Шмелев Иван Сергеевич - Иностранец

что с Парижем... а все-таки думаю поехать. Ресторан громкий, всегда полно, а тут вся шушера скоро начнет смываться, и с моря скушно... а там у меня "сердешный", на Рено, поручик мой голубчик. Пишет все, под две уж тыщи ганьит! Возьму да и закреплюсь навеки. Кончено с моей карьерой, уж тридцать годочков скоро. Бывало, первой хористкой была в Большом... А в Сибири, Юдифь я пела... в семнадцатом, в Иркутске!.. Уж вот выигрышная-то партия!.. Рост у меня, фигура статная, ручищи натерли краской, тут золотые бляхи... за волосы ухватишь олофернову башку... - вспрыгнула она на сомье и оглушила: - "Во-от голова Олофе-эрна-а! в-вот он, могущий воитель!.."

   Ирина улыбнулась. Голос у Саши Белокуровой был очень сильный, фигура "героини", нос только подгулял - курносил, глаза - огромные, пустые, чуть с глупинкой, но добрые. Кто она, откуда, как "запела"... - не знали точно. И сама не знала: "так как-то... тенор услыхал, на огороде, под Девичьим". Рассказывали, что сама Фелия Литвин пророчила ей славу, и подарила портрет с сердечной надписью. Коронным ее было - "В селе Новом Ванька жил, Ванька Таньку полюбил". Нравилась иностранцам - "настоящей славянской красотой", и они охотно приглашали ее поужинать. Но была очень строга к себе, и единственная ее любовь - "поручик", которого никто не видел. Часто ходила в церковь, молилась на коленях, со слезами. Могла отдать последнюю копейку, кто ни попроси. Ее любили.

   - Разок бы хоть сказала - "ты, Санечка"... Мама, бывало, приголубит, только... - "бедные са-ночки мои... и куда-то они пока-тят"... - все так, бывало. Вон куда докатили "са-ночки"!.. А я, если уж полюблю кого, никак не могу уж вы-кать. Я ведь необразованная, знаю свой ранг, а образованных страсть люблю. Поручик мой голубчик, вот какой образованный, как с Рено своего придет, все в книжку, Бога отыскивает. Давно меня зовет - приезжайте, Александра Ивановна, наполните мою жизнь духовным содержанием... Вот и ты тоже говоришь - почему не еду? Да боюсь, ску-шно будет. Я веселых люблю, а он будто в монахи собирается. А чего Бога отыскивать? разве Он в книжках, Бог-то! Пойди в церковь, затаись в уголочке, вот и Бог, сразу почувствуешь. Как я ребеночка хочу... пятерых бы, кажется, сродила, стала бы обшивать-обмывать, питать... а муж бы радовался... чай бы пила - сидела, на даче бы с парусиной, и цветочков бы насажали, жасминцу-бы... и огород непременно завела бы, папаша огороды в Москве снимал, спаржа была какая, прятались даже в ней... Акинфов вон говорит - "все заведем, Ляксандра Ивановна, и спаржа будет, и тераску пристрою вам, будете чай кушать с мармеладцем, и арбузы какие будут... Первая балалайка наша! Казаки - они прожженные, все умеют. Да... что слышала сейчас, Геранька твоя меня поймала, заолялякала... - из "... - Отеля" тебе звонили? на телефоне чуть ли не полчаса висела... это не "носорог" звонил, а? Ну, ни одной душе не скажу, как умру... по глазкам вижу, что "носорог"... ну, вот ей-Богу, не скажу... Да, нет, ты мне все-таки сказки, я тебе присоветую, они прилипчивые, а ты отгрызаться не умеешь...

   Ирина старалась улыбнуться.

   - Вот и не угадали... Это мне директор санатория звонил, где муж.

   - Неправда, по глазкам вижу... как же он из "... - Отеля"? там миллионеры только...

   - Ну, я не знаю... может быть вызвали к больному, это известный доктор. Ну, и... очень обстоятельно сообщил, что... опять делали рентгенизацию... все хорошо, но советует подержать еще, для окончательного... На-днях поеду туда, тогда решим...

   - А я-то подумала, что этот.

   Постучала горничная: просили к телефону, из санатория. Ирина побледнела, заметалась. Доктор звонил обычно часов в восемь, с мужем говорила она утром.

