Уэдсли Оливия - Песок

   Каро устала и была разочарована. Ее утомляла жара, и ничто не могло вызвать в ней интереса или понравиться ей, так как она была критически настроена. Она не ответила Сариа и была рада, когда поезд тронулся, наконец, унося их вдаль по пустынным, однообразным равнинам.

   Наступили сумерки. Лампы тускло горели в вагоне. Внезапно из темноты показался Каир: блеск бесчисленных огней, шум голосов, оживленная толпа, наполняющая вокзал и улицы, переполненные залы Шепхэрд-отеля с его широкой террасой, уставленной пальмами и тропическими растениями и возвышающейся над шумной, освещенной ночной улицей.

   Когда Каро поднялась по лестнице отеля, араб в белоснежном одеянии поклонился ей, второй встретил ее у входа. Ее провели в большую комнату, из окон которой открывался вид на город с светившимися квадратами домов и темными очертаниями высоких мечетей. Через открытые окна доносился отдаленный шум города, вливались странные, смешанные, благоухающие запахи.

   Каро приняла ванну, переоделась и спустилась вниз пообедать на террасе. Она попросила слугу отвести ей столик, откуда она могла бы видеть темное небо с сверкающими звездами. Пообедала она очень быстро и обратилась к метрдотелю с просьбой предоставить ей проводника для небольшой прогулки.

   Тот почтительно поклонился и попросил подождать минутку. Вскоре он вернулся с высоким юношей в шафранно-желтом одеянии и в тюрбане из ярко-зеленого шелка.

   Он поклонился Каро и сказал, улыбаясь и показывая при этом ряд великолепных белых зубов:

   - Да, я говорю по-английски. Куда миледи желает направиться?

   - Погулять, - объяснила Каро. - Все равно куда, - добавила она неопределенно.

   - Я понимаю. Я к услугам миледи!

   Он пошел вперед, и они спустились по широкой лестнице, украшенной высокими вазами с яркими цветами. Когда они вышли на оживленную, узкую улицу, Каро показалось, что темнота сразу сомкнулась вокруг них.

   Чтобы сказать что-нибудь, Каро спросила проводника:

   - Как вас зовут?

   - Садул, миледи.

   Он снова улыбнулся и указал на высокий дом направо:

   - Вот типично арабский стиль.

   Оттуда доносились заглушенные звуки однообразной музыки. Садул повел ее в узкий переулок, где высокие арки соединяли громады домов и терялись в высоте, темнея на бархатном фоне ночного звездного неба.

   В конце переулка неясно горел красноватый фонарь. Внезапно Каро при свете фонаря узнала во встречном Гамида эль-Алима. Он собирался подойти к одному из узких входов, когда невольное восклицание Каро, сразу узнавшей его, привлекло его внимание:

   - Вы!

   Почти бессознательно он повторил за ней "вы!", и они пожали друг другу руки, причем невольное чувство беспокойства и неуверенности наполнило Каро, как и при их последней встрече.

   Стараясь говорить спокойным тоном, она произнесла с невольно участившимся сердцебиением:

   - Как удивительно, ваша светлость, что мы встретились здесь! Я приехала сюда, чтобы увидеться с моим мужем.

   Гамид спокойно произнес:

   - Неужели?

   Он отпустил ее руку и повторил:

   - Мистер Клэвленд должен приехать?

   - Да, он скоро будет здесь. Я приехала сегодня из Парижа, где после вашего отъезда мы пережили столько волнений. Тим Тэмпест чуть не умер от дифтерита.

   - Какой ужас! - сказал Гамид серьезно. - Я рад, что мальчику лучше. Он здесь со своими родителями?

   - Нет, я здесь одна, - ответила Каро.

   - Одна? - повторил он.

   - До приезда моего мужа.

   - Семнадцатого?

   - Как, откуда вам известно число?

   Гамид рассмеялся:

   - Я знаю, в какие дни приходят большие пароходы из Европы. Я не ясновидец, уверяю вас.

   И быстро добавил:

   - Мой автомобиль здесь, в конце улицы. Не хотите ли вы поехать со мной, я повезу вас за город показать вам пустыню. Ночь такая дивная.

   Он взял ее под руку и повел направо. По извилистому переулку они вышли на главную улицу. Араб в темной ливрее ждал около автомобиля. Гамид сказал ему что-то и обратился с каким-то распоряжением к проводнику.

   - Он вас будет ждать здесь, - объяснил он Каро.

   Укрыв ее ноги пледом, он сказал:

   - Теперь вам будет тепло.

   Поспешным и легким движением он вскочил в автомобиль и сел около нее. Машина покатилась быстро и бесшумно.

   - В Париже вы обещали показать мне Египет, - сказала Каро, - помните?

