Уэдсли Оливия - Песок

оими интересами, всем, что заполняет мое существование, ради любимой женщины, ради ее любви ко мне.

   Он говорил медленно, тихо и мягко, но в его словах, его голосе трепетала затаенная страсть, лишавшая Каро спокойной уверенности. Скрытая напряженность чувствовалась между ними, как бывает всегда, когда мужчина и женщина заговорят о любви.

   Запах цветущих апельсиновых деревьев и роз вливался в комнату. Каро в первый раз поняла, какая сила страсти таится в Гамиде. Он был очень живописен в белом широком бурнусе, стройный, высокий и красивый. Они вышли в сад, и он остановился около апельсинового дерева, сорвав благоухающий листок.

   Странным, задыхающимся голосом он спросил ее:

   - Вы ждали, что я приеду?

   К глубокому огорчению, Каро почувствовала снова, что невольно краснеет.

   - Конечно, я думала, что вы приедете. Я очень рада видеть вас, - сказала она холодно, почти безразлично.

   Гамид рассмеялся:

   - Ваш тон противоречит вашим словам.

   - Нет, нет, - пробормотала Каро с легким смущением. - Я действительно обрадовалась вам. Несмотря на очарование окружающего, я все же чувствовала себя одинокой, - оправилась от смущения Каро.

   Гамид ничего не ответил.

   Каро стояла около него так близко, что он слышал ее ровное дыхание. Ему стоило только протянуть руки, чтобы схватить ее в свои объятия. Она была здесь в его власти. Страсть туманила его мозг, опьяняла его, но он сдержался, принудив себя к спокойствию. Он знал, что еще не настало время, и со спокойствием и терпением истого фаталиста решил ждать.

   Они медленно шли между кустами роз, из-за которых доносился плеск волн широкого Нила. Гамид заговорил о прогулках, которые они должны были предпринять вместе.

   - Вы приедете осмотреть мой лагерь, не правда ли?

   - Я бы очень хотела. Расскажите мне о нем.

   - Я расскажу вам. У меня очень большая палатка с тремя входами. Она украшена коврами (подобных им вы не достанете ни за какую цену в Париже) и очень просто обставлена мягкими диванами с широкими подушками, с простотой, свойственной всем восточным жилищам в отличие от европейских домов.

   - Я люблю Восток с его странным очарованием, таким непонятным для европейцев, но я мало знаю о его искусстве, чудесах, тайнах, скрытых в нем, - произнесла Каро задумчиво.

   - Я люблю слушать ваш голос. Ваши слова - словно чистый ручеек, успокаивающий мои усталые мысли, - произнес Гамид внезапно. - Вы помните тот день, когда я сказал вам, что очарован вашим голосом, тот день в роще?..

   - Помню, - нервно прервала его Каро и добавила: - Уже поздно. Мне пора вернуться домой.

   Гамид ничего не сказал.

   Он проводил ее до дверей, поцеловал ее руку и отправился разыскивать свою лошадь. Немного позже из своей комнаты Каро услыхала быстрый топот конских копыт. Она выглянула из окна и увидела удаляющегося всадника, прислушиваясь, пока топот копыт не замер в отдалении.

   Теперь ее одиночество было прервано неожиданным образом.

   Была ли она рада или недовольна? Она не знала сама. Гамид был очень привлекателен в одеянии шейха, но его присутствие странно действовало на Каро. В эту ночь первый раз за время их знакомства в ней проснулось критическое отношение к нему. Ей казалось, что он чем-то вызвал в ней раздражение, и она не могла определить, что именно в нем ей не нравилось, почти отталкивало.

   На следующее утро явился Гамид в белом верховом костюме, ничем не напоминающем одеяния шейха.

   - Поедем верхом, - весело предложил он Каро.

   - Хорошо, - ответила она и начала торопить Сариа.

   Каро выглядела очень юной в костюме для верховой езды. Она быстро подбежала к Гамиду и прыгнула в седло.

   - Я очень люблю кататься верхом по пустыне, - сказала она, радостно вздохнув.

   Они погнали лошадей. Гамид обогнал ее. У него была великолепная лошадь, чистейшей арабской крови. Гамид рассказал Каро, что она отличалась необыкновенной выносливостью и происходила из конюшен его отца, у которого были самые лучшие чистокровные лошади.

   Воздух был такой прозрачный, что далекие стройные пальмы ясно выделялись на голубой лазури неба, сливавшегося с живописной далью пустыни. Враждебное чувство к Гамиду, испытанное Каро накануне, исчезло. Она наслаждалась прелестью утра, очарованием ранней прогулки. Гамид был очень весел.

   - Ваш лагерь, вероятно, находится недалеко, если вы смогли приехать так рано сегодня утром? - неожиданно спросила Каро.

