Хаггард Генри Райдер - Клеопатра

p;  - Удержи свою руку, Антоний! - вскричала Клеопатра. - Это ложь, я ничего не знаю об этом!.. - Она бросилась к нему на шею и горько заплакала. - Я ничего не знаю, господин мой! Возьми жену и детей Селевка, которых я держу под стражей, и отомсти за себя! О Антоний, Антоний, зачем ты сомневаешься во мне?

   Антоний бросил меч на мраморный пол и, бросившись на свое ложе, закрыл лицо руками и горько застонал.

   Хармиона улыбнулась: это она тайно послала к Селевку, своему другу, совет сдаться, так как около Александрии не будет боя.

   В эту самую ночь Клеопатра собрала все свои жемчуга и изумруды, все, что осталось от сокровищ Менкау-ра - все золото, слоновую кость и черное дерево, все эти бесценные сокровища, - и спрятала их в гранитном мавзолее, который, по обычаю Египта, выстроила на холме, около храма священной Изиды. Все эти богатства она положила на ложе из льна, чтобы можно было поджечь их, а не отдать в руки сребролюбивого Октавия. С этих пор она спала в этой гробнице, вдали от Антония, а днем по-прежнему видела его во дворце.

   Некоторое время спустя, когда цезарь с большой силой действительно подступил к Канонскому устью Нила и был уже близ Александрии, я пошел во дворец по приказанию Клеопатры. Я нашел ее в алебастровом зале, в царском одеянии, с диким огнем в глазах, с ней Иру и Хармиону. Около нее стояли телохранители, а на мраморном полу лежали распростертые тела умирающих людей, из которых некоторые уже умерли.

   - Привет тебе, Олимп! - вскричала Клеопатра. - Приятное зрелище для сердца врача: мертвые люди и близкие к смерти!

   - Что ты делаешь, царица? - спросил я с ужасом.

   - Что я делаю? Я творю суд над этими преступниками и изменниками и изучаю лучший путь к смерти! Я велела дать шесть различных ядов этим рабам и внимательно следила за действием этих ядов. Этот человек, - она указала на нубийца, - он обезумел и бредил родными и своей матерью. Ему казалось - бедный глупец, - что он снова ребенок, он просил свою мать прижать его к груди и спасти от приближающегося мрака. Этот грек страшно кричал и умер с криком. Тот плакал, молил пожалеть его и в конце концов, как трус, испустил дух. Заметь, вот этот египтянин все еще жив и стонет, он первый выпил смертельный напиток - самый страшный яд, - однако рабы дорожат жизнью и не хотят покидать ее. Смотри, он старается извергнуть яд, дважды я давала ему кубок, а он все еще хочет пить! Что за пьяница! Человек! Разве ты не знаешь, что только в смерти найдешь покой? Не борись и успокойся!

   Пока она говорила, раб с страшным криком умер.

   - Так! - вскричала Клеопатра. - Игра сыграна! Уберите прочь этих рабов, которых я насильно заставила пройти в ворота радости!

   Она захлопала в ладоши. Когда тела были убраны, Клеопатра подозвала меня к себе.

   - Олимп, - сказала она, - по всем предсказаниям, конец близок! Цезарь победит, и мы с Антонием погибли! Игра кончена, и я должна быть готова покинуть земной удел как подобает царице. Для этого я испытывала эти яды, так как сама скоро своей особой должна буду испытывать агонию смерти! Но все эти яды не нравятся мне: одни из них причиняют ужасную муку, другие слишком медленно делают свое дело. Ты искусен в медицине. Приготовь мне такой яд, чтобы я без страданий покинула жизнь!

   Я слушал ее, и чувство торжества наполнило мое сердце при мысли о близком конце этой женщины.

   - По-царски сказано, Клеопатра! Смерть исцелит твои горести, а я приготовлю тебе такое вино, которое, как нежный друг, прильнет к тебе, погрузит тебя в море грез, в сладкий сон, от которого ты уже не проснешься на земле! О, не бойся смерти! Смерть - это надежда, а ты, безгрешная и чистая сердцем, спокойно явишься перед лицом богов!

   Клеопатра задрожала.

   - А если сердце нечисто, скажи мне, мрачный чело век, тогда что? Нет, я не боюсь богов! Боги ада - те же люди, и я буду там царицей! Я на земле всегда была царицей, останусь ею и там!

   В то время как она говорила, вдруг от дворцовых ворот донесся громкий крик радостных приветствий.

   - Что это? Что это такое? - спросила Клеопатра, спрыгнув с ложа.

   - Антоний, Антоний! - возрастал крик на улице. - Антоний победил!

   Она быстро повернулась и побежала; длинные волосы ее развевались по ветру. Я медленно последовал за ней через большой зал и двор к воротам дворца. Здесь она встретила Антония, радостного и сияющего, одетого в римскую кольчугу. Когда Антоний увидел ее, он спрыгнул на землю и во всем вооружении прижал ее к груди.

   - Что это? - вскричала она. - Цезарь побежден?

   - Нет, не совсем, египтянка, но мы прогнали его конницу назад, в укрепления, а по началу можно судить о конце, как говорит пословица: "Куда голова, туда и хвост!" Кроме того, я послал цезарю вызов, и, если мы встретимся с ним лицом к лицу, мир увидит, кто лучше - Антоний или Октавий!

   Когда он говорил, раздался крик: "Посол от цезаря!" - и толпа расступилась. Вошел герольд и, низко склонившись, подал Антонию письмо, затем, снова поклонившись, ушел. Клеопатра вырвала письмо из рук Антония, сломала печать и громко прочитала:

   "Цезарь Антонию - привет! Вот ответ на твой вызов: разве Антоний не может найти лучшей смерти, чем под мечом цезаря? Прощай!.."

