Купер Джеймс Фенимор - Приключения Мильса Веллингфорда

ign="justify">   - Никогда! - повторил майор, а Эмилия устремила на меня вопросительный взгляд, который я не знал, как объяснить. - Но к чему вам такое украшение?

   - Я сохраню его, так как вытащил его собственными руками из морской глубины, и если я расстанусь с ожерельем, то только для того, чтобы подарить его или сестре или, если женюсь, моей жене.

   Я заметил по углам губ майора едва уловимую улыбку, но я был еще очень молод и слишком американец, чтобы понять ее. Эмилия любовалась ожерельем. Я осмелился попросить ее надеть ожерелье на шею, на что она с удовольствием согласилась, слегка покраснев.

   - Как тебе идет это ожерелье, Эмилия! - вскричал восхищенный отец.

   На следующее утро, когда я одевался, ко мне запыхавшись, влетел Неб.

   - О, мистер Мильс! Лодка! Лодка!

   - Какая лодка? Уже не упал ли кто-нибудь в море?

   - Лодка от китоловного судна! Бедный капитан Мрамор! Лодка!

   - Не может быть!

   Неб, беги скорее к вахтенному офицеру; пусть он убавит ходу: я сейчас буду сам наверху. Это было китоловное судно с лодкой; недалеко от него виднелся убитый кит.

   - Кажется, они хотят говорить с нами! - сказал я Талькотту. - Это должно быть американское судно. Капитан - в лодке, он, вероятно, хочет передать нам письмо или какое-нибудь поручение.

   Эмилия любовалась ожерельем...

   Вдруг Талькотт закричал во весь голос:

   - Урра, трижды ура, господа! Я вижу капитана Мрамора в лодке!

   Тут посыпались радостные восклицания, которые должны были отозваться в сердце бедного Мрамора. Через три минуты он уже стоял на палубе. Я не мог выговорить ни слова; Мрамор тоже был очень взволнован.

   - Я узнал вас, - выговорил он, наконец, со слезами на глазах, - узнал также эту проклятую "Полли", как только рассеялся туман. Прекрасно, мой мальчик! Я счастлив, как будто я сам - победитель.

   Вытерев глаза, он постарался придать твердости своему голосу:

   - Вам известно, друзья мои, при каких обстоятельствах я расстался с вами, и затем мы потеряли из виду друг друга; я убежден, что вы беспокоились за мою судьбу во время бури.

   - Мы целый день придерживались того места, где вы покинули нас! - вскричал я.

   - Да, да, командир! - заговорили в один голос все матросы. - Мы сделали все, что от нас зависело, чтобы разыскать вас.

   - Знаю, знаю! Вам нечего и говорить об этом. Ну, а мне пришлось выбирать одно из двух: оставаться на китоловном судне или бросаться в море; и я доволен своим выбором: вот мы опять все вместе, хотя и на сто миль от того места, где расстались.

   - И вот наше старое судно, командир. Примите его в том же виде, каким вы его покинули, - проговорил я. - Как я счастлив, имея возможность собственноручно возвратить его в ваши руки.

   - Чтобы я отнял командование судном у человека, который завоевал его! Да за кого вы меня считаете! Будь я проклят, если я соглашусь на это.

   - Вы удивляете меня, командир. Вы теперь взволнованы, а потому рассуждаете неправильно. Да, наконец, ваш долг, в виду интересов ваших судовладельцев, продолжать начатое вами дело.

   - Вы заблуждаетесь, Мильс Веллингфорд, - твердо сказал он. - Лишь только я узнал "Кризис", мое решение было принято. При вашем начальстве их интересы выиграют гораздо более, чем при моем.

   - Мне не хватает слов выразить вам, как вы меня огорчаете, командир; мы провели вместе столько времени...

   - Но, мой милый мальчик, меня не было с вами при отобрании судна.

   - Я исполнил только то, что вы сделали бы сами, не случись несчастья.

   - Не знаю. Я много думал об этом вопросе; и мне кажется, что французы непременно разбили бы нас, если бы мы на них напали в открытом море. Ваш же образ действий оказался куда правильнее. Нет, слушайте, Мильс: вот все, что я могу сказать вам. Отправляйтесь теперь на остров, забирайте все, что вы там оставили. Оттуда вы ведь едете в Кантон?

   - Да, это было мое намерение, и я рад, что, повидимому, вы одобряете его.

   - Приехав туда, нагрузите шкуну всем, что вам не понадобится в Кантоне, например: медью и другими английскими товарами, которые я повезу в Нью-Йорк, пока вы будете продолжать плавание на "Кризисе", так как это право принадлежит исключительно одному вам.

   Напрасно я приводил всевозможные доводы, чтобы уговорить Мрамора: его решение было непоколебимо. В тот же вечер он перешел на "Полли", приняв его под свою команду.

  

   Обменявшись с китоловным судном несколькими фразами, мы возвратили ему лодку, а сами направились к острову.

   Через десять дней после встречи с Мрамором мы прибыли благополучно к месту нашего назначения.

   И "Кризис" и шкуна вошли беспрепятственно в гавань.

