Сальгари Эмилио - Страна чудес

лжна была перейти через австралийский материк. Это выдающееся путешествие было совершено А. Дж. Вудон и Жюлем Артуром и их спутниками; они взяли с собой двенадцать тысяч баранов, три тысячи быков и триста лошадей. Они потратили на это путешествие два года и потеряли при этом несколько человек и несколько сотен животных. - Примеч. автора.

  

   - Это самый богатый скваттер Австралии, я его знаю, сеньор, и если вы его увидите, так поклонитесь ему от доктора Альваро Кристобаля и скажите ему, что встретили меня у реки Стивенсон.

   - Так как вы его знаете, сэр, то потрудитесь принять от него пару баранов, он будет очень рад вам их предложить

   - Благодарю вас, друг мой.

   - А теперь желаете вы выслушать от меня совет? Если вы направляетесь к северу, то поторопитесь, а то вы не найдете там ни одного источника. Прощайте, джентльмены, желаю вам счастливого пути.

   Сказав это, он пригнал к драю бичом двух крупных баранов, потом снова въехал в лес и ускакал.

   - Щедрый малый, нечего сказать! - воскликнул Диего. - Черт возьми, он дарит баранов, словно это простые сухари.

   - У его хозяина их слишком много, Диего. Он владеет на юге и на востоке страны чудес, то есть Австралии, семнадцатью большими скотоводческими фермами, причем каждая из них приносит ему не менее пятисот тысяч франков годового дохода. Это - самый богатый из австралийских скотопромышленников.

   - Но зачем же пастухи заходят так далеко? - спросил Кардосо.

   - Они ищут новые пастбища. А теперь вернемся-ка в драй и предоставим пастухам и их стадам продолжать путь, если только вы не желаете присутствовать при их проходе.

   - Я предпочитаю идти спать, - сказал старый моряк. - Воспользуемся временем, пока оно у нас есть.

   Они возвратились в драй, и несколько минут спустя все трое уже храпели, тогда как в лесу и над рекой продолжало раздаваться блеяние баранов и мычание быков и слышался лай пастушьих собак.

  

   Лишь только показалась заря, наш маленький караван снялся с лагеря и перешел через Стивенсон, который был в этом месте не шире ста метров и очень беден водой.

   От пастухов и их стада виднелись лишь одни следы, они, должно быть, были уже довольно далеко или же расположились лагерем в лесу, предпочитая во время сильного летнего зноя путешествовать лишь ночью. Взобравшись на противоположный берег, представлявший собой не слишком крутой подъем, драй начал двигаться под такими высокими деревьями, что вид их вызвал крик изумления у обоих матросов.

   То был лес eucalyptus gigantea , или гигантских эвкалиптов, веи-дит , или голубых эвкалиптов. Эти деревья имеют крепкую, никогда не гниющую древесину. Они превосходят высотой все растущие на земной поверхности деревья. Диаметр их не достигает таких гигантских размеров, как диаметр знаменитых sequoia Wellingtopia , растущих на горах Калифорнии, но высота их превосходит высоту деревьев американского материка.

   Обыкновенно эти эвкалипты, принадлежащие к семейству миртовых, достигают трехсот пятидесяти футов высоты, но находили и гораздо более высокие экземпляры.

   Нембертон Уилкоу видел в устье реки Варрен эвкалипт высотой в четыреста футов, или почти что в сто тридцать пять метров; он был так толст, что в его дупле могли поместиться трое людей и три лошади!.. В устье Данденонга доктор Бейль нашел эвкалипт в четыреста двадцать футов (сто сорок пять метров) высоты; он был опрокинут на землю, но быть может, свалился сам собой от старости; принадлежал он к роду eucalyptus amygdalina . А Ж. Клейн встретил экземпляр с длиной ствола от земли до первой ветви сто девяносто пять футов, диаметром ствола на высоте первой ветви четыре фута; длиной ствола от первой ветви до вершины девяносто футов и окружностью ствола у подножия сорок футов.

   Но eucalyptus amugdalina , найденный в цепи гор, находящейся позади Бервика близ потоков Ярро и Латроба, превосходит всех этих гигантов. Это дерево является, без сомнения, самым высоким на всем земном шаре, окружность его ствола равна восьмидесяти двум футам, а высота - шестистам футам, или ста шестидесяти шести метрам. Дерево это превосходит высотой все самые высокие здания, построенные человеком, даже и саму пирамиду Хеопса, достигающую всего лишь четырехсот восьмидесяти футов высоты.

   Вообразите же, каково должно быть изумление путешественника, вступающего под своды этих гигантов, вершины которых как бы уходят в небеса! Представьте себе, как велико его удивление, когда вместо желанной тени и прохлады он находит под ними только сушь и зной, точно идет по открытой степи. Это странное явление вообще происходит вследствие особенного расположения листьев, не представляющих никакой преграды для жгучих лучей дневного светила.