   Стало темно. Раньше полуночи, закончив пир с друзьями, которые сегодня ночью плакали над его несчастьями, чтобы завтра постыдно изменить ему, Антоний пошел на собрание полководцев сухопутных войск и флота в сопровождении многих лиц, среди которых находился и я.

   Когда все собрались, он встал посередине с обнаженной головой, озаренный лучами месяца, и произнес следующие благородные слова:

   - Друзья и товарищи по оружию! Вы, которые пре даны мне, кто много раз водил вас на победу, выслушай те теперь меня: завтра, быть может, я буду лежать в прахе, опозоренный и несчастный! Вот наше намерение: мы не хотим более летать на распростертых крыльях над потоком войны, но хотим окунуться, чтобы получить победную диадему или утонуть! Будьте верны мне, и велика будет ваша честь! Вы будете знатнейшими людьми и сядете по правую руку, рядом со мной, в римском Капитолии. Если же вы измените мне, дело Антония погибло, и вы погибли! Завтра будет отчаянный бой, но мы встречались с большими опасностями! Завтра, прежде чем солнце сядет, еще раз вражеские силы рассыплются, подобно песку пустыни, оглушенные нашим победным криком, и мы будем считать добычу побежденных царей. Чего нам бояться? Хотя все наши союзники бежали, наши стрелы сильны, как стрелы Цезаря! Докажем всю смелость нашего сердца, и, клянусь вам моим княжеским словом, завтра ночью Канопские ворота украсятся головами Октавия и его полководцев! Смело веселитесь, кричите! Я люблю эти клики, эту музыку войны. Она звучит победой, дышит дыханием Антония и Цезаря, вырывается из простых сердец, которые любят меня! Теперь я буду говорить тихо, как мы говорим над прахом любимого покойника: если фортуна отвернется от меня и Антоний, побежденный Антоний умрет смертью простого солдата, оставив вас оплакивать его, вашего верного друга, то вот я объявляю вам, по нашему военному обычаю, свою волю. Вы знаете, где лежат мои сокровища. Возьмите их, мои вернейшие друзья, и поделите между собой в память Антония! Потом идите к цезарю и скажите: "Антоний, мертвый, шлет привет живому цезарю и во имя старинной дружбы и многих вместе перенесенных опасностей просит оказать ему милость: пощадить тех, кто остался верен Антонию, и не трогать того, что он оставил им!" Нет, пусть льются мои слезы - я должен плакать! Хотя это недостойно мужа, это совсем по-женски! Все люди умирают, и смерть приятна, если умираешь не покинутым! Если я паду, то оставлю моих детей вашим нежным заботам; может быть, еще возможно будет спасти их от несчастной участи?

   Солдаты! Довольно! Завтра, с рассветом, мы бросимся на цезаря и на суше, и на море. Клянитесь, что вы будете верны мне до конца!

   - Клянемся! - вскричали воины. - Клянемся, благородный Антоний!

   - Хорошо! Еще раз моя звезда ярко горит на небе, завтра она, может быть, взойдет высоко на небе и погасит светоч цезаря! До тех пор прощайте!

   Он повернулся, чтобы уйти. Многие схватили его руки и целовали их, многие были так глубоко тронуты, что плакали как дети. Сам Антоний не мог совладать с собой, и я видел при свете месяца, что слезы текли по его морщинистым щекам, падая на мощную грудь.

   Видя все это, я был очень смущен. Я знал хорошо, что если эти люди будут крепко держаться за Антония, то все хорошо пойдет для Клеопатры. Между тем он должен был пасть и в своем падении увлечь за собой женщину, которая, подобно ядовитому растению, обвилась вокруг его гигантской силы, пока она не зачахла и не замерла в ее объятиях.

   Поэтому, когда Антоний ушел, я стоял в тени, наблюдая за лицами военачальников и сановников, которые разговаривали между собой.

   - Это решено! - сказал один, уже готовившийся бежать. - Мы все до одного поклялись, что останемся верны благородному Антонию до конца!

   - Да, да! - отвечали другие.

   - Да, да, - повторил я, стоя в тени, - будьте верны ему и умрете!

   Они повернулись.

   - Кто это такой? - спросил один.

   - Это черномазая собака, Олимп! - вскричал другой.

   - Олимп, магик!

   - Олимп, изменник! - проворчал третий. - Надо по кончить с ним и со всей его магией! - И он выхватил свой меч.

   - Да, убей его! Он изменил Антонию, которого лечит!

   - Подождите немного! - сказал я тихим и торжественным голосом. - Остерегайтесь убить служителя богов!

   Я - не изменник. Я пережидаю события, здесь, в Александрии, но говорю вам: бегите, бегите к цезарю! Я служу Антонию и царице, служу им верно, но выше их есть священные боги, которым я также служу. Что они дадут познать мне, то я знаю! А знаю я вот что: Антоний осужден, и Клеопатра осуждена, цезарь победит! Я уважаю вас, благородные люди, и с жалостью в сердце думаю о ваших женах, которые овдовеют, о ваших детях, которые лишатся отцов, если вы будете держаться за Антония, как наемные рабы, - я хочу сказать, если вы будете верны Антонию, то погибнете! Или бегите к цезарю и будете спасены! Я говорю вам это по приказанию богов!..

   - Богов! - проворчали они. - Каких богов? Схвати те изменника за горло и заставьте замолчать его зловещий язык! Пусть он покажет нам знамение богов или умрет!

   - Я не верю этому человеку! - сказал один.

