Хаггард Генри Райдер - Ласточка

й знахарки, и резко спросила его.

   - Ради Бога, скажите мне, что тут у вас происходит?

   - А, мисс Сусанна! - воскликнул он. - Вы пожаловали как раз вовремя и сейчас будете присутствовать при казни этой воровки, которая приговорена к повешению судом.

   - Судом! - с негодованием повторила Сузи, оглядывая толпу, в которой не было ни одного порядочного лица. - Не сами ли вы уж разыграли тут роль судей?.. Что сделала Сигамба?

   - Живя из милости на моей земле, она украла у меня часть стада и скрыла в дальнем ущелье, - отвечал Пит. - Это доказано свидетельскими показаниями. Вот и сейчас мои овцы и козы пасутся вместе с ее скотиной... Вы сами можете убедиться в этом по моим клеймам. Я полевой надзиратель здешнего округа, и потому, разобрав это дело по закону, нашел, что воровка подлежит смертной казни.

   - А позвольте спросить вас, - смело сказала Сузи, - давно ли закон допускает обвинителя быть и судьей, да еще в своем собственном деле? О, я теперь не удивляюсь, почему англичане так дурно говорят о боерах и кричат на весь мир о нашем жестоком обращении с туземцами. Вы поступаете не только не по закону, а напротив, творите полное беззаконие. За это вас накажет Бог, если вам удастся избежать правосудия людей.

   - Вы правы, госпожа, - заговорила Сигамба совершенно спокойным голосом, доказывавшим, что она не чувствует ни малейшего страха, - этот приговор - действительно, преступление, совершаемое из мести, и я должна поплатиться жизнью за то, что этот человек полон зла. Я женщина свободная и никому не сделала ничего дурного за всю свою жизнь. Я только помогала больным людям и больной скотине. Ван-Воорен говорит, что я из милости живу на его земле, но это неправда: я плачу ему за этот клочок земли и не нахожусь у него в рабстве. Потом он говорит, что я увела его овец и коз - и это неправда: он сам приказал своим людям вести их в ущелье с моим маленьким стадом, чтобы иметь против меня улики и повесить в отместку за... одно дело. Но я прошу вас, молодая госпожа, не беспокойтесь из-за такого низкого существа, как я; уезжайте скорее отсюда: вид смерти не для вас.

   - Нет, я не уеду! - крикнула Сузи и, сойдя с лошади, подошла к Питу. - Если я и уеду, то только для того, чтобы направить против вас, ван-Воорен, тот закон, над которым вы так нагло издеваетесь! Слышите?

   Слова Сузи сильно смутили Черного Пита и его сообщников. Само по себе повешение этой знахарки, уличенной в краже, не было особенным преступлением, так как боеры часто сильно страдали от воровства кафров и поневоле должны были прибегать к самосуду в своих пустынях. И вообще, в то время мало обращалось внимания на справедливость или несправедливость белых по отношению к кафрам. Но если же белый обвинял перед властями, жившими в Капштадте, своего соплеменника в самовольном убийстве невиновного туземца, то дело получало другой оборот и могло очень плохо кончиться для обвиняемого.

   Черный Пит отлично понял, что если Сузи исполнит свою угрозу и донесет на него, то ему несдобровать. Но он не хотел показать, что испугался ее угроз, и вместе с тем задумал воспользоваться удобным случаем, чтобы унизить ее при всех и отомстить за то, что я недавно почти выгнала его из нашего дома.

   - Что эта воровка уличена и приговорена к смертной казни по закону, я могу доказать вот этим протоколом, в котором все записано и который подписан всеми, кто умеет писать, - сказал Пит, вынимая из кармана какую-то бумагу. - Я закона не нарушал, и потому ровно ничего не боюсь. Самосуд существует у боеров не первый день; без него они не могли бы и существовать здесь, посреди этих разбойников кафров. Но в угоду вам, милая девушка, я готов подарить этой черномазой колдунье жизнь на двух условиях. Во-первых, она должна отдать мне, в вознаграждение за беспокойство, все, что имеет: хижину, скарб и скот. Согласна ты на это, колдунья?

   - Если бы я даже и не согласилась, то вы все равно возьмете все сами: сила на вашей стороне, - с горечью ответила Сигамба. - Ну, а второе условие?

   - Оно тебя не касается, - грубо проговорил Черный Пит и, обратившись к Сузи, добавил: - Второе мое условие состоит в том, чтобы вы при всем народе дали мне тот поцелуй, в котором, - помните, - отказали неделю тому назад при нашей встрече около вашего дома.

   Прежде чем Сузи нашлась, что ответить на эту наглость, Сигамба поспешила сказать:

   - Не делайте этого, милая госпожа, не оскверняйте своих губ. Я лучше готова умереть, нежели допустить, чтобы вас коснулся этот злодей, который, родившись от белого отца и черной матери, получил от них только одно дурное и сделался врагом белых и черных.

   - Да, господин, я не могу исполнить вашего требования, - проговорила Сузи, вся побледнев от негодования и не скрывая своего отвращения. - Придумайте какое-нибудь другое условие.