   Хотя Кардосо и Диего были уже в некоторой степени подготовлены ко всем невероятным сюрпризам, какие встречаются на австралийском материке, столь странном и непохожем на все другие страны, но они раскрыли рты от изумления при виде этого леса колоссов, из которых самые низкие имели не менее двухсот пятидесяти футов высоты.

   - Да, это прелюбопытная страна! - воскликнул старый моряк, закрывая рукой глаза. - Ну, видано ли, чтобы где-нибудь был такой лес?! Можно сказать, что это целый лес колоколен, да еще каких колоколен!.. Колокольни Вознесения могут под ними спрятаться, чтобы не покраснеть!..

   - Даже самые высокие деревья нашего отечества можно назвать карликами по сравнению с этими колоссами, - сказал Кардосо. - Наши деревья нельзя назвать даже их детьми!..

   - Как бы мне хотелось влезть на одно из этих деревьев! Каким видом можно бы оттуда полюбоваться! - продолжал Диего.

   - Это трудновато для белого, чтобы не сказать невозможно, - заметил доктор.

   - Для белого! Я думаю, что это также невозможно и для австралийца.

   - Ты ошибаешься, Диего, австралийцы необычайно искусно лазают по деревьям - лучше всякой обезьяны.

   -Черт возьми! Я никогда не поверю, чтобы австралиец мог влезть на этих гигантов, для этого необходимо иметь руки, подобные щупальцам летучей полосатки или осьминога.

   - Им для этого достаточно иметь под рукой свой каменный топор.

   - Быть может, они превращают его в лестницу? - насмешливо спросил старый моряк.

   - Нет, Фома неверующий, они не превращают его в лестницу, но он служит им лучше всякой лестницы. Дело в том, что они приучаются с самого детства владеть одинаково хорошо и быстро обеими руками (матери их нарочно с самого детства привязывают к телу то одну руку, то другую, и они приучаются владеть левой, как правой), поэтому им легко удается следующий маневр: они делают своим топором глубокую зарубку в коре дерева и всовывают туда ногу, затем немного выше делают вторую зарубку и вкладывают туда правую руку, затем третью еще выше и всовывают туда левую руку и таким образом поднимаются все выше и выше, увеличивая с невероятной быстротой число зарубок. Без сомнения, они должны при этом обладать громадной ловкостью, подвижностью и смелостью и ни в коем случае не страдать головокружением.

   - Значит, они похожи на обезьян?

   - Они, быть может, даже проворнее и легче обезьян, Диего, - сказал доктор.

   - Ого! - воскликнул Кардосо, внимательно осматривавший в это время одно из громадных деревьев. - Посмотри-ка вон туда наверх, Диего, вот так птаха!

   - Ты, верно, видишь кондора?

   - Какого там кондора! Ведь мы не в Америке, старина; вон, смотри на ту ветку.

   Диего посмотрел в указанном ему направлении и увидел большую птицу, величиной с двух индеек, с довольно широкими крыльями и с чрезвычайно длинным хвостом, состоящим всего только из двух перьев.

   - Мне кажется, что это индюшка! - воскликнул Диего, у которого уже текли слюнки при виде такой вкусной птицы. - Но я не вижу ее головы, дружище, разве у нее нет головы?

   - Если ты ее не видишь, так это потому, что она ничтожно мала в сравнении с ее туловищем или, скорее, с массой перьев, так что ее трудно даже рассмотреть, - сказал доктор.

   - Значит, это индюшка?

   - Нет, Диего, ты очень ошибаешься, эта птаха, как ее назвал Кардосо, есть не что иное, как великолепный аргус.

   - А стоит он выстрела, сеньор доктор?

   - Да, обжора ты этакий, - сказал Альваро смеясь. - Мясо его превосходно.

   - Кардосо, это твое дело, да смотри, не промахнись! Молодой матрос прицелился из своего "снайдера" и выстрелил.

   Аргус, пораженный меткой пулей охотника, быстро расправил большие крылья и попытался было перелететь на соседнюю ветвь, но силы изменили ему, и, кружась вокруг собственной оси, он упал к ногам Ниро Варанга, который быстро схватил его.

   Эта великолепная птица, по величине несколько крупнее индейки, была покрыта как бы прекрасной мантией, состоявшей из длинных черных перьев с беловатыми и красноватыми полосками и с такими же глазками, какие существуют на хвосте павлина, но глазки эти светлее и не имеют прекрасного голубого и золотистого отблеска павлиньих перьев. Вдоль спины у нее шло возвышение из красноватых с черными точками перьев, а хвост оканчивался двумя перьями, длиной почти в пятьдесят сантиметров; перья эти были черного цвета и слегка изогнуты. Птица казалась огромной, хотя голова ее была очень мала, но старый моряк вскоре убедился, что и сама она весила очень мало и была в сущности очень не велика.

   - В этой птице только и есть, что перья, - сказал он с досадой. - Я думал, что она гораздо больше.

   - Но она великолепна! - воскликнул рассматривавший птицу с живейшим любопытством Кардосо.

   - А вон тот уродлив, как обезьяна! - вскричал Диего, внезапно обернувшись в другую сторону и поспешно взводя курок.