   - Подвиньтесь, безумцы, - вскричал я, - освободи те мои руки, и я покажу вам знамение богов!

   Выражение моего лица испугало их, они освободили мне руки и отошли назад. Тогда я поднял мои руки кверху и, собрав все силы духа, посмотрел в вышину, пока мой дух не пришел в общение с матерью Изидой. Но страшного слова я не мог произнести потому, что мне это было запрещено. Богиня ответила на призыв моего духа - и на земле вдруг настала ужасная тишина. Мертвящая тишина все возрастала, даже собаки перестали лаять, и люди стояли перепуганные. Затем издалека зазвучала страшная музыка систры, сначала слабо, потом громче, пока весь воздух не наполнился ужасающими звуками страшной музыки. Я молчал, но указал им рукой на небо. По воздуху неслась окутанная вуалью фигура, сопровождаемая звуками систры. Она приблизилась к нам, и тень ее упала на нас. Она неслась над нами, направляясь к лагерю цезаря. Страшная музыка замерла вдали, и небесный образ исчез во мраке ночи.

   - Это Бахус, - вскричал один. - Бахус, который покидает погибшего Антония!

   В это время со стороны лагеря донесся крик ужаса!.. Я знал, что это не Бахус, лживый бог римлян, а сама божественная Изида покинула Кеми и пронеслась над миром, не узнанная людьми. Я закрыл лицо руками и начал молиться, а когда, кончив молитву, поднял голову, все исчезли, оставив меня одного.

  

   На другой день, с рассветом, Антоний выступил со своим войском, приказав своему флоту двинуться на флот цезаря; конница же должна была напасть на конницу цезаря.

   Согласно приказанию, флот выстроился в три ряда. Но, встретив флот цезаря, галеры Антония вместо открытия враждебных действий подняли весла в знак приветствия и поплыли вместе. Всадники также опустили мечи и все перешли в лагерь цезаря, покинув Антония.

   Антоний пришел в бешенство, на него страшно было смотреть. Он приказал своим легионам остановиться и ждать нападения. Один человек - тот самый воин, который накануне хотел убить меня, - пытался убежать. Но Антоний схватил его за руку, бросил на землю и, спрыгнув с коня, хотел убить его. Он уже поднял свой меч, в то время как человек, закрыв лицо руками, ожидал смерти. Но Антоний приказал ему встать.

   - Иди! - сказал он. - Иди к цезарю и будь счастлив! Я любил тебя. Зачем же среди всех изменников убивать тебя одного?

   Человек встал и, грустно взглянув на Антония, вдруг, охваченный стыдом схватив меч, вонзил его в свое сердце и упал мертвый. Антоний стоял и молча смотрел на него.

   Между тем легионы цезаря приближались, но как только они скрестили копья, легионы Антония повернулись и побежали. Видя это, солдаты цезаря не стали даже преследовать их, так что никто не был убит.

   - Беги, господин, беги! - вскричал Эрос, слуга Антония, стоявший около него вместе со мной. - Беги, иначе тебя поведут пленником к цезарю!

   Антоний повернулся и поскакал с тяжелым стоном. Я ехал рядом с ним. Проезжая Канопские ворота, где стояли толпы народа, Антоний сказал мне: "Иди, Олимп, иди к царице и скажи: Антоний шлет привет Клеопатре, которая предала его! Клеопатре шлет он привет и последнее прости!"

   Я пошел к гробнице, а Антоний поехал во дворец. Придя к гробнице, я постучал в дверь. Хармиона выглянула в окно.

   - Открой дверь! - крикнул я ей.

   Она послушалась.

   - Что нового, Гармахис?

   - Хармиона, - сказал я, - конец близок! Антоний бежал.

   - Хорошо, - отвечала она, - мне надоело ждать!

   На золотом ложе сидела Клеопатра.

   - Говори, человек! - вскричала она. - Антоний бежал, войско бежало, цезарь близко! Клеопатра, великий Антоний шлет тебе привет и последнее прости! Привет Клеопатре посылает тот, кого она предала!

   - Это ложь! - вскричала она. - Я не предавала его! Олимп, иди скорее к Антонию и скажи: Клеопатра, которая не предавала его, шлет привет и последнее прости! Клеопатры больше нет!

   Я побежал сейчас же, так как это согласовалось с моими целями, и в алебастровом зале нашел Антония, ходившего взад и вперед, поднимая руки к небу. Около него находился Эрос, один из всех слуг, оставшийся преданным погибшему человеку.

   - Господин Антоний! - сказал я. - Египтянка посылает тебе прощальный привет. Египтянка умерла от своей собственной руки!

   - Умерла! Умерла! - вскричал он. - Разве египтянка умерла? И это очаровательное тело будет пищей червей? О, что это за женщина! Сердце мое и теперь рвется к ней! Неужели она превзойдет меня, меня, который был велик и славен? Неужели я так ничтожен, что женщина окажется мужественнее меня и смело пойдет туда, куда я боюсь следовать за ней! Эрос, ты любил меня, когда я был ребенком, - вспомни, как я тебя нашел в пустыне, обогатил, дал и место и богатство! Иди, выплати мне свой долг. Возьми этот меч и освободи Антония от всех его печалей!

   - О господин мой, - вскричал грек, - я не могу! Как могу отнять я жизнь у богоподобного Антония?

   - Не возражай, Эрос! В последней крайности я требую этого от тебя! Исполняй мое приказание или уходи и оставь меня одного! Я не хочу более видеть тебя, неверный слуга!

   Эрос обнажил меч, Антоний встал на колени перед ним, раскрыв грудь и устремив глаза к небу.

