Хаггард Генри Райдер - Мечта мира

ты любила и будешь любить, пока не исполнится все предначертанное.

   Вспомни сон, который приснился тебе на ложе Фараона! Мериамун, велика твоя слава, твое имя известно на земле, а в Амепте знают тебя! Высока твоя участь, но путь твой покрыт кровью и скорбью. Я все сказал, отпусти меня!

   - Хорошо, - возразила царица, - но погоди уходить! Прежде всего, приказываю тебе страшным словом, великим звуком, связующим жизнь и смерть, скажи мне, буду ли я здесь на земле обладать тем, кого полюблю?

   - В грехе, скорби, Мериамун, ты будешь обладать ям. Стыд и ревность будут терзать тебя, когда его отнимет от тебя та, которая сильнее тебя, хотя ты очень сильна, та, которая красивее тебя, хотя ты очень хороша. Ты будешь очень страдать! Но она скроется от тебя вместе с тем, кто принадлежит вместе и тебе, и ей. Наступит день, и ты отплатишь ей мерой за меру, злом за зло!

   - Хорошо, Ку, подожди! Покажи мне лицо моей соперницы, лицо того, кто будет моей любовью!

   - Трижды можешь ты спрашивать меня, о ты, бесстрашная царица, - отвечал страшный Ку, - трижды могу я ответить тебе, а потом прощай, пока не встречу тебя на пороге вечности. Смотри же теперь в лицо Натаски, которую ты убила!

   Мы начали смотреть на мертвое лицо. Вдруг лицо это начало изменяться и засияло поразительной красотой, красотой несказанной. Казалось, то была чудная красота спящей женщины. Потом над головой Натаски мы увидали тень мужчины, охранявшего ее сон. Но лицо его было не видно, оно было скрыто под золотым шлемом, в котором торчал бронзовый конец сломанного копья. Он был одет в блестящее золотое вооружение народа, живущего у северного моря, и темные локоны его падали по плечам, подобно лепесткам гиацинта.

   - Смотри на свою соперницу и на того, кого ты полюбишь! Прощай! - сказал Ку мертвыми губами Натаски, и когда он умолк, прекрасное лицо женщины исчезло, огненный язык растаял в воздухе, и глаза всех мертвецов посмотрели друг на друга, словно они прошептали Что-то.

   Некоторое время Мериамун стояла молча, потом, словно очнувшись, подняла руки и вскричала: "Уходи, ты, Бай! Исчезни, Ка!" Огромная птица с золотыми перьями вспорхнула и поднялась вверх, а Ка приблизился к ногам мертвой Натаски и исчез.

   Мериамун покрыла голову плащом и еще раз произнесла ужасное слово. Она произнесла его громко, и храм снова наполнился ревом бури. Потом она сбросила плащ. На алтаре горел яркий огонь, на коленях Озириса лежала холодная Натаска. Кругом царила мертвая тишина.

   Мериамун схватила меня за руку.

   - Теперь все кончено, - произнесла она тихо, - и я страшно боюсь того, что должно случиться. Уведи меня отсюда, Реи, я не могу более!

   С тяжелым сердцем увел я ее из храма. Вот почему, Странник, царица смутилась, когда явился человек в золотом вооружении, шлем которого был проткнут осколком копья.

  

   - Все это произошло по воле богов! - произнес Одиссей, когда Реи закончил свой рассказ Некоторое время он сидел молча, потом поднял глаза и взглянул на старого жреца.

   - Странный рассказ, Реи! Много морей я проехал, во многих странах побывал, видел много народов и слышал голоса бессмертных богов, но никогда не слыхал ничего подобного. Заметь себе, когда я увидел прекрасную царицу, я удивился тому, что она как-то странно взглянула на меня, как будто знала меня. Если ты сказал правду, Реи, она полагает, что видела меня в своих снах и видениях. Кто этот человек с длинными темными локонами, одетый в золотое вооружение, с золотым шлемом на голове, в которой воткнут осколок копья?

   - Передо мной сидит этот человек, - сказал Реи, - или, может быть, я созерцаю бога!

   - Нет, я не бог, - ответил, улыбаясь, Одиссей, - хотя сидонцы сочли меня за бога. Отгадай мне эту загадку, мудрый жрец!

   Престарелый Реи смотрел в землю, бормоча молитву дрожащими губами.

   - Ты человек, - произнес он, - и пришел из-за моря, чтобы внушить любовь царице Мериамун и осудить себя на смерть. Это я знаю, остальное мне неизвестно. Молю тебя, чужеземец, ты пришел к нам с севера, в золотом вооружении, твое лицо сияет мужественной красотой, ты - сильнейший из людей! Прошу тебя, уйди назад, уйди назад за море, откуда ты пришел...

   - Разве человек может уйти от своей судьбы? - спросил Одиссей. - Если смерть моя придет, так должно быть! Но помни, Реи, я не искал любви Мериамун!

   - Все равно, ты найдешь ее! Кто ищет любви, тот теряет ее, а кто не хочет искать, тот находит!

   - Я приехал завоевать любовь другой женщины, - сказал Одиссей, - и буду искать эту любовь, пока не умру!

   - Пусть боги помогут тебе найти ее, и страна Кеми будет спасена от великой скорби! Но здесь, в Египте, нет женщины прекраснее Мериамун, и ты должен искать где-нибудь дальше. А теперь, Эперит, я должен идти совершать службу в храме священного Амена, так как я верховный жрец. Но тебя Фараон приказал мне привести на пир во дворец!