   - Кто уродлив? - спросили в один голос доктор и Кардосо.

   В это время под сводами гигантских деревьев раздался какой-то чрезвычайно странный, продолжительный крик.

   - Кооо-мооо-хооо-э-э-э!..

   - Тысяча молний! - воскликнул Диего. - Этот дурень похож на людоеда и поет хуже охрипшего попугая!

   Близ огромного эвкалипта, поднимавшего свою верхушку на высоту ста пятидесяти метров, внезапно появился темнокожий дикарь.

   Он был так уродлив, что, глядя на него, невольно становилось страшно: рост его был средний, цвет кожи бронзовый, но все тело было покрыто чрезвычайно странными белыми, голубыми и желтыми рисунками, волосы его были черны, но они не стояли шапкой, как у негров, хотя слегка и курчавились. Голова его сильно напоминала голову шимпанзе, она была продолговата, имела сжатый лоб, приплюснутый нос и большой рот, показывавший ослепительно белые зубы. Тело его было страшно худо, но живот выдавался вперед, а ноги тонки и у них совершенно недоставало икр.

   Словом, это был настоящий образчик выродившейся расы, живущей в сердце австралийского материка.

   Одежда его состояла из пояса, сделанного из кожи поссума, за которым был заткнут каменный топор, бумеранг и коротенькое метательное копье. Сверх того на нем было надето нечто вроде сумки, в которой он, быть может, держал краски, служащие для татуировки, и жир для смазывания тела, и накинут был плащ, сделанный из кожи кенгуру.

   Позади него матросы, к величайшему изумлению, увидели огромную птицу, похожую на небольшого страуса, в полтора метра высоты, с темными, но зато более тонкими, нежели у африканских страусов, перьями, с костистым наростом на голове, с большими сильными лапами, с короткими кожистыми крыльями, на которых было лишь очень небольшое количество перьев, и с опущенным книзу хвостом. Он нес на спине что-то похожее на ящик из коры камедиеносного дерева, заключавший в себе неизвестно какую чертовщину.

   - Тысяча молний! - воскликнул Диего. - Как безобразен этот дикарь! Горилла в сравнении с ним настоящая красавица. Эй, Коко, что это за четверорукое, от которого так сильно пахнет дичью, что этот запах слышно за целую милю?

   - Это вьередан, - ответил Ниро Варанга, не скрывая некоторого беспокойства.

   - Что такое вьередан?

   - Это колдун, то есть какой-нибудь шарлатан, и вместе с тем знахарь, - ответил доктор.

   - Пусть он держится подальше от нас. Я вовсе не хочу, чтобы он нас сглазил, - поспешно сказал Диего.

   - Ой, ой, старина! - воскликнул Кардосо. - Да ты, кажется, суеверен?

   - Как всякий моряк! Но что это за птицу ведет за собой этот колдун?

   - Это эму, или австралийский страус, - ответил доктор.

   - Быть может, он несет на себе хирургические инструменты своего хозяина?

   - Я думаю, напротив, что эта шкатулка содержит в себе разные принадлежности колдовства, - сказал доктор, смеясь и глядя на Диего. - Там, вероятно, находятся краски для татуировки, камедь для прикрепления каменных наконечников и тому подобные вещи. А что, если бы мы пригласили его позавтракать с нами и приготовить нам нашего кенгуру? Говорят, что австралийцы умеют очень хорошо готовить кушанья из этих животных.

   - Эй ты, обезьяна, ступай сюда, - закричал Диего, - но ты можешь оставить свою чертовщину подальше от драя.

   Колдун, вероятно, не понял его, и поэтому не двинулся с места, но после приглашения, переданного ему Ниро Варанга, он начал медленно приближаться, таща за собой своего эму, и наконец подошел потереть свой нос о нос доктора. Последний ответил такой же любезностью, хотя от дикаря несло очень резким запахом пота и дичины.

   Узнав, что его приглашают позавтракать, он раздвинул рот до ушей и разразился каким-то конвульсивным хохотом, хлопая при этом себя по животу обеими руками. Бедняга, должно быть, был очень доволен, что ему представляется случай набить свою утробу, так как, судя по его страшной худобе, можно было угадать, что ему часто и подолгу приходится поститься, - это очень часто случается с австралийцами, начинающими бороться с голодом чуть ли ни со дня рождения-

   Ниро Варанга сбросил с драя кенгуру и растолковал своему соотечественнику, что его хозяева просят приготовить кушанье из кенгуру на австралийский манер. Колдун уже заранее расправлял челюсти; он толкнул своего страуса ногой, отпустив его пастись на свободе, и затем начал помогать проводнику, с усердием показывая, что он очень голоден.

   - Внимание, Кардосо, - сказал старый матрос, - посмотрим, как эти дикари готовят свое национальное кушанье. Но не следует ли опасаться, сеньор доктор, что они пережарят или каким-либо иным образом сделают его несъедобным?

   - Не бойся, старина, - ответил Альваро, - уверяю тебя, что ты оближешь себе пальчики.

