Купер Джеймс Фенимор - Морские львы

ие льдов.

   На третий день с начала оттепели ветер изменился на юго-западный и дул весьма сильно. Около шести часов Газар донес Росвелю, что вода начала течь с гор, и выразил опасение, чтобы канал не был загружен льдом, находившимся вне и внутри глыбы. Нельзя было терять времени, если хотели воспользоваться переменою погоды. Распилили лед на пространстве ста метров. Проход был не шире самой шхуны; ее надо было как можно скорее провести по этому узкому проливу. Все принялись за работу, и через пять часов "Морской Лев" подошел к мысу.

   В восемь часов все были на палубе. Шхуна едва могла итти по каналу. Два раза были принуждены пилить лед. В два часа "Морской Лев" находился среди большой бухты, в трех или четырех милях от губы, возле того места, где мыс поворачивал к юго-востоку. Ветер был свежий, и через полчаса появился вдали юго-восточный мыс. Через десять минут "Морской Лев" плыл по направлению к югу-востоку и востоку по свободной от льдов воде.

   Встречали осколки льда, которыми океан был полон, но миновали их без всякой опасности. Ветер в продолжение трех дней дул к юго-западу. Когда наступила вторая ночь, то море было уже свободно от льдов. В восемь часов утра четвертого дня заметили на волнах черную точку, и с каждой минутой эта точка делалась все явственнее.

   Через час или два "Морской Лев" находился в трех милях от мыса Горна. Сколько воспоминаний скопилось в уме Росвеля, когда он припомнил все, происшедшее с тех пор, как он оставил эти дикие горы! Как бы ни было здесь бурно море и как бы ни казалось оно страшным, моряки смотрели теперь на него, как на место убежища.

   Спустя двадцать дней "Морской Лев" еще раз поднял паруса в Рио-де-Жанейро, продав весь оставшийся у него слоновый жир и купив припасов, в которых нуждалось судно. Он держал курс к западной Индии...

  

  

   Был апрель. Окна спальни Пратта были отворены, и тихий южный ветер овевал его бледные и морщинистые щеки.

   Пратт умирал. Доктор приказал, чтобы в комнате умирающего не было более двух или трех лиц, и то самых близких. Между ними была Мария. Перед лицом смерти она не думала уже о скупости дяди, об его страсти к прибыли, его болезненном эгоизме. Когда она была у его изголовья, ей сказали, что Бетинг Джой желает ее видеть и что он ждет ее в коридоре, ведущем в спальню. Она вышла к старому рыбаку, стоявшему возле окна, выходящего на восток.

   - Вот он, сударыня!- сказал Джой, показывая на окно, и все его лицо выражало радость.- Вот он! Надо тотчас же сказать Пратту и тем усладить его последние минуты. Вот он! Я его тотчас же узнал.

   Мария заметила шхуну, плывшую к Ойстер-Понду.

   - Что ты мне показываешь, Джой?- спросила она.

   - Это корабль "Морской Лев", который вы считали погибшим.

   Джой мог говорить целый час; он болтал две или три минуты, высунув голову и половину тела за окно. Мария не прерывала его. Она опустилась на стул, чтоб не упасть на пол.

   - Джой,- сказала она,- разве ты не видишь, что эта шхуна не похожа на "Морского Льва"?

   - Это правда в некотором отношении, тогда как в другом это все тот же корабль. Высокие мачты переменены. Но вот парус, который я сам сделал и который должен был служить сигналом для Пратта! Нет более сомнения: это он!

   Через час не оставалось, действительно, никакого сомнения. Шхуна прошла между Ойстер-Пондом и Шелтер-Айлендом и направилась к Ойстер-пондской набережной.

