Буссенар Луи Анри - Приключения в стране львов

воему!

   Капитан подал знак. Резко прозвучал свисток боцмана. Четыре человека подняли гроб и поставили на лодку, висевшую на блоках, вровень с поручнями штирборта.

   Грянула пушка. Лодка медленно спустилась на воду вместе с гребцами, державшими весла на весу.

   Вслед за тем спущен был большой баркас с капитаном и делегацией от экипажа для сопровождения гроба на английское кладбище.

   Тут только Андрэ заметил Фрикэ и Барбантона.

   - Наконец-то вы вернулись!... И при каких печальных обстоятельствах!

   - На яхте желтая лихорадка?

   - Увы, да!.. И дай Бог, чтобы обошлось без новых жертв.

   - Разве есть еще больные?

   - Есть... не больной, а больная... Бедняжка!.. Барбантон, вас ждут с нетерпением. Идите скорее.

   - Сейчас, monsieur Андрэ... Фрикэ, пойдемте со мной... Я... не знаю, что со мной делается при мысли... Ведь она все же носит мое имя... болезнь тяжелая...

   - Она была в отчаянном положении два дня, но теперь ей гораздо лучше. По-моему, она на пути к выздоровлению.

   - А если так, то я опять начинаю трусить. В женщину, которая перенесла желтую лихорадку и осталась жива, наверное, сам черт вселился.

   - Не говорите глупостей, старый ребенок! Предупреждаю вас, что после перенесенного тяжкого потрясения вашу жену теперь трудно узнать. Она переменилась не только внутренне, но и внешне.

   - Что вы говорите, monsieur Андрэ?

   - Одну правду, друг мой. Желтая лихорадка появилась на яхте дней десять тому назад. Сперва все испугались, потому что сразу заболело два человека. Я был прикован к постели и мог лишь заочно давать указания относительно ухода за больными. Зато ваша жена - вот молодец! - превратила себя в сиделку, день и ночь дежурила при больных, отбросив всякую брезгливость. Все изумлялись ее мужеству, самоотверженности и твердости. Я положительно утверждаю, и это может засвидетельствовать навещавший нас доктор-англичанин, ее энергия лучше всяких лекарств помогала больным и поддерживала бодрость духа у остальных членов экипажа. Один из заболевших безусловно обязан ей своим выздоровлением. К несчастью, она четыре дня тому назад заболела сама, когда больной, которого она выходила, был уже вне опасности. За другим некому стало ухаживать без нее - и вот мы сегодня его хороним... Идемте же к ней скорее. Она о вас поминутно спрашивает, ваш приход может только ускорить ее выздоровление.

   - Да верно ли это, monsieur Андрэ? - переспросил жандарм, к которому вернулись прежние опасения.

   - Даю вам честное слово. Она только того и боялась, что умрет, не помирившись с вами.

   - Если так, monsieur Андрэ,- идемте. Но только я гораздо меньше трусил, когда первый раз шел в атаку.

   Андрэ, у которого сломанная нога только что начала заживать, оперся на руку Фрикэ и сошел вниз. Там он подошел к приотворенной двери в одну из спален. Из двери высунулась хорошенькая головка юнги, исполнявшего, очевидно, при больной должность сиделки.

   - Она спит? - спросил Андрэ.

   - Ее разбудил пушечный выстрел,- отвечал юнга.

   - Войдемте в таком случае... Сударыня, я к вам с хорошими вестями.

   - Что мой муж?

   - Вернулся, Фрикэ отыскал его.

   - Пришел бы он сюда.

   - Он уже здесь... Ну, мой друг, подходите, не будьте ребенком.

   - Monsieur Андрэ, у меня ноги подкашиваются,- отвечал глухим голосом жандарм, входя в комнату. Сзади его подталкивал Фрикэ, а Андрэ тянул за руку.

   Больная сидела на постели, вся обложенная подушками. Барбантон увидел бледное, худое лицо с лихорадочно блестевшими глазами. К нему тянулась худая рука... Кто-то рыдал...

