Стивенсон Роберт Льюис - Сент-Ив

по-семейному. Мне не было трудно уговорить миссис Мак-Ранкин согласиться председательствовать за нашим чайным столом. Конечно, никогда в мире не существовало такого плохо подобранного трио, как Роулей, миссис Мак-Ранкин и виконт Анн. Но я следую правилу апостола (с маленьким изменением): я стараюсь быть всем для всех женщин. Когда не угожу женщине - задушите меня моим же галстухом.

  

   На следующее утро в половине девятого я позвонил в контору адвоката, находившуюся на Замковой улице. Мистер Робби сидел за деловым столом, окруженный множеством ярусов зеленых оловянных ящиков. Он встретил меня как старого друга.

   - Ну, скорее, скорее к делу,- сказал он.- Дантист готов, и, мне кажется, я могу обещать, что операция не причинит вам особенной боли.

   - Я далеко не так уверен в этом, мистер Робби,- возразил я, пожимая ему руку.

   - Во всяком случае, вы не потеряете со мной много времени.

   Мне пришлось рассказать адвокату, что я, точно бродяга, шел с двумя погонщиками вслед за их стадом, что я скрывался под вымышленным именем, что я убил или почти убил человека во время драки между пастухами и затем позволил посадить в тюрьму двух совершенно невинных людей, ничего не сделав, чтобы снять с них обвинение, от которого мог немедленно освободить их. Я сказал ему все сразу, чтобы как можно скорее покончить с наиболее тяжелой для меня стороной вопроса; Робби выслушал мой рассказ с серьезным видом, но на его лице не выразилось ни малейшего изумления.

   - Теперь, сэр,- продолжал я,- я готов расплатиться за мой несчастный удар, но я был бы очень рад, если бы вы избавили меня от необходимости явиться в суд и скрыли от следователя мое настоящее имя. Я предпринял это неразумное странствование под чужой фамилией, и моя семья будет сильно огорчена, если до нее дойдут слухи о том, что я наделал. Однако если Фаа умер, я не допущу, чтобы погонщики пострадали из-за меня. В случае необходимости, вызовите меня в суд. Я явлюсь, чтобы защитить Сима и Кэндлиша. Сэр, я не желаю быть ни Дон-Кихотом, ни несправедливым человеком.

   - Прекрасно сказано,- проговорил Робби.- Я должен заметить вам, что дело погонщиков не вполне в моем вкусе. Вероятно, вам известно от вашего друга, мистера Ромэна, что я редко вмешиваюсь в уголовные процессы или в нечто сильно похожее на уголовщину. Однако для вас я нарушу мое обычное правило и, осмелюсь заметить, пожалуй, выполню задачу, заданную мне, лучше, нежели кто бы то ни было. Я сейчас же отправлюсь в следственное отделение и наведу справки.

   - Погоди еще, мистер Робби,- сказал я.- Вы забываете об издержках. Я думал для начала передать вам тысячу фунтов.

   - Дорогой сэр,- сурово ответил адвокат,- я сам подам вам счет, тогда и будем толковать.

   - Мне казалось,- возразил я,- что я должен вам представить какую-нибудь существенную гарантию... Ведь вы почти не знаете меня, а я сразу прошу вас взяться за дело, несимпатичное вам, поэтому...

   - У нас в Шотландии так не поступают,- произнес Робби тоном, показывавшим, что вопрос исчерпан.

   - Однако, дорогой сэр,- продолжал я,- я прошу вас не отказываться от этих денег. Я не только забочусь об издержках, но думаю также о Симе и Кэндлише. Они достойные малые и из-за меня просидели в тюрьме довольно долгое время. Прошу вас, сэр, вознаградите их за выпавшие на их долю неприятности. Теперь вам станет понятным,- прибавил я с улыбкой,- почему я решился предложить вам тысячу фунтов: сумма эта должна была показать, как я жажду, чтобы дело погонщиков окончилось благополучно.

   - Я отлично понимаю вас, мистер Дьюси,- сказал адвокат.- Ну, чем скорее я начну действовать, тем лучше пойдет дело! Мой клерк проведет вас в приемную, даст вам номер "Каледонского Меркурия" и последний номер "Ведомостей"; займитесь ими.

   Мне кажется, мистер Робби возвратился часа через три. Я видел, как он вылезал из кэба, остановившегося подле его подъезда. Почти тотчас же меня снова провели в кабинет адвоката. Судя по серьезному виду моего нового друга, я подумал, что мне следует ожидать всего самого худшего. Мистер Робби был настолько бесчеловечен, что, не говоря ни слова о результате своих хлопот, прочитал мне длиннейшую нотацию относительно безумия (чтобы не сказать безнравственности) моего поведения.

   - Мне тем приятнее высказать вам мое откровенное мнение, что вы не понесете никакого наказания за все ваши неразумные поступки,- прибавил он. (Полагаю, было бы лучше, если бы адвокат начал с этого заявления).

   - Фаа вылечили,- продолжал Робби,- Сим и Кэндлиш уже давно очутились бы на свободе, если бы они не были до такой степени честны относительно вас, мистер Дьюси, или мистер Сент-Ив, как мне, по-видимому, следовало бы теперь вас называть. Они ни разу ни одним словом не обмолвились о вашем существовании; когда же их поставили на очную ставку с Фаа и его рассказом о происшествии, их новые показания до такой степени расходились с прежними, они так противоречили друг другу, что следователь совершенно стал в тупик и решил, что в дело замешан кто-то еще. Можете вообразить, как я старался разубедить его; вскоре я с удовольствием увидел ваших друзей на свободе. Они тоже были в полном восторге.

