Буссенар Луи Анри - Приключения в стране львов, Страница 5 - Книги

. Змея нападает на человека только тогда, когда он застигнет ее сонной или наступит на нее ногой, а это бывает редко: змея уползает прочь при малейшем шуме. Конечно, какие-нибудь гигантские экземпляры в счет не идут, но ведь они - явление исключительное.

Фрикэ шел по лесу уже два дня, проклиная и жару, и климат, посылая ко всем чертям негров, посоветовавших ему покинуть шлюпку, в которой так удобно путешествовалось. Доставалось - не будем таить греха - и старому другу Барбантону.

- И ведь это еще, пожалуй, не все! - яростно восклицал парижанин.- Измучившись в дороге, нам по прибытии на место придется, чего доброго, вмешаться в междоусобицу, воевать, сражаться, делать революции, посещать митинги, слушать идиотские речи, читать прокламации и даже, может быть, участвовать в составлении конституции! Ах, жандарм, жандарм! Что вы только наделали, сударь мой! За что вы нас так подвели!.. И найдем ли мы вас целым и невредимым? Смотрите, не сломайте себе зубов о пирог земных почестей... Кстати, лес кончается, не так душно, но зато еще жарче. Мы на самом берегу реки, среди гигантских камышей. Это мне не нравится. Эй, лаптот!

- Что, хозяин?

- Спроси у этих арапов, почему они держатся так близко от берега. Мы попадем так в трясину.

- Они говорят, что так лучше.

- Пусть возьмут правее.

- Они говорят, что там много буйволов и носорогов; мы будем растерзаны в клочки.

- Скажи им, что они мне надоели. Раз я приказываю, они должны исполнять. Если им не нравится, могут уходить, но только тогда не получат ни рому, ни ружей... Буйволы!.. Носороги!.. Да это как раз то, что мне нужно. Значит, свежего мяса поедим. Носорога я не пробовал, но мясо буйвола очень вкусно - язык, например, или вырезка... Пойдем искать буйвола. Лаптот, где моя винтовка?

- Вот она, хозяин.

- Будь с ней все время около меня и стой смирно, что бы ни случилось.

- Мой понял.

- Это что за шум? Точно стая диких вепрей мчится по мягкому илу. Не буйволы ли это?

Шум приближался. Слышалось фырканье и тяжелый топот в камышах.

Вот камыши раздвинулись. Показалась чудовищная голова, замерла и злобно потянула в себя воздух, чуя запах человека.

Негры взвыли и в ужасе пустились наутек.

Сенегалец сделался пепельно-серым, но остался на своем месте.

- Хозяин,- проговорил он упавшим голосом и выбивая зубами дробь,- защити твоего верного слугу. Это носорог.

Глава XII

Рациональная этимология.- Белые и черные носороги.- Уязвимость.- Рог носорога.- Птица при носороге.- Мнение Гордона Кумминга. С глазу на глаз с носорогом. - Первый выстрел. - Брешь в живой крепости.- Пуля из "Экспресса".- Один на один.- Ну и трус! - Фрикэ на земле и без оружия.- Победный крик.- Спасен.- Как можно сделаться охотником.

Носорог, в отличие от гиппопотама, вполне соответствует своему имени. Впрочем, он этого, вероятно, не сознает и совсем не ценит.

Носорог. Да, у него, действительно, на носу рог, а то и два, в зависимости от породы. Есть двурогие носороги.

Нечего и говорить о том, что он принадлежит к разряду толстокожих: кожа его отличается классической толщиной и непробиваемостью. География его обитания шире, чем у гиппопотама, потому что водится он не только в Африке, но и в Азии, и даже на обширных островах Азии.

Здесь, конечно, мы будем говорить только об африканском носороге, но между ним и его азиатским сородичем нет почти никакой разницы, разве только в некоторых деталях.

Носорог, подобно гиппопотаму, может служить воплощением физической грубой силы, не подвластной разуму. Треугольная короткая голова его посажена прямо на безобразный торс; туловище покрыто шершавой кожей, со всевозможными буграми и мозолями, словно облепленной засохшей грязью. Лба нет, вместо него какое-то углубление. Где тут поместиться мозгу? Короткие прямые уши свернуты в трубку. Близорукие, непомерно маленькие глазки прикрыты веками, напоминающими корку. Рот небольшой, с плоскими губами. Верхняя губа, очень подвижная и легко оттопыривающаяся вперед, нависает над нижней в виде остроконечного придатка. Носорог может хватать ею небольшие предметы.

На приподнятом носу с ноздрями в виде полумесяца, изогнутого вверх, торчит огромный, грозный и, так сказать, неожиданный рог. Это и оружие нападения, одновременно и орудие труда: носорог выкапывает им из земли коренья, до которых очень охоч.

