной добыче.
        Яррий отыскивал глазами свою подругу. Ее белые плечи мелькали вдали, но она плела венок из поздних цветов и зеленых трав и не смотрела на него. В один вечер они сидели у костра на берегу реки. Солнце садилось. За рыбным ручьем тихо гоготали гуси, устраиваясь на ночлег. Яррий был особенно печален. Ронта посмотрела на него и увидела, что его щеки поблекли и под глазами набежали синие круги от бессонных ночей.
        - Что мучит тебя? - спросила она тихо.
        Яррий не отвечал.
        - Я сделаю все, что ты хочешь, - сказала Ронта, опустив голову.
        Яррий неожиданно вскочил, топнул ногой и бешено крикнул:
        - Ялама!
        Но на другой день с утра он не отходил от подруги. Ронта пошла в поле, он пошел вслед за ней. Они вошли в лес и дошли до поляны. Поляна была круглая, озаренная солнцем, заросшая травою, как будто озеро. Тихо было в лесу, даже птицы не щебетали. И в этой тишине перед их глазами явилось лесное чудо, одно из тех зрелищ, которые нужно наблюдать, не шевелясь и с затаенным дыханием. На поляну выскочили две кабарги, самец и самка. Они были маленькие, с большими клыками и стройными ножками. И пахло от них брачным мускусом, пьяным и крепким. Они стали бегать по поляне и гоняться друг за другом. Они бросались одна к другой и слегка касались, потом поднимались на задние ноги и клали передние копытца друг другу на плечи, как будто боролись и вместе с тем обнимались.
        - Ты видишь, Ронта? - сказал Яррий без слов, одними глазами.
        - Вижу, - шепнула Ронта. - Они справляют осенний обряд.
        Кабарги как будто услышали и кинулись в сторону, и обе исчезли в чаще.
        - Слушай, Ронта, - сказал Яррий. - Если ты хочешь, мы тоже справим осенний обряд.
        - Как мы справим? - спросила Ронта неуверенно.
        - Сделаем солнце осеннее, - сказал Яррий, - и заставим петь огниво. Ты будешь, как жены, а я, как мужи. В синей крови ягод найдем свой Хум. И спляшем брачную пляску и будем - племя.
        - Хорошо, - сказала Ронта. Лицо ее оживилось, и глаза смотрели на юношу с прежней простой и детской радостью.
        - Я косы заплету, - сказала она, - и надену венок. Мы будем плясать, и будет весело.
        Они не стали медлить и в тот же день принялись за работу.
        Они сделали огниво по смутным описаниям, которые все-таки передавались между детьми. Яррию было много хлопот, чтобы вырубить своим кремневым топором и выжечь огнем деревянную ступу и пест. Ронта сплела соломенное солнце, и они укрепили его высоко на спице.
        Она надавила сладкого сока из синих гроздьев и приготовила еду.
        Яррий собрал свою русую гриву султаном, раскрасил свое тело, взял оружие, повесил на плечо шкуру дикого козла, которую ему дали Гррамы, - другого брачного дара у него не было, - и ушел в лес. Через минуту он явился и мерным шагом прошел на площадку у брачного огнива.
        - Игой! - радостно окликнул он.
        - Игой! - ответила Ронта звонким голосом.
        Он посмотрел на нее влюбленными глазами. Она омылась в реке, заплела свои светлые косы и надела на голову венок, сплетенный из колосьев дикого овса и мелких голубых цветочков. Круглых синих чаш любви она не нашла на этих лугах. Вся она была белая и свежая, как ручей или как молодая березка с еще не затвердевшим стволом. Яррию вдруг захотелось бросить все и схватить ее, и унести в лес, и вобрать ее всю в себя, чтобы она растворилась в нем, и чтобы даже красное око Солнца больше не могло смотреть на ее красоту.
        Он удержал этот порыв, но чувства его искали выхода. И, не снимая оружия, он стукнул копьем о землю и откинул голову, и вместо брачного хора запел песню, как певали анакские юноши в предбрачное время.
        - Красная ягода Ронта, - пел Яррий, - белая рыбка, солнечный луч, заря розолицая, синяя чаша любви.
        Ликуя, он осыпал ее всеми ласковыми именами, какие приходили ему в голову. Он бросил ей под ноги свой брачный дар. Он был готов вырвать из груди свое сердце и бросить ей под ноги.

        Ронта слушала, лукаво улыбаясь, склонив набок голову. В эту минуту ребенок готов был стать женщиной, и поздний синий цветок осени готов был, наконец, развернуть свои лепестки и обнажить середину.
        - Ронту возьму, - громко выкрикивал Яррий. - Не дам никому! Ронта моя!.. - Выходи, - крикнул он изо всей мочи, и в ближнем лесу отдалось эхо, как будто духи, услужливые и коварные, спешили передать его вызов дальше и привлечь соперника.
        И, словно в ответ на этот вызов, из лесу выскочил человек и побежал по тропинке, направляясь к ним. Он был странный и страшный. У него была смуглая кожа, черная грива и косматая грудь, почти такая же, как у Гррамов. На нем не было ни пояса, ни дорожного мешка, и в руках у него не было никакого оружия. Но ногти на его пальцах были длинные, твердые, как будто кремневые.
        Не доходя до брачной площадки, он остановился и горящими глазами посмотрел сперва на Ронту, потом на Яррия. Яррий узнал "Полевого Бродягу". В племени Анаков, а также у Селонов и у Тосков бывали такие неуживчивые люди, которые, достигнув зрелых лет, бросали товарищей и уходили в поле, чтобы жить в одиночестве. Они скоро дичали, теряли копье и палицу и жили, охотясь на кроликов и ланей руками и зубами, как медведи. Анаки называли их Бродягами и относились к ним без гнева. Они иногда попадались анакским охотникам в лесах, но никого не трогали. И Анаки их не трогали. Было поверье, что если кто ранит Бродягу, тот до окончания года получит такую же рану от мстящего духа. Ибо духи, как и люди, имели таких же Бродяг, и эти заступались за своих людских товарищей. Таких же свирепых самцов-бродяг имели все крупные звери - кабаны и олени, волки и мамонты.