   - Он находится недалеко, - ответил Гамид. - Но в пустыне расстояния кажутся такими обманчивыми.

   Он не счел нужным объяснить ей, что провел ночь в деревне, у танцовщиц, что было известно лишь одному Гассану.

   У развалин храма они позавтракали сушеными финиками и сандвичами и, выпив холодного черного кофе, закурили папиросы.

   Гамид говорил о храме и объяснял ей иероглифы на плитах.

   - Храм был посвящен богине света, - произнес он медленно.

   Он подошел к Каро и опустился около нее на землю, опершись на локоть и глядя ей в лицо.

   - А теперь он разрушается, превращаясь в развалины, - задумчиво сказала Каро.

   Она смотрела на колонны, залитые ярким солнечным светом. Взгляд Гамида был устремлен на нее. Он любовался ее длинными ресницами, нежным ртом, мягкой линией лица и шеи.

   Каро почувствовала его взор на себе, и ей казалось, что он ее гипнотизировал. Не поворачивая головы, она знала, что Гамид улыбается.

   - О чем вы думаете? - произнес он совсем спокойно.

   Она повернулась к нему, ничего не ответив.

   Когда они поднялись и подошли к лошадям, он легко, без малейшего усилия, поднял ее и посадил на лошадь. Каро заметила, что его дыхание даже не участилось при этом.

   Она рассмеялась и сказала:

   - Вы очень сильны, ваша светлость.

   Он тоже рассмеялся, и они отправились в обратный путь.

  

   На следующий день он не явился, и Каро тщетно прождала его. Вечером она почувствовала себя одинокой, еще более одинокой, чем всегда, разочарованная тщетным ожиданием.

   Гамид устроил праздник в своем лагере. Он привез танцовщиц, и они танцевали перед ним в багровом свете горящих костров, зажженных его слугами. Глядя на них, он думал о Каро, представляя ее себе в своей большой белой палатке, окруженной многочисленными темнолицыми, преданными ему арабами. Он радовался тому, что вернулся к дикой, вольной жизни, когда он мог поступать по своему желанию, освободившись от предрассудков и требований цивилизованного общества.

   Под звуки барабанов и флейт, раскачиваясь в быстром ритме танца, плясали арабы, и высокие языки пламени подымались к звездному небу, рассыпаясь сверкающими искрами в черном мраке ночи.

   "Я должен уехать домой. Лучше уехать", - говорил себе Сфорцо и все-таки не уезжал из Каира, будучи уверен, что дома он будет так же одинок, как и здесь, в Каире, или где бы то ни было.

   Единственным приятным сюрпризом за долгое время был для него приезд Барри Тэмпеста, Риты и Тима. Он увидел их с террасы отеля, когда подъехал автомобиль. Рита заметила его и помахала ему рукой.

   Когда он сбежал с лестницы террасы им навстречу, Рита сразу заметила, что его тонкое лицо похудело еще больше и глаза, с темными тенями вокруг, казались печальными.

   Она почти тотчас же спросила его:

   - Где Каро Клэвленд? В своей комнате?

   Все ее опасения и догадки сразу подтвердились, когда она услышала ответ и тон его голоса:

   - Миссис Клэвленд уехала в пустыню две недели тому назад.

   У Риты сорвалось легкое восклицание:

   - Она уехала ненадолго? Я надеюсь, она скоро приедет? С кем она отправилась в путешествие? Очень жаль, что ее нет, тем более что мы привезли ей печальное известие.

   Барри, отдав все нужные распоряжения в отеле, подошел к ним с Тимом. Он поздоровался с Сфорцо весело и радостно, словно расстался с ним недавно, хотя не виделся с ним более десяти лет.

   - Очень рад видеть вас! Где Эссекс? Уехал в лагерь? Рита говорит, что миссис Клэвленд уехала в пустыню? Куда? Далеко?

   - Я не знаю ничего определенного, - ответил Сфорцо. - Управляющий гостиницей, наверное, знает что-нибудь о ее местопребывании.

   - С кем она уехала?

   - Кажется, миссис Клэвленд уехала со своей горничной.

   Барри свистнул:

   - Вы хотите сказать, что она уехала одна?

   Сфорцо ответил сухо:

   - Кажется, да.

   - Черт возьми! - воскликнул Барри удивленно.

   Вскоре на террасе снова появились Рита, которая успела переодеться, и Тим в белом фланелевом костюме.

   Сфорцо невольно подумал: "Я скоро узнаю".

   Вместо этого он услышал, как Барри спрашивал Риту, заказать ли ей кофе или чай, а Тима - хочет ли он пива.

