Уэдсли Оливия - Песок

на спокойно переносила все невзгоды и лишения, утешаясь тем, что Сфорцо разделял с ней одиночество.

   Снаружи поднялся ветер; он шуршал песком, гнул высокие пальмы к земле и раскачивал палатку.

   В эту ночь Сфорцо не мог заснуть; он вспоминал свою прежнюю жизнь: книги, которые он любил, музыку, которую он слышал, свой дом в Париже, в Венеции. Он видел шумные улицы больших городов, знакомые лица друзей, залитые светом залы, наполненные пестрой толпой. Все это он потерял навсегда.

   В его жизни осталось одно: Каро.

   На следующее утро Каро заболела. У нее сильно болела голова. Она жаловалась на боль в горле. Она так охрипла, что говорила шепотом, все же стараясь улыбнуться.

   Сфорцо сварил кофе, принес ей чашку горячего напитка и убрал палатку. Он был очень нежен и внимателен к ней.

   К вечеру ей стало хуже. Она лежала неподвижно, с закрытыми глазами и плотно сжатыми от боли губами. Дверь палатки была закрыта, так как Сфорцо опасался сквозного ветра.

   - Я вынесу вас на солнце, - предложил он, нагнувшись к ней.

   Он поднял ее на руки. Каро лежала в его объятиях, отвернув от него лицо. Она чувствовала, как билось его сердце. Слезы усталости, любви и сожаления покатились по ее щекам.

   Сфорцо вздрогнул, увидев ее слезы, которые отозвались острой болью в его сердце. Почему она плакала?

   - В чем дело? - спросил он резко, боясь выдать свое волнение. - Вам хуже? Ваше горло...

   Каро тихо, печально усмехнулась:

   - Нет, нет, нет. Ничего. Я просто устала. Вам тяжело держать меня. Пожалуйста, отнесите меня в палатку.

   Не говоря ни слова, Сфорцо отнес ее туда. Он оставил ее одну и сел около палатки. Она видела его склоненную голову, его тонкую, сильную, загорелую руку, бессильно опущенную на песок.

   О, взять его руки в свои, прижать их к своему сердцу, сказать ему о своей любви, наконец!

   "Если я умру здесь... Но я не хочу умереть без его любви. Если спросить его или сказать ему?" - думала она с отчаянием. Рыдания подступили к ее горлу.

   - Если бы я могла умереть, - произнесла она вслух.

   - Вы звали меня? - спросил Сфорцо с места.

   - Нет. Но я ужасно одинока, Джиованни.

   Она назвала его по имени, хотя никогда до сих пор не делала этого.

   Последовала короткая пауза, затем Сфорцо спросил:

   - Можно мне войти и посидеть с вами?

   - Да, пожалуйста.

   Его фигура показалась в залитом светом четырехугольнике входа. Он сел около нее. В неясном свете, царившем в палатке, Каро старалась разглядеть его лицо.

   - Прочитайте какое-нибудь стихотворение, - попросила она.

   - Какое? - спросил он мягко, без всякой насмешки, сразу поняв ее настроение.

   Каро тихо ответила:

   - Какую-нибудь поэму о любви.

   Горькая ирония ее слов не ускользнула от чуткого слуха Сфорцо. Он вспомнил несколько строк из стихотворения Россетти, которое он очень любил.

   Почти шепотом он начал читать слова бессмертного произведения:

  

   Я смотрел и видел твои глаза

   под тенью твоих волос,

   как усталый спутник видит

   ручеек в лесной тени;

   и я сказал: мое сердце трепещет.

   Остаться ли здесь и погрузиться в сон,

   глубокий сон тоски и одиночества.

  

   - Это стихи Россетти? - прошептала Каро.

   - Да, - ответил Сфорцо. - Вы знаете их?

   Он посмотрел на нее. Их взоры встретились. Он тихо продолжал, чтобы скрыть дрожь в своем голосе:

  

   Я смотрел и видел твою душу,

   отражавшуюся в твоих глазах,

   как усталый путник видит

   золото в прозрачных водах потока.

   И я сказал: мое сердце трепещет;

   остаться ли здесь и погрузиться в сон,

   глубокий сон тоски и одиночества.

  

   Наступило молчание.

   Они все еще глядели друг на друга, затем Каро задумчиво заметила:

   - Вы любите стихи Россетти? У меня был сборник его стихов, прекрасная книга в темно-зеленом переплете, тисненном золотыми узорами, и когда я... о Джиованни, Джиованни!..

