Красницкий Александр Иванович - Красное Солнышко

идолам усерден и хоть знает о Христовой вере и многие истины ее хвалил, но, сколько раз ни выходили у нас с ним разговоры, всегда он отказывался, как и отец его, Святослав, от святого крещения; в чем другом, а в этом отказе он тверд был. Владимир же более, чем старший брат, светом истины просвещен и наставлен в вере православной премудрою своею бабкою. Так зачем же Нонне понадобилось своего друга верного выдавать Владимиру, который, неизвестно еще, будет ли ему другом? Ведь Нонне, как он ни свиреп, все-таки умен и без расчета не поступит; прямой же расчет - сберегать Ярополка всеми силами. Не сможешь ли ты нам разъяснить это наше недоумение?

   - Не знаю, что и ответить тебе, отец, и вам, братья, - проговорил Зыбата, - великой опытностью умудрены вы, и многое есть, что мне непонятно, вам же как Божий день ясно. Если же хотите думы мои знать, то я скажу вот что. Как ни упорствует Ярополк в своей приверженности к язычеству, все-таки, повторяю я, кроток он и сердцем жалостлив; Нонне же только затем и прислан из Арконы, чтобы как можно скорее извести всех христиан на Днепре. Скажу я вам вот что. Владимир на пути в Новгород в Аркону заезжал, как известно вам, и там ему даны были дружины Святовита, а Нонне вместе с тем послан был в Киев. Нонне не один раз уже советовал Ярополку и умолял его истребить всех нас, христиан, до единого, но Ярополк на это не соглашался, напротив, всегда говорил, что христиане ему нисколько не мешают, что пусть они как хотят веруют своему неведомому Богу, ему до этого дела нет, как и отцу его, Святославу. Я думаю, что в Арконе жрецы дали помощь Владимиру лишь затем, чтобы овладеть Киевом и извести христиан; вот Нонне и торопится доставить Владимиру княжеский стол. Он уверен, что, как только станет Владимир киевским князем, все христиане погибнут.

   - Нет, нет! - раздались крики. - Никогда Владимир не решится на это.

   - Да мы и сами не сдадимся. Что у нас, копий да мечей, что ли, нет? - задорно крикнуло несколько человек из тех, кто помоложе.

   - Поднявший меч от меча погибнет, - остановил их священник, - нашим мечом должен быть только один крест и только одна молитва; они нас защитят и оградят от всякой напасти. Помните, братья любезные, что в Святом повествовании сказано: ни единый волос не падет с головы человеческой без воли Божией. Не злобный отпор должны мы давать врагам, а молиться за них, и злоба тогда по молитве отпадет прочь, и добро победит зло, а ежели суждено нам страдание, то да будет на то воля Господня!

   - Именно так! - в один голос крикнули все, кто ни стоял около храма.

   - Сын мой Зыбата! - обратился священник к воину. - Благодарим тебя за те вести, что ты принес, будем готовиться принять все то, что назначено нам судьбой, но скажи мне ради Бога, что ты сам думаешь делать, как ты намерен поступить?

   - Я, - с некоторой дрожью в голосе отвечал тот, - поведу дружины Ярополка. Если суждена смерть, то погибну, защищая его. Я не могу иначе: я обещал так.

   - Как поведешь? Разве Ярополк решил уже идти на Владимира? - тревожно спросил священник.

   - Увы, да. Правда, он не идет сразу на Владимира, а только хочет идти из Киева, которому он не верит. Ведь я сказывал вам, что Нонне наговаривает Ярополку, будто все киевляне готовятся изменить ему.

   - А куда же он пойдет? - спросил кто-то из ближайших.

   - Пока не ведаю. Слышал я, что хочет князь Ярополк затвориться в Родне.

   - Это на Роси-то?

   - Да, там. Уж почему он только думает, будто там тын крепче, чем в Киеве, доподлинно не ведаю; смекаю так, что не один Нонне князя нашего смущает.

   - А кто же еще-то?

   - Да и Блуд-воевода! Вот кто!

   - Воевода Блуд?

   - Он самый.

   - Ну, уж тогда, ежели Блуд только на сторону Владимира перешел, пожалуй, и в самом деле пропал князь Ярополк. Предупредить бы его.

   - Пробовали предупреждать.

   - Кто?

   - Варяжко.

   - Что же князь?

   - Не верит, никому не верит. Что Блуд да Нонне скажут, то он и делает. - Все в смущении молчали. - Вот, отцы и братья мои, сказал я вам все, зачем пришел, - продолжал Зыбата, - будьте готовы; быть может, тяжелое испытание ниспошлет вам Господь, а, может быть, еще и пройдет мимо гроза великая. Теперь же прощаюсь с вами, вернусь к дружинникам своим. Благослови меня, святой отец: кто знает, увидимся ли мы. Суждено мне погибнуть - погибну, защищая своего князя, не суждено - так опять вернусь к вам, и тогда примите меня к себе, грешного.

   Зыбата низко-низко поклонился сперва старцу, потом всем остальным.

  

  

  

  

   Беседа с людьми одних и тех же убеждений и верований облегчила и успокоила Зыбату.