        Из Анакского племени последний Бродяга ушел много лет тому назад, когда Яррий был еще ребенком. Яррий не помнил его лица и не мог бы сказать, он это или не он. Они отдалились на много дней пути от Анакских охотничьих полей, но Бродяги блуждали повсюду, не считаясь с границами племен. Этот Бродяга был не молод, но очень крепок. В его волосах не было мертвых шерстинок зимнего цвета. Кожа на его плечах и руках была смуглая и твердая, как рог.
        Бродяга отвернулся от Яррия и снова посмотрел на Ронту.
        - Ж-жа, - вырвалось из его груди с резким вздохом, как будто из полного меха с Хумом, как только его откроют. Все члены его тела пришли в возбуждение. Не теряя времени, он обежал брачное огниво с наружной стороны и бросился на Ронту.
        - Ай, - крикнула Ронта в ужасе и отскочила в сторону. Яррий с копьем в руках бросился на защиту и заслонил дорогу пришельцу. Ронта отбежала еще и встала у дерева, готовая каждую минуту сорваться прочь и мчаться, как испуганная лань.
        Брачный обряд неожиданно дополнился. Здесь были два соперника, которые должны были вести борьбу за обладание женщиной.
        Бродяга тоже понял это. Он остановился перед Яррием в двух шагах от наконечника его копья, посмотрел ему в лицо, потом заскрежетал зубами и ударил себя кулаком в грудь.
        Тогда Яррий вспомнил, что брачные бои Анаков ведутся без копий и палиц. Недолго думая, он отбросил в сторону оружие и встал в такую же позу, как дикий Бродяга. И также заскрежетал зубами и ударил себя кулаком в грудь. Руки у него были безволосые, но такие же крепкие, как у нападавшего. Зубы и челюсти были слабее, чем у звероподобного Бродяги. В его голове, как молния, сверкнула мысль: надо бороться так же, как Илл Бородатый боролся с медведем. Ибо за два года перед тем Илл Красный Бык покрыл себе спину куском конской шкуры и вышел на поиски медведя с ножом в руках. Он охватил медведя своими могучими руками и подпер ему подбородок своей квадратной головой. Потом нащупал нужное место, ткнул медведя ножом под левую лопатку и угодил прямо в сердце.
        Притопывая и приплясывая, боком, решительно и вместе с тем осторожно, они стали сближаться. Соперники походили на турухтанов, когда те собираются в пляске брачного боя вонзить друг другу в тело свои острые шпоры. И вдруг они бросились друг на друга и схватились и сплелись вместе. Яррий нагнул голову вперед, зарыл ее под густую бороду Бродяги и крепко подпер его толстую челюсть. Потом обхватил его спину руками и сжал, что было мочи. Бродяга пошатнулся от напора. Руки его легли на спину Яррия, но она не была покрыта крепкой кожей коня. И десять когтей впились в его незащищенное тело и разодрали его влево и вправо, как когти тигра разрывают спину оленя.
        Он крикнул от боли не своим голосом. Ронта ответила жалобным криком. Сила его как будто удесятерилась от этого крика. Он просунул правую ногу между узловатых ног Бродяги, рванул его в сторону и ударил его о землю, и сам тоже упал, увлекаемый собственным натиском.
        Падая, Бродяга ударился с размаха спиной и головой о крепкий обрубок древесного пня, короткий и рогатый, который остался от брачного огнива и валялся тут же. Руки Бродяги разжались, и глаза закатились. Он захрипел и стал бить ногами о землю, как заколотый олень. Потом изо рта его хлынула струя крови и залила Яррию грудь и лицо.
        Через минуту Яррий поднялся с места. Он тоже был ошеломлен падением, но теперь он был победителем. Голова его кружилась от напряжения борьбы. Он дико посмотрел кругом и увидел Ронту. Она стояла под деревом и дрожала, как в лихорадке. Белая она была, чистая, как будто пугливая снеговица, русалка зимнего леса, которая прячется в дуплах и вылетает в вихре снежном, при первом звонком ударе кремневого топора о мерзлое дерево.
        Глаза его, горящие бешенством борьбы, зажглись другим инстинктом и налились кровью, как у поверженного Бродяги.
        Он сделал шаг вперед и стал медленно приближаться к Ронте. Она смотрела на него широко раскрытыми глазами, как смотрят на призрак. Он был страшен. Брачные краски его тела наполовину стерлись и смешались с алыми знаками свежих ран. Его растрепанный султан был красен от крови противника. Он был переполнен звериным брачным желанием.
        - Ж-жа! - вырвался у него такой же звук, как у недавнего соперника. Он подходил, не торопясь. Ронта не убегала, но она протянула вперед тонкие отстраняющие руки.
        Он обхватил ее плечи и прижал ее к себе. Они стали бороться точно так же, как недавно боролись он и Бродяга. И так же он просунул предательскую ногу и повалил Ронту навзничь и упал на нее, но она взвизгнула, как раненая белка, и изо всей силы укусила его в грудь своими острыми зубами.

        Миг, и она выскользнула и вскочила на ноги. Яррий тоже поднялся и бросился к ней. Она не стала убегать. Она смело обернулась к нему. Глаза ее горели, большие, ненавидящие.
        - Прочь, - сказала она ему, - гадина!..
        Черное проклятие Иссы владело ею. Она смотрела на Яррия, и он казался ей похожим на Красного Илла, а вместе с тем на убитого врага. Яррий молчал.
        - Бродяга, изгнанник! - крикнула Ронта вне себя от возбуждения. - Я уйду, я вернусь к племени.
        - Иди! - сказал Яррий бешено. - Они зарежут тебя.
        Это были его первые слова после борьбы с Бродягой. Но он не сделал новой попытки броситься на девушку.
        - Пусть режут, - сказала Ронта, - я поцелую нож, который ударит меня в сердце. К племени, к племени!..
        Она повернулась и пустилась бежать вдоль берега Даданы.
        Яррий сделал шаг вперед, как бы собираясь пуститься вдогонку. Но она повернула лицо и бросила уже на бегу:
        - Прочь, дикая тварь!..
        И эти слова ударили его в лицо, как древко копья. Он, тем не менее, ничего не сказал, только пожал плечами, подобрал копье и спустился к реке. Раны его болели. Он машинально обмыл их холодной водой, но лица не обмыл. Потом сел тут же на большой камень, опустил голову и стал смотреть в воду. Вода сперва мутилась, потом стала чище и светлее. Он увидел под собою в воде человеческое лицо. Оно было страшное, с дикими глазами, в кровавых пятнах. Он не узнал этого лица, и так же, как Ронте, ему показалось, что это лицо недавно убитого Бродяги. И как недавно, перед поединком, он смотрел на Бродягу, так теперь Бродяга смотрел на него.