   Барбантон бросил на жену растерянный взгляд, машинально взял ее руку, откашлялся, поперхнулся и - не произнес ни слова.

   На этом лице, так изменившемся после сильных страданий, он не находил прежних жестких, бездушных черт, которые так его раздражали. Куда девались тот пронзительный взгляд, плотно сжатые в сарказме губы... Да, Андрэ сказал правду: внешне перемена была полная.

   Ну, а в нравственном плане? Судя по началу, можно было надеяться, что произошла и моральная перемена.

   Больная заговорила первая - тихим, ласковым голосом:

   - Друг мой, я уж и не думала с вами увидеться... Такая страшная болезнь! Вот мученье-то было!.. Мой друг, я вас не понимала. Я с вами очень дурно обходилась. Можете ли вы меня простить?

   Барбантон стоял с покрасневшим носом и с мокрыми глазами и жестоко теребил свою бородку.

   - Сударыня... друг мой... дитя мое... Я - старый дурак. Больше ничего. Сказать нужно прямо. Я хотел вести дом по-военному, по-жандармски. В чувствах я разбирался не больше австралийского дикаря. Вы взбунтовались против деспотизма - и правильно сделали. Я ведь тоже вас не понимал... а потом уже было поздно.

   - До чего вы добры! Вы себя же обвиняете, взваливаете на себя несуществующие вины!.. Ну, будь по-вашему. Скажу вам одно: я решила начать новую жизнь, если избавлюсь от этой болезни.

   - Но ведь опасность миновала... Мне так сказал monsieur Андрэ.

   - При этой болезни бывают внезапные рецидивы. Потом... хотя я и очень рада, что вы вернулись, но меня теперь тревожит, что вы можете тоже заболеть.

   - Об этом не тревожьтесь, сударыня,- сказал Андрэ.- Фрикэ и ваш муж закалились, совершив путешествие по болотам. Здешние микробы на них не подействуют. С другой стороны, нами приняты всевозможные гигиенические меры, так что едва ли можно ожидать дальнейшего распространения эпидемии. Наконец, мы сейчас уходим из этих мест на юг, машина уже разводит пары, и свежий воздух открытого моря сразу рассеет все вредные миазмы... Сударыня, мы сейчас оставим вас наедине с вашим супругом. Вам, вероятно, о многом нужно поговорить с глазу на глаз. Пойдем, Фрикэ.

   - Сейчас, monsieur Андрэ. Но я сперва должен отдать госпоже Барбантон отысканную мною вещь, которой она несомненно обрадуется.

   Парижанин вынул из кармана кожаный мешочек, из которого высовывались концы оборванной цепочки.

   Он открыл этот мешок и достал из него знаменитый медальон.

   - Вот эту вещь я вытащил из желудка змеи в тридцать пять футов длиной. Змея нечаянно проглотила ее вместе с вором, укравшим вещь. Я не открывал медальона, не желая быть нескромным. Да и запирается он, вероятно, с каким-нибудь секретом. Впрочем, это не важно. Не угодно ли вам, сударыня, удостовериться, тут ли билет?

   Горячо поблагодарив юношу, который, в сущности, возвратил ей и семейное счастье, и состояние, madame Барбантон дрожащими от слабости руками открыла медальон и простонала от разочарования.

   Медальон был пуст. Фрикэ и Андрэ громко вскрикнули. Барбантон остался невозмутим.

   - Ну, что же! - сказала больная, быстро сделав выводы. Билет потерян, значит, выигрыш пропал. Лучше не думать об этом. Хотя все-таки жаль: ведь он обеспечивал нам безбедное существование. Ничего, мы будем оба работать - не правда ли, мой друг?

   - Элодия, вы превосходная женщина. Уж как мне понравилось то, что вы сейчас сказали - вы и представить себе не можете. Конечно, мы будем работать, если захотим. А не захотим - будем жить на свои доходы. Вам это знакомо?