Этот рог не похож по своему составу ни на рога оленя или лося, ни на рога барана или коровы. Очень крепкий и твердый по всей длине, он состоит как бы их сросшихся между собой волокон или, точнее, из шерсти, склеенной роговым веществом. Костяного вещества в нем нет нигде и признака. С костями черепа, продолжающимися до ноздрей и отличающимися необыкновенной толщиной, он не связан, а держится только на коже и легко может быть срезан ножом.

Рог носорога отлично полируется и имеет разнообразное применение в промышленности.

Облаченный, как в броню, в свою толстейшую кожу, носорог долго считался почти полностью неуязвимым, но с усовершенствованием огнестрельного оружия он потерял это защитное свойство.

Прежние пули отскакивали от его природного панциря, и чтобы ранить носорога, нужно было попасть в одну из складок кожи. Еще оставались глаза, но в подобную мишень попасть очень трудно, это знает каждый охотник. Зато теперь можно сразу убить носорога, если прицелиться из винтовки Гринера или "Экспресс" в темное пятно пониже плеча.

В Африке обитают носороги двух главных видов при четырех разновидностях: черный и белый. Как черный, так и белый бывают или с двумя рогами, или с одним, вот и получаются четыре разновидности - по две в каждом виде.

Белые носороги обеих разновидностей больше, массивнее, неповоротливее и редко нападают на человека. Они жирнее черных, и мясо их вполне съедобно.

Единственный рог однорогого носорога бывает величиною в метр и отогнут назад, а у двурогого передний рог больше метра и загибается вперед под углом в 45R. Задний рог имеет не более двадцати сантиметров и похож скорее на твердую шишку. Черные носороги обеих разновидностей меньше и проворнее белых. Они очень агрессивны и злобно набрасываются на все, что им покажется подозрительным, даже если на них никто не нападает.

Их мясо жестко и сухо, так что даже негры, вообще неприхотливые в еде, избегают употреблять его в пищу.

Многие считают носорога животным смирным, как большинство травоядных. Может быть, это и относится к белому носорогу, но не к черному. Черный беснуется часто без всякой причины. Роет рогом землю, с бешенством вырывает кусты. И так в продолжение нескольких часов, уничтожая в слепой ярости совершенно безобидные неодушевленные предметы, и успокаивается только, когда растерзает их в клочья.

В противоположность слонам, носороги почти никогда не ходят стадами, а чаще в одиночку или парами. Только там, где их особенно много, они иногда образуют группы в три особи, реже в четыре или пять.

Упомянем о необыкновенном товарище, о неразлучном спутнике носорога; этот спутник, по-видимому, только им одним и живет - и только для него одного.

Речь идет о маленькой птичке из семейства воробьиных, называемой по-научному buphaga africana (быкоед африканский), а капскими колонистами rhinoceros-bird (носорогова птица).

Эта птица неразлучно следует за носорогом всюду и, по-видимому, бескорыстно, потому что поживиться ей около него почти нечем: в коже носорога живет вовсе не так уж много паразитов, годных на пропитание быкоеду. Таким образом, привязанность скорее платоническая. Быкоед провожает носорога на ходу, останавливаясь вместе с ним; охраняет его сон; при малейшей опасности пронзительно кричит, чтобы разбудить его, а если тот не просыпается, клюет его в уши.

"Сколько раз я проклинал эту необыкновенную дружбу,- рассказывает Гордон Кумминг, знаменитый охотник, за которым доктор Ливингстон признает исключительную правдивость.- Носорог отлично понимает сигналы, подаваемые ему птицей; он сейчас же настораживается, вскакивает и убегает.

Мне часто приходилось охотиться на носорога верхом на лошади. Он заводил меня далеко и получал несколько пуль прежде, чем сваливался. Птицы не покидали его до последней минуты.

Они сидели у него на спине и на боках; при каждой пуле взлетали футов на шесть, тревожно кричали и опускались опять на прежнее место. Носорогу приходилось иногда пробегать под деревьями; низко нависшие ветви сгоняли птиц с его спины, но при первой же возможности они садились на нее опять.

Мне случалось убивать носорогов ночью, на водопое. Птицы, думая, что те спят, оставались с ними до утра, потом долго старались их разбудить и улетали только после того, как окончательно убеждались в их смерти".

Мы уже упомянули о том, что белые носороги смирнее черных. Это надобно понимать весьма относительно. Носорог, встреченный парижанином, был белый и однорогий, а между тем рассвирепел сразу же, как только увидел людей.

Это был гигант в своем роде. Низко опустив голову, пыхтя, как разъяренный бык, и выставив прямо перед собой свой огромный рог, он бешено устремился на парижанина, который стоял в растерянности, не зная, в какую точку этой громадной, грязной массы целиться.

К счастью, почва была болотистая, топкая; тяжелый носорог увязал в ней то одной, то другой ногой, что значительно сдерживало его бег.

Не рассчитывая попасть в уязвимое место спереди, Фрикэ отскочил в сторону и, почти не целясь, выстрелил в мясную тушу сбоку.

