Купер Джеймс Фенимор - Два адмирала

е до конца выпустили наш кабельтов!

   - Я заговорю с ним, герцог, если вы думаете, что это может быть полезно? - сказал Вичерли вопросительным тоном.

   - Галлейго, - прервал его сэр Джервез, - какой олух приготовил этот кабельтов? Он неверно привязан к рыму.

   - Да, да, сэр они ужасные олухи, эти каменщики; они столько же знают о кораблях, сколько корабли о них. Но вот молодой сэр Вичерли Вичекомб пришел с вами повидаться, это племянник того баронета.

   - Сэр Вичерли, вы весьма приятный гость! Боулдеро бедное место для человека ваших достоинств; но каково оно ни есть - оно все к вашим услугам! Как, Галлейго, имя этого господина?

   - Молодой сэр Вичерли Вичекомб, - старый ведь ускользнул от нас в ту ночь, когда мы стояли на якоре в его поместье.

   - Надеюсь, сэр Джервез, вы не совсем забыли меня, иначе я был бы слишком несчастлив. Вы, верно, помните также моего бедного дядю, который умер от апоплексического удара в вашем присутствии!

   - Nullius, nulla, nullum. Это добрая латынь, не так ли, герцог? Nullius, nullius, nullius. Моя память, господа, превосходна; именительный падеж penna, родительный pennae, и так далее.

   - Ну, если вы помните это, отчего же вы не можете припомнить вашего старого друга, адмирала Блю?

   - Адмирала синего флага! Я помню много таких адмиралов. Кажется, и меня давно бы следовало сделать адмиралом синего флага, герцог; потому что я очень давно уже служу в чине контр-адмирала.

   - Вы были однажды адмиралом синего флага, а этого, кажется, довольно, - прервал его Галлейго. - Притом же минут пять тому назад вы знали свое звание не хуже секретаря адмиралтейства. Он всегда таков, господа: вертит, вертит бедную мысль, пока не может отличить одного конца от другого.

   - Это нередко бывает с людьми очень старыми, - заметил герцог. - Они иногда припоминают самые ничтожные обстоятельства своей юности, между тем как вся позднейшая их жизнь становится для них совершенно чуждой. Я то же самое заметил и в нашем почтенном друге, но, кажется, не трудно будет пробудить в нем воспоминание об адмирале Блюуатере, даже о вас, Вичерли. Позволь мне попытаться, Галлейго.

   - Хорошо, лорд Джоффрей, - так содержатель всегда называл бывшего мичмана, - вы лучше всякого другого из нас можете управлять им, как быстрой лодкой; а я воспользуюсь случаем осмотреть нашего старого лейтенанта и посмотреть, какого рода суда он спустил на воду для будущего плавания.

   - Сэр Джервез, - сказал герцог, наклоняясь над его стулом, - вот сэр Зичерли Вичекомб, который однажды короткое время служил у вас лейтенантом: это было на "Плантагенете". Я уверен, что вы помните "Плантагенет", мой дорогой сэр?

   - Плантагенетов? Конечно, герцог; я читал всю их историю, когда еще был мальчиком, Эдуардов, Генрихов и Ричардов. - При последнем имени он остановился; мускулы его лица пришли в движение, ибо память его задела за струну, которая все еще звучала в нем. Но прикосновение было слишком слабо и потому не могло произвести ничего особенного.

   - Вот видите, - ворчал Галлейго прямо в лицо Агнес, которую он в эту минуту рассматривал в серебряные очки, подаренные ему сэром Джервезом, - он забыл даже старого "Плантера"... Это безбожно, сэр Жерви, забыть такое судно.

   - По крайней мере я уверен, что вы не забыли Ричарда Блюуатера, - продолжал герцог, - который погиб в последнем деле нашем с графом de Vervillin?

   Луч воспоминания блеснул на безжизненном морщинистом лице старика, глаза его заблистали, и болезненная улыбка заиграла на устах.

   - Дика! - воскликнул он голосом более сильным, чем прежде. - Дик! Так ли, герцог? Добрый, отличный Дик? Мы вместе были мичманами, милорд герцог, и я любил его, как брата!

   - Я это знал и уверен, что вы теперь припомните Печальную причину его смерти?

   - Разве Дик умер? - спросил адмирал с бессмысленным взглядом.

   - Боже мой, Боже мой, сэр Жерви, вы ведь знаете, что он умер и что эта мрачная громада - его памятник; теперь вы должны вспомнить и старого "Плантера", и графа Вервильена, и то, как мы его тогда отделали?

   - Извини меня, Галлейго; тут вовсе нет причины горячиться. Когда я был мичманом, старшие офицеры часто делали мне строгие выговоры за горячность в выражениях.