   - Я не могу! Не могу! - вскричал Эрос и, вдруг вонзив меч в свое сердце, упал мертвым.

   Антоний встал и долго смотрел на него.

   - Это благородно сделано, Эрос! - произнес он. - Ты выше меня и дал мне хороший урок!

   Он встал на колени и поцеловал умершего, затем, быстро вскочив, вытащил меч из сердца Эроса, воткнул его в свой живот и с громким стоном упал на ложе.

   - О ты, Олимп! - вскричал он. - Боль выше сил моих! Прикончи меня, Олимп, прошу тебя!

   Жалость охватила мое сердце, но я не мог убить его! Я вытащил меч из кишок, остановил поток крови и, позвав слуг, прибежавших на шум, приказал им привести из моего дома старую Атую. Она сейчас же пришла и принесла с собой трав и живительное питье. Я дал лекарства Антонию и приказал Атуе идти скорее, насколько позволяли ей старые ноги, к Клеопатре в гробницу и рассказать ей об Антонии.

   Она ушла и скоро вернулась, говоря, что царица жива и зовет Антония умирать в своих объятиях. С ней вместе пришел Диомед. Когда Антоний услышал слова Атуи, его слабеющие силы вернулись к нему.

   Я позвал рабов, которые, спрятавшись за занавес и колонны, смотрели на умирающего великого человека, с большими усилиями мы понесли все вместе Антония и положили к подножию мавзолея.

   Клеопатра, боясь предательства, не хотела отворить дверей и выкинула из окна толстую веревку, к которой мы привязали Антония. Горько плача, Клеопатра вместе со своей Хармионой и гречанкой Ирой изо всей силы тянули веревку, в то время как мы поддерживали Антония, который с тяжелым стоном повис в воздухе, а кровь лилась ручьем из его раны. Дважды он был готов упасть на землю, но Клеопатра со всей силой любви и отчаяния тянула веревку, пока не втащила его в окно. Все, видевшие это ужасное зрелище, горько плакали и били себя в грудь, все, кроме меня и Хармионы.

   После Антония я с помощью Хармионы взобрался в гробницу и втянул веревку за собой.

   Там я нашел Антония на золотом ложе Клеопатры. Она с обнаженной грудью, с лицом, залитым слезами, с волосами, разметавшимися около лица, стояла на коленях около Антония, целуя его и вытирая кровь из его раны своим платьем и волосами. Как описать мой стыд, мой позор! Я стоял, смотря на нее, и прежняя любовь проснулась в моем сердце, безумная ревность закипела во мне - я мог погубить их обоих, но не мог уничтожить их любовь.

   - О Антоний, любовь моя, супруг мой, бог мой! - рыдала Клеопатра. - Жестокий Антоний, как можешь ты умереть, оставив меня одну с моим позором? Я скоро последую за тобой в могилу, Антоний! Очнись, очнись!

   Он поднял голову и попросил пить. Я дал ему вина с лекарством, которое могло немного успокоить жгучую боль его ран. Выпив, Антоний велел Клеопатре лечь на ложе рядом с ним и обнять его. Та исполнила его желание. Антоний еще раз выказал себя благородным мужем. Забыв свою ужасную боль и свои несчастия, он давал ей советы, заботился о ее спасении, но Клеопатра не хотела слушать его.

   - Времени осталось немного, - сказала она, - будем говорить о нашей великой любви, которая длилась так долго и продолжится за пределами смерти. Помнишь ли ты ту ночь, когда ты в первый раз обнял меня и назвал меня своей любовью? О счастливая, счастливая ночь!

   Жизнь хороша, даже когда кончается так горько, если в жизни была хотя одна такая ночь!

   - О египтянка, я хорошо помню все и часто вспоминаю эту ночь, хотя с этой ночи счастье отлегло от меня и я погиб, погиб в твоей любви, о ты, красота мира! Я помню, - добавил он, - как ты выпила жемчужину, и твой астролог сказал тебе: "Час проклятия Менкау-ра близок!" Долго потом эти слова преследовали меня, да и теперь звучат в моих ушах.

   - Он давно умер, любовь моя! - прошептала Клеопатра.

   - Если он умер, то я следую за ним! Что значили его слова?

   - Он умер, проклятый человек! Не будем говорить о нем! О, повернись и поцелуй меня! Твое лицо бледнеет, конец близок!

   Антоний поцеловал ее в губы, и несколько минут они лежали у порога смерти, шепча друг другу нежные слова страсти, подобно влюбленным новобрачным. Даже мне, с ревностью, кипевшей в сердце, было страшно смотреть на них. Скоро я заметил тени смерти на его лице. Его голова упала назад.

   - Прощай, египтянка, прощай, я умираю!

   Клеопатра приподнялась на руках, тихо взглянула на его искаженное лицо и с криком упала без чувств.

   Но Антоний еще был жив, хотя уже не мог говорить. Тогда я подошел к нему, встал на колени и, делая вид, что помогаю ему, прошептал на ухо:

   - Антоний, Клеопатра любила меня и от меня перешла к тебе. Я - Гармахис, астролог, который стоял позади твоего ложа в Тарсе, я был главной причиной твоей гибели! Умри, Антоний! Час проклятия Менкау-ра настал!

   Он приподнялся, с ужасом уставившись на мое лицо, затем, бормоча что-то, с громким стоном испустил дух.

   Так совершилось мое мщение Антонию-римлянину, владыке мира.