   Как только мы остановились, всему экипажу разрешили на день пользоваться свободой, и мы рассыпались по берегу в разные стороны. Нам нечего было опасаться неприятеля, и каждый наслаждался свободой по-своему.

   Одни занялись рыбной ловлей, другие стали собирать кокосовые орехи, искать раковины на берегу, которых тут было очень много.

   Эмилия с прислугой поместились в своей старой палатке, куда я приказал перенести все нужные для них вещи и приставил к ним Неба для наблюдений, чтобы они ни в чем не терпели лишений. В восемь часов Неб явился к нам от имени майора пригласить на завтрак капитана Веллингфорда и капитана Мрамора.

   - Вот видите, Мильс, как я хорошо все устроил: теперь мы оба - капитаны.

   - Но когда соединятся два капитана, то командует старший из них. Мы будем звать вас: командор Мрамор!

   - Отложите шутки в сторону, Мильс, я говорю с вами серьезно. Ведь только благодаря вам я имею возможность управлять этой шкуной - наполовину французской, наполовину американской. Это моя вторая и последняя команда. Вот уже десять дней, как я раздумываю о своей жизни, и теперь я пришел к заключению, что могу быть только вашим помощником, но не начальником.

   - Я не понимаю вас. Мрамор. Если бы я знал вашу жизнь, может быть, для меня все стало бы яснее.

   - Мильс, хотите доставить мне удовольствие? Вам это нетрудно будет.

   - Говорите, я с радостью все исполню.

   - Так вот: между нами не должно быть официальности: называйте меня попросту Моисей, так же, как я буду звать вас Мильс.

   - Хорошо, дорогой Моисей, но теперь расскажите мне свою историю; вот уже два года, как она мне обещана.

   - Моя история недолга, но назидательна. Вы, конечно, знаете, кто дал мне имя?

   - Полагаю, что ваши крестные родители.

   - Вы близки к правде более, чем вы думаете. Мне рассказали, что меня нашли в мастерской мраморщика, когда мне было не более недели от роду; положили меня на камень, который обтачивался для могилы, рассчитывая, что так я наверное попадусь на глаза работникам. Это было на берегу речки, в городе Йорке.

   - И каменотес нашел вас на следующее утро?

   - Вы отгадали.

   - Что же потом?

   - Меня отослали в Дом Милосердия. Меня сначала занесли в реестр под No 19, а через неделю дали имя Моисея Мрамора.

   - Вы долго оставались в этом доме? А когда же вы начали морскую карьеру?

   - Мне было восемь лет, когда я распрощался со своим приютом. Теперь мне ровно сорок лет, а потому вы поймете, что я начал плавать задолго до революции.

   - И все это время, вы, мой друг, оставались один, без родных?

   - Совсем одинешенек.

   Эти слова он произнес с горечью. Затем, хлопнув меня слегка по плечу, он сказал мне, переменив тон.

   - Однако, Мильс, майор с дочерью ждут нас завтракать, пойдемте-ка. Как и следовало ожидать, нам оказали самый радушный прием.

   - Мы с Эмилией считаем себя давнишними обитателями этого острова, - сказал майор, с удовольствием оглядываясь вокруг себя (стол был накрыт на свежем воздухе, под тенью деревьев), - и я с наслаждением провел бы здесь остаток дней, если бы меня не останавливала дочь моя, для которой жизнь со стариком-отцом, при ее молодости, может показаться слишком однообразной.

   - За чем же остановка, майор? - заговорил Мрамор. - Любой из наших офицеров с радостью согласится составить компанию вашей дочери; во-первых, Талькотт, это прелестный малый и прекрасно воспитанный; во-вторых, капитан Веллингфорд; за последнего уж я вам отвечаю; он бросит свое Клаубонни со всеми принадлежащими ему землями, чтобы сделаться владетелем этого острова при таком очаровательном обществе.

   - Конечно, конечно, молодые люди любят все романическое. Но, знаете, господа, я говорю серьезно, мне очень улыбается перспектива поселиться здесь.

   - Я очень рада, дорогой папа, что ваше желание еще не настолько сильно, чтобы вы решились исполнить его на деле.

   - Да вот только ты и задерживаешь меня: что я буду здесь делать с молодой томящейся девицей, вздыхающей по балам и театрам?

   - Да вы сами, майор, помрете с тоски без товарищей, без книг, без занятий.

   - Я найду себе дело, Мильс; во-первых, буду размышлять о прошедшем, затем библиотека Эмилии заменит всякое общество. А занятий у меня найдется масса. Подумайте, сколько тут надо всего устраивать. А как приятно наслаждаться потом результатом своих собственных трудов! О! Да, я буду чувствовать себя принцем, и притом еще владетельным принцем.

   - Да, майор, но я уверен, что вам надоест подобное владение, и вы сами от него отречетесь.

   - Все может быть, Мильс, но эта идея для меня очень заманчива. У меня никогда не было своего клочка земли.

   - У меня тоже! - с жаром перебил Мрамор.

