Купер Джеймс Фенимор - Морские львы

авления острова. Росвель и весь его экипаж остался на палубе.

   В неделю законопатили много щелей, но когда хотели спустить шхуну на воду, то еще осталась одна довольно значительная, с которою трудно было предпринять далекое путешествие. Росвель упорно высказывал свое мнение о необходимости законопатить и эту течь.

   - В таком случае,- сказал Дагге,- нужно шхуну поставить на берег и приняться за работу. Но я вижу, что эта остановка вам не нравится и что вы думаете о Пратте и Ойстер-Понде! Я отнюдь не порицаю вас за это, Гарнер, и никогда не скажу ни одного слова против вас и вашего экипажа, если вы уедете нынче же после полудня.

   Был ли искренен Дагге в своих словах? Он хотел казаться справедливым и великодушным, а втайне старался оказывать давление на добры чувства Росвеля так же, как и на его самолюбие. Дагге еще занимала прибыль; он не отказывался от мысли получить свою часть из клада пиратов.

   Росвель хотя очень мало был расположен к тому, чтобы оставаться на этих островах, но согласился подождать, пока не убедится, что поврежденный корабль будет в состоянии отплыть. Это была новая недельная отсрочка.

   Когда законопатили течь, и шхуна стала на якоре, Дагге подошел к Росвелю и пожал ему руку.

   - Я обязан вам многим,- сказал он,- все виньярдцы узнают это, если мы когда-нибудь воротимся домой.

   - Я буду рад, если это сбудется, капитан Дагге,- сказал Росвель,- потому что, говоря правду, две недели, которые мы потеряли, и которые потеряем еще, прежде чем подымем паруса, произведут большую перемену в погоде.

   Дагге старался ободрить своего товарища, но Росвель был очень счастлив, когда через двадцать четыре часа виньярдская шхуна была готова. Гарнер думал, что надо было поднимать паруса, но Дагге возражал. Сначала он указывал на то, что не было никакого ветра, и когда Росвель предложил вывести обе шхуны из бухты, отвечал, что матросы устали и нуждаются в отдыхе. Но Росвель настоял на своем, и когда шхуны отплыли от берега, он чувствовал, что с плеч его свалилась большая тяжесть. Шлюпка тихо буксировала ойстер-пондскую шхуну и помогала ей выйти из губы. Когда шхуна проходила около виньярдской шхуны, Дагге был на палубе. Он пожелал доброго вечера товарищу, обещая последовать за ним утром.

   Тогда в уме молодого капитана явилась новая мысль. К чему послужит то, что он выведет свой корабль из льдов, если этот лед на другой день затрет корабль Дагге? Он решился опять войти в губу, чтобы еще раз попробовать уговорить Дагге.

   Гарнер нашел всех виньярдцев спящими. Даже сам Дагге не встал, чтобы встретить Росвеля. Было бесполезно спорить с ним. Побыв несколько минут с Дагге, Росвель воротился на свою палубу. Возвращаясь, он заметил, что лед делается все толще, и шлюпка шла к шхуне, ломая ледяную кору.

   Росвель сам начал опасаться того, чтобы его не затерло льдом до выхода из губы. К счастью, легкий ветерок подул с севера, и Гарнер успел вывести свою шхуну к такому месту, где этой опасности уже не было. Тогда он позволил своим людям отдохнуть, что для них было необходимо, и офицеры поочередно дежурили на палубе.

   За час до начала дня лейтенант вследствие полученного приказания разбудил Росвеля. Молодой капитан, выйдя на палубу, увидал, что ветра совсем не было, и было очень холодно.

   Лед пристал к снастям и бокам шхуны, хотя ночная тишина препятствовала морской пене брызгать на корабль, что было очень благоприятно для моряков. Росвель убедился, что ледяная кора, окружавшая его, была толщиною в треть метра. Это сильно его беспокоило, и он дождался с нетерпением дня, чтобы отдать себе отчет в положении Дагге.

   Лишь только рассвело, Гарнер увидал, что лед покрыл всю бухту. Дагге и его экипаж работали пилою. Вероятно, они спохватились еще до рассвета, потому что шхуна не поднимала якоря, хотя находилась от бухты на расстоянии кабельтова. Гарнер следил за действиями Дагге и его экипажа в зрительную трубу, а потом он вызвал свой экипаж на палубу. Повар получил приказание приготовить теплый завтрак. Поев, Росвель и Газар сели в две китоловные шлюпки и отплыли. Они остановились около борта шхуны, затертой льдом, привезя с собою большую часть своего экипажа.

   Может быть, к счастью Дагге подул ветер с севера, вследствие чего волны, гонимые этим ветром, скоро разорвали лед, и виньярдская шхуна могла около полудня соединиться с ойстер-пондской.

   Росвель обрадовался, возвратившись на свой корабль, и решил как можно скорее выйти из этого залива, потому что ночной опыт показал ему, что он слишком долго оставался на якоре. Дагге за ним следовал охотно.

  

  

   - Господин Газар,- сказал Росвель, оставляя палубу, чтобы итти отдохнуть,- поднимите полные паруса и отправляйтесь! Мы запоздали и должны торопиться. Позовите меня, если лед преградит дорогу.

   Газар посмотрел с завистью на своего капитана, идущего отдохнуть, так как и сам он нуждался в сне.

   Стимсон также находился на палубе.