   - Хм! А я все-таки сомневаюсь, чтобы они сумели его приготовить. Буду присматривать за ними и, если увижу, что оно может подгореть, тотчас же отправлю пинком ко всем чертям этого колдуна. Ну, Коко, скорей за работу: у меня просто волчий аппетит!

   Впрочем, не было никакой надобности поощрять усердие двух поваров, они и сами, казалось, с нетерпением ожидали того момента, когда можно будет запустить зубы в приготовляемое ими сочное мясо. Колдун и Ниро Варанга в несколько минут вырыли яму в полметра глубиной, причем они использовали для рытья две палки, заостренные на одном конце и закаленные для крепости на огне, затем вымостили дно ямы камнями, собранными на дне высохшего ручья, стараясь при этом выбирать лишь плоские камни, покрыли яму сухими ветвями и тотчас же зажгли их.

   Приготовив таким образом печь, они, не сдирая с кенгуру кожи, разрезали ей живот, вынули внутренности и отдали их страусу, а в кенгуру положили ее детенышей, прибавили каких-то листьев, ароматических трав и кусочки жира, издававшие очень аппетитный запах, затем зашили разрез растительной ниткой.

   - До сих пор все идет хорошо, - сказал старый матрос, внимательно наблюдавший за всеми операциями поваров. - Только вот этот жир?.. Хм! Не человечий ли это жир, сеньор доктор?

   - Нет, подозрительный человек, - ответил Альваро, - это жир кенгуру, смешанный с ароматическими соками трав.

   Между тем дикари начали скоблить кенгуру острыми камнями, чтобы счистить мягкую шерсть. Окончив эту операцию, они бросили ее в яму, предварительно вытащив оттуда головешки, и затем засыпали горячей золой и углями.

   Спустя полчаса они вытащили ее оттуда и положили на большой кусок коры камедиеносного дерева. Испеченное целиком животное издавало такой аппетитный аромат, что у моряков, глядя на него, просто слюнки текли.

   Ниро Варанга распорол кенгуру живот несколькими ударами ножа, всунул туда палочку, чтобы отверстие не закрывалось, и, дав Диего в руки корень варрамса и сухарей, проговорил:

   - Макайте туда, соку много, и он превосходен.

   Диего прежде всего сунул свой нос в отверстие испеченного гиганта и заглянул в него; исходивший оттуда аромат сулил им превосходнейший завтрак.

   Наконец он попробовал обмакнуть один из сухарей в собравшийся внутри кенгуру сок и после минутной нерешительности откусил половину сухаря.

   - Да этот сок просто превосходен! - вскричал он. - За стол, господа дикари и люди цивилизованные, или я съем все!

   Все пятеро уселись вокруг и начали работать зубами, съедая множество сухарей и корней варрамса. Когда весь сок был съеден, Ниро Варанга разрезал кенгуру и подал мозг, считающийся лучшим куском, доктору, а затем дал по маленькому кенгуру обоим матросам.

   Диего, находивший жаркое превосходным, ел за четверых, но тем не менее не мог превзойти колдуна, евшего за восьмерых и притом с невиданной жадностью. Его пасть беспрестанно открывалась и поглощала громадные куски, тогда как его зубы, крепкие как сталь и острые как зубы тигра, грызли словно конфеты самые крупные кости.

   Вероятно, бедняге никогда не приходилось съедать столько мяса. Казалось, он хотел набить себя им в счет будущего.

   Его товарищи наелись более обыкновенного и уже давным-давно перестали есть, а он все еще продолжал работать зубами и прекратил это занятие лишь тогда, когда кожа его живота была так растянута, что, казалось, готова была лопнуть.

   Тогда он с наслаждением растянулся на траве, закрыл глаза и преспокойно заснул, а вскоре и захрапел, словно немецкий волчок.

   - Черт возьми! - воскликнул старый моряк. - Вот так едок! Я думаю, что он не будет теперь есть в продолжение по крайней мере недели...

   - Ты ошибаешься, Диего, - сказал доктор, - он снова примется за еду, лишь только проснется.

   - Как, он станет есть ещё сегодня же?

   - Да, и будет есть до тех пор, пока не доест всего кенгуру.

   - Да что же за желудки у этих дикарей?

   - Они всегда голодны, старина; они и родятся и умирают голодными.

   - Что же это у них, болезнь, что ли, такая?

   - Нет, не болезнь, но им приходится подолгу голодать: дичь в Австралии становится все более и более редкой, и вследствие этого несчастные дикари, не умеющие возделывать землю и не имеющие никаких фруктовых деревьев, сидят по целым неделям без пищи. Прибавь к этому, что они чрезвычайно непредусмотрительны. Если им удастся убить кенгуру или какую-либо другую дичь, они торопятся ее поскорее съесть, не думая о завтрашнем дне, едят до отвала, затем засыпают, чтобы легче переварить излишек пищи, просыпаются, снова начинают есть, затем опять ложатся спать, и так продолжается до тех пор, пока от дичи не останется ни кусочка.