   - Здесь же, как видите, земли сколько угодно. Как вы думаете, господа, сколько тут акров, не считая скал и песчаников, негодных для возделывания!

   - Сто тысяч! - вскричал Мрамор с таким азартом, что мы все так и покатились со смеху.

   - Ну, нет, - ответил я. - По-моему, не более шести или восьми сот.

   - И этого достаточно. Но я вижу, что Эмилия испугалась и уже дрожит при мысли сделаться наследницей такого обширного имения. А потому оставим этот разговор.

   После завтрака майор отправился с Мрамором к месту крушения французского судна, мы же с Эмилией пошли в другую сторону.

   - Странная мысль преследует моего отца, - сказала она после минутного молчания, - и вы знаете, что он не в первый раз говорит о ней!

   - Это хорошо было бы для влюбленных, - ответил я, смеясь, - но для отца с дочерью не особенно-то занимательно. Я понимаю, что двое молодых людей, любящие друг друга, могут найти прелесть в уединении; но пройдет год, другой, и их потянет отсюда к людям.

   - Как я вижу, вы не поэт, Мильс, - заметила Эмилия тоном упрека, - а я могла бы чувствовать себя счастливой везде, и здесь так же, как в Лондоне, при условии, чтобы со мной были близкие люди.

   - А, это разница. Устроим здесь маленькую колонию из вашего отца, вас, Мрамора, доброго нашего мистера Гардинга, моих дорогих Грации и Люси, и я к вашим услугам!

   - Кто же эти дорогие вам особы, мистер Веллингфорд, присутствие которых усладило бы ваше пребывание на пустынном острове?

   - Во-первых, майор Мертон, человек достойный во всех отношениях; затем его дочь, которая...

   - Оставим ее, ее недостатки мне известны лучше, чем вам. Но кто эта дорогая Грация?

   - Грация - моя единственная сестра. Гардинг - мой опекун; а Руперт и Люси его дети.

   Расставшись с Эмилией, я отыскал Мрамора. Он разгуливал один по аллее, расчищенной покойным ле-Контом.

   - Этот майор человек неглупый, - сказал он мне, когда мы с ним поровнялись, - я люблю таких философов.

   - Что же он вам сказал такое особенное?

   - Да все та же его чортова мысль и мне засела в голову; и я уже почти решил остаться здесь, когда провожу вас.

   Я посмотрел на Мрамора с удивлением. Но он не шутил, намереваясь выполнить на деле воздушные замки Мертона.

   - Но ведь это еще не решено, мой друг, - ответил я, зная, что с ним шутить бесполезно в такие минуты, - подождите до завтрашнего дня; может быть, вы еще и передумаете.

   - Навряд ли, Мильс. Здесь можно найти все необходимое для существования.

   - Я беспокоюсь не о пище: в этом отношении вы обеспечены, но ведь вы можете захворать, умереть. Человек создан не для того, чтобы прозябать в одиночестве; ему нужно общество и...

   - Я обо всем подумал, и мне нравится жизнь отшельника. Я не говорю, что не был бы рад, если бы со мной остались такие люди, как Талькотт, майор или даже Неб; но раз этого нельзя, я останусь один. Когда вы возвратитесь к себе, вы, конечно, расскажете об этом острове, и, кто знает, быть может, время от времени сюда пристанет корабль из любопытства взглянуть на отшельника.

   - Но ведь это безумие! Имейте в виду, что вам здесь придется, пожалуй, терпеть недостатки. Я даже не знаю, всегда ли полезны для здоровья кокосовые орехи, да и на других деревьях навряд ли имеются фрукты во всякое время года.

   - Не беспокойтесь. У меня есть ружье, да и вы мне оставите еще оружия: кроме того, будут приставать сюда суда, так что у меня всегда будет возможность сделать новый запас провизии. А рыбная ловля? Потом я могу насадить овощей! На этой почве урожай должен быть обильный. Да, наконец, у меня целый ящик инструментов; я знаю и плотничные и слесарные работы. Тысячи бедняков, снующих по улицам больших городов, с радостью променяли бы свое жалкое существование на мое одиночество и благосостояние.

   Я не стал более уговаривать Мрамора, подумав, что он теперь ненормален. На следующий день закипела работа. Медь, английские товары и многое из французского груза перевезли на остров. Мрамор оставался непоколебим в своем решении, начав с того, что отказался от командования "Полли", которое я передал одному из наших офицеров, весьма способному молодому человеку.

   Через неделю, потеряв всякую надежду добиться чего-либо от Мрамора, я отдал приказ отправляться в путь, предупредив капитана "Полли", чтобы он обошел мыс Горн и всячески постарался миновать Магелланов пролив.

   Я написал судохозяевам обо всем случившемся, сообщил им свои проекты относительно дальнейших оборотов; что же касается Мрамора, то ограничился тем, что объяснил его самовольную отставку чувством деликатности, заставившим его сложить свои обязанности с момента отнятия у французов судна, при этом я прибавил, что на будущее время я принимаю на себя ответственность за их интересы.