   - Слушай!- кричал часовой. - Держись моря, спереди идет лед.

   - Лед здесь!- вскричал Газар.- Этого мы менее всего ожидали... Где лед, Смит?

   - Вот, сударь, ледяная равнина, которая так велика, что отрезала от нас виньярдского "Морского Льва".

   Газар с тревогой увидел лед. Он надеялся быть уже в открытом море. Ледяная равнина так вклинилась в проход, что закрыла все выходы для обеих шхун. Дагге плыл за Росвелем. Этот опытный моряк не видел никакой возможности плыть по ветру. Обе шхуны шли одна за другою и через полчаса вновь увидели северный берег земли, которую так недавно оставили. В это время взошла луна.

   Газар окликнул виньярдского "Льва" и спросил, что надо ему делать? Еще возможно было, следуя как можно ближе по ветру, обогнуть мыс и таким образом уйти от ледяных равнин. По крайней мере, при этом маневре оба корабля могли бы поворотить и нашли бы проход, который вывел бы их на несколько миль по ветру.

   - Капитан Гарнер на палубе?- спросил Дагге. В это время показался Росвель.

   - У нас, Гарнер, нет времени совещаться,- сказал Дагге.- Наша дорога перед нами. Надо итти по ней или остаться здесь, где мы теперь, пока ледяная равнина не подойдет ближе к нам. Я пойду вперед, а вы следуйте за мною.

   Росвелю было достаточно одного взгляда, чтобы понять свое положение.

   Оба корабля продолжали итти вперед. В одну минуту оба экипажа, сознавая опасность, высыпали на палубу, хотя никого не вызвали. Все молчали. Глаза всех были устремлены на предмет, видневшийся впереди их.

   Соседство с одной стороны утесов, тайное предчувствие, что далее будет другая ледяная равнина, возбудили всеобщее беспокойство. Оба капитана смотрели во все глаза. Начало холодеть. Два молодые матроса, которые получили приказание взлезть на мачты, заявили, что приближалась обширная равнина льда, которая раздавит обе шхуны, если они не успеют ее избежать. Это известие в одно время дошло до капитанов. Вследствие маневра, в котором Росвель показал гораздо более опытности, чем Дагге, обе шхуны через десять минут находились одна от другой почти уже на расстоянии мили.

   Гарнер сам влез на мачту и, благодаря довольно яркому свету луны и безоблачному небу, увидел лед, лежавший на западе на протяжении двух миль. Ночи были холодные. Лед образовался везде, где была вода. и молодой капитан думал, что обломки, оторванные волнами, соединяются вследствие холода. Росвель сошел с мачты, обледеневшей от ветра. Он позвал лейтенантов и стал советоваться с ними.

   - Мне кажется, капитан Гарнер,- сказал ему Газар,- что не из чего выбирать. Мы затерты льдом, и из него нам надо выбиваться до рассвета, а там может представиться удобный случай выбраться отсюда. Этим случаем мы постараемся воспользоваться, а если нет, тогда придется здесь зимовать.

   Газар говорил тихо и хладнокровно, но было видно, что он говорил обдуманно.

   - Вы позабыли, господин Газар, что может быть проход по направлению к западу, и что им мы сможем пройти до открытого моря. Капитан Дагге довольно далеко на западе, и мы, может быть, успеем последовать за ним. Зимовать здесь невозможно; на это есть тысяча причин, и в том числе выгоды нашего арматора. Мы идем быстро вдоль ледяной равнины, но мне кажется, что можно итти еще скорее; так ли вы думаете, господин Газар?

   - Это зависит от льда. На нашем носу несколько тонн льда.

   Когда замеченная вдали ледяная равнина подошла близко, и все ее рассмотрели, то убедились, что из нее не было выхода. Вдруг открылся канал, но когда вошли в него и поплыли на северо-запад, то оказалось, что этот канал оканчивался "мешком".

   Почти в то же самое время лед быстро охватил судно. Росвель тотчас же увидел, что ему нечего было делать. Он стянул все свои паруса, насколько это позволяло замерзшее полотно, поднял остроконечные якоря, которыми пользуются на льдах, и ввел свой корабль в род губы, где ему было безопаснее оставаться при столкновении ледяных полей.

   Дагге показал в это время всю энергию, на которую он был способен; он старался обогнуть все утесы и проплыть в свободное море, но обширные ледяные поля, блеск которых давно приметили на палубе другого корабля, вдруг закрыл ему дорогу. Дагге старался воротиться назад. Это было не так легко, как итти впереди ветра, и его шхуна была облеплена льдом более даже, нежели другая шхуна. Он должен был освободиться от всех больших тяжестей, и таким образом потерял дорогое время.

   Была полночь, и люди нуждались в отдыхе. Установили дежурство, и матросы получили позволение итти спать. Свет луны не был достаточно силен, и нельзя было решиться на какой-либо смелый шаг.

   Утром Росвель увидел опасное положение Дагге, а Дагге - опасность положения Росвеля. Корабли находились друг от друга почти на расстоянии одной мили, но положение виньярдского "Льва" было более критическим. Шхуна Дагге упиралась в ледяную равнину, но эта равнина сама подвергалась сильному давлению. Когда Росвель заметил положение Дагге, он решил помочь ему.