   Он вернулся в Детинец уже веселый и бодрый и сразу прошел в княжеские хоромы.

   Там он нашел своего друга - одного из варяжских телохранителей по имени Варяжко. Этот Варяжко не был вполне христианином: исповедуя и Христову веру, он кланялся в одно и то же время и Одину, и Перуну. Но это нисколько не мешало обоим воинам быть искренними друзьями. Впрочем, в те времена из-за религиозных верования у славян никогда не было распрей и вражды.

   - Что скажешь, Зыбата? - встретил Варяжко пришедшего.

   - Вот узнать пришел, как и что: здесь останемся, аль в Родню пойдем.

   - Ой, Зыбатушка! Кажись, что в Родню, - сокрушенно вздохнул княжий телохранитель, - во всем Блуд и Нонне глаза отводят Ярополку; он теперь и слышать ничего, кроме как о Родне, не хочет.

   - Что же она ему так по сердцу пришлась? - усмехнулся Зыбата.

   - Да, вишь ты, больно уж он разобиделся на Владимира за Рогнеду, хочет с ним теперь не мириться, а на бой идти. Вот и надумал он такое дело: в Киеве народу всякого много, где же разобрать, кто княжескую сторону держит, кто Владимирову, а в Родне-то лишь те соберутся, кто за князя умереть желает. Ярополк думает, что там его ворогов не будет, все лишь верные слуги соберутся, а ежели кто из сих зашатается, так в Родне-то скорее это усмотреть можно, чем в Киеве, вот потому-то и собираются уходить.

   Зыбата покачал головой.

   - Кабы Нонне да воеводу Блуда он в Родню послал да попридержать их там велел, так и самому не нужно бы было туда идти, - проговорил он.

   - Верно, - согласился Варяжко, - эти два и мутят все, они всему злу заводчики.

   Из внутренних горниц донесся шум голосов.

   - А отодвинься-ка, - слегка отстранил Варяжко Зыбату, - никак сам князь жалует. Так и есть, да еще не один: и Нонне, и Блуд тут же.

   Действительно, в палату из внутренних покоев вышел Ярополк, а с ним - Нонне и воевода Блуд, старый пестун киевского князя. Нонне совсем не изменился в сравнении с тем, каким он был на Рюгене в Арконе. Он и здесь был таким же жалким, приниженно, подобострастно заглядывающим в глаза всем и каждому, - это придавало ему вид лисицы. Воевода Блуд был толстый, добродушного вида старик, носивший на глазах нечто вроде очков. Когда он говорил, то каждое слово сопровождал смехом, улыбками, и при этом двигался он постоянно и даже без надобности, причем эта подвижность переходила в неприятную суетливость, совсем не шедшую ни к его летам, ни к фигуре.

   Ярополк был еще молод; но бездеятельностная жизнь, постоянные пиры начали его старить раньше времени, он весь опух и обрюзг, страдал одышкой, был неповоротлив и в движениях неуклюж. Речь его была отрывистая, будто мысль не могла подолгу останавливаться на чем-нибудь одном и быстро переходила с одного предмета на другой.

   - А-а, Зыбата! - закричал он, входя в палату. - Тебя-то нам и нужно; слышь ты, Зыбата, я тебе верю, ты постоишь за князя своего?

   - Как же, княже, не стоять, - вздохнул тот, - положись на меня: скорее сам умру, чем тебя выдам.

   - Ну, вот, это хорошо; я тебе, Зыбата, верю, - повторил Ярополк, - и я тебя с собой возьму, ты знаешь, мы в поход идем; мы, Зыбата, на Владимира идем. Уж мы его, вора новгородского, поучим. Так, Блуд, али нет?

   - А нужно, князь, его поучить, нужно. Вишь, он на какое дело пошел, лиходей этакий: Рогвольдовну у тебя отнял! Разве так братья поступают?

   - Вот и я тоже говорю, что так нельзя поступать! Я Князь Великий, а он что? Новгородский князь, да и то еще без моего согласия в Новгороде княжить стал. Что, Нонне, так ли я говорю?

   - Так, княже, так! - подтвердил арконский жрец. - Это ты хорошо придумал, если проучить его пожелал так: ты князь, ты все можешь.

   - Спасибо вам, добрые мои, вижу, что вы меня любите и мою сторону держите, а киевцы - это вороги, это изменники, они спят и во сне видят, как бы князя извести. А я ли им не хорош был, я ли им пиров не устраивал, сколько меду-то перевел, чтобы киевских пьяниц напоить. Так-то, так-то, Зыбатушка, ты уж там дружинников своих приготовь. Как скоро собраться можешь?

   - Как ты прикажешь, князь, так я и готов буду, - поклонился Зыбата, - сам знаешь, наше дело дружинное: князь велел, ну и иди в поход.