   "Кризис" уже давно был готов к отплытию, но я все медлил из-за Мрамора. Я попросил майора Мертона повлиять на него, но майор сам слишком сочувствовал проекту Мрамора, чтобы отговаривать его. Увещания Эмилии тоже ни к чему не привели.

  

   Истощив весь запас красноречия, нам оставалось употребить все меры для улучшения положения Мрамора.

   Собрав по возможности строительный материал, мы ему живо соорудили хижину, в которой он мог укрываться в непогоду; затем сделали в ней окна и дверь. Хотя климат здесь был жаркий и камина не требовалось, все же мы перенесли к хижине печку, сделанную французами. Мы даже вспахали часть земли и обнесли ее изгородью, чтобы предохранить от домашней птицы. Так как нас работало около сорока человек, на острове скоро водворился порядок; я принимал во всех работах самое деятельное участие.

   Мрамора почти не было с нами во все это время; он жаловался, что ему ничего не останется делать после нас, а на самом деле он был счастлив, видя с какой заботливостью мы относились к его благоустройству.

   Предполагая, что Мрамору в конце концов одиночество наскучит и ему захочется направиться в другие места, я принялся за устройство ему шлюпки, в которой приказал сделать всевозможные приспособления для борьбы с бурей.

   Мрамор следил с любопытством за нашей работой. Однажды вечером, когда уже все было кончено, и я объявил, что мы выезжаем на следующий день, он отвел меня в сторону с таинственным видом, как будто собирался сообщить нечто важное. Он был сильно взволнован, рука его дрожала.

   - Благодарю, Мильс! Единственно, что у меня есть дорогого на сем свете, это вы, мой друг. Вы еще молоды, неопытны, а потому не отговаривайте меня от моего решения. Все, что я вас прошу в настоящую минуту,- это прекратить, наконец, приготовления для меня, а то, право, мне ничего не останется делать. А потом имейте в виду, что я и сам сумею оснастить эту шлюпку, без посторонней помощи.

   - Да я в этом не сомневаюсь, друг мой; но я боюсь, что вы сами не захотите этого сделать. Я все еще не теряю надежды, что вы нас догоните и займете на "Кризисе" свое прежнее место.

   Мрамор отрицательно покачал головой. Мы молча сделали несколько шагов. Вдруг он обратился ко мне дрогнувшим голосом:

   - Мильс, ведь вы будете сообщать мне о себе?

   - Каким же образом? Вы сами знаете, что между этим островом и Нью-Йорком не существует еще почтовых сношений.

   - Да, я говорю глупости. Совсем потерял память. Конечно, когда вы уедете, для меня настанет конец всяким сношениям с миром.

   - Но что же делать?

   - Может быть, мне уже немного осталось жить.

   - Ну, полно, Мрамор; еще не поздно, поезжайте с нами, хотя из дружбы ко мне.

   Целый час я уговаривал его - и все напрасно. Наконец, я решительно объявил, что "Кризис" более ждать не может.

   - Я это знаю, Мильс, а потому кончим все эти разговоры. Да вот, кстати, и Неб идет за вами. Спокойной ночи, дорогое мое дитя.

   Я оставил Мрамора, все еще надеясь, что тишина ночи подействует на него благотворно и он образумится. У себя на "Кризисе" я сделал распоряжение, чтобы на следующий день, с восходом солнца, весь экипаж был бы в сборе для снятия якоря.

   В назначенный час Талькотт явился возвестить мне, что все готово. Я назначил его старшим лейтенантом, а в помощники дал ему одного филадельфийца. Этот молодой человек обладал всеми качествами для морской службы, с одним недостатком: любил выпить. Но пьяницы не вредят на судне, где господствует порядок и дисциплина.

   Итак, Талькотту велено было отчаливать. Я же отправился в лодке на остров - сделать последнюю попытку увезти с собой Мрамора. Но ни его, ни шлюпки нигде не было видно; по всей вероятности, он спрятался за погибшим французским судном.

   Нечего было делать, пришлось поднять паруса и выйти из бассейна. Положительно, Мрамор пустился в море совсем один. Несколько часов мы еще прождали у скалы. Я все колебался. Но, наконец, "Кризис" стал быстро удаляться от земли.

   За обедом мы сошлись с майором и его дочерью. Понятно, разговор зашел об исчезновении нашего старого товарища.

   - Как жаль, - сказал Мертон, - что из ложного самолюбия Мрамор отказался отправиться с нами в Кантон, там он всегда мог бы перейти на другое судно, если бы захотел.

   - Но зато мы это сделаем, милый папа, не правда ли? - сказала Эмилия, подчеркивая свои слова. - Пора освободить мистера Веллингфорда от наших особ.

   - Так, по-вашему, выходит, мисс Мертон, что такое милое общество для меня в тягость? - возразил я. - Но я уверен, что вы думаете не то, что говорите. Для меня же тем приятнее, чем дольше я буду пользоваться вашим обществом.

   Повидимому, Эмилия осталась довольна моим ответом; отец же ее, после минутного молчания, сказал:

   - Но для меня крайне стеснительно, что мы столько времени сидим на шее мистера Веллингфорда, который отказывается, забывая даже всюду своих судовладельцев, принять от нас плату за проезд, чтобы покрыть хотя свои расходы. И как только мы приедем в Кантон, то перейдем на первое английское судно, которое согласится принять нас.