   В двадцать минут Росвель провел своих людей по льду; каждый человек нес топор или другой какой-нибудь инструмент, которым намеревался работать. Итти вперед было нетрудно, потому что поверхность ледяной равнины простиралась более чем на одну милю, и лед, образовавший ее, был очень толст и прочен.

   - Вода, находящаяся между льдом и утесами, занимает гораздо менее пространства, нежели я думал,- сказал Росвель своему товарищу Стимсону.- Она здесь не более ста метров ширины.

   - Правда, сударь! Уф! Когда идешь в таком холодном климате, как этот, то скоро чувствуешь одышку. Но, капитан Гарнер, эта шхуна будет разбита вдвое скорее, нежели мы можем дойти до нее. Посмотрите, сударь, ледяная равнина уже достигала утесов, увлекая шхуну, и это движение льда не остановится.

   Росвель не отвечал. Положение виньярдского "Льва" показалось ему более критическим, нежели он думал. Вдали от земли он не мог составить себе никакого понятия о той силе, с какою ледяная равнина ударялась об утесы, на которые ползли куски разбитого льда.

   Иногда лед ломался с треском, и движение ледяной равнины делалось гораздо сильнее; потом наступала минута затишья.

   - Посмотрите, сударь,- вскричал Стимсон,- виньярдская шхуна от одного толчка перескочила пространство в двадцать саженей! Быть возле утесов очень опасно, сударь!

   Все остановились. Они чувствовали, что были бессильны, и ужас, овладевший ими, сделал их неподвижными. Экипаж Росвеля видел, что виньярдская шхуна, находившаяся на расстоянии менее одного кабельтова, была возле утесов, и что первый же удар мог ее уничтожить. Но, к их удивлению, шхуна вместо того, чтоб быть разбитою льдом, поднялась вместе со льдом, который собрался под кораблем, и остановилась почти без повреждения на уступе утеса. Весь экипаж ее спасся. Судно было брошено на берег, в шести метрах над поверхностью воды, на утесы, неровности которых были выровнены волнами. Если лето будет благоприятно, и если дальнейшие повреждения шхуны на этом и остановятся, то можно будет спустить шхуну в море и возвратиться в Америку.

   Однако, ледяная равнина еще не остановилась, льдина шла за льдиной, лезла одна на другую, пока вдоль берега не образовалась ледяная стена,- стена, которую Росвель и его товарищи едва перелезли. Когда они добрались до несчастной шхуны, то она была буквально погребена в льдах. Мачты были сломаны, паруса разорваны, снасти разбрсаны.

   "Морской Лев" из Виньярда был не что иное, как разбитый корабль, из которого можно было сделать только небольшое судно, если его не придется сжечь вместо дров.

   Все это случилось в течение десяти минут.

   - Капитан Гарнер! Капитан Гарнер!- закричал Стимсон.- Нам лучше возвратиться на борт; наш собственный корабль в опасности: он очень быстро дрейфует к мысу и может достичь его прежде, нежели мы возвратимся.

   Стимсон не обманулся. Небольшое число матросов Дагге и он сам остались на палубе разбитого корабля, но все прочие отправились к мысу, к которому теперь направлялась ойстер-пондская шхуна. Расстояние было менее одного лье. Идя по уступу верхнего утеса, было легко дойти туда довольно скоро. Росвель так и сделал.

   Менее, чем через полчаса, Росвель и все сопровождавшие его достигли дома. Ойстер-пондская шхуна была от этого места менее, чем на полмили. К счастью, небольшой свободный от льда бассейн увеличился вместо того, чтобы закрыться, но из него уже невозможно было выйти: в ледяной равнине не было никакого выхода. Сначала Росвель считал свой корабль погибшим, но, осмотрев местность ближе, он надеялся, что его шхуна может обогнуть утесы.

   Положение моряков было безнадежно. В полдень в тени мерзла вода. Яркое солнце еще бросало свои лучи на ледяную равнину, но так косвенно, что едва можно было сносить холод. С вершины мыса виднелся один только лед, исключая той части бухты, куда не проникла еще большая ледяная равнина. К югу виднелись груды огромных гор, поставленных там, как башни, которые закрывали все выходы с этой стороны.

   Росвель боялся, что до наступления лета ему уже нельзя будет освободиться от этого льда. Правда, южный ветер мог произвести некоторые перемены и снять ледяную блокаду, но это с каждой минутой делалось более и более невероятным. Зима уже началась, а если лед образовался среди группы этих островов и вне этой группы, то на восемь месяцев надо было отказаться от всякой надежды.

   Стимсон дал прекрасный совет для борьбы с холодом, который, естественно, мог увеличиться. Он советовал перенести паруса разбитого корабля и сделать из них большие занавеси в деревянном доме, единственном убежище моряков; воспользоваться кожами тюленей, принадлежащими Дагге, чтобы законопатить изнутри стены этого дома; сберегать дровяной запас, который привезли с собою; ограничиться, если будет возможно, одним огнем; быть как можно опрятнее, что представляет самое лучшее средство против холода; принимать почти холодные ванны и для этого брать воду у самого входа в дом, а бочку, служащую ванною, поставить под шатер; чаще прибегать к упражнениям, чтобы тем сохранить в теле необходимую естественную теплоту.

   Гарнер успел ввести свою шхуну в безопасное место у берега, а из разбитого корабля Дагге вынули все запасы и предметы, которые в нем заключались.

