Хаггард Генри Райдер - Ласточка

что могла колдунья видеть в воде горшка и почему она упоминала имя Сузи в своей песне. Поэтому я подошла к знахарке и резко спросила:

   - Что это ты делаешь, Сигамба?

   Хоть мой приход и вопрос были совершенно внезапны, однако знахарка не только не испугалась и не вскрикнула, как сделала бы на ее месте любая другая порядочная женщина, но даже не вздрогнула и спокойно ответила:

   - Я читала судьбу Ласточки и всех близких ей.

   - Где же ты читала это? - продолжала я.

   - Вот здесь, - указала она на чашку с водой.

   Я с любопытством взглянула в чашу и увидала на дне ее белый песок, поверх которого лежали пять кружков зеркального стекла разной величины, но правильной круглой формы, как монеты. Самый большой кружок находился посередине остальных, расположенных вокруг него крестообразно.

   - Вот это Ласточка, - объяснила мне Сигамба, указывая на большой кружок, - наверху - ее будущий муж, направо - отец, налево - мать, а внизу - Сигамба. Кружки эти от большого стекла, которое показывает лица людей. Мне дала его Ласточка, а я расколола его на пять частей и сделала их круглыми, потому что природа любит все круглое. Видите, они расположены в чаше так, как вот те звезды на небе.

   Меня пробирала дрожь при виде этого колдовства, но я скрыла свой страх и сказала с деланным смехом:

   - Что за глупая игра у тебя, Сигамба!

   - Это совсем не игра, и тот, у кого двойное зрение, может много увидеть в этой чаше, - совершенно спокойно, без малейшей обиды в голосе, проговорила Сигамба. - У вас нет такого зрения, и вы не можете ничего увидеть, а баас может. Позовите бааса. Он посмотрит и расскажет все, что увидит, потому что одной мне вы не поверите.

   Мне стало очень досадно, что Ян, которого я, не в обиду будь ему сказано, считала гораздо глупее себя (хотя это вовсе не мешало мне уважать и любить его), может видеть то, чего не могу я, но я все-таки пошла и привела его.

   Пока я рассказывала ему, в чем дело, знахарка сидела не шевелясь, подперев рукой подбородок и не сводя своих блестящих глаз с лица моего мужа. Казалось, в ее взгляде было что-то такое, что невольно подчиняло Яна ее влиянию.

   - Ну, показывай свои штуки, чернушка, - полунасмешливо проговорил Ян, выслушав мои объяснения.

   - А вот взгляните туда, отец Ласточки, - отвечала Сигамба, указывая на чашу.

   Ян опустился на колени и взглянул в чашу.

   - Я вижу, - начал он точно чужим голосом, пристально глядя в воду и медленно произнося слова, - Сузи... себя... жену... Ральфа... и... тебя, Сигамба... А теперь вот... все... слилось в... темный цвет, и я... да, я больше ничего не могу различить.

   - Смотрите пристальнее! - приказала повелительным голосом Сигамба, так и впиваясь своими странными глазами в лицо Яна.

   Муж снова взглянул в воду и опять начал вытягивать из себя слова:

   - Теперь... я... вижу... тень... густую... темную тень... Она похожа на... да, на голову Черного Пита, вырезанную из... черной... бумаги... Из-за этой тени я ничего... не вижу... Ах, вот она делается... все меньше... меньше... теперь она закрывает... да, только тебя, Сигамба... Ты просвечиваешь сквозь тень вся... красная... точно в... крови... А теперь... Ну, теперь все пропало!.. Я ничего больше не вижу.

   С этими словами он поднялся на ноги; лицо его было бледно как смерть, и сам он весь дрожал. Доставая из кармана свой большой пестрый шоковый платок, чтобы обтереть с лица пот, он с ужасом прошептал:

   - О, Господи, да ведь это настоящее чародейство!.. Прости мне мое прегрешение!

   Я снова нагнулась над чашей, но по-прежнему ровно ничего не заметила кроме воды и зеркальных кружков, в которых отражались только лунный свет да мое лицо. Из этого я заключила, что Ян по своей простоте видел все, что ему внушала колдунья, или, вернее, воображал, что видит.

   - Что же все это значит, Сигамба? - спросил Ян, растерянно глядя то на чародейку, то на меня.

   - Отец Ласточки, что видели ваши глаза, то видели и мои, но только яснее ваших, потому что мое зрение еще острее, - отвечала Сигамба. - Вы спрашиваете - что это значит? Будущее никому не открывается вполне... даже я не могу знать всего. Мне ясно только то, что Ласточке и всем ее близким будет много зла от Черного Пита. Но все кончится тем, что для Ласточки и ее родных настанут опять светлые дни, а я погибну от руки Пита или через него... Как все это случится - я не знаю, но советую вам венчать Ласточку скорее и не дома, как вы хотите, а в деревне, где она будет жить первое время после свадьбы.

   Я не верила ни одному слову из того, что говорила колдунья, и очень разозлилась, что она так дурачила бедного Яна и заставила его задуматься о том, что он видел и слышал. Только потом я убедилась, как она была права. Но тогда, повторяю, ее предсказания казались мне не больше и не меньше как пустой болтовней, на которую не стоило обращать внимания. По моему совету Ян письменно пригласил из ближайшего города пастора, который должен был венчать наших детей у нас в доме и находился уже давно в пути. Неужели из-за глупой болтовни этой полусумасшедшей девки мы должны послать встретить его и воротить назад? Вообще я терпеть не могла, когда в мои распоряжения вмешивались даже муж и дети, а тут еще лезла с советом какая-то полоумная дикарка, живущая у нас из милости!