   Внезапно она поднялась и схватила его за руку, дрожа всем телом, не в состоянии произнести ни слова.

   С бесконечной нежностью он начал уговаривать и успокаивать ее, как ребенка.

   Каро чувствовала горькое разочарование. Если бы он вместо слов обнял и поцеловал ее, она отдала бы все за это.

   - Вы устали и потому так нервничаете, - произнес он спокойно. - Успокойтесь. Вы не должны волноваться. Я уверен, что тут скоро пройдет караван. Этот оазис служил постоянным привалом для Роберта, что видно из большого количества запасов, оставленных здесь. Он останавливался здесь часто, и оазис лежит недалеко от дороги, по которой проходят караваны. Рано или поздно нас найдут.

   - Вы успокаиваете меня, - сказала Каро. - Скажите, вы мечтаете о часе освобождения?

   Тон ее слов поразил его. Он был холодным, резким, почти сердитым.

   - Конечно, интересно будет снова вернуться к цивилизации, - медленно ответил Сфорцо.

   Каро рассмеялась. Беспричинное раздражение овладело ею.

   - Как вы будете рады, когда станете, наконец, свободным!

   - Свободным? - повторил Сфорцо.

   Каро села, наклонив свое нежное, раскрасневшееся лицо к его лицу. Он видел, как подымалась и опускалась ее грудь.

   - Когда избавитесь от меня, моего постоянного общества, моего неизменного присутствия.

   Она положила руки к нему на грудь и снова рассмеялась:

   - Вы избавитесь от женщины, которую вы должны развлекать, с которой вы должны разговаривать, о которой вы должны заботиться. И эта женщина для вас... - она остановилась на мгновение, - ничто.

   В ее голосе, в ее словах была мольба, звучало страдание, сдержанная любовь.

   Каро медленно подняла голову, их взгляды встретились, и ее глаза говорили ему о ее чувстве.

   Сфорцо постепенно бледнел, словно вся кровь отлила от его лица. Каро казалось, что он должен был слышать, как билось сердце в ее груди. Сфорцо глядел на нее, не сознавая окружающего. Он знал лишь одно: она была здесь, около него, она ждала его ласки, его поцелуя. Он хотел поднять дрожащие руки, обнять ее и притянуть к себе.

   Она опустилась на подушки и прошептала беззвучно:

   - Я так ужасно устала.

   Сфорцо сидел неподвижно. Его охватила какая-то апатия, наступившая после вспышки чувств, обуревавших его и сменившихся усталостью и безразличием.

   Она не поняла всей силы его любви, горящей в нем, и в ответ нашла лишь слова: "Я так устала".

   Несмотря на нежность, испытываемую к ней, он не мог подавить разочарования и горечи. Он дарил ей лучшие чувства, но они не находили отклика в ее душе.

   Он встал и спокойно произнес:

   - Я приготовлю для вас кофе.

   - Вы так добры, - сказала Каро.

   Снова обида и раздражение прозвучали в ее ответе. Она не могла понять молчания Сфорцо, глубоко оскорбившего ее.

   Сфорцо молча сварил кофе и принес ей чашку. Словно капризный ребенок, Каро испытала желание рассердить его.

   - Какой контраст между палаткой Гамида и нашей, не правда ли? - с вызовом и насмешкой сказала она.

   Она сама не считала себя способной на такое замечание. Но в минуту гнева и обиды она хотела оскорбить его, вызвать его гнев.

   Сфорцо стоял у дверей. При ее словах он обернулся к ней, точно зашатавшись от удара, и остановился неподвижно. Он не хотел верить, что Каро могла сказать что-нибудь подобное, вспомнить хладнокровно о человеке, убившем Роберта.

   Ярость и холодная злоба проснулись в нем. Он сдержался с усилием. Под его внешним, неизменным спокойствием и сдержанностью скрывалась его настоящая буйная натура. В порыве гнева он был способен на все. В таком порыве он убил Гамида, и теперь снова бешенство просыпалось в нем. Он задыхался, не в силах произнести ни слова.

   Каро поняла, какое страдание причинила ему своими словами. Она встала, неуверенно подошла к нему и с отчаянием в голосе произнесла:

   - Джиованни, простите меня, я поступила необдуманно. Я не знаю, что говорю. Но я, я...