Но за одну десятую секунды до того, как молодой человек спустил курок, носорог учуял негров, спрятавшихся в камышах, и быстро повернулся в сторону Фрикэ. Голова его опять очутилась напротив стрелка, и вылетевшая пуля угодила в рог, почти вровень с носом.

Рог был срезан, как серпом, и повис над мордой его обладателя на лоскутках кожи.

- Я не сюда целился,- сказал Фрикэ,- это очень досадно. Но погоди минутку, друг, у меня для тебя есть еще заряд.

Оглушенный носорог припал на колени. Но так как рог у него не имеет связи с черепом, а держится лишь на надкостнице, он испытал лишь легкое потрясение.

Вскочив с ужасным ревом и рассвирепев еще больше, он снова бросился на Фрикэ и сенегальца.

Несмотря на неблагоприятные для него обстоятельства, парижанин выстрелил вторично.

Опытный охотник не сделал бы этого. Он занял бы такую позицию, чтобы попасть носорогу обязательно в бок. Но Фрикэ не был настоящим охотником, как не был и первоклассным стрелком. Он был лишь неустрашим и хладнокровен, а это еще далеко не все.

Поэтому он и допустил большую оплошность.

Носорог несся с опущенной головой. Пуля калибра 8 попала ему немного выше плеча, в складки кожи. Обыкновенный заряд калибра 16 или 14 не мог бы пробить этой толстой шкуры. Но страшная пуля из винтовки "Экспресс" пробила ее насквозь и раздробила лопатку, как стекло. В подвижной твердыне образовалась настоящая брешь. Сквозь разорванные мускулы и кожу, сквозь обломки костей обнажилось что-то бледно-розовое. Это было легкое.

Такая ужасная рана была, конечно, смертельна. Минуты чудовища были сочтены. Но носорог так крепок и живуч, что даже, получив такую рану, лишь едва покачнулся. Смерть должна была наступить ежеминутно, в результате сильной потери крови.

Фрикэ вскинул на плечо разряженную винтовку и проворно посторонился, чтобы дать дорогу носорогу. В то же время он взял у сенегальца свою двустволку калибра 8, заряженную круглой пулей. Это ружье длиннее винтовки и не так удобно, но бьет тоже очень сильно, хотя его стволы и не нарезные.

На коротком расстоянии действие этого ружья идентично действию винтовки.

Два выстрела, сделанные Фрикэ, образовали густое облако дыма, закрывшее его и сенегальца.

Носорог некоторое время не мог их разглядеть. Он стоял сопя и воя. Сквозь дым Фрикэ лишь смутно различал его движения.

- Что же он до сих пор не валится? Ведь я его подстрелил, как умел. Эй, лаптот! Подержи-ка ружье, а я пока заряжу вновь винтовку.

Сенегалец не отвечал ни слова.

Фрикэ быстро повернул голову. Негра не было.

- Ну и трус, иначе не назовешь! - пробормотал парижанин.

Над камышом пронесся легкий ветерок и рассеял дым от выстрелов.

Фрикэ увидал своего носорога. Он стоял неподвижно и усиленно нюхал воздух.

Парижанин прицелился и выстрелил в другое плечо животного. Было слышно, как ударилась пуля в твердую кость.

Несмотря на смертельную рану, носорог все-таки оказался в силах броситься на стрелка. Изумленный такою невероятной живучестью, Фрикэ выстрелил опять, на этот раз уж совсем впопыхах. Пуля нанесла лишь незначительное повреждение. И вот беззащитный парижанин, с двумя пустыми ружьями, остался один на один с разъяренным носорогом.

Правда, у него был еще револьвер, но разве револьвер тут что-нибудь значил.

Чудовище издыхает, но его агония опасна.

Отбросив ложный стыд, а с ним и оба ружья, парижанин кинулся в тростник. Ведь носорог рано или поздно все равно издохнет. Только вот вопрос: не поздно ли? Успеет ли он улепетнуть? Он уже чувствовал на себе горячее дыхание носорога, который гнался за ним по пятам. Еще секунда и молодой человек будет смят, раздавлен, истоптан.

Он сделал прыжок назад, попал ногой в яму, только что протоптанную носорогом, споткнулся и упал, растянувшись во весь рост.

Он понял, что погиб.

Но что это? Носорог останавливается, издает душераздирающий крик и валится на бок всего лишь в каком-нибудь метре от парижанина.

Крику животного вторит другой крик - человека, такой же дикий и громкий.

Появляется сенегалец, размахивая окровавленным тесаком. Фрикэ вскакивает на ноги, сам удивляясь тому, что он жив, и кричит:

- Откуда это ты?

- Вот посмотри, - отвечает лаптот, подводя своего хозяина к носорогу, судорожно бьющемуся на земле.

- Превосходно, парень. Чисто ты это сделал. А главное - как раз вовремя.

- Ты доволен, хозяин?

- Еще бы не быть довольным! Помимо удовольствия от мысли, что остался жив, приятно знать, что у тебя есть на кого положиться. А я было только что назвал тебя трусом. Между тем ты сделал для меня то, за что - дай, я пожму пока твою руку, за неимением большего.