   Два месяца прошли быстро. Моряки приняли все предосторожности, и дом доставлял более удобств, чем можно было думать. Дни уменьшились а ночи увеличились так, что солнце было видимо только несколько часов, в которые оно очень низко проходило над северным горизонтом. Холод все более и более увеличивался. Оттепелей не было, и термометр указывал несколько градусов ниже нуля.

   Люди обоих экипажей привыкли к климату и признавались, что они были бы в состоянии перенести еще больший холод.

   В эту часть года выпало гораздо больше снега, нежели после. Этот снег доставлял большие неудобства, потому что скоро образовал вокруг дома вал и завалил пространство, служившее местом прогулки для моряков. Они были вынуждены прорывать лопатами проходы, и это дало им работу, способствовавшую сохранению здоровья.

   Дагге не отказался от своего корабля, и не проходило дня, чтобы он его не посещал. Каждый день ему приходил на ум новый способ поднять весною паруса, хотя все слушавшие его были уверены в невозможности осуществить его планы.

   Росвеля сильно беспокоил вопрос о топливе. Уже истребили большую часть привезенных с собою дров. Как ни был значителен запас их, но его уже много израсходовали и, по сделанным вычислениям, его оставалось только на половину того времени, которое приходилось провести на острове. Без топлива смерть была неизбежна.

   Стимсон несколько раз давал по этому поводу советы:

   - Ну, сударь, вы, без сомнения, знаете, что нам остается делать. Без теплого кушанья люди не могут жить, как и вовсе без пищи. Если у виньярдской шхуны нет запаса дров, то нам надо сделать запас для топки из нее самой.

   Росвель несколько времени смотрел на Стимсона. Он одобрял эту мысль, предложенную ему во второй раз.

   - Без сомнения,- сказал он,- но будет не легко уговорить на это капитана Дагге.

   - Если он останется два или три дня без теплого кофе,- отвечал, качая головою, Стимсон,- то будет счастлив согласиться на это. В подобном климате естественно жечь все, что может гореть.

   - Я поговорю об этом с капитаном Дагге.

   Росвель сделал это, но виньярдский экипаж принял это предложение за обиду. Никогда не было столь сильного спора между обоими капитанами, как в то время, когда Росвель предложил Дагге нарубить дров из остатка его разбитого корабля.

   - Человека, который наложит топор или пилу на мой несчастный корабль, я сочту за личного врага,- сказал Дагге.

   - Я был бы рад, капитан Дагге,- сказал Росвель, помолчав немного,- если бы мы были в состоянии провести зиму под такою широтою, не сжегши от обоих кораблей почти все, что необходимо оставить для спасения нашей жизни. Наверное, лучше будет начать с того судна, который может быть менее полезен нам.

   - Пока я в силах, я буду противиться сожжению моего корабля.

   Росвель порицал это упрямство, но думал, что самая жестокость зимы восторжествует над ним.

   - Холод увеличивается все более и более,- говорил через несколько дней Симсон Росвелю.- Я встал нынче утром, когда еще все спали, и если бы на мне не было колпака и кожаного одеяла, то я не мог бы выдержать холода. Если такая погода продолжится, то одной жаровни будет недостаточно, и их надо будет ставить в спальне две.

   - Откуда мы возьмем дров, если капитан Дагге не отдаст нам своего корабля? Мы умрем задолго до начала лета.

   Наступил октябрь, соответствующий апрелю северного полушария. В умеренном климате - это весна. Но совсем не то было на тюленьей земле. Зима прошла только наполовину, и суровость холода оставалась та же.

   Выпало такое большое количество снега, что покрыло дорожки и прекратило сообщение между разбитым кораблем и домом. Ветер был силен, холод увеличивался и сделался пронизывающим. Термометр то поднимался выше нуля, то падал ниже. В сентябре и октября было много ретелей, принесших с собою всю суровость зимы.

   Огромные сосульки свисали с кровли дома.

   Росвель принужден был срубить концы мачт своей шхуны, чтобы достать дров, без которых его экипаж умер бы от холода. Место, где находилась ойстер-пондская шхуна, можно было узнать только по высокой снеговой горе. Почти все части шхуны, бывшие вне воды, доски, палуба были разобраны по частям и перенесены в дом на топку печи.

   Дагге, который переселился с экипажем на разбитую шхуну, принужден был сделать то же. Большая часть его судна исчезла в чулане; но этим не ограничились. Разрушение корабля только увеличило его упорство. Он прицепился к его несчастным развалинам, как к своей последней надежде. Этот корабль, говорил он, принадлежал ему и его экипажу, тогда как другой корабль принадлежал ойстер-пондским морякам. Каждый имеет право только на то, что принадлежит ему.

   Дрова истощались. Росвель старался заменить их жиром, а оставшееся дерево перенес в кухню и умудрился таким образом варить еду.

   Как-то Маси, первый морской офицер Дагге, пришел в сопровождении одного матроса в дом с предложением, чтобы оба экипажа заняли поврежденный корабль, а дом разобрали бы на топливо.

   Но предложение Дагге было неисполнимо. На его корабле было очень мало места, и притом туда надо было перенести много вещей, необходимых для защиты от холода. Это было очень трудно и потому это предложение было отвергнуто.