   Рита, заметив тревожное выражение его глаз, сказала серьезно:

   - Маркиз, у нас очень печальное известие для Каро. Ее муж умер на прошлой неделе. Он заразился какой-то болезнью и умер на борту корабля через день после того, как унаследовал титул и состояние своего покойного дяди. Вы помните, как мы с Каро говорили о лорде Вильтшире? Это был дядя Джона. Адвокаты Клэвлендов протелеграфировали Каро в Париж, я распечатала телеграмму, и мы с Барри решили лучше приехать сюда. Где Каро? Ей, конечно, можно протелеграфировать?

   - Наверно. Я ничего не знаю, - ответил Сфорцо сдавленным голосом.

   Он знал лишь одно: она была свободна, совершенно свободна, и она уехала в пустыню с Гамидом эль-Алимом. Душу его терзала ревность. До сих пор она была недоступна, она была женой другого. Он верил в Каро, он знал, что она была чуткой и чистой, с тонкой, прекрасной душой, и он не мог представить себе, что она была способна на низкий поступок. Теперь она была свободной, и Алим мог знать об этом.

   Голос Барри прервал его размышления:

   - Я пойду к управляющему и попытаюсь узнать ее адрес, чтобы послать ей телеграмму.

   - Может быть, мы поедем за ней? Я всегда мечтал о поездке по пустыне, - заметил Тим.

   Отец улыбнулся:

   - Это путешествие будет слишком длительным, Тим.

   Когда он ушел, Рита обратилась к Сфорцо:

   - Джиованни, вы знаете, с кем Каро уехала на эту виллу?

   Сфорцо ответил:

   - Миссис Клэвленд уехала одна в сопровождении своей горничной.

   - Одна? - повторила Рита, нахмурив брови. - Но... но... - она смущенно рассмеялась, - в этом, конечно, нет ничего предосудительного, но все же Каро не должна была ехать одна. Где находится вилла?

   - Кажется, к югу от Люксора.

   - Но это очень долгое путешествие. Туда нужно ехать больше суток.

   Наступило молчание.

   Рита опустила глаза на свою чашку, закусив нижнюю губу. Лицо ее выражало досаду и беспокойство. Тим разглядывал оживленную улицу. Сфорцо испытывал гнетущее чувство тоски и недовольства. Появился Барри. С необычайной для него поспешностью он подошел к столу.

   Он бросил недокуренную сигару, сел к столику и сказал ровным голосом:

   - Фрегори дал мне адрес. Я хотел послать телеграмму, но это невыполнимо, так как нет телеграфного сообщения.

   Сфорцо внезапно поднялся:

   - Это можно уладить, Тэмпест. Я думаю, что смогу помочь вам. Сегодня вечером я хотел выехать в пустыню, где должен встретиться с моим братом. Я поеду к миссис Клэвленд и передам ей письмо или устное известие от вас, а также смогу сопровождать ее обратно в Каир.

   Барри посмотрел на Риту и, наконец, сказал:

   - Очень любезно с вашей стороны. Не правда ли, Рита?

   Рита быстро взглянула на Сфорцо. Обычное насмешливое выражение в ее глазах исчезло. Она казалась озабоченной, почти печальной.

   - Это очень благородно с вашей стороны, - произнесла она тихо, - я не знаю, что бы мы делали, если бы вы не помогли нам.

   - Мне надо уйти, чтобы подготовить все для моего путешествия, - сказал Сфорцо. - Нужно купить билет и позаботиться о дальнейших средствах передвижения после того, как поезд достигнет конечной станции.

   Он простился и быстро ушел, исчезнув среди толпы.

   Барри зажег новую сигару и, нагнувшись вперед, сказал:

   - Странно, что Каро уехала одна в такое путешествие.

   Он встретился взглядом с глазами Риты. Ее взгляд был яснее слов.

   - Не думаешь ли ты, что за этим скрывается что-нибудь?

   Рита пожала плечами и улыбнулась. Когда она ушла с террасы и очутилась в своей комнате, она начала ходить взад и вперед по ней, преисполненная беспокойства.

   Вошел Барри:

   - Вернулся Сфорцо. Тебе надо спуститься вниз и сказать ему, что передать Каро.

   - Иду, - ответила Рита.

   Она хотела поговорить с Сфорцо наедине, хотя не знала определенно, что сказать ему. Сфорцо встретил ее у подножия лестницы. Он улыбнулся ей, и она невольно подумала, какая у него прелестная улыбка. Когда он улыбался, его лицо преображалось. Казалось, его обычная сдержанность уступала место мальчишескому задору и его глаза смеялись.

   Рита поняла, наконец: "Он так рад увидеть Каро, что все остальное для него не имеет значения", - подумала она. Она не поверила ему, что он и раньше собирался уезжать в этот вечер. Сфорцо был в костюме для верховой езды, прекрасно сидевшем на его стройной фигуре.

   - Когда вы думаете вернуться? - спросила она.

   - Через пять дней, - сказал он, подумав.

