Уэдсли Оливия - Песок

:

   - Синьора Тэмпест!

   - Джиованни! - воскликнула Рита в восторге.

   С видимым удовольствием она обернулась к Каро и сказала:

   - Это маркиз Сфорцо, большой друг Барри, а также и мой. Он - брат молодого исследователя Роберта Эссекса.

   Она говорила быстро и оживленно. Из ее слов они оба поняли, что мать маркиза была замужем вторично, что Сфорцо сам был прекрасным спортсменом, много путешествовал с Барри и имел дворец в Венеции.

   Прервав поток своей речи, она вдруг спросила маркиза:

   - Каким образом вы очутились здесь?

   Каро незаметно наблюдала за маркизом и увидела выражение легкой иронии в его глазах, когда он слушал Риту.

   Сфорцо объяснил, что здесь поблизости находится его небольшое имение.

   Каро посмотрела на него внимательней. У маркиза была прекрасная внешность, хотя его нельзя было назвать красивым. Тонкое лицо, спокойные, сдержанные манеры, и какое-то очарование сквозило в его улыбке, когда он оживлялся.

   Каро должна была сознаться, что он производил впечатление незаурядного человека, и она сама не знала, почему он напомнил ей средневекового рыцаря.

   "Это потому, что он похож на портрет времен Ренессанса, - решила она. - У него тяжелые веки, тонкие ноздри и странные линии вокруг узкого рта, как бывает на картинах этой эпохи. Он не такого высокого роста, как Гамид, но, вероятно, так же силен".

   Сфорцо прервал ее размышления замечанием, что знает родственников Джона. Он пристально глядел на нее, когда они разговаривали, но Гамид эль-Алим принял участие в их разговоре, и беседа стала общей.

   Сфорцо отличался веселым, хотя и холодным остроумием. Его тон становился сердечным, лишь когда он обращался к Рите. Он попросил у нее разрешения навестить ее и вскоре уехал. На лошади он сидел прекрасно.

   Рита оживленно обернулась к Гамиду:

   - Вы знаете сводного брата маркиза Роберта Эссекса?

   Гамид спокойно ответил:

   - Нет, но я много слышал о нем.

   Рита рассказала, что Роберт происходил от второго брака маркизы Сфорцо. Она встретилась на балу с лордом Эссексом, и они влюбились друг в друга. Оба были счастливы в браке. Эссекс, упав с лошади, погиб на охоте через два года после женитьбы, и его жена ненамного пережила его. Сфорцо, которому тогда было четырнадцать лет, заботился о младшем брате, воспитал его, живя ради него большей частью в Англии. Когда Роберту исполнилось восемнадцать лет, он уехал в Египет на время каникул, но остался тем, живя в пустыне, как принц из арабской сказки. О нем много говорили: о его храбрости и неустрашимости, о его лагере в пустыне, где его окружали преданные арабы, о том, что он сам стал настоящим сыном пустыни.

   Рита сказала медленно, пристально глядя на Гамида:

   - Как странно, что вы не встречались с ним никогда.

   - К моему величайшему сожалению, - ответил Гамид холодно.

  

   Через несколько дней Сфорцо явился с визитом, но застал только одну Риту. Они весело и оживленно поговорили о Барри и Тиме, о различных вещах, интересующих Риту. Рита первая упомянула имя Каро.

   - Она очень красивая, - серьезно сказал Сфорцо.

   Рита была поражена его тоном. Хотя она и старалась смеяться над своими, ни на чем не основанными, опасениями, но не хотела, чтобы Сфорцо страдал. Ведь он не мог влюбиться в Каро! Это показалось ей полнейшим абсурдом. И все-таки в его голосе было что-то такое, что она внимательно посмотрела на него.

   Сфорцо нагнулся вперед, доставая портсигар; другая его рука покоилась на ручке кресла. Кольцо с драгоценным камнем блестело на его пальце. Рита внезапно вспомнила о девизе маркизов Сфорцо - череп, украшенный венком из роз. Когда-то Барри сказал о нем, что это - воплощение странного характера Сфорцо.

   "Все в роду Сфорцо были незаурядными, утонченными людьми, помешанными на всем красивом, - говорил Барри. - Они были способны пожертвовать жизнью за мечту, погибнуть из-за химеры".

   Глядя на Сфорцо, Рита думала о том, не был ли и он таким, скрывая под маской кажущегося безразличия и тонкой иронии свою настоящую душу.

   Она заговорила о Каро самым естественным образом, о Тиме, о сэре Джорже, намекнула на причины, заставившие Каро и ее предпринять это длительное путешествие.

   - Я понимаю, - сказал Сфорцо спокойно.

   И добавил:

   - Я знал, что миссис Клэвленд несчастна, это видно по ее глазам.