        - Чего ты смотришь? - спросил он наконец, не будучи в силах выдержать этот горящий взгляд.
        Лицо Бродяги в воде тоже зашевелило губами, и ему послышалось из воды тихое: "Встань!"
        Он послушно встал, но продолжал смотреть вниз, в воду.
        Бродяга тоже встал.
        - Ну? - спросил Яррий равнодушным тоном. Он ожидал услышать новое приказание. Но ему было все равно, что делать сейчас.
        - Иди, - сказал Бродяга.
        - Куда?
        - Иди, иди, - настаивал призрак и кивал головой.
        Рябь побежала по воде, и призрак исчез, потом опять появился. Но в это короткое мгновение он успел измениться. Лицо у него стало другое и покрылось лоснящейся шерстью коричневого цвета. Над головой стояли ветвистые рога. Это была теперь голова оленя. Яррий узнал его. Это был тот самый олень, с которым он сражался на весенней охоте за белую телку.
        - Иди, - сказал олень, потрясая рогами. Вода запенилась. Это была кровавая пена. Тело оленя тоже как будто покрылось кровавою пленкой. И Яррий узнал его снова. Как и тогда на реке, это был Ободранный Олень. Он был весь красный. Только сверкали белки сердитых глаз, большие, дикие.
        - Иди, - сказал олень.
        - Куда? - спросил Яррий с каменным равнодушием.
        - Верни ее, - сказал олень.
        - Кого? - спросил Яррий прежним тоном.
        - Белую телку, - сказал олень.
        - Зачем?
        - Они зарежут ее, - сказал олень. - В замену, в замену!..
        Он неожиданно рванулся и прыгнул вверх всеми четырьмя ногами, как будто хотел выпрыгнуть из воды наружу. Яррий вспомнил этот отчаянный прыжок. Он кивнул оленю головой. Ему казалось, что этот олень такой же воин и Анак, как он сам. И лицо его было похоже на лицо Яррия.
        - Я пойду, - сказал Яррий.
        Он встал с места, поднялся наверх, методически собрал свои вещи и приготовился в путь. Потом бросил беглый взгляд на брачное огниво. Оно стояло нетронутое и молча просило брачного огня.
        Он взял головню из костра и поднес к соломенному солнцу. Оно закурилось и вспыхнуло. Горсть сухого пепла упала вниз на голову огнива. Яррий сурово посмотрел на этот серый пепел, в котором еще пробегали последние золотые искры. Потом нагнулся, дунул и раздул пепел по ветру.
        Он повернулся к реке и легким шагом пошел вдоль берега по той же дороге, по которой убежала Ронта.

ГЛАВА 9

        Много дней продолжался праздник осеннего солнца. Молодой месяц вынес на небеса свои тонкие рога, и с каждым вечером он становился старше, и рога его становились толще. Потом он повернул к земле свое широкое лицо. Но Анаки не смотрели на него. Они смотрели друг на друга и засыпали, обнявшись. Утром они просыпались и смотрели на солнце. Оно улыбалось в ответ, не уставало смотреть на брачное игрище и не покрывалось туманом. Не уставали и Анаки.
        Но в одно утро, проснувшись, они увидели с левой стороны дневное лицо месяца. Он смотрел на них холодными и скучными глазами, как будто с того света, уныло, загадочно и вместе с тем насмешливо. И они разомкнули объятия и посмотрели друг на друга такими же холодными глазами, и все лица были бледны, как лицо месяца.
        - Уйти бы, - думали мужчины и мечтали о весне, когда охотники ходят отдельно от женской орды, свободные, как птицы. Теперь же надо было идти на зимние квартиры вместе с женщинами и детьми.
        Брачный и небрачный лагерь соединились вместе и уже на другой день тронулись в путь. Женщины несли на плечах грудных детей и мешки со скарбом. Мужчины надели плащи и собрали оружие. Молодые охотники рыскали кругом в поисках добычи и приходили только к вечеру на новую стоянку. Праздничный месяц съел все запасы, и, как обыкновенно, племя ждала холодная и голодная зима.
        Мужчины постарше помогали женщинам. Юн Черный посадил себе на плечи своего быстроглазого Мышонка и неутомимо шагал вперед. Юн ничего не говорил и как будто даже не замечал своей ноши. Но она грела его шею, как меховое ожерелье, и он радостно думал, что это тепло будет согревать его тело в долгую зимнюю стужу. Мальчику было весело. Он громко смеялся, болтал ножками и хватался руками за черную гриву отца.
        Зимняя стоянка Анаков лежала в грядах Кенайских гор, на три дня пути от брачных полей. Эти гряды тянулись белыми террасами; в террасах были пещеры, глубокие и ветвистые, когда-то прорытые водой, а потом высохшие. В этих пещерах и жили зимой Анаки. Они занимали большую пещеру на средней террасе, ставили два шалаша, один у левой стены, другой у правой. Шалаши были сплетены из ивовых прутьев и покрыты сухой травой. Они походили по форме на сундуки, узкие и низкие и очень длинные. В этих шалашах на грудах листьев, покрытых шкурами, спали Анаки. Они согревали свое помещение теплом собственного тела, и им было хорошо спать. Женская орда спала в левом шалаше, а мужская в правом. В промежутке между шалашами разводились костры.
        Обе половины племени жили вместе и все же отдельно. Их чувства спали, усыпленные осенним холодом. Они думали о пище, а не о любви. Кенайские холмы имели еще другое преимущество. Кроме Анаков, в осеннее время сюда приходили также Мамонты Сса, привлекаемые полями зеленого хвоща, который был для них лакомым кормом. Хвощ был тоненький и рос не очень густо, но именно на этом хвоще быстро отъедались и жирели эти чудовищные звери. В осеннее время Анаки занимались охотой на Мамонтов Сса. Правда, почтение их к Помощнику Отца было сильно, но голод был еще сильнее и не хотел считаться даже с богами.