Похвала парижанина была вполне уместна. Сенегалец, действительно, спас ему жизнь.

Оказывается, подав парижанину второе ружье, сенегалец под прикрытием порохового дыма, кинулся в камыши, дополз с подветренной стороны до носорога и притаился позади него.

Он собирался перерезать зверю тесаком жилу на одной из задних ног.

В это время Фрикэ вновь выстрелил. Носорог, хотя и получил смертельную рану, ринулся вперед. Сенегалец настиг его и удачно совершил задуманное.

Носорог упал. И как раз вовремя.

Фрнкэ стоял, опираясь на ружье, и глядел на мертвого великана.

Он впервые ощутил весь азарт охоты.

Не той охоты, когда без всякого смысла истребляются живые существа, а такой, когда речь идет о жизни или смерти.

Парижанин подвергся нападению. Защищался. Это в порядке вещей.

Он должен прокормить семерых, включая себя. Беглецы уже возвращались, заслышав победный крик сенегальца. Вот и можно будет приготовить на завтрак обильное жаркое из мяса белого носорога. В один прекрасный момент люди становятся охотниками.

Глава XIII

Затишье.- Фрикэ сидит без приключений и не жалуется на это.- Общее возбуждение на всем побережье.- Невольный вербовщик.- Туземное земледелие.- Лентяи.- Экваториальные леса.- Потерянное богатство.- Без разведчиков ходить опасно.- Сюрприз.- У друзей.- Подданные Сунгойи.- Фрикэ думает, что он во сне.- Шагистика.- Черные рекруты на ученье.- Селение претендента.

С той минуты, как Фрикэ оставил Фри-Таунский рейд, прошло десять дней.

Перед тем жандарм неожиданно сбежал с яхты, на которую попала его мучительница, вследствие совершенно непредвиденных обстоятельств. Теперь он, по всей вероятности, находился в селении Сунгойя, недалеко от истоков реки Рокелль, в обществе негра, прозванного по имени этого селения, претендента на местный престол.

После всех приключений наступила полоса затишья, но Фрикэ на это не жаловался. Не все же драться с крокодилами, гиппопотамами и носорогами! Нужно и отдохнуть. Парижанин шагал вдоль реки по трясинам и болотам, положившись на своих негров. Дикие звери встречались все реже и реже, зато люди попадались чаще.

Обыкновенно очень апатичные, на этот раз туземцы были крайне возбуждены в ожидании крупных событий. В селениях, попадавшихся на полянах среди больших лесов, обычные полевые работы совершенно прекратились. Перед легкими хижинами, крытыми листвой, собирались группы, спорили, ораторствовали, сговаривались, пили. Последнее в особенности. Много говорили о Сунгойе, о фетише необыкновенной силы, который должен дать ему победу, о белом человеке, который с ним прибыл, о начинающейся войне, о грядущих переменах. И опять пили и пили.

Превосходная вещь - политика на гвинейском берегу.

Фрикэ принимали радушно, как европейца. Свита его все увеличивалась. Его люди рассказывали по дороге об его подвигах, восхваляли его храбрость, его ловкость, его щедрость, грозную силу его оружия, разящего гиппопотамов и носорогов,- и вот к нему примкнул уже целый отряд любителей пожить в свое удовольствие за чужой счет, притом не утруждая себя.

- Если так пойдет дальше,- думал Фрикэ,- у меня наберется целый экспедиционный корпус. Эти бродяги пошли за мной ради того, чтобы поесть убитой мною дичи и попить моего рому. В Сунгойю они придут с пустыми желудками и будут сражаться. С кем же и за кого?.. Выходит, что я, сам того не желая, окажу сильное влияние на местную политическую ситуацию? Как быть? Ничего не поделаешь. Будь что будет, лишь бы только отыскался наш Барбантоша.

Все больше и больше чувствовалась близость населенного центра. Появились обработанные поля на просеках, которые обыкновенно вырубаются среди леса и где потом с большим трудом выкорчевываются громадные пни. Просеки обычно засеваются маниоком и бананами; эти овощи вместе с сушеной рыбой составляют основную пищу туземцев.

Как бананы, так и маниоки (иначе кассаву) мы описывали уже неоднократно и потому не считаем нужным возвращаться к ним еще раз. Прибавим только, что африканский маниок имеет над американским то преимущество, что совершенно лишен ядовитых свойств. Из него получается грубая мука, но хранят его не в этом виде, а в виде мягкого теста, подвергшегося известному брожению, придающему всей массе острый и вонючий запах. Туземцам это очень нравится.

Хозяйство ведется, таким образом, подсечное. После двух посевов поле забрасывается и производится новая вырубка. А между тем при правильной и последовательной смене культур расчищенная земля могла бы сохранить надолго производительную силу. Но для чего все это неграм? Им нужны только маниоки и бананы, а для того, чтобы их получить, достаточно вырубить еще один уголок в лесу.