   - Через пять дней? - Разочарование слышалось в ее голосе.

   - Может быть, и раньше, но, миссис Тэмпест, путешествие долгое, и, может быть, миссис Клэвленд уехала куда-нибудь дальше.

   Рита спросила:

   - Разве у нее есть здесь знакомые или друзья?

   Их взгляды встретились, и она поняла, что он ничего не скажет ей.

   - Я так мало знаю о планах миссис Клэвленд! - ответил он.

   Она кивнула головой:

   - Как жаль, что ее нет здесь.

   - Да, миссис Клэвленд?

   - Теперь ее зовут иначе, но так трудно привыкнуть к новым именам, - прервала она его.

   - Я ухожу, миссис Тэмпест. Я передам ваше письмо в собственные руки.

   Они оба рассмеялись, и Рита добавила: "Леди Вильтшир".

   Тим проводил его на вокзал. Они заговорили о Париже и о болезни Тима.

   - Болеть так неприятно. Какое беспокойство я причинил моим родителям! Скажите, вы не знаете, где теперь принц Гамид эль-Алим, который посещал нас в Париже? Вы не видели его за последнее время?

   - Нет.

   - Я его терпеть не мог, - откровенно сказал Тим. - Кажется, и вы не любите его.

   - Нет, - снова ответил Сфорцо.

   Тим махал ему рукой, когда отошел поезд. Он любил Джиованни, как называл Сфорцо, и очень жалел, что ему пришлось так скоро расстаться с ним.

   Сфорцо сидел с Робертом в маленьком кафе на одной из узких улиц Люксора. Роберт был в арабском костюме, который очень шел ему.

   Своей высокой, стройной фигурой и смуглым загорелым лицом он походил на настоящего араба.

   - Сегодня ночью, когда взойдет луна, мой караван уходит на восток.

   - Но почему ты решил теперь предпринять эту поездку по пустыне? - спросил Роберт.

   Темнота ночи, душевная усталость и тоска, давившая его, невольно заставили Сфорцо сказать брату:

   - Я приехал сюда, чтобы разыскать миссис Клэвленд и увезти ее в Каир. Ее муж умер. Они должны были развестись. Я люблю ее, я любил ее с первого мгновения, как увидел ее.

   Роберт ничего не ответил.

   После небольшой паузы он спросил:

   - Джиованни, ты знаешь, где находится миссис Клэвленд?

   - На вилле "Зора", находящейся около деревушки по имени Руспа.

   "Значит, он ничего не подозревает", - подумал Роберт, не зная, что сказать ему. Единственный человек в мире, которого он любил, был Сфорцо. Джиованни был старше его на двенадцать лет, и для Роберта старший брат был идеалом. Сфорцо воспитал его и относился к нему с отеческой нежностью. Они редко виделись за последние годы, но их глубокая привязанность друг к другу лишь возрастала при разлуке.

   Они вышли на улицу. После недолгого молчания Сфорцо спросил:

   - Где находится Руспа?

   - Недалеко от моего лагеря, - ответил Роберт.

   - Как долго нужно ехать туда?

   - Во вторник вечером ты сможешь увидеть миссис Клэвленд. Но нам придется торопиться, чтобы быть там к этому времени.

   - Что собой представляет вилла "Зора"? - спросил Сфорцо.

   В его голосе не было и тени подозрения.

   - Почему ты не спрашиваешь, кому она принадлежит? - резко спросил Роберт.

   Он не мог перенести этого дальше, не хотел больше скрывать истину.

   Услыхав, как Сфорцо глубоко вздохнул, Роберт произнес, стараясь говорить обычным голосом:

   - Гамид эль-Алим - владелец виллы.

   Затем он продолжал уже гневно:

   - Он находится там, в пустыне. Они проводят время вместе. Я проезжал мимо виллы и хотел заехать к ней, но не сделал этого, так как узнал о его присутствии. Что ты сможешь сделать? Ничего! Она любит его. Ведь она выехала из Каира после его женитьбы или незадолго до нее.

   - Его женитьбы? - повторил Сфорцо задыхающимся голосом.

   Он сейчас же, однако, овладел собой.

   - Я ничего не знал об этом.

   - Неужели? - спросил Роберт.

   Он не находил слов, страдая за брата. Он вспомнил тот вечер, когда они обедали втроем в Шепхэрд-отеле: Каро, Сфорцо и он. Роберт вспомнил, какой она была изящной, прелестной и как она понравилась ему. Его поражало, что такая женщина могла полюбить Гамида, и это унижало ее в его глазах. Он знал, каким гордым и самолюбивым был его брат, сколько страданий он должен был испытать из-за своей любви к этой женщине, недостойной его.

   Они подошли к каравану, который их ожидал около какой-то высокой стены. При их появлении заржала лошадь.