   Затем мы привели в чувство Клеопатру, так как я не хотел, чтобы она умерла теперь. С дозволения цезаря мы с Атуей взяли тело Антония, искусно набальзамировали его, по нашему египетскому обычаю закрыв лицо золотой маской по его чертам. Я написал на груди его имя и титул, нарисовал внутри гроба его имя и имя его отца и образ Нут, сложившей крылья над ним, С большой пышностью Клеопатра положила его в алебастровый саркофаг, поставленный в склепе. Саркофаг был сделан такой большой, что в нем оставалось место для другого гроба: Клеопатра хотела лежать рядом с Антонием.

   Через короткое время я получил известие от Корнелия Долабеллы, благородного римлянина, служившего цезарю. Тронутый красотой Клеопатры, имевшей силу смягчать все сердца при одном взгляде на нее, он сжалился над ее несчастиями и приказал предупредить меня (я как врач имел право доступа в гробницу, где она жила), что через три дня она будет отослана в Рим со всеми детьми, кроме Цезариона, которого Октавий уже убил, чтобы следовать за триумфальной колесницей цезаря. Я сейчас же отправился к царице и нашел ее, как всегда теперь, погруженную в какое-то оцепенение, с окровавленным платьем в руках, тем самым платьем, которым она вытирала кровь из раны Антония. Она постоянно смотрела на него.

   - Смотри, как они бледнеют, Олимп, - сказала Клеопатра, поднимая свое печальное лицо и указывая на кровяные пятна, - а он так недавно умер! Благодарность не исчезает скорее! Какие новости? Дурные вести написаны в твоих глазах, которые напоминают мне что-то забытое.

   - Да, вести дурные, царица! - отвечал я. - Я получил их от Долабеллы, а он - от секретаря самого цезаря. Через три дня цезарь пошлет тебя в Рим с князьями Птоломеем и Александром и княжной Клеопатрой, чтобы увеселять глаза римской черни и следовать за триумфальной колесницей цезаря в Капитолий, на троне которого ты клялась сидеть!

   - Никогда! Никогда! - вскричала она, вскочив на ноги. - Никогда не пойду в цепях за колесницей цезаря! Что мне делать? Хармиона, что мне делать?

   Хармиона встала и стояла перед ней, смотря из-под длинных ресниц своих опущенных глаз.

   - Госпожа, ты можешь умереть спокойно! - произнесла она.

   - Да, правда, я забыла, я могу умереть! Олимп, есть у тебя яд?

   - Нет, но если царица желает, завтра я приготовлю яд, такой сильный и приятный, что сами боги, выпив его, наверное бы, заснули!

   - Приготовь мне его, властитель смерти!

   Я поклонился и ушел. Всю ночь работали мы с старой Атуей, изготовляя страшный яд. Наконец все было готово. Атуа вылила его в хрустальный фиал и поднесла к огню. Он был прозрачен, как чистейшая вода. - Ля, ля! - запела она пронзительным голосом. - Напиток для царицы! Пятьдесят капель этой водички, пропущенной через прелестные губки, отомстят за тебя Клеопатре, о Гармахис! Как хотела бы я быть там, чтобы видеть гибель губительницы! Ля! Ля! На это, должно быть, приятно посмотреть.

   - Месть - это стрела, которая часто падает в голову стрелка! - отвечал я, вспомнив слова Хармионы.

  

   На другой день Клеопатра, порешив избавиться от цезаря, посетила гробницу Антония и плакала, крича, что боги Египта покинули ее, затем поцеловала гроб, покрыла его цветами лотоса, вернулась обратно, омылась, надушилась благовонными мазями, надела богатейшую одежду и вместе со мной, Ирой и Хармионой села ужинать. Во время ужина ее гордая душа оживилась, загорелась пламенем, как небеса при закате солнца. Клеопатра смеялась, болтала, как в былые годы, рассказывала о пирах, которые устраивала вместе с Антонием. Никогда не видел я ее прекраснее и обольстительнее, чем в эту роковую ночь мщения. Она вспомнила ужин в Тарсе, когда выпила в уксусе жемчужину.

   - Странно, - произнесла она, - странно, что, умирая, Антоний вспомнил ту ночь и слова Гармахиса. Хармиона, помнишь ты Гармахиса-египтянина?

   - Конечно, царица! - отвечала тихо Хармиона.

   - А кто был этот Гармахис? - спросил я, ибо хотелось знать, сожалеет ли она обо мне.

   - Я скажу тебе. Это странная история; теперь все это кончено и можно рассказать об этом. Этот Гармахис происходил из древнего рода фараонов, тайно короновался в Абуфисе и был послан сюда, в Александрию, выполнить большой заговор, составленный против нашей династии Лагидов. Он сумел войти во дворец в качестве моего астролога, так как был посвящен во все тайны магии - больше тебя, Олимп, - и был он удивительно красив. Заговор состоял в том, чтобы убить меня и стать фараоном Египта. На его стороне было больше преимуществ - он имел много друзей в Египте, а я - никого. В ту самую ночь, когда он задумал осуществить свое намерение, ко мне пришла Хармиона и открыла заговор, уверяя, что ей удалось найти оброненное письмо. Но потом (хотя я не сказала тебе этого, Хармиона) я усомнилась в твоей сказке и - клянусь богами! - в эту минуту уверилась, что ты любишь Гармахиса и выдала его за то, что он насмеялся над тобой! По этой причине ты осталась девушкой, что мне кажется совсем неестественным. Скажи, Хармиона, откровенно, скажи нам, все идет к концу теперь! Хармиона вздрогнула.

   - Это правда, царица, я участвовала в заговоре и вы дала Гармахиса, потому что он смеялся надо мной, и в силу моей великой любви к нему не вышла замуж!

   Она быстро взглянула на меня и опустила свои длинные ресницы.