   - Ах, сэр,- вскрикнул я,- вам следовало бы их привести сюда!

   - Я не нуждаюсь в наставлениях, мистер Дьюси,- заметил адвокат.- Почем я знал, что вы желали возобновить знакомство, которое только что окончилось для вас таким счастливым образом? Говоря откровенно, я был бы против этого. Пусть погонщики идут домой! Они получили вознаграждение, вполне довольны и питают самое глубокое уважение к мистеру Сент-Иву. Когда я дал им пятьдесят фунтов (сумму более чем достаточную), Сим, единственный из двух товарищей, обладающий даром слова, стукнул палкой о землю и произнес: "Ну, ведь я говорил, что он настоящий джентльмен". "Сим,- ответил я ему,- мистер Сент-Ив совершенно то же сказал о вас".

   - Итак, в этом случае можно было заметить: комплименты то и дело летают, когда встречаются благородные люди.

   - Мистер Дьюси. Сим и Кэндлиш вычеркнуты из вашей жизни, и хорошо, что вы избавились от них! В своем роде они прекрасные малые, но совсем не годятся для вас. Послушайтесь меня, бросьте-ка ваши эксцентрические выходки, забудьте о всех этих погонщиках, бродягах и наслаждайтесь теми удовольствиями, которые свойственны молодому человеку с вашим развитием, состоянием и (простите меня) с вашей наружностью!

   Мистер Робби взглянул на часы и прибавил:

   - Для начала новой жизни позвольте мне попросить вас прежде всего перешагнуть через порог моей столовой и разделить завтрак с одиноким холостяком.

   Долго сидели мы за прекрасным завтраком, и все время мистер Робби продолжал развивать ту же поэму:

   - Без сомнения, вы танцуете? - спросил он наконец.- Да? Прекрасно! В четверег бал в собрании. Понятно, вы должны быть на нем; в качестве уроженца этого города я пришлю вам билет. Я глубоко верю в то, что молодой человек - молодой человек. Только помилосердствуйте! Бросьте всех этих погонщиков, бродяг и так далее. Говоря о бале, я невольно вспоминаю, что у вас не будет знакомых дам... О, я понимаю, как это неприятно! Я и сам был молод... Если вас не страшит крайне скучная перспектива выпить чашку чая у холостяка-адвоката, в обществе, главным образом состоящем из его племянников, племянниц, двоюродных внуков, внучек, опекаемых и множества потомков его клиентов, придите ко мне сегодня, около семи часов. Полагаю, мне удастся показать вам двух-трех молодых девушек, на которых стоит взглянуть. На балу они могут быть вашими дамами.

   Он бегло обрисовал мне несколько молодых девушек, которых я должен был встретить у него, и в заключение сказал:

   - Наконец, вы познакомитесь с моим другом, мисс Флорой. Не стану пытаться описывать вам ее. Посмотрите сами.

   Понятно, я поблагодарил мистера Робби за приглашение и немедленно пошел домой, чтобы принять внешний вид, достойный взора Флоры и той хорошей новости, которую я собирался сообщить ей.

   Мой туалет вышел удачен - по крайней мере, я имею основание предполагать это. Мистер Роулей на прощание произнес: "Забирательно! Вид у вас, мистер Анн, первый сорт!" И даже каменная миссис Мак-Ранкин - как бы это выразиться? - была поражена, скандализирована, но поражена! Понятно, она посетовала на тщеславие, заставившее меня думать о костюме, но невольно любовалась результатом моего легкомыслия.

   - Ах, мистер Дьюси,- сказала она,- какое это жалкое занятие для христианина! Вы думаете о вашей внешности в то время, когда учение Христа попрано, в то время, когда знамя Нового Завета повержено во прах! Лучше бы вы, забыв о суете, молились, стоя на коленях!.. Однако, мне приходится сознаться, что ваше платье идет вам. И если вы сегодня собираетесь встретиться с любимой вами девушкой, я готова извинить вас. Молодежь - всегда молодежь!

   Она вздохнула.

   - Помню, когда мистер Мак-Ранкин явился ухаживать за мной (давно это было, давно!), я надела зеленое платье, отделанное кантиками. Говорили, что оно очень шло ко мне. Я никогда не отличалась красотой, но мое лицо было бледно, выразительно и интересно.

   Пока я сходил с лестницы, мистрис Мак-Ранкин все время стояла на площадке со свечей в руке и, перегнувшись через перила, смотрела на меня.

   Мистер Робби давал не вечер, а вечеринку. Я не хочу сказать этим словом, что к нему собралось мало гостей; напротив, все комнаты его квартиры были переполнены; но хозяин не прилагал особенных стараний занять общество. В гостиной стояли столы, и старички играли в вист. В зале молодежь как умела развлекала себя. Дамы сидели; мужчины стояли кругом с равнодушным или важным видом. Очевидно, единственным средством не скучать была беседа; впрочем, на столах лежали прекрасно иллюстрированные журналы; мужчины показывали дамам иллюстрации. Мистер Робби большей частью сидел в карточной комнате и только мимоходом появлялся в гостиной. Очутившись среди молодежи, он, как шарик, перекатывался от группы к группе, имея вид всеобщего дядюшки.

   В этот день Флора случайно встретила его.