   Она протянула к нему руки и обняла его, положив голову на его плечо.

   Он замер на мгновение, затем он тихо отстранил ее и вышел из палатки в темноту ночи.

   На следующее утро Каро стало лучше.

   Она встретилась с Сфорцо, словно ничего не произошло прошлой ночью. Оба были смущены и молчаливы. День проходил, приближаясь к концу. Когда наступила ночь, прохладная и темная, Каро показалось, что с Сфорцо произошла какая-то перемена. Он стал еще холодней и сдержаннее, чем всегда.

   Они сидели около палатки, изредка обмениваясь замечаниями. Над ними в глубине ночного неба мерцали звезды, изредка вспыхивали далекие зарницы.

   - Будет буря, - беспокойно заметил Сфорцо.

   - Мне все равно, - ответила Каро.

   В ее теперешнем настроении она обрадовалась бы даже опасности, которая могла бы принести с собой забвение.

   Совершенно неизвестно почему они заговорили о Париже, вспомнили свою первую встречу, и слова "помните ли вы" часто повторялись ими.

   Под влиянием необъяснимого импульса Каро сказала:

   - Я впервые встретила Гамида эль-Алима в Париже.

   Сфорцо ничего не ответил, ожидая, что она скажет дальше.

   - Какие ошибки иногда делаешь из тщеславия! - продолжала она, набираясь храбрости.

   Сфорцо все еще молчал.

   После небольшой паузы Каро снова заговорила:

   - Я сделала такую ошибку. Я хочу сказать... Я никогда ни в чем не поощряла ухаживания Гамида эль-Алима, но я также и не порицала его за это. Он заполнял пустые часы в моей жизни. Иногда приходится расплачиваться за собственную снисходительность. Но никогда еще никто так ужасно не поплатился, как я, за мою оплошность и тщеславие.

   Ее голос дрогнул.

   Стараясь скрыть свое волнение, Сфорцо сказал медленно и сухо:

   - Вы не должны так отчаиваться.

   Каро горько рассмеялась, и в ее смехе слышались слезы:

   - Ваш совет бесполезен, нельзя не отчаиваться, когда за случайную оплошность расплачиваешься счастьем целой жизни.

   Настало молчание.

   - Мое путешествие в пустыню я предприняла в минуту разочарования и оскорбленного самолюбия, - продолжала она. - Мой муж сознался мне, что полюбил молодую девушку, на которой он хотел жениться. Я давно уже, правда, перестала любить и уважать его. И я должна была обрадоваться ожидавшей меня свободе. Вместо этого я была глубоко оскорблена и чувствовала себя ужасно одинокой. Он просил меня не уезжать на виллу "Зора", а я поссорилась с ним, твердо решив предпринять это путешествие. Вы также просили меня не делать этого, но я ведь сердилась на вас за то, что вы уехали из Парижа, не попрощавшись со мной. Я никому не была дорога, никто не нуждался во мне, а это так тяжело для женщины. Гамид эль-Алим был внимателен ко мне, он старался развлечь и утешить меня в моем одиночестве. Когда я уехала в пустыню, новая обстановка очаровала меня, успокоила меня ненадолго. Я хотела уехать в Каир на следующий день после посещения лагеря Гамида.

   Ее голос замер. Ведь для Сфорцо были безразличны ее объяснения.

   Он ничего не сказал, ничем не облегчил ей ее задачи.

   Она не знала, как продолжать, и приходила в отчаяние при мысли о том, что была бессильна объяснить ему все.

   Холодным, ничего не выражающим голосом он внезапно спросил:

   - Вы хотите сказать, что попали в лагерь эль-Алима против вашей воли?

   - Нет, я поехала по собственному желанию, чтобы чем-нибудь заполнить время.

   - Но если бы Роберт и я не приехали в эту ночь?..

   Его голос был таким же ровным и тихим.

   Каро прошептала с усилием:

   - Я бы убила себя.

   Она услыхала, как Сфорцо глубоко вздохнул. Он поднялся на колени и коротко, почти резко спросил:

   - Почему?

   Слова с трудом срывались с губ Каро:

   - Разве вы не знаете... ведь вы должны знать. Я не любила Гамида... Я никогда не любила его... Я не из тех женщин... Я предпочла бы умереть, чем принадлежать Гамиду. Эти ножницы, острые, как бритва, было все, что я нашла... мое единственное оружие... я решила умереть... все равно каким образом... Разве я могла принадлежать другому, любя вас?