   - Верно, верно! Княжеское слово, Зыбатушка, великое слово: что князь ни скажет, все исполнять нужно. Вот, что хорошего, что брат Владимир из ослушания вышел: иду на него войсками своими и жестоко накажу, уж тогда он будет просить у меня милости, а я возьму да и не помилую. Так ты распорядись там, Зыбатушка, а мы, други любезные, в столовую палату пройдем: время такое, что поснедать да выпить малость требуется, а потом поспать, а что дальше, то видно будет. Ты, Нонне мне сказку еще какую ни на есть расскажешь. Больно ты мастер сказки говорить, так бы все тебя и слушал: ты-то рассказываешь, а с души всякий гнев да страх спадает, и легко так на душе. Идемте же, други любезные.

   Он, слегка переваливаясь с ноги на ногу, пошел через палату в лежащий направо покой.

   Блуд и Нонне, с усмешкой переглядываясь между собой, следовали за ним.

   - Вот так-то у нас всегда, - покачал головой Варяжко, - поесть да попить, да сказки послушать, другого ничего князь и не знает и княжье дело свое забывает. Что, Зыбата, ведь нам и в самом деле готовиться нужно. Кто их там знает: времени князь не назначал, подзудят его Блуд и Нонне, так он, пожалуй, нежданно-негаданно с места сорвется да и пустится в поход.

   - И то правда: от Ярополка всего ждать приходится. Пойду приготовлюсь, только и не хорошо же будет, если он, как тать, из Киева убежит.

  

  

  

  

   Предчувствие не обмануло Зыбату.

   Прошло всего два дня, а когда вечер сменил третий, Блуд через Варяжко приказал Зыбате готовить дружины в путь, как только ночь окончательно спустится на землю.

   Среди дружинников кое-что было известно о предстоящем отъезде князя, но слухи доходили до них смутные.

   Однако дружина собралась быстро. В огромном своем большинстве княжеские дружинники были варяги, люди одинокие, бессемейные, и возиться со сборами им было нечего.

   Они даже довольны были, что приходится отправляться в путь.

   До сих пор Ярополк предпочитал жизнь во дворце всяким походам, а если и собиралась дружина, то лишь для того, чтобы пройтись с ним куда-либо недалеко, на охоту. И теперь дружинники с радостью собирались выступить в путь. Но Варяжко, один из ближайших людей князя, был не на шутку удивлен и опечален внезапностью княжеского отъезда.

   - Ой, не к добру князь поспешил, - говорил он Зыбате.

   - Вестимо, что не к добру, - ответил тот, - из этого-то спеха ничего не выйдет путного, да и где выйти-то? Ведь идем мы на ратное дело, а разве так-то соберешься?

   - И уговорить его нельзя, чтобы оставил свое намерение, - вздохнул Варяжко.

   - Что отговаривать, - вздохнул Зыбата, - что кому определено, то и быть должно.

   - Ой, близится князя Ярополка судьба! Сам он так к своей погибели и идет.

   Варяжко вздохнул.

   - Велика ли дружина-то пойдет? - спросил Зыбата.

   - Ой, не велика! - утешил Зыбата.

   - Отборная она, за князя все постоять сумеют.

   - Постоять-то постоят, да мало нас.

   - А у Владимира, - перебил его собеседник, - рати отборные; с ним не одна только его дружина, а и варяги арконские, да из Рогвольдова княжества дружины, да рати новгородские, и много их. На верное князь Владимир идет. Ой, чует мое сердце, быть греху великому, быть пролитой крови братской.

   Зыбата даже не стал успокаивать друга, да и что он мог ему сказать: ведь и сам чувствовал то же самое, что высказывал Варяжко.

   Настроение вождей вскоре передалось и дружинникам.

   Они хотя и собирались безропотно, но не было заметно ни обычного воодушевления, ни бодрости; шли неохотно.

   - Как тати в нощи, уходим, - слышалось в рядах дружинников, - так проку не будет.

   Зыбата пробовал убеждать воинов и тоскливо поглядывал на хмурые, угрюмые их лица.

   "Ой, - думал он, - ненадежные они, как бы не выдали они князя, когда подойдет беда".

   Ярополк навел на дружинников еще более уныния.

   Он, считавшийся вождем, главой всей вооруженной киевской силы, на этот раз не пожелал предводительствовать в походе, а предпочел совершить путь более спокойно - в колымаге.

   Когда княжеский поезд выбрался из Киева и отошел на порядочное расстояние, им путь преградил густой лес, памятный Зыбате по приключениям его молодости.

   Подвигавшегося в этом лесу старца Андрея, духовного отца Зыбаты, просветившего его истинам Христовой веры, уже давно не было в живых; а на том месте, где жил Андрей, теперь поселился другой пустынник. Зыбата знал и его. Это был суровый старик, чуждавшийся людей. Если же он появлялся среди них, то для того, чтобы обличить в неправедной жизни и возвестить им грозный суд Божий. Его грозных обличений и пророчеств боялись, а потому при его появлении все убегали.

   Этот отшельник-нелюдим отвергал все удобства жизни и даже не имел хижины. Летом проводил ночи под открытым небом на голой земле или в жалком шалаше, а зимой - в выкопанной собственными руками глубокой яме, в которой он тут же жег не угасавший никогда костер.

   Когда княжеский поезд проходил мимо места обитания этого пустынника, он вдруг появился с двумя головнями в руках, чем страшно напугал лошадей.