   - А, вы не можете! - ядовито прошипел Черный Пит. - Ну, делать нечего, принуждать я вас не буду... Эй, вы! - обратился он к своим разбойникам, - вздерните-ка эту черномазую... Да не сразу, черти! Пусть она сначала попляшет между небом и землей... Забавно будет полюбоваться на ее кривляние.

   Бедная Сигамба в один миг была приподнята на веревке, так что только кончики ее ног касались земли. Сузи не могла вынести вида ее почерневших, искривленных губ, закатившихся глаз и судорожно подергивавшегося тела.

   - Отпустите ее! - крикнула она, едва помня себя от ужаса, негодования и жалости. - Я исполню ваше желание, ван-Воорен, только, ради Бога, прикажите освободить эту несчастную!

   И, подойдя к негодяю, она взглянула на него в упор и проговорила задыхающимся от гнева голосом:

   - Целуйте!.. О, как я желала бы, чтобы мои губы были пропитаны ядом!.. Целуйте же!.. Чего же вы ждете?

   - Не нужно... не нужно!.. Не делайте этого! - кричала хриплым голосом Сигамба, еле живая от душившей ее петли и удара о землю, когда по знаку Пита разбойники выпустили из рук веревку.

   - Вы ошибаетесь, - с улыбкой возразил Пит, отступая назад и уперев руки в бока, - не я должен поцеловать вас, а вы меня.

   Сузи даже отскочила назад. По знаку палача Сигамбу снова подняли в воздух. Это заставило нашу бедную девочку опять подойти к негодяю и прикоснуться своими губами к его губам. Он сейчас же обхватил ее и целовал до тех пор, пока она не лишилась чувств. После этого даже его сообщники потребовали, чтобы он оставил свою жертву. Когда Пит наконец выпустил Сузи из рук, она грохнулась на землю. Провожавший ее кафр, все время отчаянно кричавший и шумевший из сочувствия к ней, тотчас же поднял ее и стал приводить в чувство.

   Когда она очнулась, первой ее заботой было взглянуть, что сталось с Сигамбой. Она уже была освобождена от петли и спешила надеть свою одежду, которую ей милостиво возвратили.

   Оправившись, Сузи молча села на свою лошадь и повернула на дорогу к дому, одарив Черного Пита таким взглядом, от которого даже он побледнел.

   Она тихо ехала, погруженная в свои грустные размышления. Вдруг лошадь остановилась. Сузи вздрогнула и, поспешно взглянув вниз, увидела стоявшую на коленях Сигамбу, которая целовала край ее платья и бормотала:

   - Может ли Сигамба когда забыть, что из-за нее вынесла Белая Ласточка?

   - Встань, - ласково сказала Сузи, - ты в этом не виновата.

   - Как не виновата? - возразила Сигамба. - Повторяю: все это случилось из-за меня. Черный Пит находит и меня красивой, а потому... Но зачем грязнить уши чистой Ласточки.

   - Ничего, - с горьким смехом проговорила Сузи, - по крайней мере, и уши будут под стать моему уже замаранному лицу... Но я угадываю, что ты хотела сказать.

   - Если угадываете, то должны понять, в чем состоит моя вина перед вами. Я, жалкая черная женщина, на которую ваш народ смотрит с таким презрением, - не хотела купить себе жизнь тою ценой, которую вы, дочь белого начальника, отдали добровольно, чтобы сохранить мне эту жизнь!

   - Если я сделала этим доброе дело, то Бог запишет мне его в Свою книгу, в которую заносятся все поступки людей.

   - Это запишется не только в книгу вашего Великого Духа, но и в моем сердце... О, слушайте, моя добрая госпожа! Иногда на меня находит облако, и в этом облаке я вижу то, что должно случиться впереди. Вот и сейчас меня накрыло облако, и я вижу в нем, что через много месяцев я спасу вас так же, как вы сегодня спасли меня.

   - Может быть, - сказала Сузи. - Я знаю, что ты можешь угадывать будущее... Ну, теперь прощай! Отыщи своих и укройся у них от своего врага.

   - Своих мне очень далеко искать, - со вздохом ответила Сигамба. - Да они и не захотят принять меня.

   - Почему? - удивилась Сузи.

   - Потому что я по рождению должна бы быть их начальницей, но они требовали, чтобы я вышла замуж, иначе не желали признать меня своей начальницей, а я не хотела и не хочу замуж: природа создала меня телом и душой не так, как других женщин... Я поссорилась со своими и пошла искать счастья у чужих.

   - Плохое же ты нашла здесь счастье: веревку Черного Пита!

   - О, нет! Очень хорошее: я нашла Ласточку и свободу... то есть, не свободу, а нечто лучшее - добровольное рабство. Вы дорогой ценой купили мое сердце, и я ваша раба навсегда... У меня ничего не осталось: Черный Пит все отнял, кроме ума в моей голове, и я...

   - Что же ты думаешь теперь делать? - спросила Сузи, видя, что маленькая женщина замялась.

   - Идти за вами и служить вам до конца моих дней, - горячо ответила Сигамба.

   - Это доставило бы мне большое удовольствие, - сказала Сузи. - Но я не знаю, понравится ли это отцу.