   Я стал горячо протестовать против подобного решения, однако не нашел сказать ничего убедительного.

   Несколько недель плыли мы по Тихому океану. Благодаря обществу Мертонов, для нас с Талькоттом время шло незаметно.

   Наконец, мы вошли в Китайское море; я собрался в Кантон, предварительно высадив своих пассажиров в Вампоа, где мы расстались, обещая повидать друг друга перед отъездом. Дела у меня оказалось по горло. Надо было сбыть сандал, меха, приобрести партию чая, нанки {Нанка - хлопчатобумажная ткань.}, фарфор, одним словом, все то, что значилось в инструкциях, данных капитану Вилльямсу. Я воспользовался случаем для покупки себе лично некоторых вещиц, которые бы доставили удовольствие будущей хозяйке Клаубонни. Это лучшее употребление, которое я мог сделать из своих сбережений.

   Одним словом, те шесть-восемь недель, которые мы провели в Кантоне, дали возможность совершить очень выгодные обороты для владельцев "Кризиса".

   Довольный собой, я вздохнул с облегчением, когда мы приготовились к отплытию.

   Долг вежливости требовал сделать прощальный визит Мертонам, которых я видел всего два раза со времени нашей остановки. Я застал одну Эмилию. Известие о моем отъезде очень расстроило ее; я тоже был взволнован, но не так сдержан, как она.

   - Мисс Мертон, когда мы теперь увидимся?

   Эмилия вздрогнула и побледнела; игла задрожала в ее руке, но она, по обыкновению, овладела собой. Теперь я понимаю, отчего я тогда не бросился к ее ногам умолять ее, чтобы она сопровождала меня в Соединенные Штаты. Неожиданный приход майора помешал объяснению, которое непременно бы произошло между нами. Больной и расстроенный вид Мертона поразил меня.

   - Я боюсь, Мильс, что мы никогда больше не увидимся. Мой доктор сейчас откровенно сказал мне, что если я не возвращусь в холодный климат, то не проживу более шести месяцев.

   - Так едемте со мной! - вскричал я. - Вам еще есть время собраться до завтрашнего дня.

   - Мне запрещен Бомбей, - сказал майор, боязливо взглянув на дочь, - и я вынужден отказаться от места на долгое время.

   - Тем лучше, майор. Через четыре месяца я могу доставить вас в Нью-Йорк, где климат для вас благоприятен. Вы поедете со мной как близкие друзья, а не как пассажиры. Я буду пользоваться вашим столом, так как моя каюта так загромождена всевозможными покупками, что в ней негде повернуться.

   - Ваша деликатность, Мильс, равняется вашему великодушию, но что скажут судовладельцы?

   - Они не имеют никакого права жаловаться. Мы условились, что я могу принимать пассажиров по своему усмотрению. Но уж если вы так настаиваете на плате, то для этого сотни долларов достаточно за глаза.

   - На этих условиях я с благодарностью воспользуюсь вашим предложением. Позвольте мне теперь попросить вас ответить на один вопрос, можете вы остановиться у острова святой Елены?

   - Ну, да, конечно, если вы желаете. Я даже нахожу эту остановку полезной для экипажа.

   - Прекрасно, там я с вами и расстанусь, если мы найдем корабль, идущий в Англию. Итак, мой дорогой Мильс, значит, решено: завтра я буду готов.

   На следующий день я с восторгом принял к себе на судно своих друзей. Талькотт радовался не меньше моего: общество Эмилии доставляло ему большое удовольствие.

   Талькотт был хороший музыкант, я тоже недурно играл на скрипке. Аккомпанируя Эмилии, мы составляли очень недурное трио.

   У Зондских островов я рассказал своим собеседникам о борьбе "Джона" с пирогами и об его крушении у берегов Мадагаскара. Естественно, мы опять вспомнили Мрамора.

   - Я убеждена, - сказала Эмилия, что Мрамор нарочно скрылся с острова, чтобы избегнуть наших приставаний, и как только судно скрылось из вида, он, наверное, возвратился обратно и теперь наслаждается жизнью отшельника.

   Быть может, она была права; во всяком случае, такое предположение было самое утешительное. Так как мое намерение было провести на море еще не один год, то я в душе дал себе обещание при первой же возможности навестить Мрамора.

   Между тем "Кризис" находился в таком месте океана, где командиру судна нельзя было предаваться мечтаниям. Надо было усилить стражу: каждую минуту нас мог застигнуть неприятель.

   На другой день рано утром Талькотт прибежал разбудить меня. - Вставайте скорей, командир! Пираты налетели на нас, точно вороны на труп. К несчастью, почти нет ветра.

   В несколько минут я уже был на палубе, куда собрались все матросы; многие из них не успели даже накинуть на себя куртку. Море казалось усеянным неприятелями. Майор насчитал около тридцати пирог; в некоторых виднелась артиллерия; они действовали дружно и образовали вокруг нас род блокады.