Покинутые вырубки с невероятной быстротой и силой зарастают новыми растениями, но только не такими, которые росли раньше, а всегда другими.

Вместо твердых, реликтовых деревьев, на которых обыкновенно не бывает съедобных плодов, вырастают более нежные породы, могущие доставлять человеку то, что требуется для поддержания его существования.

Тут прорастают зерна, занесенные ветром или птицами, дают ростки орехи и ягоды, брошенные неграми после еды, всходят семена, принесенные сюда паводками. Все это быстро разрастается и созревает на благодатной и щедрой почве.

В несколько лет получается дикий фруктовый сад, если только можно так выразиться. Тут и манговое дерево с пышными, вкусными плодами, внутренние ядрышки которых наполнены веществом, сходным по вкусу и по цвету с шоколадом; тут и sterculia acuminata, дающая несравненные орехи кола, или гуру. Этот орех, ужасно пряный и в то же время очень сладий, интенсивно пропитывает вкусовые бугорки языка и сразу отшибает дурной привкус во рту. Тухлая вода кажется тогда свежей и сладкой. Из-за этого свойства орехи гуру очень ценятся в Судане и составляют там предмет весьма бойкой торговли. Кроме того, им приписываются тонизирующие и противолихорадочные свойства, засвидетельствованные многими путешественниками.

Вырастает тут на просеках также великолепная пальма - Eloeis guineensis, из плодов которой добывается пальмовое масло, и множество других полезных деревьев. Из нежных кустарников назовем имбирный куст, перцовое дерево, различные виды кардамонов и много других растений, поставляющих кулинарные приправы и лекарства.

Не забудем отметить виноград с громадными лозами и с очень сладкими плодами, только недостаточно мясистыми. Путем окультуривания этот виноград можно, разумеется, улучшить.

И все это бывает пестро украшено цветущими растениями-паразитами с пышными листьями и роскошными цветами: бромелиями, орхидеями, ароидами.

Фрикэ и его люди двинулись в путь после отдыха на одной из таких заброшенных засек, которая дала им и тень, и возможность кое-чем освежиться.

Они готовились окончательно расстаться с лесом и выйти на обширную равнину, над которой голубым куполом сияло небо.

Неприятельская земля кончилась. Отряд вступил на территорию Сунгойи. Поэтому люди шли довольно беспорядочно, нестройно, проявляя большую усталость.

Не успели негры, ступившие на равнину, закончить свой протяжный, радостный крик, как их окружил плотным кольцом неизвестно откуда появившийся отряд черных воинов. Сделано это было молниеносно.

- Это еще что такое? - шутливо спросил Фрикэ. Он не встревожился, а лишь удивился.

Болтливые негры сейчас же заговорили все разом, стараясь объяснить, в чем дело, но Фрикэ, конечно, ничего не понял.

- Так. Орите все вместе, тогда скорее пойму... Однако прочь лапы, а то от вас воняет вашим противным маслом. Я хоть и не Бог весть какой щеголь, но все-таки предпочитаю илан-илан. Лантот, ведь ты у меня присяжный толмач. Спроси у них, чего им нужно.

- Они нас не пропускают.

- А!.. Ну, объясни им цель нашего прихода сюда... Так. Ты по-ихнему говоришь бойко. Что они говорят?

- Что нас отведут к вождю.

- К какому еще вождю? Кто он такой? Если сам Сунгойя, то я согласен, а если другой, тогда заговорят мои винтовки.

- Вождь - сам Сунгойя.

- В добрый час. Нечего больше и разговаривать. Пусть нас ведут!

Фрикэ вскинул винтовку на плечо, сдвинул свой пробковый шлем немножко набекрень, выгнул грудь колесом и пошел впереди своего отряда. Конвой окружил их с тыла и флангов. Видно было, что Сунгойя, во всяком случае, умеет блюсти свою безопасность.

Парижанин первым вступил на поляну, посреди которой виднелся укрепленный поселок. Хижины были опрятные и окружены бамбуковым забором, не в пример прочим туземным поселкам. Но не это заинтересовало Фрикэ. Его слух поразили удивительные звуки.

- Положительно - я во сне!.. Нет, этого быть не может. Звуки доносились все явственнее и явственнее:

- Раз, два! Раз, два!.. Слушай!

На открытой площадке французский жандарм в полной форме обучал шагистике пехотный отряд цвета настоящего черного дерева.

Их было тут около сотни, без всякого иного одеяния, кроме собственной стыдливости и нескольких амулетов (гри-гри на их языке). Виноградный листок, впрочем, был - в виде коленкорового лоскутка.

"Для коллекции недоставало пока только этого,- подумал Фрикэ.- Наш жандарм положительно неподражаем".

Почтенный воин, увидав друга, отсалютовал ему саблей, окинул свой отряд гипнотизирующим взглядом бравого командира и продолжал ученье.

- Стой!.. Равнение направо!.. На плечо!.. К ноге!.. Шагом марш!..- доносилось до парижанина.