   - Это необыкновенно, Мария!- вскричал задыхавшимся голосом Пратт.- Не странно ли, Мария, что Гарнер возвращается? Если он исполнил свою обязанность относительно меня, так это успокоит и осчастливит закат моей жизни. Я благодарю бога за даваемые мне блага, но если эти блага у меня в руках, то я никогда не откажусь от них. Меня просили сделать завещание, но я сказал родственникам, что имею так мало, что не для чего его делать, а теперь, когда моя шхуна воротилась, я не сомневаюсь, что они опять будут приставать ко мне. Если со мною что-нибудь случится, Мария, то можешь вскрыть ту бумагу, которую я дал тебе, и это удовлетворит всех их. Ты припомни, что она адресована Гарнеру. Она не слишком важна, и они немного найдут в ней, но что бы то ни было, это - последняя моя воля, которую я не переменю. Но когда я подумаю, что Росвель воротился, это оживляет меня,- и через неделю я буду на ногах, если только он не позабыл о скрытом сокровище.

   Шхуна между тем плыла к берегу, на котором уже собралась толпа людей.

   - Это он!- вскричал Джой.- Капитан Гарнер, здравый и невредимый!

   Вот он на палубе!

   Через час Росвель сжимал Марию в своих объятиях. Эта была самая счастливая минута его жизни.

   Новость дошла и до Пратта, и оба они были позваны к изголовью умирающего. Приободренный неожиданной удачей, Пратт почувствовал такой временный подъем сил, что его многочисленные родственники и наследники всерьез обеспокоились, как бы прибытие шхуны не отсрочило долгожданной смерти богатого старика.

   - Добро пожаловать, Гарнер, добро пожаловать!- вскричал Пратт так бодро, что молодой человек сначала не мог дать себе отчета в положении больного.- Я никак не мог отказать себе в желании видеть вас и всегда думал, что получу от вас хорошие известия. Фамилия Гарнеров такова, что на нее можно положиться, и вот почему я поручил вам начальство над моею шхуною.

   Пратт остановился, чтоб вздохнуть. Он перевел дух и выпил несколько подкрепляющих капель. Затем, указывая рукою на собравшихся вокруг него родственников, он сказал:

   - Это друзья, Гарнер, посетившие меня во время болезни, которой я не так давно страдаю, и они будут счастливы, узнав о нашем богатстве. Итак, Гарнер, вы привели шхуну? Что скажут саг-гарбурские арматоры, утверждавшие, что мы ее более не увидим?.. Вы ее привели, Гарнер... привели?..

   - Только отчасти, господин Пратт! С тех пор, как мы вас не видели, с нами случилось много и хорошего и дурного, но мы привели только самую лучшую ее часть.

   - Лучшую часть!- воскликнул Пратт.- Самую лучшую часть! Что же сделалось с остальной?

   - Остальное мы сожгли, сударь, чтобы не умереть от холода.

   Росвель рассказал в кратких, но ясных словах все случившееся, и о том, как остатки "Морского Льва" из Виньярда были употреблены для исправления его шхуны.

   - В таком случае,- сказал Пратт упавшим голосом,- я могу считать свое предприятие прогоревшим. Страховщики откажутся заплатить за корабль, перестроенный таким образом; виньярдцы же заявят свои права на вознаграждение, потому что вы два раза воспользовались им и употребили их материалы. Есть ли у вас груз?

   - Нет, господин Пратт, дело не так худо. Мы привезли довольно шкур, чтоб заплатить жалованье всему экипажу, чтобы окупить ваше снаряжение шхуны, не говоря уже о довольно значительной сумме сверх того. Наш меховой груз не может стоить менее двадцати тысяч долларов, кроме того, мы оставили и на острове много ценных мехов, и за ними можем послать другой корабль.

   - Это другое дело!- вскричал Пратт.- Хотя шхуну можно считать разбитой и хотя расходы огромны, но я боюсь итти далее, Гарнер! Скажите мне... Я очень слаб! Где вы остановились? Мария, спроси его!

   - Я думаю, что дядюшка желает спросить вас, останавливались ли вы возле берегов Западной Индии, как вам приказывали?

   Мария выговорила эти слова с отвращением.