   - Ой! Кто там? Что там? - раздался вопль из колымаги князя. - Дикий зверь не напал ли? Тогда спасайте, слуги верные, своего князя!

   Как раз в это время колымага поравнялась с отшельником. Знал ли тот, что в колымаге находится князь, или по голосу узнал его, но только выпрямившись во весь рост, он начал размахивать неистово головнями, разбрасывавшими вокруг себя бесчисленные искры. Лошади, запряженные в колымагу, перепугались, захрапели и уперлись, отказываясь идти дальше.

   - Иди, иди, - каким-то торжественным, пророческим голосом воскликнул пустынник, поднимая молитвенный взор к небу, - иди, ждет тебя могила. Каждый твой шаг близит тебя к ней. Иди же, спеши. Ты думаешь, что бежишь от смерти? Нет, ты спешишь к ней. Каждый человек родится для того, чтобы умереть в назначенный ему правосудным Богом миг, и ты вскоре умрешь, потому что не умеешь жить. Пусть же волки сгрызут твое тело острыми зубами, пусть черви источат твои кости. Иди же и умри! Такова воля Всевышнего, которому я служу!

   - Что он говорит? Кто это? - с ужасом вскочил Ярополк.

   - Это, княже, один из христиан, - поспешил нагнуться к его уху Нонне, - вот они, те, за кого ты постоянно заступался! Они только и мыслят, что о твоей погибели, им ты ненавистен, они твои враги. Что же ты, князь, медлишь? Приказывай скорей наградить этого негодника, удостой его своей высокой милостью, не медли, княже.

   Нонне говорил все это не громко, а чуть слышно на ухо Ярополку. Так он всегда производил наибольшее впечатление на слабого киевского князя.

   Под влиянием змеиного шипенья арконского жреца слабовольный Ярополк вдруг запылал весь гневом.

   - Убейте, убейте его скорее! - закричал он.

   - Княже, - выступил Зыбата, - дозволь мне молвить слово.

   - Убей его, убей! - продолжал неистово вопить тот.

   - Княже, да выслушай же.

   - А, ты тоже христианин и тоже из этой своры? - уже не помня себя от гнева, завопил Ярополк, которому Нонне продолжал нашептывать свои ядовитые речи. - И ты точно такой же изменник, как все они? Так нет же, я выведу измену. Я князь, я все могу! Эй, слуги, взять Зыбату!

   К предводителю княжеской дружины нерешительно приблизилось несколько челядинцев.

   - Что же вы стали? Берите, - грустно улыбаясь, проговорил Зыбата, - или вы не слышали, что князь приказал взять меня?

   - Вязать его, вязать! Сколько еще раз я должен приказывать! - исступленно закричал Ярополк. - А ту собаку убейте!

   Вдруг среди дружины раздался глухой ропот:

   - Ежели ты, князь, казнишь Зыбату, так будет тебе ведомо, и мы за тобой не пойдем.

   Нонне поспешил что-то шепнуть Ярополку.

   - Да кто вам сказал, - вдруг разом утешился тот, - что я его казнить думаю? Не того я хочу: он мне, князю своему, поперечил, так и не желаю я, чтобы он моей дружиной владел, не верю я ему больше! Пусть Варяжко вами начальствует, а Зыбату хочу прогнать.

   - Вот так оно и лучше, пожалуй, - согласился говоривший дружинник, - уж ты, Зыбатушка, нас прости, а в таком приказе князю мы не поперечим: его воля, кого наверху поставить,

   - Что же, - улыбнулся Зыбата, - делайте, что князь приказывает, а я готов ему покориться.

   - Так уходи ты от нас.

   - А меч твой и секира пусть при тебе останутся. Худого ты нам ничего не сделал, лишь поперечь пошел, - объявил Ярополк, - потому ты мне и не нужен.

   - Идем, идем, - взял Зыбату за руку старец, - чем дальше от мертвецов, тем больше жизни.

   Он быстро увел его в лесную чащу.

   Княжеская дружина, кое-как приведенная в порядок, тихо двинулась в дальнейший свой путь к Родне.

  

  

  

  

   Все это произошло настолько быстро, что Зыбата не успел даже опомниться, дать себе отчет во всем происшедшем.

   Одно только он сообразил: князь Ярополк, которому он служил, навсегда отказывался от одного из немногих оставшихся ему верными дружинников.

   - Иди, иди, сын мой, не оглядывайся, - торопливо вел его за руку отшельник, - эти безумцы стремятся туда, куда влечет их судьба! Что тебе до них? Они следуют велениям своего рока, тобой же управляет твоя судьба. Ты видел, как в туманную темную ночь пичужки неудержимо стремятся на огонь и падают мертвыми в пламя, безжалостно их сжигающее. Подумай, разве им нужна смерть, жизнь составляет единственное их благо, но они, неразумные, жалкие, ничтожные, сумасбродные, стремятся сами в огонь. Так вот и этот безумец, этот жалкий киевский князь, сын великого, могучего Святослава, внук мудрейшей Ольги. Он погибнет. Вспомни это, когда увидишь его мертвым. Но погибнет не один он - погибнет Блуд, погибнет и враг Божий Нонне. Я чую, я знаю это, я вижу смерть, уже витающую над ними.