   Убьют они двух, четырех, десяток животных, они и не подумают накоптить или посолить их мясо и спрятать на черный день; они созывают тогда своих друзей и родных и торопятся поскорее все съесть, как можно плотнее набивая свой желудок.

   - Вот обжоры-то!.. Но послушай, Коко, куда это направляется наш колдун?

   - Он идет праздновать свадьбу, - ответил Ниро Варанга.

   - Куда? - спросили доктор и Кардосо.

   - К одному из племен, живущих у подножия Баготских гор.

   - Мы пойдем вместе с ним, - сказал доктор. - Это нам по дороге, да к тому же мне нужно расспросить этих дикарей; кто знает, быть может, они дадут дать мне какие-нибудь сведения о нашем соотечественнике.

   - Ну, так значит, мы едем? - спросил Кардосо.

   - Да, мой друг. Втащите-ка колдуна в драй, возьмите с собой остатки жаркого, привяжите страуса к драю, - и в путь.

   Диего и Кардосо взяли дикаря и впихнули его в драй, причем тот даже и не проснулся, поймали эму, пожиравшего в то время внутренности кенгуру, и, снова сев на лошадей, отправились в путь, взяв направление на северо-запад.

  

   Выехав из гигантского леса, сворачивавшего на северо-восток, драй поехал по совершенно бесплодной долине, сплошь покрытой песком, по которому были разбросаны громадные камни. Камни эти, казалось, только для того и были здесь наложены, чтобы сделать как можно труднее доступ ко внутренним землям материка для народов, живущих на его побережье.

   Вся растительность этой долины состояла лишь из немногих травянистых растений (эти растения представляют собой вид громадных пучков травы, растущих на тонких древесных стволах), и из редких кустов nardi , приносящих мучнистые зерна, которые австралийцы собирают и употребляют в пищу.

   С севера, то есть из глубины материка, дул жгучий, словно выходивший из натопленной печи ветер, а солнце немилосердно жгло эту дикую пустыню, где не было ни капли тени. Термометр, еще за несколько часов до того показывавший сорок градусов, быстро поднялся до шестидесяти двух градусов и стремился подняться еще выше.

   - Эти места служат преддверием ужасной пустыни, занимающей большую часть пространства внутри этого таинственного материка, иссушаемого более сухими и жаркими ветрами, нежели шамсин Аравии и самум Сахары, и ветры эти повышают температуру Центральной Австралии до семидесяти пяти градусов.

   Так говорил доктор, но тем не менее не падал духом, а напротив, с видом настоящего философа выдерживал зной солнечных лучей.

   И люди, и животные, видимо, страдали и страстно желали бы встретить тень или ключ студеной воды. Пот лил с них крупными каплями, капал с волос европейцев. Только Ниро Варанга и колдун, казалось, не испытывали никакого неудобства от томительной жгучести атмосферы. Они дымились, словно серные источники, их бронзовая кожа становилась блестящей, и пот смывал странные узоры, покрывавшие их тело, но они не обращали никакого внимания на жару. Они даже не позаботились накрыть себе головы листьями или укрыться под холстом, покрывавшим драй, как это сделали доктор и оба моряка, чтобы избежать солнечного удара.

   - Так жарко, что можно свариться живьем минут за двадцать, - сказал Кардосо. - Нужно быть австралийскими дикарями или саламандрами, чтобы жить в этой громадной печи.

   - Это еще пустяки, - сказал доктор, - а вот когда мы доберемся до большой пустыни, то вы почувствуете, как кусается солнце.

   - И мы не найдем там ни капли тени?

   - Нет, там нет ни тени, ни воды!

   - Значит, там нет рек?

   - Реки-то есть, да они будут совсем без воды.

   - Как же мы будем поить там наших животных?

   - Мы наполним водой все имеющиеся у нас сосуды и будем стараться добраться до какого-нибудь оазиса: они там попадаются. В оазисах мы найдем не только воду, но и много дичи.

   - Надеетесь вы сохранить животных?

   - Все зависит от погоды, Кардосо, так как подчас даже и оазисы становятся бесплодными. К счастью, внутри материка существует несколько озер, быть может, мы найдем там немножко воды.

   - Что это?! - воскликнул в эту минуту Диего. - Я вижу там дым.

   - Где? - спросили доктор и Кардосо.

   - Вон на той горе.

   Доктор и Кардосо посмотрели в ту сторону, куда им указывал Диего, и на самом деле увидели огромную тучу дыма на вершине уединенно стоящей горы, поднимавшейся на севере.

   - Это, верно, вулкан, - сказал доктор. - Неужели на Гриспе открылся вулкан?

   - Этот пик называется Грисп? - спросил Кардосо.

   - Да, а вон тот, что ты видишь дальше на севере, позади той цепи холмов, это Хаммерсли.

   - Но я не вижу, чтобы из этого вулкана текла лава, - заметил старый моряк, смотревший в бинокль.

   - Разве ты не знаешь, что в Австралии даже вулканы отличаются от вулканов других стран? Наши вулканы выбрасывают лаву, а эти лишь дым и воду.