   - Что нравится Ласточке, то понравится и ее отцу. Я не буду вам в тягость и сама заработаю себе пищу.

   - Хорошо, иди за мной, - решила Сузи. - Когда вернется отец, я попрошу его оставить тебя у нас.

   Когда Сузи привела к нам знахарку, я была очень недовольна и не хотела позволить этой язычнице остаться у нас, но Сузи уговорила меня подождать приезда отца и Ральфа, а до их возвращения разрешить черной женщине жить в пустой хижине возле нашего крааля.

   Мужчины возвратились через десять дней. Поздоровавшись, Ян прежде вceго спросил:

   - Были англичане?

   - Были и уехали, - ответила я.

   Ян более ничего не стал расспрашивать об этом деле, но я видела, что он и так все понял и в душе чувствовал себя нехорошо: он всегда был против любого обмана.

   У Сузи была длинная беседа с Ральфом. Из этой беседы он узнал, что случилось между его невестой и Черным Питом. Даю это вышло так. Ральф хотел на радостях поцеловать свою невесту, но она сказала, что недостойна его поцелуя, и этими словами чуть не свела его с ума. Прежде чем все рассказать ему, она заставила его поклясться, что он не убьет того, из-за кого она сделалась недостойной его ласки. Это еще более смутило бедного молодого человека и заставило его предположить самое худшее, так что он колебался, дать ли ему требуемую клятву. Но Сузи настояла на своем, и когда он поклялся, она рассказала ему о поступке Пита. Ральф смыл с ее лица поцелуй негодяя своими поцелуями; но в его глазах Сузи прочла, что он никогда не забудет, как Черный Пит оскорбил его невесту, хотя и обещал "на этот раз" не требовать с него кровавой расплаты.

   Узнав об этой истории, Ян тоже страшно вознегодовал и сказал, что следовало бы проучить негодяя за его дерзость, но находил неудобным наживать себе смертельного врага в лице такого богатого и опасного человека. Поэтому советовал выждать время, когда можно будет найти законное основание обезвредить его.

   Вечером пришла Сигамба. Она была очень миловидна в ее вышитой и очень опрятной кароссе*. Сначала Ян говорил с ней очень сурово и обвинил ее в том, что его дочь перенесла из-за нее такую неприятность. Но потом он даже согласился, по просьбе Сузи, оставить у нас в доме знахарку с тем, чтобы она безвозмездно лечила скот, в случае, если он заболеет.

   ______________

   * Меховая одежда кафрянок.

  

   Так Сигамба осталась у нас. Хотя я и чувствовала, что мы приобрели в ней надежную защиту против своих врагов, но все-таки душа моя была очень неспокойна, и ночью, ложась спать, я сказала Яну:

   - Знаешь, мне кажется, что наше мирное время безвозвратно миновало и теперь нас ожидают бури и грозы.

   - Да, и мне кажется так, - со вздохом ответил он. - Наше счастье повернулось к нам спиной с того дня, когда тебе пришла несчастная мысль солгать англичанам и убедить меня согласиться на эту ложь.

   Увы, он был прав.

  

  

   На другой день утром я хотела переговорить с Ральфом относительно его свадьбы с Сузи и отправилась искать его, но нигде не могла найти. Предполагая, что он в нашем краале, я пошла туда. Проходя мимо хижины Сигамбы, я увидела негритянку, которая сидела на пороге своего жилища.

   - Добрый день, мать Ласточки, - приветствовала она меня. - Я знаю, кого вы ищете.

   - Знаешь? - удивилась я.

   - Да, - отвечала она улыбаясь. - Он уехал еще на рассвете.

   - Куда?

   - Туда, где заходит солнце.

   И знахарка указала рукой в ту сторону, где находилась ферма Черного Пита. Сердце мое тревожно забилось, и я поспешила спросить:

   - А ты не заметила, с ним был роер?

   - Нет, у него в руках был только толстый хлыст, из тех, которыми погоняют быков и наказывают кафров.

   Я облегченно вздохнула, но возвратилась домой все-таки с тяжелым сердцем. Я поняла, что Ральф отправился искать встречи с Питом. Хотя он и обещал Сузи не убивать Пита, но не давал слова не трогать его вообще, и потому считал себя вправе "поучить" оскорбителя своей невесты, то есть, избить его до полусмерти.

   Он потом мне сам рассказывал, что отправился прямо к краалю своего врага и стал поджидать его в узкой лощине, отделявшей ферму Пита от крааля. Немного погодя со стороны фермы показался Пит, сопровождаемый кафром и вооруженный роером. Заметив Ральфа, негодяй сразу понял, зачем тот явился, но не выказал ни малейшего смущения. Он как ни в чем не бывало поклонился ему и с напускным простодушием спросил:

   - Как поживаете, господин Кензи? Не желаете ли осмотреть моих новых овец?

   - Я вовсе не за тем явился сюда, господин ван-Воорен, - резко отвечал Ральф.

   - Значит, вы пожаловали, - невозмутимо продолжал Черный Пит, - по поводу ярочки, которую, как я слышал...

   - Да, вы угадали, - перебил Ральф, едва сдерживаясь, - я явился именно по поводу овечки, которую жестоко оскорбил один негодяй. Я хочу наказать этого...

