Тан-Богораз Владимир Германович - Жертвы дракона

ни, сидевшие в воде по шею, были беспомощны. Волны Даданы неудержимо сносили их вниз, прямо на охотников.
        Юн быстрым взглядом осмотрел товарищей. Тут были все: Альф Быстроногий, Лиас, искусный в метании копья, Санг - Птичий Коготь, Мар Красивый и Несс, друзья-соперники; двое братьев Семов, одного звали Голодным, а другого Сытым; Илл Бородатый, самый рослый человек во всем племени. Лицо у него было красное, борода огненная. Оттого его звали также Илл - Красный Бык. Его челнок сидел в воде глубже других, зато лопасти весла у него были широкие, как в женских ладьях.
        Охотники были совсем близко к оленям. Они ясно видели их крепкие груди с белым подгривком, точеные головы, изящные рога и тонкие ноздри, часто дышащие от усталости. Олени глядели им в лицо дико и беспомощно.
        "Красивые, - подумал Юн. - И жирные", - прибавил он мысленно.
        И при этой мысли в его душе и даже во рту как будто что-то растопилось.
        "Так растопился их жир от гонки", - подумал Юн.
        Он все загребал вперед и заводил свой конец дуги кругом стада.
        Его челнок уже развернулся носом к южному берегу. И вдруг он издал короткое восклицание. От южного берега выплывал еще челнок. Он плыл легко и стройно, так быстро и прямо, как будто катился по гладкому льду. Он описал вокруг стада такую же широкую дугу, как раньше Юн, и теперь подъезжал с другой стороны.
        Охотники насторожились.
        "Чужой", - подумал Юн. Но никто чужой не дерзнул бы вмешаться в охоту Анаков. Кроме того, чужих не было вблизи. Стойбища племени Селонов лежали за десять дней пути, на нижней оленьей тропе через реку Дадану.
        Это, действительно, не был чужой. Это был Яррий.
        "Непосвященный", - гневно подумал Юн.
        Яррий еще не прошел обряда посвящения и потому не имел права выплывать на реку и участвовать в охоте.
        "Испортит охоту", - сердито подумал Юн.
        Яррий, однако, был далек от того, чтобы испортить охоту. Челнок у него был новый, из желтого луба, очень длинный и узкий. Свежий луб поблескивал на солнце, как золото. И при каждом ударе двойного весла челнок прыгал вперед, как будто кузнечик. Яррий скоро подъехал, обогнул Юна и стал левее, немного поодаль. Теперь он замыкал дугу веера. Он взял весло в левую руку, а правой стал снимать копье. Оно было очень длинное, под стать челноку, длиннее, чем у всех охотников племени.
        "Ишь какое копье, - подумал Юн, - и когда он сделал?.." "Неблагословенное, - припомнил он тотчас же, - несчастье будет".
        Впрочем, теперь не было времени раздумывать. Еще минута, и стадо могло разделиться на части и рассыпаться во все стороны. Тогда охота была бы труднее и менее успешна.
        Альф Быстроногий решительно ударил веслом, протянул копье и ткнул навесно в бок ближайшего оленя. Олень мотнул головой, отпрыгнул в сторону и стал биться, захлебываясь. Через минуту он опрокинулся боком и поплыл вниз по течению, как кожаный мешок с мясом, унесенный с берега приливом.
        Сердце у Юна екнуло. Олень повернулся на левый бок. Это была дурная примета. И вдруг он вспомнил свои вчерашние речи, буйные слова против скупости богов. Ему стало страшно.
        "Дракон, не допусти", - помолился он мысленно. Он ободрял себя тем, что Дракон все-таки прислал оленей Анакам и, стало быть, не отверг предложенной жертвы.
        - Не сердись, Дракон, - сказал он опять. - Воздам сторицею.
        Илл бородатый выгреб вперед и заколол одного за другим матку и двух телят. Удары его весла были спокойные, длинные, ровные. И красное лицо его было тоже спокойно. С таким же точно лицом он, бывало, сбивал палкой осенние яблоки с яблонь, растущих в лесах у Кенайских пещер. И с таким же лицом убил ножом клыкастого вепря на узкой тропинке в густых тростниках по речке Калаве.

        Мар Красивый подъехал к стаду вплотную и стал поражать оленей без разбора. Другие охотники держались на прежних местах и старались не давать стаду разбиться на части...
        Яррий до сих пор держался поодаль. Он опасался ссоры с другими охотниками. Но теперь он поднял копье и въехал внутрь стада. Олени бились кругом и каждую минуту могли разбить или опрокинуть его челнок, но он смело вогнал нос челнока в самую гущу стада и втиснул его между двух оленей, плывших рядом. Олени раздались как раз настолько, чтобы очистить место охотнику. Дальше отодвинуться им мешали другие. Дерзкий охотник поставил весло поперек челнока и даже положил его краями на спины оленей в виде баланса. Олени жмурились от ужаса, но не сопротивлялись. Теперь Яррий стал частью оленьего стада и плыл вместе с ним. Главная внутренняя масса стада даже сжалась теснее. Желтый челнок как будто служил ей центром и притягивал оленей к себе.
        Об этом приеме рассказывали старики, но уже много лет никто из Анакских охотников не отваживался на такую дерзость. Для того, чтобы выполнить ее, нужно было иметь прежде всего легкое и тонкое тело, такое, чтобы челнок шел по самому верху и поворачивался быстро. Малейшая неловкость означала потопление челна и гибель охотника, ибо даже хорошему пловцу было бы почти невозможно выплыть на волю из этой массы сжатых тел и бьющих по воде копыт.
        Зато теперь Яррий в своем челноке был хозяином стада. Он протянул через головы ближайших оленей свое длинное копье и быстро закалывал одного за другим по большому кругу вокруг своего челнока. Дальние олени не видели его и не знали, откуда приходит смерть. Он щадил ближайших, только обтачивал стадо на длину копья, как будто колесо. Заколотых уносило течение, другие олени приходили на их место. Река наполнилась трупами и окрасилась кровью. Наконец стадо дрогнуло и разбилось, сначала на две части, потом на четыре. Охотники тоже разбились, въехали внутрь, и началась бойня.
        Цепочка мертвых туш плыла посередине реки. В дикой суматохе этой охоты только они одни были спокойны. Живые олени по большей части не думали о защите. Они покорно принимали удар и гибли молча, как гибнут рыбы, окруженные сетью. Матки протягивали голову перед телом телят, закрывали их собственной грудью и гибли вместе с ними. Только иные бычки помоложе давали отпор. Они оборачивались к челноку и бросались навстречу, прыгали на борт копытами и, наклонив голову, старались поразить охотника рогами в грудь. Но длинное весло давало людям слишком большое преимущество. Одним ударом они отгребали в сторону и подставляли нападавшему смертоносное острие.
        Небольшая часть стада, штук в пятьдесят или немного больше, выбилась наружу из гибельного круга и, не зная, что делать, повернула обратно к южному берегу. Люди, бежавшие по берегу, удвоили крики, потом подняли копья и дротики, готовые исполнить свою часть охоты. Иные из них даже забрались в реку и бежали, расплескивая воду ногами для того, чтобы встретить оленя как можно раньше, пока движения его еще связаны водой. И все береговые охотники: зрелые мужчины, и отроки, и старики громко повторяли песню, доносившуюся с реки:

Возьмем вашу плоть, Возьмем вашу плоть!..

        Шакалы тоже вернулись. Они бежали теперь вверх по течению, искоса поглядывая на копья охотников и остерегаясь подходить слишком близко. Ибо даже в лучшем случае двуногие охотники и их четвероногие нахлебники хранили между собой вооруженный мир.
        Олени приблизились к берегу, но, при виде охотников, повернули назад. Теперь они плыли вдоль берега вниз, и люди бежали по берегу параллельно с ними.
        Место это было намного ниже Лысого Мыса. Здесь река Дадана делала поворот, и течение отбивало к противоположному берегу. Южный берег стал шире и выпустил длинную песчаную отмель далеко в реку, почти поперек течения. Олени плыли вперед прямо на конец отмели. Теперь люди были сзади. Они прибавили ходу, но берег стал вязким и илистым.
        Первый олень внезапно обмелел и достал ногами до дна. Седобородый старик, бежавший впереди с дротиком в руке, остановился и измерил глазами расстояние. Но олень был слишком далеко. В два прыжка он добрался до берега, перебежал на другую сторону косы, где почва была тверже, и ринулся вперед.
        Один из шакалов, самый смелый или самый проворный тоже был впереди. Он сделал прыжок, но острое копыто оленя задело его по голове, и он отлетел в сторону. Олень, как буря, умчался вверх по косогору.
        Старик посмотрел ему вслед и погрозил дротиком, но другие олени уже доплывали до берега. Они выбегали на землю, друг за другом, тремя серыми струями, и бросались напролом сквозь стену охотников. Люди поражали их дротиками и копьями, набрасывали им арканы на шею, хватали с берега камни и бросали им в голову.
        Шакалы успели схватить злосчастного теленка, отбежавшего в сторону, потом еще другого. Они облепили их со всех сторон и рвали живьем на части, не думая о другой добыче.
        Рул Отрок, товарищ Яррия, впопыхах не захватил ни копья, ни аркана. Не имея под руками оружия и не желая оставаться без добычи, он бросился на оленя, пробегавшего мимо, и крепко схватил его руками за рога. Это была яловая самка, сильная, с ветвистыми рогами. Яловые самки оленьего стада были похожи на быков резвостью и силой. Анаки называли их Ялама - мужеподобная.
        Мужеподобная самка мотнула головой, но Рул держался крепко. Ялама закинула голову назад и побежала по косогору, увлекая за собою дерзкого охотника. И вслед за ними раздалось, как будто в напутствие:

Возьмем вашу плоть, Возьмем вашу плоть!..