Черные рекруты проделывали все это довольно исправно и, во всяком случае, усердно.

Но вот Барбантон степенно вложил саблю в ножны и направился наконец к парижанину, раскрывая объятия.

- Здравствуйте, дорогой Фрикэ. Знаете, я вас давно поджидаю и уже начал беспокоиться.

- Вы ждали меня? Да вы что - колдун?

- Нисколько. Просто я знаю хорошо своих друзей. Я знал, что вы пуститесь по моим следам и непременно догоните. Впрочем, я позаботился послать вам отсюда людей навстречу.

- Кого это? Уж не дезертиров ли, которых мы встретили на прошлой неделе?

- Это наши, мы послали их, чтобы они вас провели сюда.

- Однако позвольте вас поздравить. Вы здесь генерал и командуете армией, хотя и черномазой. Это всегда очень лестно.

- Что ж, от безделья и то рукоделье. А моему приятелю Сунгойе очень хочется попасть в монархи.

- Удивительно! Жандарм - творец королей! - пробормотал про себя Фрикэ и прибавил вслух: - Вы, значит, скоро собираетесь посадить его на здешний трон?

- Да, Фрикэ. А пока вот обучаю его воинов.

- Удивляюсь одному: неужели они понимают ваши команды?

- Не понимают, а все-таки исполняют... механически.

- Как это так?

- А как у нас в армии: разные инородцы не понимают ни слова по-французски, а команду заучивают? Так же вот и они.

- Это правда.

- И мои здешние рекруты не очень тупы: как видите, в одну неделю обучились всему. Правда, у Сунгойи есть очень действенное средство для развития понятливости.

- Понимаю. Что-нибудь в немецком вкусе, мордобой, палки...

- Совсем нет. Он просто объявил с самого начала, что тем, которые окажутся бестолковыми, будет отрублена голова. Вы представить себе не можете, как подействовало это нехитрое средство. Однако пойдем в хижину. Таким важным персонам неприлично долго беседовать под открытым небом. Да и форму мне хочется скинуть: хоть она и впечатляет, зато жарко в ней невыносимо.

- Это вы ее так бережно увозили в чемодане, когда покидали улицу Лафайета?

- У меня во всем доме только одно и оставалось, чем я дорожил.

Сказано это было с таким чувством, что вся комичность положения, в котором находился старый солдат, как бы на время отошла на второй план. Не хотелось больше смеяться над его непризнанным генеральством и над тем, что он всю эту глупость принимал всерьез.

- Как monsieur Андрэ... отнесся... к моему... бегству?

- Очень жалеет и послал меня за вами.

- Я не вернусь на яхту, пока там моя жена. Лучше сделаюсь канаком и умру здесь.

- Ну, вот, что это вы! Желтая лихорадка не век будет продолжаться, и monsieur Андрэ отправит вашу дражайшую половину в Европу с первым же почтовым пароходом. Я и сам буду рад, когда она вас покинет. Знаете, как только она появилась, на нас посыпались несчастья и беды. Сломал себе ногу monsieur Андрэ, потом...

- Что вы говорите?.. Monsieur Андрэ? - Жандарм побледнел.

- Доктор говорит, что ничего опасного нет, но шесть недель нужно лежать, а для энергичного человека это очень тяжело. Не случись несчастья, он бы тоже был здесь. Но это еще не все. С вашей женой тоже случилась неприятность.

- Вот что, Фрикэ. Я вас очень люблю и очень дорожу вашей дружбой. Ради этой любви и этой дружбы дайте мне слово никогда не упоминать о моей жене. Я ее имени не желаю больше слышать. Хорошо?

- Извольте, но только я вам должен сначала сказать...

- Довольно. Ни слова. Вы мне обещали.

- Ну, как угодно,- сказал Фрикэ.- В конце концов, дело не мое.

Друзья шли в это время по бесконечно длинной улице с многочисленными хижинами по обеим сторонам и красивыми тенистыми деревьями.

Позади хижины вся поляна была очищена с помощью огня от пней, и на ней в изобилии росли бананы, маниоки, сорго, просо.

Это селение было гораздо благоустроеннее и опрятнее других деревень, встречавшихся вблизи морского побережья. Бамбуковые хижины, крытые пальмовыми листьями, имели привлекательный и даже кокетливый вид.

Фрикэ и Барбантон подошли к дому, превосходящему других по размеру. У дверей стоял часовой, молодецки взявши на караул. Барбантон отдал честь.

- Мы пришли,- сказал он.

Глава XIV

Претендент на престоле.- Монарх - добрый парень.- Фрикэ узнает, что и он входит в состав правительства.- Три недели ожидания.- Военное перемирие.- Одно мучение.- Барбантон и "орлиный взгляд".- Наполеоновские позы.- Александр Македонский из Судана.- Не на что прицепить знаки отличия.- Воспоминание об украденном фетише.- Тревога.- Сунгойя пьет нашатырный спирт и готовится к битве.- Бой.- Обходной маневр.- Армия в плену.