   Реи повел Одиссея боковым входом во дворец Фараона, близ храма бога Пта. Но прежде указал ему приготовленную для него прекрасную комнату, богато украшенную, уставленную креслами из слоновой кости и ложами из серебра, с роскошной постелью.

   Одиссей отправился в царские бани, где темноокие девушки вымыли его, умастили душистым маслом и увенчали цветами лотоса. Потом Реи повел его, в полном вооружении, в переднюю комнату дворца и оставил тут, говоря, что вернется, когда пир окончится. Зазвучали трубы, загремели барабаны.

   Вошли прекрасная царица Мериамун и божественный Фараон Менепта в сопровождении придворных дам и мужчин. Все они были увенчаны розами и цветами лотоса. Царица была в царском одеянии из вышитого шелка, с плеч ее спускалась пурпурная мантия, а на шее и руках блестели золотые запястья.

   Она была прекрасна со своим бледным лицом и чудными гордыми очами, которые, казалось, дремали под тенью длинных шелковистых ресниц. Мериамун шла, сияя гордой и царственной красотой, а позади шел Фараон, высокий, болезненный человек, с мрачным лицом. Одиссею показалось, что у него тяжело на сердце, что забота и страх перед бедой вечно терзают его. Мериамун ласково взглянула на чужеземца.

   - Привет тебе, чужеземец! - произнесла она. - Ты явился на наш пир в воинственном одеянии?

   - Прости, царственная госпожа, - ответил он, - но если бы я вздумал снять вооружение, мой лук запел бы мне песнь о скорой войне. И вот я пришел на пир в полном вооружении!

   - Разве твой лук умеет предсказывать, Эперит? - сказала царица. - Я слышала о таком оружии от менестреля, который пришел к нам с берегов Северного моря и пел песнь о волшебном луке Одиссея!

   - Ты хорошо делаешь, что не снимаешь вооружения, Странник, - сказал Фараон, - если твой лук поет о войне, то мое сердце также говорит мне, что война будет!

   - Следуй за мной, Странник! - сказала царица.

   Он последовал за ней и за Фараоном. Они пришли в великолепный зал, украшенный резьбой по стенам. Одиссею никогда не приходилось видеть такого богатого зала. На возвышении сел Фараон, рядом с ним царица Мериамун, а подле нее Скиталец в золотом вооружении. Он прислонил свой лук к креслу из слоновой кости.

   Пир начался. Все ели и пили вдоволь. Царица говорила мало, но глаза ее не переставали следить за гостем из-за низко опущенных ресниц.

   Вдруг, пока они пировали и веселились, двери в конце комнаты широко раскрылись. Стража в ужасе отскочила, и у дверей остановились два человека.

   Лица их были смуглы, худы, истощены, носы походили на клюв орла, а глаза были желты, как глаза льва Одежда их состояла из звериных шкур, перевязанных у пояса ремнем. Они подняли свои обнаженные руки, в которых держали посох. Оба человека были стары, один имел длинную белую бороду, другой был выбрит, подобно египетскому жрецу. Когда посохи поднялись, стража отступила, и все присутствовавшие закрыли лица, за исключением Мериамун и Скитальца. Даже Фараон не смел взглянуть на них, только сердито пробормотал себе в бороду: "Клянусь Озирисом, эти Апура снова явились сюда! Смерть тем, кто пропустил их сюда!"

   Один из них, бритый, как жрец, громко вскричал:

   - Фараон! Фараон! Фараон! Слушай слово Иеговы. Отпустишь ли ты народ?

   - Не отпущу!

   - Фараон! Фараон! Фараон! Слушай слово Иеговы! Если ты не отпустишь народ, все перворожденные в Кеми, от вельможи до раба, от быка до осла, будут перебиты! Отпустишь ли ты народ?

   - О, фараон, отпусти народ! - громко закричали все присутствовавшие.

   - Великие скорби и несчастия обрушатся на Кеми! О, Фараон, отпусти народ!

   Сердце Фараона смягчилось, и он готов был отпустить народ, как вдруг Мериамун повернулась к нему.

   - Ты не должен отпускать народ! - произнесла она. - Поверь, что все бедствия Кеми причинили вовсе не эти рабы, не Бог этих рабов, а чужеземная богиня, которая живет в Танисе. Не бойся, трус! Какое у тебя малодушное сердце! Вели богине уйти, но не отпускай этих рабов! Нам нужно строить города, и эти рабы будут работать для нас!

   - Вон отсюда! - закричал Фараон. - Приказываю вам уйти. Завтра ваш народ будет послан на тяжелую работу, и спины их окрасятся кровью от ударов ремня! Я не отпущу народ!

   Оба человека громко вскрикнули и, подняв посохи, исчезли из комнаты. Никто не посмел остановить их.

   Скиталец удивился, что Фараон не приказал убить непрошенных гостей.

   - Знаешь, Эперит, - сказала Мериамун, заметив его удивление, - великие бедствия постигли нашу страну. Царь думает, что эти колдуны послали на нас все беды, но я знаю, что Гаттор, богиня любви, разгневалась на нас из-за той женщины, что живет в Танисе и выдает себя за богиню!

   - Зачем, царица, - спросил Скиталец, - терпите вы У себя в городе эту лживую богиню?