        Рул попробовал задержаться ногами за землю, потом за дерево, но Ялама оторвала его без усилия и побежала дальше. Тело его волочилось и билось о кочки и о корни деревьев. К счастью, в этом месте деревья росли редко. В лесной чаще он изодрался бы на смерть или отпустил бы добычу.
        Он крепко держался руками за рога и изо всех сил старался пригнуть голову Яламы вниз. Но она была сильнее. И, чувствуя, что добыча ускользает из его рук, Рул потянулся всем телом вперед, продвинул голову вниз под шею Яламы и впился зубами в ее напряженное горло. Ялама мотнула головой и остановилась. Рул висел на ее горле, как белый волк, стискивая зубы. Обеими руками он тянул ее голову вниз за рога.
        Ялама опять мотнула головой и встала на задние ноги. Ноги Рула тоже встали на землю. С минуту они боролись, потом Ялама ударила его передними копытами в грудь и подмяла под себя. Рул ударился головою о корень; в ушах у него зазвенело, искры посыпались из глаз. Но зубы его не разжимались. Их нельзя было бы разжать даже лезвием копья. Ялама зарыла голову вниз и ударила Рула рогами. Верхние отростки прошли над его головой, но нижний левый отросток, прямой и острый, как копье, вонзился в его плечо, прошел насквозь и воткнулся в землю.
        Рул тихо застонал сквозь сжатые зубы, ударил ногами раз, другой, потом остался недвижим. Он потерял сознание. Ялама еще раз мотнула головой, как будто хотела вырвать горло и рог, но вместо этого колени ее подогнулись, она тяжело грянулась на землю и придавила Рула. Мертвое тело добычи лежало поверх омертвелого тела охотника. Лицо его ушло в белый мех ее подгрудка, но руки соскользнули с рогов и как будто обнимали ее шею. Так они лежали, обнимаясь смертным объятием на зеленом мху приречного леса.
        Юн Черный заколол уже многих, больше, чем по оленю на каждый палец его рук и ног. Его сердце и его копье напились первой крови. Теперь им было нужно другое. Он глядел по реке вправо и влево, отыскивая белую телку.
        Сначала он посмотрел среди трупов. Их было много, они проплывали мимо длинными рядами и цепями. Они были, как стадо, и дорога их шла прямо, как будто направлялась куда-то.
        - К женам, рыба за рыбой, - сказал Юн. Он имел в виду, чтобы ни один олень не застрял на пути, но прошел до самого женского стана, без всякой задержки, как рыба.
        После этого Юн посмотрел между живыми. Они были теперь рассеяны на огромном пространстве, группами и в одиночку. От берега до берега они наполняли все блестящее лоно широкой Даданы. Охотники шныряли между ними и кололи, кололи без конца.
        На левой стороне, ближе к другому берегу, Юн наконец увидал белую телку. Она быстро уплывала, и вместе с нею плыла группа оленей, как будто верная свита.
        Юн Черный изо всех сил погреб по тому направлению. Олени судорожно сторонились от него, но он не думал о них и не преследовал их. Только одна молодая самка не посторонилась. Быть может, она чересчур устала от бесконечной гонки. Она остановилась как раз на дороге Юна и посмотрела ему в лицо. Две крупные слезы выкатились из ее глаз и канули в реку. Юн Черный, почти не глядя, ткнул ее копьем в брюхо и поехал дальше.
        В это самое время Яррий заколол всех оленей по линии круга, до которых могло достать его длинное копье. Группа, поддерживавшая его челнок, стала разбиваться.
        Надо было выбираться на волю. Он схватил весло левой рукой, бесцеремонно уперся лопастью в голову левого оленя, одного из двух ближайших, дал сильный толчок назад и выскользнул на волю, как рыба из-под камня.
        Он не стал убивать этих последних оленей из чувства благодарности, или, быть может, ему надоели простые олени. Он даже не посмотрел на них и, налегая на весло, погреб к противоположному берегу. Он тоже заметил странную белую телку. Она уходила налево, и ему захотелось овладеть этой редкой добычей.
        Оба они, Юн и Яррий, мчались к последней группе оленей, как будто взапуск. Но Яррий был ближе. Он первый стал подъезжать к драгоценной добыче и уже положил правую руку на копье. Олени плыли к берегу, тревожно оглядываясь. Только белая телка не оглядывалась. Он видел ее голову и начало спины. Она была снежно-белая, как лебедь, и даже рога у нее были белые, со странными розовыми жилками, как будто из мрамора.
        - Не смей! - крикнул Юн сзади. - Не твоя!
        Молодой охотник обернулся с удивлением и гневом.
        "Сам хочешь?" - спросил он мысленно и смерил глазами фигуру колдуна. Сердце его сжалось от злобы и вместе от ревности.
        Он скрипнул зубами и повернулся к добыче. Неожиданно от группы оленей отделился один, по рогам - молодой бык, с коричневой шерстью. Он мотнул головой, как будто бросил вызов, и решительно поплыл навстречу охотнику. Плыл он на редкость легко. Плечи его совсем выходили наружу. При каждом ударе сильных ног показывалась впадина спины и широкий круп, гладко-коричневый, блестящий от воды.
        Яррий выгреб вперед и хотел ударить копьем, но олень сделал резкий прыжок в сторону. Все туловище его вышло из воды наружу, показались четыре ноги, и светлая полоска пространства блеснула под его брюхом. В ярком блеске полудня тело оленя казалось красным, почти кровавым. "Что он, ободранный, что ли?" - подумал Яррий.
        Он вспомнил легенду о Драном Олене, но не ощутил ни страха, ни удивления. Впрочем, у него не было времени думать дальше. Его копье попало в рога и сломалось пополам. Влажные белки сердитых глаз оленя мелькнули перед Яррием; передние ноги оленя упали на нос челнока и пробили его, как две острые секиры. Яррий выпустил весло и упал в воду, нырнул, потом выплыл и, разводя руками, поплыл вперед, все-таки к белой телке. Обломки челнока и копья плавали на поверхности.
        Теперь молодой охотник был в таких же условиях, как и его добыча. Но он плавал нисколько не хуже, чем звери. И, кроме того, он лучше их понимал, как надо держаться наперерез течения. Через минуту он уже заплыл в группу оленей, подплыл к белой телке и положил ей руку на шею.
        Другие олени ринулись в стороны. Белая телка плыла вперед. Яррий плыл рядом с ней. Он не нанес ей удара. Вода кругом него окрасилась в розовый цвет, но это вытекала его собственная кровь. Ибо обломок копья в схватке с коричневым быком отскочил назад и ранил его в грудь. У него кружилась голова, ноги его помертвели и повисли бессильно. Но он крепко держался рукою за шею белой телки и вместе с нею подвигался к берегу.
        Юн Черный тоже подъехал сзади, но слишком поздно, чтобы вмешаться в битву. Он мрачно посмотрел на эту странную группу. Белое тело Яррия точно сливалось с шерстью телки. Они плыли рядом к берегу, прижимаясь друг к другу, как брачная чета.
        Гнев вспыхнул в сердце колдуна.
        "Мальчишка, - подумал он, - хватает чужое".
        Он сжал правой рукой копье и подумал, что было бы хорошо одним сильным ударом пронзить обоих.
        - Тебе, Дракон, - произнес он короткую молитву и двинулся вперед.
        Коричневый олень, победивший Яррия, неожиданно вернулся. Он не обратил внимания на молодого охотника, который теперь плыл в воде со зверями, но челнок и человек с копьем опять вызвали в нем боевое чувство. Он поплыл навстречу Юну Черному точно так же, как и в первый раз. И вместо двух белых жертв Юну пришлось сперва принять эту битву с коричневым врагом.
        Юн был осторожнее Яррия. Он сделал притворный выпад копьем, и когда олень отпрыгнул в сторону, он снова гребнул и снова ткнул копьем. Но и олень опять повернулся и прыгнул, как дельфин.
        Копье Юна скользнуло в сторону, но все-таки вонзилось в оленя и попало в кость лопатки. Наконечник хрустнул. Олень прыгнул еще раз, копье сломалось. Только небольшой обломок остался в руках у Юна. Конец этого обломка расщепился, как будто кто расколол его ножом.
        Юн бросил обломок на дно челнока и подхватил весло, которое уже собиралось свалиться и уплыть. Впрочем, оно было цело, и челнок не повредился в битве.
        Юн посмотрел на Яррия и белую телку. Они были далеко, почти у берега. Тут Юн рассердился. Этот проклятый олень вырвал у него из рук двойную добычу и даже копье.
        Его честь требовала расправы с этим дерзким врагом, который, противно обычаю своего рода, первым нападал на человека. Он повернул челнок к оленю и стал искать глазами копье. Оно выскочило из раны и плавало на воде. Юн осторожно подплыл, не спуская глаз с врага, и подобрал копье. Но оказалось, что оно больше не годилось для охоты. Костяной наконечник был сломан пополам. Теперь это было не копье, а обломок палки. Юн был безоружен и не мог напасть на оленя. Олень, впрочем, тоже не думал о нападении. Теперь он сидел в воде глубже прежнего и плыл медленнее. Опытный глаз Юна заметил красные струйки в воде у его левой лопатки. Это была кровь, вытекавшая из раны.
        Юн стал щупать руками пояс, но не нашел ни ножа, ни поясного мешка. Он, должно быть, обронил их во время последнего стремительного бега к тростникам, на место засады, под Лысый Мыс. Он на минуту нахмурился, потом немного подумал и достал осторожно со дна челнока первый короткий обломок копейного древка. Он еще раз внимательно осмотрел его, потом поднес ко рту и расщепил зубами. Один из расщепов был острый и гладкий, как осколок кости.
        Олень уплывал вперед смирно и грузно.
        - Не уйдешь, - сказал Юн.
        С решительным видом он ударил веслом, догнал оленя и подъехал вплотную к его рогатой голове. Олень сделал движение, как будто хотел прыгнуть, но уже не мог.
        - Теперь не можешь, - сказал Юн с насмешкой.
        Он схватил оленя левой рукой за рога, а правую, вооруженную осколком копейного древка, как будто кинжалом, вытянул вниз, опустил в воду и нащупал то место оленьего тела, где было сердце. Юн двинул рукой, и осколок вошел. Юн нажимал ладонью, и дерево шло все глубже и глубже, как будто копье. Потом Юн сломал осколок и оставил его в ране.
        - Тебе, Дракон, - сказал он. - Черного за белого. Прими...
        Он достал веревку со дна челнока, накинул на рога, укрепил и повел тело на буксире к близкому берегу. Ибо это была жертва, а не часть добычи, и ее нельзя было отпускать вниз по течению.
        Они были уже на два поворота ниже Лысого Мыса и далеко впереди, на виду у всех стали выплывать ладьи, широкие, медленноходные, но зато поднимавшие много груза. Это шли женщины подбирать добычу. Нужно было вернуться, чтобы не встретиться с ними на водяном поле.
        Через две минуты Юн догреб до берега, вытащил оленя на песок. Он перерезал ему горло ножом, чтобы выпустить дух жизни, и положил его на землю головой на полночь. Олени, доплывшие до этого берега, давно исчезли. На перестрел копья лежало не песке белое тело. Это было тело Яррия Ловца. Его рана, омытая водою, перестала сочиться. Он был в сознании, но до того обессилел, что не мог подняться.
        Белой телки нигде не было видно. Она не стала медлить и убежала вместе с другими.