   - Да, я так и думала. Как странно сердце женщины! Было бы все иначе, если бы Гармахис ответил на твою любовь! Что скажешь ты, Олимп? Значит, и ты изменила мне, Хармиона? Как опасны пути царей! Но я забываю это; ведь с того часу ты верно и преданно служила мне. Но продолжаю мой рассказ. Я не решилась убить Гармахиса, так как его партия могла восстать и сбросить меня с трона. Затем дальше! Хотя Гармахис должен был убить меня, но втайне он любил меня, и я угадывала это, а потому решилась привязать его к себе - он был так красив и умен. Клеопатре никогда не приходилось напрасно добиваться любви мужчины! Когда он пришел, спрятав кинжал под платье, чтобы убить меня, я пустила в ход все свои женские чары, и нужно ли говорить, как быстро я выиграла победу? Никогда не забуду я взгляда этого падшего князя, этого клятвопреступного жреца, этого низверженного фараона, когда, выпив подмешанного вина, он погрузился в постыдный сон, от которого должен был проснуться опозоренным. Затем я немного привыкла к нему и заботилась о нем, хотя не любила его. Он же страстно любил меня и тянулся ко мне, как пьяница к кубку, который губит его! Надеясь, что я повенчаюсь с ним, он выдал мне тайну скрытых сокровищ пирамиды Гер; я нуждалась в деньгах, и вместе с ним мы видели все ужасы гробницы и вытащили сокровище из мертвой груди фараона. Смотри, этот изумруд взят оттуда! - Она указала на большого скарабея, взятого из груди священного Менкау-ра. - Эти письмена в гробнице, чудовище, которое мы видели там, - чума их возьми! - все это преследует меня теперь и днем и ночью!

   Из боязни всех этих ужасов, а также в силу политических расчетов, желая заслужить любовь Египта, я задумала обвенчаться с Гармахисом, объявить его царем-супругом и с его помощью спасти Египет от римлян. Потому, когда Деллий явился звать меня к Антонию, я после долгих размышлений решила отослать его обратно с резким ответом. Но в то самое утро, пока я одевалась к выходу, пришла Хармиона, и я сказала ей все, желая узнать ее мнение. Заметь, Олимп! Сила ревности - это маленький сучок, от которого может засохнуть целое дерево империи, тайный меч, имеющий силу устраивать судьбу царей! Она не могла вынести - попробуй отрекаться от этого, Хармиона, теперь все это ясно для меня, - что человек, которого она любила, сделается моим супругом - он, который был ее единственной любовью! С большим искусством, очень умно она успела убедить меня, что мне нужно бросить всякую мысль о Гармахисе и ехать к Антонию. За это, Хармиона, благодарю тебя даже теперь, когда все это прошло и кончено! Слова ее поколебали мое решение повенчаться с Гармахисом, и я уехала к Антонию! Все это случилось благодаря ревности прекрасной Хармионы и страсти ко мне человека, на душе которого я играла, как на лире. Поэтому Октавий будет царем Александрии. Антоний развенчан и умер, и я должна умереть сегодня! О Хармиона, Хармиона! Ты должна ответить за все это, ведь ты изменила судьбы мира! Но даже теперь, я повторяю, не хотела бы, чтобы все случилось иначе!

   Она умолкла на минуту, прикрыв глаза рукой. По щекам Хармионы текли слезы.

   - А Гармахис? - спросил я. - Где теперь Гармахис, царица?

   - Где Гармахис? В Аменти и примирился с Изидой, быть может! В Тарсе я увидела Антония и полюбила его. С этой минуты мне противен был вид египтянина, и я поклялась покончить с ним! Терзаемый ревностью, он сказал мне несколько зловещих слов во время пира. В ту же самую ночь я хотела убить его, но он бежал!

   - Куда?

   - Не знаю. Бренн, стоявший на страже, - он в прошлом году отплыл на свой север - уверял, что видел, как он улетел на небо, но я не поверила Бренну - он любил Гармахиса. Нет, он направился в Кипр и утонул. Быть может, Хармиона знает что-нибудь о нем?

   - Я ничего не знаю, царица. Гармахис погиб!

   - Хорошо, что он погиб, Хармиона, - с ним плохо было шутить! Он служил моим целям, но я не любила его и даже теперь боюсь его. Мне часто кажется, что я слышу его голос, приказывающий мне бежать, как во время боя при Акциуме. Благодарение богам, если он погиб и не найдется!

   Слушая ее, я собрал всю силу и, благодаря моему искусству, набросил тень моего духа на дух Клеопатры, так что она почувствовала присутствие погибшего Гармахиса.

   - Что это такое? - произнесла она. - Клянусь Сераписом, мой страх возрастает. Мне кажется, я чувствую Гармахиса! Воспоминание о нем окружает меня, как по ток воды, хотя он умер десять лет тому назад. И теперь даже, в такие часы!

   - Нет, царица, - ответил я, - если он умер, то он повсюду, и теперь, когда близится час твоей смерти, его дух приблизился и приветствует тебя на пороге смерти!

   - Не говори этого, Олимп! Я не хотела бы увидеть Гармахиса, счеты наши очень тяжелы, и за пределами земли, в другом мире, мы, может быть, сочтемся! Ах, мой страх пропал! Просто я расстроена! Эта глупая история помогла нам скоротать тяжелые часы, часы перед смертью. Спой мне, Хармиона, спой, у тебя такой нежный голос, он смягчит мою душу перед вечным сном! Воспоминание об этом Гармахисе расстроило меня! Спой мне, Хармиона, спой последнюю песню, которую я услышу из твоих уст, последнюю песню на земле!