   - Зачем? Спроси об этом Фараона. Вероятно, потому что красота ее поразительна, и кто увидит хоть раз ее, тот поклоняется ей и почитает, как богиню. Если ты хочешь Узнать об этом подробнее, спроси Фараона, он знает храм Лживой богини; знает того, кто охраняет ее!

   - О, Фараон, могу я узнать всю правду? - обратился Скиталец к царю.

   Менепта взглянул на него, сомнение и тревога отразились на его лице.

   - Я скажу тебе правду, Странник! Такой человек, как ты, путешествовавший во многих странах, поймет мой рассказ и поможет мне. При жизни моего отца, священного Рамзеса, однажды, в храме божественной Гаттор, появилась женщина чудесной красоты. Когда жрецы храма смотрели на нее, то одному она казалась мрачной, другому светлой, и перед каждым человеком изменялась ее чудная красота. Она улыбалась и пела, зажигая любовь во всех сердцах. Но если хоть один мужчина подходил к ней ближе и пытался обнять ее, он отступал, как ужаленный, а если повторял попытку, то умирал. Тогда люди перестали смотреть на нее, как на женщину, и начали поклоняться ей, приносить жертвы и молиться, как богине. Прошло три года. В конце третьего года богиня исчезла. От нее не осталось и следа, и только память ее свято чтилась людьми. Прошло двадцать лет. Отец мой умер, и я наследовал его престол. Однажды из храма прибежал вестник. "Гаттор вернулась в Кеми, - кричал он, - богиня вернулась к нам!"

   Я пошел взглянуть на нее. Перед храмом собралась огромная толпа народа, а на портике храма стояла сама богиня, сияя ослепительной красотой. Она пела чудные песни и голос ее проникал в сердце человека. Месяц за месяцем она пела свои песни, и множество людей мечтали заслужить ее милость и любовь, но у дверей храма невидимая стража строго охраняла вход. Если смельчак пытался ворваться силой, слышался звон мечей, и он падал мертвым, хотя на нем не находили ран. Это правда, Странник, я сам хотел войти туда и был оттолкнут ее стражей. Но я один из всех людей, кто, видя ее близко и слыша ее голос, не сделал вторичной попытки войти в храм и уцелел!

   - Ты любишь жизнь больше других людей! - сказала царица. - Ты хотел завоевать также это чудо, но твоя жизнь тебе дороже ее красоты, и ты не решился обнять ее. Да, Эперит, она причина всех наших бедствий. Все мужи влюбляются в нее и бесятся от любви. Когда она стоит на портике храма и поет, они плачут, молятся и рвут на себе волосы, рвутся к ней и умирают. Проклята наша страна, проклятие принесла нам эта женщина! Пока не найдется человек, который пройдет сквозь стражу, встанет перед ней лицом к лицу и убьет ее, горе и бедствия будут терзать страну Кеми! Быть может, ты, Странник, окажешься этим человеком? - Мериамун загадочно взглянула на него. - Тогда прими мой совет, не ходи туда, ты будешь околдован, и мы потеряем великого человека!

   - Быть может, госпожа, моя сила и милость богов помогут мне в этом деле. Но, пожалуй, эту женщину легче уговорить словами любви и поцелуями, чем убить ударом меча, если она не принадлежит к числу смертных!

   Мериамун покраснела и нахмурилась.

   - Зачем ты говоришь это? - сказала она. - Будь уверен, что, если бы я увидела это чудо, она была бы убита и предназначена в невесты Озирису!

   Одиссей понял, что царица Мериамун завидовала красоте и славе той, которая обитала в храме Таниса, и замолчал, умея молчать, когда это было нужно.

  

   Пир был испорчен: страх омрачил лица присутствовавших. Женщины и мужчины молчали, смех лишь изредка нарушал тишину в зале. Скиталец пил мало, ожидая, что будет дальше. Царица наблюдала за ним, и одна из всего общества была довольна пиром. Вдруг боковая дверь отворилась, и все испуганно повернули головы. Но страх их был напрасен. Вошли слуги, внесли изображение смерти, как это полагалось на пиру, и поставили резную деревянную статуэтку перед Фараоном, крича: "Пей вино, царь, веселись, скоро ты будешь взят смертью! Пей и веселись!"

   Менепта, все время молчавший, взглянул на изображение смерти и горько засмеялся.

   - Сегодня мы не нуждаемся в этом напоминании! - вскричал он. - Смерть близка, да, смерть близка! - С этими словами он упал в свое золоченое кресло, поставив чашу с вином на стол.

   - Разве ты муж? - сказала Мериамун тихо. - Муж ли ты, чтобы так пугаться? Разве в первый раз сегодня мы слышим имя смерти? Вспомни великого Менкаура, старого Фараона, построившего пирамиду Хир. Он был кроток и справедлив, боялся богов, и они показали ему смерть. Испугался ли он, дрожал ли? Нет, он обратил ночь в день, он веселился и прожил еще много лет, наслаждаясь любовью, вином и всеми утехами жизни. Будьте веселы, мои гости, хотя бы веселье наше продолжалось только один час! Пейте вино и будьте мужественны!