   Рита не могла удержаться от замечания:

   - Джиованни, вы, кажется, слишком внимательно изучали Каро.

   Сфорцо зажег папиросу. Он посмотрел на нее. В руке он держал спичку, освещавшую неправильные черты его лица и темную глубину его глаз.

   - Я не мечтал бы о лучшей участи, - сказал он серьезным и спокойным тоном.

   В это время вошла Каро в сопровождении Гамида. Мужчины поклонились друг другу, но вскоре после этого Сфорцо ушел.

   Когда Гамид тоже оставил их, Рита сказала:

   - Как они ненавидят друг друга.

   - Глупости, - ответила Каро и добавила, подумав: - Сфорцо не такой человек.

   Рита села к роялю и запела.

   Под звуки музыки она думала: "Как было бы хорошо, если бы Каро была свободна и вышла замуж за Сфорцо. Она не могла бы мечтать о лучшем муже. Он необыкновенно умен, так много видел на своем веку и смог бы создать ей такую интересную жизнь, но... - аккорды все громче и громче полились из-под ее пальцев, - я не хотела бы, чтобы они встретились с Гамидом эль-Алимом на своем жизненном пути".

   На следующий день приехал Тим, у которого начались каникулы, и Рита была слишком занята, чтобы думать о Каро и Гамиде.

   Сфорцо приходил к ним часто, и его "сдержанная враждебность к Гамиду", как выразилась Рита, забавляла ее. Гамид был хитрый и остроумный, Сфорцо же отличался утонченным умом и проницательностью. Гамид отзывался с насмешкой об итальянцах, а Сфорцо никогда не говорил о Гамиде.

   - Сфорцо проявляет слишком большой интерес к Каро, - заметил мудро Тим, завязывая галстук перед зеркалом в комнате матери. В этот день он старался одеться особенно тщательно, так как Сфорцо и Гамид обедали с ними. Он надел платиновые часы, подарок отца, и с гордостью, присущей юности, осмотрел себя с ног до головы в зеркале. - Думаю, и ты тоже это заметила? - продолжал он. - Есть вещи, которые трудно не заметить.

   Рита уверила его, что она совершенно не думала этого, и, улыбнувшись, посмотрела ему в лицо. Он был очень высокого роста, широкоплечий и стройный, с серьезным лицом, красивыми большими глазами и смеющимся, почти детским ртом.

   Она обняла его голову и притянула ее к себе.

   - Поцелуй меня, - сказала она нежно.

   Он обнял и поцеловал ее быстро, по-мальчишески.

   - У меня хорошо завязан галстук? - озабоченно спросил он.

   - Замечательно, - уверила она его, ласково улыбаясь.

   Тим все еще не выпускал ее из своих объятий.

   - Ты знаешь, мамочка, ты так чудно сегодня выглядишь!

   - И ты также, - ответила она.

   Они оба рассмеялись, он снова поцеловал ее, потом вернулся к зеркалу.

   - А теперь мне надо заказать вино, как ты меня просила, - с важностью заявил молодой человек.

   Тим достал шелковый носовой платок и, засунув его в манжету, последний раз полюбовался собой в зеркале. Затем он ушел.

   Через минуту Рита услыхала, как он здоровался с Сфорцо, любезно и предупредительно. И его звонкий голос донесся до ее слуха:

   - А, маркиз, добрый вечер. Садитесь, пожалуйста, вот сюда. Вам угодно папиросу или сигару? Простите меня на минуту, я только скажу маме, что вы пришли.

   Сообщив ей об этом, он вернулся в гостиную, болтая с маркизом по-английски. Тим очень любил и уважал его, отчасти оценив его остроумие, отчасти оттого, что Сфорцо обращался с ним, как со взрослым, разговаривая с юношей о политике, спорте, о странах, по которым он путешествовал. Но Гамида эль-Алима Тим ненавидел.

   "В нем слишком много хорошего, - говорил он с мальчишеской откровенностью и явным раздражением. - Он слишком красив, слишком хорошо одет, слишком весел и слишком самоуверен. Я его терпеть не могу".

   Рита старалась успокоить его:

   "Мой дорогой мальчик, нельзя поощрять ни на чем не основанное предубеждение".

   "Он животное", - резко ответил Тим.

   - Вам нравится принц эль-Алим? - обратился он к Сфорцо.

   - Он очень способный человек, - ответил маркиз.

   - Можно быть способным, но это не исключает того, что он животное. Кроме того, я видел, как он ударил собаку.

   Это было самым веским аргументом для Тима, который видел однажды, как Гамид ударил маленькую желтую собачку.

   "Скотина!" - подумал Тим тогда, а вслух сказал с раздражением:

   - Попробуйте ударить кого-нибудь вашего роста.

   После этого он целый день не разговаривал с Гамидом.