   Маси провел ночь с ойстер-пондцами и оставил дом на другой день утром после завтрака, зная, что Дагге только и дожидался его возвращения с отрицательным ответом, чтобы начать окончательную ломку корабля. Через два дня была оттепель, происшедшая от лучей полуденного солнца, отчего лед в следующую ночь сделался крепче. Росвель и Стимсон отправились отдать визит, сделанный Маси, с целью испытать последнее средство убедить Дагге покинуть разбитый корабль и перейти жить в дом. Когда они достигли половины дороги, то нашли твердое, замерзшее, безжизненное тело матроса. Через четверть мили найден был в таком же состоянии Маси. Оба упали на дороге и замерзли от холода. Гарнер не без труда дошел до разбитого корабля и сообщил, что видел. Это известие не изменило образа мыслей Дагге. Он начал жечь свой корабль, потому что у него не было дров, и объявил Росвелю, что будет жечь корабль, но так, чтоб из остатков его можно было весною выстроить маленький корабль. Покинуть же шхуну он отказался.

   В некоторых отношениях поврежденный корабль как жилище представлял даже выход. В нем было более места для движения; ледяные пещеры, образованные глыбами льда возле корабля, были пространны и защищали от ветра, который был всего опаснее. Без сомнения, этот ветер был причиною смерти Маси и его товарища.

   С приближением весны ветры делались сильнее.

   Прошел целый месяц со времени посещения Росвеля, и в течение этого месяца не было никакого сообщения между домом и поврежденным кораблем. Наступил сентябрь, соответствующий нашему марту; погода была ужасна.

   В октябре, после одного из самых лучших полдней, какого не видали в течение многих месяцев, Росвель и Стимсон стали работать на террасе, которая была свободна от снега и льда. Ночь обещала быть холодною, но не была еще настолько сурова, чтобы принудить Росвеля и Стимсона искать убежища.

   - Надо бы,- сказал Росвель,- узнать, что сделалось с виньярдцами. Мы целый месяц не имеем о них никаких известий.

   - Разлука - самая печальная вещь, капитан Росвель,- отвечал Стимсон,- и каждый час делает ее печальнее. Подумайте-ка о том, как было бы хорошо, если бы они были с нами.

   Несмотря на увеличившийся холод, Росвель остался на террасе даже тогда, когда Стимсон ушел в дом. Была дивная полярная ночь. Звезды горели в глубине темного безоблачного неба.

  

  

   Стимсон беспокоился при мысли, что его капитан остался снаружи, и вышел его отыскивать.

   - Вы хорошо переносите холод, капитан Гарнер,- сказал Стимсон,- но вы, может быть, сделали бы лучше, если бы вошли в дом.

   - Мне не холодно, Стимсон,- отвечал Росвель.- Но послушай, не слышится ли тебе голос со стороны разбитого корабля?

   - Теперь очень поздно,- сказал Стимсон,- и едва ли кто-нибудь из виньярдцев еще остается на ногах. К тому же так холодно, что все должны лежать.

   - Не понимаю и не нахожу, чтобы было так холодно. Ветер, кажется, повернул к северо-востоку. Будет мороз. Послушай, вот опять кричат!

   Среди ночи слышался голос: "Помогите!" Этот крик имел что-то жалкое, как стон умирающего. Росвель почувствовал, что вся кровь его прилила к сердцу.

   - Ты слышал?

   - Слышал, сударь! Это голос негра Джона, повара капитана Дагге.

   - Ты так думаешь, Стимсон? У него хорошие легкие, и, может быть, ему велели звать на помощь.

   - У нас еще довольно припасов; но они, может быть, потушили огонь и не могут опять зажечь его.

   Последнее мнение показалось Росвелю самым вероятным. Лишь только он уверился в том, что звали на помощь, то решил тотчас же отправиться к разбитому кораблю, несмотря на поздний час и сильный холод.

   Росвель взял с собою только одного Стимсона, захватив все, что было нужно, а также и заряженный пистолет для подачи сигнала, если это понадобится.

   Гарнер сознавал, что, отправляясь на помощь виньярдцам, он подвергает себя большой опасности.

   - Мне кажется, что мы не доберемся до разбитого корабля: делается все холоднее и холоднее,- сказал Стимсон.

   Но они продолжали итти. Росвель слышал еще раз крик, но объяснить причину этого крика было довольно трудно. Казалось, что он шел не оттуда, где находился корабль.

   - Этот крик,- сказал Стимсон,- совершенно не со стороны моря. Я так уверен в этом, что советую переменить немного дорогу и посмотреть, не находится ли в опасности идущий к нам виньярдец?

   Росвель согласился, потому что думал то же самое, хотя он и не предполагал, чтобы для исполнения какого-либо поручения при подобных обстоятельствах выбрали негра.

   - Я думаю,- сказал он,- что капитан Дагге скорее пришел бы сам или поручил бы это кому-нибудь из своих офицеров, вместо того, чтобы посылать негра на такой мороз.

   - Мы еще не уверены, сударь, что именно негр. Страдание извлекает одинаковые звуки из горла и белого и негра. Подойдемте к горам, сударь! Я вижу, там что-то чернеет на снегу.

   Росвель заметил тот же предмет, и смельчаки ближе подошли к этому месту.

   - Ты прав, Стимсон!- сказал Гарнер.- Это повар! Бедняжка дошел до половины дороги между кораблем и домом.

   - Он еще жив, сударь! Последний крик был минут десять назад. Помогите мне повернуть его, и мы нальем ему в горло водки. Это оживит его.