   - Ну, мисс Флора,- сказал он ей,- приезжайте сегодня пораньше; мне хочется вам показать одного феникса! Я говорю о мистере Дьюси; он мой клиент, и я в него влюбился.

   Адвокат сказал еще несколько слов о моей наружности, и после этого Флора заподозрила истину. Поэтому, приехав вечером к адвокату, молодая девушка не была спокойна: ее мучило предчувствие. Флора села недалеко от двери; там-то я и увидел ее, окруженную роем скучных, вялых молодых людей. Когда я подходил к ней, она поднялась со стула и самым естественным образом приветствовала меня, очевидно, заранее приготовленной фразой.

   - Как вы поживаете, мистер Дьюси? Я не видела вас целую вечность!

   - Мне нужно многое рассказать вам, мисс Гилькрист,- сказал я.- Вы позволите присесть подле вас?

   Ловкая девушка, сев у двери, бросила на стул, стоявший рядом с ее стулом, свою шаль и тем сохранила для меня место.

   Она сняла шаль с сиденья; молодые люди, окружавшие ее, были так деликатны, что отошли и оставили нас вдвоем. Как только я опустился на стул, Флора принялась обмахиваться веером и, полузакрывшись им, шепнула:

   - Вы безумец!

   - Влюблен до безумия.

   - Я не в состоянии этого переносить. Неужели вы не понимаете, что я испытываю? - произнесла она.- Что вы скажете Рональду, майору Чевениксу и моей тетке?

   - Ваша тетка? - повторил я, вздрогнув.- Peccavi! А она здесь?

   - Тетя играет в вист,- ответила Флора.

   - Вероятно, она целый вечер не встанет из-за стола,- подсказал я.

   - Быть может,- согласилась Флора.- Большей частью так бывает.

   - Ну, я постараюсь не заходить в карточную комнату, ведь я и так не стремился туда. Я здесь не для того, чтобы играть в карты, а затем, чтобы вволю насмотреться на одно существо, если только возможно насмотреться на него, и сообщить ему хорошие вести.

   - Но ведь тут еще Рональд и майор,- настаивала Флора.- Они не станут сидеть за картами... Рональд всегда ходит из одного места в другое, Чевеникс же...

   - Сидит с мисс Флорой,- перебил я,- и говорит с ней о бедном Сент-Иве? Я угадал это, дорогая, и мистер Дьюси явился мешать майору. Но не беспокойтесь! Для меня страшна только ваша тетушка.

   - Почему именно она?

   - Потому, что ваша тетушка очень умная дама, моя дорогая, и как все умные женщины, она резка и стремительна,- ответил я.- На подобных женщин можно рассчитывать, лишь отведя их в уголок и там разумно потолковать с ними, как я толкую с вами. Тетушка ваша была бы готова сделать страшный скандал, не обращая ни малейшего внимания ни на опасность моего положения, ни на чувства нашего радушного хозяина.

   - Хорошо,- произнесла Флора,- а что вы скажете о Рональде? Вы думаете, что он-то неспособен на резкую выходку? Мало же вы его знаете!

   - Мне кажется, я отлично понимаю его. Необходимо только, чтобы "я" заговорил с вашим братом, а не он со мной, вот и все.

   - Так прошу вас, подите и поговорите с ним,- заметила Флора.- Вон брат, вы видите? Он стоит в другом конце гостиной и разговаривает с девушкой в розовом платье.

   - Как, потерять место рядом с вами, не сообщив вам хорошей вести! - вскрикнул я.- Нет, полно! Обратите немножко внимания на меня и на то, что я хочу вам сказать. Я полагал, что к людям, приносящим хорошие известия, относятся благосклонно. Надеялся я также, что вестник и сам по себе будет принят ласково! Подумайте, у меня только один друг на свете. Дайте же мне остаться с ним! Только одно слово жажду я слышать. Дайте же мне возможность услышать его!

   - О, Анн,- со вздохом произнесла Флора,- неужели, если бы я не любила вас, я тревожилась бы до такой степени? Из-за вас я стала совершенной трусихой, милый. Поставьте себя на мое место, вообразите, что вы в полной безопасности, а мне грозят всякие ужасы.

   Ее замечание в мгновение ока доказало всю мою тупость.

   - Прости меня Господь, дорогая,- поспешно ответил я.- Я никогда не думал об оборотной стороне вопроса.

   Поспешно рассказал я Флоре о судьбе погонщиков и встал, чтобы пойти к Рональду, заметив:

   - Вы видите, дорогая, как я послушен.

   Флора взглянула на меня взглядом, который вознаградил меня за все; когда я отвернулся от нее с таким чувством, будто я отворачиваюсь от солнца,- воспоминание об этом взгляде ласкало мне сердце. Девушка в розовом платье, особа высокого роста, кокетничала и делала глазки. У нее были большие глаза, большие зубы, широкие плечи, речь ее так и лилась. По фигуре и манерам Рональда я сейчас же ясно понял, что он благоговел даже перед тем стулом, на котором сидела его собеседница. Но я поступил безжалостно: я положил руку на плечо юноши как раз в то время, когда он нагибался над нею, точно курица над цыпленком.

   - Прошу извинения, мистер Гилькрист,- сказал я, отводя его в сторону.

   Рональд вздрогнул, стараясь придумать ответ, но не мог выговорить ни слова, на лице его выражалось неописуемое изумление.