   Сегодня Гамид особенно раздражал его всем своим видом.

   "Он отвратителен", - подумал Тим.

   В этот вечер Тим, наверное, избил бы его, если бы присутствовал во время игры в бридж. Обыкновенно Каро играла очень хорошо, но сегодня она была рассеянной и усталой. Поклонение Сфорцо и Гамида утомляло ее.

   Как всякая женщина, предчувствовавшая надвигающееся несчастье, она говорила себе: "Что же я могу сделать?" - и успокаивала себя тем, что она ведь не искала дружбы обоих мужчин. Она никогда не поощряла их ухаживаний. Каро не могла отрицать, что Сфорцо нравился ей своей необычностью и спокойной сдержанностью - качества, имеющие особое очарование.

   "Почему у женщины не может быть романтической дружбы с мужчиной?" - думала она, но в глубине души знала, что это невозможно. "Сфорцо такой милый", - размышляла она, и в ее безупречном отношении к нему сквозило теплое чувство. Каро обманывала себя, закрывала глаза на действительность и играла с огнем, предвидя смутную опасность, грозившую ей.

   В это утро она получила письмо от Джона, в котором он просил ее "уладить все вопросы". Каро понимала, что это означает.

   Скоро она будет свободной, свободной!..

   Голос Гамида вывел ее из задумчивости:

   - Вы проиграли пять фунтов.

   Каро поняла, как она рассеянно играла, и постаралась сосредоточить все свое внимание на картах.

   Гамид играл очень осторожно, а Сфорцо удваивал ставки. Ему везло. Каро заметила улыбку Гамида, в которой сквозила неприязнь.

   - Вы снова удваиваете ставку, маркиз? - спросил Гамид.

   - Совершенно верно, - кивнул Сфорцо.

   Гамид рассмеялся коротким смехом.

   Когда маркиз выиграл, Гамид слегка покраснел и обратился к нему:

   - Иногда стоит играть в карты, не правда ли?

   И он пристально посмотрел на него. Глаза маркиза холодно встретились с его взглядом. Тонкие линии около его рта углубились, словно легкая бледность покрыла его лицо.

   Оба молчали, затем Сфорцо обратился к Рите:

   - Мы будем продолжать? - спросил он. - Ваш ход, синьора Тэмпест.

   Он снова выиграл.

   - Я устала и сегодня играю отвратительно, - заявила Каро, вставая. - Боюсь, что дальше будет еще хуже.

   Сфорцо открыл дверь перед ней, затем вернулся к Гамиду и Рите.

   - Вы уходите, ваша светлость? - холодно спросил он.

   Рита испугалась, услышав ледяной тон его голоса.

   Оба попрощались и вышли вместе. Улицы были пустынны, Гамид пошел вперед, но Сфорцо нагнал его. Оба молчали. В плохо освещенном, пустынном переулке Сфорцо остановился.

   - Вы разрешили себе критиковать мою игру, ваша светлость, - сказал он ледяным тоном.

   Гамид рассмеялся; теперь, когда азарт игры прошел, он успокоился. Он терпеть не мог проигрывать деньги и тратил юс только на женщин.

   Он сказал полуснисходительно, полудерзко:

   - Мой дорогой маркиз, я даже не помню...

   - Может быть, вы вспомните теперь, ваша светлость? - сказал Сфорцо тем же ледяным голосом и ударил принца по лицу. - Я пошлю вам моих секундантов.

   Он остановился в ожидании.

   Удар Гамида пришелся ему по груди и мог бы убить человека.

   На один момент Сфорцо показалось, что он упадет в обморок. Он ясно увидел себя лежащим у ног египтянина. Усилием воли он удержался на ногах, стараясь побороть дурманящее чувство слабости. Он стоял, покачиваясь, плотно сжав губы, тяжело дыша от боли в груди. Он был высокого роста, но более худой, чем Гамид.

   Гамид эль-Алим достал портсигар и, рассмеявшись, сказал:

   - Спокойной ночи, маркиз, приятных сновидений.

   Сверкающие огни плясали перед глазами Сфорцо.

   "Убить его, убить голыми руками!"

   В тот момент, когда Гамид спрятал портсигар, он бросился на него.

   - Я заставлю вас драться, - сказал он, и его железный кулак опустился на Гамида.

   С проклятиями Гамид начал защищаться. Изнежившись за последнее время спокойной жизни, он отвык от бокса, но этого итальянца, проявлявшего такой интерес к Каро, он хотел наказать. Он обхватил Сфорцо обеими руками, словно собираясь переломить ему кости.

   Несмотря на острую боль, Сфорцо сохранил спокойствие и, подняв тяжелый кулак, ударил Гамида с размаху по лицу. Он почувствовал, что тиски, державшие его, разжались. Он покачнулся, стараясь сохранить равновесие и тяжело дыша. Только в следующую секунду он заметил, что эль-Алим лежал распростертый у его ног.