   - Странная страна! Можно сказать, что это совсем другой мир. - Виами! - воскликнул колдун, показывая на вулкан и делая при этом боязливое движение. - Виами!

   - Что ты хочешь этим сказать, отвратительная, жадная обезьяна? - спросил Диего.

   - Он хочет сказать, что это яд, - ответил доктор. - Дикари воображают, что в вулканах живут злые духи, называемые ими тулугалами, и что они зажигают там большие огни, чтобы разогреть на них воду и накалить камни, а затем выбрасывают их оттуда, чтобы сжечь землю.

   - Объяснение недурное для дикарей, оно делает честь их фантазии.

   - И это объяснение от начала до конца похоже на то, какое дают другие народы, живущие очень далеко отсюда. Многие племена Южной Америки, в особенности индейцы гуанино, говорят, что в вулканах живут злые духи; некоторые племена, живущие в верховьях Нила в Африке, имеют такое же верование.

   Жители сибирского полуострова Камчатки уверяют, что горные духи выбрасывают из трубы головешки, так как они уверены, что вулканы есть не что иное, как их лаборатории; полинезийцы Гавайских островов думают, что вулканические извержения выражают гнев их богов, и, чтобы умилостивить их, бросают в кратер маленьких ягнят, тогда как негры, живущие в верховьях Нила, бросают туда телок, а индейцы в Никарагуа бросали в кратеры человеческие жертвы.

   - Вот так жаркое! - воскликнул Диего.

   - Новозеландские маори, напротив, говорят, что вулканы были выдвинуты из земли их богами, чтобы согреть одного героя, который чуть было не умер от холода.

   - Ну, этот маорийский герой наверняка отлично согрелся, - смеясь, сказал Кардосо.

   Разговаривая таким образом, маленький караван медленно двигался к северу, но постоянно немного сворачивая к западу и таким образом приближаясь к 135 меридиану. К вечеру они перешли через приток Стивенсона, Блед, в котором они нашли немножко грязной воды, и затем остановились на том берегу под группой австралийских дубов.

   Диего, Кардосо и доктор, остававшиеся в продолжение всего дня в драе, ища тени под его белой крышей, взяли ружья и пошли вдоль по берегу ручья, чтобы немножко поразмять ноги и попытаться убить какую-нибудь дичь.

   Берега Бледа были покрыты тощими, начинавшими высыхать кустами, тут было также несколько эвкалиптов и небольшое количество папоротников, но крупная дичь, казалось, отсутствовала начисто. Тем не менее птиц было довольно много. На большой высоте виднелось несколько смелых орлов, величиной с индюшку, с сильными черными крыльями, со спиной, покрытой красноватыми и черными перьями, и с сильными когтями; встречались и большие соколы величиной с орла, с белой грудью и с темно-серой спиной, а между ветвями дуба перелетали какатоэс с малиновым оперением и антарктические голуби, некрасивые черные птицы с худой, длинной шеей, с чем-то вроде капюшона на голове и с острым клювом.

   Кардосо, шедший на несколько шагов впереди своих товарищей, старался убить одного из орлов, когда вдруг сделал полуоборот на пятках и прицелился в один из кустов травы, росших у самого ручья на мокром песке.

   - Там, верно, кенгуру? - спросил старый моряк, видевший его быстрое движение.

   Но Кардосо, вместо того чтобы ответить, выстрелил и затем бросился к кусту и быстро начал его обшаривать, но тотчас же вскочил, испустив крик, явно выражавший сильную боль.

   - Гром и молния! - воскликнул Диего, побледнев и бросаясь вперед. - Что с тобой случилось, друг мой? Тысяча громов, да говори же!.. Ты меня уморишь со страху!..

   - Это пустяки, старина, - сказал Кардосо, заставляя себя улыбнуться. - Какой-то зверек впустил мне в правую руку... как будто бы коготь, что ли, не знаю.

   - Может быть, ядовитое животное?

   - Посмотрим, что там такое, - сказал доктор, подбегая к Кардосо. Тот показал ему свою правую руку - ладонь ее была глубоко оцарапана, как казалось, сильным ударом когтя, и из раны текла кровь.

   - Это пустяк, - сказал Альваро, внимательно осмотрев руку. - Рана болезненна, но она заживет через два или три дня.

   - Тем не менее я чувствую сильную боль, доктор, - проговорил Кардосо. - Можно подумать, что оцарапавший меня коготь заключал в себе какую-нибудь ядовитую жидкость. Посмотрите-ка, рука моя пухнет и чернеет.

   - Я это вижу, но воспаление скоро пройдет, я знаю, какое животное тебя ранило.

   - Что это, змея, что ли? - спросил Диего, все еще дрожавший при мысли, что Кардосо, которого он любил как родного сына, мог подвергнуться какой-нибудь серьезной опасности.

   - Нет, это ornitorinco , или утконос.