        Охота на Мамонтов сопровождалась различными церемониями и очистительными обрядами перед страшною жертвой. Кроме того, племя имело право убить только одного Мамонта. Потом следовало немедленно устроить искупительный праздник и принести очистительную жертву духу и телу Сса. Анаки могли убить огромного зверя только одним способом. Их копья и палицы были слишком слабым оружием для его непроницаемой шкуры. Но Мамонты ходили к водопою на речку Урулд, протекавшую мимо пещеры. Их тропы были глубоко вытоптаны в земле тяжеловесными ступнями. Они походили скорее на русло сухого ручья, чем на звериную тропу. На этих тропах Анаки копали глубокие ямы-ловушки. Они приходили всем племенем с женами и детьми, осторожно снимали дерн и верхний слой земли и в один день вырывали огромную воронку с остроконечным дном. В этом дне они укрепляли прямой древесный ствол с острым концом, обожженный в огне. Потом закрывали яму хворостом, закладывали дерном, а вынутую землю уносили подальше. Мамонты не отличались особой осторожностью. Сса был царь земли, и ему некого было опасаться.
        Он один из всех зверей еще не научился бояться человека.
        Часто в ту же ночь Зверь-Гора извещал трубным звуком окрестные поля, что он в яме. Анаки приходили только утром и с большой осторожностью. Другие Мамонты часто по целым суткам сторожили у ловушки и пытались вытащить товарища своими крепкими хоботами. Но потом они уходили и не возвращались обратно. Они больше не приходили к этой тропе и выбирали себе новый водопой, пониже или повыше. И в ту же ловушку нельзя было поймать двух Мамонтов подряд. Впрочем, после удачной охоты Анаки обычно заваливали яму землей, чтобы показать Мамонтам, что они непричастны к их беде.

        Зверь-Гора был в яме. Он засел в ней плотно всеми четырьмя ногами. Страшный кол пробил ему брюхо и высунул сквозь спину свое обугленное рыло. Теперь оно было уже не черное, а красное от крови. Чем дальше, тем Мамонт садился глубже, и кол выходил наружу, как огромный деревянный гвоздь, как будто кто-то забивал его снизу. Страшный могучий Зверь Гора не мог пошевельнуться. Яма стиснула его своей тупой пастью и как будто силилась проглотить его целиком. Только огромный хобот, весь в круглых кожистых кольцах, был свободен. Зверь-Гора поднимал его вверх, и, несмотря на глубину ямы, хобот пленника доставал до краев. Мамонт судорожно водил хоботом взад-вперед, разыскивая, за что бы ухватиться, но ухватиться было не за что.
        Племя Анаков было наверху, кругом ямы. Здесь были все - мужчины, женщины, дети, кроме грудных младенцев; неугомонные мальчишки Антек и Лиас, сыновья Майры, прибежали сюда раньше других. Зверя Сса не мог победить отдельный охотник, его побеждало племя. Братья Румы, конечно, не оставались позади. Карлик-шакал теперь был гладок, и шерсть его лоснилась. Он смело бегал среди людей, тявкал и бросался к яме. Он, очевидно, тоже желал принять участие в этой великой охоте.
        Женщины в этой охоте были важнее мужчин, ибо победу на Сса давала не грубая сила, а сложное волшебство. Это волшебство было доступно только женщинам. Оно побеждало Сса и потом отстраняло его посмертную месть.
        Мужчины, женщины и дети держались за руки и вели кругом ямы огромный хоровод. Старая Лото шла во главе хоровода. У нее был на голове меховой убор странной формы. Спереди свешивалась длинная узкая полоска. Этот убор представлял голову Мамонта с длинным хоботом. Лото изображала тетку Мамонта, Дантру, которая по верованиям Анаков жила в неведомых глубинах земли, но ныне явилась самолично, в помощь Анакам, заклинать племянника. Исса шла рядом с Лото. Она была запевалой хоровода.
        Лото держала в руках два камня, ибо у Дантры были каменные копыта. Она сильно ударяла одним камнем о другой.
        - Дантра идет, - запели громко Анаки.
        - Дедушка Сса, - затянула Исса своим дребезжащим голосом: - Дантра, - тетка твоя, а наша прабабушка, велит говорить тебе: "Не пугай нас, умри!"
        - Умри! - подхватили оглушительным хором Анаки. - Умри, умри!..
        И как бы в ответ Зверь-Гора вытянул вверх беспокойный кончик своего трубчатого носа и пустил к небу высокий, долгий, пронзительный рев или вой: Х р н х р...
        Сса ревел. И все Анаки ревностно вторили, тонкие детские голоса взвивались к небесам, и тоньше всех поднимался вой четвероногого Рума, плаксивый и вместе с тем ликующий. Это был как будто истинный голос этого лицемерного хора почтительных убийц.
        Рев Мамонта оборвался так же внезапно, как начался; беспокойный кончик его хобота снова забегал по краю ямы.
        Теперь Анаки пришли в возбуждение. Лото стучала камнями. Исса шла перед нею и пела:

Стучи, стучи! Ворон крячет, сухое дерево трещит. Дантра, стучи! Носатый ликует, добычу предчувствует.

        - Умри! - кричали ребятишки и топали ногами.
        Неугомонный Лиас выбился из хоровода наружу, потом обежал кругом и проскочил обратно между Лото и Иссой. Теперь он был внутри хоровода. Он еще раз обежал кругом, размахивая ручонками и визжа от восторга. И вдруг кончик хобота как будто раздвинулся, стал тонок и длинен и вытянулся наружу. Так тянется червяк, выходя из земли и желая ухватиться за далеко стоящую былинку. Лиас с криком отскочил назад, но было уже поздно. Короткий серый палец хобота поймал его за руку. Потом вокруг его тела скользнула как будто серая веревка или змея. Мальчик крикнул и тотчас же мелькнул в воздухе и исчез в яме. Послышался глухой удар, и крик оборвался. Все это случилось в одно мгновение. Хоровод ревел по-прежнему: "Умри!" Но в общем реве прорезался дикий крик Майры, матери Лиаса: "Не тронь!"
        Это относилось не к пленному зверю, а к Иссе. Мальчик, в своей неудачной попытке спастись, отскочил к колдунье, и она протянула руки, чтобы схватить его. Но матери показалось, что колдунья толкнула его обратно к яме.