   Придя несколько в себя, он нагнулся и положил руку на сердце Гамида. Оно билось медленно, но равномерно.

   Сфорцо выпрямился, стараясь дышать спокойнее, и медленно направился домой, даже не оглянувшись на неподвижное тело, лежавшее на земле.

   В отеле его ждал слуга, прослуживший у него уже много лет, крепкий, загорелый юноша, исполнявший у него также и роль шофера. Гостиная была слабо освещена, и Карло приготовил вино и сандвичи на столе. С улыбкой он подвинул серебряное блюдо. Но улыбка исчезла с его губ, когда он увидел лицо своего господина.

   - Маркиз, - пробормотал он, - вы больны, вот коньяк!

   Он подошел с бутылкой коньяку в руке, желая поддержать Сфорцо.

   - Не трогайте меня, - сказал маркиз, - я ранен. Приготовьте мне горячую ванну и дайте мне сейчас же бренди.

   Он опустился в одно из кресел и сидел неподвижно, опершись о ручки кресла. Не отрываясь, смотрел он в одну точку перед собой. Он не замечал мраморных стен, наполнявшей комнату прохлады, серебра и фруктов на кружевной скатерти стола. Теперь только он понял, что полюбил Каро на всю жизнь. На своем жизненном пути он встречался со многими женщинами, иногда увлекался той или иной из них, затем забывал их, поглощенный своей карьерой. Теперь все это не имело никакого значения по сравнению с женщиной, которую он полюбил на тридцать восьмом году жизни глубокой и страстной любовью.

   Он был от нее в восторге. Каро была для него идеалом - умная, красивая и чуткая. Он знал, что она замужем и что не могло быть речи о разводе. Он наслаждался ее обществом, ее присутствием, старался нравиться ей, развлечь ее. Но до сих пор он не сознавал всей силы своей любви. Только Гамид эль-Алим помог ему разобраться в его настоящих чувствах.

   С первого момента их встречи он знал, что Каро нравится Гамиду, и бешеная ревность проснулась в нем в эту ночь. Он мог бы притворяться и скрывать свои чувства от Каро, но он не мог скрывать их в присутствии другого мужчины. За карточным столом он глядел поочередно то на Каро, то на Гамида и инстинктом, свойственным ревности, понимал причину своей дикой ненависти к Гамиду.

   "Я должен был понять, что это любовь", - думал Сфорцо, глядя на темное звездное небо.

   Он был уверен в одном. Если бы не его ревность к Гамиду, он был бы счастлив одним ее присутствием, довольствовался бы ее видом, ее улыбкой, не требуя ничего другого. Но ревность сорвала повязку с его глаз, открыла ему истину о всей глубине страданий его пламенной, безнадежной любви.

   Карло вернулся, заявив, что ванна готова. Сфорцо медленно поднялся. Все тело болело так, что ему было трудно дышать. Но он невольно улыбнулся при воспоминании о том, как он снова и снова бил кулаком по лицу Гамида.

   Когда вскоре после ванны он лежал в своей узкой постели, глядя в мягкую темноту ночи, он почувствовал удовлетворение, что избил его.

   На следующее утро его радость сменилась мрачным отчаянием, заставившим его забыть обо всем остальном. Он не мог оставаться дольше в Париже, и он понял это еще в предыдущий вечер, тем более теперь, после его стычки с Гамидом.

   Он не сможет заставить себя встречаться с Каро после случившегося. Это было выше его сил. Он уедет и постарается забыть все. Но куда он отправится?

   Освещенный ярким солнечным светом, держа дымящуюся трубку в зубах, он старался обдумать создавшееся положение. Его собачка, Бальди, сидела около него, глядя на него своими умными глазами янтарного цвета. Тим очень любил Бальди, но он вообще любил всех собак, а всем остальным Бальди не нравился.

   Тим явился к нему после утренней прогулки верхом.

   - Почему вы не катаетесь верхом, маркиз? Лень? Лучше лежать на кушетке?

   Сфорцо улыбнулся.

   Тим нагнулся и погладил желтую голову собаки, а Бальди ворчал от удовольствия.

   - Я получил телеграмму, - внезапно сказал Сфорцо. - Мне нужно уехать в Бриндизи.

   - Неужели?

   Лицо Тима опечалилось.

   - Как жаль. Мы будем скучать без вас. Вы скоро вернетесь, не правда ли?

   Появился Карло, неся поднос с чашкой кофе и булочками.

   - Здравствуйте, Карло! Как жаль, что маркиз уезжает в Бриндизи.

   Умные глаза неаполитанца встретились с глазами Сфорцо, и он спокойно ответил:

   - Да, синьор Тим. Очень жаль.