   Она произнесла это почти бессознательно и умолкла.

   - Меня? - глухо повторил Сфорцо.

   Слова полились бурным потоком из уст Каро:

   - Да, вас. С первой нашей встречи в Париже... и тогда в Каире... О, я могу сказать вам теперь. Что бы вы ни чувствовали по отношению ко мне, я должна сказать вам, что люблю вас, и только вас, и никогда другого не любила...

   Она стояла теперь на коленях, протянув к нему руки:

   - Я не должна говорить вам это, но мы здесь одни, вы и я, и я люблю вас.

   Сфорцо поднял ее и притянул к себе. Они стояли неподвижно, прижавшись друг к другу. Он нагнулся к ней и поцеловал ее в губы. Рука Сфорцо с бесконечной нежностью коснулась ее шеи. Она прижала ее к себе.

   - Вот здесь мое сердце, оно в твоих руках, - прошептала она.

   Его губы беззвучно повторяли слова:

   - Моя, моя теперь.

   - Да, твоя. Теперь и навсегда.

   Медленно и торжественно он произнес:

   - Я никогда, до самой смерти не забуду этого мгновения. Вся моя жизнь принадлежит тебе. Я люблю тебя, Каро.

   Она положила голову к нему на грудь. Они забыли о своей прошлой жизни, о пустыне, окружающей их, они жили лишь настоящим мгновением глубокого счастья.

   Она обняла его голову и притянула ее к себе.

   - Каро, Каро, - шептал он между поцелуями.

   Он распустил ее волосы, и они рассыпались легкими шелковистыми волнами. Сфорцо обвил их вокруг своей руки.

   - Моя дорогая!

   Каждое его слово было нежной лаской. Она прижала голову к его груди, и он целовал блестящие пряди ее волос.

   - Джиованни, - шептала она.

   Он поднял ее голову и заглянул ей в глаза.

   - Моя, моя теперь, - произнес он, целуя ее нежные губы...

   - И все-таки мы были счастливы, - сказала Каро.

   Она следила за Сфорцо глазами. Он почувствовал ее взор на себе, подошел к ней и обнял ее.

   - Я люблю тебя больше жизни, - сказал он тихо.

   Он сел у ее ног и медленно продолжал:

   - Я никогда не знал, каким счастьем может быть любовь. Только теперь я понял, что жизнь без нее - ничто.

   - Мой дорогой, - нежно сказала она.

   Он угадал ее мысль: она подумала о том, что никого не любила, кроме него, что только он дал ей настоящее счастье.

   - Я забыла все, у меня нет воспоминаний, - сказала она, - в моих мыслях, в моей душе не осталось ничего, кроме моего чувства к тебе.

   Сфорцо продолжал задумчиво:

   - Все влюбленные повторяют фразу: "Никто не любил так, как мы". И эту фразу повторим мы тоже. Мы здесь с тобой одни, отрезанные от всего мира. Чем бы была наша жизнь, если бы мы не любили друг друга! Кругом пустыня, и мы вдвоем, ты и я, до самой смерти.

   - Да, - задумчиво повторила Каро. - Навсегда!

   Озабоченное выражение появилось в глазах Сфорцо и тотчас же исчезло. Несколько часов назад он обнаружил, что источник в их оазисе иссякал. В первый момент он испытал ощущение, будто получил сильный удар в самое сердце. У него захватило дыхание, и он был близок к обмороку. Он боялся, что Каро знала об угрожающей опасности, но потом убедился, что его опасения были ни на чем не основаны.

   Он обнял ее. Она была такой худенькой и стройной, и она заполняла всю его жизнь. Он подумал, что они не могут умереть теперь, когда они так счастливы, он не мог себе представить, что Каро, преисполненная такой жизнерадостностью, таким весельем, может лежать безжизненной здесь, на песке.

   - Джиованни, - прервал ее голос его мрачные размышления.

   Он невольно вздрогнул.

   - О чем ты думал?

   - О тебе, - быстро ответил Сфорцо. - У тебя такие необыкновенные глаза, такие нежные и глубокие. Выражение твоих глаз одновременно напоминает глаза женщины и ребенка.

   Она улыбнулась ему, забыв спросить, почему он только что выглядел таким мрачным.

   Он не мог примириться с мыслью о смерти, не мог покориться судьбе.