   - А!.. Ну, в таком случае, счастливого пути, господин Кензи... Желаю вам успеха! - насмешливо проговорил Пит и, приподняв шляпу, хотел было проехать дальше.

   - И этот негодяй - ты! - докончил Ральф, подскакивая к Питу и поднимая над ним хлыст.

   Пит заставил свою лошадь попятиться и схватил роер. Но прежде, нежели он успел выстрелить, Ральф соскочил с коня, сильным ударом выбил из рук Пита роер, стащил его самого с лошади и подмял под себя.

   - Ты осмелился оскорбить беззащитную девушку на глазах целой толпы, так пусть же теперь хоть этот кафр увидит и расскажет, как наказываются у свободных боеров такие оскорбления! - проговорил Ральф, стоя коленом на груди ошеломленного противника, который не делал даже попытки освободиться.

   После этих слов Ральф принялся своим хлыстом наносить удары Питу по чему попало, поворачивая его во все стороны как бревно.

   Избив его чуть ли не до полусмерти, Ральф наконец опомнился и, оттолкнув от себя так, что Пит ударился головой о камень, поднялся на ноги.

   - Я дал клятву не убивать тебя, а потому и ограничился только этим наказанием! - проговорил он, тяжело отдуваясь. - Но если ты осмелишься сделать еще что-либо подобное, то так дешево не отделаешься от меня... А чтобы ты не позабыл этого, то вот тебе на память.

   С этими словами Ральф еще несколько раз ударил своего врага хлыстом по лицу. Хотя эти удары были и не сильны, но, тем не менее, на скулах и широком носу Пита сейчас же выступили красные полосы, которые должны были надолго обезобразить и без того некрасивое его лицо.

   После этого наш будущий зять вскочил на лошадь и направился домой.

   Сначала Черный Пит как будто не чувствовал ударов бича по своему лицу, но лишь только Ральф успел отъехать на несколько шагов, Пит с трудом поднялся на ноги и крикнул вслед своему сопернику прерывающимся от боли, гнева и стыда голосом:

   - Я тебе этого никогда не забуду, подлый найденыш... нищий... английская собака!.. Мы еще увидимся с тобой, только при других обстоятельствах... я тебе тогда отплачу. А теперь вот получай пока задаток!

   Раздался выстрел, и Ральф почувствовал, как что-то пролетело мимо его уха и содрало у него на щеке кожу.

   Он обернулся и хотел было возвратиться; но, к счастью, вовремя одумался, пришпорил лошадь и ускакал, избежав, таким образом, смертельной опасности.

   Я забыла прибавить, что хотя у Пита и был с собой кафр, но он не оказал никакой помощи своему господину, отчасти потому, что почти все кафры трусливы и никогда не вмешиваются в ссоры белых, а отчасти, быть может, и потому, что этот кафр не любил Пита за его жестокое обращение со своими чернокожими рабами. Как бы там ни было, но в самом начале схватки кафр поспешил скрыться за деревьями, окружавшими лощину.

   Когда Ральф возвратился домой, то его первая встретила Сузи. Бедная девочка едва не упала в обморок, увидев, в каком виде был ее жених: платье его было все изорвано, а из щеки текла кровь.

   Ральфу большого труда стоило успокоить ее и уверить, что он не ранен и что на щеке простая царапина, которая скоро пройдет. Разумеется, он не сказал ей правды. Свой растерзанный вид и расцарапанную щеку он объяснил тем, что долго гнался за ланью и что, пробираясь сквозь кусты, изорвал платье и расцарапал щеку.

   Но лично мне он в тот же день вечером передал все, как было; а я, в свою очередь, рассказала об этом Яну.

   Утром на следующий день муж, не сказав никому ни слова и вооружившись роером, отправился тоже к Питу. К счастью, последний догадался куда-то убраться, так что Ян возвратился ни с чем.

   Можно было подумать, что эта история так и заглохнет. О Черном Пите не было ни слуху, ни духу. Но, зная мстительный характер нашего соседа, я хорошо понимала, что он никогда не простит нам нанесенного ему Ральфом оскорбления. Поэтому я посоветовала Сузи не уходить далеко от дома, а Яну и Ральфу - никогда не выезжать без оружия и без провожатых.

   Однако недели через две Пит сам напомнил о себе. Какой-то кафр принес Яну письмо. Муж мой часто получал деловые письма от соседей и потому прочел его сначала про себя. Я тоже не обратила внимания на это письмо. Но вдруг Ян позвал меня и прочел письмо вслух. Содержание его было следующим:

   "Господину ван-Ботмару. Многоуважаемый господин!

   Вам известно, что я люблю вашу дочь Сусанну и желаю на ней жениться. По некоторым обстоятельствам мне сейчас неудобно являться к вам лично и просить руки вашей дочери. Поэтому я вынужден просить письменно вашего согласия на мой брак с ней. Вам известно, какое у меня состояние, и я озолочу вашу дочь, если она сделается моей женой. Надеюсь, что вы не откажете мне в ее руке на том основании, что лучше иметь меня зятем и другом, нежели врагом. Я слышал, что на нее имеет виды живущий у вас английский подкидыш. Но надеюсь, что вашего согласия на ее брак с этим найденышем не будет и что это не больше и не меньше, как баловство, которому не следует придавать никакого серьезного значения, не правда ли? Кстати, прошу передать этому дерзкому мальчишке, что если я где-нибудь встречусь с ним, то ему не поздоровится. Ответ на это письмо (надеюсь, он будет благоприятный) потрудитесь передать моему посланному; он знает, куда доставить его. Вместе с сим благоволите принять и передать мой привет вам и вашей дочери.