ГЛАВА 4

        Ронта шла по тропинке мимо ручья Калава, в густых камышах. Камыши были высокие, прямые, гибкие, как зеленые копья. Их острые верхушки поднимались выше ее головы. Тропинка была узкая и глубоко втоптанная в землю. Ее проложили кабаны, продираясь сквозь эту чащу. С обоих боков смыкались две плотные, зеленые стены. Даже в глазах становилось черно, если взглянуть сквозь частые стебли налево или направо. Оттого Анаки называли эти камыши черными камышами.
        Но вверху над камышами сияло ясное небо и яркое солнце. Оно катилось по небу - большое, пламенное. Лето было в разгаре, и солнце было в зените. Ронта шла вперед упругими шагами. Это была не та весенняя Ронта, а новая, иная. Две луны закатились после весенней охоты. С тех пор у Анаков было вдоволь пищи. В мешках лежал сушеный жир и в ямах под дерном сырое мясо. На речных островах были птичьи яйца. Зайцы и белки вышли на опушку из леса. Дикие гуси часто попадались под удар "плоского дерева". Много было также пищи волокнистой, растущей из земли. Корни полевой репы наливались вкусным соком, поспели ягоды и земляные орехи. Мелкие дикие яблоки тоже почти созрели в оврагах у ручьев.
        Анаки вышли на эти широкие степи, окружавшие Калаву, совершая свой обычный путь. Здесь они должны были устроить большую охоту на диких лошадей. Мясо лошадей, хотя и уступает оленьему, но зато его больше. Однако, охотиться за ними труднее, ибо лошади зорки и видят далеко, и убегают, как ветер. В крайности они жестоко дерутся.
        "Злая лошадь хуже медведя", - говорит пословица.
        После охоты Анаки должны были подняться в предгорья к тем пещерам, где они проводили зиму. В пещерах было сухо, не было ветра и снега. Удобнее этого места не было на свете.
        За это изобильное время все Анаки отъелись, потолстели и повеселели. У Ронты тоже тело сделалось глаже и крепче. Она только что выкупалась, и влажная кожа ее блестела на солнце. Плечи ее остались костлявы, и груди чуть распустились. Но старая Исса похвалила ее чрево.
        - Хорошо будет благословить это чрево, - сказала она с странной усмешкой. Ронте сделалось страшно. Женский обряд посвящения имел тайные подробности, и о нем передавались между подростками невероятные рассказы.
        Для подростков и для детей лето было, как нескончаемый праздник. С раннего утра они забирали кусок сушеного мяса и уходили из дома. Они не возвращались в лагерь по два и по три дня, и никто не беспокоился о них. В эту пору под каждым кустом был готов ночлег и ужин. Даже дикие звери не были страшны. Пищи было много и для них, и не было нужды нападать на людей. Почти все они успели узнать, кто самый сильный, и без крайней надобности не решались на враждебные действия.
        Ронта шла вперед по узкой тропинке. Над ее головой жужжал и вился толкун мошкары. В ярких лучах полудня мошки мелькали и носились, как золотые пылинки. Эти золотые мошки не жалили и не кусались. Оттого солнце позволяло им летать в полдень. Тем же, которые пили кровь, оно высушивало крылья и заставляло их прятаться в траву и ждать вечерней прохлады. Золотые мошки мелькали кругом, как искры, и толклись, и пели яркому солнцу свою благодарность. Голос у них был тихий и тонкий: - Ззз...
        Ронта остановилась и прислушалась, но она не могла разобрать, что поют мошки.
        С левой стороны тихо смеялась Калава, пробираясь между древесными корнями.
        "Калава темноволосая", - подумала Ронта.
        Дно у Калавы было мшистое, темное. Она не несла водяных кудрей, ее струистые волосы ложились вдоль хребта прямыми полосами.
        Тростники тоже пели. Когда порыв ветерка пробегал по верхушкам, они гнулись и гудели. Голос у них был низкий, густой: - Ввв...
        Ронта прислушалась. Голос мошек и голос камышей сливались вместе в одну стройную песню. И теперь Ронта разобрала напев и даже слова.
        - Солнце, жги! - жужжали мошки и пели камыши.
        Это был припев брачного гимна. Юноши и девы, еще непосвященные, не имели права петь этот гимн. Но припев повторялся в десятках различных песен, детских и девичьих, весенних и жатвенных, когда жены Анаков собирали колосья на диких полях у верховьев Калавы. Все Анаки чтили солнце, но каждый певец вкладывал в его хвалу особый смысл.
        - Солнце, жги! - пели камыши. И солнце жгло.
        Ронта подняла глаза и лицо к небу.
        - Солнце - Отец, - сказала она.
        Калава опять засмеялась, протекая мимо. И смех у нее был тихий, лукавый. Ронте представилось, будто она прячет лицо под корнями и выглядывает украдкой и, прикрывая рот рукою, смеется втихомолку.
        "Чему ты смеешься?" - чуть не спросила она.
        И, как бы в ответ, сквозь камышевую чащу донесся новый звук.
        То был голос камышевой свирели. Она пела, словно выговаривала: - Тиу, тиу, тиу... Солнце, жги!
        В густых камышах жили Камышевые боги. Они были белые, статные, носили зеленый венок на голове и тростинку в руках, как символ владычества. Ей пришло в голову, что кто-нибудь из них забавляется с тростинкой.
        - Посмотреть бы его, - сказала она и пошла вперед.
        Калава сделала внезапный поворот и отошла вправо. Камыши оборвались. Тропинка вышла из чащи на прибрежную поляну. Ронта осмотрелась, но бога нигде не было. Вместо бога на камне у воды сидел Дило Горбун. Он срезал камышинку, сделал из нее свирель и, прижимая ее к губам, выпевал протяжно: "Тиу, тиу, тиу..."
        - Это ты поешь? - сказала Ронта с невольным разочарованием.
        - Я, я! - пропел Дило.
        - Я думала: Камышевый поет, - сказала Ронта наивно.
        - Ага, - сказал Дило:

Русая грива, золотое лицо, Вот мы приносим тебе мяса.

        Это была молитва Камышевому богу, которую пели дети перед ловлей гольцов в темных водах Калавы.
        Ронта улыбнулась и кивнула головой.
        Дило опять взялся за флейту.
        - Это я пою, я, Дило... Фиу, фиу, фиу... А ты знаешь, что я пою?
        Ронта покачала головой.
        - Как я могу знать, что поют мальчики? - сказала она.
        - Не знаешь теперь, узнаешь осенью, - сказал Дило и дерзко улыбнулся.
        Ронта вспыхнула и отступила.
        Со дня рождения до самого обряда посвящения дети не знали ничего о любви. Они не имели права присутствовать на осеннем празднике, а потом, в зимнее время, об этом не говорилось. Летом взрослые начинали думать об осенней встрече и постепенно разгорались, но дети вместо того думали о связанных с ней обрядах. О них тоже знали не все, и они казались странными и таинственными.
        - Я все знаю, - смеялся Дило, - я видел...
        - Не называй запрещенного, - сердито сказала Ронта.
        - Тиу, тиу, тиу, - пропел Дило вместо ответа на своей камышинке. - У Дило золотая голова и золотые руки. Посмотри, что я сделал.
        Он вынул из-за пояса коротенький кремневый резец, молоток без ручки и кусочек белой кости, обточенной в виде звериной фигурки.
        - Что это такое? - спросила Ронта, заинтересованная.
        - Это Помощник, Мясная Гора, - сказал Дило.
        Мамонт Сса - Зверь-Гора, или Мясная Гора - считался помощником Отца в созидании вселенной. Отец утвердил землю и развернул над нею небо, как плащ, а Сса Помощник усыпал его звездами по широкому полю, прорезал реки, выкопал озера и моря, раздвинул горы для прохода.