        Майра сделала попытку выскочить из цепи хоровода и броситься в яму, но соседи крепко держали ее за руки. Хоровод мчался вперед по своей круговой стезе и увлекал ее за собою. Но теперь Анаки кричали: "Возьми, возьми!"
        Легкая человеческая жертва пленному зверю была прекрасным предзнаменованием, особенно так, как это случилось, - невзначай. И больше всего для этого годился один из близнецов Майры Глиняной.
        "Дьявол дал, дьявол взял", - подумали Анаки.
        Они приносили человеческие жертвы редко, только в случаях крайних бедствий. Но дух Зверя-Горы, который погибал в яме, конечно, нуждался в примирении. Сса, Помощник Творца, требовал в свою очередь человеческого помощника и провожатого в тот таинственный путь, который ему предстояло совершить после смерти.
        Праздник воскресения зверей должен был совершиться тотчас же после разделки Мамонта. По счету Анаков, этим праздником заканчивалась осень и начиналась зима, сырая и холодная. Четыре времени года у Анаков были отмечены как будто четырьмя вехами. Весна называлась "бродячее время", ибо она начиналась уходом с зимних стоянок. Мужской и женский лагеря разбивались врозь и медленно шли вперед на расстоянии дня пути, направляясь к реке Дадане и охотничьим полям. Лето называлось "время встречи", ибо оно начиналось после оленьей охоты и оканчивалось встречей с женами, праздником брака и осеннего солнца. Осень называлась "время воскресения зверей", ибо она заканчивалась этим праздником. Зима называлась кратко и выразительно: "время смертей".
        Зверь-Гора, очевидно, вполне удовлетворился полученной жертвой, ибо тотчас же после того он замолк и больше не подавал признаков жизни. К вечеру женщины, наконец, осмелились спуститься в яму. Сса был мертв. Но разделывать на части эту огромную тушу в узкой яме было очень трудным делом. Кожа Сса была толстая и крепкая, как дерево. Чтобы сделать хоть что-нибудь, нужно было прежде всего окопать и убрать землю кругом трупа, потом подобраться к животу и подмышкам, где кожа была мягче.
        Три долгих дня все племя кромсало огромную тушу большими кремнями и вытаскивало ее наружу кусок за куском. Потом кожу удалось раздвоить и раздвинуть в стороны, как два огромных щита. Женщины добрались до связок и сухожилий и стали с несравненным искусством отделять член от члена и сустав от сустава.
        Тело Лиаса отыскалось в земляной стенке ямы. Огромный зверь в своих предсмертных конвульсиях вмял мальчика во влажную глину. Но члены маленького тела не были повреждены. Только шея была надломлена, и русая головка неестественно повисла, как сломанный цветок. Старухи очистили тело от земли, обмыли и положили на шкуре у большого костра внутри пещеры. Оно должно было лежать здесь, как главная жертва Мамонту Сса во время праздника.
        В середине четвертого дня, когда работы у ямы закончились, молодежь разбрелась по окрестным полям. Нужно было набрать травы Сонт для завтрашнего праздника. Это была высокая, тонкая, шелковистая трава. Она росла капризно, островками и клочками, больше всего по низинкам и по мокрым долочкам. И ее трудно было находить на этих сухих известковых грядах в такое позднее осеннее время. Но без травы Сонт нельзя было устроить праздника. Она употреблялась на новые шубы для воскресающих зверей.
        Мальчики и девочки сошли к речке Урулд и пошли вниз по течению. Другие перебрались через речку и пошли наперерез луга.
        Дило тоже ушел вслед за другими. Но вместо того, чтобы спуститься вниз, он пошел по высокой белой террасе, потом повернул на запад и углубился в горы. В сущности, это были не горы, а только холмы, но довольно крутые, часто почти отвесные. Как будто кто-то взрезал твердую землю прямыми складками и отвернул пласты, а местами разрубил поперек, как женщины рубят широким ножом длинную ленту коры или хребтового мяса.
        Дило шел вперед неслышно и неторопливо, пересекая складки гряд; ловко взбирался наверх, проходил по ярам и ущельям, перебредал через ручьи. Он мало думал о траве Сонт. Вместо этого он рассматривал камешки в ручьях и россыпях и иные прятал в свой поясной мешок, ибо на этот раз Горбун захватил с собой не только мешок, но даже дротик. В одном месте он нашел пластинку, прозрачную, как лед, и твердую, как лучший кремень. У нее были грани, как у зеленого стручка. Анаки называли такие пластинки ледяными стручками. Он завернул ее в вялые листья и спрятал особо. В другом месте он отыскал несколько каменных зерен неправильной формы и ярко-синего цвета и засмеялся от удовольствия.
        Из этих зерен посредством кремневого сверла, песка и воды он собирался высверлить синие бусы для нового ожерелья. Этим ожерельем он хотел украсить собственную шею в знак совершеннолетия. Ибо он чувствовал себя совершеннолетним, хотя и не прошел сквозь обряд посвящения и не толкал брачного колеса своей искривленной грудью. Он выглядел теперь много старше и крепче. Щеки его обросли пухом, редким, но довольно грубым; плечи стали шире, а руки вытянулись и завязались крепкими мускулами. Теперь Дило Лягушонок не стал бы просить, чтобы его приняли в девчонки. Он чувствовал себя мужчиной и даже охотником. Именно поэтому он захватил с собою дротик, который достался ему в наследство от Яррия. Впрочем, это был дротик его собственной работы, ибо в минувшие годы его любимым занятием было чинить и выделывать оружие для своего удачливого друга.
        Но теперь он думал о собственной добыче. Он шел вперед осторожно и неслышно и зорко посматривал по сторонам, не увидит ли козы, или молодого оленя, или мелкой свиньи, какие водились в низких лесах по этим ущельям.
        Когда он перерезал четвертое ущелье, прошел через лес и взобрался на северный склон, который чаще всего оставался открытым, он увидел дичь крупнее, чем рассчитывал. Это были Буа, бородатые быки, крупные, с большими, широко расставленными рогами. В открытом поле даже медведи и тигры боялись нападать на Буа. Он мог подкинуть противника вверх своим широким квадратным лбом не хуже, чем Сса. Анаки ставили на Буа петли из крепкого ремня на лесных тропинках. Но старые быки часто разрывали самую крепкую петлю или ломали дерево, к которому она была привязана. Конечно, Дило не мог и думать о том, чтобы напасть на этих огромных зверей. Их было четыре - старый бык, две коровы и один небольшой теленок. Он посмотрел на теленка и покачал головой. Без больших это была бы подходящая добыча.