   Он развел руками, поклонился и быстро исчез.

   - Нам будет скучно без вас, маркиз, - повторил Тим.

   - Мне тоже очень жаль, - мягко сказал Сфорцо и невольно подумал, как бы он был счастлив, если бы имел такого сына, как Тим, юного, неиспорченного и откровенного...

   - Боюсь, что не смогу даже явиться к вам, чтобы попрощаться, - продолжал он спокойно. - Я напишу, конечно. Не можете ли вы передать мой сердечный привет?

   - Когда вы уезжаете? - спросил Тим.

   - В полдень.

   Тим поднялся:

   - Хорошо, я буду на вокзале. Аддио!

   Когда он ушел, с балкона появился Карло. Его взор выражал упрек.

   Сфорцо сказал ему:

   - В полдень мы уезжаем в Бриндизи, а оттуда в Египет к синьору Роберту.

   - Он уезжает в двенадцать часов, - запыхавшись, произнес Тим.

   Каро еще не встала. Рита слушала рассказ Тима, причесываясь перед зеркалом и размышляя: "Что могло случиться? Была ли я права в моих опасениях вчера вечером?"

   Она вошла в комнату Каро, которая еще лежала в постели и выглядела почти девочкой. В высокой вазе стояли бледно-сиреневые орхидеи.

   - Какая красота! - воскликнула Рита, притронувшись к ним, и добавила: - Сфорцо уезжает в Италию двенадцатичасовым поездом. Он передал нам свой прощальный привет.

   Каро задвигалась на подушках и села. Вьющиеся волосы ниспадали на белую шею и плечи. Глаза выражали разочарование.

   - Сфорцо уезжает? Почему?

   - Дела, по-видимому. Тим и я проводим его. Вставайте и поедем с нами.

   - Но я не могу понять, - повторила Каро.

   - Моя дорогая, поезд отходит в двенадцать. Я ухожу. Вы поедете?

   Каро вскочила с кровати, когда Рита вышла из комнаты. Но она не начала одеваться и не позвонила Сариа.

   Она остановилась в нерешительности, чувствуя обиду и раздражение. Сфорцо так нравился ей. Известие, что он уезжает, даже не попрощавшись, глубоко оскорбило и удивило ее. Последние недели прошли так весело и беззаботно; она только теперь поняла, как приятно она провела эти дни и как много значил для нее Сфорцо. Воспоминание о счастливых часах, проведенных вместе, и о ее дружеских чувствах к нему, по-видимому, для него не имело значения.

   За завтраком Тим был очень расстроен. Рита рассказывала об отъезде Сфорцо.

   - Он просил передать вам привет, Каро.

   - Я не понимаю, почему он так внезапно уехал? - заметил Тим с сожалением.

   - О, у него, вероятно, дела, - коротко ответила Рита.

   - Вот едет этот египтянин, - сказал Тим, подойдя к окну, - я вижу его роскошный автомобиль. Я ухожу.

   Он исчез, когда доложили о Гамиде эль-Алиме.

   Гамид явился с предложением отправиться к Версальскому озеру. Рита отказалась, смеясь. Тим не показывался, только Каро согласилась после небольшого колебания.

   В конце концов, почему не поехать? Гамид ведь так старался угодить ей, и она была так одинока. Весь день и весь вечер она провела с Гамидом, поклонение которого ей было приятно, льстило ей и вызывало в ней странное чувство, словно она старалась забыть оскорбившее ее невнимание Сфорцо.

   Был уже поздний вечер, когда они, пообедав в маленьком ресторане, отправились, наконец, в обратный путь. Сидя рядом с ним, она глядела на огни, горевшие на берегу, к которому направлялась их маленькая моторная лодка.

   - Словно золотые цветы среди темной листвы, - заметила Каро.

   Всходила луна, янтарная, огромная. Им казалось, что они одни в целом свете. Единственным звуком, прерывавшим тишину, был мягкий плеск волн, разрезаемых носом лодки, скользившей вперед.

   Раздался голос Гамида, тихий, едва слышный:

   - Через несколько недель мы встретимся в Каире?

   - Да, - ответила Каро.

   Наступила пауза - напряженное молчание невысказанных слов.

   Гамид спросил:

   - Вы рады этому?

   Его голос был не совсем уверенным.

   Каро внезапно вздрогнула. В неясном, бледном свете лицо Гамида казалось еще моложе, его глаза смотрели на нее с мольбой. Ее сердце сильно забилось, и она испытывала смущение и даже беспокойство.

   - Скажите, что вы рады.

   Гамид отпустил колесо и, нагнувшись к ней, взял ее руку в свои. Ее рука дрожала, и она почувствовала горячее биение его крови.