   Росвель исполнил желание Стимсона, потом выстрелил из пистолета, чтобы уведомить людей, оставшихся в доме. Негр еще не умер, но находился в таком состоянии, что достаточно было нескольких минут для его смерти. Растирание, произведенное Росвелем и Стимсоном, возымело свое действие. Глоток водки, наверное, спас бедного малого. Пока помогали, Гарнер нашел возле него кусок мерзлой сырой свинины. По этой находке моряки поняли, что у экипажа разбитой шхуны не было огня.

   Они были так заняты попечениями о бедном поваре, что люди из экипажа пришли, казалось, гораздо скорее, чем это можно было ожидать. Они были приведены Газаром и принесли фонарь, над которым был укреплен глиняный сосуд с кофе. Теплое питье произвело прекрасное действие на негра. После одного или двух глотков негр начал оживать.

   Теплый кофе был ему очень полезен, и каждый его глоток возвращал ему жизнь. Когда его привели в дом, он уже мог говорить. Гарнер и Стимсон возвратились в дом вместе с ним и могли слышать рассказ негра.

   Он рассказал, что в течение протекшего ужасного месяца Дагге принуждал свой экипаж делать много работы. Он очень беспокоился насчет топки и дал самое строгое приказание беречь дрова. За поддержанием огня не следили, как следовало бы. Огонь потух. В золе не было и искорки, а трут вышел весь. Это было самое большое несчастие, которое только могло в это время случиться с виньярдцами. Целый день провели в бесполезных усилиях, чтобы добыть огня. На вторую ночь водка, которую еще не пили, обратилась в кусок льда. Многие из экипажа начали жаловаться нв отмороженные уши, носы, ноги и другие конечности, и скоро все были принуждены скрыться в постели. В течение нескольких часов послали трех людей в дом, чтобы запастись огнем или средствами зажечь его, также и за другими предметами, бывшими необходимыми для спасения виньярдцев. Повар был последним из посланных. Он прошел мимо своих товарищей. Все они лежали на снегу мертвыми, по крайней мере, ему казалось так, потому что ни один из них не подавал признаков жизни. При виде этого ужасного зрелища негр стал звать на помощь. Он продолжал звать, пока сам, оледенев от холода и страха, не упал на снег.

   Росвель немедленно снова отправился к виньярдцам. Его сопровождали один из его офицеров, матрос и Стимсон.

   Холод был так силен, что Росвель был готов возвратиться назад. Но мысль о положении, в котором находился Дагге, заставила его продолжать дорогу.

   На месте, указанном негром, нашли одного из лучших людей экипажа Дагге. Он был мертв, а труп его был тверд, как кусок дерева.

   Моряки не теряли времени в пустых совещаниях над трупом этого человека, которого любили все ойстер-пондцы. Через двадцать минут нашли другое тело; оба трупа находились на дороге между домом и разбитым кораблем.

   Росвель остановился только на минуту, чтобы внимательно взглянуть на труп, и спешил далее к разбитому кораблю. Через десять минут они находились уже в ледяных пещерах, вошли в каюту и прежде всего начали разводить огонь. В чулане было запасено много дров, и было очевидно, что многие старались добыть огня. Холод жестоко проникал под платье. Стимсон первый вошел в чулан, другие следовали за ним, неся факелы, полотно, напитанное жиром, и немного приготовленной бумаги. В каюте сделалось гораздо теплее, однако, когда Росвель посмотрел на термометр, то увидал, что вся ртуть была в шарике.

   Гарнер осмотрел каюту. Из виньярдского экипажа виднелись только трое, хотя можно было думать, что многие были закрыты кучею одежд. Один был так близко около факела, что свет падал на его лицо.

   Этот человек сидел. Его неморгающие глаза были открыты и устремлены на пришельцев; губы были раскрыты, и Росвель сначала ждал, что он заговорит; но неподвижные черты, одеревеневшие мускулы моряка и странное выражение его взгляда скоро раскрыли истину. Он был мертв. Трясясь как от холода, так и от страха, молодой капитан повернулся к Стимсону, чтоб посмотреть, успел ли он развести огонь.

   Стимсон положил на дрова побольше полотна, напитанного жиром, и поставил в середину лампу. Этот опыт удался. Мало-по-малу дерево, находившееся на очаге, начало отходить; стало показываться пламя, К счастью, нашли меха и раздули огонь.

   Каюта была так мала, так узка и так загромождена, что почти тотчас же заметили перемену атмосферы. Посмотрев на термометр, Росвель увидел, что ртуть значительно расширилась и уже поднялась из шарика вверх по трубочке.

   В этуто минуту с одной из постелей послышался слабый голос.

   - Гарнер,- говорил этот голос,- если вы имеете жалость к человеческому существу, находящемуся в страшном положении, так дайте мне глоток кофе, чтоб согреться. Ах! Как приятен его запах, и как он должен быть хорош для желудка! Я три дня ничего не ел.

   Это был Дагге.

   Росвель поспешил к нему на помощь. К счастью, был горячий кофе. Дагге дали два или три глотка этой жидкости, и его голос тотчас же сделался белее бодрым.

   - Мне очень плохо, Гарнер,- сказал капитан Дагге,- и я боюсь, что мы все здесь находимся в одинаковом положении. Я боролся с холодом, но мне пришлось уступить.