   Ночью, когда Каро заснула, он в первый раз зажег яркий костер. Поднялся ветер, несясь со свистом по безбрежному простору. Пальмы гнулись и трещали под напором ветра, и языки пламени подымались высоко в воздухе, рассыпаясь искрами. Сфорцо поднял голову, обернувшись к ветру, который дул ему в лицо.

   Он думал о предстоящем конце. Он застрелит Каро, а затем себя. Днем в ярком сиянии солнца они вместе уйдут в пустыню и останутся там навсегда.

   Он круто повернулся и вошел в палатку. Лунный свет падал через открытые двери, и золотые полосы его освещали лицо Каро, ее распущенные волосы, которые он так любил. Он стал на колени около нее и долго любовался ею. У них осталось так мало времени. Неизбежная смерть была так близка.

   Он поднял ее, притянув к себе. Она открыла глаза, улыбнулась ему и обвила его шею руками, нашептывая ему слова любви и нежности.

  

   - Здесь и так трудно следить за своей внешностью, - весело произнесла Каро. - Но если я даже не смогу мыться, подумай только, дорогой!

   - Ты так красива, что сможешь обойтись и без этого, - уверял ее Сфорцо шутливо, но глаза его были мрачными.

   Ему пришлось сознаться Каро, что источник временно иссяк.

   Каро беззаботно заметила:

   - Какая неудача!

   И занялась приготовлением кофе для завтрака.

   Она подошла сзади и положила ему руку на плечо:

   - Мой дорогой.

   - Да? - Он не имел сил повернуть голову.

   - С нашим источником что-то случилось - он совсем иссяк!

   Она почувствовала, как он вздрогнул.

   - Он почти высох, - ответил он, помолчав.

   Каро спрятала голову на его плече, и голос ее был глухим, когда она ответила:

   - Так вот в чем дело!

   Он быстро обернулся и взглянул на нее.

   "Какая она храбрая, стойкая, прекрасная", - подумал он с восхищением и вслух сказал, разводя руками:

   - Боюсь, что это так.

   За целый день они больше не упомянули об источнике.

   "Ночью она заговорит об этом", - думал Сфорцо и был прав.

   Вечером, когда они отдыхали, лежа перед палаткой, Каро спросила, гладя его волосы:

   - Как долго мы сможем продержаться, Джиованни?

   - Думаю, не больше недели, - ответил Сфорцо, - а через неделю... - он прижал свою голову к ее плечу. - Но, может быть, за неделю здесь пройдет караван, - продолжал он, - случайно проедут солдаты, или, может быть, люди Роберта найдут нас. Неделя!.. Моя маленькая, дорогая Каро, за неделю создавались и гибли целые царства.

   - И целую неделю я не смогу помыть лица, - прервала его Каро, шутя.

   Он рассмеялся:

   - Хорошо, дитя. Ты сможешь умыться.

   Но ночью она не могла заснуть.

   Когда Сфорцо спал глубоким сном около нее, обняв ее одной рукой, она думала о смерти, ожидавшей их. Она вспоминала о прошлом, о Джоне, об ошибках, совершенных ею. Она не была счастлива тогда, все казалось ей теперь таким далеким и чуждым. Год тому назад она покинула Англию. Жизнь будет всюду продолжаться по-прежнему, когда ее самой уже не будет больше.

   Ей казалось странным, почти невозможным, что где-то, за тысячи миль отсюда, друзья вспоминали о ней, шутили, смеялись, веселились, а она была здесь, затерянная в песках, и ничто уже не могло спасти ее.

   Пустыня захватила их, завладела ими навсегда.

   Но здесь, среди одиночества песков, она нашла Сфорцо, здесь она обрела свою любовь. Могла ли она жаловаться на жестокость судьбы! Предпочла бы она жизнь без него, пустую и гнетущую? Ведь умирать было так легко...

   "Но я хочу жить, я хочу жить еще!" - кричала ее душа.

   Словно угадав ее мысли, Сфорцо проснулся.

   - Мы будем всегда вместе, - тихо сказал он.

   Последние дни были для них праздником. Они гуляли, шутили беззаботно, ели финики и шоколад; каждый день Каро умывалась торжествующе.

   Только однажды они заговорили о предстоящем. Дни проходили, и они храбро ждали конца. Сфорцо гордился ею. Она не боялась смерти.

   Однажды днем, когда она спала, он зарядил револьвер. Каро не спросила его, какой смертью они умрут, но он знал, что она догадывалась.