   - Мы должны вернуться, - сказала она неуверенно.

   - Нет, останемся здесь, на этом золотом озере, еще немного...

   Его слова прозвучали лаской, нежной и трепетной. Ее рука задрожала, и страсть в его голосе возросла:

   - Я знаю, я слышал, что вы скоро будете свободны, я могу ждать. Разве не ждал я этого мгновения?

   Каро старалась высвободить руку:

   - Вы не должны говорить подобных вещей, а я не должна их слушать.

   Он рассмеялся и поднес ее руку к губам.

   - Не должны, не должны, - повторил он с легкой насмешкой. - Разве я сказал что-нибудь такое, что не могло быть сказано?

   Его глаза искрились смехом, и, прижав губы к ее ладони, он прошептал еле слышно три слова. Затем он быстро отпустил ее руку, вернулся к колесу и повернул лодку, направляя ее к берегу.

   Он вынес ее из лодки и на одно мгновение подержал в своих объятиях, не опуская на землю. Лицо его было в тени, но, казалось, он улыбался.

   В его голосе прозвучала насмешка:

   - Вы не забудете.

   Он отвез ее домой на быстро мчавшемся автомобиле, помог ей выйти из него, низко поклонился и, стоя перед ней, сказал церемонно:

   - Передайте мой привет миссис Тэмпест и ее милому сыну.

   - Почему вы сами не подниметесь наверх, чтобы проститься с ними? - спросила Каро также холодно.

   Он рассмеялся:

   - Я, пожалуй, зайду, миссис Тэмпест будет, вероятно, рада видеть меня.

   Но никого не было дома: мать и сын были в театре. Гамид вскоре ушел и, остановившись на лестнице, в последний раз простился с ней.

   Каро слышала его легкие шаги на мраморных ступенях, затем шум удаляющегося автомобиля. Она прошла в свою комнату и опустилась на кушетку, стараясь определить свои чувства после разноречивых впечатлений этого дня.

   Отъезд Сфорцо, часы, проведенные с Гамидом эль-Алимом.

   Она постаралась честно отдать себе отчет в своих переживаниях.

   "Конечно, я безразлична к нему... Мужчины так легко увлекаются... Очень легко принять мимолетное увлечение за настоящее чувство.

   Я думаю, что даже женщины..." Но в душе она решила: "Мне не следует ехать в Египет", хотя знала, что поедет наверно.

   Голос Тима позвал ее; она ответила, что сейчас же спустится вниз.

   В гостиной раздавались звуки рояля; Рита пела романс Шумана со словами:

  

   В предрассветных сумерках

   цветут розы и горят

   воспоминания о твоих

   поцелуях.

  

   Внезапно она вспомнила голос Гамида, спрашивавший в благоухающей темноте летней ночи: "Вы будете рады?"

   Она глубоко вздохнула и вошла в ярко освещенную гостиную.

   На следующий день все переменилось с неожиданной быстротой, как это часто бывает в жизни.

   Заболел Тим.

   Каро долго еще не могла забыть то чувство, почти походившее на зависть, с которым она вошла накануне в гостиную, где пела Рита. Рита и Тим были счастливы, а она нет. Она еще больше чувствовала свое одиночество, думая об их спокойной, счастливой жизни...

   - Если Тим умрет, моя жизнь окончится, - говорила Рита на второй день его болезни. - О, я знаю, останется Барри, и я люблю его. Но Тим для меня все. Он так бесконечно дорог мне и заполняет всю мою жизнь! Хотя он уже взрослый, но мне он все еще кажется ребенком, бесконечно дорогим и любимым.

   Они стояли на балконе. Внизу шумела оживленная улица, переполненная экипажами и автомобилями. Торговцы фруктов проносили полные корзины с золотистыми, спелыми апельсинами.

   Бирюзово-синее небо сверкало в летнем зное, и жизнь кипела под ослепительными лучами солнца.

   - О, если бы мы были в Лондоне и шел дождь! - сказала Рита беззвучным голосом, почувствовав резкий контраст между окружающим оживлением и собственным горем.

   Она вернулась к постели Тима и опустилась на колени около него. Больной беспокойно ворочался на подушках, терзаемый лихорадкой. Рита послала за врачом, знаменитым специалистом по горловым болезням, и он вошел в этот момент, сопровождаемый молодым врачом, который опасался, что Тим болен дифтеритом. Знаменитый врач осмотрел Тима, затем, подняв голову, взглянул своими уставшими, добрыми глазами на Риту.

   Она хрипло спросила, покачав головой, словно от невыносимой боли:

   - Значит, это правда?

   Вошедшей Каро Рита беззвучно сообщила:

   - Это дифтерит.