   Остаюсь, многоуважаемый господин, вашим преданным другом.

   Пит ван-Воорен".

   Узнав содержание этого письма, я позвала Ральфа и Сузи и попросила Яна прочесть его и им. Единодушный крик негодования и удивления вырвался у наших детей, когда они ознакомились с этим нахальным письмом.

   Ян только крякнул, скомкал письмо в крепко стиснутой руке и после минутного молчания спросил Сузи:

   - Что ты скажешь на это, дочка?

   - Я?! - воскликнула наша девочка с ярко заблестевшими глазами. - Я лучше лягу живой в могилу, нежели сделаюсь женой этого... негодяя!.. О мой Ральф! - прибавила она, бросаясь на грудь своего жениха, - я чувствую, что этот ужасный человек принесет нам много зла... Но будь уверен: что бы ни случилось, я навеки твоя, и разлучить нас на земле может только одна смерть!

   - Так, дочка, хорошо сказано! - проговорил Ян. - Сынок, - обратился он к Ральфу, - возьми-ка бумагу и перо и пиши, что я буду говорить.

   Ральф под диктовку моего мужа написал следующий ответ:

   "Питу ван-Воорену.

   Господин!

   Я лучше собственными руками зарою свою дочь в землю, нежели отдам ее за такого человека, как вы. Вот мой ответ, а вот и совет: не показываться около моей фермы ближе, чем на целую милю. Наши роеры стреляют лучше вашего, а потому этот совет прошу намотать на ус. Что же касается вашей вражды к нам, то я на это отвечу, что, уповая на Бога, мы ее не боимся".

   Подписав письмо, Ян аккуратно запечатал его и лично понес на кухню, где дожидался посланный Пита. Это был полунагой кафр с простоватым лицом и широким белым рубцом на правой щеке. Ян застал его беседующим с Сигамбой. Отдав кафру письмо, он приказал ему скорее нести его тому, кто его послал.

   Когда дикарь удалился, Ян повернулся и тоже хотел было уйти; но потом потер себе лоб, посмотрел вслед дикарю и, обернувшись к Сигамбе, вдруг спросил ее:

   - Ты знаешь этого дикаря?

   - Нет, хозяин, - отвечала знахарка.

   - Зачем же ты разговаривала с ним?

   - Я обещала следить за всем, что касается гнезда Ласточки, и хотела узнать, откуда он пришел и кто его послал.

   - Ну, что ж, узнала?

   - Нет! Тот, кто его послал, наложил печать молчания на его язык. Он только сказал, что живет в краале, где-то далеко в горах, и что этот крааль принадлежит одному белому, который держит там свой скот и нескольких жен, но посещает его редко. Остальное я узнаю, когда он отдаст Черному Питу ваш ответ и возвратится сюда за лекарством, которое я обещала приготовить для его больной жены.

   - Каким образом ты узнала, что его присылал именно Черный Пит, если он не сказал тебе, кто его послал? - с удивлением спросил Ян.

   - Ну, это нетрудно было угадать, - ответила с улыбкой Сигамба. - Я умею по одной нитке добираться до самого клубка.

   Ян задумался. Постояв с минуту молча, он снова обратился к знахарке:

   - Сигамба, я припоминаю, что где-то раньше видел тебя разговаривающей с этим кафром. Я узнал его по шраму на правой щеке.

   - Да, хозяин, хотя я вижу его в первый раз и никогда раньше с ним на говорила, вы уже видели его, - загадочно сказала странная маленькая женщина, пристально глядя на моего мужа своими большими блестящими глазами.

   Ян с недоумением взглянул на нее и удивленно пробормотал:

   - Как же это могло быть?.. Я не понимаю тебя, Сигамба!

   - А припомните тот день, хозяин, когда Ласточка привата меня к вам и просила не прогонять, - сказала Сигамба.

   Ян ударил себя по лбу и вскричал:

   - Да, да, теперь припоминаю! Я видел тебя разговаривающей с этим кафром именно в твоих собственных глазах.

   - Вот и вспомнили, хозяин, - продолжала Сигамба со своей загадочной улыбкой. - Если у меня есть способность отражать в глазах будущее, то вы обладаете даром читать это будущее.

   Ян постоял некоторое время в глубокой задумчивости около странной женщины, очевидно, пытаясь понять это необъяснимое явление, потом махнул рукой и молча вышел из кухни.

   Стоя в дверях кухни, я видела всю эту сцену и слышала весь разговор. Божусь, что все рассказанное - истинная правда, хотя и не могу объяснить этого в высшей степени загадочного явления.

   Опять прошло недели две. Выйдя как-то утром на крыльцо, я увидала полунагого кафра, сидевшего на одной из ступенек крыльца. Он оказался тем самым человеком, который приносил первое письмо.