Через единственную дверь Фрикэ и жандарм вошли в просторную комнату, в которой стояли два огромных дивана, плетенных из пальмовых листьев. Эти диваны могли служить и кроватями.

Меблировку дополняли грубо сколоченные скамьи, вещи из европейского обихода самого разнокалиберного характера и множество сундуков.

На одном из диванов восседал, поджав под себя ноги по-турецки, негр в матросских брюках на трехцветных подтяжках и во фланелевой жилетке.

Вокруг него на сундуках сидели негры вовсе без всякой одежды, но в полном вооружении. Перед каждым стояло по посудине с сорговым пивом.

Ведь было так жарко!

Человек, сидевший по-турецки, подал вошедшим европейцам левую руку, правая у него была занята: он ею гладил свою поджатую ногу. Потом он сделал величественный жест, приглашая их сесть рядом с собою.

Парижанину он, кроме того, бросил ласковое приветствие:

- Здравствуй, муше!

- Здравствуй, Сунгойя,- отвечал Фрикэ.- Вот ты теперь во всем великолепии. Очень рад тебя видеть.

- И Сунгойя рад видеть белого вождя. Белый вождь поможет Сунгойе одержать победу.

- Рады стараться, ваше величество,- шутливо отвечал Фрикэ.- Сделаем для вас, что можем, хотя вы и убежали с "Голубой Антилопы" довольно бесцеремонно.

- Мой пошел с Бабато... Бабато большой генерал.

Негры постоянно коверкают иностранные слова и в особенности имена собственные.

- Правда, мой жандарм выдающийся военный и притом глубокий теоретик.

- Великий вождь муше Адли не приехал?

- Нет. Он выезжает только в случаях особой важности.

Про сломанную ногу парижанин не нашел нужным сообщать негру.

- Впрочем,- прибавил он,- довольно будет и одного Барбантона. Не правда ли, генерал?

- Разумеется,- отвечал жандармский унтер, польщенный отзывом об его военных способностях.- К тому же главное сделано.

- Действительно, я ожидал, что застану вас сражающимися, а вы тут преспокойно благодушествуете, спихнувши прежнего правителя с трона. Очень рад за Сунгойю; ведь это наш бывший служащий, выражаясь деликатно, а теперь - глядите-ка! - какая важная персона.

А в сторону парижанин прибавил:

- Вот бы напомнить, как он стащил у генеральской супруги медальон-фетиш. Но нет! Молчание! Барбантон не желает слушать... Странная, однако, бывает судьба: товарищ мой попадает в генералы, а лотерейный билет его жены превращается в талисман для негра-претендента и обеспечивает ему успех в государственном перевороте. Тут есть над чем пофилософствовать. Но - молчание, молчание!

- Это произошло очень просто,- продолжал Барбантон, видя, что Фрикэ молчит.- Когда мы плыли в пироге, Сунгойю всюду узнавали и провозглашали королем. Тут и я отчасти содействовал. Дело в том, что Сунгойя проведал, что в чемодане у меня прежний мундир, и заставил меня надеть его. Мундир - великое дело не только у нас во Франции, но даже здесь. Обаяние его колоссально. К нам отовсюду стали стекаться люди. Число приверженцев росло как снежный ком.

- Снежный ком и - негры. Хорошенькое сопоставление. Мне нравится.

- Так говорится. Одним словом, у нас собралось такое большое войско, что мы без единого выстрела вступили в столицу.

- Значит, дело сделано, и вам незачем больше здесь оставаться.

- Напротив, у нас еще очень много дел впереди. Мы, в сущности, находимся в осаде, хотя этого и не видно. Каждый час следует ждать нападения. Вот почему я и обнес все дома забором, а солдат ежедневно обучаю военным приемам. Мало победить, надобно упрочить победу.

- Это так,- подтвердил СуНгойя.

С французским языком он, покуда жил в нашей колонии, освоился настолько, что сносно понимал, о чем идет речь, хотя сам говорил с трудом.

- Хорошо. А что потом?

- Потом? Ну, мы будем покоиться на лаврах, будем охотиться, кататься в лодке, а когда кончится желтая лихорадка, вернемя на яхту... Полагаю, что на сегодня аудиенция закончена. Мы посидели на диване у его величества и, следовательно, сделались сановниками первого класса. Формальность немаловажная: нам все теперь будут повиноваться.

- Значит, я тоже вошел в состав здешнего правительства?

- Без сомнения, мой дорогой! Теперь у нас с вами полное равенство в смысле государственного статуса здесь.

- Причем никаких служебных столкновений у меня с вами быть не может, за это я ручаюсь. В военном отношении я охотно вам подчинюсь и буду все ваши приказания исполнять толково и аккуратно, не только за страх, но и за совесть.- Фрикэ все время говорил в шутливом тоне.- Однако мне бы хотелось отсюда уйти. Здесь козлом пахнет.

- Простимся и пойдем ко мне в хижину. Она рядом, дверь в дверь. У входа тоже стоит часовой.