   Каро подошла и остановилась около нее, а доктор заговорил успокаивающим тоном. Он положил руку на широкую молодую грудь Тима, одобрительно покачал головой. Тим открыл свои золотисто-карие глаза и устало попытался улыбнуться.

   - Вот так лучше, вот так лучше, - сказал молодой врач.

   Когда они прощались, знаменитый врач обратился к Рите:

   - Будьте мужественны.

   За эти недели Рита, казалось, постарела. Она сильно похудела и выглядела больной. Она старалась казаться спокойной, обедала и завтракала с Каро, одевалась так же изысканно, как всегда, и даже носила свой жемчуг, прекрасное ожерелье, и длинные серьги из белых и черных жемчужин. Тим всегда любил эти украшения на ней. Целые дни и ночи она проводила у постели Тима, несмотря на то, что у него было две сиделки, которые ухаживали за ним.

   Погода стояла жаркая. Раскаленный зной навис над городом, возрастая все больше и больше.

   Лицо Тима осунулось и стало прозрачно-белым. Его темные кудри разметались на подушке. Он лежал с закрытыми глазами, и его детский рот был плотно сжат, словно от невыносимой боли. Рита стояла на коленях около него, держа его руку в своих. В страхе она молилась давно забытому Богу: "Я хочу отдать ему мою жизнь. Спаси его, дай мне умереть вместо него, моего Тима, моего ребенка, моего сына".

   Снова вернулся Февр - знаменитый врач, но Рита не заметила его присутствия. Она слышала, что он вошел, слышала его шаги, его голос, но все окружающее не доходило до ее сознания. Все ее помыслы, все ее существо, ее душа горели мольбой.

   День проходил, но жара все возрастала. Рита все еще стояла на коленях, положив голову на исхудавшую руку Тима, которую держала в своих. Когда наступил вечер, поднялся легкий ветер, зашевелив лепестки цветов, стоявших в вазе на окне. Заходящее солнце окрасило розовым их белые лепестки, и яркие краски заката бледнели в голубеющем небе. На улицах раздавался шум кончавшегося делового дня. Откуда-то издали доносились мягкие звуки игравшего оркестра.

   Рита подняла голову и увидела какую-то перемену в лице Тима. Он старался произнести что-то, но не мог говорить, и неясный звук сорвался с его губ. Его голова устало скатилась с подушки. Рита посмотрела в лицо Февра.

   - Сделайте что-нибудь, ради Бога, - прошептала она вне себя.

   Он покачал головой:

   - Здоровая натура вашего сына должна сама побороть болезнь.

   Он посмотрел на нее с бесконечным состраданием, она бессильно опустила голову.

   Она вспомнила Тима, веселого, здорового, игравшего в футбол в светлое весеннее утро. Она видела его оживленное, раскрасневшееся лицо, когда он стрелой бежал по ровному полю.

   Больной беспокойно задвигался на подушках, и Рита подумала: "Есть горе ужасней смерти - видеть, как мучается собственный ребенок, и не быть в состоянии помочь ему, облегчить его страдания".

   Не сознавая, что говорит вслух, она обратилась к сыну:

   - Мой мальчик, мой дорогой мальчик, не оставляй меня!

   Тим открыл глаза и удивленно посмотрел на нее. Яркая краска залила его лицо, а затем он снова побледнел. Сдавленный, задыхающийся стон раздался в тишине. Его дыхание было почти неслышным.

   За окнами шумел город. В деревьях бульвара зачирикала птичка, легкий ветерок шевелил листвой, с Сены донесся далекий звук сирен. Рита и доктор ждали с напряжением в надвигающейся тени вечера.

   Когда на небе угасли розовые отблески заката, Тим устало поднял голову. Угасающий дневной свет упал на его лицо. Он посмотрел на Риту, улыбнулся и сказал хриплым, странным, детским голосом:

   - Мама, ты здесь?

   Февр нагнулся над ним. Рита улыбнулась ему с усилием. Тим кивнул головой, снова опустился на подушки и почти мгновенно заснул спокойным сном глубокой усталости.

   - Он спасен, - проговорил Февр уверенно.

   Рита поднялась с колен. Она даже не могла плакать. Она молча схватила его за руку. Доктор понял ее и кивнул в ответ, отдал сиделкам все нужные распоряжения и скоро ушел на цыпочках. Рита сидела у изголовья кровати, прислушиваясь к ровному дыханию Тима, который спал спокойным сном в первый раз за три недели.

   Наступил вечер. На темном небе загорались первые звезды.

   У входа появилась Каро. Она много раз в течение дня посещала больного. Она вошла и опустилась на колени около Риты, и в первый раз Рита заплакала и заговорила о Тиме.

   Каро отправилась в соседнюю комнату и приготовила чай. Появилась сиделка, дежурившая ночью, и они обе начали уговаривать Риту лечь спать в эту ночь. Рита вначале возражала, но уступила, наконец, настояниям Каро и молодой сиделки.