   - Это Нано, - объяснил Роберт с гордостью.

   Он взобрался на своего верблюда, и Сфорцо последовал его примеру. Под громкие крики погонщиков с шумом и лязгом караван тронулся в путь, подымая облака песочной пыли. Когда высокая стена осталась далеко позади, взошла луна, огромная, кроваво-красная, багровый шар на темном фоне иссиня-черного небосвода.

   Сфорцо не сознавал окружающего, не слышал, что творится вокруг, и лишь думал об одном, мучительном и страшном. Теперь он узнал о том, чего опасался, что вызывало в нем дикие вспышки ревности. В коротких словах Роберт сообщил ему правду, совершившийся факт. Горечь и презрение наполняли его душу. Презрение к самому себе терзало его.

   "Безумный, - говорил он себе. - Ведь я любил в ней лишь образ, который я создал себе. Разве возможно, чтобы ей было неизвестно, в чьей вилле она живет и какому человеку она доверяет?"

   Безжалостная действительность разбила его мечту, уничтожила его счастье. Он старался забыть, не думать о том, что было для него страданием. Все эти дни в пустыне она провела с Гамидом эль-Алимом. Может быть, в этот момент Каро стояла около него, находилась около Гамида. У него захватило дыхание, словно раскаленное железо коснулось его груди.

   Все эти годы он ждал, зная, что придет настоящая любовь, а теперь...

   Он никогда не знал, что ревность может быть таким безмерным страданием. Он презирал за это других, считал это слабостью, а теперь он видел Каро и Гамида вместе, представлял себе выражение его глаз, слышал тон его голоса...

   Часы проходили. Наступил рассвет, и громкая молитва правоверных арабов вознеслась к небу. Караван сделал привал, и они подкрепились финиками и кофе. Затем они снова двинулись в путь по безграничным песчаным равнинам, где изредка росли чахлые кустарники и желтые груды песка образовали волнистые дюны. Далеко на востоке возвышалась темная цепь невысоких гор. Жара все возрастала.

   Вдруг, неизвестно откуда, из золотисто-голубоватой дали показалась кучка всадников, направляясь к каравану. Роберт отдал какое-то распоряжение. Верблюды остановились, и арабы собрались около них.

   - Набег, - коротко объяснил Роберт брату. - Достань свой револьвер. Люди очень храбрые, посмотри на них.

   Сфорцо оглянулся и увидел темные, мрачные лица арабов, готовящихся к бою. Холодная решимость, дикая ненависть светились в их глазах, жажда крови и битвы искажала их лица.

   Нападающие врассыпную приближались к ним и начали стрелять. Один из арабов был ранен. Пуля попала в одного верблюда, затем в другого. С диким криком нападающие налетели на караван. Два араба упали со своих коней, которые встали на дыбы от испуга.

   Роберт выстрелил в предводителя нападающих - высокого всадника в белом одеянии, расшитом золотом. Тот покачнулся и упал с лошади. Арабы перешли в наступление. Сфорцо и Роберт дрались в их рядах.

   Сфорцо почувствовал острую боль в руке, увидел, как Роберт упал на колени, потом снова поднялся и бросился вперед. Около Сфорцо упал сраженный пулей человек. Затем он услыхал слово "буря", после которого наступила внезапная тишина. Он оглянулся. Нападающие исчезли.

   Роберт схватил его за руку.

   - Самум! - прокричал он и бросился на землю, потянув его за собой.

   Сфорцо показалось, что на них надвигается высокая стена песку. Он лежал около Роберта, и горячий песок засылал ему рот, глаза, мешая дыханию и паля огнем. Ветер свистел, принося с собой непроницаемые облака песочной пыли. Затем наступила тишина. Кругом не слышно было ни звука.

   - Все прошло, наконец, - раздался голос Роберта, охрипший, еле слышный.

   Сфорцо поднялся, и вслед за ним поднялись арабы. Роберт осмотрел свою лошадь, затем, перевязав раны у своих людей, велел собираться в дальнейший путь.

   Когда Роберт подошел к брату, он воскликнул:

   - Ты ранен?

   Он осмотрел раненую руку Сфорцо, залил рану йодом и тщательно перевязал ее.

   - Вот теперь все в порядке.

   - Очень больно, - не то с улыбкой, не то с гримасой сознался Сфорцо.

   - Рана легкая и скоро заживет, - уверял его Роберт.

   Затем он добавил:

   - Мы опоздали и не доберемся сегодня до нашей цели. Я отдал распоряжение остановиться на ночь в оазисе Орназа. Люди устали.

   Сфорцо подошел к своему верблюду. Караван отправился в дальнейший путь.

   - Сегодня, - сказал Гамид, - я покажу вам настоящую жизнь пустыни.

   Он посмотрел на Каро, освещенную яркими лучами солнца, и загадочная улыбка мелькнула на его губах.