   Гамид обернулся к ней с тем выражением на красивом лице, какое она видела в солнечный час, проведенный ими в роще, а затем в лунную ночь на озере, когда он спросил ее: "Вы будете рады?" Каро только теперь заметила, что Гамид был в феске, придававшей его лицу какое-то новое очарование.

   Автомобиль ехал по пустыне. Вся дорога из Порт-Саида в Каир вела по пустыне. Но там она была населенной. Здесь же не было ни души, нигде не виднелось ни одного человеческого жилья.

   - Выйдем из автомобиля, - предложил Гамид.

   Он легко выпрыгнул из него и помог ей сойти, заметив при этом:

   - Покажите мне ваши туфли.

   Гамид осмотрел их и рассмеялся:

   - Зеленые каблуки? Они очень красивы, но слишком высоки и неудобны для этой дороги, по которой я поведу вас.

   Он выпрямился, взял ее под руку, и они медленно пошли неслышными шагами по мелкому песку. Навстречу им дул легкий ветер, шурша тонким песком.

   - Послушайте, - сказал Гамид, внезапно останавливаясь, - прислушайтесь к ночным шорохам пустыни, к ее торжественной, глубокой тишине. Ветер несется по песчаным просторам, принося с собой далекие запахи, еле слышные шорохи. Вы видите перед собой сердце Египта.

   Он говорил тихо, очень медленно, почти однообразно, и звук его голоса, очарование его слов, казалось, гипнотизировали Каро. Этот час в пустыне, присутствие Гамида - все казалось ей сном.

   Летучая мышь пролетела мимо нее так близко, что задела ее крылом. Каро вздрогнула и схватила Гамида за руку. Его горячая сухая рука сомкнулась вокруг ее руки. Он посмотрел ей в лицо, кажущееся таким бледным в белом сиянии луны.

   - Не бойтесь, - сказал он очень нежно и успокаивающе.

   Каро нервно рассмеялась:

   - Я думаю, что переутомилась, и из-за этого я так нервничаю. Уже, вероятно, поздно, ваша светлость, давно пора спать.

   Гамид быстро сказал:

   - Конечно, мы вернемся тотчас же, если вы желаете.

   Его слова и тон, которым они были произнесены, смутили Каро, и она поняла, что чем-то оскорбила его.

   С легким смехом, желая исправить ошибку, она сказала:

   - Мне так нравится ваша пустыня.

   Он помолчал минуту, тоже рассмеялся и сказал:

   - Вы еще увидите ее. Мы вернемся сюда и выедем в пустыню далеко-далеко.

   Внезапно нагнувшись к ней, он спросил:

   - Вы рады, что приехали сюда?

   Она смутилась еще больше и ответила коротко:

   - Уже поздно. Я очень устала и думаю, что пора вернуться домой.

   - Как вам угодно, - ответил Гамид.

   Они молча сели в автомобиль и в полном молчании вернулись в город.

   У подъезда отеля Гамид произнес:

   - До свидания!

   - Спокойной ночи, - ответила Каро.

   Она остановилась на мгновение, но Гамид низко поклонился ей и уехал, даже не повернув головы. Каро подумала, что он был слишком чувствителен и самолюбив.

   Вернувшись в свою комнату, она нашла там бледно-розовые орхидеи. Сариа уже отправилась спать. Каро остановилась около высокой вазы. Гамид знал о ее приезде и не обмолвился об этом ни словом. Он показался ей странным, непостоянным в своих настроениях, романтичным, и она вспомнила пустыню, залитую лунным светом, и страстное обожание Гамида, таящееся в его взгляде, его словах.

   Каро подошла к окну. Слабые, неясные звуки, таинственные шорохи ночи доносились до ее слуха. Она находилась в Египте, в шумном Каире. За городом расстилалась пустыня, таинственная и безбрежная. Каро была рада новым впечатлениям, неизведанным приключениям, которые ожидали ее здесь...

  

   На следующее утро пришла телеграмма от Джона, извещавшая о его прибытии в Александрию. Через несколько часов он прибыл в Каир.

   Приехал он недовольный и утомленный, со скучающим видом разглядывая необычную обстановку с ее яркими красками, шумной уличной жизнью, темными лицами арабов под пестрыми тюрбанами. Джон медленно вышел из автомобиля и поднялся по лестнице навстречу Каро, нервно и рассеянно поздоровавшись с ней:

   - Ну, моя дорогая, как поживаешь?

   Он стоял перед ней, сняв шляпу, улыбаясь своей обычной мягкой улыбкой.

   Какое-то неясное внутреннее чувство подсказало Каро, что он уже не был прежним и что-то изменилось в нем.

   - Мы будем завтракать в твоей гостиной, если ты ничего не имеешь против, - предложил Джон. - Я только приму ванну и переоденусь. Я приехал с моим начальником.