   - Ор~ орни." тысяча кораблей! Что за имена понавыдумывали, чтобы привести в отчаяние порядочных людей. Скажите же, наконец, что это за животное такое?

   -Самое странное, самое необыкновенное животное, какое только существует на свете.

   - Это меня не удивляет, сеньор доктор, недаром мы в Австралии, в стране таинственности и чудес.

   - Ты его убил, что ли, Кардосо, животное-то это?

   - Я его задушил.

   Диего бросился к кусту травы и в течение нескольких секунд обшаривал его по всем направлениям. Наконец он вытащил оттуда животное и с величайшим любопытством принялся его рассматривать.

   Доктор сказал правду: никогда еще наши моряки не видали такого странного животного, хотя они и много уже путешествовали на своем веку и побывали почти на всех материках.

   Оно было немного крупнее кролика; его плоская голова оканчивалась клювом, похожим на клюв утки и лишенным зубов, но на конце его находились ноздри; у животного были черные круглые глазки, его продолговатое тело было покрыто жесткой, толстой и густой шерстью и мягкой кожей светло-коричневого цвета, коротенькие лапки оканчивались перепонками, соединявшими пальцы, как это бывает у водяных птиц, а задние были снабжены довольно острыми, режущими, как стальной клинок, шпорами. Шпоры эти заключали в себе ядовитую жидкость, выходившую из двух маленьких каналов, сообщающихся с находящимся внутри пузырьком.

   Это странное существо, напоминающее и водяную птицу, и животное, имеющее строение млекопитающего и несущее яйца, легко бы можно было принять за выдру, но оно составляет особый отряд животных. Оно очень живого характера, предпочитает жить в болотах, так как необычайно искусно плавает, но встречается также на берегах рек и ручьев, где оно вырывает себе гнездо, напоминающее формой круглую келейку, которую потом устилает стеблями травы и мхом.

   Оно убегает от человека, но если на него нападают, то старается поранить своими шпорами, впрыскивая при этом в царапину ядовитую жидкость, которая хотя и не убивает, но причиняет сильную боль и дает опухоль.

   - Ну, видано ли когда-нибудь подобное животное! - воскликнул старый моряк. - Нужно приехать в Австралию, чтобы найти существо, которое нельзя назвать ни птицей, ни четвероногим, ни рыбой. Ну и сторонка!

   - Вернемся-ка к драю, - сказал доктор, - хотя яд утконоса и не смертелен, но если рану не лечить, то она может сильно разболеться и даже привести к потере руки.

   - Хочешь, я тебя понесу, друг мой? - спросил Диего.

   - Нет, ноги-то у меня еще крепки, старина, - ответил Кардосо. Они возвратились по пройденному пути к драю, где доктор поторопился обмыть руку, перевязал ее и велел Кардосо лечь спать.

   - Завтра тебе будет гораздо лучше, друг мой, а дня через два ты снова будешь в состоянии владеть своим ружьем, - сказал доктор раненому. - Ну, спи же спокойно и не тревожься.

   Они съели приготовленный Ниро Варанга и колдуном ужин, и затем оба парагвайца присоединились к Кардосо, а австралийцы улеглись под драй.

   Ночь прошла спокойно, но никто не спал. Над бесплодной пустыней царил удушливый жар; казалось, что из самой почвы исходило знойное дыхание, а воздух был так жгуч, что трудно было дышать. Впрочем, к заре почва немного охладилась, и путники насладились несколькими часами сна.

   В семь часов утра они снова двинулись в путь под предводительством колдуна, тащившего за собой своего страуса; они все еще направлялись к горам Смита, простирающимся в форме арки впереди цепи Баготских гор. Караван вновь перешел через Стивенсон, омывающий южные склоны обеих цепей, причем с правой стороны он принимает в себя приток Росс, а с левой - Линдсей. Перейдя поток, наши путешественники повернули к востоку.

   Баготские горы были прекрасно видны. Они представляли собой ряд не особенно высоких бесплодных гор, рисовавшихся в воздухе капризными зубчатыми изгибами. Тем не менее в некоторых горных проходах виднелись темные пятна, указывавшие на то, что там есть леса.

   Путники шли уже часа два под знойными лучами солнца, когда из-за куста внезапно показался другой австралиец, он был еще страшнее и безобразнее, нежели колдун; все его тело было раскрашено желтым, черным, белым и голубым цветами, вооружение состояло из неизменного каменного топора, с которым австралиец никогда не расстается, и из бумеранга.

   Без всякого недоверия пошел он навстречу драю и с силой потерся кончиком своего носа о кончик носа колдуна. Затем таким же образом поздоровался с доктором, с Кардосо и даже с Диего, несмотря на довольно энергичный протест со стороны последнего.

   - Это мой соотечественник, - сказал колдун доктору. - Он пришел мне навстречу, чтобы сообщить, что жених и невеста ждут меня.

   - Бедный мой нос! - воскликнул Диего. - Спрашивается, что с ним станется, если с нами начнет здороваться все племя?! Если бы я был на вашем месте, сеньор доктор, то повернул бы в сторону вместо того, чтобы идти за этими двумя обезьянами.