   Он неторопливо вынул из кармана довольно-таки потертый бумажник, из бумажника также неспешно достал сложенную вчетверо бумажку и подал жене.

   - Как!.. Билет!..

   - 2421. Мой метрический номер, если вы не забыли.

   - Вот здорово так здорово! - вскричал Фрикэ.- Как же так, жандарм: билет у вас, а вы все время молчали?

   - Я о нем совершенно забыл. Дело было так. Попав к Сунгойе после моего побега отсюда, я узнал, что этот неделикатный негр украл у вас медальон. Будь я на службе, я бы его преспокойно арестовал, но теперь нужно было действовать иначе. Не оставлять же такую ценность у этого скота! На другой же день я напоил Сунгойю до положения риз, чем он был очень тронут и тут же произвел меня в генералы, а я, воспользовавшись его состоянием, открыл медальон, вынул билет и закрыл опять. Вор вора обокрал! Конечно, это был неблаговидный поступок, в особенности со стороны человека, служившего в жандармах, но, принимая во внимание обстоятельства... Наконец, я действовал с самыми гуманными намерениями. Я собирался передать билет вам вместе с моей доверенностью.

   - Правда?

   - Честное слово. Когда мы прибыли на Фритаунский рейд, я хотел отдать его Фрикэ, прежде чем мы расстанемся, но при виде желтого флага и знаков траура на яхте я обо всем позабыл.

   - Теперь все объясняется,- заметил Фрикэ.- И за разбитые горшки пришлось поплатиться одному Сунгойе... Но вы-то, генерал, каков - и везет же вам, однако!

   - Правда, Фрикэ, мне повезло, но это в первый раз в жизни и, вероятно, в последний. Мы с женой оба выиграли по одному и тому же билету. Вы, дорогая Элодия, выиграли приличный денежный куш, а я - добрую жену. Разумеется, из нас двоих я богаче,- прибавил с несвойственной ему галантностью бывший жандарм.

   От желтой лихорадки все-таки не все умирают. С ней возможна борьба. Но течение этой болезни обычно бывает очень капризно. И лучшее средство - как можно скорее бежать из очага заразы и переместиться куда-нибудь в более холодный климатический пояс или в гористую местность. Само собой разумеется, что главную роль тут играют всевозможные гигиенические меры, в особенности же полное уничтожение всего, с чем контактировал больной.

   В борьбе с этой болезнью надо уметь сохранить хладнокровие, самообладание и сосредоточить свое внимание на сопротивлении, чтобы не оставалось времени и возможности предаваться унынию и страху.

   В ожидании возвращения матросской делегации с похорон, Андрэ распорядился произвести самую тщательную дезинфекцию яхты сверху донизу, а как только делегация вернулась, "Голубая Антилопа" сейчас же вышла в море, взявши курс на мыс Доброй Надежды.

   На следующий же день после отплытия открылся новый случай заболевания, но с таким благоприятным течением, что матросы успокоились. Они нашли, что эпидемия решительно ослабевает.

   От Фри-Тауна до Капштадта около четырех тысяч пятисот километров.

   Это расстояние "Голубая Антилопа" прошла без всяких приключений в десять дней и по прибытии в Капштадт подверглась восьмидневному карантину. На подобное распоряжение английских санитарных властей не приходилось роптать: оно было вполне уместно и оправдывалось обстоятельствами.

   Барбантоны сияли от счастья, точно молодые, которых только что повенчали. У жандарма не было больше никаких причин продолжать охотничий вояж на "Голубой Антилопе". Madame Барбантон плаванье тоже больше не интересовало. Было условлено, что в Капштадте они сядут на первый же пароход, отходящий в Европу.

   Прощание вышло очень трогательное. Все члены экипажа, от капитана до юнги, дали супругам слово навестить их в Париже. Барбантон заверил всех в том, что это будет для него настоящим праздником и что он угостит матросов на славу.

   Пополнив запасы провизии, яхта в одно прекрасное утро вышла в море в неизвестном направлении.

   Вполне возможно, что мы еще встретимся с нею.