   - Да, это я сам! - продолжал я.- Простите, что я прервал ваш приятный разговор, но вы же знаете, что прежде всего у нас есть обязанности относительно мистера Робби. Нехорошо было бы, если бы в его гостиной произошла сцена, поэтому я решил, что необходимо предупредить вас. Я ношу имя Дьюси. Говорю это на всякий случай.

   - Знаете... знаете, это Бог знает что такое! - вскричал Рональд.- Что вы тут делаете, черт побери!

   - Тс... тсс!.. Тут не место объясняться, мой милый,- сказал я.- Если вам угодно, придите ко мне сегодня же после вечера мистера Робби. Мы можем за сигарой потолковать с вами. Здесь же, право, говорить неудобно.

   Раньше чем Рональд успел прийти в себя, я уже дал ему адрес в Сент-Джемс-сквере и смешался с толпой. Увы, мне не удалось сейчас же вернуться к Флоре! На дороге я встретил мистера Робби, он поймал меня и стал без умолку болтать. Рассеянно слушая его, я смотрел, как вокруг моего идола снова собиралась толпа несносных молодых людей, и в душе проклинал судьбу и моего хозяина. Вдруг мистер Робби вспомнил, что я должен ехать в четверг на бал в собрание, и что я явился к нему только затем, чтобы он мог подготовить мне почву для этого бала. Адвокат сейчас же представил меня какой-то молодой девушке. Но я, оставаясь вполне вежливым, сумел удержать подле себя мистера Робби. Как только мы отошли от моей новой знакомой, я увидал майора Чевеникса. Он направлялся к нам, по своему обыкновению держась прямо как палка. Тоже по обыкновению, он был одет до крайности строго.

   - Вот человек, с которым я желал бы поговорить, - произнес я, что называется, хватая быка за рога.- Не представите ли вы меня майору Чевениксу?

   - Сию минуту, дорогой сэр,- ответил мистер Робби и произнес громко: - Майор, подойдите сюда и позвольте мне рекомендовать вам моего друга, мистера Дьюси, который желает познакомиться с вами.

   Лицо майора заметно вспыхнуло, но больше он ничем не выдал своего волнения. Чевеникс низко поклонился и сказал:

   - Мне кажется, мы где-то встречались прежде?

   Я, ответив на поклон, произнес:

   - Да, встречались, не будучи по-настоящему знакомы, и я давно искал случая формально представиться вам.

   - Вы очень добры, мистер Дьюси,- проговорил майор,- быть может, вы поможете мне вспомнить, где именно я имел удовольствие видеть вас?

   - О, зачем же выводить меня на чистую воду,- со смехом заметил я,- да еще в присутствии моего поверенного!

   - Готов держать пари,- вмешался в разговор Робби,- что когда вы, Чевеникс, встречали мистера Дьюси, он носил имя Сент-Ив. Прошлое моего клиента полно мрака и тайн.

   - Помнится, я знал мистера Дьюси не под упомянутой вами фамилией,- проговорил майор сквозь зубы.

   - Ну, я желаю, чтобы мой клиент оправдался! - продолжал адвокат с самой неудачной шутливостью.- Мне ничего о нем неизвестно! Кто знает, что кроется под его вымышленными именами! Заставьте-ка вашу память поработать, майор, вспомните, где и когда вы встречали мистера Дьюси, и потом скажите мне об этом.

   - Непременно,- произнес Чевеникс.

   - Производите же розыск,- крикнул Робби, уходя и помахивая рукой.

   Как только мы остались одни, майор повернулся ко мне. Я взглянул в его бесстрастное лицо.

   - У вас много мужества,- заметил он.

   - Мое мужество так же несомненно, как ваше благородство,- отвечал я.

   - Вы ожидали встретить меня?

   - Вы видели, по крайней мере, что я воспользовался первым удобным случаем, чтобы представиться вам.

   - И вы не боялись?

   - Нисколько. Я знал, что имею дело с джентльменом. Пусть это слово будет впоследствии вашей эпитафией.

   - Но другие ищут вас и не станут шутить,- сказал Чевеникс.- Полиция, мой дорогой сэр, делает на вас настоящую облаву.

   - Мне кажется, выражение немного грубо!

   - Вы видели мисс Гилькрист? - спросил Чевеникс, меняя тему разговора.

   - Мисс Гилькрист, по отношению к которой, как мне кажется, мы находимся в положении соперников? - спросил я и прибавил: - Да, я видел ее.

   - А я ее искал,- произнес майор.

   Я чувствовал, что весь дрожу от гнева, полагая, что майор испытывал то же самое. Мы взглядом смерили друг друга.

   - Оригинальное положение,- произнес Чевеникс.

   - Очень,- подтвердил я.- Но позвольте вам откровенно сказать, что вы раздуваете холодные угли, мне следует предупредить вас из чувства признательности за вашу доброту к пленнику Шамдиверу.

   - Вы желаете этим намекнуть, что расположение мисс Гилькрист отдано другому лицу? - спросил он насмешливо.- Благодарю вас. Так как вы сообщили мне ценные сведения, я тоже позволю себе в свою очередь сказать вам несколько слов. Честно ли, деликатно ли, порядочно ли компрометировать девушку, зная, что ухаживание за нею не может кончиться ничем (а вы это отлично знаете)?

   Я не мог выговорить ни слова.

   - Простите, если я сейчас же прекращу разговор с вами,- продолжал офицер.- Очевидно, наша беседа не приведет ни к какому хорошему результату, кроме того, я намереваюсь употребить этот вечер на нечто более привлекательное.