   Видя, что муж сильно задумался над предсказаниями и советом Сигамбы, я прикрикнула на нее, чтобы она не вмешивалась не в свои дела, и, схватив Яна за руку, потащила его домой.

   Сигамба что-то хотела мне сказать, но я сделала вид, что не заметила этого, и ускорила шаги. Однако пройдя несколько шагов, я не утерпела и оглянулась назад. Сигамба стояла на прежнем месте и, подняв руки к небу, тихо плакала.

   Наконец наступил день свадьбы. Пастор прибыл накануне, и все было давно готово.

   Покончив с распоряжениями дома, я вышла на двор взглянуть, все ли там в порядке, как вдруг прямо над моей головой раздался пронзительный крик ястреба. Я с испугом подняла глаза кверху и увидела, как ястреб, выхватив из гнезда, находившегося под крышей нашего дома, одну из сидевших там красногрудых ласточек, сейчас же поднялся с ней к облакам. Другая ласточка с громким жалобным криком полетела вслед за похитителем.

   У меня так и защемило сердце, когда я увидела это зрелище.

   - Бедная жертва! - невольно воскликнула я, считая этот случай за дурное предзнаменование. - Неужели твоя гибель предвещает несчастье и нашей Ласточке?

   - Нет, - раздался за моей спиной спокойный голос Сигамбы, - нет, мать Ласточки, не бойтесь! Видите, он летит сокол; он отобьет у хищника добычу.

   Действительно, сверху, со страшной высоты летел стрелой сокол и со всего размаха ударил грудью ястреба. Хищник не успел уклониться от удара и, сделав громадный пируэт в воздухе, выпустил из когтей свою жертву, которая вскоре упала на траву около дома.

   - Сигамба подбежала и подняла ласточку; у нее оказалось сильно поврежденным одно крыло, и были сломаны обе лапки.

   - Это ничего, - проговорила знахарка, - я вылечу ее.

   Вторая ласточка стала кружиться над Сигамбой с жалобным писком, как бы умоляя ее возвратить ей подругу.

   - Успокойся, - сказала ей Сигамба (как будто птица могла понимать ее), - я устрою под крышей своей хижины новое гнездо, посажу туда твою подругу и буду лечить, а ты будешь кормить ее.

   Птицы, и правда, точно поняли ее: раненая смирно сидела в руках, а другая спокойно уселась на ближайшем дереве.

   - Мать Ласточки, - обратилась ко мне знахарка, когда я, успокоенная относительно участи раненой птицы, в которой я видела свою дочь, хотела войти в дом, - дайте мне вашего коричневого мула в обмен на тех двух коров, которых мне недавно привел готтентот за то, что я вылечила его жену от укуса змеи. Я знаю, что мул стоит дороже, но у меня пока больше ничего нет, а он мне очень нужен.

   - На что он тебе? - удивилась я.

   - Проводить Ласточку в деревню.

   - Разве она желает этого?

   - Нет, ей теперь не до меня, но я должна это сделать.

   Ударение, которое она сделала на слове "должна", заставило меня после минутного колебания согласиться на ее просьбу.

   - Хорошо, можешь взять мула, а коровы пускай останутся у тебя, - проговорила я.

   - Благодарю, мать Ласточки, - просто сказала знахарка.

   - А когда же ты будешь лечить птицу? - спросила я, вспомнив о раненой ласточке. - Ведь она требует ухода.

   - О, об этом не беспокойтесь! - с живостью отвечала Сигамба. - Я сейчас сделаю гнездо, посажу в него птичку и перевяжу ей крыло и лапки травой. Когда кости срастутся, - а это будет скоро, - она сама снимет перевязки.

   Я не знала, что возразить и, молча пожав плечами, ушла в дом.

   Вскоре началось венчание. Сузи была очень хороша в своем белом платье и с большим букетом белых цветов в руках, который принесла ей Сигамба. Вполне достоин ее был и Ральф. Во всей его фигуре, в каждой черте лица, в манерах, даже во взгляде и голосе было сразу видно его благородное происхождение.

   Сузи, если и была ниже его по происхождению, зато не уступала по красоте, манерам и образованию. Я никогда не видала лучшей пары и прямо могу сказать, что они были созданы друг для друга, поэтому и любовь их была так прочна.

   Гостей у нас не было, потому что свадьба держалась в тайне, чтобы Черный Пит не услыхал о ней и не придумал какой-нибудь гадости. Однако, как потом оказалось, он все-таки узнал об этом, - вероятно, от пастора, который, не в обиду будет ему сказано, очень любил работать языком и, должно быть, проболтался дорогой, когда ехал к нам.

   После венчания был хороший обед, но пил, ел и болтал за столом только один пастор. В конце концов он стал городить такие глупости, что я едва не побранилась с ним.