   - Печальный час для пения, царица! - возразила Хармиона, но послушно взяла арфу и запела.

   "Я проливаю горькие слезы по моей усопшей госпоже, - пела Хармиона низким, приятным голосом, - жгучие слезы и тихие жалобы шлю я в гробницу за ней, во мрак и тишину могилы! Эти слезы и рыдания - память горячей любви к моей госпоже и подруге! Пусть мои песни, пусть мои слезы будут нетленным даром моим дорогой усопшей! Моя любовь, ты ушла от меня и обратилась в прах! О мать-земля сырая! На груди своей ты успокой мятежный дух усопшей! Усыпи ее вековечным сном!"

   Ее нежный голос тихо замер с последней нотой песни, и Ира начала горько рыдать, светлые слезы стояли в потемневших глазах Клеопатры. Только я не плакал. Мои слезы иссякли.

   - Печальная песня, Хармиона! - произнесла царица. - Ты сказала, что теперь печальный час для пения!

   Спой надо мной, прошу тебя, когда я буду лежать мертвая! Теперь довольно музыки! Пора кончать! Олимп, возьми тот пергамент и пиши, что я буду говорить.

   Я взял пергамент, трость и написал по-римски:

   "Клеопатра - Октавию привет!

   Такова участь жизни. Наступает час, когда мы, не в силах переносить несчастий, подавляющих нас, сбрасываем телесную оболочку и летим в вечный мрак забвения! Цезарь, ты победил! Возьми трофеи победы! Но Клеопатра не пойдет в твоем триумфе. Когда все потеряно, мы должны идти за погибшими. Такое решение принимает смелое сердце, затерявшись в пустыне отчаяния! Клеопатра была славна и велика! Рабы живут и терпят горе, великие мира сего идут твердой стопой и, покидая ворота скорби, вступают в обители смерти! Одного только просит египтянка у цезаря - позволить ей лечь в могилу рядом с Антонием! Прощай!"

   Я кончил. Приложив печать, Клеопатра велела мне найти посла, отослать письмо цезарю и вернуться. У дверей гробницы я позвал солдата и, дав ему монету, велел снести письмо цезарю, а вернувшись, нашел всех трех женщин, стоявших молча. Клеопатра была в объятиях Иры; Хармиона в стороне наблюдала за ними.

   - Если ты решила умереть, царица, - сказал я, - то времени осталось немного, так как цезарь верно пошлет к тебе своих слуг в ответ на письмо! - Я поставил на стол фиал с прозрачным и смертельным ядом. Клеопатра взяла его и долго смотрела на фиал.

   - Каким невинным он выглядит, этот яд! - сказала она. - А в нем моя смерть! Это странно!

   - Да, царица, и смерть еще десяти человек! Не нужно пить его много!

   - Боюсь, - прошептала она, - кто знает, умру ли я сейчас? Я видела столько людей, умиравших от яда, и почти ни один из них не умер сразу. А некоторые... Я не могу даже вспомнить о нем!

   - Не бойся, - сказал я, - я - мастер своего дела. Если ты боишься, брось этот яд и живи! Может быть, ты найдешь счастье в Риме? Ты пойдешь в Рим за колесницей цезаря, и жестокосердные римлянки будут смеяться под музыку твоих золотых цепей!

   - Нет, я хочу умереть, Олимп! О, если бы кто-нибудь указал мне дорогу! - произнесла Клеопатра.

   Тогда Ира подошла ко мне и протянула руку.

   - Дай мне яду, врач, - сказала она, - я хочу приготовить путь для моей царицы!

   - Хорошо, - отвечал я, - да падет это на твою голову!

   Я отлил яд из фиала в маленький золотой кубок. Ира встала, низко присела перед Клеопатрой, поцеловала в лоб ее и Хармиону, затем, не помолившись - она была гречанка, - выпила яд, схватилась руками за голову, упала и умерла. - Ты видишь, - сказал я, - это скоро!

   - Да, Олимп, твой яд хорош! Дай мне, я хочу пить! Наполни кубок, чтобы Ира недолго ждала меня у ворот смерти!

   Я исполнил ее желание, но, делая вид, что мою кубок, подмешал немного воды в яд, не желая, чтобы она умерла, не узнав меня.

   Тогда царственная Клеопатра, держа кубок в руке, подняла свои чудные глаза к небу.

   - О вы, боги Египта, покинувшие меня! - вскричала она. - Я не буду больше молиться вам, ведь ваши уши глухи к моим воплям, ваши глаза закрыты на мои не счастья! Я обращаюсь к последнему другу, которого боги даровали несчастному человеку! Спеши ко мне, смерть, чьи шумящие, мрачные крылья покрывают тенью весь мир, услышь меня! Иди ко мне, царь царей! Ты равняешь всех, счастливых и несчастных, рабов и царей, и своим ядовитым дыханием губишь нашу жизнь, унося нас далеко от этого земного ада! Скрой меня, о смерть, там, где не слышно ни порывов ветра, ни журчания воды, там, где не бывает войн, где не настигнут меня легионы цезаря! Возьми меня в новое царство и венчай царицей мира! Ты мой властелин, о смерть, с последним поцелуем я отдаюсь тебе! Дух мой страдает - смотри, новорожденный стоит на пороге времени! Уходи теперь, жизнь! Приди же, вечный сон! Приди, Антоний!

   Взглянув на небо, она выпила яд и бросила кубок на пол.

   Наконец наступил час моего мщения, мщения оскорбленных египетских богов, час исполнения проклятия Менкау-ра!