   - Да,- ответил я,- вы правы, наше свидание с вами не будет иметь последствий. Честь связывает вас по рукам и ногам. Вам известно, что меня несправедливо обвиняют, но даже если бы вы и не знали этого, вам, как моему сопернику, все равно пришлось бы или молчаливо стоять в стороне, или поступить низко.

   Чевеникс снова изменился в лице.

   - На вашем месте я не говорил бы так,- произнес он.- Не слишком ли много вы твердите о низости и благородстве?

   Майор отошел от меня и направился к Флоре, сидевшей среди целой свиты юношей. Мне оставалось только идти за ним, мысленно читая себе нравоучения о необходимости владеть собой.

   Странно, до чего быстро очень молодые люди исчезают, как только показывается человек лет около двадцати пяти или старше. Юноши, окружавшие Флору, мгновенно рассеялись, завидя майора и меня; они не сделали даже ни малейшей попытки сопротивляться нам; некоторые из них еще бродили кругом, но вскоре и они последовали за остальными, и мы остались втроем. Из двери дуло, и Флора накинула меховую накидку на свои обнаженные плечи, темный мех опушки великолепно оттенял белизну ее кожи. Она вся сияла контрастами. Свет играл на ее нежном взволнованном лице, которое то вспыхивало, то бледнело. В течение мгновения она переводила глаза с одного соперника на другого и видимо колебалась, затем обратилась к Чевениксу, сказав:

   - Конечно, вы будете в собрании, майор Чевеникс?

   - Вряд ли, боюсь, что мне придется быть в другом месте,- ответил он.- Даже удовольствие танцевать с вами, мисс Флора, должно уступить перед долгом.

   Некоторое время разговор шел самым мирным образом. Темой его служила погода, но он скоро коснулся войны. По-видимому, никто не был виноват в том, что беседа приняла такое направление. Это не могло не случиться: мысль о войне наполняла всю атмосферу.

   - Хорошие вести с театра военных действий,- сказал майор.

   - Да, пока,- заметил я.- Но не скажет ли нам мисс Гилькрист своего личного мнения о войне? Не примешивается ли в вашей душе, мисс Гилькрист, к восхищению победителями маленькая доля жалости к побежденным?

   - Да, сэр,- живо сказала Флора,- я испытываю большое сострадание к побежденным. Мне кажется, с молодыми девушками не следует говорить о войне... Я... как это говорится? - не сражающаяся сторона. Напоминать же мне о том, что приходится выносить другим, что они терпят... право, нехорошо.

   - У вас, мисс Гилькрист, нежное женское сердце,- заметил Чевеникс.

   - Не будьте слишком уверены в его нежности,- с жаром возразила она.- Я с удовольствием сама пошла бы в бой!

   - За которую из сторон? - спросил я.

   - Как можете вы сомневаться,- ответила Флора.- Я - шотландка.

   - Мисс Гилькрист шотландка! - повторил майор, взглянув на меня.- Никто не мешает вам чувствовать сострадание, мисс Гилькрист.

   - И я с восторгом преклоняюсь перед каждым малейшим проблеском его,- проговорил я.- Жалость так близка к любви.

   - Предоставим самой мисс Гилькрист решить, так ли это, мы подчиняемся приговору. Скажите же, мисс Флора, что ближе к любви - жалость или восхищение?

   - Постойте,- заметил я.- Будем конкретнее. Майор, опишите одного из победителей, о которых говорите вы, потом настанет моя очередь, и пусть мисс Флора произнесет свое решение.

   - Мне кажется, я понимаю вас,- произнес Чевеникс.- Постараюсь сделать то, о чем вы говорите. Вы полагаете, что сострадание и тому подобные чувства имеют над сердцем женщины особенно сильную власть? Я же считаю женщин выше, благороднее. Мне кажется, что любовь может внушить им только человек, которого они уважают. Он должен быть тверд, горд, если вам угодно, пожалуй, даже сух, но тверд, непременно тверд. Сперва женщина с сомнением взглянет на такого человека, но в конце концов она увидит, что лицо, суровое для всех, становится кротким и нежным для нее. Ей прежде всего необходима вера в силу мужчины. Вот почему женщина любит только человека, достойного звания героя.

   - Ваш герой очень честолюбив, сэр,- сказал я.- Я опишу скромное существо, но, как мне кажется, обладающее более человеческими свойствами, нежели ваш идеал. Это человек, не безусловно верящий в свои силы; он не отличается непоколебимой твердостью; взглянув на прекрасное лицо, услышав чудный голос, он отдается чувству любви, не рассуждая. Чего же ему еще просить от женщины, кроме жалости или сострадания к нему, к его любви, в которой вся его жизнь? Вы изображаете женщин существами низшего порядка, смотрящими с восхищением на своих возлюбленных, которые, точно мраморные статуи, стоят на пьедесталах, подняв носы кверху! Господь был мудрее вас, и самый твердый из ваших героев может оказаться человеком в полном значении этого слова. Мы просим королеву рассудить нас,- прибавил я, кланяясь Флоре.

   - Что же королеве сказать? - спросила она.- Мне придется дать вам ответ, который не будет ответом,- ветер веет, где хочет. Женщина следует влечению своего сердца.

   Флора вспыхнула, я тоже, потому что в ее словах я услышал признание; Чевеникс побледнел.