   По окончании обеда молодые стали прощаться со мной (Ян ехал их провожать). Я не знала, что теперь долго-долго не увижу Сузи, а потому не давала много воли слезам и крепилась, как могла. Что же касается Сузи, то она, припав ко мне на плечо, рыдала так сильно, что я вынуждена была остановить и пристыдить ее. Наконец она немного успокоилась и, вспомнив о Сигамбе, захотела проститься и с ней. Я послала за знахаркой, но ее нигде не могли найти. Тогда я вспомнила, что Сигамба хотела ехать провожать молодых, и сказала Сузи, что она, наверное, поджидает где-нибудь на дороге.

   Простившись еще раз со мной, новобрачные и Ян уселись на лошадей и тронулись в путь; за ними с сильным скрипом двинулась и тяжело нагруженная фура.

   Я осталась одна.

  

  

   Проводив молодых за несколько миль, Ян распрощался с ними и возвратился домой; новобрачные продолжали путь только в сопровождении отправленных с ними кафров.

   С наступлением темноты Ральф распорядился сделать привал в горах на берегу моря, милях в десяти от нашей фермы. Пока провожатые разводили костер, чтобы приготовить себе ужин, молодые супруги отправились прогуляться в живописном ущелье, спускавшемся прямо к морю. Пройдя все ущелье, они очутились на выступе невысокой скалы, у подошвы которой с трех сторон плескалось море, так что скала вдавалась в него в виде мыса.

   Ральф и Сузи уселись в нескольких шагах от крутого, почти отвесного спуска к морю и, прижавшись друг к другу, заворковали как голуби.

   - Боже мой, как хороша природа, не правда ли, Ральф? - шептала Сузи, глядя на освещенное луной море. - Смотри, как эффектны эти бесконечные волны, когда в них отражается небо с луной и звездами.

   - Да, сейчас эти волны очень красивы, - отвечал Ральф. - Но я видал их другими и никогда не забуду этого.

   Сузи поняла намек мужа и тихо продолжала:

   - Да, Ральф, море, как и жизнь наша, не может быть постоянно спокойным. Но я люблю море, потому что оно дало мне тебя, а жизнь - потому что могу провести ее с тобой.

   - Только бы море не разлучило нас! - невольно вырвалось у Ральфа.

   - Что ты говоришь, мой дорогой?! - с испугом воскликнула Сузи, крепко обнимая его. - Нет, нет, Ральф, нас теперь ничто не может разлучить... даже море, потому что, если тебе опять нужно быть в море, то я последую за тобой... Даже сама смерть, дорогой муж мой, не в состоянии будет разлучить нас: мы и в той жизни будем вместе. Почему тебе пришло в голову, что море должно разлучить нас?

   - Сам не знаю, моя Сузи, - печально отвечал Ральф. - Мне все кажется, что счастье наше непрочно.

   В это время луна вдруг спряталась за темным облаком, и по ущелью пронесся порыв резкого, холодного ветра; вершины деревьев как-то зловеще заскрипели. Но облако вскоре исчезло, ветер утих, и луна снова засияла во всем своем блеске, проведя широкую серебристую полосу по хребтам морских волн.

   - От своей судьбы не уйдешь, Ральф, - сказала наконец Сузи, поднимаясь со своего места. - Давай лучше помолимся Богу, поблагодарим Его за то, что Он нам дал, и попросим у Него покровительства на будущее.

   Опустившись на колени, они оба начали горячо молиться. Но не успели они окончить последних слов молитвы, как услышали позади себя чей-то язвительный смех. Молодые люди поспешно вскочили, обернулись назад и замерли от ужаса: перед ними стоял Черный Пит, а из-за его спины выглядывало человек десять темнокожих, вооруженных ружьями и ножами.

   Ральф и Сузи сразу поняли всю опасность своего положения: они находились на таком расстоянии от своих провожатых, что не могли быть услышаны ими, если бы вздумали кричать, и на их лицах выразилось полное отчаяние.

   Черный Пит сразу сообразил, что происходит в душе молодых людей, и еще язвительнее расхохотался.

   - Как хорошо иметь дело с набожными людьми, - насмешливо произнес он. - это дало нам возможность подкрасться незамеченными... А какую хорошую молитву вы читали, мои голубки! Мне казалось, что я нахожусь в церкви, когда слушал ее... Погодите, как она заканчивалась?.. Ах, да! Вы, кажется, выражали в ней желание провести вместе всю жизнь? Но Бог решил как раз наоборот и поручил мне разлучить вас. Я, как покорный исполнитель Его воли...

   - Перестаньте богохульствовать! - вскричал с негодованием Ральф. - Скажите лучше прямо: что вам нужно от нас?

   - Та-та-та, молодой человек, как вы нетерпеливы! - проговорил Черный Пит со своей злой улыбкой. - Извольте, скажу, если вам так не терпится. Я хочу обладать той, красота и презрение которой сводят меня с ума, и которой я напрасно добиваюсь столько времени... Одним словом, я желаю завладеть Сусанной Ботмар.

   - Сусанны Ботмар уже нет, здесь находится Сусанна Кензи, моя жена, - сказал Ральф. - Неужели вы решитесь отнять у меня жену?