   - Ты говоришь верно, - сказал Фараон, - пейте и забудьте! Боги, посылающие смерть, дают нам вино, чтобы забыться! - Его мрачные глаза блуждали по залу, ища предлога придраться. - А ты, Странник, - воскликнул он, - ты не пьешь! Я следил за тобой. Ты пришел с севера, и бледное солнце твоей страны не питает виноградных гроздьев. Ты холоден, любишь пить воду. Почему ты не ищешь забвения в вине, когда час твой близок? Пей же красное вино Кеми. Принесите кубок Пашта! - закричал он слугам. - Царь хочет пить из него!

   Главный дворецкий Фараона пошел в сокровищницу и принес огромный золотой кубок, сделанный в виде львиной головы, вмещавшей 12 мер вина.

   - Наполните его чистым вином! - вскричал Фараон. - Ты побледнел при виде кубка, Скиталец? Я выпью за тебя, ты - за меня!

   - Нет, царь, - сказал Скиталец, - я пробовал твое вино и не хочу его больше!

   - Выпей же кубок за меня! - настаивал Фараон.

   - Прости меня, прошу тебя, - сказал Скиталец, - но вино делает умных людей глупыми, а сильных - слабыми, а нам сегодня, может быть, понадобится и сила, и разум!

   - Дай мне кубок! - вскричал Фараон, - Я пью за твою храбрость, Скиталец! - он поднял кубок, встал и выпил его, затем повалился на кресло, и голова его упала на грудь.

   - Я не могу отказать царю в его просьбе! - сказал Скиталец, побледнев от гнева. - Дайте мне кубок! - он взял кубок, встал и, сделав возлияние богам, произнес ясным голосом: - Пью за чужеземную Гаттор!

   Царица взглянула на него, побледнев от негодования. Вдруг из лука послышался слабый звук, разросшийся в воинственную песнь, похожую на шум летающих стрел.

   Одиссей услыхал пение лука, и глава его загорелись воинственным огнем: он знал, что стрелы скоро полетят в осужденных. Фараон и Мериамун также услыхали песнь лука. Царица удивленно смотрела на Скитальца.

   - Рассказ менестреля был правдив! Это - лук Одиссея, - сказала Мериамун. - Слушай, Эперит, твой лук громко поет!

   - Да, царица, - ответил Скиталец, - скоро полетят стрелы смерти! Зови стражу, враг близко!

   Ужас превозмог все опьянение фараона; он приказал страже идти, собрать всех товарищей и быть настороже. Мрачная тень легла на всех присутствовавших на пиру. Мертвая тишина воцарилась в зале, подобно тому, как бывает в воздухе перед грозой. Только Одиссей думал о предстоящей битве, да Мериамун неподвижно сидела в своем кресле и смотрела вдаль. Страх все сильнее охватывал сердца мужчин.

   Вдруг, казалось, сильный порыв ветра пронесся по залу. Весь дворец содрогнулся, своды его закачались и раскрылись, и над головой присутствовавших появилась какая-то фигура. Звезды ярко светили на небе. Потом своды закрылись снова, и люди с побледневшими лицами смотрели друг на друга. Даже неустрашимое сердце Одиссея замерло от ужаса

   Вдруг многие из присутствовавших в зале людей встали с места и с криком попадали мертвыми на пол. Скиталец схватил свой лук. Те, кто остался в живых, сидели неподвижно, совершенно парализованные страхом. Только Мериамун была спокойна и холодно смотрела на все происходившее, так как не боялась ни смерти, ни жизни, ни богов, ни людей. Пока она сидела, а Скиталец осматривал лук, они услышали шум, топот множества ног, все возраставший и приближавшийся к ним. Скоро двери раскрылись и вбежала женщина в ночном одеянии, неся в руках обнаженный труп мальчика

   - Фараон! - вскричала она. - Фараон, и ты, царица! Взгляните, ваш сын умер... ваш новорожденный сын мертв! О, Фараон! Царица! Он умер внезапно на моих руках!

   Она положила мертвого ребенка прямо на стол, среди золотых сосудов, среди гирлянд цветов и золотых чаш с вином.

   Фараон встал с места, разодрал свою пурпурную одежду и громко заплакал. Мериамун также встала и прижала к груди своего мертвого первенца. На нее было страшно смотреть, хотя глаза ее были сухи.

   - Это проклятие навлекла на нас эта злодейка, эта лживая Гаттор! - произнесла царица.

   - Нет, нет, это не Гаттор, не наша священная Гаттор, которую мы почитаем, - закричали присутствовавшие, - это бог мрачных Апура, которых ты, царица, не хочешь отпустить, послал все бедствия на голову Фараона и на твою!

   Пока они кричали, шум извне все возрастал и усиливался, так что стены дворца затряслись. Раздался страшный тысячеголосый вопль, какого никогда не раздавалось в Египте.

   Двери снова отворились, стражу оттолкнули в сторону, - и в залу вошла толпа сильных и рослых чужеземцев. Лица их были бледны, глаза блуждали. При виде их Скиталец пришел в себя: он боялся богов, а не людей, и, натянув лук, вскричал:

   - Очнись, Фараон, очнись! Враги пришли. Вся ли твоя стража здесь?

   - Да, все, кто остался в живых, - отвечал капитан телохранителей, - остальные умерли!

   Едва он успел произнести эти слова, как в зал вбежал человек. Это был старый жрец Реи, командир легиона Амен.

   - Слушай, Фараон, - вскричал он, - твой народ умирает тысячами на улицах. В домах царит смерть. В храмах бога Пта и бога Амен большинство жрецов умерло!