- Надеюсь, теперь их будет два, хотя бы для того, чтобы не позволять любопытным копаться в моих вещах... Идем, стало быть? До свиданья, Сунгойя, до свиданья, милейший монарх. До скорого!

Уже третью неделю Фрикэ жил в туземном поселке. О неприятеле ничего не было слышно, но его присутствие чувствовалось.

Высылаемые ежедневно разведчики доносили всякий раз о встречах с подозрительными личностями. Не будь при нем двух белых, Сунгойя уже имел бы хорошую стычку со своим соперником.

Это военное перемирие, а точнее осадное положение вблизи невидимого врага, изводили пуще открытой войны. В особенности мучился Фрикэ.

Барбантон был невозмутим и уговаривал парижанина запастись терпением. Тот неизменно отвечал, что он и так уже слишком долго терпит.

Старый унтер все больше и больше входил в свою роль и принимал наполеоновские позы: то целыми часами держал руку просунутой между пуговицами мундира на груди, то упирался ею в бок, как император на старинной бронзовой колонне.

Во время ученья он то окидывал солдат орлиным взглядом, то пронизывал их взором насквозь. Давно уже он не был так счастлив. Понятно, что жалобы и ворчание парижанина были ему неприятны, потому что омрачали его радужное настроение.

Впрочем, надобно сказать справедливости ради, что он очень много сделал для усиления обороны.

Он научил негров не класть в ружье порох целыми горстями, так как ружье от этого только портится и даже может разорваться, не причинив при этом неприятелю ни малейшего вреда. Пули они стали употреблять свинцовые, а не железные и чугунные, вследствие чего стрельба сделалась гораздо действеннее.

"Генерал" обучил своих солдат шагу и другим строевым приемам. Для предстоящей битвы это не имело большого практического значения, но в смысле дисциплины - огромное, потому что приучало слушаться команды.

Негры обыкновенно сражаются по вдохновению, безо всякой тактики. Теперь стало ясно, что из двух враждебных отрядов одержит победу тот, который лучше будет повиноваться своему вождю.

Для парижанина дни тянулись бесконечно долго. Барбантон же говорил, что он и не замечает, как они летят.

Не желая останавливаться на полпути, старый унтер решил пройти со своими солдатами курс стрельбы, научить их рассыпаться в цепь и проч.

- Дайте мне десять тысяч таких солдат, как эти, и я вам берусь завоевать всю Африку,- сказал он однажды парижанину, приняв одновременно обе наполеоновские позы - и аустерлицкую, и такую, как на колонне.

- Очень хорошо,- отвечал не без досады Фрикэ.- Двиньтесь долиной Нигера до Тимбукту, покорите Сунгойе Массину, Гурму, Боргу, Сокото, Борну, Багирми и Вадаи. Захватите, пожалуй, мимоходом Дарфур и Кордофан. Дайте подножку абиссинскому негусу {Императору Эфиопии.}, пройдите долиной Нила и задайте перцу египетскому хедиву {До 1922 г.- официальный наследственный титул вице-короля Египта.}. Совершите все это, но только не томите меня здесь.

- С удовольствием, дорогой Фрикэ, но надобно подождать, когда у меня соберутся эти десять тысяч.

На это возразить было нечего. Парижанин умолк и стал ждать событий.

У него на минуту мелькнула жестокая мысль - оставить этого Александра Македонского из Судана на произвол судьбы и вернуться на яхту. Но разведчики все время доносили, что река заблокирована.

От скуки Фрикэ принялся учиться мандингскому языку.

Бывали, впрочем, и веселые минуты. Об одном эпизоде Фрикэ долго не мог вспоминать иначе, как задыхаясь от хохота.

Барбантону хотелось, чтобы его ополчение было как можно больше похоже на европейское войско. С этой целью он ввел чины.

Лаптот был сразу пожалован в капитаны. Другие воины, смотря по их толковости и деловитости, были произведены кто в сержанты, кто в капралы.

Сержанты и капралы - это еще куда ни шло. Но ведь они, как правило, отличаются от рядовых разными нашивками на одежде.

А если одежды нет?..

Оказывается, можно обойтись и без нее. Нашивки можно вытатуировать на руке, под плечом, и тогда унтер-офицерское звание останется за человеком на всю жизнь. Нашивки можно спороть, а татуировку не спорешь. Разжаловать, значит, будет нельзя.

Пожизненные, несменяемые унтера!

Фрикэ хохотал до упаду, едва себе челюсть не свихнул, а Барбантону это доставило несколько наивно-радостных часов.

Татуировку на теле господ унтер-офицеров производил все тот же мастер на все руки - лаптот, мечтая сам в недалеком будущем о роскошных штабс-офицерских эполетах.

Интересно бы знать, какие ему больше по вкусу: вытатуированные на коже или "всамделишные" на одежде?

Между делом Фрикэ осторожно наводил справки о судьбе медальона госпожи Барбан