   Иногда он удивлялся самому себе, замечая, что он становится суеверным. Он следил за песком, гонимым ветром, и думал: "Если он упадет здесь, пройдет караван", или, смотря на легкие облака, несущиеся по вечернему небу, повторял про себя: "Если из-за облаков выйдет луна, мы будем спасены".

   Он рассказал об этом Каро, и оба рассмеялись над его мыслями. Они заговорили об инстинктах и суевериях, унаследованных от предков, о вере в переселение душ.

   - Я хотела бы знать, какой смертью я умирала прежде, - шутя заметила она.

   Он нагнулся к ней и поцеловал. Слезы стояли в его глазах.

   - Но не умирала так храбро и просто, как теперь, - сказал он хрипло.

   - Но ведь ты со мной, - ответила Каро. - Ты здесь, около меня, и до конца будешь со мною. Мы никогда не расстанемся. В смерти лишь страшна разлука, а я умру с тобой.

  

   Когда настала последняя ночь, Сфорцо зажег большой костер, разгоревшийся ярким золотисто-багровым пламенем.

   Глядя на костер, Сфорцо думал: "Он угаснет на рассвете, когда пройдет наша последняя ночь".

   Как это ни было странно, они заснули глубоким, спокойным сном в объятиях друг друга.

   Солнце уже светило в небе, когда они проснулись. Они позавтракали под пальмами и сели на горячий песок около них. Взоры их встретились, и она прочла безграничное обожание в его глазах.

   - Помнишь нашу первую встречу? - спросила она. - Помнишь, Джиованни, маленькую гостиницу, цветущие настурции, рощу, из которой ты появился так внезапно?

   - Ты сидела в зеленом кресле, - продолжал Сфорцо. - Ты была в золотистом платье и такой же шляпке с отделкой цвета твоих глаз, зеленых и прозрачных... Какой ты была красивой!

   - Да, была, - пробормотала она.

   - Нет, ты и сейчас прекрасна, ты всегда была такой.

   - Мой дорогой, ты пристрастен и видишь меня...

   - Я вижу тебя такой, какая ты есть. Ты моя душа, моя жизнь. Ты самая прекрасная, самая храбрая женщина...

   - Храбрая... - прошептала она.

   Он заметил, что губы ее дрогнули. Он знал, что ее мучила жажда.

   Стоя перед ней на коленях, он повторил:

   - Ты самая храбрая женщина, которую я когда-либо знал, дорогая.

   Каро тихо рассмеялась и сказала:

   - Помоги мне быть такой. Уйдем отсюда. Здесь так жарко. Мы снова вспомним о Париже, о нашей первой встрече, когда ты...

   - Что, дорогая?

   Она улыбнулась:

   - Когда ты так понравился мне.

   - Я люблю тебя, Каро, - тихо произнес он, целуя ее.

   Она была очень бледна. Легкая тень появилась под глазами. Оба молчали. Над ними сияло солнце, яркое, безжалостное. И оба знали...

   Каро остановилась первая.

   Она посмотрела на Сфорцо и сказала:

   - Поцелуй меня, как тогда, в первый раз, мой любимый и... - ее губы дрожали - ... обещай мне, что твоя рука не дрогнет.

   - Обещаю, - ответил он.

   Он обнял и поцеловал ее. В этом поцелуе растворились их души. Они стояли, прижавшись друг к другу, и солнце освещало их фигуры.

   Каро сказала:

   - Джиованни! Умереть так, в ярком свете дня! Мой дорогой, я хотела бы жить ради нашей любви.

   Она обняла его голову:

   - Любимый, ты вся моя жизнь.

   В ее глазах светилась безграничная нежность.

   Он сказал еле слышно:

   - Моя дорогая, моя прекрасная маленькая Каро; видишь вот там голубую даль неба, сверкающий блеск песков? Мы одни, но мы умираем вместе. Знай, что мы будем принадлежать друг другу всегда.

  

   OCR & SpellCheck: LarisaF, 2011.

   Источник текста: Уэдсли Оливия. Жажда любви; Песок: Романы / Перевод с английского. - M.: ТЕРРА, 1993. - 560 с.

   Первоисточник текста: Песок (Sand). Роман / Перевод с англ. В. и Л. Шполянских; Оливия Уэдсли. - Москва: Пучина, [1928] (Тверь: гостип. им. К. Маркса). - 247 с., 18x13 см.