   Он посмотрел на нее с гордостью:

   - Я теперь занимаю дипломатический пост в посольстве.

   - Я очень рада, если ты этим доволен, - сказала Каро неуверенно.

   - Очень доволен. Это помогло мне вначале забыть многое, а потом мне понравилось мое занятие. Я давно должен был заняться чем-нибудь, и лучше начать поздно, чем никогда.

   И лицо его осветилось очаровательной улыбкой.

   После завтрака Джон отправился в посольство, и, когда он уходил, Каро, провожавшая взглядом его знакомую стройную фигуру, испытала какую-то глухую, неясную печаль. Она побежала в свою комнату со слезами на глазах.

   Сариа накрывала на стол. Она взяла несколько орхидей и в хрустальной вазе поставила их перед прибором Каро. За обедом Джон говорил о своей работе. Сариа прислуживала за столом.

   Когда Каро осталась наедине с Джоном, он встал и начал ходить по комнате. Он остановился около Каро и зажег ей папиросу. Когда он поднес ей спичку, она увидела, что его рука слегка дрожала. Когда он подошел к окну, спрятав руки в карманы своего пиджака, она обратила внимание, что Джон выглядел очень юным, красивым, привлекательным, и Каро показалось, что он был чем-то опечален. Она сама испытывала смущение и сердилась на себя за это.

   Молчание было, наконец, прервано Джоном:

   - Ты знаешь, Каро, что мой дядя Ричард недолго проживет, он очень болен и сознает, что он при смерти. Поэтому я решил, что нам с тобой нужно прийти к какому-нибудь соглашению, Каро...

   - Да.

   Их взоры встретились, оба слегка покраснели.

   - Каро, слушай. Разве ты, разве ты не... Я думаю... О, черт возьми! Разве ты не думала о том, что пора решиться на что-нибудь, пойти на примирение?

   Они снова посмотрели друг на друга, и при первом взгляде Каро поняла правду.

   Джон был смущен.

   Она уже видела такое выражение в его глазах год тому назад. Что-то произошло, что было причиной странного поведения Джона. Она не отдавала себе ясного отчета в своих чувствах, но была близка к слезам. Любовь Джона принадлежала другой, и новое чувство было причиной такой перемены в нем.

   Она сказала тихо и очень решительно:

   - Нет!

   Джон глубоко вздохнул и откровенно сознался:

   - Я должен был предложить это, но я рад за нас обоих, услышав твой отказ. Конечно, я предвидел твой ответ. Когда ты ушла от меня, я старался забыть все. Я ненавидел тебя за те страдания, которые ты мне причинила. Наш брак, Каро, вначале был счастливым. Я...

   Он умолк, затем продолжал, не глядя на нее:

   - Я никогда не смогу так сильно любить, как я любил тебя тогда. Наша жизнь вначале была таким чистым и светлым счастьем. Но мы не сумели сберечь его, и оно прошло безвозвратно. Я оскорбил тебя, ты охладела ко мне, и мы стали чужими друг другу. Я...

   Его светлые глаза встретились с ее глазами.

   Каро улыбнулась:

   - Джон, милый, кто она?

   - Конечно, я знал, что ты догадаешься, - пробормотал он. - Это моя кузина, Виктория Чандос.

   Нежный румянец исчез с лица Каро и снова появился на нем. Снова чувство горького разочарования наполнило ее душу. Маленькая Виктория Чандос. Ей всего восемнадцать лет. Она была такой милой и юной. Как будут рады родственники Джона, так критически относившиеся к его первому браку. Ведь после развода с Каро Джон женится на маленькой Виктории Чандос, и вся трагедия кончится к всеобщему благополучию.

   Голос Джона прервал ее размышления:

   - Я понимаю твои чувства, Каро. Но я... Каро, когда начнется дело о нашем разводе? Лучше по возможности скорее, не правда ли? Предоставь мне уладить все. Я извещу наших адвокатов и соглашусь со всеми их предложениями.

   Он беспокойно зашагал по комнате, затем подошел к ней:

   - Денежный вопрос... - начал он заглушенным голосом, - конечно, я улажу все. После смерти дяди Ричарда я буду очень богат, и наши адвокаты позаботятся о том, чтобы ты...

   Каро тихо рассмеялась.

   - Я знаю, что тебя не интересует этот вопрос, но надо поговорить обо всем, - поспешно добавил Джон, снова зашагав по комнате.

   - Ты очень великодушен ко мне, - заметила Каро.

   Он испытывал желание оставить ее, уйти из этой большой комнаты.

   Он был ужасно смущен. Но все худшее было уже позади. Он сказал все необходимое.

   С улицы доносился шум шагов, грохот проезжавших автомобилей и экипажей. Джон повернулся к Каро с серьезным лицом:

   - Ты недолго останешься здесь? Я думал, что ты приедешь сюда с Тэмпестами. Я, вероятно, недели через две уеду в Париж.