   - Мне необходимо расспросить дикарей, Диего, - сказал доктор.

   - Быть может, они могут дать мне драгоценные сведения о сеньоре Эррере.

   - Ведь этак наши носы превратятся в тыквы!

   - Они не умеют иначе здороваться.

   - Но разве все дикари здороваются таким образом?

   - Нет, старина, это в обычае у австралийцев, у многих островитян Тихого океана и, что очень странно, также у некоторых племен Северной Америки.

   - О, да это заслуживает исследования! - воскликнул Кардосо.

   - Неужели было время, когда североамериканские индейцы имели сношения с полинезийцами и с австралийцами?

   - Я не сумею тебе на это ответить, Кардосо, но, по моему мнению, можно предположить, что некогда полинезийцы, вообще очень хорошие моряки, каким-то образом добрались до берегов Берингова моря, или же индейцы оставили свой материк и заселили острова Тихого океана.

   - Но обе расы совершенно различны, сеньор доктор.

   - Это правда, но климат, различие в природных условиях, быть может, смешение с другими расами малайского происхождения, а также и иные неизвестные нам причины могли значительно изменить их.

   - А их способ раскланиваться один и тот же? - спросил Диего.

   - Да, Диего, - ответил доктор. - Я не могу не признать странным обычая тереть кончик своего носа о чужой нос, но у других народов существуют обычаи еще гораздо более странные, например, индусы берут при встрече друг друга за бороду и тянут ее; японцы снимают с ноги туфлю; островитяне острова Тонга и островов Товарищества прикладываются друг к другу носом ко лбу, другие островитяне дуют потихоньку один другому в ухо и ласково поглаживают друг другу животы.

   - Вот сумасшедшие-то! - воскликнул Диего, покатываясь со смеху.

   - Жители острова Сан-Лоренсо, находящегося в Великом океане, желая поздороваться с какой-нибудь важной особой, плюют себе на ладонь и вытирают ею лицо приветствуемого.

   - Ну, я бы хотел быть подальше от такой вежливости!

   - Жители Филиппинских островов берут руку или ногу того, кого хотят приветствовать, и трут ею себя по лицу; африканцы же берут друг друга за большой палец руки или за все пальцы и заставляют их щелкнуть; жители Огненной Земли, приветствуя друг друга, ложатся на живот, а жители острова Сокотра, находящегося в Аравийском заливе, целуют друг другу плечи; китайцы грациозно помахивают руками, держа их сжатыми у груди и шепча при этом: изин! изин! - или же опускаются на колени, или кланяются три раза до земли; индейцы, живущие в Луизиане, приветствуют своих вождей пронзительным воем; европейцы, снимая при встрече шляпы, открывают голову, а жители Востока, напротив, закрывают ее.

   - Знаете ли что, сеньор доктор?..

   Речь Диего была прервана какими-то дьявольскими завываниями, испускаемыми пятьюдесятью или шестьюдесятью глотками.

   - Кооо-мооо-хооо-э-э-э!

   - Что такое случилось? - спросил старый моряк, вскочив на ноги и хватаясь за ружье.

   - Это соотечественники колдуна, - ответил доктор.

  

   Пятьдесят или шестьдесят дикарей, совершенно нагих, но вымазанных жиром, раскрашенных и вооруженных каменными топорами, дротиками, снабженными перьями какатоэс, и бумерангами, выскочили из-за нагромождений скал с проворством, присущим лишь четвероруким, и окружили драй, издавая при этом нестройные крики, казалось, исходившие из глоток целой стаи разозленных попугаев. Впереди них гордо красовался их вождь, потряхивая хвостами диких собак, висевшими на его поясе, сделанном из кожи поссума и служившем ему единственной, но зато очень скромной одеждой, если только это можно было назвать одеждой, и размахивая в воздухе своей sagaia , чем-то вроде очень короткого копья, с острием, сделанным из кости.

   Все дикари были выше среднего роста, сухие как палки, быть может, вследствие долгих голодовок, с очень худыми конечностями, с выпирающими животами, с головами, покрытыми черными волосами, с громадными ртами, толстыми, как у негров, губами, с чертами лица, сильно напоминавшими обезьян, и с бледным цветом кожи. Вокруг этих "воющих попугаев", как назвал их Диего, весь воздух был заражен отвратительным запахом протухшего жира, аммиака и дичины.

   При виде колдуна радость его соплеменников перешла все границы. Они хлопали себя по звучавшим словно барабаны животам, открывали рты, демонстрируя при этом свои острые и белые, как слоновая кость, зубы, хохотали каким-то конвульсивным смехом и бросались из стороны в сторону, сталкиваясь, сплетаясь, завывая и прыгая словно помешанные.

   Наконец, измученные и покрытые потом после своего бешеного танца корробори , они попадали на землю, тогда как вождь с очень важным видом подошел к колдуну и потерся носом об его нос, а затем проделал ту же церемонию по отношению к трем вышедшим из драя белым; можно себе вообразить, насколько