   Каро глядела на розы, распускающиеся золотистыми венчиками.

   - Вы знаете, у меня сегодня последний свободный день, - сказала она рассеянно. - В субботу я уезжаю в Каир, и завтрашний день мне придется провести в приготовлениях к отъезду.

   Гамид молча посмотрел на нее, любуясь ее белоснежной кожей, мягким блеском ее волос, нежными, белыми руками, которые притрагивались к лепесткам красных и желтых роз. Кровь сильно билась в его жилах, когда он думал о ней, о ее нежной красоте, которая сводила его с ума.

   Он оглянулся вокруг; голубело далекое небо, в желтом блеске сверкала пустыня. Он мечтал о движении, о быстром беге в сияющую даль. Его лошадь терлась головой о его плечо. Он обнял красивую голову и погладил ее.

   Одетый в костюм для верховой езды, Гамид уговаривал и Каро переодеться.

   - Это самый удобный костюм, - убеждал он, - хотя часть пути вам придется проехать на верблюде в паланкине.

   - Я, пожалуй, переоденусь, - согласилась Каро. - Но мы должны вернуться к десяти часам. Сариа будет очень беспокоиться, если мы опоздаем. Иначе нельзя. К десяти часам я должна быть дома. Так заявила мне Сариа.

   - Прекрасно, - согласился Гамид.

   Ожидая Каро, он нервно закуривал папиросу за папиросой и бросал их, не докурив до конца. Ему не пришлось долго ждать, но ему казалось, что время тянется бесконечно. Он нервничал, но ни на одно мгновение не колебался, правильно ли поступает. Он не хотел задумываться над этим вопросом, он лишь мечтал о выполнении своего желания, самого страстного желания, которое он испытывал когда-либо в жизни.

   Он никогда не мечтал ни об одной женщине так, как мечтал о Каро. Она была недоступной в своем холодном спокойствии и не сознавала своей власти над ним, что лишь усиливало его страсть. Он был слишком умен, чтобы не понимать, что, кроме дружбы, она не испытывала к нему никаких других чувств, и ее ровные дружеские отношения усиливали ее очарование. Он знал, что страсть еще никогда не просыпалась в ней, но что такие женщины, как она, были способны любить глубокой, пламенной любовью.

   Каро вышла в сад и подошла к лошадям. Гамид посадил ее в седло, вскочил на лошадь, и они выехали в пустыню по направлению к востоку.

   Каро помахала хлыстом Сариа, которая вышла в сад, чтобы, по обыкновению, проводить свою госпожу. Они быстро удалились, и фигура Сариа скрылась из виду.

   - Как дивно все вокруг: воздух, небо, пустыня, поездка, которая предстоит нам. Куда вы везете меня, Гамид?

   - В мой лагерь. Я хочу показать вам его. Я думаю, что мы сможет вернуться к десяти часам.

   В его голосе прозвучала нотка, удивившая Каро.

   Она обернулась и внимательно посмотрела на него. Гамид громко рассмеялся, и его беспричинный смех смутил ее.

   - Почему вы смеетесь? - спросила она.

   - Я вспомнил слова Сариа, которая назначила час вашего возвращения.

   Они ехали некоторое время молча, пока не оставили деревню далеко позади.

   - Мы никогда еще не ехали этой дорогой, - заметила она.

   - Нет, - коротко ответил Гамид.

   Они продолжали путь молча.

   Пламенные краски заката загорались в небе, когда Гамид внезапно обернулся к ней и невольно воскликнул:

   - Как вы красивы!

   Слова сорвались с его губ, словно крик наболевшей души.

   Каро посмотрела на него, улыбаясь. Его восторженное замечание не оскорбило ее, потому что казалось таким искренним.

   - Как вы молоды, - ответила она шутя.

   Гамид покраснел.

   Выражение его лица смягчилось:

   - Такие слова женщины говорят только из чувства нежности.

   Его замечание прозвучало словно предупреждение.

   Но Каро лишь пожала плечами. Завтра все будет позади, завтра она вернется в Каир, а оттуда в Италию, в Париж, и Гамид навсегда исчезнет из ее жизни. Может быть, она снова встретится с Сфорцо, может быть!..

   Наступили сумерки, легкие и прозрачные. Словно по мановению волшебной палочки из песчаных дюн появились люди с верблюдами. Небо пламенело в ярких красках, и розоватые отблески заката падали на землю золотыми и янтарными полосами.

   Гамид помог Каро взобраться в паланкин, затем последовал вслед за ней внутрь его. Верблюд поднялся и двинулся в путь.

   - Хотите закурить папиросу? - спросил голос Гамида из бархатной темноты.