   Пираты начали с того, что выстрелили в нас залпом из двенадцати пушек. Ядра со свистом пробили наши мачты и снасти почти во всех направлениях. Мы ответили выстрелом с правого борта, но расстояние, отделявшее нас от неприятеля, было так велико, что вся картечь разлетелась в стороны, не достигнув цели.

   Тогда мы начали стрелять направо и палево и, таким образом, расчистили себе проход, и скоро все пироги остались за нами, на западе. Но шесть из них, наиболее отважных, старались пересечь нам дорогу. Но мы круто повернули и устремились в самую середину флотилии, безостановочно стреляя. Пользуясь дымом, три-четыре пироги попробовали было взять нас на абордаж, но, вероятно, нашли, что сделалось чересчур жарко, так как прекратили преследование. Минут через пять мы были уже вне опасности, оставив их далеко за собою.

   Переменив галс, мы спокойно продолжали путь. Наши повреждения оказались незначительными; ранены были только один матрос да Неб. Матрос умер до нашего прибытия к мысу, а Неб вскоре оправился настолько, что вновь принялся за свои обязанности.

   Я пристал у острова святой Елены, исполняя данное обещание; но так как мои пассажиры не нашли желаемого судна, то решились сопровождать меня в Нью-Йорк.

   Плавание наше от острова святой Елены до Нью-Йорка прошло благополучно. Хотя оно продолжалось долго, но никто из нас не скучал. Наконец, по нашим соображениям, земля была уже совсем близко. Майор с Эмилией поднялись наверх. Вскоре послышался ожидаемый радостный возглас. Потом показалась туманная точка, которая постепенно вырастала, обозначая контуры и выступы горы. Мы скоро прошли мимо маяка и вошли в верхнюю бухту ровно за час до заката солнца. Это было в конце июня 1802 года.

  

   Наше судно было уже около Бедлоу, как вдруг какая-то шкуна пересекла нам дорогу. В ту же минуту надо мной послышались крики. Это кричал Неб, убиравший один из бом-брамселей.

   - Это еще что там за шум? - закричал я, так как терпеть не мог беспорядка. - Замолчите ли вы, а не то я вас проучу.

   - Посмотрите, мистер Мильс, - сказал негр, - разве вы не узнаете "Полли"?

   Действительно, это была она, и я ее тотчас же окликнул в рупор:

   - Эй, "Полли", куда вы едете и когда вернулись из Тихого океана?

   - Мы отправляемся на Мартинику. Вот уже шесть месяцев, как "Полли" возвратилась из южных морей. С тех пор мы совершаем третье плавание в Вест-Индию.

   Теперь я убедился, что груз и мои письма дошли до своего назначения. Меня должны были ожидать, и лишь только "Кризис" вошел в Гудзон, как нам навстречу выехала лодка, везя главных компаньонов нашего торгового дома.

   Вскоре мы пристали к набережной и все привели в порядок на судне. Матросам было разрешено провести ночь на суше.

   Я спешил окончить свой туалет и Небу велел сделать то же. Один из судовладельцев любезно предложил Мертону с Эмилией приличное помещение.

   Когда Неб явился ко мне, я приказал ему следовать за собою, намереваясь зайти сначала в контору судохозяев, взять там ожидающие меня письма, ответить на них и послать затем негра в Клаубонни известить о моем возвращении.

   Нам с Небом некуда было спешить, и мы преспокойно себе расхаживали, поглядывая направо и налево. Передо мной шли двое молодых людей; барышня была одета просто, но со вкусом. Я ускорил шаг и вдруг услышал возглас, от которого весь задрожал:

   - Мильс!

   Передо мною стояла Люси Гардинг, бледная от волнения, готовая броситься ко мне в объятия...

   - Люси Гардинг? Вы ли это? Вы сделались столь прекрасной, что я насилу узнал вас!

   Тут было не до приличий. Несмотря на толпу публики и любопытные взгляды, устремленные на нас, я крепко расцеловал ее; бьюсь об заклад, что такого поцелуя ей не приходилось получать еще никогда в жизни. Моряки не любят ничего делать наполовину. Но такое нападение здорового детины с парою солидных усов при всем честном народе вызвало на лице молодой девицы густую краску.

   - Будет, довольно, Мильс, - сказала она, освобождаясь из моих объятий, - разве вы не видите отца и Руперта?

   Действительно, все семейство было в сборе. Все они вышли на прогулку с Андреем Дреуэттом, товарищем Руперта, и в то же время открытым ухаживателем за его сестрой.

   Грация лишь только узнала меня, как бросилась целовать от всего сердца, затем припала ко мне на плечо и зарыдала от радости. Прохожие из скромности не останавливались, не желая смущать семейных излияний; между тем подошел сам Гардинг. Он забыл, что перед ним верзила-моряк, который мог бы поднять его, как перышко, и начал целовать меня, как малого ребенка. Затем мы довольно сдержанно обменялись рукопожатием с Рупертом.

   Что же касается мистера Дреуэтта, то ему пришлось долго ждать ответа от Люси, кто я такой.