   - Нет, мой друг, это было бы незаконно, а я всегда привык уважать закон, - продолжал Пит. - Я хочу воспользоваться не женой вашей, а вдовой, что и разумнее, и законнее. Сделать это мне будет не особенно трудно при помощи моих молодцов, тем более, что вы здесь одни, и другого оружия, кроме молитв, у вас не имеется... А это оружие, как вы уже убедились, не может принести вам никакой пользы.

   Сузи вскрикнула от ужаса и, упав на колени перед негодяем, принялась умолять его пощадить жизнь мужа.

   Вид Пита, этого чудовища в человеческом образе, нахально стоявшего перед коленопреклоненной молодой женщиной, вся фигура которой дышала какой-то неземной красотой и невинностью, так поразил благородное сердце Ральфа, что он, поднимая жену, вскричал:

   - Оставь, Сузи! Я не желаю покупать себе жизнь ценой твоего унижения.

   Затем, обратившись к своему противнику, он проговорил ясным, твердым и полным достоинства голосом на наречии кафров, чтобы и они могли понять его:

   - Я вижу, что вы, господин ван-Воорен, решились убить меня и... овладеть (здесь голос Ральфа невольно дрогнул) моей женой... К моему крайнему отчаянию, я не могу помешать вам осуществить это благородное намерение... Но берегитесь, господин ван-Воорен: чаша долготерпения нашего Творца когда-нибудь переполнится, и наказание ваше будет ужасно!.. Просить вас о пощаде я не стану: это, конечно, будет бесполезно, а главное - слишком... унизительно. Но я требую у вас пять минут, чтобы я мог проститься с женой... В этом вы не можете отказать мне: вам не позволят ваши же сообщники, хотя они и кафры.

   - Ни одной секунды! - вскричал Пит, взбешенный презрением, которое ясно слышалось в тоне Ральфа.

   С этими словами он выхватил из-за пояса пистолет и хотел прицелиться в Ральфа, но кафры действительно не позволили ему этого. Они обступили его со всех сторон, и один из них сказал ему:

   - Мы пришли сюда, Бычачья Голова, помочь тебе убить твоего врага и увести белую женщину, но мы не знали, что она его жена. Если ты не позволишь ему проститься с ней, то мы отказываемся повиноваться тебе. Мы и так не рады, что ты хочешь заставить нас смотреть, как ты будешь убивать беззащитного человека; ведь он твой враг, а не наш, и мы...

   - Ну, ладно, ладно! - перебил Пит, испуганный угрозой кафров уйти и покинуть его, а это могло расстроить весь его план. - Англичанин! - крикнул он Ральфу, - лаю вам пять минут для прощания с ва... с Сусанной Ботмар.

   Он отошел немного в сторону и, вытащив из кармана громадные серебряные часы, подставил их под бледные лучи луны, чтобы заметить время.

   Ральф обернулся к Сузи. Та с воплем кинулась в его объятия и замерла в них. Прошла целая минута в полном молчании.

   - Прощай, Сузи!.. Прощай, моя дорогая жена! - проговорил наконец Ральф, крепко обнимая рыдающую молодую женщину. - Еще несколько минут - и мы расстанемся навеки...

   - О мой Ральф!.. Мой дорогой, любимый муж!.. - захлебываясь слезами, говорила бедная молодая женщина. - Неужели это... не сон?.. Неужели наше счастье... было... так мимолетно?.. Неужели Бог допустит...

   И не будучи в состоянии говорить, она склонилась на грудь мужа и громко зарыдала.

   Ральф, как мужчина, был, конечно, тверже, и хотя ему было не менее горько, но он все-таки старался успокоить и утешить жену.

   - Перестань, Сузи! Не надрывайся так!.. Бог захотел испытать нас, и мы должны покориться Его святой воле, - уговаривал он ее.

   - О, Ральф! Ты, должно быть... меня не так любишь, как я тебя... Я не хочу без тебя... Ральф! Море близко... давай бросимся и...

   - Нет, Сузи, это будет страшный грех... самоубийство... Бог не прощает самоубийц... Прощай, моя дорогая!.. Мне пора... данное нам этим злодеем время уже прошло... Старайся, если будет можно, уйти от него к своим родителям... Увидишь их, передай мой последний привет и мою глубокую благодарность за...

   - Пять минут прошло! - резко объявил Пит, подходя к своим жертвам. - Довольно! Наворковались!

   - До свидания, моя дорогая, там... на небе... Господь да хранит тебя! - прошептал Ральф, крепко обнимая несчастную жену; но, видя, что она не может держаться на ногах, осторожно опустил ее на землю; затем, обернувшись к Питу, твердо проговорил:

   - Я готов, господин палач!

   Пит поднял пистолет и прицелился, но руки у него так дрожали, что он не мог даже спустить курок. Он опустил оружие и, отступив на несколько шагов, крикнул хриплым голосом стоявшим неподалеку с понуренными головами кафрам:

   - Стреляйте вы в него!

   Но ни один кафр не поднял головы и даже не пошевельнулся.

   - А, проклятые трусы! - закричал выведенный из себя таким неповиновением Пит и, подняв снова пистолет, выстрелил из него в свою жертву.

   Ральф, не испустив ни одного звука, тихо упал на землю; но когда убийца подошел к нему, чтобы удостовериться, жив ли он, губы его жертвы тихо прошептали:

   - Будь... проклят... убийца! Божий гнев всюду... последует за тобой!..