        И, будто на пущий соблазн новоиспеченному охотнику, теленок стал отдаляться от больших Буа. Он отыскал полоску рыхлого камня, грязно-белую, зернистую, похожую на грязный снег. Нагнув голову к земле, теленок усердно лизал этот рассыпчатый камень.
        Дило знал этот камень. Анаки называли его горьким камнем. Через много веков потомки назвали его солью. Женщины иногда собирали его в летнее время, превращали в песок и примешивали к тухлому мясу и испорченной рыбе, но мужчины не любили его. Они говорили, что вкус его напоминает пепел.
        Дило посмотрел кругом и увидел небольшую пластинку того же камня почти у себя под рукой. Он отломил кусочек и почти машинально сунул его в рот, но тотчас же с отвращением выплюнул. Густая горечь проникла как будто внутрь его неба.
        "Точно желчь", - подумал он с отвращением.
        Теленок еще подвинулся вперед. Дило посмотрел ему вслед и увидел, что с этого места ущелье становится круче и поднимается вверх. По сторонам его были отвесные дикие скалы. И в глубине выступал массивный навес из серого камня. Под навесом темнело полуприкрытое сверху, широкое устье подземного хода, как будто провал.
        Дило узнал это место.
        "Это Кандарское устье", - подумал он.
        Кандарским устьем открывалась целая сеть пещер и подземных проходов. Иные из них выходили по ту сторону гряды, к верховьям речки Урулд. Другие спускались вглубь земли, неведомо куда.
        "Там бы засесть", - подумал Дило, провожая глазами теленка.
        В эту минуту в осыпях серого камня, на полуподъеме к Кандарскому входу, Дило заметил камешек - огненно-алый и круглый. Камень этот сверкал и как будто разгорался ярким и странным светом.
        Глаза у Дило тоже разгорелись.
        "Это на среднюю подвеску, - подумал он. - Ни у кого не будет такого ожерелья".
        Он стал переползать к новой находке, вслед за теленком, очень осторожно, чтобы не увидели большие, и почти тотчас же увидел другой камень, рядом с первым, не больше, как на пядь. И этот был такой же яркий, багровый, струящийся. Дило даже не по себе стало. Камни сверкали, как угли, и как будто бросали искры. Они смотрели на него, как страшные глаза.
        Теленок был гораздо ближе к этим светящимся камням. Он вел себя странно. Он перестал лизать свой горький песок. Тело его трепетало. Он промычал чуть слышно, как будто простонал, и сделал шаг вперед.
        И вдруг Горбуну показалось, что спина ущелья встает дыбом перед его глазами. Камни полетели во все стороны.
        "Земля сердится", - подумал Дило в страхе.
        Старые женщины говорили, что бывает время, когда земля сердится и поднимает спину дыбом, швыряет камнями во все стороны, и даже горы плюются пламенем. Тогда убежать невозможно, ибо твердые ребра земли ходят под ногами, как волны. До сих пор Дило этому не очень верил, но теперь это начиналось воочию.
        Однако под его ногами земля была спокойна. Но ущелье окончательно встало, выгнулось и приняло форму огромного зверя. Дило смотрел на него с остолбенением. Он никогда не видел такого зверя и даже не слышал о нем. Зверь был так велик, что наполнил собою ущелье. Сса, Зверь-Гора, перед ним был, как новорожденный младенец. У него были низкие лапы и грузное тело. Оно становилось тоньше к заду и переходило в огромный хвост. Хвост этот был похож на древесный корень. И кончик его был тонкий и как будто уходил в груду серых камней. И цвет зверя был такой же грязно-серый, как будто каменный. На спине его были широкие, смутно очерченные пятна, как отпечатки плит.
        "Каменный зверь", - подумал Дило с трепетом. Шея у зверя была длинная, голова плоская, и для такого тела не очень большая. Он припал на своих крепких лапах и, протянув шею вперед, мерно покачивал головой влево и вправо, влево и вправо. Как алые камни были его глаза. Они сверкали и струили багровые лучи, и поворачивались мерно: влево и вправо. Тело зверя не шевелилось, но голова и глаза как будто плясали.
        "Колдует, должно быть", - подумал Дило, и сердце его замерло.
        И, привлекаемый странными чарами этих пляшущих глаз, теленок сделал еще шаг вперед. Голова нагнулась. Страшные зубы впились в тело добычи. Голова Каменного Зверя схватила и подняла вверх молодого Буа, как серая куница хватает полевую мышь.
        Теленок крикнул, как человек. И ему ответил яростный рев взрослых Буа внизу. Огромный бык шел впереди на подмогу питомцу стада. Он опустил голову к земле и выставил рога. И, по обычаю Буа, он останавливался по временам, тряс бородою, рыл землю копытами и грозно ревел для устрашения противника.
        Страшный Каменный Зверь бросил теленка и сердито зашипел, как рассерженный змей, но только гораздо громче. Его алые глаза яростно блеснули. И когда Буа снова поднял голову и увидел этот блеск, ему, должно быть, стало страшно. Он перестал реветь и уже собирался повернуть обратно перед лицом своих рогатых жен, шедших сзади, как боевой резерв. Но в эту минуту Каменный Зверь оттолкнулся хвостом, отделился от своего места и скользнул вниз быстро, как обвал, но так неслышно, как будто его огромное тело было сделано из облака.

        Еще минута, и он схватил быка передними лапами и повалил его на землю, потом схватил его зубами за спину так же легко, как выдра хватает мясистого леща, мягко повернулся всем телом назад и быстро пополз обратно вверх по ущелью. У него были короткие лапы, но он двигался быстро и уверенно, и его огромный гибкий хвост был как будто пятая нога страшной силы и вместе с тем как руль для внезапных поворотов.
        Еще через минуту он исчез под каменным навесом в устье Кандарского прохода. Другие Буа бежали в ужасе. Все это совершилось так быстро, что Дило опомниться не успел, как уже перед ним никого не было.
        "Не приснилось ли мне?" - подумал Дило. Но тело теленка, все в крови, лежало на камнях, где бросил его Зверь для новой добычи.