   Старик говорил все это быстро, как бы выбрасывая слова одно за другим.

   Спустя час или полтора тяжелейшего пути оба путника выбрались на прогалину.

   Начинало уже светать, и Зыбата смог рассмотреть приютившийся у подножья вековых сосен шалаш пустынника.

   - Ты отдыхай здесь, - сказал старик, - спи, старайся восстановить запас сил.

   - А ты? - спросил у него Зыбата.

   - Я спать не буду.

   - Почему так?

   - Видимо, близок день. Скоро над землей взойдет солнце, и я должен молитвой встретить светило дня и восславить нашего Творца.

   - Я тоже христианин, и мне должно молитвой встретить дневное светило.

   - Нет, ты спи; ты христианин, но ты мирянин, Господь по Своей неизъяснимой благости многое допускает вам, мирянам, хотя и от вас требует тоже великих трудов в Свою вящую славу. Ложись же, спи и не смущай меня: не мешай мне молиться.

   В тоне старика звучали уже повелительные нотки, и Зыбата почувствовал, что он не может ослушаться, и вместе с тем подумал, что если старик говорит так, то имеет на то свои основания.

   На мгновение склонившись на колени, он принес горячую молитву за свое спасение и к ней присоединил молитву о несчастном Ярополке.

   Молитва, как ни была она коротка, успокоила душевное волнение, и Зыбата, забравшись в шалаш, скоро заснул крепким, живительным сном.

   Разбудили его громкие крики, звон оружия и ржание коней. Зыбата открыл глаза, но ослепительный свет разгоравшегося дня заставил его сейчас же закрыть их, а шум и говор голосов кругом все разрастался.

   Зыбата, сам начальствующий дружиной, понял, что число ратных людей на лесной прогалине все увеличивалось. Сделав над собой усилие, он сбросил последние остатки сна и поспешил выбраться из шалаша. Прогалина, действительно, обратилась в становище какихто совершенно незнакомых ему дружинников.

   Зыбата заметил, что большинство из них были различны между собой и по внешнему виду, и по вооружению. Тут были высокие, кряжистые, словно дубы, бородачи, крикливые, вечно против чего-то протестующие, вечно чем-то недовольные. В них Зыбата сейчас узнал новгородцев. В стороне от них держались воины в панцирных рубашках, низких плоских шлемах, тоже сильные, но не столь рослые, а сухощавые и подвижные. Они вооружены были короткими, обоюдоострыми мечами и тяжелыми секирами. В них нельзя было не узнать детей далекого скандинавского севера и его фьордов - суровых пришельцев-варягов. Совсем в стороне расположились великаны с угрюмыми лицами, обросшими почти сплошь волосами. Эти были одеты прямо в звериные шкуры, привязанные к телу кожаными ремнями. Вид их был суров и даже дик. Там и тут мелькали низкорослые обитатели болотистых берегов Нево, тоже юркие, тоже подвижные, но казавшиеся совсем детьми среди рослых товарищей.

   "Что это? - подумал про себя Зыбата. - Никак Владимировы дружины. Я вижу здесь новгородцев, варягов, полочан. Однако же, скоро один князь другому на смену спешит".

   Он с любопытством принялся разглядывать этих людей.

   Почему-то никто из воинов не обращал внимания на Зыбату, хотя невозможно было не заметить его.

   Некоторые даже взглядывали на ярополкова воина, но опускали сейчас же глаза, стараясь делать вид, что не видят Зыбаты.

  

  

  

  

   Вдруг все становище зашевелилось, как муравейник.

   Шум голосов и звон оружия стихли, и вместо них покатилось тихое, ласковое, сдержанное приветствие:

   - Здрав будь на многие лета, князь наш любимый, солнышко наше красное! Здрав будь, пресветлый Владимир свет Святославович!

   Зыбата замер на месте, обратив глаза в ту сторону, куда смотрели все в ожидании пока еще не видимого вождя.

   Вдруг на прогалине все замолкло, воцарилась мертвая тишина, и так продолжалось несколько мгновений. Потом раздался треск ломавшихся сухих ветвей, и на прогалину выехал на статном коне красавец новгородский князь Владимир Святославович.

   Он был без воинских доспехов, в новгородском длиннополом кафтане и северно-русской шапке-колпаке, с отворотами вместо полей.

   Позади него на тяжело выступавшей лошади ехал, шумно дыша, гигант-богатырь Добрыня Малкович, а за ним старшие вожди новгородских и полоцких дружин.

   Владимир ласково улыбался и кивал головой в ответ на приветствие своих воинов.

   Около его стремени шел приютивший Зыбату старик-отшельник.

   - Здрав будь, Владимир, здрав будь, - восторженно пророчески говорил он, - ныне вступаешь ты на землю киевскую, и два солнца сияет теперь над нею. Одно солнце, - указал старик на небо, - там, солнце Божьей славы, другое - ты, Красное Солнышко Руси. Пути неисповедимые влекут тебя к Киеву, Промысел Божий ослепил брата твоего и предает его тебе, и все для того, чтобы ты мог совершить спокойно то, что предуготовано тебе свыше. Я, смиренный раб Господа Бога Живого, приветствую тебя и кланяюсь тебе. Благословен грядущий и во тьме путями Господними.