   - Вы превращаете жизнь в страшную лотерею, мисс Гилькрист,- произнес он.- Но я не впаду в отчаяние. Быть честным и простым - вот по-прежнему мой лозунг.

   Следует сознаться, что в эту минуту он был удивительно хорош, хотя до смешного походил на одну из тех мраморных статуй с поднятыми носами, о которых я только что упоминал.

   - Я не понимаю, почему мы заговорили обо всем этом,- заметила Флора.

   - Причиной была война,- ответил Чевеникс.

   - Все дороги ведут в Рим,- объяснил я.- О чем же ином мы могли бы говорить с мистером Чевениксом.

   Уже некоторое время в комнате, находившейся за моей спиной, слышался шум, но я не обращал на него особенного внимания, хотя, быть может, мне следовало принять его к сведению. Вдруг лицо Флоры заметно изменилось. Она несколько раз выразительно обмахнулась веером и умоляющими глазами взглянула на меня. Очевидно, молодая девушка о чем-то просила меня, мне казалось, что Флора требует, чтобы я ушел, очистив поле действий для моего соперника. Я же, конечно, не желал оставлять с ней Чевеникса. Наконец Флора нетерпеливо поднялась со стула.

   - Мне кажется, вам пора проститься, мистер Дьюси,- шепнула мне она.

   Я не понимал, почему и высказал ей это. Тогда она произнесла страшные слова:

   - Моя тетка выходит из игральной комнаты.

   Скорее, чем можно передать это словами, я поклонился Флоре и ушел. В дверях я на мгновение обернулся и имел счастье увидеть профиль старой мисс Гилькрист и ее золотой лорнет. Благодаря взгляду на тетушку, показавшуюся из соседней комнаты, у меня как бы выросли крылья, и через мгновение я уже шел по Замковой улице. Наверху блестели освещенные окна, и неопределенные тени гостей, оставшихся у Робби, мелькали через четырехугольники света, лежавшие под моими ногами.

  

   Вторник начался с неожиданности. На столе за завтраком я нашел письмо, адресованное Эдуарду Дьюси, эсквайру. Это поразило меня. Совесть превращает нас в трусов! Распечатав конверт, я увидел, что в нем лежала только записка от адвоката и билет на бал в четверг. Позавтракав, я сел у окна, успокаивая волнение сигарой; Роулей, окончив ту небольшую долю уборки, которая теперь составляла его обязанность, сидел недалеко от меня и с одушевлением играл на дудочке, с особенным увлечением выводя высокие ноты. Вдруг совершенно неожиданно в комнате очутился Рональд. Я предложил ему сигару, придвинул стул к камину и усадил на него моего гостя (чуть было я не написал "спокойно усадил моего гостя", между тем Рональд был неспокоен). Он был как на иголках и не знал, взять ему сигару или отказаться от нее, взяв же ее, он недоумевал, должен ли он закурить ее или отдать мне обратно. Я ясно видел, что ему хотелось что-то сказать мне, и при этом я чувствовал, что он будет говорить с чужих слов, и именно со слов майора Чевеникса. Последнее казалось мне вполне несомненным.

   - Вот и вы здесь,- вежливо и радушно заметил я, решившись не выводить моего юного друга из затруднительного положения. "Если он пришел ко мне с поручением от моего соперника,- думалось мне,- я предоставлю ему свободу действовать, но не окажу ни малейшей помощи".

   - Дело в том,- начал юноша,- что мне хотелось бы говорить с вами наедине.

   - Понятно,- ответил я и прибавил: - Роулей, вы можете пройти в спальню. Мой дорогой,- продолжал я, обращаясь к Рональду,- ваши слова предвещают нечто серьезное. Надеюсь, не случилось ничего дурного?

   - Буду откровенно говорить,- сказал Рональд.- Я очень рассержен и расстроен.

   - Держу пари, что я знаю причину вашего неудовольствия, и что мне будет легко успокоить вас!

   - О чем вы говорите? - спросил он.

   - Вероятно, вы попали в несколько затруднительное положение,- проговорил я,- и могу только заметить, что вы пришли именно туда, куда вам следовало прийти. Если вам нужна сотня-другая фунтов или иная маленькая сумма в этом роде, прошу вас не стесняться. Мой кошелек к вашим услугам.

   - Вы очень добры,- сказал Рональд,- и хотя я не знаю, как вы могли угадать истину, но я действительно в несколько стесненном положении. Однако я пришел не затем, чтобы говорить о деньгах.

   - Да и не стоит говорить о них! - воскликнул я.- Однако, Рональд, вы должны понимать, что я отношусь к вопросу о ваших денежных затруднениях совершенно иначе, нежели относитесь к нему вы. Вспомните, что вы оказали мне одну из тех услуг, которые поселяют в душе человека чувство вечной дружбы... Теперь я получил довольно значительное состояние и считал бы себя счастливым, если бы вы смотрели на него как на свою собственность.

   - Нет,- сказал Рональд,- я не могу взять от вас денег, право, не могу... кроме того, я пришел по другому делу... я хотел говорить с вами о моей сестре, Сент-Ив,- и юноша с угрозой повернулся ко мне.

   - Право,- настаивал я,- в вашем распоряжении около пятисот фунтов. Во всяком случае, помните, что как только деньги понадобятся вам, вы их найдете у меня.