   Пит отскочил от него как ужаленный и закричал не своим голосом:

   - Он жив еще!.. Жив!.. В воду его! Авось там скорее увидится со своими благородными предками!.. Что же вы стали, черномазые дьяволы? Берите и бросайте его в море... прямо со скалы!

   Но кафры продолжали стоять, не трогаясь с места.

   - А, вы и этого не хотите сделать! Хорошо, я потом расправлюсь с вами! - продолжал ужасный человек, заскрежетав зубами.

   После этих слов он схватил тело Ральфа и с яростью поволок его к краю утеса.

   - Получай обратно свой непрошенный подарок! - крикнул он морю, сбрасывая с утеса тело своей жертвы.

   Постояв с минуту на краю утеса, злодей обернулся к безмолвно стоявшим в качестве зрителей кафрам и насмешливо проговорил:

   - Ха!.. Он проклял меня... он грозил мне гневом Божием... Где же этот гнев Божий?.. Что же не разверзается небо, чтобы поразить меня?.. Почему земля не поглощает меня?.. Отчего этот утес стоит так же твердо, как стоял целые века?

   Даже кафры содрогались, слушая эти страшные слова.

   Наговорив еще много таких ужасных слов, которые я не решаюсь даже повторить, злодей подошел к неподвижно лежавшей Сузи и нагнулся над ней.

   - Она в обмороке! - сказал он, любуясь на озаренное луной прекрасное личико своей другой жертвы. - Тем лучше: легче будет унести ее отсюда... Ну, черномазые, марш за мной!

   Он взял Сузи на руки и направился в ущелье; за ним молча последовали и его провожатые.

   Пит думал, что никто не видал его злодеяния, кроме его сообщников, но он ошибался: спрятавшись за большим камнем, Сигамба отлично видела всю эту страшную сцену и слышала каждое слово.

   Она всю дорогу ехала позади новобрачных, но, не желая быть навязчивой, старалась не попасться на глаза. Когда она заметила, что они пошли гулять, и притом совершенно одни, то отправилась за ними, так как сердце ее чувствовало, что эта прогулка добром не кончится. Умиленная трогательной сценой молящихся супругов, она сначала не заметила внезапного появления Черного Пита с его шайкой, а когда заметила, то было уже поздно. Привести помощь она все равно не успела бы, потому что место стоянки, где находились провожатые новобрачных, было довольно далеко. Поэтому она решила остаться наблюдать и оказать помощь, когда это будет возможно. Из своего гадания она знала, что ни Ральф, ни Сузи не погибнут, а только испытают много несчастий, которые им заранее были суждены, и не особенно тревожилась за них. Ей хотелось только знать, что сделает Черный Пит с Ральфом, а где искать Сузи - она уже знала: Пит, наверное, спрячет ее там, куда ходил однажды кафр Зинти, когда следовал за коровой.

   После ухода Пита с бесчувственной Сузи и со всеми его сообщниками, Сигамба поспешила к месту стоянки. Провожатые новобрачных, поужинав, беззаботно сидели вокруг костра, поджидая молодых господ. Лошади и волы, распряженные, мирно паслись на лугу. Правда, одному из погонщиков волов послышалось, что в том направлении, куда направились новобрачные, как будто выстрелили, и он сообщил об этом товарищам. Но те уверили его, что ему все послышалось, и он успокоился.

   - Что вы тут зеваете? - раздался вдруг за ними голос знахарки. - Молодой баас, может быть, уже умер, Ласточку похитили, а вы сидите как пни.

   Внезапное появление знахарки и ее страшное сообщение так удивили и напугали кафров, что они все вскочили со своих мест; с широко раскрытыми глазами и с разинутым ртом они молча глядели на вдруг появившуюся вестницу.

   - Вот оно что! - проговорил наконец погонщик. - Значит, я и правда слышал выстрел?.. А меня уверили... Кто же это мог сделать, госпожа?

   Все кафры питали к Сигамбе величайшее уважение и постоянно величали ее госпожой.

   - Ну, об этом теперь некогда толковать, - поспешно сказала Сигамба. - После все узнаете. Оставьте здесь половину людей, а остальные пусть скорее идут за мной.

   И она быстро направилась к тому месту, где только что разыгралась ужасная сцена; за ней следовало около десятка кафров, в числе которых был и Зинти. Спустившись с утеса к морю, они нашли там тело Ральфа. Молодой человек лежал почти у самой воды, так что при приливе его снесло бы в море, и он, наверное, тогда погиб бы.

   - Бедный молодой баас! - проговорил один из кафров, нагнувшись к бесчувственному Ральфу. - Думал ли ты, когда весело ехал со своей красивой молодой женой, что тебя постигнет такая участь? Рассчитывал ли ты найти смерть?..

   - Довольно тебе причитать! - остановила его Сигамба. - Смерть еще далека от бааса... он только без памяти. Поднимите его и несите скорее в фуру.

   Своим опытным глазом она сразу увидала, что Ральф ранен не тяжело, а только обессилен потерей крови и оглушен падением.

   Когда раненого принесли и уложили в фуру, Сигамба сейчас же внимательно осмотрела его. Оказалось, что пуля попала ему в правый бок и прошла насквозь, но, к счастью, не повредила ни одного из важных внутренних органов, как потом сообщил нам доктор.