   - Это, верно, ваш хороший друг или близкий родственник, мисс Гардинг?

   - И то и другое, - смеясь и вместе с тем плача, ответила Люси.

   - Можно мне узнать его имя?

   - Его имя, мистер Дреуэтт? Да ведь это наш Мильс, наш дорогой Мильс. Разве вы ничего не слышали о Мильсе? Ах, да! Я совсем забыла, что вы никогда не были у нас в Клаубонни. Но какой приятный сюрприз, Грация?

   Мистер Дреуэтт терпеливо выжидал, когда окончатся пожимания руки Грации и когда Люси снова заговорит.

   - Вы еще что-то хотели сказать, мисс Гардинг?

   - Я? Да, правда, я теперь ничего не помню. Неожиданность, радость, простите, мистер Дреуэтт. Да, я хотела сказать, что мистер Мильс Веллингфорд - воспитанник моего отца, который так же и его опекун, он брат Грации.

   - Но позвольте спросить, в каком родстве он находится с мистером Гардингом?

   - О! В очень близком. Нет, постойте, я говорю глупости! Ни в каком.

   Мистер Дреуэтт был настолько воспитан, что счел нужным удалиться.

   - Мы все время ожидали, так что вы нас врасплох не застигли! - вскричал мистер Гардинг, хлопая меня по плечу. - Я оттого и согласился приехать в Нью-Йорк, что последнее судно из Кантона известило, что "Кризис" отправляется вслед за ним через десять дней.

   Мы отправились к миссис Брадфорт. Дома на меня посыпались бесконечные вопросы. Я должен был начать с Адама и долго говорил без умолка.

   Между тем о Небе все забыли. Оказывается, что он не отставал от нас и преспокойно сидел себе в кухне у миссис Брадфорт. Когда его позвали к нам, его радости не было границ. Переминаясь с ноги на ногу, он теребил в замешательстве свою шляпу.

   Весь следующий день я употребил на окончание своих служебных дел. Всюду, где бы я ни появлялся, меня встречали, как героя. Сознаюсь в слабости: лесть удовлетворяла мое самолюбие.

  

   С Грацией, мистером Гардингом и его детьми мы виделись ежедневно. К Мертонам же я собрался лишь в конце недели. Они, повидимому, обрадовались мне, но, кажется, мое отсутствие нисколько не помешало устроить свои дела.

   Полковник Берклей - таково было имя английского консула - взял их под свое покровительство.

   Когда я сказал Эмилии, что Грация и Люси в Нью-Йорке и собираются сделать ей визит, она, казалось, не особенно этому обрадовалась.

   - Мисс Гардинг - родственница Руперту Гардингу, которого я вчера видела на одном обеде?

   Не зная второго Руперта Гардинга, я ответил ей утвердительно.

   - Ведь это сын пастора, который пользуется в свете большим почетом?

   Этого для меня было достаточно, чтобы понять, что мисс Мертон считает теперь капитана "Кризиса" последней спицей в колеснице.

   Раздался звонок. Сверх моего ожидания, Эмилия приняла Грацию и Люси очень радушно. Она в самых искренних выражениях говорила им об ее признательности ко мне; похвалы, расточаемые мне, доставляли большое удовольствие обеим подругам. Затем заговорили о Нью-Йорке и его увеселениях.

   Визит продолжался довольно долго, и новые подруги, расставаясь, обещали скоро увидеться вновь. Пожав по-английски руку Эмилии, я простился с ней.

   - Действительно, Мильс, - сказала Грация, лишь только мы вышли на улицу, - молодая особа, которая тебе столь обязана, просто обворожительна. Она мне очень нравится. А ты, Люси, тоже моего мнения?

   - Да, - сказала Люси несколько более сдержанным тоном; - я редко встречала более красивое лицо и не удивлялась...

   - Чему? - спросила Грация, видя, что ее подруга замялась.

   - О, я чуть было не сказала глупость, лучше не продолжать. Но какие прелестные манеры у мисс Мертон. Не правда ли, Грация?

   - Если сказать правду, то мне именно не нравится, что ее манеры слишком уж хороши. Все, что неестественно, меня отталкивает.

   - Может быть, это нам так кажется; для тех же, кто привык к таким манерам, было бы неприятно встретить отсутствие их.

   Я знал, в чей огород бросался камешек, и мне трудно было сдержаться, а потому, под благовидным предлогом, я поспешил уйти от них. На набережной я натолкнулся на мистера Гардинга, который искал меня.

   - Идите скорее, Мильс, - сказал он мне, - я давно вас тут поджидаю, мне необходимо серьезно переговорить с вами. Со всех сторон я слышу о вас только одно хорошее, и я теперь убежден, что вы прекрасный моряк. Много значит, что вы, в ваши годы, управляли целый год судном, ходящим в Индию. Я только что разговаривал с моим хорошим другом, Джоном Мурреем, одним из первых негоциантов Соединенных Штатов, и вот что он мне сказал про вас: "Раз это такой способный малый, надо дать ему ходу: купите ему судно; когда ему придется заботиться о своих собственных интересах, тогда из него выработается дельный человек". Я уже давно подумывал об этом, и еще месяц тому назад наметил для вас подходящее судно: если вам улыбается эта идея, то я его куплю для вас.