   - Сколько осталось ваших людей, Дагге? Скажите нам, где мы найдем их?

   - Я думаю, Росвель, что им больше ничего не нужно. Второй офицер и два матроса сидели в каюте, когда я бросился на постель, и думаю, что они умерли. Я уговаривал их также лечь, но сон уже овладел ими.

   - В каюте трое, которые не нуждаются в помощи, потому что замерзли. Но должны же быть еще!.. Я вижу еще двух на постелях. Что ты скажешь об этом малом, Стимсон?

   - Он на волосок от смерти.

   Это был молодой человек, по имени Лев, один из самых красивых и самых сильных людей экипажа. Осматривая его, нашли, что ни одна часть его тела еще не замерзла совершенно, хотя кровообращение было готово остановиться, и довольно было одного часа подобного холода, чтобы он был мертв. Осматривая Дагге, Росвель ужаснулся от сделанного им открытия: ноги, голени, руки несчастного виньярдского капитана были столь же тверды, как льдины. Росвель тотчас же послал за снегом, чтобы оттереть больных. Мертвых вынесли из каюты и положили на лед.

   Экипаж "Морского Льва" из Виньярда состоял из пятнадцати матросов,- одним меньше, чем на другой шхуне. Четверо из них умерли на дороге между разбитым кораблем и домом; трех нашли в каюте и еще двух вытащили мертвыми. Только еще о трех человеках из экипажа ничего не было известно. Когда спросили у Льва, что с ними сделалось, то он сказал, что один из трех замерз в пещерах несколько дней назад, а двое остальных отправились в дом во время последней метели, не будучи в состоянии сносить холод на разбитом корабле. А так как эти двое не приходили еще в дом, когда Росвель вышел из него, то нельзя было сомневаться в их смерти. Итак, из пятнадцати человек, отплывших из Виньярда, осталось только трое; на двоих можно было смотреть как на находившихся при смерти. Лев был один из всего экипажа, который был сравнительно в добром здоровье.

  

  

   Когда вынесли больных из каюты, а тело Дагге было обложено льдом, Росвель посмотрел на термометр. Ртуть поднялась на двадцать градусов выше нуля. Это уже была жара по сравнению с тою температурою, которая стояла раньше. Вышедшие люди скоро возвратились и объявили, что погода очень улучшилась. Через час термометр, находившийся снаружи, показывал два градуса выше нуля. Моряки сняли шкуры и погасили огонь, разведенный с таким трудом.

   Когда встали утром, погода еще больше изменилась. Сильный ветер пригнал дождь. Стояла оттепель. В этой стране перемена погоды приходит всегда очень быстро; от зимы к весне переход бывает столь же внезапен, как и от осени к зиме. Впрочем, эти два времени года почти не существуют в южных морях; обыкновенно зима переходит прямо в лето,- такое лето, какое только может быть там.

   Несмотря на благоприятную перемену погоды, Росвель был убежден, что лето еще не наступает. Только через несколько недель мог исчезнуть лед. В одном отношении люди, оставшиеся еще в живых, выиграли от несчастья с Дагге: запасы обоих кораблей могли теперь служить одному.

   Между тем снег, находившийся на горах, скоро начал таять и сбегать потоками в долину и, падая с различных высот, образовывать целые водопады. Весь снег, находившийся на утесах, исчез, и ледяные обломки быстро начали уменьшаться в размерах. Сначала Росвель боялся за разбитый корабль, думая, что его снесет водою в море. Вскоре явилось опасение, что он будет разбит огромными ледяными глыбами, среди которых он находился. Росвель решил перенести Дагге в дом, но, увидев потоки воды, стекающей с утесов, отказался от этой мысли, как неисполнимой.

   Северо-восточный ветер, дождь и оттепель овладели всем островом. Когда вынесли термометр на воздух, то он показывал шестьдесят два градуса {Здесь градусы указаны по термометру Фаренгейта. По Фаренгейту точка кипения воды отмечается не 100 градусами, как по Цельсию, и не 80, как по Реомюру, а 212, а точка замерзания воды, отмечаемая на градусниках Реомюра и Цельсия нулем, на термометре Фаренгейта отмечается 32 градусами. Термометр Фаренгейта употребляется в Англии и Сев. Америке. (Прим. ред.)}, и моряки сняли вторые рубашки и самые тяжелые платья. Снег почти совершенно исчез. Лед таял. Дом был цел, и кругом его уже не было снега.

   Росвель, поручив разбитый корабль надзору своего второго офицера, отправился на мыс. Лев, молодой моряк, которого Росвель спас от смерти, сопровождал его, выпросив у него разрешения вступить в ойстер-пондский экипаж. Оба пришли в дом до наступления ночи и нашли Газара и его товарищей в тревоге за судьбу ушедших.

   На другой день после завтрака Гарнер дошел до губы, чтобы видеть состояние своего собственного корабля или, скорее, того, что от него осталось. На нем лежала большая куча снега, и он дал приказание некоторым из своих людей очистить его. Около полудня весь этот снег исчез.

   Лишь только освободили корабль от снега, Росвель велел вынуть из него все, в нем находящееся, остатки груза, бочки с водою и замерзшие припасы. Так как лед наполнял все дно шхуны и был в несколько футов толщиною, то сочли благоразумным прибегнут к очистке и здесь. Облегченный корабль поднялся на четыре дюйма.