   Знахарка приказала его раздеть, обмыла и искусно перевязала ему рану; потом влила ему в рот какой-то подкрепляющей настойки, после чего мертвенно бледное лицо раненого покрылось легкой краской и сердце забилось сильнее.

   Убедившись, что непосредственная опасность миновала, знахарка дала кафрам подробное наставление, что нужно делать в случае, если Ральф очнется, и добавила:

   - Теперь поезжайте назад к старым господам и скажите им, что Черный Пит ранил молодого бааса и украл Ласточку, а я отправилась по его следам, чтобы быть около Ласточки и следить за ней. Я беру с собой Зинти, потому что он знает дорогу в то место, где Бычачья Голова намерен спрятать Ласточку. Зинти расскажет вам, как найти это место. Запомните хорошенько его слова и передайте их старому баасу. Скажите ему, чтобы он собрал как можно больше вооруженных людей и скорее шел с ними на выручку Ласточки. Передайте ему и матери Ласточки, что лока я жива, мной будет сделано для Ласточки все, что только я буду в силах сделать. Пусть они не беспокоятся, если даже мы с Ласточкой исчезнем на долгое время. Уверьте их от моего имени, что Ласточка останется жива, несмотря ни на какие ухищрения Бычачьей Головы, и что я все время буду следить за ней и охранять ее. Но пусть и они, со своей стороны, принимают все меры, чтобы найти Ласточку... Смотрите, не забудьте ни одного слова из того, что я сказала и что скажет вам Зинти... А если вы не исполните всех моих приказаний, я поражу вас слепотою, глухотою и немотою. Слышите?

   - Слышим, госпожа, слышим! - хором ответили внимательно слушавшие кафры. - Будь покойна, мы ничего не забудем и все слово в слово передадим старому баасу, когда доставим к нему молодого господина.

   После того, как Зинти дал нужные указания относительно дороги в тайное убежище Черного Пита, фура с раненым Ральфом направилась назад к нашей ферме, а Сигамба в сопровождении Зинти поскакала вдогонку за похитителем нашей несчастной дочери.

   Можно себе представить, что было с нами, когда нам привезли назад полуживого Ральфа и сообщили о похищении Сузи! Описать наше душевное состояние невозможно, его можно было только перечувствовать.

   Первые слова Ральфа, когда он пришел в себя, были следующие:

   - Разве я еще не умер?.. Как я опять попал сюда?

   - Нет, сынок, ты, слава Богу, еще жив, - ответила я, обрадованная, что он находился в полном сознании. - Тебя спасла наша славная Сигамба, и наши люди, по ее приказанию, доставили сюда.

   - А Сузи? - тревожно спросил он.

   - Увы, сынок! Сузи пока еще здесь нет, - продолжала я и видя, как омрачилось его лицо, поспешила прибавить: - Но ты не беспокойся: над ней бодрствует Сигамба, и отец уже уехал с сильным отрядом хорошо вооруженных людей выручать нашу девочку. Он знает, где искать ее.

   - Сигамба! - со стоном произнес Ральф. - Что может сделать слабая женщина с таким злодеем, как Пит ван-Воорен?.. Отец опоздает, и моя бедная милая голубка будет биться в когтях этого коршуна... О моя дорогая жена!.. Нет, я не вынесу!.. Я сойду с ума!..

   Он начал метаться и городить разную чепуху, пока не лишился чувств. Я поняла, что с ним сделалась горячка, и сейчас же послала в деревню за врачом, который постоянно жил там и славился своим искусством. Врач приехал в тот же день вечером и, осмотрев больного, успокоил меня уверением, что молодость и сильная натура Ральфа помогут ему перенести горячку и что беспокоиться особенно нечего. Необходим только тщательный уход за больным. Врач пробыл у нас несколько дней, находясь почти неотлучно около постели больного. Когда главная опасность миновала, врач дал мне нужные советы, как обращаться с больным, и уехал домой, так как не мог дольше быть у нас.

   Я строго исполняла все его указания и была очень обрадована, когда через семь недель наш дорогой зять снова был в состоянии сесть на лошадь.

   Кроме искусства врача, молодости и сильной натуры, выздоровлению Ральфа помогло еще одно обстоятельство, о котором будет сказано дальше.

  

  

   Я забыла сказать, что прежде чем отправиться в путь, предусмотрительная Сигамба послала Зинти взять из фуры одеяло, фляжку с персиковой настойкой, провизии и даже роер Ральфа; кроме того, она поручила кафру привести трех лошадей для себя, своего проводника и для Сузи, если им удастся освободить ее. Все это она приказала Зинти навьючить на своего мула и вести его на поводу. Сама она взялась вести таким же образом лошадь для Сузи.

   Доехав до места, где Черный Пит и его сообщники сели на лошадей, знахарка и кафр направились по их следам, которые хорошо были видны при лунном свете в помятой траве лесной опушки. Но когда они достигли открытой долины, где трава была сожжена, следы исчезли.

   - Теперь надежда только на тебя, Зинти, - сказала Сигамба. - Можешь ли ты отсюда найти дорогу в тайник Бычачьей Головы?