   - Все ли ты сказал, старик? - вскричала царица.

   - Не все еще, царица! Солдаты обезумели от страха и убивают начальников; я сам едва спасся от них. Они клянутся, что ты навлек смерть на Египет, так как не хотел отпустить Апура. Тысячная толпа бежит сюда, чтобы убить Фараона и тебя!

   Фараон громко застонал.

   - Возьми свое оружие, Эперит, война близко! - сказала Мериамун Скитальцу.

   - Я не боюсь битвы и раздраженных людей, царица! - ответил тот. - Муж должен бояться только гнева богов. Стража, сюда! Сомкнитесь вокруг! Не бойтесь, не пугайтесь!

   Его фигура была так величественна, лицо горело такой отвагой, что испуганная стража опомнилась, выстроившись двойным рядом около него. Каждый приготовил свой лук и стрелы.

   Придворные Фараона и уцелевшие гости спрятались позади солдат. Вдруг двери были вышиблены могучими ударами толпы, которая шумно ворвалась в зал. Тут были солдаты, бальзамировщики, кузнецы, почерневшие от копоти, писцы, сгорбившиеся над писанием, рыбаки, ткачи и даже прокаженные от ворот храма. Все они обезумели от страха; за ними следовали женщины с мертвыми детьми на руках. Толпа начала ломать золотую мебель, рвать шелковые драпировки, побросала золотые пиршественные чаши прямо в лицо испуганным женщинам, громко требуя крови Фараона.

   - Где Фараон? - вопили они. - Давайте нам Фараона и царицу Мериамун, мы убьем их! Наши первенцы умерли потому, что пророки Апура послали на нас проклятие за то, что Фараон задержал их народ в стране Кеми!

   Наконец, они увидели Фараона Менепту, трусливо прятавшегося за стражей, и царицу Мериамун, которая молча стояла перед ними. Она держала на руках мертвого сына и смотрела на толпу горевшими глазами, которые блестели ярче, чем ее уреус.

   - Назад! - воскликнула она. - Назад! Не Фараон и не я причинили вам столько горя и скорби! К нам также пришла смерть! Это ваша лживая Гаттор, которую вы почитаете, это чудо, которое внушает вам любовь. Из-за нее вы терпите все эти бедствия, она навлекла на вас смерть! Разрушьте ее храм, убейте ее и освободите страну свою от проклятия!

   Несколько минут толпа стояла молча, как лев, готовясь прыгнуть на добычу. Потом раздались крики: "Вперед, вперед! Убейте их, убейте! Мы любим нашу Гаттор и ненавидим вас. Вы навлекли на нас несчастье, и вы должны умереть!" - заорала толпа.

   Они орали, бесновались, бросали камнями и палками в стражу. Высокий человек натянул тетиву и пустил стрелу прямо в грудь царицы. Мериамун сделал то, чего не сделал бы ни одна женщина. Спасаясь от смерти, она подняла перед собой тело мертвого сына как щит. Стрела, летящая в нее, впилась в нежное тельце ребенка.

   Наконец, она уронила труп на пол.

   Тогда Скиталец испустил воинственный клич, облокотился на стол, оглянулся вокруг и пустил стрелу из своего лука. Стрела полетела прямо в того высокого человека, который целился в царицу, воткнулась в его грудь, окрасила кровью и убила еще и другого, который упал мертвым. Снова полетела другая стрела, жужжа и гудя...

   Толпа бросилась вперед. Воздух потемнел от множества стрел. Храбрость Скитальца воодушевила стражу. Солдаты дрались отчаянно. Но убийцы напирали сплошной стеной, с криком и воплем. Шлем Скитальца сиял, как маяк во время бури. Свечи свалились из рук золотых фигур, стоявших у стола, драпировки загорелись, и черный дым наполнил весь зал. Но сквозь мрак, дым, вопли и шум стрел ясно слышалась воинственная песнь волшебного лука Одиссея.

   Лук гудел, и стрелы, жужжа, летели на врагов.

   Скоро запас стрел истощился, и Скиталец подумал, что битва проиграна, потому что со всех дверей прибывали новые толпы врагов. Но он был опытен в войне и не потерялся. Капитан телохранителей Фараона был убит. Скиталец встал на его место, выстроил солдат кругом и старался воодушевить их. Он сунул чей-то меч в руку Фараона, приказывая ему сражаться за свою жизнь и за трон. Но тот, пораженный смертью сына и опьяненный выпитым вином, совсем упал духом и растерялся.

   Царица Мериамун выхватила меч из его дрожащей руки и приготовилась к бою. Она считала недостойным себя сидеть, скорчившись, на полу, как сделали другие женщины, а стояла прямо, позади Скитальца, и не пряталась от стрел и копий, летевших со всех сторон.

   Фараон закрыл лицо руками и не шевелился. Убийцы лезли вперед с криком и воем.

   Скиталец бросился на них с поднятыми мечом и щитом; за ним двинулась стража Фараона.

   Они боролись за свою жизнь и заставили отступить врагов, ударяя мечом направо и налево.

   Второй раз хлынула толпа и снова была отброшена назад.

   Однако скоро большая часть защитников Фараона была убита, и силы их падали. Но Скиталец продолжал воодушевлять их, хотя сердце его было полно ужаса. Царица Мериамун также убеждала солдат не уступать врагам и умереть с честью, как подобает храбрецам.