   - Родная моя, лица на тебе нет... - обняла ее Саша Белокурова, - увидишь, все будет хорошо, дай, перекрещу...

   Вышли вместе. Саша Белокурова сказала, что подождет:

   - Нет, нет, я не могу тебя оставить, такую... ты и меня разволновала. Ну, ступай, Господь с тобой, все будет хорошо.

   Звонил директор санатория. Ирина переполошилась:

   - Что с мужем?.. Ради Бога...

   ...Ну зачем же так... надумывать всяких ужасов! Позвонил раньше обычного? Просто так случилось... а, какие нервы! Все прекрасно. Определенно выяснилось, что "тело" инкапсюлировалось, и с этой стороны всякие опасения отпали. И вообще, нет показаний ожидать осложнений, если строго держаться предписаний. Сейчас, по телефону, он не может во всех подробностях... масса работы, все дергают, а он хотел бы лично переговорить обо всем детально, и главное - относительно дальнейшего лечения мосье Ка... Какая же трудная фамилия! Двадцать второго она будет... превосходно... но... -

   - Завтра я как раз в Биаррице, у моих больных, милая мадам Ка... Простите, никак не могу выговорить! Без фамилии... прекрасно. И рассчитываю вас повидать и дать вам обстоятельный отчет... наш консультационный акт о положении вашего супруга. Ну вот, опять вы нервничаете... а, какая вы нехорошая!.. Уверяю же вас, ровно ничего серьезного. Успокойтесь, и дайте мне объяснить вам... О, какой же... пылкий темперамент! вы, как... мимоза, "ноли ме тангере"! Надо, дорогая, и вас лечить... Уверяю вас наш вывод исключительно благоприятный...

   - Да?!.. - воскликнула Ирина, - как я рада, милый доктор... Боже мой, как я вам горячо признательна!.. Я не нахожу слов, чем я могла бы выразить мою безмерную признательность...

   - Ну, вот... что вы, милочка!.. это же наш долг... Для меня высшая награда - когда я вижу, что мои пациенты воскресают. Мне будет... поверьте, это не слова... если вы совершенно успокоитесь. И вы успокоитесь, узнав мой вывод, документально подкрепленный. Значит, так. Завтра я в Биаррице, у моих пациентов, задержусь, останусь завтракать, и был бы о-чень счастлив... около так часу... меня бы это очень облегчило, если бы вы соблаговолили со мной позавтракать... "У Рыбака"! Знаете, уютный старинный ресторан, угол рю...? Там превосходно кормят... и я сумел бы вам изложить... И так, буду вас поджидать...

   Ирина не знала, что ответить. Завтра?.. Завтра в Байоне, в четыре!.. Неприятно отозвалось в ней - "уютный ресторан", и странно развязный тон директора. Не думая, она сказала:

   - Завтра, к сожалению, я не могу...

   - Да?.. так-таки и не можете?.. - чувствовался в тоне холодок, - как жаль, однако... Но, не будем сожалеть, я покоряюсь и переношу на послезавтра... идет?

   Тон директора опять переменился, стал развязным. Ирина чувствовала, что директор ищет встречи. Вспомнила его глаза с маслинкой, как он ее ошаривал, его рукопожатия, "с оттяжкой", его слащавость, пошловагость его манер... Но как же уклониться, не обидев? Подумала о "скидке", о затруднениях...

   - Итак, условимся... - говорил уже приятельски директор, будто близкий, - послезавтра, около так часу, я буду поджидать вас, дорогая, "У Рыбака"... Разумеется, вы знаете этот "приют", где все бывают... старинный баскский оберж когда-то... всегда я в глубине там, мэтр д-отель вас проведет ко мне. Ваше вино какое?.. Я люблю заранее, чтобы аранжировать все ком-иль-фо... ну-с, дорогая?..

   Тон становился все развязнее. Ирина возмущалась, но мысль о муже... -

   - Право, господин директор, я затрудняюсь... мне, право, не до завтраков...

   - А, бросьте все ваши опасения, ми-лая... мадам! Поверьте же специалисту, что...

   "Будет "поджидать"... "проведет ко мне"... нет, что за наглость!.."

   - Извините, но я никак не могу...

   - Но почему же?.. почему же, дорогая?.. - настаивал директор.