   - Думаю, что я не смогу поехать с тобой, - холодно сказала Каро с невольной горечью в голосе.

   - Да, это неудобно, - согласился он тотчас же.

   Из-за полуопущенных век он глядел на нее, наклонив голову. Странные, горькие чувства волновали его. Он не мог забыть свою прежнюю любовь к ней, хотя был уверен в своем чувстве к Виктории. Он хотел бы подойти к ней, обнять ее и сказать, как говорил ей когда-то: "Дорогая, не печалься. Я не могу видеть тебя огорченной".

   Ему показалось странным и бессмысленным, что он теперь не имел права сделать это. Он побледнел, внезапно поняв, что в последний раз видится с Каро, что теряет ее навсегда.

   - Я лучше уйду, - сказал он тихо.

   Джон даже не сделал попытки взять руку Каро: он знал, что не сумеет совладать с собой, если притронется к ее руке.

   Он быстро подошел к двери, открыл ее и вышел.

   "Словно смерть, словно умерла часть моей души", - подумала Каро.

   Она поняла, что Джон изменился, что его ждала новая жизнь, работа, любовь к светлой, чистой девушке.

   Джон навсегда ушел из ее жизни. Через некоторое время она действительно будет свободна.

   Дом Гассейна эль-Алима находился в узком переулке, и входные ворота выходили на улицу. Из его окон, закрытых резными ставнями, открывался вид на город. Высокие стены окружали дом и цветущий сад позади него. Ворота всегда были заперты, но Гамид имел ключ и уходил и приходил, когда ему было угодно.

   Гамид подъехал к дому в маленьком туземном экипаже и вошел в ворота. Яркий солнечный свет заливал двор. Гамид на минуту остановился перед тем, как войти в прохладный дом. В комнатах его ожидал слуга, который быстро помог ему переодеться в национальный костюм - белое одеяние, серебряный парчовый кафтан, вышитый красным шелком, и белый, украшенный золотом тюрбан. Из-под шелковых складок повязки его глаза глядели спокойно, с холодным фатализмом, свойственным его расе. В новой одежде он казался другим человеком. Было трудно представить себе его в европейской обстановке. Это был настоящий сын пустыни в одеянии варвара, смелый и сильный, властный и жестокий. Теперь он казался еще выше, с резкими чертами лица, со скрытой силой в движениях. Он ходил быстро и беззвучно, словно молодой, сильный зверь, выросший на свободе.

   В комнатах его отца царил полумрак и носился сильный запах мускуса. Раздался шелест шелка и тихий шепот, но, когда Гамид вошел, он застал своего отца одного. Гассейн эль-Алим лежал на подушках и молча курил. Он поднял голову и пристально посмотрел на сына, любовь и гордость всей его жизни. Гамид, приложив руку ко лбу, низко поклонился отцу. Гассейн эль-Алим благословил его и пригласил его сесть. Слуга Гамида принес ему трубку и беззвучно вышел. Некоторое время оба молча курили. Где-то в отдаленных комнатах раздавалась тихая музыка. С полузакрытыми глазами Гамид погрузился в раздумье.

   Гассейн медленно повернулся на подушках:

   - Говорят, что Роберт Эссекс пользуется огромной популярностью среди арабов, - заметил он с холодным раздражением, взглянув на сына.

   - Роберт Эссекс, молодой англичанин, ставший почти арабом? - небрежно произнес Гамид. - Он позер.

   Гамид много слыхал о молодом Эссексе и, как было свойственно его натуре, никогда ни о ком хорошо не отзывался.

   Снаружи раздался резкий звук, прервавший глубокую тишину. Это был голос, возвещавший благоверных о часе захода солнца.

   Гамид быстро поднялся и, протянув руку, помог отцу встать. Они прошли в маленькую комнату, окна которой были обращены к Мекке. Оба опустились на ковер, и громкий, красивый голос Гассейна эль-Алима пропел слова молитвы.

   Когда Гамид простился с отцом и вернулся в свою комнату, он не нашел своего слуги. Гамид не позвал его, а сам переоделся в европейский костюм, снова став европейцем. За углом его ожидал автомобиль, и он велел шоферу ехать в Шепхэрд-отель. Весь день он предвкушал этот час, все время думал о нем.

   Небо пламенело в алых красках заката, на улицах царило оживление, зажигались огни, начинался час развлечений. Наступал вечер, предвестник дивной южной ночи. Поток людей, гортанный говор, шум уличного движения и блеск огней - все пьянило Гамида, возбуждало его. Он сразу заметил, что Каро не было на веранде.