   - Могу, госпожа, - ответил кафр. - Он находится вон там, за тем пиком, который выше всех гор. Внизу этого пика есть сквозная пещера, такая низкая, что человек с трудом проходит через нее. Отверстие ее с этой стороны закрыто кустарником, но корова пробралась сквозь него, а за ней прошел и я.

   - Хорошо! Поезжай же вперед. Только смотри в оба, чтобы нам не наткнуться на кого-нибудь из шайки Черного Пита.

   - Будь покойна, госпожа; мои глаза и уши открыты.

   Сигамба и ее проводник проехали всю ночь, не заметив ничего подозрительного. Под утро ненадолго остановились на берегу одного ручья, чтобы дать животным возможность вздохнуть, пощипать травки и утолить жажду, да и самим немного подкрепиться. Отдохнув, снова отправились в путь и ехали до самого вечера, как вдруг, когда они были недалеко от пика, поднялась сильная буря с грозой и дождем.

   - Ну, теперь наверное придется ждать до утра! - тоскливо проговорила Сигамба. - Едва ли ты в этой темноте найдешь дорогу.

   - А молния-то на что, госпожа? - ответил Зинти. - Она будет указывать мне признаки, по которым я найду дорогу... Да вот, видишь, налево выступ горы, похожий на голову большой птицы? Туда нам и нужно ехать. Потом будет лощина с маленькими деревьями, а там уж и самый пик.

   Убедившись, что проводник не запутается в горах, несмотря на страшную темноту, лишь изредка прорезываемую молнией, и на то, что он был в этой местности, знахарка спокойно стала продолжать путь.

   Через некоторое время Зинти остановился и сказал:

   - Вот вход в пещеру, госпожа. Но провести через него животных нельзя: слишком уж узко и низко. Нужно оставить их здесь и к чему-нибудь привязать.

   Сверкнувшая в это время молния дала Сигамбе возможность разглядеть, что они находятся у подножия громадного утеса с острой вершиной, окруженного густой порослью кустарника.

   Сойдя с лошадей, они привязали их и мула к группе небольших деревьев, стоявших немного в стороне. Затем Сигамба надела им на морды мешки с кормом, подняла над ними руки и что-то прошептала.

   - Что это ты делаешь, госпожа? - осмелился спросить заинтересованный Зинти.

   - Я внушаю животным, чтобы они стояли смирно и не ржали, пока находятся здесь, - ответила знахарка. - Ну, теперь бери роер и веди меня через пещеру.

   Между тем гроза и дождь прекратились, и сделалось светлее. Бушевал еще только ветер, и то порывами, так что можно было бы услышать, если бы поблизости кто-нибудь ехал или шел.

   Когда Зинти провел свою спутницу через природный тоннель в утесе в окруженную со всех сторон долину, он указал на черневшую в некотором отдалении большую круглую хижину, освещенную лучами сиявшей на небе луны, и прошептал:

   - Вот, госпожа, это место, но хижины еще не было тогда, когда я был здесь.

   - Значит, Ласточка там, - сказала Сигамба, и Зинти показалось, будто глаза знахарки в это время горели как свечи.

   Она хотела еще что-то сказать, но Зинти поспешно схватил ее за руку и чуть слышно прошептал:

   - Погоди, госпожа, я чую людей!

   Действительно, вслед за тем послышался шум падающих камней, и с одной из скал стала спускаться какая-то тень.

   - Стой! Кто там? - раздался окрик на кафрском наречии.

   - Это я, Азика, жена Бычачьей Головы, - ответил тихий, приятный женский голос. - Ты поставлен сторожить, Коршун?

   - Да, и я не один: еще двое стоят и считают звезды, пока баас празднует свадьбу с новой женой.

   - С новой женой? - повторила та, которая назвала себя Азикой. - Разве он уже привез ее?

   - Привез сегодня после захода солнца, - послышался ответ. - Мой дядя, который был в числе провожатых бааса, говорит, что это дочь белого начальника. Бычачья Голова вчера ночью убил ее мужа, тоже белого, и увез ее тайком от людей, которые дожидались в стороне, пока она ходила с мужем гулять... Да он только с утра и был ее мужем, и они ехали в деревню к родным... Белолицая госпожа сначала была как мертвая, но дорогой ожила, и тогда Бычачья Голова связал ей ноги, чтобы она не убежала; сам пронес ее сквозь гору и поселил в новой хижине, которую, как ты знаешь, он построил для нее. Но она, видно, не хочет быть его женой, а то чего бы ему бояться, что она убежит, - заключил рассказчик.

   - Опять дурное дело сделал Бычачья Голова; оно нам, наверное, всем принесет зло, - промолвила Азика. - Он только и делает одно дурное... Я иду в крааль... Проводи меня, Коршун... В лесу, кажется, ходят привидения... я боюсь.

   - Не смею, Азика: Бычачья Голова может узнать, что я отходил от этого места, и тогда, ты знаешь...

   - Не узнает... Ему теперь не до тебя, - с заметной горечью проговорила Азика.

   - Ну, хорошо, пойдем провожу, - согласился кафр после некоторого молчания. - Только нужно идти скорее, чтобы я мог сейчас же возвратиться сюда.

   Собеседники поспешно удалились в сторону, противоположную той, где скрывались Сигамба и Зинти.