   "Дурак, и наглый", - думала Ирина. Эти - "дорогая", "милочка" - и как он смеет!.. - были ей оскорбительны, противны. Она сказала резко:

   - Нет, я не могу... Ну, просто, потому, что... одна я не бываю в ресторанах!

   - Но вы же не будете одна!

   - Я буду в санаторие, и мы переговорим... так мне удобней.

   - Вот как... так вы мне доверяете... - голос остыл, замялся. - Ну, что делать... до свиданья... - в тоне почувствовалось раздражение. - Надеюсь, я вас ничем не... затруднил, мадам?

   - Нисколько. До свиданья, господин директор.

   Ирина вышла из кабинки раздраженной, бледной. Тревожилась о муже. Саша Белокурова спросила:

   - Ну, как, ничего страшного? Что ты такая... гневная?

   - Слава Богу, все благополучно. Только этот нахал...

   Встревоженная, возбужденная, Ирина не могла таиться.

   - И молодец, отшлепала. Так им и надо, петушишкам. Сколько уж я-то перевидала, им только дайся, сударикам-мусьюнкам. Мне бы с ним за тебя позавтракать, я бы ему устроила опрокидончик! В Париже со мной что вышло, в "Трезвоне", ты послушай. Компания сидела. Ну, пригласили меня к столику, нормально. Вот один, ихний ди-путат, персонистый такой, красная ленточка, как полагается, с онером. Натурально, начал нацеливаться, вижу. Слышу, коленку гладит, будто ему кошка. И немолодой, слюнявый, распустил губищи. Ногу отставила, думаю - что дальше будет? Не унимается. Разогрелся с шанпанского. А я шанпанского не обожаю, как чумовая делаюсь с него, глушит. Ногу закинула, отворотилась... за руку меня! Голая рука, как шелк... приятно показалось... он меня, повыше локтя, обеими граблями, и пожимает, будто ему мячик. А, думаю себе, ты меня за руку, а я тебя... За ногу его, под коленку пальцем, как дерну... да и закинула, он и кувырк со стулом. Хохот пошел, никто не понял, чего он так, тармашкой. Поднялся, распетушился, налился кровью, брыжжет... в амбицию! Я тогда плохо рассуждала по-французски, только алор да сава-бьянь, выразиться не могу нормально. Ну, скандал, наши подбежали... я и сказала офицеру одному знакомому: переведите господину дипутату: "вы

   ди-путат, а я артистка! и тут приличный ресторан, а не какое заведение... и вы можете меня и за ногу, и за руку, а почему я не могу вас за ногу? У вас и либертэ, и игалитэ!" Как ему перевели, пошел - утерся. Как уважали после! Выйду петь - кричат: "бис браво, опрокино-он!" Надоело, перешла в "Избушку". А там меня наша "ворона бородатая" в "Крэмлэн" сманила. Повидала, как нас голубят. Пою им, а сама думаю - "а, шушера-людишки!" - куль-тура, уж известно. Господи, только и молюсь - "дай, Господи, нашу Россиюшку увидеть!" Вытянем родная, ничего...

   Ирина поцеловала ее нежно, как близкую-родную, и пошептала: "бедные са-ночки..." Саша Белокурова вся просияла:

   - Вот и приласкала дуру... прила...

   Обняла крепко-крепко, и не могла - заплакала.

   Придя к себе, Ирина навоображала ужасов: как теперь будут обходитьсся с Ви, как бы не стало ему хуже... Упрекала себя, что отказалась, - обиделся директор, ясно. Ну что ж такого, позавтракать! Здесь это так обыкновенно, любезность за любезность, можно держать в границах, пококетничать... Нет, это невозможно. Если бы только узнал Виктор... - нет, поступила так, как надо. А теперь, что же может быть? Ровно ничего. Взяла бумажку и подсчитала, сколько по счету санатория. Если еще дней десять, то... За месяц содержания - три тыс. плюс "лабораторных" - девятьсот, еще за новое просвечивание, анализы... - около пяти тысяч. Наличность: четыре тысячи на книжке, около двух у ней... то платье, если полторы тысячи... плято, в лом только, если наспех, франков триста... нормальный ее заработок полторы тысячи,

   сезон кончается... в Париж и не с чем. Ви необходимо отдохнуть... Так как же?.. Не стала думать. Ви лучше, ничего серьезного... а там - увидим.

  

   Haldenstein

   Март 1938.