   - Ах, замолчите пожалуйста! - вскрикнул Рональд.- Я пришел, чтобы сказать вам много неприятных вещей. Но решусь ли я на это, раз вы отнимаете у меня положительно всякую возможность начать вас упрекать! Как я уже заметил вам, я пришел сюда, чтобы говорить о сестре. Вы сами понимаете, что необходимо изменить положение вещей. Вы компрометируете ее, и ваше знакомство с нею не может привести ровно ни к чему. Вдобавок я не согласился бы, чтобы какая-либо из моих родственниц сближалась с человеком вроде вас (вы сами должны это чувствовать). Мне очень неприятно говорить вам такие вещи. Знаете, мне все кажется, что я бью лежачего, и я даже сообщил майору о моем чувстве. Между тем я должен был вам высказать правду, дело сделано и нам незачем снова поднимать этот вопрос.

   - Я компрометирую вашу сестру, знакомство со мной не может привести ни к чему... люди вроде меня...- задумчиво повторил я.- Мне кажется, я понимаю вас, и мне следует поскорее официально объясниться с вами.

   Я поднялся со стула, отложил сигару в сторону и, поклонившись, произнес:

   - Мистер Гилькрист, в ответ на ваши вполне естественные замечания я имею честь просить у вас руки вашей сестры. Я ношу титул, во Франции мы довольно легко смотрим на титулы, но, кроме того, я происхожу из очень древнего рода, что ценится решительно везде. Я могу указать вам на тридцать два поколения моих предков, незапятнанных ни единым позорным деянием. В будущем я рассчитываю обладать богатством, которое, конечно, превысит размер среднего состояния. Доходы моего внучатого дяди, кажется, равняются тридцати тысячам фунтов в год, хотя я и не справлялся об этом. Скажем, что они не менее пятнадцати и не более пятидесяти тысяч фунтов.

   - Подобные вещи легко говорить, - сказал Рональд, улыбаясь с выражением сострадания.- К сожалению, все это так... в воздухе.

   - Прошу прощения, не в воздухе, а в Бекингэм-шире,- заметил я с усмешкой.

   - Я хотел сказать, дорогой Сент-Ив, что вы не в состоянии доказать ваших слов,- продолжал он.- Все, что вы говорите, может быть совершенно ложно,- вы слушаете меня? - вы ничем не можете подтвердить справедливость ваших утверждений.

   - Постойте! - крикнул я, вскочив и подбегая к столу.- Постойте.

   Я написал адрес Ромэна.

   - Вот на кого я ссылаюсь, мистер Гилькрист. Пока вы не напишете Ромэну и не получите от него отрицательного ответа, вы должны обращаться со мной как с джентльменом.

   Мои слова подействовали на Рональда.

   - Прошу извинить меня, Сент-Ив,- сказал он,- поверьте, я не хотел оскорбить вас. Но вот в чем беда: я не могу сказать ни слова возражения, ни обидеть вас; простите меня, я делаю это неумышленно. Во всяком случае, вы сами видите, что вашего предложения невозможно принять... Оно не имеет смысла. Наши страны воюют. Вы - пленник.

   - Один из моих предков во времена лиги,- возразил я,- женился на гугенотке. Он проехал двести миль по враждебной стране, чтобы увезти свою невесту. И они были очень счастливы.

   - Ну...- начал было Рональд, но замолчал, опустив глаза.

   - Что же? - спросил я.

   - Ну... а Гогела?..- произнес юноша, смотря в камин на уголья.

   Я так и подскочил, вскрикнув:

   - Что, что вы говорите?

   - История с Гогелой,- повторил он.

   - Рональд! - произнес я.- Вы говорите не по собственному побуждению. Я знаю, кто вам подсказал эти слова,- низкий человек шепнул их вам.

   - Сент-Ив,- возразил юноша,- зачем вы стараетесь сделать этот разговор еще тяжелее для меня? Зачем вы оскорбляете других людей? Я не могу принять предложения человека, на котором лежит чересчур тяжелое обвинение! Вы сами должны понять это. Ваше намерение жениться на моей сестре - самая нелепая вещь в мире.

   - И только потому, что я дрался на дуэли, только потому, что эта дуэль окончилась несчастливо, вы - юный солдат или почти солдат, отказываете мне в руке вашей сестры? Так ли я понял вас? - спросил я.

   - Милый мой,- жалобно произнес Рональд,- конечно, вы можете превратно истолковывать мои слова. Вы говорите, что это была дуэль... Я же не могу сказать вам, что... я не могу... мне кажется... вы сами видите, в чем заключается вопрос. Это была дуэль? Я не знаю.

   - Я имел честь сказать вам, что дрался на дуэли,- произнес я.

   - Видите ли, другие утверждают иное.

   - Они лгут, Рональд, и я докажу это.

   - Одним словом, тот человек, который так несчастлив, что о нем говорят подобные вещи, не может быть мужем моей сестры! - крикнул Рональд.

   - Вы знаете, кто на суде будет первым свидетелем в мою пользу? Артур Чевеникс,- сказал я.

   - Мне все равно,- произнес юноша, встав со стула и принимаясь ходить взад и вперед по комнате.- Чего вы хотите, Сент-Ив? О чем мы говорим? Я как во сне! Вы сделали предложение, я отказал вам. Мне оно не нравится, мне его не нужно. Кроме того, не во мне вопрос: моя тетка ни за что и слышать о нем не захочет! Разве вам недостаточно этого?