   - Что скажешь? - спросила я дикаря.

   - Письмо вашему хозяину, - ответил он, подавая мне запечатанный пакет.

   Я взяла письмо, отыскала Яна и попросила его прочесть вслух новое послание Черного Пита.

   Ян вскрыл пакет, в котором оказалось письмо следующего содержания:

   "Многоуважаемому господину Яну ван-Ботмару.

   Я получил ваш ответ и нахожу, что выраженный в нем нехристианский дух едва ли угоден Богу. Повторяю: я желаю не вражды, а самой искренней дружбы, и потому не принимаю ваших резких слов за обиду; мало того - я даже готов исполнить ваше желание - не показываться около вашей фермы, чтобы не подать повода к кровопролитию (да избавит нас от этого Бог). Я люблю вашу дочь; но если она не желает иметь меня своим мужем, мне остается только покориться своей горькой участи и пожелать вашей дочери полного счастья с ее избранником.

   Я навсегда покидаю эту сторону и продаю свою ферму. Не желаете ли приобрести ее, если не для себя, то для того, чтобы дать ее в приданое за дочерью? Сообщите мне об этом с подателем сего письма. Прощайте. Да хранит вас Бог!

   Пит ван-Воорен".

   Наступило время завтрака; все собрались в столовой, и я попросила Яна прочесть Ральфу и Сузи это письмо. Дети наши так и просияли, когда мой муж прочитал им письмо: они думали, что теперь навсегда избавятся от преследований Черного Пита. А что касается меня, то это письмо нисколько не облегчило мне сердца: слишком уж были не в характере Пита такое смирение и такая покорность судьбе!

   Мы решили отослать посланного без всякого ответа.

   Когда ему объявили об этом, он отправился к Сигамбе. Данное ею лекарство подняло на ноги его жену; в благодарность за это он привел знахарке корову, которая только что отелилась и всю дорогу билась и вырывалась у кафра, желая вернуться назад к своему теленку.

   Так как Сигамбе и на этот раз не удалось выведать у посланного, откуда он пришел, то умная женщина придумала очень ловкую штуку с целью добиться своего.

   Спустя несколько часов после ухода посланца, она отправилась к дикарям, служившим раньше у нее. Дикари эти очень любили свою бывшую госпожу и, чтобы не разлучаться с нею, поселились вблизи нашей фермы. Сигамба выбрала среди них одного молодого сильного кафра, который был особенно ей предан. Дикаря этого звали Зинти. Он отличался большой наблюдательностью и исполнительностью.

   Сигамба приказала ему выследить, куда пойдет корова, которую она решила выпустить на волю, и донести все, что он увидит там, куда приведет его корова. Кафр сразу понял, что от него требуется, и обещал в точности исполнить приказание своей бывшей госпожи.

   После этого Сигамба спустила с привязи корову; та с радостным мычанием бросилась бежать с такой скоростью, что Зинти едва мог поспеть за ней.

   Таким образом они шли три дня и три ночи. Только по ночам корова останавливалась, чтобы отдохнуть и пощипать травы. Она охотно позволяла кафру доить себя во время остановок. Ее молоко составляло почти единственную пищу Зинти.

   На рассвете четвертого дня, после запутанных переходов по горам (удивительно, как животные могут хорошо находить дорогу), Зинти и его проводница очутились около большого загона для скота. Загон был расположен на громадной луговине, окруженной высокими холмами, поросшими густым лесом. Корова стрелой помчалась к стаду. Прибежав туда, она принялась громко мычать и вертеть во все стороны головой, и мычала до тех пор, пока к ней не подбежал маленький теленок, который тотчас же принялся сосать ее, а она стала его облизывать.

   В стороне около деревьев сидело несколько кафрских женщин. Они занимались очисткой от сучьев и листьев громадной груды ветвей, из которых дикари строят хижины.

   Притаившись за деревьями, Зинти стал прислушиваться к разговору этих женщин и услыхал, как одна из них спрашивала другую:

   - Для кого же Бычачья Голова строит новую хижину в нашей долине?

   Бычачьей Головой был прозван кафрами Черный Пит, голова которого действительно немного походила на голову быка.

   - Не знаю, - печально отвечала другая, совсем еще молоденькая женщина. - Может быть, для новой жены и, наверное, для дочери какого-нибудь белого начальника, потому что для простой женщины он не стал бы строить такой большой и красивой хижины.

   - Наверное, так, - отозвалась третья. - И, должно быть, он хочет украсть ее, иначе зачем бы ему прятать ее в это место, куда никто никогда не заглядывает из белых... Но - чу! - слышу, как стучат подковы лошади Бычачьей Головы.

   Через минуту в самом деле к ним подъехал Черный Пит. И без того некрасивое лицо его было сильно обезображено подживающими красными рубцами, оставшимися от ударов хлыста Ральфа.

   При виде Пита все женщины встали и, сложив руки на груди, почтительно поклонились.

   - У вас очень плохо идет дело, черномазые лентяйки! - сердито крикнул он им вместо приветствия. - У меня работать живее, если не хотите познакомиться с этой вот штукой! - прибавил он, размахивая бичом и хлестнув им ближайшую из стоявших перед ним женщин.