        - Он вернется за ним, - подумал Дило. И при этой мысли ноги его развязались от оцепенения и сами повернули назад. И он помчался по камням не хуже Буа, спеша уйти от страшных глаз и убийственных зубов таинственного зверя.
        Только на третьем перевале он остановился, задыхаясь. В бешеном беге у него подвернулась нога, и нужно было волей-неволей перевести дух. Он посмотрел осторожно кругом. Опасности не было видно. Зверь остался сзади, занятый своей добычей.
        "Что же это за зверь? - подумал Дило в десятый раз. - Быть может, это дьявол?"
        Но до сих пор Дило не верил, что духи и дьяволы существуют отдельно от людей и зверей.
        Однако о таком звере не рассказывал ни один анакский охотник. Дило стал думать дальше и вспомнил рассказы о сказочных Реках. По рассказам, Реки были огромные звери, и люди вели против них истребительную войну. В одной сказке страшный Рек напал на целое племя и истребил всех людей, мужчин и женщин. В другой сказке, напротив, люди умертвили Река и бросили его тело около стойбища. И когда не хватило припасов зимою, люди взялись за тушу Река и стали срезать мясо с костей. Но каждую ночь кости снова обрастали мясом, и туша принимала прежний вид. Всю зиму племя питалось неистощимым мясом Река, но весной пришла зараза и унесла всех. Река тоже не стало. Он исчез, отомщенный.
        "Быть может, это тоже Рек", - думал Дило. Но сказочные Реки описывались иначе. Они были с рогами на носу, с твердой острозубчатой спиной, с чешуйчатой шеей. У многих были перепончатые крылья, как у летучих мышей.
        Этот Рек был гладкий, серый, без рогов и без крыльев. Голова и шея у него были, как у гигантского змея, и когти длиннее, чем у медведя, и хвост, как длинная ладья, и глаза, как угли из костра. Дило не знал, куда его причислить.
        Горбун вернулся домой к вечеру, перед закатом солнца. День, впрочем, был облачный, и солнца не было. По небу ползли тяжелые серые тучи, похожие на чудовищ. Мальчик, однако, не думал о небе и о тучах. На нем не было лица, глаза его выкатывались из орбит. Он бежал по старой привычке своей на четвереньках, и дыхание его выходило со свистом от быстрого бега.
        Мужчины и женщины побросали свою работу, вскочили с мест и бросились ему навстречу.
        - Кто гонится? - кричали они с тревогой. Но он прокатился мимо, как испуганный заяц, вскочил в пещеру и забился в темный угол женского шалаша. Ему казалось, что под этой двойною кровлей, каменной и травяной, он будет более безопасен от страшного врага. Мужчины с недоумением смотрели в сторону его прихода, но там ничего не было видно. Женщины и дети столпились у входа пещеры и ждали, чтобы Горбун показался. Но Дило упрямо сидел в спальном шалаше.
        - Дило! - наконец окликнула его Аса-Без-Зуба, которая подошла сюда одною из первых.
        - Я... - боязливо отозвался голос из темной глубины.
        - Выходи, Дило!
        - Я боюсь!..
        - Никого нет. Выходи. Кто напугал тебя?
        - Зверь, - сказал Дило тихо.
        - Какой зверь? - спрашивали Анаки наперебой. - Никакого зверя не видно.
        - Может быть, Пестрый, - сказала Аса участливым тоном. Под этим именем Анаки подразумевали тигра. Но другие засмеялись. Трудно было предполагать, чтобы пестрый хищник дал уйти этой неловкой хромой добыче.
        - Может быть, крыса, - сказала насмешливым тоном Элла Сорока, которая тоже была тут, впереди всех.
        - Зверь, дьявол! - сказал наконец Дило.
        - Какой дьявол? - переспросила Аса с недоумением.
        - Дьявол, Рек...
        - Ты расскажи, что ты видел, - терпеливо сказала Аса. - Какой он был из себя?
        - Как гора, - сказал Дило.
        Женщины смотрели на него с растущим изумлением.
        - Зверь-Гора? - высказала Аса предположение. Она подумала о Мамонте. Дило покачал головой.
        - Больше Зверя-Горы, больше утеса... Сдвинулся вниз, и камни посыпались.
        - Обвал?.. - сказала Аса опять.
        - Не обвал, - сказал Дило с раздражением. - Каменный Рек, живой каменный дьявол.
        Мужчины тоже подошли.
        - Что же он делал? - спросил Мар с любопытством.
        - Ел. Вытянул шею и съел двух Буа. О, какие зубы! Я сам видел...
        Он даже зажмурился, как будто отгоняя от себя страшное зрелище.
        - А тебя вот не съел, - настаивала Элла по-прежнему насмешливо.
        - Если бы был Рек, - вмешалась Илеиль, - дышал бы огнем.
        - Дышал огнем, - тотчас же откликнулся Дило. Он не стал спорить против этой новой подробности. Его собственное неверие исчезло без следа. И он готов был поверить во все сверхъестественное. Теперь ему действительно казалось, что страшный зверь дышал огнем.
        Альф Быстроногий пожал плечами и сказал:
        - Гора... Дышит огнем... Приснилось ему...
        Он полагал, что Дило заснул и видел во сне огнедышащую гору. На восток от Анакской земли была гора Музач, которая дышала огнем. И иногда скитаясь в той стороне, охотники видели в ночные часы тусклое зарево над ее вершиной. Но в этой местности не было гор, дышащих пламенем.
        - Я не спал, - угрюмо возразил Дило. - И совсем не гора. Зверь - как гора. Спина из плит. В глазах огонь и камень. Лапы и пасть. О, какая пасть! Схватил большого Буа, и кости хрястнули...
        Альф посмотрел на него недоверчивым взглядом.
        - Это не сказка? - спросил он подозрительно. - Ты мастер на сказки... Где это было?
        И Дило отвернулся от него и еще угрюмее сказал:
        - Не знаю, отстань!..
        Юн Черный, стоявший поодаль, слушал внимательно. Теперь он тоже подошел и спросил:
        - А какое у него было лицо?
        - Такое, каменное, - тотчас же ответил Дило.
        - Белое?
        - Да, серое, - Дило кивнул головой.
        - Серебристое, мерцающее?
        Мальчик кивнул головой с новой готовностью. Вопросы Юна совпадали с настроением того дикого ущелья и голых камней, грязно белых, ало мерцающих, странных.