   - Довольно, старик, благодарю тебя, - ласково улыбаясь, прервал его Владимир, - благодарю тебя за то, что ты благословляешь меня идти, чтобы вернуть отцовское наследие и покорить под свои ноги лютых супротивников.

   Вдруг взор лучистых глаз Владимира остановился на Зыбате.

   - Кого я вижу! Это ты Зыбата? - радостно воскликнул он. - Когда мы расстались с тобой в Новгороде, я думал, что уже больше не встретиться нам. Но боги опять даруют нам радость свидания! Поди же ко мне, мой верный друг и противник! Ты один из тех, кого я не хочу считать своим врагом.

   Зыбату словно какая-то сила толкнула вперед.

   Он стремглав кинулся к новгородскому князю. Тот в одно мгновение легко соскочил с седла и с увлажненными от слез глазами принял в объятья своего верного друга детства.

   Добрыня Малкович тоже с заметным удовольствием смотрел на статную фигуру Зыбаты.

   - Ишь ты, какой стал теперь, - промолвил он, - я-то тебя малышом помню. На ладони носил и не думал, что эдаким-то молодцом подымешься. Ну, ну, подойди ко мне, я тебя поцелую.

   Зыбата смущенно подошел к старому богатырю, и тот широко раскрыл для него свои объятья.

   Ярополков воин был высок ростом и широк плечами, но когда сын любичанина Малка обхватил его и прижал к своей груди, то он как будто совсем потонул в объятиях великана.

  

  

  

  

   Пока происходила эта встреча, на прогалине раскинут был уже походный княжий шатер, и вокруг засуетились княжеские отроки и слуги, спеша приготовить своему любимому повелителю утреннюю трапезу.

   Владимир позвал с собой в шатер Зыбату, Добрыня последовал за ним без приглашения, и скоро они остались втроем.

   Внутри раскинутого шатра все уже было убрано мехами, а на самодельном столе видны были жбаны и кубки, из которых распространялся аромат привозных заморских вин.

   - Э-эй! Всю-то ноченьку торопился я сюда, - говорил новгородский князь, с наслаждением протягиваясь на груде заменявших и постель, и сиденье мехов, - думал, что застану здесь Ярополка, да вишь ты, улетела птичка. Куда, о том я тебя, Зыбата, спрашивать не буду, потому что служишь ты ему, брату моему Ярополку, и нехорошо, если будешь мне его выдавать с головой.

   - На это и без Зыбаты есть около Ярополка другие, - засмеялся Добрыня, - да, может, ты-то, Зыбатушка, к нам перейдешь служить, а?

   - Прости, Добрыня Малкович, - ответил спокойно Зыбата, - не посетуй, обещал я служить князю Ярополку до самой смерти, и останусь я верен слову своему. А суждено ему умереть - ну, тогда и я буду от обещания свободен, и ежели примете меня к себе, пойду к вам на службу с радостью.

   - Другого ответа и не ждали мы от тебя, Зыбата, - произнес Добрыня, - хвалю за него. Так и нужно: держишь ты Ярополкову руку и держи до конца. Уж ты не бойся. Мы тебя обидеть не обидим. Вот Владимир хочет тебя при себе оставить.

   - Да, да, Зыбата, - воскликнул Владимир Святославович, - ты не думай только, что будешь у меня пленником. Нет, ты оставайся при мне, будь гостем моим; не бойся, я тебя против Ярополка служить не заставлю. Я знаю, он прогнал тебя, мне уже говорил про это старик.

   - А ты, князь, куда же теперь направлялся? В Киев?

   - С вечера, как в путь пускался, думал, что в Киев пойду, а теперь назад воротить приходиться.

   - Почему так?

   - Ну, вот почему. Ведь Ярополка же нет в Киеве, а без него и мне что там делать? Надобно, Зыбатушка, мне его сперва обезвредить, а потом уже и стольный Киев от меня не уйдет.

   - Так повертайся тогда! - Оба они смолкли. Потом, после некоторого молчания заговорил Зыбата: - Я не знаю, Владимир Святославович, что и подумать.

   - О чем? - спросил новгородский князь.

   - Да вот все о том же. Прости, позволь слово молвить.

   - Говори, Зыбата.

   - Верить я не хочу, думать не хочу, чтобы ты посмел на старшего брата руку поднять, в крови его искупаться; ведь вы дети одного отца, неужели же ты сможешь забыть это?

   - А он забыл! - поднялся на своем ложе Владимир, и глаза его сверкнули огоньком гнева. - Или ты не помнишь об участи Олега?

   - Да нет, не забыл я об этом, как можно забыть. Но ведь ты-то теперь знаешь, как все это произошло, а я тебе скажу еще раз: Ярополк плакал, когда узнал, что древлянский князь убит. Ведь без его ведома то случилось! Свенельд за своего Люта мстил и княжьим именем прикрылся. Но если бы и виноват был Ярополк в смерти брата своего Олега, так зачем же ты будешь такое же худо делать, какое он сделал?