   - Я ничего не позабыл из ваших приказаний, сударь!- сказал Росвель.- Это моя обязанность,- и я думаю, что в точности ее исполнил.

   - Подождите, Гарнер,- прервал умирающий,- мне надо спросить вас. Виньярдцы не имеют никакого права на вти кожи?

   - Нет, сударь! Эти кожи принадлежат нам. Кожи, принадлежащие виньярдцам, свалены в нашем доме, где мы их и оставили.

   - Но, Гарнер, нам надо поговорить о самом важном! Не хотите ли, чтобы все вышли из комнаты на время нашего разговора?

   Пратт пытался засмеяться. В комнате остались больной, Мария, Росвель и сиделка, которую нельзя было выгнать, и которая считала себя в праве знать все семейные тайны.

   - Дверь затворена?- спросил Пратт.- Мария, притвори хорошенько дверь! Это наша тайна.

   Мария уверила его, что они были одни.

   - Теперь, Гарнер,- сказал Пратт,- говорите мне все.

   Росвель медлил ответом.

   - Вы забыли берег?- сказал Пратт с горестью.

   - Нет, сударь, нет, я исполнил свою обязанность.

   - Вы нашли его? Место хорошо было означено?

   - Да,- отвечал Росвель.

   - Итак, вы нашли то, о чем говорил Дагге?

   - Да, сударь, точно так, как обозначал Дагге.

   - Ну, ну! Вы вскопали маленький бугорок?

   - Да, сударь, и мы нашли ящик, описанный пиратом.

   - Бьюсь об заклад, что большой, укладистый ящик! Пираты редко делают что-нибудь вполовину. Хи, хи, хи!

   - Я ничего не могу сказать о величине ящика, но в нем был другой, небольшой стеклянный ящик.

   - Но что в нем-то было, об этом вы не говорите?

   - Вот что, сударь,- сказал Росвель, вынимая из кармана небольшой мешок, который положил на постель возле Пратта.- Все монеты были золотые, их здесь сто сорок три; это очень тяжелые дублоны, и каждый из них стоит десять долларов.

   Пратт жадно схватил кошелек. Он раскрыл рот, чтобы вздохнуть. Из горла его вылетел хрип. Пратта не стало.

  

  

   Похороны назначены были в воскресенье. На другой день утром наследники собрались в гостиной и приступили к делу, говоря, что многие из них должны возвращаться довольно далеко, и потому спешат.

   - Прежде чем мы расстанемся, нам надо рассмотреть дела Пратта,- сказал Иов Пратт.- Между родными и друзьями должна существовать только одна любовь, и я уверен, что не имею другого чувства. Я предполагаю,- господин Иов Пратт всегда говорил только предположительно, я предполагаю, что именно мне надо управлять делами, если только на это все согласятся. Если же хотя один будет против этого, тогда я ни за что не возьмусь.

   Все согласились, потому что знали, что закон ему присуждает это право.

   - Я никогда не думал, чтобы у Пратта было такое богатство, какое ему приписывали, хотя и предполагал, что оно доходит до десяти тысяч долларов.

   - Боже мой!- вскричала двоюродная сестра, вдова, рассчитывавшая на завещание.- Я всегда думала, что у Пратта сорок или пятьдесят тысяч долларов! Десять тысяч долларов составляют не очень много для всех нас, если их разделить между всеми.

   - Раздел не так велик, как вы думаете, госпожа Мартин,- сказал господин Иов,- потому что ограничится самыми близкими родными и их представителями. Так как нет завещания, то все имущество должно быть разделено на пять частей, и каждая часть, по моим вычислениям, будет равняться двум тысячам долларов. Без сомнения, это небольшое богатство, но все же лучше, чем ничего. Пратт был бережлив. Все Пратты таковы.

   - Я хотела бы знать, есть ли завещание?- сказала вдова Мартин.- Я знаю, что Пратт должен подумать обо мне, и не думаю, чтобы он помер, не позаботившись о своей двоюродной сестре Джени и ее вдовстве.