   - Мы стараемся, хозяин, - отвечала она, корчась от боли. - Но скажи нам, пожалуйста, кто будет жить в новой хижине.

   - Уж, конечно, не такая черномазая образина, как ты! - с ядовитым смехом проговорил Черный Пит. - Здесь поселится красивая белая женщина, которая будет вашей хозяйкой. Я скоро поеду за нею. Но горе будет вам, если кто-нибудь из вас проговорится, что здесь живет белая женщина! Я всех вас тогда передушу, как земляных крыс. Поняли?

   - Поняли, хозяин! - хором отвечали женщины.

   - То-то! И чтобы через неделю здесь все было готово.

   Отдав еще несколько приказаний, Черный Пит уехал, а Зинти поспешил направиться к Сигамбе с отчетом о виденном и слышанном.

   Дорогой он сильно повредил себе ногу и должен был пробыть в пути гораздо дольше, чем шел сюда за коровой.

   Только на шестой день ночью он кое-как добрался до леса, за которым начинались наши владения. Войдя в лес, он заметил невдалеке небольшой костер, около которого сидело двое людей. Зинти ползком подкрался к ним и спрятался за ближайшее дерево. Выглянув затем из своего убежища, он узнал в одном из сидевших около костра Черного Пита, а в другом - какого-то незнакомца, одетого готтентотом. Зинти стал прислушиваться к их разговору.

   - Ну, рассказывай, что тебе удалось узнать? - спросил Черный Пит.

   - Все, что нужно, баас*, - отвечал готтентот. - Я узнал, что Ян Ботмар с женой, дочерью и живущим у них молодым англичанином отправился вчера на крестины к господину ван-Роозену, который живет в пяти часах езды от фермы Ботмара. Назад они поедут завтра утром. Дорога ведет, как тебе известно, баас, через лощину, которая называется Тигровым Логовищем.

   ______________

   * Хозяин.

  

   - А много с ними провожатых?

   - Только два кафра.

   - Значит, всего шесть человек, из которых две женщины, а вас будет двадцать... Отлично! - продолжал Черный Пит, весело потирая руки. - Запасайтесь только оружием.

   - Значит, их всех надо убить, кроме Ласточки, баас?

   - Всех, всех, если не удастся захватить ее без сопротивления! - вскричал Черный Пит. - Особенно постарайтесь ухлопать англичанина. Но помни уговор: моего имени чтобы никто не произносил!

   - Хорошо, хорошо, я помню это, баас, - сказал готтентот.

   Дальше Зинти не стал слушать. Он со всех ног пустился к Сигамбе и, добравшись до нее еле живой только под утро, сейчас же рассказал ей все, что узнал.

   - Великий Дух! - воскликнула она, всплеснув руками. - Ласточка и ее родные теперь должны уже быть в дороге!.. Надо спешить к ним навстречу... Оставайся пока здесь, Зинти, отдохни и жди меня.

   С этими словами она побежала к нам на конюшню, взяла лучшую лошадь Яна, вскочив на нее, вихрем помчалась кратчайшей дорогой нам навстречу.

   Все рассказанное мной в конце этой главы я узнала потом от самой Сигамбы.

  

  

   Ничего не подозревая, мы спокойно возвращались домой от нашего соседа ван-Роозена. Мы все находились в очень хорошем настроении и только хотели въехать в Логовище Тигра, как вдруг из него нам навстречу выскочила лошадь, вся в крови и мыле, с дымящимися ноздрями и пеной у рта; на спине лошади без седла и даже без узды сидела растрепанная маленькая женщина, державшаяся руками за длинную гриву животного.

   - Ба! - воскликнул изумленный Ян. - Да это наша колдунья и на моей Стреле! Как ты смела, негодная...

   - Назад! - крикнула Сигамба, загораживая нам дорогу. - Назад!.. В лощине вас ждет смерть!

   Голос и лицо знахарки доказывали, что она не шутит. Мы молча повиновались и, повернув лошадей назад, проскакали галопом мили три, пока не выбрались на открытое место. Здесь лошадь Сигамбы, все время несшаяся впереди, вдруг упала на колени и стала дрожать всеми членами, а сама всадница, потеряв равновесие, перелетела через голову лошади, растянулась на земле, которая сейчас же стала окрашиваться вокруг нее кровью. Мы все остановились.

   Ральф поспешил спрыгнуть с седла, поднял Сигамбу и посадил ее, прислонив спиною к маленькому пригорку. Сузи тоже сошла со своей лошади и, взяв у отца фляжку с персиковой настойкой, заставила маленькую женщину выпить несколько глотков.

   - Благодарю! - прошептала Сигамба. - Дайте теперь этой настойки Стреле, а то она погибнет.

   - Ты ранена, бедняжка? - спросила Сузи, наклоняясь над знахаркой, пока Ян, по совету последней, лил Стреле прямо в рот настойку.

   Мера эта оказалась действительно очень хорошей: бедное животное ободрилось и перестало дрожать.

   - Рана моя - пустяки, - отвечала Сигамба. - Несколькими каплями крови я еще далеко не уплатила своего долга.