   Гамид поднимался по лестнице, когда она появилась наверху. К ней подошел какой-то господин, приехавший в отель одновременно с Гамидом. Гамид остановился, затем подошел к ним, по дороге раскланиваясь со знакомыми. Взор его был устремлен на Каро и на человека, который, как он знал, был ее мужем. Каро познакомила их, и Джон любезно с ним поздоровался. Как истого англичанина, его мало интересовало знакомство с экзотическими принцами. Конечно, он был очень вежлив, но и очень холоден, давая понять, что у него и Гамида эль-Алима не могло быть никаких общих интересов.

   Когда они стояли вместе, разговаривая о пустяках, внизу прошел маркиз Сфорцо. Невольно Каро произнесла его имя. Он остановился, увидел ее, и его глаза напряженно остановились на ее лице. Гамида эль-Алима от него скрывала толпа, и он не мог его видеть. Сфорцо быстро взбежал по лестнице и склонился над рукой Каро. Когда их руки встретились, он посмотрел ей в глаза, словно стараясь узнать все ее тайные мысли. Подняв голову, он внезапно увидел Гамида эль-Алима.

   Оба молчали, и Каро, почувствовав наступившую напряженность, поспешила познакомить Джона с Сфорцо. Они пожали друг другу руки. Джон был вежлив и очень любезен, по обыкновению. Сфорцо разговаривал с ним, пока Каро говорила с Гамидом, а затем простился, пригласив Каро и Джона пообедать с ним на следующий день.

   - Если я не уеду, маркиз, - ответил Джон.

   Сфорцо обменялся с ним еще несколькими фразами, попрощался и ушел.

   На террасе его остановила хорошенькая женщина:

   - Маркиз, маркиз! Как вы жестоки! Почему вы не хотите узнавать меня? Посидите со мной, я одна; мой бедный муж очень занят. Останьтесь и постарайтесь меня утешить.

   - Мадам Дартуа, я с удовольствием останусь с вами, - сказал Сфорцо.

   Ему очень нравилась маленькая, изящная мадам Дартуа, веселая и остроумная.

   Она засыпала его вопросами и шутливыми замечаниями:

   - Когда вы были в Париже? Вы видели египетский балет? Это чудесно, мой друг. Вы разговаривали с этой прелестной миссис Клэвленд? Вы знакомы с ней? Говорят, принц Алим безумно влюблен в нее. Об этом говорил весь Париж весной. Теперь они встретились здесь. Как романтично! Английские женщины очень смелые. Я не доверяла бы египтянину. Но, может быть, она выйдет за него замуж? Может ли англичанка выйти замуж за магометанина? Он замечательно красив, не правда ли? Как вам нравится мистер Клэвленд? Он очень симпатичный. Она, наверно, разведется с ним. Очень жаль, но иметь мужа, который любит другую женщину, это - трагедия. Я бы сошла с ума!

   - Я не знал, что миссис Клэвленд хочет развестись со своим мужем, - с усилием произнес Сфорцо.

   У него захватило дыхание, и он старался не глядеть на мадам Дартуа, чтобы не выдать своего волнения. Он никогда не думал, что Каро может быть свободной. Он достал портсигар и закурил папиросу.

   Мадам Дартуа продолжала с легким смехом:

   - О, это всем известно. Он увлекся другой женщиной, все знали о его связи. Его жена очень спокойно отнеслась ко всему, с гордостью и большим достоинством оставила его и уехала путешествовать с миссис Тэмпест. Теперь миссис Клэвленд одинока, и принц сможет утешить ее.

   Сфорцо машинально слушал легкую болтовню мадам Дартуа.

   Ни на чем не основанные гнев и раздражение против хорошенькой француженки росли в нем, но вскоре сменились сожалением и болью, когда он вспомнил, как Каро должна была страдать от измены мужа. Может быть, лишь в этот час он понял всю глубину своей страсти к ней.

   Сфорцо сидел неподвижно, рассеянно слушая поток веселых слов, и наклонил голову так, что его длинные ресницы бросали легкую тень на его загорелые щеки. Почувствовав на себе неожиданно чей-то взгляд, он поднял глаза и встретился с глазами Гамида эль-Алима, в которых прочел выражение ненависти и торжества.

  

   Рабун Бей подавил зевоту. Он надеялся, что старик не начнет длительных философских рассуждений, и, чтобы предупредить готовящуюся речь, мягко спросил:

   - Что ваша светлость может сказать относительно моей дочери Фари?

   Рассеянный взгляд Гассейна скользнул по лицу Рабун Бея. Гассейн был смущен слухами о том, что Гамид увлекается белой женщиной. Намек Рабуна заслужил его одобрение. Гамиду пора было жениться. Эта женитьба должна заставить Гамида забыть о его новом увлечении.

   - Как вы думаете, друг мой, нельзя ли ускорить свадьбу вашей дочери с моим дорогим сыном?

   Рабун не пытался скрыть своей радости, он даже начал заикаться от удовольствия.