   Снова завязался отчаянный бой. Скоро только один Скиталец остался защитником Мериамун и Фараона. Вдруг откуда-то издалека донесся громкий крик, заглушивший звон мечей, стоны людей и весь шум битвы. "Фараон! Фараон! Фараон! - кричал голос. - Отпустишь ли ты мой народ?"

   Толпа остановилась. Бой прекратился; все повернулись в ту сторону, откуда раздался голос. В конце зала, среди мертвых и умирающих людей, стояли два старика, держа в руках жезлы.

   - Это колдуны, колдуны Апура! - закричала толпа, отступившая перед ними и забыв о битве.

   Апура подошли ближе; не обращая внимания на груды мертвых тел, они шли по крови, по разлитому вину, мимо поваленных столов и остановились перед Фараоном.

   - Фараон! Фараон! Фараон! - прокричали они. - Все первенцы страны Кеми умерли от руки Иеговы. Отпустишь ли ты народ наш из Египта?

   - Уходите, уходите вы все и весь ваш народ! - вскричал Фараон. - Уходите скорее, чтобы Кеми не видал вас более!

   Толпа слышала эти слова и ушла из дворца. Мертвая тишина воцарилась в городе. Смерть носилась над Кеми. Люди умирали от ран и от внезапно появившейся чумы.

   Тихо везде... Заснули люди. Сон принес им лучший дар богов - забвение.

  

   Настало утро после страшной ночи. Реи пришел от царя к Скитальцу, но не застал его в комнате. Евнух сказал ему, что гость встал, спросил о Курри, бывшем капитане сидонского корабля, и прошел к нему.

   Реи пошел туда и услыхал стук молотка по металлу. В углу маленького двора у дворцовой стены стоял Скиталец с обнаженными руками, одетый не в свои золотые доспехи, а в легкий балахон, который носят обыкновенные египетские рабочие. Он наклонился над маленькой жаровней, на которой горел огонь, держа в руке молоток. Около него стояла маленькая наковальня, где лежал один из наплечников его золотого вооружения. Курри стоял подле него с инструментами в руках.

   - Привет тебе, Эперит! - крикнул Реи. - Что ты делаешь с наковальней?

   - Чиню свое вооружение, - отвечал Скиталец, улыбаясь. - Оно изрядно потерпело во время вчерашнего боя. - Он указал на свой продырявленный щит. - Сидонец, раздуй огонь!

   Курри присел на корточки и стал раздувать огонь кожаным мехом, в то время как Скиталец нагревал металл и бил его молотком на наковальне, не переставая разговаривать с Реи.

   - Странная работа для воина! - усмехнулся Реи, опираясь на свой жезл, с рукояткой в виде голубоватого яблока. - В нашей стране знатные люди не унижаются до работы!

   - В каждой стране свои обычаи! - возразил Эперит. - На моей родине братья не женятся на сестрах, хотя, во время своих странствований, я встречал подобный же обычай на острове царя ветров. Мои руки хорошо служат мне, когда нужно, - продолжал он, - приходится ли косить весной зеленую траву или править быками, или выпахать начисто борозды тяжелой земли, или строить дома и корабли, или заняться работой кузнеца. Мои руки умеют все!

   - Каков на войне, таков и в работе! - сказал Реи. - О, я видел, как ты умеешь воевать! Слушай, Скиталец, царь Менепта и царица Мериамун посылают тебе свой приказ!

   Он вытащил сверток папируса, перевязанный золотыми шнурами, прижал его к своему лбу и низко поклонился.

   - Что это за сверток? - спросил Скиталец, выбивая молотками из шлема острие копья.

   Реи развязал золотые шнуры, развернул свиток и подал его Одиссею.

   - Боги! Что это такое? - воскликнул Скиталец. - Тут разные рисунки! Как искусно сделаны изображения змей, человеческих фигур, сидя и стоя, топоров, птиц, животных!

   Он подал свиток жрецу.

   - Я ничего не понимаю. Отец мой! Что это означает?

   - Фараон приказал своему главному писцу написать тебе этот приказ, которым он назначает тебя командиром легиона царских телохранителей... Он удостаивает тебя высокого титула, обещает дома, земли, целый город на Юге, который будет снабжать тебя вином, еще город на Севере, из которого ты будешь получать запасы зерна, если ты согласен служить ему!

   - Никогда в жизни не служил я никому, - возразил Скиталец, покраснев, - хотя был осужден на продажу в рабство. Царь делает мне слишком много чести!

   - Ты хотел бы уйти из Кеми? - спросил старый жрец.

   - Я хотел бы найти ту, которую ищу, где бы она ни была! - ответил Скиталец. - Здесь или в другом месте!

   - Какой же ответ должен я снести царю?

   - Я подумаю! - сказал Скиталец. - Сначала надо посмотреть город, если ты согласен сопровождать меня! Во время прогулки у меня будет время обдумать ответ царю!

   Говоря это, он успел, наконец, вытащить острие копья из своего шлема и, держа в руке, стал рассматривать его.

   - Хороший клинок! - сказал он. - Я никогда не видал лучшего. Сидонец, - обратился он к Курри, - мне принадлежит твоя жизнь и осколок твоего копья. Я дарую тебе жизнь и возвращаю тебе кончик копья. Возьми его!