   - Иди назад к лошадям и жди там, - шепнула знахарка своему спутнику. - Если услышишь крик совы, беги скорее сюда. Раньше же не трогайся с места.

   - Хорошо, госпожа. А ты слышала, что тут есть еще два сторожа? - спросил Зинти.

   - Слышала. Но я сделаю так, что они меня не заметят, - ответила знахарка. - Иди и делай, как я сказала.

   Зинти неслышно проскользнул назад в тоннель, а Сигамба поползла на четвереньках к хижине. В десяти шагах от хижины она заметила другого часового. Это побудило ее повернуть к задней стороне хижины. Однако в то время, когда она пробиралась по маленькой полянке между деревьями и кустарниками, часовой заметил ее и, приняв за зверя, бросил в нее дротик.

   - Вот тебе, ночной бродяга, - проговорил он.

   На Сигамбе была ее меховая каросса, надетая по случаю дождя и ночной свежести на плечи (в сухое и теплое время дикари спускают свою одежду до пояса). Это обстоятельство и заставило дикаря вообразить, что он увидел перед собой шакала. Дротик попал в край кароссы и не причинил Сигамбе никакого вреда. Она даже обрадовалась, что ей попало в руки оружие, которым она отлично владела. Спрятав дротик, она поползла дальше.

   - Далеко не уйдешь! - крикнул ей вслед часовой. - Утром я отыщу тебя и вытащу свой дротик.

   - Ну, это тебе едва ли удастся сделать! - прошептала Сигамба, скрываясь в тени деревьев.

   Она узнала в этом часовом того самого кафра, который по приказанию Черного Пита накидывал петлю ей на шею, и решила отомстить ему.

   Наконец она очутилась у задней стены хижины, устроенной из толстых ветвей, переметенных лианами, и для устойчивости кое-где подпертой кольями. Сквозь тонкие щели хижины проникал свет, и слышался мужской голос, что-то с жаром говоривший.

   Окон у подобных строений не полагается, и только на крыше имеется отверстие над очагом для выхода дыма. Этим отверстием и воспользовалась Сигамба. С проворством кошки она взобралась на покатую крышу и, уцепившись там за край отверстия, осторожно заглянула в хижину. То, что она увидела, несколько успокоило ее.

   Сузи полулежала на постели; волосы ее были распущены и растрепаны; лицо мертвенно-бледное, "пустые" глаза были устремлены прямо перед собой; из-под платья виднелась веревка, которой были связаны ее ноги.

   На столе горела свеча из бараньего сала, вставленная в бутылку. У стола стоял Черный Пит и, размахивая руками, оживленно говорил:

   - Выслушай же меня, Сусанна. Я всегда любил тебя, еще с детских лет, когда в первый раз увидал. Но я понял свою любовь только тогда, когда встретил тебя в лесу, верхом, рядом с тем ненавистным англичанином, которого я вчера убил на твоих глазах (при этих словах Сузи всю передернуло, но она не сказала ни слова). Да, в этот день я понял, что насколько люблю тебя, настолько же ненавижу этого англичанина... Я стал говорить тебе о своей любви - ты убегала от меня... Тебе нужен был не я, а этот... Кензи. Это еше больше разжигало мою любовь, сводило меня с ума... Да, благодаря моей любви к тебе, я - сумасшедший и делаю такие вещи, о которых даже мне стыдно говорить... Впрочем, все равно скажу. Я связался с кафрами, научился у них колдовству и разным жестокостям, отрекся от Бога и продался... дьяволу... Я поднял даже руку на родного отца, когда он был пьян и требовал от меня повиновения... Говорят, что он от этого умер. Может быть... Но я об этом не жалею. Он поступил со мной хуже, научив понимать силу зла. Я хорошо сознаю, что все мои дела очень... скверны, но я иначе не могу... Я знаю, что ты думаешь в эту минуту обо мне: "Какой, дескать, это злодей, убийца, обрызганный кровью моего мужа и своего родного отца. Как только земля терпит такое чудовище!" Так ведь? Но ты в моей власти, и ничего не можешь сделать мне... Это-то меня и радует... Да, я и убийца, и злодей, и чудовище, но в этом виноват не я. Дед и отец вложили в меня предрасположение к сумасшествию, а ты... ты дала толчок к его развитию... Значит, на вас всех надает и ответственность за все то, что я делаю дурного... От моей бабки, которая была кафрянкой и знахаркой, перешла ко мне жажда мести, но зато перешли и знания, каких никогда не может быть у белых... Когда тот, тело которого, надеюсь, уже съедено акулами, нанес мне тяжкое оскорбление, мое сумасшествие окончательно прорвалось, и я поклялся... Я сдержал эту клятву: англичанин умер, а ты в моей власти... Ты молчишь, Сусанна? Значит, ты понимаешь, что ничто в мире не заставит меня отказаться от тебя? Ты права: я хитростью и преступлением добыл тебя, - хитростью же и преступлением и удержу у себя. Ты в моей власти, тебе от меня не уйти, и никому тебя не найти здесь: это место известно только немногим из моих кафров, а они никогда не решатся изменить мне, потому что хорошо знают, как я им отплачу за это... Итак, будь моей женой добровольно, и ты найдешь во мне самого нежного и преданного мужа... Огонь страсти, пожирающи