   Гассейн становился все любезней и заговорил о свадебных преподношениях и приданом. Оба решили, что свадьба будет отпразднована по возможности скорее.

   Выслушав торжественные, напыщенные рассуждения Гассейна, Рабун Бей оставил его.

   Гассейн позвал слугу и велел ему прислать Цахилиноса. Молодой секретарь побаивался старика и повиновался ему беспрекословно. Цахилинос пришел тотчас же. Он молча вглядывался в темное, суровое лицо старика.

   - Что вы можете сказать мне? - спросил Гассейн эль-Алим, внимательно рассматривая грека.

   - Ваша светлость, принц Гамид вчера обедал с белой женщиной на террасе Шепхэрд-отеля. Затем он уехал и вернулся на рассвете.

   - Он вернулся на рассвете от англичанки? - резко прервал Гассейн.

   - Нет, нет! Он провел ночь в кафе "Брижон" с танцовщицей Мерседес.

   Гассейн эль-Алим издал звук, выражавший презрение:

   - Вы думаете, что принц Алим увлечен англичанкой?

   Цахилинос повел плечами:

   - О ваша светлость, в Париже об этом говорили. Теперь она собирается развестись со своим мужем.

   Гассейн сурово посмотрел на него и отрезал:

   - Можете идти.

   Цахилинос поклонился и ушел.

   Луч света, проникавший через ставни, падал на ковер. Гассейн непрерывно глядел на золотую полоску. Гамид и раньше увлекался белыми женщинами, но его увлечения продолжались недолго. Но с этой женщиной он встречался в Париже, а теперь она приехала в Каир.

   Гассейн поднялся, подошел к окну и стал глядеть на улицу сквозь резьбу ставен. С невыразимым презрением он глядел на оживленную улицу с вереницей автомобилей, сетью телеграфных проволок, высокой линией домов. Он ненавидел цивилизацию, все, что было связано с ней и что она дала миру.

   Он вспомнил о своей юности... О тех днях в пустыне, проведенных на свободе в битвах или отдыхе. Он вспомнил чувство, которое он испытывал, сидя на лошади, когда он несся с громким криком по простору.

   Проехал автомобиль. В нем сидел его сын, управляя машиной, и рядом с ним молодая женщина. Автомобиль замедлил ход, и Гассейн успел разглядеть ее лицо, затем машина исчезла в водовороте уличного движения.

   Дикий гнев исказил резкие черты Гассейна. Его сын, такой сильный, красивый и гордый, увлекся этой белой женщиной.

   - Гамид должен жениться на Фари, и чем скорей, тем лучше. Нельзя медлить! - прошептал старик.

   Автомобиль привез их в пустыню, представшую перед ними в знойном золотом сиянии.

   Каро всегда видела пустыню лишь издали. Теперь Гамид показал ей все ее величие. Они были одни в золотом мареве, которое окружало их со всех сторон.

   Гамид прервал молчание:

   - Вот там, на севере, проходят большие караваны, - указал он ей.

   "Большие караваны". В этих словах заключалось все очарование Востока, вся история его тысячелетий.

   - Я хотела бы жить в пустыне, хоть ненадолго, - сказала Каро, - вернее, проехать по ней на верблюде, отдыхать в паланкине.

   Гамид обернулся к ней с интересом. Его опущенные веки скрывали выражение его глаз.

   - Почему же нет? - спросил он весело, закуривая папиросу. - Почему же нет? - повторил он. - Я легко могу устроить все. Вы можете поехать в сопровождении вашей горничной.

   - Вы думаете? - спросила Каро, а затем рассмеялась: - Это было бы так чудесно! Словно сон. Но это невозможно.

   - Почему же? - спросил Гамид.

   Каро пожала плечами:

   - К сожалению, это возможно лишь в книгах, герои которых не возвращаются. Они или остаются там, или гибнут, затерявшись в песках.

   Она оглянулась со смехом:

   - Они теряют даже своих проводников.

   - С вами этого никогда не случится, - спокойно сказал Гамид. - Я все приготовлю и устрою.

   - Такое путешествие было бы сном, - мягко сказала Каро, - чудным сном покоя и одиночества.

   Гамид подошел к ней и остановился так близко от нее, что она почувствовала его горячее дыхание, его сдержанное волнение. В ней проснулось чувство невольного беспокойства, которое всегда испытывает женщина в присутствии мужчины, когда она знает, что он любит ее.

   После паузы он спросил с тайным вызовом в тоне:

   - Почему вы ищете покоя?

   Его слова напомнили ей о Джоне, его любви к Виктории, его радости при мысли о предстоящей свободе. Она больше не видела Джона, но знала, что он должен был уехать, может быть, уже уехал.

   - Почему вы ищете покоя? - повторил Гамид.

   Она не ответила. Наступила пауза.