        Дило утвердил свою костяную игрушку между пальцами левой руки и, тихо жужжа, принялся обтачивать ее своим резцом.
        Жужжание его было все то же: "Тиу, тиу, солнце, жги..."
        Ронта присела рядом и стала рассматривать костяную поделку.
        - А зачем же у него ноги сведены? - полюбопытствовала она. Все четыре ноги костяного мамонта, действительно, были сведены вместе.
        - Этот Сса в беде, - сказал Дило, - в яме.
        Ронта нахмурилась.
        - Это опять запрещенное, - сказала она.
        Анаки, действительно, рыли для мамонтов ямы. Несмотря на все почтение к этому страшному зверю, помощнику Отца, овладеть им было слишком соблазнительно. Недаром его звали Мясная Гора.
        Однако напоминать страшному Сса о его беде было почти кощунством.
        - Ничего, - сказал мальчик загадочным тоном, - люди сильнее...
        Он продолжал работать над игрушкой легкими и точными движениями. И понемногу Ронта придвинулась совсем близко и так засмотрелась, что забыла все запреты. Искусство Дило было велико. Тело мамонта, высокая голова и круглый хобот выходили из-под его резца, как будто живые. Даже маленькие глазки Сса он наметил с обеих сторон своим волшебным резцом.
        Потом он отложил в сторону резец и поднес к лицу Ронты свою костяную игрушку.
        - Нравится тебе? - спросил он. - А хочешь, я и тебя сделаю? Есть у меня кость, такая белая... - протянул мальчик, - как твое тело. - И он ткнул пальцем в стройный бок девушки. - А ты поправилась, отъелась, - прибавил он тотчас же. - И груди налились. - Рука его дерзко скользнула на грудь девушки.
        Ронта вскрикнула и ударила его по руке. Но Дило не обиделся. Он посмотрел на Ронту блестящими глазами.
        - А знаешь, - сказал он, - я, быть может, еще и пойду в терновую рощу вместе с Яррием.
        Ронта посмотрела на него с упреком.
        - Яррий кормил тебя, - напомнила она.
        Лицо Дило тотчас же изменило выражение.
        - Правда, - сказал он, - и ты тоже кормила. Когда Дило был голоден. Ты моя мама, - прибавил он тотчас же. В его голосе звучала признательность.
        Ронта задумалась. Слова Дило привели ей на память отсутствующего друга.
        Дило посмотрел на нее, и лицо его оживилось.
        - Хочешь видеть его? - спросил он неожиданно.
        - Его, - повторила Ронта, как эхо. - Кого его?
        - Его, Камышевого духа, - лукаво объяснил Дило. - Ты ведь на голос пришла к Камышевому духу.
        - А ты видел его? - спросила Ронта недоверчиво.
        - Дило все видел, - сказал Горбун. - Идем со мною. Я покажу тебе.
        Они перешли Калаву вброд. Вода доходила им до плеч, и Ронта высоко подняла над головой поясной мешок, чтобы не замочить его. Но у Дило не было мешка. Он завернул свой резец и костяную игрушку в широкий зеленый лист, сунул за пояс и даже не стал оберегать их от воды.
        - Небось, они не размокнут, - сказал он.
        На другом берегу Калавы был буковый лес. Кабанья тропа пропадала и снова появлялась. Горбун катился впереди на своих кривых ногах ловчее, чем можно было ожидать. В густом кустарнике он падал на руки и полз, как зверь, "на всех четырех костях", как говорили о нем другие мальчишки. Руки у Дило были крепче, чем ноги. Когда он полз на четвереньках, он был похож на барсука, короткого, приземистого, с горбатой спиной. Они миновали буковый лес и добрались до Сарны. Сарна была дочь Калавы и резво бежала навстречу матери. Они перешли ее по камням; она весело смеялась и щекотала им ноги.
        На другом берегу Сарны было поле диких колосьев. Эти колосья уже пожелтели. Они срывали их по пути и стряхивали себе в рот. Спелые зерна хрустели и скрипели под зубами. Нижние, мягкие, сочились белым соком.
        Резвая Сарна обежала кругом поля и снова призывала их со смехом на свои гладкие камни. В этом месте ее берега стали выше. Сарна подмыла высокий обрыв, и он навис над водой, но еще держался корнями кустов, которые росли наверху.
        - Вот он, - сказал неожиданно Дило, - смотри.
        На самом краю обрыва стояла фигура. Она ярко вырезывалась на синем безоблачном небе. Она была высокая, стройная. На голове у нее была русая грива. И лицо было загорелое. Под солнечным лучом оно пылало и казалось золотым.
        - Это Камышевый? - спросила Ронта недоверчиво и тотчас же узнала и радостно крикнула: - Яррий!
        Яррий быстро обернулся и увидел своих друзей из женского лагеря. Он бесстрашно шагнул на самый край обрыва.
        - Ронта! - окликнул он. Одну минуту он хотел даже спрыгнуть вниз, но потом передумал, побежал в левую сторону и исчез из глаз, но скоро опять появился уже внизу, на правом берегу.
        - Ронта! - повторил он радостно, подбегая к девушке. Они положили друг другу руки на плечи и потерлись щека о щеку. Таково было приветствие Анаков при встрече.
        Ронта с восхищением смотрела на своего друга. За эти несколько лун он сильно изменился, и недаром она не узнала его сразу. Яррий вырос почти на ладонь человека и раздался в плечах.
        "Это мужская удача", - подумала Ронта.
        Когда он ушел по весенней дороге с мужчинами, он был еще мальчиком. А теперь это был уже не мальчик, а воин. Даже глаза его смотрели иначе. На шее у него появился длинный белый шрам.
        - Очень болело? - спросила Ронта, дотрагиваясь до шрама рукою.
        - Ничего... - улыбнулся Яррий. - Белая телка занозила мне шею. У Рула дольше болело. Спанда сказал...
        - А где Рул? - перебил Дило, который тем временем развязал сумку на поясе Яррия и бесцеремонно достал оттуда несколько темных кусочков сушеного мяса. В летнее время Горбун был прожорлив, как крыса.
        - Рул там... - Яррий сделал неопределенный жест рукой.
        - Где там?
        - Там, в лесу.
        - Мы пойдем, посмотрим на него, - сказал Дило.
        Яррий покачал головой:
        - Не надо трогать его. Он спит.