   Выйдя с Каро на балкон, Рита внезапно схватила ее за руку:

   - Я будто вернулась снова к жизни, - сказала она. - Какое огромное счастье, огромное облегчение снова чувствовать себя счастливой!

   О поездке в Египет не могло быть и речи, по крайней мере на некоторое время.

   Тим еще недостаточно окреп для такого путешествия и переезда по морю. Они все отдыхали, гуляли, читали, лениво проводили жаркие дни. Невыразимый покой наполнял души Риты и Тима, и невольно Каро поддавалась этому чувству. Она не сознавала всей прелести этих жарких летних дней, пока не пришла телеграмма от Джона:

   "Выехал Каир семнадцатого. Жду в Шепхэрд-отеле. Важные дела. Джон".

   Когда пришло известие, Каро была одна. Впечатление, произведенное на нее телеграммой, было сильнее, чем она могла предполагать. Она должна поехать, она хотела поехать в Каир, хотя знала, что поедет одна, так как Тэмпесты не могли сопровождать ее.

   Каро посмотрела на расписание поездов. Ей нужно было завтра утром отправиться в Бриндизи. Только вечер и ночь до отъезда.

   Что ожидало ее? Солнце, безбрежное море, пустыня, приключения? Конечно! Почему же нет! Ее жизнь была такой спокойной, скучной и однообразной. Еще задолго до ее знакомства с Гамидом эль-Алимом она и Рита собирались поехать в Египет, но теперь Рита не могла сопровождать ее и она поедет одна.

   Спустившись вниз на террасу, где Рита и Тим сидели в низких удобных креслах, Каро села около них.

   - Друзья, я уезжаю завтра в Бриндизи, - она протянула Рите телеграмму. - Я должна ехать.

   - Конечно, - согласилась Рита. - Но, Каро, вы не можете оставаться там и должны вернуться в Италию, куда приедем и мы, когда Тим поправится.

   - Может быть, - ответила Каро. - Трудно заранее строить планы, - продолжала Каро. - Знаете ли, как странно, я хочу ехать и в то же самое время не знаю, рада ли я этому путешествию. Когда я прочла телеграмму, я испытала какое-то радостное возбуждение, а теперь нет.

   Рита улыбнулась и спросила:

   - Ничто не может изменить вашего решения?

   Каро рассмеялась:

   - Конечно, нет. Я уезжаю.

   Рита посмотрела на нее и подумала: "Она так красива".

   - Каро Клэвленд уезжает в Каир по вызову ее мужа, - повторил Тим сонно, улыбаясь Каро. - Вы думаете, что встретите шейха? Его светлость Гамида эль-Алима?

   Рита уже подумала об этом раньше, как только Каро объявила о своем отъезде, и невольно испытывала смутное опасение. Она внимательно прислушалась к голосу Каро, стараясь уловить в нем какую-нибудь необыкновенную ноту.

   Но Каро говорила спокойно, отвечая Тиму:

   - Я не знаю. Он не в Каире сейчас. Он уехал в Египет во время вашей болезни.

   - Почему Джон не может приехать сюда? - спросила Рита. - Тогда вы могли бы не предпринимать этого длительного путешествия.

   - Он, вероятно, выехал уже в Египет, - ответила Каро.

   Они весело провели последний вечер, смеясь и болтая. Рита пела, Каро лениво слушала. Но под внешним спокойствием и веселой беззаботностью возникала неотвязчивая мысль о Египте, о Гамиде эль-Алиме.

   Каро в сопровождении Сариа приехала в Порт-Саид, где они должны были пересесть на поезд.

   Каро была разочарована первым впечатлением, находя, что все порты одинаковы, шумные и грязные. Но колорит Африки сказывался в окружающем, хотя громкие гортанные крики пестрой оживленной толпы, царящая всюду суета напоминали ей одновременно и Марсель, и Бриндизи, и Гамбург, и Гавр, и Ливерпуль. Каро не нравилась Африка по описаниям и фотографиям, и она невольно подумала, что, вопреки ожиданиям, ей все показалось обычным и неинтересным.

   Сариа, бледная и усталая, пришла за ней:

   - Я приготовила чай и уже наняла для вас экипаж.

   - Сариа, вы сокровище, - заметила Каро.

   Пока багаж сносили с парохода и грузили на поезд, Сариа принесла поднос с чашкой чаю.

   - Так вот и Африка! - сказала Сариа.

   Она спокойно разглядывала набережную. Один из проходивших арабов посмотрел на нее, усмехнулся и с наглым добродушием кивнул ей головой. Сариа покраснела, презрительно посмотрела на него и отвернулась.

   - Принц не походил на своих соотечественников, - заметила она сердито. <