   - Не будем, Зыбата про это говорить, - нахмурился Владимир, - боги указывают мне путь к великому столу, и если я не сяду на него, то пойду против воли богов. Я пойду в Родню и посмотрю, что-то у меня там выйдет с Ярополком.

   - Не хотел бы я твоей гибели, князь, - грустно покачал головой Зыбата, - но не хотел бы, чтобы и кровь брата твоего легла на тебя. Оба вы мне дороги, обоих я вас с малого детства своего помню и тяжко мне знать, что брат на брата идет, что злое дело должно совершиться. На Руси нашей и так уже худого много, и без того в народе везде предательство, убийство, а тут вот еще и такое произойдет, по княжескому примеру и народ пойдет, а это, Владимир Святославович, тяжелое дело.

   - Кто тебе сказал, что Владимир Ярополка убить ищет? - вдруг грубовато, добродушно засмеялся Добрыня. - Никогда Владимировой руки на брате не будет, в том я тебе порукой.

   - Ну, зачем же тогда в Родню идти?

   - А вот зачем! Распря между ними идет. Будто ты того не ведаешь? Ежели Владимир Ярополка не одолеет, Ярополк Владимира одолеет, а ведь каждый человек жить хочет, о своей жизни заботится.

   - Бросим все эти разговоры! - вдруг весело воскликнул Владимир. - Что угодно богам, то пусть и будет! Я готов свою участь встретить всегда. Смерть увижу - не струшу, смело ей в глаза погляжу, а удача подойдет - тоже зевать не стану. Так-то, Зыбатушка.

   Владимир казался беззаботно веселым.

   Зыбата ясно понимал, что удача окрыляет этого красавца-князя, и в душе его снова разрасталось угасшее было чувство любви к нему.

  

  

  

  

   Те воины, которых видел Зыбата на лесной прогалине, составляли передовые дружины новгородских и полоцких ратей, простояли они на этом месте лагерем до следующего утра.

   Наутро Зыбата был свидетелем того, как к новгородскому князю явились на поклон киевские старейшины.

   Они принесли Владимиру дары: меха с древлянской земли, соты свежего меда, хлеба всякого великие горы и много драгоценностей, выменянных у византийских гостей. Низко кланяясь, старейшины звали Владимира немедленно в Киев, обещали ему, что весь народ встретит его как давно желанного, как давно жданного освободителя.

   Они заранее обещали исполнить все, что ни потребовал бы от них победитель Ярополка.

   Одного только не уступали киевляне Владимиру: своих вечевых прав. Они заранее оговаривались, что он князь над дружинами и высший судия над народом, но внутренний уклад в Приднепровье принадлежит народу в лице его веча.

   Владимир в пол уха слушал эти условия. Ведь такой порядок был тогда по всей земле славянской, а в Новгороде князь даже подчинялся вечу.

   Новгородский князь хотел только сесть на отцовский стол, справедливо соображая, что в Киеве, находившимся вблизи Византии и бок о бок с ее колониями на северных берегах Черного моря, князь всегда будет иметь более значения, чем в заброшенном на далеком северо-западе Новгороде. Кроме того, у Владимира были еще и свои соображения. Новгород был ближе к Рюгену и Арконе, а там всемогущие жрецы Святовита через своих посланцев могли в конце концов приобрести в Новгороде власть большую, чем он, князь. Поэтому-то младший сын Святослава и стремился уйти как можно дальше от берегов Варяжского моря.

   Милостиво согласился он на все условия, предложенные ему киевскими старейшинами, но вместе с тем сказал, что войдет в Киев только тогда, когда покончит с Ярополком.

   - Не жизни я его ищу, - проговорил новгородский князь киевским посланцам, - на что мне его жизнь! Дам я ему в княжение иные города, пусть себе там живет. Он и сам, брат мой старший, того не любит, чтобы делами заниматься. Ему бы веселости да пирования все, а что толку в том, ежели княжескими делами здесь Блуд да пришелец Нонне правили? Будет жить на кормлении, и покойно ему, и радоваться он вечно будет. А жизнь его мне не нужна!

   Голос его звучал искренностью, и Зыбата вполне уверился в том, что Владимир и не думает о братоубийстве.

   На другое утро передовой отряд снялся с места и, провожаемый киевскими старейшинами, отправился на Рось к Родне.

   Главная дружина у Владимира стояла в двух переходах, и когда передовые дружины соединились с нею, то князю доложили, что Ярополк уже прибыл в Родню и затворился там.

   - Что же, - засмеялся при этом известии новгородский князь, - ежели затворился, то пусть и сидит, не нам ему в том мешать; нам же лучше, ежели он, как мышь, в ловушку попадет. Тут мы его и возьмем. И биться не будем: измором возьмем. Идем же, други любезные, на Родню, покончим с этим делом, а там и вернемся в Киев, чтоб весело в нем запировать.

   Зыбата пошел вместе с князем. При Владимире он действительно был гостем, а не пленником. Он пользовался полнейшей свободой, и Владимир был неизменно ласков с ним.