   Затем он сказал, указывая хлыстом на восток:

   - Слушайте!

   В отдалении совершенно ясно раздавался звук возносящихся к небу вечерних молитв. Ясный свет проходящего дня падал на их лица, заливая багровыми полосами вечернее небо и золотую даль пустыни.

   Гамид посмотрел на нее, и в его глазах отразилось чувство, наполнявшее его душу.

  

   Было уже поздно, когда они вернулись в отель.

   Каро отправилась в свою комнату, но по дороге, ей навстречу, поднялся Джон, сидевший в одном из удобных кресел большого вестибюля. Она подождала, чтобы он подошел к ней, и ей было странно встретиться с ним здесь как с чужим.

   Он приблизился к ней, какой-то смущенный, и в голосе его звучала неловкость, когда он сказал:

   - Послушай, Каро, я хотел сказать тебе... Надеюсь, ты не обидишься и правильно поймешь меня, но дело вот в чем. Ты не должна так часто встречаться с этим египтянином. Ходят слухи, которые я не могу передать тебе, но ты должна верить мне; я думал, что ты сама поймешь...

   - Что? - спросила Каро с легкой улыбкой.

   Джон покраснел:

   - Ты знаешь, что я хочу сказать. Женщине, занимающей известное положение в обществе, не подобает так часто встречаться с египтянином, будь он даже принцем.

   Под маской насмешливого безразличия Каро скрывала резкое раздражение и гнев.

   - Твоя забота обо мне очень трогательна, но совершенно лишняя, - медленно произнесла она.

   Джон сердито усмехнулся:

   - Я мог предвидеть, какой ответ получу от тебя! Я хотел... О, я не знаю... Мне все равно. Я уезжаю завтра. Прощай!

   Несмотря на гнев и раздражение, в сердце Каро слово "прощай" отозвалось болью. Прощаться с ним здесь, в отеле, таким образом, после всего, что было в прошлом!

   - Прощай, - сказала она машинально.

   Джон взял ее руку и смущенно произнес:

   - Каро, я не хотел тебя обидеть, я хотел лишь предупредить тебя...

   Он ушел и исчез в темноте звездной ночи, словно оставив позади себя все прошедшие годы и готовясь начать новую жизнь.

   Каро увидела его стройную фигуру из окна своей комнаты и на короткое мгновение была готова позвать его, согласиться на примирение. Свет фонаря проехавшего мимо автомобиля упал на его лицо, и она знала, что он улыбается.

   Ужасное чувство одиночества охватило ее.

   Сфорцо обедал со своим братом в прохладном зале ресторана, переполненного изысканной публикой. На столике стояли красные цветы и лампочка под красным абажуром. Посетители ресторана поглядывали на них и тихим шепотом передавали друг другу, что высокий, стройный, темноволосый человек за изящным столиком был знаменитый Эссекс.

   Роберт откинулся на спинку стула:

   - Я лишь вчера вернулся из моего путешествия по пустыне, где я нашел новый оазис. Скажи, Джиованни, ты знаешь принца Гамида эль-Алима?

   - Да.

   - Говорят, он ухаживает за прекрасной миссис Клэвленд, которая разводится со своим мужем.

   Сфорцо прервал его движением руки.

   - Ты хорошо обо всем осведомлен, - холодно заметил он.

   Роберт рассмеялся веселым, мальчишеским смехом:

   - Я хорошо осведомлен обо всем, что творится здесь.

   Бросив внимательный взгляд в залу ресторана, он быстро спросил:

   - Кто эта красивая женщина, которая вошла одна?

   Сфорцо знал, не оборачиваясь, что это была Каро. Он оглянулся машинально. Конечно, это вошла она.

   - Боже мой, какая красавица! - продолжал Роберт. - Такая молодая и прелестная, как весна, как распустившийся цветок. Ты знаком с ней, Джиованни?

   - Это миссис Клэвленд, - спокойно ответил Сфорцо.

   У Роберта вырвалось восклицание удивления:

   - Миссис Клэвленд, за которой ухаживает Гамид эль-Алим?

   - Да, - медленно подтвердил Сфорцо.

   Его сердце так сильно билось, что у него захватило дыхание.

   - Говорят, что он безумно влюблен в нее. Они каждый день уезжают верхом в пустыню. Я думаю, что он хотел бы жениться на ней, но это невозможно, - продолжал младший брат, не замечая волнения старшего.

   Сфорцо принудил себя к спокойствию.

   - Почему? - спросил он.

   Роберт посмотрел на него и рассмеялся:

   - Мне кажется невозможным, чтобы такая женщина, чуткая и утонченная, могла выйти замуж за араба. Ты, кажется, знаком с ней, Джиованни?

   - Да, - повторил Джиованни. - Познакомить тебя с ней?