   Он достал свой портсигар и крошечную золотую зажигалку. Запах дыма наполнил узкое пространство. Каро отодвинула занавес и взглянула в темнеющее фиолетовое небо.

   - Какая дивная ночь! - сказала она.

   Гамид повторил ее слова. Он наклонился к ней, притронувшись к ее руке. Каро отодвинулась. Он пробормотал извинение, но она знала, что прикосновение к ее руке не было случайным.

   "Я не должна была ехать с ним, - подумала она с нетерпением. - Во всяком случае, это приключение скоро будет позади".

   Верблюд шел вперед. Каро показалось смешным, что она сидела в паланкине, словно восточная женщина. Она хотела, чтобы путешествие кончилось поскорее.

   - Наверно, уже очень поздно? - заметила она. - Может быть, вернуться, не увидев вашего замечательного лагеря?

   - Уже недалеко, - ответил Гамид спокойно.

   Но, несмотря на его уверения, нигде не было видно и следа лагеря. Кругом простиралась пустыня: безбрежное серовато-белое пространство, а над ним высокий свод темнеющего неба.

   Каро невольно вздрогнула. Гамид взял ее руку. Каро чувствовала горячее биение его крови, и казалось, что волнующий жар его сухой, сильной ладони передавался ей.

   По возможности спокойно она сказала:

   - А... ваша рука такая теплая: надеюсь, я не простудилась, я вздрогнула от холода.

   - Я могу дать вам лекарство в моем лагере, - ответил Гамид, все еще не выпуская ее руки.

   - Я уверена, что уже поздно, - снова начала Каро.

   Она попыталась отделаться шуткой:

   - Как вы думаете, не лучше ли нам вернуться теперь, чтобы вовремя быть дома?

   - Мы дома, - сказал Гамид, - в моем доме. Посмотрите!

   Огни костров внезапно показались вблизи. Запах дыма донесся в паланкин, раздались звуки голосов и лай собак, ржание лошадей, весь шум большого оживленного лагеря.

   Верблюд опустился на колени. Многочисленные арабы с горящими факелами окружили их, когда Гамид вынес ее из паланкина.

   Сквозь толпу арабов он повел ее по плетеному ковру в большую палатку. Ее смутные опасения и еле сдерживаемый гнев прошли при виде окружавшей ее роскоши. Белые стены палатки были покрыты драгоценными, вышитыми шелком коврами. На полу лежали ковры, которым не было цены. У шелковых стен стояли низкие диваны с замечательными подушками, прекрасный рояль и стол, уставленный золотой посудой. Всюду во всех углах были огромные вазы с розами, с красной геранью, с цветами мимозы и пальмовыми листьями.

   Гамид исчез. На пороге бесшумно появилась девушка и, поклонившись Каро, повела ее в следующую маленькую комнатку, где на маленьком столике стоял хрустальный сосуд с водой, флаконы всевозможных духов, пудра и даже помада для губ.

   Легкая насмешливая улыбка появилась на губах у Каро. Она знала, что Гамид любил роскошь, но не подозревала до какой степени. Она привела себя в порядок и вернулась в большую круглую комнату.

   Гамид встал ей навстречу. Он успел переодеться в арабский костюм.

   Каро улыбнулась, но невольно, при виде его высокой фигуры в живописном одеянии, смутное чувство тревоги снова проснулось в ней. Она старалась не поддаваться страху, забыть свои неясные опасения.

   Они сели к столу. Гамид сидел на груде подушек. Высокий слуга в белом бурнусе явился с большой золотой чашей для омовения рук. Каро следила за всеми движениями Гамида, когда слуга опустился перед ним на колени, протянув ему чашу.

   "Словно в арабской сказке", - подумала она с иронией. И должна была все же сознаться, что это одеяние придавало Гамиду какое-то спокойное достоинство, преображавшее его.

   Обед продолжался долго. Он был очень обильный и прекрасно приготовлен французским поваром. Вина, подававшиеся к столу, были редкие и очень дорогие. Гамид не притронулся к ним, а Каро выпила лишь несколько глотков. Затем явившиеся слуги бесшумно вынесли стол из палатки.

   Каро встала и подошла к выходу. Ночь, прохладная и звездная, простиралась над безмолвной пустыней. Каро остановилась, опершись рукой о раму полотняной двери и глядя в темноту. Гамид встал и подошел к ней.

   - Уже поздно; нужно возвращаться, я думаю. Ваш лагерь действительно замечательный, - начала она.

   Каро нервничала и говорила быстро, отрывисто.

   Гамид тихо рассмеялся. Он нагнулся к двери, закрыл ее и опустил тяжелую портьеру, закрывавшую вход.

   - Мы находимся в десятках миль от человеческого жилья. Кругом нет никого, кроме моих преданных слуг. Вы затеряны в сердце пустыни...