   - Ой, Зыбатушка, о Ярополковой участи не печалуйся, - говорил Зыбате и Добрыня Малкович, не менее ласково относившийся к нему, - посмотри-ка ты, какими слугами Ярополк окружен. Так его за одно это княжеского стола лишить надобно: как смел к себе изменников приближать да их слушать! Это не князь, что себе ближних слуг из воров выбирает. Коли на это ума нет, так и не место тебе на княжеском столе; а ежели ты князь и народ тебе предался, так ты никого не должен слушать, а думать должен о том, чтобы всему народу хорошо было. Увидит народ, что ему под твоей княжьей рукой хорошо, бунтовать не будет, других князей к себе звать не станет, а как предался, так и останется тебе предан. Так-то, Зыбатушка! Я, вон, и при Ольге был, у нее уму-разуму учился, и при Святославе-князе также все видел, все знаю; так уж на теперешнее-то время и совсем руками разведу.

   Старый богатырь, действительно, развел в обе стороны свои неуклюжие, толстые, что бревна, руки, показывая этим жестом, что все совершающееся он может обнять целиком.

   Зыбата слушал такие речи и невольно смущался.

   Он, нельзя сказать, чтобы любил Ярополка, а если и оставался ему верен, то только в силу принятого на себя обязательства. Не будь его, он при Ярополке не оставался бы ни дня. Его давно уже томила бездеятельность старшего сына Святослава.

   В сущности, Ярополк был не плохой князь, и при нем мирным путем достигнуто было, пожалуй, даже более того, чего достиг Святослав силой оружия. Венгры и ляхи не беспокоили Русь. Торговля быстро развивалась. Караваны гостей с далекого Севера через Нево, Волхов, а потом волоками и реками через Днепр то и дело подходили к Киеву, который рос за счет торговли буквально не по дням, а по часам. Расширение торговли и безопасность ее ведения делали славян богатыми, бедняков в киевском княжестве становилось все меньше и меньше.

   Но, тем не менее, недовольство Ярополком в народе все возрастало. Вдумываясь в причины этого, Зыбата находил, что они лежали в самой личности Ярополка. Народу, помимо сокрытой деятельности, нужна была и показная, наружная, так сказать; народ хотел видеть в князе выразителя своего собственного величия, своего могущества; дряблость народу была противна. Сознание того, что князь живет не своим умом, а лишь советами приближенных своих, унижало народ и восстанавливало его против злополучного правителя. Все добрые начинания Ярополка, как бы они ни были благодетельны для народа, обращались ему же самому во зло. Народ видел в них не блага, а обиду для себя.

   Между тем, по всей славянщине только и речи было, что о новгородском Владимире. Князь-красавец, князь-удалец, князь-герой, который сам выходил на бой с богатырями и побеждал их, князь шумно-веселый на раздольных пирах и отчаянно храбрый в битвах, князь, ни во что не ставивший никакие богатства и беззаботно расшвыривавший в народ все, что составляло его достояние, такой князь становился в глазах славян каким-то идеалом верховного правителя, и их сердца и помыслы клонились к Владимиру. Ярополк же с каждым днем падал все ниже и ниже в мнении даже преданных ему людей.

   Теперь же речи старика Добрыни наводили Зыбату еще и на новые помыслы. В намеках Владимирова пестуна молодой воин ясно видел подтверждение того, что и ранее подмечал он сам. Теперь Зыбата ни на миг не сомневался, что Ярополка окружает измена, и ему только не хотелось думать о том, что и воевода Блуд, выпестовавший Ярополка, так же предает его в руки врага, как и хитрый арконский жрец-предатель Нонне.

   Чем дальше шло время, тем все больше и больше грустью наполнялось сердце Зыбаты, а Владимировы дружины шли, не уставая, вперед, к устью Роси, где стояла Родня - городок, которому суждено было прославиться в русской истории.

  

  

  

  

   Когда Владимир со своей свитой пришел на берега Роси, Родня оказалась уже обложенной его передовыми дружинами.

   Прямо с похода новгородский князь отправился осматривать осажденный городок.

   Зыбата был с ним.

   - Изрядно потрудились мои храбрые дружины! - восклицал Владимир, объезжая отдельные становища дружинников. - Как хищный волк в капкане, сидит теперь Ярополк.

   Добрыня в ответ грубовато засмеялся.

   - Чего это ты, Добрынюшка? - взглянул на него князь.

   - Про хищного волка говоришь ты, - перестав смеяться, отвечал тот, - а я думал, что не волк он.

   - А кто же по-твоему?

   - Мышь.

   - Уж будто?

   - А разве не так, - продолжая смеяться, отвечал Добрыня, - ну, какой же, в самом деле, он князь: разве князь сделал бы то, на что он пошел? Запереться бы ему в киевском Детинце, так мы бы никаким измором там не взяли его, и подступиться нам к тому Детинцу невозможно было бы, а тут, ты погляди! Только двинемся все разом, так голыми руками этот частокол разворотим.

   Владимир не отвечал. Он смотрел на открывшуюся перед ним Родню. Городок лежал у берега реки и был очень мал. Детинец его, или крепостца, был совсем ничтожный, и уже передовым дружинам новгородского князя удалось окружить его так, что все пути