   - Помните, Рональд, что мы с вами играем обоюдоострым оружием,- сказал я.- Предложение руки - щекотливый предмет. Вы отказали мне и привели множество причин вашего отказа. Прежде всего вы называли меня обманщиком, затем напомнили о войне, далее вы сказали, что я бесчестно убил Гогелу, или что на меня возводят подобное обвинение. Ну, милейший мой, все это жалкие причины для отказа! Если бы кто-либо другой говорил со мной таким образом, я был бы страшно возмущен; полагаю, вы сами понимаете это. Но в настоящем случае у меня связаны руки. Не говоря уже о том, что я люблю вашу сестру, я настолько благодарен вам за прошлое, что вы можете вполне безнаказанно оскорблять меня! Мне приходится жестоко страдать, не имея возможности защищаться.

   В начале моей речи Рональд порывался перебить меня, но, когда я замолчал, он долгое время стоял, не произнося ни слова.

   - Сент-Ив,- сказал наконец Рональд,- полагаю, мне лучше уйти. Все это ужасно раздосадовало нас обоих. Право, я не желал обижать вас, и я прошу у вас прощения. Я уважаю вас как джентльмена. Мне хотелось только сказать вам, почему я считаю невозможным принять ваше предложение. Будьте уверены в одном: "я" и не подумаю предпринимать что-либо против вас. Вы пожмете мне на прощанье руку? - пробормотал он в заключение.

   - Да,- подтвердил я,- действительно, этот разговор раздосадовал нас обоих. Ну, что прошло, то прошло! Прощайте Рональд!

   - Прощайте, Сент-Ив, мне очень грустно, что все произошло таким образом,- и он ушел.

   Окна моей гостиной выходили на север, но входной коридор освещался со стороны сквера, а потому я мог следить за печальным отступлением Рональда. Вскоре к нему подошла какая-то фигура, в которой я узнал майора Чевеникса. При виде встречи двух друзей я чуть не захохотал: я предвидел, какой разговор начнется между ними, и даже мысленно слышал замечания: "Я вам говорил", или "Но я же не говорил вам!", звучащие, как лязг мечей. Без сомнения, они немного выиграли от визита Рональда, но мое положение было еще хуже, нежели положение моих противников, и вдобавок беседа с юным Рональдом произвела на меня удручающее впечатление. Рональд закусил удила и окончательно отказал мне. Это не представляло для меня неожиданности, но все же я не мог причислить к хорошим новостям отказ брата Флоры. Теперь я твердо знал, что когда я уеду во Францию, будет сделано решительно все, чтобы заставить любимую мной девушку отказаться от навязчивого француза и принять предложение майора. Конечно, Флора устоит, но мысль о тех просьбах и доводах, которыми будут осаждать бедняжку, была мне неприятна, и я решил, что ее необходимо предупредить и подготовить к борьбе.

   Я считал бесполезным стараться увидеть Флору днем, но задумал сегодня же рано вечером попытаться пробраться в Суанстон. Мне следовало также подумать и о путешествии во Францию. Тут, в Эдинбурге, море было всего в четырех милях от меня; я мог явиться наудачу к рыбакам, держа в одной руке шляпу, а в другой нож, однако подобное предприятие показалось мне таким отчаянным, что я решил лучше вернуться к дому Берчеля Фенна и вторично постучаться в его двери. Для этого мне были нужны деньги. Отдав Флоре бумаги, я сохранил у себя тысячи полторы фунтов, но эта сумма и была у меня, и не была: после завтрака в доме Робби я, удержав тридцать фунтов, отнес остальные деньги в банк на Джордж-стрит и положил их на имя мистера Роулея; в то время я думал оставить их моему слуге, если мне придется поспешно уехать. Теперь мне самому понадобилась эта сумма, и я отправил в банк моего юного слугу, с его кокардой и прочей амуницией, приказав юноше взять обратно полторы тысячи фунтов. Роулей долго не возвращался, а когда снова явился ко мне, его лицо горело. В руке Роулей держал квитанцию.

   - Дело не подходящее, мистер Анн,- сказал он.

   - Как так?

   - Я нашел банк, сэр, и все как следует,- продолжал юноша.- Но, Боже Ты мой, как я перепугался! У дверей стоял вкладчик. И знаете, мистер Анн, кто это был? Тот самый красножилетник, с которым я завтракал близ Эйльсбери!

   - Вы не ошиблись?

   - Нет, наверно не ошибся,- отвечал Роулей.- Я не говорю, что это был мистер Лавендер, нет, я узнал бывшего с ним товарища и подумал: "Это неладно".

   - Да, неладно,- согласился я.

   Я в раздумье ходил по комнате. Конечно, этот сыщик лондонской полиции мог случайно быть в Эдинбурге. Однако, конечно, странное стечение обстоятельств заставило его разговаривать с моим слугой в трактире "Зеленого Дракона" и теперь привело в Шотландию, как раз к дверям того банка, в котором хранились деньги Роулея!

   - Роулей,- сказал я,- он не видел вас?

   - Не бойтесь,- проговорил Роулей,- поверьте, мистер Анн, сэр, если бы он заметил меня, вы меня больше не видали бы! Ведь я не осел, сэр.

   - Ну, мой мальчик, вы можете спрятать в карман эту квитанцию и представить ее в банк только тогда, когда совершенно отделаетесь от меня. Смотрите только, не потеряйте бумажку. Это ваша доля из волшебной рождественской шкатулки - тысяча пятьсот фунтов.

   - Простите меня, мистер Анн, сэр, но зачем мне эти деньги?- сказал Роулей.

   - Чтобы открыть харчевню,- продо