   - Но в чем дело? - спросил Ральф. - Почему нас ждала смерть в Лощине Тигра?

   - И зачем ты так измучила мою любимую лошадь? - добавил немного некстати Ян.

   - Не сделай я этого, вас всех теперь не было бы уже в живых, - продолжала знахарка. - Впрочем, Ласточка осталась бы жива, но... от этого ей было бы не легче. Вот в чем дело. Часа полтора тому назад я узнала, что Черный Пит устроил засаду в лощине, через которую вы должны были проехать. Двадцать человек нанятых им разбойников должны были перебить всех вас, а Ласточку взять в плен. Чтобы предупредить вас, времени у меня осталось так мало, что только одна Стрела и могла помочь мне в этом, и я решилась взять ее. Она, и правда, оказалась стрелой: никакая другая лошадь не была бы в состоянии донести меня за час до Логовища Тигра... Когда я въехала в эту лощину, из кустов раздался крик: "Это черная колдунья! Она хочет предупредить Ботмара. Стреляй в нее!" Пули посыпались мне вслед градом, и одна из них попала в ногу... Но Великий Дух помог, и я доскакала до вас вовремя...

   - Но ты истекаешь кровью! - вскричала Сузи. - И потом, эта пуля...

   - Это пустяки... Я знаю, как вынуть ее, - перебила Сигамба и, оглянувшись вокруг, прибавила: - Принесите мне листьев вон того растения с красными цветами, которые горят как огонь. Вон они там, около болота. Я сама приложу их к ране, и кровь остановится, а пулю можно вынуть после.

   Ральф поспешил исполнить просьбу нашей спасительницы и принес ей целый пучок какого-то широколиственного растения с ярко-красными чашками цветов. И действительно, как только Сигамба приложила это растение к своей ране, кровь сейчас же перестала течь. Приходилось только удивляться знанию этой маленькой дикарки каждого растения и умению пользоваться им!

   По просьбе Сузи один из сопровождавших нас кафров посадил знахарку к себе на лошадь, и мы тронулись в путь, конечно, не через лощину, а по другой дороге. Этот путь был гораздо длиннее, зато совершенно безопасен.

   К обеду мы благополучно прибыли домой. Вечером мы с Яном и Ральфом долго совещались, как поступить, чтобы обезвредить наконец Черного Пита. Сначала мы хотели подать на него жалобу в суд, но потом передумали. До Капштадта было несколько сот миль, и притом у нас имелось только два свидетеля преступного замысла Пита: кафр и неизвестно какого племени знахарка. Судьи едва ли поверили бы подобным свидетелям. Поэтому мы и порешили на том, что нужно оставить без внимания замысел Пита, тем более, что он, благодаря бдительности нашей зоркой телохранительницы, не удался.

   Через некоторое время мы узнали, что наш враг продал свою ферму и уехал неизвестно куда: Ян и дети очень обрадовались этому известию. Они думали, что теперь навсегда избавились от преследований Пита; но мое сердце чуяло, что это вовсе не конец его преследованиям. Поэтому я торопила со свадьбой наших детей, чтобы Ральф имел законное право защищать Сузи от негодного человека.

   Хорошо сознавая, что быть в доме двум женщинам на правах хозяек крайне неудобно, даже если они родная мать и дочь, мы с Яном решили отдать будущим молодым часть нашей земли, скота и людей и выстроить для них новый дом в нескольких милях от нашего, на берегу небольшой реки.

   Во время стройки новобрачные будут жить в большом селении миль за пятьдесят от нас, у одной из моих двоюродных сестер, богатой и бездетной вдовы. Там они будут в первое время своей супружеской жизни в полной безопасности, находясь в населенной местности, и Черный Пит не осмелится их тронуть. А потом он примирится с мыслью, что Сузи потеряна для него, и забудет ее. Так мы по крайней мере думали, но не так случилось на самом деле.

   Однажды вечером за неделю до свадьбы я пошла посмотреть, убрано ли полотно, которое белилось днем на солнце на луговине, близ хижины Сигамбы. Ночь была лунная, и я отправилась без фонаря.

   Подойдя к луговине, я услыхала тихое и странное пение, доносившееся со стороны жилища Сигамбы. Я остановилась, прислушалась и сейчас же узнала голос знахарки. Напев был так печален, что у меня надрывалось сердце. Слов песни я не поняла, но мне показалось, будто в ней упоминалось имя Сузи.

   Сильно заинтересованная, я подошла поближе и увидела Сигамбу сидящей на камне, около хижины. Лицо знахарки было освещено бледным светом луны, падавшим сквозь вершины деревьев, окружавших хижины. Перед знахаркой, на другом камне, стояла деревянная чаша, наполненная до краев водой. Знахарка пристально глядела в чашу и, тихо раскачиваясь, пела свою печальную песню.

   Вдруг она, как будто увидав в чаше что-то страшное, отскочила от нее, перестала петь и громко, болезненно застонала.

   Я догадалась, что застала ее за колдовством, и хотела было крикнуть, чтобы она оставила это нечестивое занятие, но меня одолело любопытство: мне очень захотелось узнать,