        Дило с любопытством поднял вверх свою подвижную мордочку, но тотчас же вспомнил другое и перешел на новую тему.
        - Скажите, когда вы пойдете в терновую рощу?..
        В терновой роще производился обряд посвящения юношей. Их подвергали предварительному испытанию голодом, бессонницей и жестокому сечению - терновыми прутьями. После этого они принимали племенной обет. Обряд заканчивался торжественным заклинанием, которое превращало отрока в мужа и делало его правоспособным к браку.
        - Я тоже пошел бы, - сказал Дило не совсем уверенно.
        Яррий нахмурился.
        - Я, быть может, не пойду в терновую рощу, - сказал он после короткого колебания.
        - Как? - в один голос воскликнули Ронта и Дило.
        - Юн отвергает меня, - сказал Яррий.
        - За что? - быстро спросила Ронта.
        В женском лагере слыхали в общих чертах о приключениях Рула и Яррия, но не знали ничего о недовольстве колдунов.
        Яррий покачал головой.
        - Спанда говорит, что я слишком много убил оленей.
        - Слишком много оленей, - повторила Ронта с недоумением.
        - Без посвящения, - объяснил Яррий с угрюмой улыбкой. - Юн грозится: "Зачем же он ходил убивать? Его самого надо убить". А Спанда говорит: "Убить нельзя. Я лечил его и Рула вместе. Их кровь смешалась".
        Настало тяжелое молчание.
        - Зачем же ты пошел? - спросила наконец Ронта. - Не подождал до осени.
        Яррий тряхнул головой.
        - Меня зовут Ловец, - сказал он просто. - Чего мне ждать? Сердце не стерпело.
        Ронта опять положила ему руку на шею. Она заметила, что кроме белого шрама на этой крепкой бронзовой шее не было ничего больше.
        - Где твой хранитель? - спросила она.
        Анаки носили на шее кожаную ладанку, в которой была зашита маленькая деревянная фигурка, попросту даже раздвоенный сучок. Эта ладанка надевалась младенцу на шею при наречении имени, и сучок считался ангелом-хранителем своего владельца.
        - Я потерял его в реке, - сказал Яррий неохотно.
        - Худой знак, - сказала Ронта, хватаясь рукой за мешочек на собственной груди.
        Яррий в виде ответа только пожал плечами.
        - Он маленький, а я большой, - сказал он, помолчав. - Кто же кого охраняет?
        - Грех, - сказала Ронта с упреком. - Духи услышат.
        - Где духи? - упрямо возразил Яррий. - Я их не вижу.
        - Где духи?.. - Ронта посмотрела на него с новым удивлением. - Везде, кругом. В воде, в камышах, в пространстве. Везде духи и везде боги.
        - Пусть же они придут, - сказал Яррий. - Я ходил в лесах и в камышах, днем и ночью, и звал их. Никто не приходил.
        Ронта посмотрела на него со страхом и недоумением.
        - Старые люди говорят, - начала она снова.
        Яррий тряхнул головою и перебил ее.
        - Да, я знаю, что говорят старые люди: "Надо пресмыкаться перед богами, кланяться в землю. Трепетать и покоряться. Пищу им давать, чтоб самого не съели. Защитников искать". - Пусть они приходят, - повторил он, как прежде. Глаза его сверкали странным блеском. Он закинул голову назад и стал как будто выше.
        Дило радостно хихикнул. Дерзкая речь Яррия, видимо, доставляла ему величайшее наслаждение.
        - Я ненавижу их обряды, - пылко говорил Яррий. - Розги Спанды коснутся моего тела? Зачем? Не бывать этому! Уйду я от них.
        - Куда? - спросила Ронта.
        Яррий широко повел рукою.
        - На свете места много. Я один буду жить на вольных полях.
        - А мы как? - сказала Ронта огорченным тоном. - Мы больше тебя не увидим...
        - Все равно и так не много видите, - сказал Яррий. Брачные обычаи племени Анаков, видимо, тоже не удостаивались его одобрения.
        Ронта посмотрела кругом. Дило не было видно. Он уполз в сторону в погоне за ящерицей. Она опять положила руку на плечо юноши.
        - Яррий, останься!
        Ее детский голосок звучал просительно и наивно.
        - Зачем? - сказал Яррий.
        - Я хочу плясать с тобою на празднике солнца, - сказала она.
        Яррий молчал.
        - Страшно, должно быть, там, - сказала Ронта. - Мужчины с бородами. Мне будет страшно плясать с ними без тебя.
        - Да, - подтвердил Яррий. - Илл Бородатый. У него борода огненная. Под ним челнок садится в воду глубже всех. Но на бегу он медлен.
        - Я боюсь его, - сказала Ронта.
        Яррий загадочно улыбнулся.
        - Он не боится тебя. Мужчины с бородами любят девушек помоложе.
        - У!.. - Ронта даже головой замотала от страха и отвращения. - Яррий, не уходи, - сказала она почти со слезами и даже схватила его за руку, как будто опасаясь, что он тотчас же исчезнет.
        Лицо Яррия смягчилось.
        - Если они ничего не скажут, - проворчал он неохотно, - я тоже не стану говорить. - Это было полусогласие на возможный мир с племенем и его обрядами. - Ну, теперь я пойду, - сказал Яррий. - Вечер близко. Рул ждет меня.
        - Зачем тебе Рул? - спросила Ронта и даже брови сдвинула.
        - Рул - брат мой, нас соединила кровь, - сказал Яррий.
        Он вынул свою руку из пальцев Ронты и ласково провел ладонью по волосам девушки.
        - Я приду, - сказал он. - Теперь не ищи меня. Я сам найду тебя. Где бы ты ни была, в лесу или в лагере, я найду и вызову тебя. Вот так...
        Он свистнул тихо и жалобно, подражая призывному крику Шиана, самца пестрой совы: - Угу!..
        Ронта откликнулась ответом маленькой самки Шианы: - Угу!..
        - Прощай, я ухожу! - крикнул Яррий.
        Он свистнул опять, но уже по-иному, громко, пронзительно, уперся древком копья в землю, сделал неожиданно огромный прыжок в сторону и побежал вдоль берега. Ронта смотрела ему вслед. Через минуту он исчез за поворотом. Потом раздался плеск воды. Это он наступил резвой Сарне ногой на шею. Высокая фигура его снова показалась вверху над обрывом. Он приветственно махнул копьем Ронте и пропал в чаще.