   - Благодарю тебя, господин! - отвечал сидонец, засовывая копье за пояс. - Дар врага - злой дар! - пробормотал он сквозь зубы, едва слышно.

   Скиталец надел свое вооружение и свой шлем.

   - Пойдем, друг, покажи мне город! - обратился он к старому жрецу.

   Реи уловил злую усмешку на лице сидонца и решил, что это- злой и коварный человек, однако промолчал, позвал стражу и пошел вместе с Одиссеем к дворцовым воротам, чтобы вести его в город.

   Странное зрелище представлял из себя город. Из роскошных домов, из бедных жилищ выходили ряды женщин-плакальщиц, громко причитавших и певших заунывные, скорбные песни смерти.

   В некоторых кварталах, на дверях многих домов виднелись сделанные кровью знаки, и из этих жилищ доносились веселые голоса, слышались праздничные песни. Казалось, в городе жило два народа: один народ смеялся, другой плакал.

   Из отмеченных кровью домов женщины выходили с пустыми руками или входили туда, неся драгоценности, золото, серебро, кубки, пурпурные материи и сбывая все это смуглым мужчинам и женщинам с ястребиными, черными глазами и острыми носами. Эти люди уходили, входили, шумели, кричали, толкались среди плачущих женщин и мужчин Кеми.

   Какой-то высокий парень ухватился за посох жреца Реи.

   - Одолжи мне твой посох, старик, - сказал он. - Одолжи на время моего путешествия. Когда я вернусь, ты получишь его обратно!

   Скиталец повернулся к парню и так взглянул на него, что тот отступил назад.

   - Я видел тебя, - бормотал парень, уходя, - видел прошлой ночью и слышал песнь твоего лука. Ты не из народа Кеми, я знаю!

   - Что такое происходит в твоей стране, старик? - спросил Скиталец. - Я вижу что-то странное. Никто не хочет поднять руку, чтобы спасти свое добро от воров и грабителей!

   Жрец громко застонал.

   - Тяжелые дни переживает Кеми, - произнес он, - Апура грабят народ, прежде чем уйти в пустыню!

   Едва он успел произнести эти слова, как мимо них прошла высокая плачущая женщина. Муж ее, сын и брат умерли от чумы. Она происходила от царского дома, была богато одета и украшена золотом и дорогими каменьями. За ней, по направлению к храму бога Пта, следовали рабы, на шее которых блестели золотые цепи.

   Две женщины Апура увидели ее и подбежали к ней.

   - Отдай нам твои золотые украшения! - кричали они.

   Без слов, молча, женщина сняла с рук золотые кольца, запястья и бросила их к ногам просивших. Женщины Апура сейчас же подобрали все.

   - Где теперь твой муж, сын и брат? - кричали они насмешливо. - Ты, происходящая из дома Фараонов? Ты платишь нам теперь за нашу работу, за те кирпичи, которые мы таскали для ваших домов, за палку, которая в руках смотрителя колотила нас по спине? Хорошо, мы возьмем! Скажи, где твой муж, твой сын и брат теперь?

   Они ушли, смеясь, а бедная осиротевшая женщина горько заплакала.

   Много странного видел Одиссей, гуляя по городу с жрецом. Сначала он хотел отнять все награбленное и возвратить по принадлежности, но жрец Реи строго запретил ему это во избежание неприятностей. Они пошли дальше.

   Всюду царила смерть, скорбь и слезы. Здесь мать оплакивала своего ребенка, невеста- любимого жениха. Там Апура, с мрачными лицами, орали во все горло, звеня священными амулетами, снятыми с умерших людей, а на углу улицы водовоз горько плакал, причитая над своим убитым осликом, зарабатывавшим ему дневное пропитание.

   Наконец, Скиталец и жрец Реи подошли к храму, находившемуся неподалеку от храма бога Пта. Он был выстроен из черного Сиенского камня, на котором были выгравированы изображения священной богини Гаттор. Одна из фигур ее имела голову коровы, другая - лицо женщины, но в руках всегда находились цветы лотоса, а на шее драгоценное ожерелье.

   - Здесь, в этом храме, обитает чужеземная Гаттор, за которую ты пил вчера ночью! - сказал Реи. - Это было Дерзким вызовом с твоей стороны - пить за нее при царице, которая ненавидит ее, считая причиной всех бедствий Кеми, хотя, в сущности, она неповинна в этом! Колдуны Апура навлекли на нас все наши несчастья.

   - Показывалась ли Гаттор сегодня? - спросил Скиталец.

   - Мы спросим об этом жрецов. Следуй за мной, Эперит.

   Они прошли аллею сфинксов, стоявших вдоль кирпичной стены, и подошли к воротам башни. Жрец, стоявший здесь, при виде Реи, любимца Фараона, широко Распахнул ворота перед ними. Пройдя ворота, они остановились у второй башни, и Реи указал Скитальцу портик храма, на котором обыкновенно стоит и поет Гаттор, пока сердца слушателей не растают. Здесь они постучали в дверь и вошли в зал, где собрались жрецы, громко оплакивавшие своих умерших. Увидя Рея, пророка бога Амен, и Скитальца в блестящем золотом вооружении, они замолчали. Старейший из них выступил вперед и поклонился Реи.

   Реи взял Скитальца за руку, познакомил его с жрецом и рассказал все его подвиги, добавив, что он спас жизнь Фараона, царицы и всех тех, кто уцелел на пиру.