        Юн немного помолчал и потом сказал:
        - Это Месяц.
        Спанда тоже приблизился. Два колдуна стояли друг против друга с хмурыми лицами.
        - Какой Месяц? - проворчал Спанда. - Я не понимаю.
        - Лунный Дракон, - твердо сказал Юн.
        Племя стояло и ждало разъяснения.
        - Вы знаете, - сказал Юн, - что в темные дни, после ущерба, Месяц приходит на землю и становится Драконом.
        - Что ты говоришь? - сказал с удивлением Спанда. - Месяц вон там, на месте своем.
        И, будто в подтверждение, на горизонте разорвались тучи; вышла полная луна и белым глазом своим посмотрела на Анаков.
        - Место его на земле и на небе, - сказал Юн упрямо. - Ходит, где хочет.
        - Зачем бы ему приходить? - усомнился Спанда снова.
        - Мы обещали ему жертву и удержали ее, - сказал Юн. - Затем, должно быть, пришел.
        - Ты обещал, - сказал Спанда с ударением.
        - За племя обещал, - жестко возразил Юн. - За весеннюю добычу.
        Анаки молчали.
        - Теперь надо отдать, - сказал Юн. - Завет переступили.
        - Кого отдать? - сурово спросил Спанда.
        - Белой телицы замену, - сказал Юн бесповоротно, - чтоб хуже не было.
        - Меня отдайте, - вдруг крикнул Дило. - Я переступил завет.
        - Молчи ты, - крикнула Аса с испугом. Если бы раскрылся их маленький грешок во время праздника, рассерженные Анаки могли бы побить их камнями по старому обычаю.
        - Ты дешево стоишь, - сказал Юн, - если он сам не захотел взять.
        - Постойте, - сказал Спанда. - Вот завтра мы пойдем и посмотрим, какой Дракон и чего он хочет.
        - Завтра праздник, - заговорили Анаки.
        - Ну после праздника, - сказал Спанда, - утром. С бубнами пойдем и с дарами. И спросим его. Если он там и хочет, пусть скажет... Мы дадим.
        - Мы дадим, - угрюмо подтвердил Юн, - чтоб хуже не было.

ГЛАВА 10

        Праздник начался на другой день с рассветом. Женщины плотно завесили вход в пещеру и развели огонь. Своды пещеры наполнились дымом, пахучим и едким. В пещере было темно, и искры огня сверкали сквозь дымную завесу, как будто в сумраке ненастного вечера.
        Около костра, на видном месте, устроили "гостей". Это были воскресающие звери. Главное место занимал Мамонт Сса. Он был представлен куском собственной шкуры, на которой лежали оба глаза, щепотка шерсти с подгрудка, частицы сердца и печени, крошки мозга, кусочки жира от почек. Мертвые глаза были круглые, матовые, с жилками пожелтевшей крови. Их повернули к огню зрачками, и дымное пламя слабо отразилось в их тусклом овале.
        Рядом с глазами стояла фигурка Мамонта, сделанная из жертвенных трав, истолченных и смятых в тесто. Это была душа Мамонта, - вторая, съедобная. Анаки съели ее вместе с мясом и заменили фигурой. Главная душа, не съедобная, незримо витала тут же. Рядом с душою Мамонта лежало тело мальчика Лиаса. Перед Мамонтом на шкуре лежала новая одежда: два пучка травы, тщательно подобранной, былинка к былинке, и перевязанной корою, и отборная пища - сушеный жир, лесные яблоки, ягоды. Это были дары гостеприимства высокому гостю.
        Женщины и мужчины доставали из сумок символы других зверей и раскладывали на шкурах. Олени были представлены куском нижней челюсти с мелкими, недоразвитыми резцами, лошади - желтым копытом, волки - шкурой с лапы, медведи - черным обрезком кожи от носа. Здесь были также уши зайцев, крылья лебедей и гусей, кости крупных рыб. И хотя от каждой добычи была взята только небольшая частица, все вместе составляло значительную тяжесть. Анаки переносили ее на своих плечах вместе со своим несложным скарбом. Весь этот сбор нужно было непременно принести на Праздник Воскресения Зверей, ибо без этого звериная порода должна была иссякнуть и охотничье счастье споткнуться о камень неудачи.
        Женщины разложили эти звериные мощи кругом Мамонта Сса, каждую породу особо. Спанда и Юн достали две кожи жертвенных бубнов, размягчили их жиром и натянули на деревянные ободья. Эти два бубна они повесили над гостями. Один назначался для Мамонта Сса, другой для младших гостей. Мужчины и женщины тоже натянули на ободья кожаные пленки и вооружились звонкими заячьими лапками, засушенными от долгого употребления и черными от копоти.
        Женщины украсили свои плащи пучками разноцветной шерсти, окрашенной алой корой ольхи и черным дымом можжевельника. Старая Лото скрылась в женском шалаше. Она должна была выйти оттуда потом, в середине праздника.
        Исса взяла бубен и стала обходить все углы пещеры, расселины, проходы, отверстия наружу. У каждой щели она останавливалась, постукивала в бубен заячьей лапкой и шептала: "Чужие, не входите". Это делалось для того, чтобы обезопасить церемонию от вторжения посторонних духов. Они могли расстроить переговоры с гостями, захватить часть жертвы и вообще нарушить великое празднество Анаков.
        Женщины сели на корточки рядом, по левую сторону огня, лицом к звериным символам.
        Мужчины встали с бубнами по правую сторону.
        По знаку, данному Иссой, женщины завопили неистовым голосом:
        - Пришли, пришли, пришли!..
        - Привет гостям, - отозвались мужчины и ударили в бубны.
        - Вы устали? - спрашивали женщины ласковым тоном. - Разденьтесь. Мы приготовили вам новые плащи. Вы озябли, погрейтесь у огня. Вот пища, питье. Вот постель, отдохните.
        Мужчины изо всей силы колотили в бубны. Тугая кожа звенела. И в глубине пещеры отдавалось смутное эхо.
        - Тсс, - сказала Исса предостерегающе, - гости спят.
        Бубны и голоса разом смолкли. В пещере стало тихо. Женщины сидели, не шевелясь, и смотрели друг на друга напряженно-предостерегающим взглядом. Во время сна гостей нельзя было даже шелохнуться. Каждый шорох предвещал неу