   - Что же это? - вскричала Клеопатра. - Я холодею, но не умираю! Ты, черный врач, обманул меня!

   - Молчи, Клеопатра! Сейчас ты умрешь и узнаешь гнев богов! Час исполнения проклятия Менкау-ра настал! Все кончено! Посмотри на меня, женщина! Посмотри на мое изможденное лицо, на мои ослабевшие члены, на это живое воплощение горя! Смотри, смотри! Кто я?

   Она дико уставилась на меня.

   - О, - вскричала она, всплеснув руками, - я узнаю тебя! Клянусь богами, ты - Гармахис! Гармахис, восставший из мертвых!

   - Да, Гармахис ожил, чтобы предать тебя смерти и вечным мукам! Смотри, Клеопатра! Я погубил тебя, как ты погубила меня! Я работал во мраке, с помощью разгневанных богов, и был тайной причиной твоих несчастий! Я наполнил твое сердце страхом во время битвы при Акциуме, я заставил египтян отказать тебе в помощи, я погубил силу и доблесть Антония, я показывал знамение богов твоим полководцам! Ты умираешь от моей руки, а я - орудие мести богов! Я заплатил тебе гибелью за гибель, изменой за измену, смертью за смерть! Иди сюда, Хармиона, участница моего заговора. Ты предала меня, но раскаялась, будь свидетельницей моего торжества, смотри, как умирает развратница!

   Клеопатра, услышав мои слова, упала на золотое ложе.

   - И ты, Хармиона! - простонала она.

   Но через минуту она оправилась и села. Ее царственная душа вспыхнула еще раз перед смертью. Она встала с ложа и, вытянув руки, прокляла меня.

   - О, только час жизни! - вскричала она. - Один короткий час, чтобы я могла предать тебя такой смерти, некая и не снилась тебе, тебе и твоей фальшивой любовнице, которая предала и тебя, и меня! О, ты еще любишь меня! А тогда... помнишь ли ты? Смотри, кроткий заговорщик-жрец, смотри! - Обеими руками она разорвала свое царское одеяние на груди. - На этой прекрасной груди покоилась твоя голова много ночей, и ты засыпал в этих объятиях! Ну, забудь все это, если можешь! Я читаю в твоих глазах... Ты не можешь! Никакая мука не сравнится, даже та, которую я переношу теперь, с мучениями твоей глубокой души, снедаемой желанием, которое никогда, никогда не осуществится! Гармахис, ты раб из рабов, из глубины твоего торжества я черпаю свою силу, свою власть над тобой! Побежденная, я побеждаю тебя! Я плюю на тебя, презираю тебя и, умирая, осуждаю тебя на адские мучения твоей бессмертной любви! Антоний! Я иду к тебе, мой Антоний! Я иду в твои дорогие объятия! О, я умираю, иди, Антоний, и дай мир душе моей!

   Полный ярости, я содрогнулся от ее слов, ядовитая стрела попала в цель! Увы, увы! Это верно! Мое мщение пало на мою собственную голову. Никогда я не любил Клеопатру так, как теперь. Моя душа терзалась страшными муками ревности. Но я поклялся, что она не умрет, не услышав всего.

   - Мир! - вскричал я. - Разве может быть мир для тебя? О вы, священные три, услышьте мою молитву! Озирис, ослабь узы ада и пришли тех, кого я призываю! Иди, Птоломей, отравленный своей сестрой Клеопатрой! Придите, Арсиноя, убитая своей сестрой Клеопатрой, Сепа, замученный до смерти Клеопатрой! Приди, божественный Менкау-ра, кого Клеопатра ограбила и чьим проклятьем пренебрегла. Придите все, все умершие от руки Клеопатры! Вырвитесь из объятий Нут и приветствуйте ту, которая убила вас! Заклинаю вас тайной священного союза, заклинаю вас символом жизни, духи, явитесь!

   Пока я произносил заклинание, перепуганная Хармиона вцепилась в мою одежду, а Клеопатра раскачивалась взад и вперед с блуждающим взором.

   Скоро я получил ответ. В окно, шумя крыльями, влетела большая летучая мышь, которую я видел на подбородке евнуха в недрах пирамиды Гер. Трижды пролетела она вокруг комнаты, спустилась над мертвой Ирой и полетела туда, где стояла умирающая женщина, и села на грудь Клеопатры, вцепившись в изумруд, взятый из мертвой груди, - Менкау-ра. Трижды чудовище громко взвизгнуло, трижды хлопнуло страшными крыльями и улетело.

   Вдруг комната наполнилась тенями смерти. Тут была тень Арсинои, прекрасной даже под ножом палача, тень молодого Птоломея с лицом, искаженным от яда, тень божественного Менкау-ра, увенчанная уреусом, тень Сепа, из тела которого торчали клочья мяса, вырванные рукой палача, - все отравленные, замученные рабы и бесчисленное множество других теней, ужасных на вид! Они молча стояли в узкой комнате, смотря своими мертвенными глазами в лицо той, которая убила их.

   - Смотри, Клеопатра! - вскричал я. - Смотри - вот твой мир - и умри!

   - Да, - повторила Хармиона, - смотри и умирай, ты, которая отняла у меня мою честь, а у Египта - его любимого царя!

   Клеопатра смотрела и видела тени - может быть, ее дух, отделившись от тела, слышал слова теней, но я не мог слышать ничего! Ее лицо исказилось ужасом, большие глаза потухли, с страшным криком Клеопатра упала и умерла в ужасном обществе мертвецов, уйдя туда, куда ей было предназначено.

   Так я, Гармахис, успокоил свою душу мщением, совершив правосудие, но не чувствуя себя счастливым.