   В этот вечер Росвель составил совет из своих офицеров и старейших матросов. Надо было решить, оставить ли остров на шлюпках, или, сделав некоторые исправления в остове корабля и восстановив палубу, воспользоваться этим исправленным кораблем для возвращения на север.

   Поспорив, пришли к решению, что благоразумие советует провести еще месяц на острове, и это время посвятить исправлению шхуны.

   В продолжение трех недель проделали огромную работу. Дагге перевезли в дом в ручной тележке и ухаживали за ним, как только могли.

   Росвель не имел намерения довести шхуну до прежнего состояния. Он решил только немного поправить ее надводную часть и восстановить палубу.

   К счастью, трюмовая часть виньярдского "Льва" была все еще цела; доски его были очень полезны и помогли исправить корму шхуны. Но оставалась еще палуба и вся носовая часть. Воспользовались материалами различных частей обоих кораблей и успели починить палубу довольно прочно. Почти бесполезно говорить, что снег, лежавший по прибрежным утесам, скоро растаял. Все пещеры исчезли еще в первую неделю оттепели. Наконец, начали показываться тюлени, что считалось хорошим признаком.

   Дальняя часть берега была уже покрыта этими животными. Увы! Этот вид уже не возбуждал более алчности в сердцах охотников за тюленями. Они думали не о прибыли, а о своем спасении.

   Это вторичное появление тюленей произвело на Дагге большое впечатление.

   - Как жалко, Гарнер, - говорил он,- что у нас нет готового корабля, чтобы принять другой груз; в это время года можно бы наполнить огромный корабль.

   - Груз у нас гораздо значительнее, нежели мы можем вынести. Нам надо оставить половину всех наших кож и жира. Трюм шхуны очень узок для помещения всего нашего груза. Балласт корабля я сделаю из воды и провизии, а остальное место наполню самыми лучшими из наших кож: все же другое придется бросить.

   - Зачем же бросать? Оставьте здесь одного или двух человек из вашего экипажа, чтобы стеречь его, и после своего возвращения пошлите за ним корабль. Оставьте меня здесь, Гарнер, я готов остаться!

   Росвель несколько раз разговаривал с Дагге, не скрывая от него его положения. Дагге, наконец, сознал и сам близость угрожающей ему смерти.

   Два или три раза возвращался холод. В конце третьей недели порыв южного ветра принес снег и лед. Буря началась утром, до восхода солнца. Дни тогда были уже длинными. Все пространство, находившееся вокруг дома, было завалено кучами снега. Вся работа была брошена. Опасались, что эта буря может довести до печальной необходимости сжечь еще часть почти уже конченной шхуны, чтобы не умереть от холода.

   Испробовали все: зажгли большое число ламп, свет которых напоминал огромные факелы из старого полотна и жира морских слонов.

   Дагге умер. Перед смертью он был откровенен с Росвелем.

   - Да, я слишком любил деньги!- сказал он Росвелю.- Для нас обоих было бы лучше довольствоваться малым, которое мы имели; теперь мы должны лишиться всего.

  

  

   - Я не вижу никакой перемены, господин Газар,- сказал Росвель,- холод только усиливается.

   Посоветовались и решили, что, поужинав, лягут, закрывшись шкурами и одеялами. Таким образом провели тридцать шесть часов, сохраняя животную теплоту и противясь холоду.

   Гарнер не знал, сколько он спал в этот раз. Когда он проснулся, то увидел зажженный в доме факел и услыхал, что кто-то ворочается в чулане. Тогда его мысли перенеслись на него самого и на состояние его тела. Желая потереть ногу ладонью, он нашел, что она почти не чувствительна.

   Росвель сначала испугался и стал сильно тереть ногу, пока не почувствовал, что кровеобращение возобновилось. Страх Росвеля был так силен, что он не обращал никакого внимания на человека, находившегося в чулане, пока тот не стал возле его постели, держа в руках чугунный горшок. Это был Стимсон.

   - Вот теплый кофе, капитан Гарнер,- сказал старик.- Ветер переменился, и пошел дождь. Теперь я думаю, что настанет настоящее лето, по крайней мере, какое оно может быть здесь.

   Росвель сделал несколько глотков горячего кофе и тотчас же почувствовал его благотворное влияние.

   Он отослал Стимсона к другим постелям. Скоро теплый кофе и растирание подняли всех. Стимсон развел огонь, и в этот раз истребили все дерево, оставшееся в доме, и скоро в комнате стало тепло. Старик роздал кофе, все согрелись и вскоре были на ногах. Было уже не очень холодно, термометр поднялся на двадцать шесть градусов выше нуля, а огонь, разведенный в кухне, и перемена ветра подняли ртуть до сорока шести градусов.

   На следующий день дождик перестал, и лето, казалось, возвратилось.

   Так как снег исчез, все пришли в движение; ни один человек не желал еще раз испытать холод. Росвель думал, что суровость холода, который вынесли, более не возвратится, и что это было последнее усилие зимы. Стимсон думал так же. Подняли паруса, закрывавшие внешние части дома, и перенесли на палубу шхуны вещи, которые хотели увезти. Молодой капитан полез на самую высокую гору, но остановился, не пройдя и половины дороги до вершины.

   Он увидел, что последний ливень уничтожил весь лед и унес всех мертвых в море. Утесы были голы, как будто на них никогда не была нога человека.

   Но самым важным было состоян