   - Скажи мне, - обратился Реи к жрецу, - когда госпожа Гаттор будет петь наверху башни? Чужеземец хочет видеть и слышать ее!

   Жрец храма богини Гаттор низко поклонился скитальцу.

   - На третье утро от сегодняшнего дня священная Гаттор появится на портике храма, - ответил он, - но ты, могущественный господин, пришедший к нам с моря, послушай моего совета и, если ты не бог, не дерзай взглянуть на ее дивную красоту! Если ты хотя раз увидишь ее, ты погибнешь, и участь твоя будет участью несчастных, которые видели ее, но любили и умерли ради нее!

   - Я не бог, а человек, - ответил Скиталец, смеясь, - но, может быть, я осмелюсь взглянуть на нее поближе, несмотря на ее стражу, если сердце мое велит мне посмотреть на нее!

   - Ты найдешь смерть и конец всем своим странствованиям! - возразил жрец. - Следуй за мной, я покажу тебе людей, мечтавших завоевать любовь Гаттор! - С этими словами он вял Скитальца за руку и повел через переходы в глубокую и мрачную келью, где золотое вооружение посетителя засияло и заблестело, как свет лампы. Эта келья была сделана в стене, и слабый свет едва проникал в нее. Вдоль комнаты стояли бронзовые ванны, в которых лежали темные фигуры египтян.

   При слабом свете было видно, как прислужники мыли тела их и натирали благовонным маслом, но когда Реи и Эперит подошли ближе, все прислужники убежали, как собаки убегают от ночного пира, заслышав шаги прохожих.

   Удивляясь странному зрелищу, Скиталец взглянул повнимательнее, и его мужественное сердце замерло от ужаса. В бронзовых ваннах лежали мертвецы, плававшие в дурно пахнувшем щелоке.

   - Здесь лежат те, - сказал жрец, - кто осмелился проникнуть в святилище богини, где она, день и ночь, сидит и поет, перебирая струны золотой лютни. Один за другим пытались они обнять ее и умерли. Здесь они готовятся к могиле: мы устраиваем им богатые похороны!

   - Да, - произнес Скиталец, - свет мира остался позади меня, когда я плыл на корабле по кроваво-красной воде священного моря, направляясь в мрачную бездну Фароса. Много ужасов видел я в этой несчастной стране, каких не встречал нигде и никогда за время моих странствий!

   - Предупреждаю тебя, - повторил жрец, - если ты последуешь их примеру, то будешь лежать в такой же ванне!

   Скиталец еще раз взглянул на мертвецов и их прислужников и вздрогнул.

   Конечно, он не боялся смерти на войне или на море, но здесь было совсем другое. Ему захотелось солнца и свежего воздуха, и он поспешно вышел из кельи, тогда как жрец только улыбался себе в бороду. Одиссей, выйдя на воздух, сейчас же успокоился и начал расспрашивать о Гаттор, где она живет и кем убиты ее поклонники.

   - Пойдем, я покажу тебе! - отвечал жрец и повел его по узкой дорожке во двор храма. В центре двора находилось святилище Гаттор. Это была большая комната, выстроенная из алебастра, свет в которую проникал через крышу. Перед огромными медными дверями висел занавес из дорогой ткани. Небольшая лестница вела из святилища на портик храма.

   - В этом алебастровом святилище обитает наша священная богиня! - произнес жрец. - По этой лестнице она поднимается на портик храма. Через занавес мы каждый день подаем ей пищу, но никто из нас не смеет войти туда, никто не видал Гаттор лицом к лицу. Когда богиня кончает петь, то спускается обратно в святилище. Тогда медные двери растворяются настежь, и толпа безумцев бросается к занавесу. Но прежде чем они успевают ворваться в святилище, падают замертво. Мы слышим звон мечей, и смельчаки умирают молча, в то время как Гаттор поет свои дивные песни!

   - Кто же убивает их?

   - Мы не знаем этого, чужеземец! Никто не знает. Подойди к двери святилища и слушай, быть может, ты услышишь пение Гаттор. Не бойся!

   Скиталец недоверчиво подошел ближе, а жрец Реи стоял поодаль. Вдруг из святилища раздался звук чудного пения, и нежные, чистые ноты глубоко тронули сердце Одиссея, напомнив ему родную Итаку, счастливые дни юности. Он сам не мог дать себе отчета, почему сердце его сладко забилось.

   - Слушай! - сказал жрец, - Гаттор поет! Но пение скоро окончилось.

   Тогда Скиталец задал себе вопрос: должен ли он сейчас войти в святилище и решить свою участь или переждать некоторое время и, в конце концов, решил подождать, чтобы увидеть собственными глазами, что случится с теми, кто пытается подойти к Гаттор.

   Простившись со старым жрецом, он вышел из храма вместе с Реи. Проходя по улицам, они опять видели Апура, которые грабили народ Кеми, и вернулись во дворец. Дома Скиталец долго раздумывал, как бы увидать эту странную женщину, живущую в храме, и избежать бронзовой ванны. В глубоком раздумье он просидел до самой ночи, когда его пришли звать на ужин к Фараону. Он отправился туда и, встретив Фараона и Мериамун в первой комнате, прошел с ними в зал. Пиршественная комната была прибрана, всякий след битвы исчез, кроме нескольких пятен крови на полу и нескольких стрел, воткнувшихся в стены и потолок.

   Мрачно было лицо Фараона,