   Каро попыталась рассмеяться, но губы ее искривились в гримасу. Мягкость и любезность Гамида пугали ее. Она медленно прошла в палатку и остановилась под филигранной серебряной лампой, свисавшей с потолка. Она старалась казаться спокойной и сохранить присутствие духа.

   - Боюсь все же, что мне пора уезжать, - сказала она с улыбкой, к которой с усилием принудила себя. - Может быть, вы будете так любезны послать кого-нибудь со мной. Вы не должны сопровождать меня обратно на виллу. Ведь уже так поздно, а путь далек.

   Она ждала его ответа, стараясь убедить себя, что все ее опасения ни на чем не основаны. Но какое-то чувство, какой-то инстинкт говорили ей, что страх ее не был напрасен.

   Гамид стоял около дивана, покрытого огромной тигровой шкурой и мягкими шелковыми подушками. Он повернул голову и со странным выражением посмотрел на нее. В его глазах ярким огнем горело страстное желание, искажавшее его красивое лицо.

   - Вы знаете, что вы не уедете, - сказал он очень мягко. - Со свойственным женщине притворством вы стараетесь не смотреть истине в глаза и обмануть себя.

   Он откинул голову назад и рассмеялся. Его загорелая шея выделялась среди белых складок бурнуса.

   - Все женщины одинаковы, как на Востоке, так и на Западе, - продолжал он.

   Он подошел к ней и остановился так близко, что почти прикасался к ней.

   - Но в одном вы не похожи на остальных женщин, Каро, - продолжал он, - я никогда еще не видел такой женщины, как вы, никогда ни одна женщина не сводила меня так с ума. Вы так красивы, у вас такая белая кожа, такие необыкновенные волосы! Я любовался вами, я потерял голову от дурманившего желания. Вот посмотрите!

   Он взял ее руку и приложил к своему сильно бьющемуся сердцу.

   Каро остолбенела и не находила слов. Она пыталась заговорить, но с ее пересохших губ не сорвалось ни слова. Она тяжело вздохнула, словно собирая силы.

   Гамид следил за ее движениями и тихо рассмеялся.

   - Я ваша гостья, принц, - с огромным усилием произнесла она. - Вы были моим другом. Я всецело в вашей власти. Я доверяла вам, когда приехала сюда. Я прошу вас отпустить меня в сопровождении ваших слуг. Я должна вернуться на виллу.

   Она умолкла, и только звук ее неровного дыхания нарушал тишину, царившую в большой палатке.

   Гамид внезапно нагнулся и обнял ее. Он поднял ее, словно ребенка, и понес к дивану, покрытому тигровой шкурой и подушками из серебряной парчи. Держа ее в своих объятиях, он опустился на диван.

   Каро не произнесла ни слова. Ее глаза с безмерным презрением смотрели на него.

   Гамид улыбнулся, нагнулся к ней и поцеловал ее губы медленным, пламенным поцелуем.

   Каро не могла двинуться в железных объятиях, сжимавших ее; он прижал ее к себе, нагнувшись над ней, не выпуская своих объятий.

   Наконец Гамид отпустил ее и поднял голову, глядя на нее со странной улыбкой. Каро высвободила руку и прижала ее к губам, отвернув голову. Его правая рука все еще обнимала ее, и она не могла сдвинуться с места.

   Стараясь побороть слезы, навертывающиеся на глаза, она еле слышно произнесла:

   - Я взываю к вам, ради нашей прежней дружбы, ради воспоминаний о наших встречах в Париже, когда я считала вас человеком, достойным моего доверия. Я беззащитна теперь и в вашей власти. Вы нанесли мне несказанное оскорбление. Вы не можете, не смеете удерживать женщину, которая презирает вас, вы...

   - А... вы презираете меня?

   Свободной рукой он вынул гребень из ее волос, рассыпавшихся блестящими кудрями под его прикосновением.

   Дикий гнев проснулся в Каро при этом движении его руки.

   - Презираю вас! - повторила она, задыхаясь. - Я ненавижу, ненавижу вас! С каждым мгновением мое презрение к вам возрастает все больше. Вы привезли меня сюда, я ваша гостья, я доверяла вам, и вы знали это и знали, что я считала вас приличным человеком.

   - Приличным? - повторил Гамид, забавляясь. Он положил руку на ее голову, притянул ее к себе и прижал к своей груди. Его голос, тихий и страстный, прошептал над ней: - Приличным. Нет, вы ошиблись! Я дикарь, не знающий преград своим желаниям. Я ждал этого момента, я заранее наслаждался им. Вы вспоминаете о Париже, говорите о нашей дружбе. Но я любил, я желал вас с первой нашей встречи. Вы помните тот вечер в роще, ту ночь, проведенную нами на озере? Я мечтал тогда лишь об одном: заключить вас в свои объятия, поцеловать вас. И тепе