   - Но хватит ли у меня денег на покупку судна, дорогой мой Гардинг?

   - Об этом не беспокойтесь. Пойдите посмотреть его; если оно вам понравится, значит, дело решено.

   То судно, которое я смотрел для себя, было все обито и скреплено медью и вмещало пятьсот тонн. Оно имело скорый ход, и ко всему этому было построено в Филадельфии, что в 1802 году придавало ему особенную цену. Оно уже совершило плавание в Китай, называлось "Авророю"; на носу его красовалось изображение богини {Аврора - римская богиня зори.}.

   Результатом моего осмотра "Авроры" и тех сведений, которые я собрал о ней, было то, что мы в конце недели купили судно.

   И в тот же день, как я вступил во владение "Авророю", ко мне явились уже с различными предложениями в разные места. Мне пришлось выбирать между Голландией, Францией, Англией и Китаем. Посоветовавшись с опекуном, я остановился на Франции. В качестве лейтенантов я пригласил к себе Талькотта и еще одного филадельфийца, Вальтона, и мы приступили к нагрузке.

   А пока я намеревался посетить Клаубонни и повеселиться там по этому случаю.

   Я предложил Мертонам погостить у нас на ферме. Эмилия, которая чувствовала себя в блестящем обществе, как рыба в воде, с удовольствием согласилась приехать к нам, что меня очень удивило.

   Когда все приготовления были окончены, я попросил Руперта не расстраивать нашей компании, зная, что его будет недоставать для Грации и Люси.

   - Милый друг, Мильс, - ответил мне, зевая, молодой юрист. - Бесспорно, Клаубонни прелестное местечко, но после Нью-Йорка оно невыносимо. Мы здесь ни в чем не нуждаемся. Миссис Брадфорт так любит нас и заботится о нас. Вот уже два года, как она дает мне по шестисот долларов; Люси она делает поистине царские подарки.

   Это открытие крайне поразило меня, так как Руперт, оказывается, не стесняясь, пользовался в то же время тем кредитом, который я ему устроил перед отъездом у моих судохозяев.

   - Очень жаль, что вы не едете с нами, - сказал я, - так как я рассчитывал, что и Мертонам будет веселее в нашем обществе.

   - Мертонам! Но неужели они поедут на лето в Клаубонни?

   - Они едут с нами завтра.

   - Кстати, Мильс, я должен сказать, что единственное, что вы извлекли хорошего из всех ваших путешествий, это знакомство с мисс Мертон. Ее взгляды удивительно правильны.

   - Разве она говорила с вами о моей профессии?

   - Как же, не один раз, и всегда с сожалением. Вы сами отлично знаете, что моряк, не состоящий в военном флоте, неважная шишка.

   Я так и покатился со смеху. Моя профессия, которой я так гордился, казалась Руперту недостойной!

   - Мисс Мертон - англичанка, - продолжал Руперт, - и она ценит вас главным образом за ваши земли, о которых составила себе преувеличенное понятие; но я объяснил ей все.

   - А, вот что! Но мне бы хотелось знать, как вы ей объяснили?

   Руперт вынул изо рта сигару, выпустил несколько клубов дыма, задрал нос кверху, как бы наблюдая за ходом небесных светил, и, наконец, соблаговолил ответить:

   - Очень просто, милейший. Я ей сказал, что Клаубонни не поместье, а ферма. Затем я выяснил, как у нас смотрят на фермеров. Эмилия умная девушка и поняла меня с полуслова.

   - Ваше последнее слово, Руперт, - резко спросил я, - едете вы в Клаубонни или нет?

   - Если там будет мисс Мертон, то я должен ехать.

   Предупредив Руперта, что мы отправляемся завтра рано утром, я оставил его с чувством отвращения и досады.

   В назначенный час все собрались, и мы поплыли по Гудзону на "Веллингфорде". К двенадцати часам мы уже подъезжали к мельнице.

   Вскоре перед нами показалось Клаубонни.

   - Ах, какая прелесть это Клаубонни! - воскликнула Эмилия. - Гораздо красивее, чем вы его мне описывали, мистер Руперт.

   Мой опекун, не стесняясь присутствия мисс Мертон, начал говорить мне о делах, о результатах его хлопот.

   - Я надеюсь, Мильс, - сказал он, - что вы не разрушите этого дорогого старого дома с целью выстроить новый?

   - Никогда! А что думает Люси по этому поводу. Нравится ли ей дом в настоящем виде?

   - Этот вопрос решит когда-нибудь миссис Веллингфорд! - ответила она, уклоняясь от вопроса.

   Мне так хотелось поймать взгляд Люси; я нагнулся вперед, но она отвернула голову. Мистер Гардинг подхватил ее слово на лету.

   - Нет, серьезно, Мильс, пора подумать о вашей женитьбе. Но не советую вам выбирать себе в жены женщину, которая заставит вас бросить Клаубонн