   Они подошли к столику Каро, которая посмотрела на них, улыбаясь.

   "Она хорошо относится к старине Джиованни", - решил Роберт, и его предубеждение, испытываемое им по отношению к ней, сразу исчезло.

   Сфорцо представил Роберта, и они решили выпить кофе вместе.

   - Я очень рад видеть вас, миссис Клэвленд, - сказал Роберт любезно. - Джиованни и я начали скучать в обществе друг друга.

   - Мы так часто встречаемся, - заметил Сфорцо серьезно.

   Он чувствовал огромную радость при виде ее, радость, смешанную с острым страданием. Он никогда не думал о том, что Каро может стать свободной, а теперь известие о ее разводе не радовало его. Если Роберт сказал правду и она действительно была увлечена Гамидом эль-Алимом?

   Под маской холодного равнодушия он испытывал такое чувство, словно палящее пламя коснулось его сердца. Оно вызывало в нем бешенство, несвойственное его натуре. При мысли о Гамиде в нем с такой силой проснулась жажда убийства, что у него пересохло в горле и сжимались руки. Огромным усилием воли он овладел собой.

   Каро рассказывала о пустыне. Звук ее голоса успокаивал его, как тихое журчание серебристого ручейка. Он посмотрел на нее, любуясь ее тонкими руками. У нее были такие красивые, белые руки, такая нежная, стройная шея. Сфорцо подумал, что не видел еще ни одной женщины с такой ослепительно белой кожей, выглядевшей еще белее от черных кружев платья.

   Когда он смотрел на ее нежную шею, он невольно вспомнил слова из какой-то японской поэмы: "Солнечный луч, упавший на лепестки цветка, - это словно поцелуй возлюбленного, коснувшийся уст любимой женщины".

   Шея Каро была белая и нежная, как цветок. Чьи поцелуи касались ее? Ее мужа? Этого легкомысленного, самодовольного мальчишки? Или... Он не мог дальше думать об этом. Образ ненавистного лица Гамида встал перед ним, лишая его спокойствия и самообладания.

   Вскоре он и Роберт проводили ее к лифту и остановились внизу в вестибюле. Каро посмотрела сквозь стеклянные двери, ведущие наружу.

   - Какая дивная ночь, - сказала она, и неясная нотка тоски прозвучала в ее голосе.

   Роберт быстро предложил:

   - Не хотите ли отправиться с нами на прогулку? Пешком или вы предпочитаете проехаться в автомобиле?

   Каро согласилась и послала слугу к Сариа, чтобы она принесла ей манто.

   Сариа явилась, неся манто из светло-синего шелка, опушенного темным мехом.

   После знойного дня наступил дивный, прохладный вечер.

   Даже Сфорцо забыл свои мучительные мысли и поддался очарованию и тишине южной ночи. Каро шла между Робертом и Сфорцо. Он никогда не думал, что любовь может так заполнить жизнь, заставить забыть обо всем остальном, кроме любимой женщины. Целыми днями он мечтал о встрече с ней. Теперь она была здесь, около него, и ее близость, ее присутствие казались ему сном.

   Роберт рассказывал о пустыне, а Каро внимательно слушала его. Он рассказывал о знойных золотых днях, проведенных среди желтых безбрежных песков, о серебристом сиянии лунных ночей, о медленном шаге караванов, идущих по пустыне.

   Внезапно тон его изменился, какая-то нотка презрения прозвучала в нем, когда он упомянул о Гамиде эль-Алиме.

   - Да, я слышал о нем. Он прекрасно ездит верхом, не правда ли?

   После небольшой паузы он добавил:

   - Вы не были в его вилле? У него чудесная вилла, парусная барка на Ниле, обставленная со всевозможной роскошью. Его отец, старый шейх Гассейн эль-Алим, предпочитает жизнь в пустыне, ненавидит все чужеземное и живет как истый мусульманин.

   - Какой образ жизни ведете вы, мистер Эссекс?

   Роберт рассмеялся:

   - Образ жизни варвара. Я очень романтичен, миссис Клэвленд. Я - настоящий кочевник, любящий простор, вольное звездное небо и очарование пустыни.

   Они шли по узкой, извилистой улице, освещенной слабым мерцанием фонарей, лишь изредка встречая прохожих.

   Каро испытывала странное чувство, словно шла во сне. Ее сердце сильно билось. Молчание Сфорцо удивляло ее, какое-то необъяснимое разочарование закрадывалось в ее душу. Издали доносился шум большого города, кипевшего ночной жизнью.

   У дверей отеля оба брата простились с ней, поцеловав ей руку.

   Когда Каро обернулась к Сфорцо, чтобы проститься с ним, она остановилась на мгновение, как будто желая сказать ему что-то, но слова остались невысказанными. Сфорцо поднес ее руку к губам. Затем он отвернулся, и оба брата удали