   - С вашим вмешательством, Галлейго, мне никогда не удастся исполнить свое намерение, - сказал герцог, обращаясь к Галлейго, чтобы заставить его молчать. - Это весьма естественно, сэр Вичерли, что память нашего доброго адмирала обращается к его юности, упуская из виду все сцены позднейшей жизни. Да, Дик умер, сэр Джервез. Он пал в том сражении, в котором вас французы атаковали с двух бортов: "Громовержец" с одного борта, "Плутон" с другого.

   - Помню! - прервал его сэр Джервез ясным, сильным голосом, и в его глазах вспыхнуло что-то вроде огня юности. - Помню! "Громовержец" был у нас на траверзе, "Плутон" на левом крамболе, Бонтинг поднялся наверх, чтобы посмотреть, где Блюуатер... - нет, бедный Бонтинг был убит.

   - Вы посылали наверх сэра Вичерли Вичекомба, который потом женился на Милдред Блюуатер, племяннице Дика, - заметил баронет, почти столько же воспламенившись, как и адмирал, - сэр Вичерли Вичекомб был наверху и вернулся оттуда с известием, что "Плутон" приближается!

   - Так, так! Господь да благословит его! Прекрасный был молодой человек; ведь он женился на племяннице Дика. Господь да благословит их обоих. Так, сэр, хотя эта история для вас и не интересна, но я расскажу вам ее. Мы лежали в дрейфе почти совсем закрытые дымом. Один двухдечный корабль действовал против нас со штирборта, другой валял с бакборта; стеньги наши уже висели, а пушки неприятеля все еще продолжали громить.

   - А, наконец-то вы вспомнили! - воскликнул Галлейго в восторге, размахивая своей палкой и расхаживая с важностью по маленькому приделу. - Валяйте их, сэр Жерви, со штир и бакборта!

   - Так мы и делали, так мы и делали! - продолжал старик с восторженностью и, приподнявшись с неизменным своим благородством и приятностью в обращении, полный своего врожденного огня, он был величественен. - Так и сделали! De Vervillin был у нас с правой стороны, а де Пре с левой - дым нас душил - Бонтинг, - нет, молодой Вичекомб был подле меня; он говорил, что новый француз направляется прямо к нам. Избави Боже! - думал я; у нас их и так было довольно. Вот он идет! Смотрите, вот конец его бом-утлегеря - а - вот он, радость! О, счастье - старый римлянин рассекает перед нами дым! Смотрим, это сам "Цезарь"! И вот стоит Дик и молодой Джоффрей Кливленд, - он был вашей фамилии, герцог, - вот стоит Дик Блюуатер между недгедцами и машет мне шляпой... ура! .. Он пришел, наконец, спасти меня! Он не изменил... не изменил! .. Ура! Ура!

   Слова эти раздавались подобно громким звукам трубы, и "ура" старого моряка звучало в сводах аббатства так, что все его услышавшие вздрогнули, будто им послышался замогильный голос. Сэр Джервез сам, казалось, был удивлен; он посмотрел на сводчатый потолок полуиспуганный и полуобрадованный.

   - Это Боулдеро или Гламорган-Хаус, милорд герцог? - спросил он шепотом.

   - Ни то, ни другое, адмирал Окес, это Вестминстерское аббатство; а это могила вашего друга контр-адмирала, Ричарда Блюуатера.

   - Галлейго, помогите мне встать на колени, - отвечал старик точно школьник, которого пожурили. - Надменнейший из нас должен бы в храме Господнем преклонять колени перед Его величием. Извините, господа, я хочу молиться.

   Герцог Гламорганский и сэр Вичерли Вичекомб помогли адмиралу встать на колени, а потом и сам Галлейго, по обыкновению, преклонил колено свое подле господина, который положил свою голову на плечо своего верного слуги. Это трогательное зрелище привело всех остальных в то же смиренное положение, и все они, преклонив колени, пламенно молились. Потом один за другим встали; только Галлейго и его господин остались еще простертыми на полу. Наконец, Джоффрей Кливленд подошел к ним, поднял старика и посадил его с помощью Вичерли в кресла. Он сидел со спокойной улыбкой на устах и, по-видимому, устремил глаза свои на имя друга. Вглядевшись в него, все присутствующие убедились, что он был мертв. Удар прекратил жизнь этого славного моряка.

   Так скончался сэр Джервез Окес, исчерпав полную меру лет и почестей, - один из храбрейших и счастливейших морских адмиралов Англии. Он прожил свой век, служа новым примером того, что все земные успехи недостаточны для полного счастья человека, который пережил, можно сказать, свои способности, и не в состоянии уже был дать отчета самому себе во всем, что он совершил и какие приобрел почести. Как бы в вознаграждение за эту слабость природы ему дано было в последние минуты бросить трепетный взгляд на одну из поразительнейших сцен его жизни, которую Господь, в милосердии Своем, пресек в ту самую минуту, когда знаменитый сэр Джервез Окес в уничиженной покорности восхвалял Его величие и славу...