   - Опасаюсь этого, сударыня, опасаюсь! Я никогда не слыхал о завещании. Доктор сомневается, чтобы Пратт имел мужество написать акт, где бы шло дело о его смерти. Мария тоже никогда не слыхала о завещании, и я не знаю, к кому еще обратиться. Но должен сказать, что пастор Уитль думает, что есть завещание.

   - Завещание должно быть непременно.- сказал пастор.- Я говорил ему о нуждах церкви, и он обещал не забыть о нас.

   - Пратт вам обещал что-нибудь?- робко спросил Иов.

   - Может быть,- отвечал уклончиво пастор Уитль.- Человек может обещать косвенно столь же хорошо, как и прямо.

   - Может быть,- отвечал Иов Пратт.

   - Я бы хотел,- сказал пастор,- чтобы поискали опять, нет ли завещания.

   - Я согласен на все,- сказал Иов Пратт, которого уверенность и мужество с каждою минутою возрастали.- Я соглашаюсь на все и желал бы только знать, к кому мне должно обратиться?

   - Кто-нибудь из присутствующих слышал ли о том, что умерший оставил завещание?- спросил, возвышая голос, пастор Уитль.

   Глубокая тишина последовала за этим вопросом.

   - Не будет ли лучше предложить вопрос каждому близкому родственнику,- прибавил пастор.- Господин Иов Пратт, вы никогда не слыхали о завещании?

   - Никогда. Были минуты, в которые я думал, что Пратт хотел делать свое завещание, но полагаю, что он переменил свое намерение.

   - А вы, госпожа Томас?- сказал он, обращаясь к сестре.- Я предлагаю вам тот же вопрос.

   - Я несколько раз говорила об этом с братом,- отвечала эта родственница, - но он никогда не давал мне удовлетворительного ответа.

   - Вы никогда не слыхали, Мария, о завещании, сделанном вашим дядею?

   Мария покачала головой, но не улыбнулась, потому что эта сцена была для нее отвратительна.

   - Итак,- прибавил пастор Уитль,- никто не слыхал о бумаге, оставленной Праттом, чтобы открыть ее после смерти?

   - Бумагу!- вскричала Мария.- Да, я слышала: он говорил о бумаге! Я думала, что вы говорите о завещании.

   - Завещание обыкновенно пишется на бумаге, госпожа Мария! Бумага у вас?

   - Дядюшка отдал мне бумагу и приказал мне беречь ее до возвращения Росвеля Гарнера.

   Девушка покраснела и, казалось, говорила нехотя.

   - Так как я должна была отдать эту бумагу Росвелю, то думала, что она касается только его. Дядюшка говорил мне о ней даже в самый день своей смерти.

   - Без всякого сомнения, это - завещание!- вскричал пастор Уитль с радостью.- Не думаете ли вы, Мария, что это должно быть завещанием Пратта?

   Мария об этом ничего не думала. Она знала, что ее дядя желал, чтобы она вышла за Росвеля, и думала, что бумага, адресованная к капитану, содержала подтверждение этого желания.

   Мария встала, пошла в свою комнату и тотчас же принесла пакет. Иов Пратт и пастор Уитль хотели его распечатать, и первый с удивительным проворством успел овладеть им. Эти бумаги были сложены, как деловые, плотно запечатаны и адресованы на имя Росвеля Гарнера, капитана шхуны "Морской Лев".

   Иов громко прочел адрес. Однако, он хотел хладнокровно распечатать пакет, как будто бы тот был адресован ему самому.

   Госпожа Мартин, госпожа Томас, Уитль хотели принять участие в этом, и потому все подошли к нему. Обе женщины бросились к пакету, как будто хотели разорвать его.

   - Это письмо адресовано мне,- сказал громко Росвель,- и я один имею право открыть его. Странно видеть, что те, которым не адресовано письмо, хотят его распечатать.