        Час, и другой, и третий Яррий бежал полями и лесами. Он перебегал болота с кочки на кочку, не оступаясь, как молодой олень. Он переползал в густой чаще, как змея или призрак, и сзади его не оставалось следов.
        Солнце закатилось, первые смутные тени упали на землю, когда он нашел своего друга. Это было в последнем лесу перед мужским лагерем. Здесь все деревья были редкими, высокими и тенистыми, а земля под ними была ровная, твердая, так что ноги отскакивали упруго на каждом шагу. Рул лежал под деревом, уронив голову на руки. Он как будто спал и не слышал шагов. Яррий окликнул его по имени. Рул поднял голову и мутными глазами посмотрел на товарища.
        - Неможется тебе? - спросил Яррий заботливо.
        Рул покачал головой.
        - Зачем ты столько спишь?
        Рул посмотрел на него странным и жалобным взглядом.
        - Она заставляет меня.
        - Кто заставляет?
        - Ты знаешь, кто: она, Мужеподобная...
        Он неожиданно вскочил, протянул руки вперед и запел высоким, чистым, горловым напевом:

У ней четыре ноги и два тела, Одно тело женское, другое мужское. Она кивает мне ножами рогов своих: "Спи, Рул, только во сне я могу посещать тебя!"

        - Пустое, - сказал Яррий. - Ее давно съели, Горбун Дило, моя сестра Яррия и другие.
        Лицо Рула исказилось от яростного гнева. Он погрозил Яррию кулаком:
        - Будьте вы прокляты, если съели ее!.. Ах, что она говорит, - прибавил он без всякого перехода, подходя к Яррию и кладя ему руку на плечо. - Мне стыдно сказать, - шепнул Рул и положил голову на грудь товарищу, как женщина.
        - Тебе кажется, - сказал Яррий, упорствуя в своем неверии.
        - Она велит мне: "прими другое тело", - шепнул Рул.
        - Как? - переспросил Яррий, не расслышав.
        - Новое тело, - повторил Рул.
        Он посмотрел на Яррия отчаянными глазами.
        - Вот она зовет, - сказал он, прислушиваясь, и тотчас же хоркнул сам два раза по-оленьему. - Это ее голос. Но я не хочу идти за ней. Я борюсь.
        Он поискал руками кругом себя, как будто ища, за что бы ухватиться. Лицо его выразило крайнее напряжение. Даже пот проступил мелкими каплями на лбу и на висках. Яррий с некоторым ужасом заметил, что капли эти были красного цвета.
        - Что с тобою? - спросил он с тревогой. - Разве твоя рана раскрывается?
        - Душа моя раскрывается, - сказал Рул. - Жарко мне до кровавого пота.
        Это был кровавый пот начинающих колдунов, когда они противятся велению духов.
        - Как я пойду в терновую рощу?! - заговорил Рул снова. - Она велит другое: "Плащ твой собственный брачный прими из чужих рук. Пляши с мужчиной..."
        - Мерзость, - сказал Яррий с отвращением. Он понял наконец смысл таинственных велений Мужеподобной Яламы. - Это Юн тебя учит...
        Но Рул не слышал.
        - "Я сделаю тебя великим колдуном, дам ход подземный и полет воздушный", - продолжал он перечислять обещания призрака. - "Не то убью. Резала тебя, недорезала. Теперь дорежу".
        По повелению духов и старших колдунов, иные из юношей отрекались от своего пола и уподоблялись женщинам. Такие потом получали великий дар волшебства. Именно на этот путь Черный Юн и убитая Ялама толкали отрока Рула.
        Рул задрожал и опять сел на землю.
        - Пойдем домой, - сказал решительно Яррий. - Надо тебе сегодня спать у костра с друзьями.
        Рул упирался, но он взял его за руку и повел с собою сквозь темный лес, туда, где среди развешанного мяса горел костер и сидели колдуны и охотники, - Юн Черный и Спанда Мудрый, Илл Бородатый и многие другие...
        Месяц был на исходе. Ронта и Яррий встретились еще раз; мужской лагерь переместился и подвинулся к женскому. Он находился теперь на берегу Калавы пониже устья Сарны. Он был устроен чрезвычайно просто. Большой костер, на котором охотники жарили пищу, беспорядочная груда сухих сучьев для топлива и в разных местах кучки зеленых ветвей для постелей. Не было даже навесов от дождя, ибо мужчины не строили крова весною и летом.
        У костра никого не было. Огонь тлел тихо, объедая две здоровенные колоды, положенные накрест. Только запасное копейное древко, прислоненное к дереву, да длинный аркан, сплетенный из тонких ремней, говорили о том, что это стойбище не было покинуто людьми.
        Анаки, впрочем, были близко. Они собрались все вместе внизу у воды и образовали круг. Перед кругом стояли два колдуна, светлый - справа и темный - слева, а между ними стоял Яррий. Черный Юн исполнил свою угрозу и привлек дерзкого Ловца к суду племени.
        Все охотники держали в руках копья. Даже подсудимый являлся на сход с копьем. Воина можно было лишить жизни, но никак не оружия. Анака, убитого в таком судебном кругу, выносили оттуда с копьем в руке и клали на поле. И Яррий, хотя и непосвященный, тоже пришел с копьем. Анаки встретили его угрюмыми взглядами, но не сказали ни слова.
        Только Спанда и Юн не имели оружия. Они были вооружены словом своим, которое ранило больнее копья. На лице Черного Юна было написано злое ожидание. Спанда был высокий, с седой бородой старик, тот самый, который во время весенней охоты первый встретил оленей, выбегавших на берег. Глаза у него были спокойные, слегка насмешливые.

        Сход только что собрался, но все молчали. Молчал и подсудимый.
        - Говори, Яррий, - обратился к нему Спанда, впрочем, без суровости.
        - Вы сами говорите, - неохотно проворчал Яррий.
        - Ты отнял у бога живую добычу, - сказал Юн глухо и с гневом.
        Яррий посмотрел на него исподлобья, но не сказал ничего.
        - Говори, Яррий, - снова сказал Спанда.
        - Если отнял у бога, зато дал Анакам, - сказал Яррий. - Это мое копье перекололо полстада.
        Юн посмотрел на него ядовитым взглядом, потом обратился к племени.
        - Если непосвященные мальчишки будут оленей убивать, - сказал он, - то что же останется взрослым?
        Яррий ничего не сказал, но щеки его покраснели и глаза вспыхнули.
        - Ты отнял у бога живую добычу, - повторил Юн.
        - Не у тебя ли отнял? - возразил Яррий дерзко. - У твоего короткого копья?..
        - Лжешь! - вскрикнул Юн запальчиво. - Я видел тебя в воде. Четвероногий олень ехал на твоей спине.
        - Рука моя лежала на шее белой телицы. Мы плыли рядом, как муж и жена...
        Они стояли лицом к лицу и смотрел друг другу в глаза. Оба они были одного роста, статные и сильные. Только у Юна глаза и волосы были черные, а у Яррия глаза были серые, а волосы русые.
        - Бродяга, - прошипел Юн, - знаешь ли ты, что такое бог?
        Яррий ответил ему презрительным взглядом.
        - А ты знаешь? - спросил он неожиданно.
        - Постой, - вмешался Спанда. - Мы спрашиваем о боге у тебя, не у Юна. Скажи нам, где твой бог?
        Яррий поднял копье и с силой опустил его на землю.
        - Вот мой бог, - сказал он резко.
        - Слышите, Анаки! - воскликнул Юн с ужасом. И Анаки отозвались гневным ропотом. Яррий нахмурил брови и крепко оперся рукою на копье.
        Спанда слегка пожал плечами и сказал спокойно:
        - Какой же это бог? Это - древко.
        Яррий молчал.
        - Или нет на земле иного бога, сильней, чем копье твое? - продолжал Спанда. - Зачем ты молчишь? Стыдишься говорить?
        - Чего мне стыдиться? - сказал Яррий угрюмо. - Нет на земле иного бога, кроме Анака. Сса - Зверь-Гора и Полосатый Тигр подвластны нам. Горы и долы, леса и поля, все это наше.
        Странно прозвучали эти гордые слова перед лицом враждебного круга воинов. Анаки сердито ворчали. Им нисколько не льстило считаться земными богами во устранение небесных.
        - Еще что? - опять спросил Спанда с явным любопытством.
        - Реки поят нас, а дубрава кормит, - продолжал Яррий, - звезды любуются нами. Ясное солнце светит для нас...
        В голосе его звучало волнение.
        - Молчи ты, - отозвался тотчас же Спанда. - Про солнце мы сами знаем.
        - Я стану говорить, - сказал Юн, - мой бог требует жертвы.
        - Какой жертвы? - спросил Спанда так же спокойно.
        - Замены, - сказал Юн, - жертвы живой, вон той...
        Он указал пальцем на юношу.
        Спанда пожал плечами.
        - Мы, Анаки, не шакалы, друг друга не едим.