   - Но оно от Пратта!- вскричала вдова Мартин.- И может содержать его завещание!

   - В подобном случае, смею думать, я имею какое-нибудь право,- сказал Иов Пратт.

   - Конечно!- сказала госпожа Томас.- Братья, сестры и даже двоюродные братья должны иметь преимущество перед посторонним. Мы, брат и сестра Пратта, здесь и должны иметь право прочитывать все его письма.

   Росвель протянул руку и устремил на Иова Пратта взгляд, который заставил того укротить свое нетерпение.

   - Есть закон, налагающий наказание на тех, которые распечатывают чужие письма,- сказал Росвель,- и я обращусь к этому закону, если кто-нибудь осмелится распечатать мое письмо.

   Иов Пратт отдал Росвелю письмо.

   Гарнер открыл пакет. Потом он развернул акт, написанный на большом листе и скрепленный подписями многих свидетелей.

   - Это оно, это оно!- воскликнул Бетинг Джой.

   - Ты его знаешь, Джой?- сказала вдова.- Братец Иов, этот человек может служить важным свидетелем.

   - Знаю ли я его, сударыня? Я видел, как Пратт писал эту бумагу.

   - Он видел, как Пратт писал ее! Братец Иов, этого недостаточно, чтобы подтвердить завещание, если оно сделано в пользу Марии и Гарнера?

   - Увидим, увидим! Итак, Джой, ты был свидетелем, когда Пратт писал эту бумагу или, скорее, свое завещание?

   - Да, я был свидетелем.

   Росвель два раза прочел акт, потом передал его в руки Марии. Молодая девушка прочла его в свою очередь.

   - Ах, Росвель!- сказала она тихо.- Не читайте его теперь.

   - Отчего же не прочесть его теперь?- сказала вдова Мартин.- Мне кажется, что теперь-то и время его читать. Если я лишена наследства, то хочу знать это.

   - Читайте завещание, капитан Гарнер!- сказал решительным тоном Иов Пратт.- Желательно было бы знать, кто назначен исполнителем? Друзья, не замолчите ли вы на минуту?

   - "Я, Пратт, из города Сютгольда, графства Сюффолькского, штата Нью-Йорк, объявляю, будучи слаб телом, но в здравом уме, что это есть мое завещание, - среди мертвой тишины читал Росвель.

   Я оставляю моей племяннице Марии Пратт, единственной дочери моего покойного брата Израиля Пратта, все мое имение, какое бы оно ни было и в чем бы оно ни заключалось, в вечное и потомственное ее владение.

   Я позволяю моему брату, Иову Пратту, выбрать лошадь из всех моих лошадей, которые после меня останутся, в награду за несчастье, случившееся с его лошадью, когда я ею пользовался.

   Я оставляю моей сестре Джени Томас большое зеркало, висящее в моей спальне на восточной стороне дома, которое некогда принадлежало нашей матушке.

   Я оставляю вдове Катерине Мартин, моей двоюродной сестре, большую подушку, находящуюся в означенной восточной комнате, подушку, которой она так много удивлялась.

   Я оставляю моей племяннице Марии Пратт, единственной дочери моего покойного брата Израиля Пратта, все мое имение, которым владею, и на которое имею право, включая сюда деньги, корабли, земледельческие орудия, мебель, платья и все предметы владения.

   Я назначаю Росвеля Гарнера единственным исполнителем моей последней воли.

   Я советую моей племяннице Марии Пратт выйти замуж за Росвеля Гарнера, но не ставлю никакого условия для этого, позволяя моей усыновленной дочери быть свободной делать, что она сочтет за лучшее.

   На другой день Росвель женился на Марии.

   Отремонтированный "Морской Лев" сделал второе путешествие под начальством Газара и привез жир и кожи, оставленные на острове.

   Росвель Гарнер не забыл своего друга Стимсона и поручил ему начальство над судном, плававшим между Нью-Йорком и Сюггольдом.