Нарежный Василий Трофимович - Два Ивана, или Страсть к тяжбам

деть веселые взоры и смеющиеся губки?

  После сих слов они взяли своих красавиц за руки и пристально смотрели им в глаза.

  - Ах! - сказала Раиса с тяжким вздохом,- вчера при прощанье мы и не вспомнили, что ваши отцы называются Иванами, а наш Харитоном!

  - Только! - вскричал Никанор с веселою улыбкою,- так станем же печалиться, что меня зовут Никанором, тебя Раисою, а сестру твою Лидиею! Что ж вы не плачете? Как скоро увидим слезы на глазах ваших, то и мы горько возрыдаем о таком злополучии!

  Сестры взглянули на них с нежностию и сладостно улыбнулись.

  После сего они вместе стали выбирать, что им было надобно: но как обе красавицы более глядели в глаза своих любовников, нежели на гряды, то прежде чем торбы студенческие вместили надлежащее количество огородных растений, совершенно уже смерклось, и они попарно отправились к дому Харитона сколько можно медленнее. Дорогою любовники рассказывали прекрасным своим сопутницам о полтавских диковинах, о чудесах, там происходивших, и о различных удальствах, ими оказанных.

  - А каковы там девушки? - спросили сестры, застыдившись.

  - Ах! - отвечали друзья,- они подлинно прекрасны; но мы, проживши там полные десять лет, не видали ни одной, которая бы могла равняться красотою и любезностию с Раисою и Лидиею!

  Девушки взглянули одна на другую и - закраснелись.

  У ворот дома родительского надобно было разлучиться. Студенты в передники девушек высыпали плоды, какие были в торбах, и уже осмелились пожать им ручки.

  Так протекло около десяти дней, с тою разницею, что в последний любовники при прощанье по нескольку раз поцеловали своих красавиц, и они не могли сему противиться, если не хотели опустить передников и рассыпать все, что в них было.

  - Когда так,- сказала Раиса,- то вперед не пойдем на баштан!

  - Пойдете! - возразил Никанор.

  - А за чем?

  - За чем и до сих пор ходили!

  - Нет, нет!

  - А если мы вас там увидим?

  - Ну, так что будет?

  - Тогда вместо десяти - сотня поцелуев!

  - Как не так! - сказали девушки в один голос, засмеялись, и - как горные серны прячутся от звероловов в пещеры, так они скрылись на двор отца своего.

  

  

  

  

  Глава VIII

  Правосудие

  

  На другой день пан Агафон праздновал вожделенный день своего рождения, а будучи искренний приятель обоих Иванов, пригласил к себе на пиршество их семейства, которые и не преминули явиться к обеду. Гостей было довольно, но не меньше и учреждения: студенты придали великолепия, пропев за столом несколько стихер, а после обеда целый псалом. Хозяин стократно благодарил их за сию особенную честь и не уставал потчевать.

  Ароматный дым, выходивший из горшков с варенухою, наполнял не только весь дом, но двор и улицу, из чего можно заключить о великом количестве оных. Под вечер явились на дворе два машкары, два цимбалиста и два гудошника, а в заключение - о, верх великолепия! - с двумя медведями литвин, которого пан Агафон с ярмарки - в ожидании сего всерадостного дня - пригласил к себе и содержал тайно, дабы такою нечаянностию привести в радостное удивление собеседников.

  Все гости высыпали на двор; самые дети с ужасом и любопытством глазели из окон на машкар и медведей. Первое действие сей комедии открыли музыканты и машкары. Хозяин, весело осматривая гостей, приметил, что между ними нет Никанора и Короната. "Что с ними сделалось? - думал он,- неужели в другом месте ожидают они большего увеселения?"

  Честный старик и не ошибся. Пользуясь всеобщим смятением гостей и челядинцев, молодцы особым ходом ускользнули, чтобы воспользоваться несравненно большим удовольствием, чем смотреть на машкар и медведей.

  Сидя в преддверии своего елизиума (так студенты называли бурьян относительно баштана), они не уставали высовывать головы до тех пор, пока зги не видно было; тут они тяжко вздохнули, и Коронат произнес:

  - Видно, наши нимфы не охочи до поцелуев, что не, хотят сдержать своего слова.

  - Почему знать,- возразил Никанор,- чужие обстоятельства? Я точно уверен, что все наши домашние тех мыслей, что мы, быв ошеломлены в доме нашего хозяина, покойно спим каждый на своей постеле, и никому на мысль не взойдет, что шляхтичи, и притом люди ученые, гнездятся в бурьяне до полночи.

  После сего каждый из них с крайним неудовольствием побрел к себе домой и улегся на постеле.

  Коронат проснулся от шума и смешанных голосов. Он прислушивается и вскоре отдельно различает голоса: отца своего, Ивана старшего, Никанора и прочих членов обоих семейств. Он устыдился своей лености, столь неприличной студенту и вообще молодому человеку, и притом любовнику; поспешно оделся, явился в собрание и с нежностию обнял отца и его друга. Жены друзей и возрастные дети сильно любопытствовали знать, что старики выездили; но Иван младший сказал:

  - Если вам рассказать следствие нашей поездки, то, может быть, пропадет охота к еде; а как люди дорожные должны подкрепить силы свои пищею и питьем, то поди, жена, приготовь и подай нам сытный и вкусный завтрак.

  Когда все были довольны стряпнею жены Ивана младшего, то он, разгладя усы, сказал:

  - Хотя я и сам провел в сотенной канцелярии более двадцати лет, но таких див никогда там не видывал, какие ныне свершаются. Это или оттого, что теперь другой сотник, или оттого, что люди стали другие, или что скоро будет преставление света или по крайней мере -Малороссии. Когда прочтены были в канцелярии жалобы наша и ненавистного Харитона, то сотник, подумав несколько, сказал: "Погляжу, посмотрю, подумаю!" Я знал, что это значит, ибо и в мое время клали подобные решения, то сообщил моему другу, Ивану старшему, и мы на другой день рано поутру - прямо к дьяку. Он принял нас ласково, а еще ласковее наши приносы: рубль деньгами, кадушку меду и бочонок пеннику. "Я постараюсь, чтобы ваша взяла",- сказал он весело, и мы расстались.

  Пришедший к нам знакомый подписчик известил, что писец должен быть очень доволен угощением пана Харитона, данным ему во время ярмарки в селе Горбылях, бросился теперь с припасами к пану сотнику, что когда узнал писец, то поклялся совестию, что тому не бывать и что без подписи его никакая бумага не выходит.

  Подписчик не солгал. Писец крепко держал нашу сторону, и потому дело тянулось около недели. Но как пан Харитон решился позабыть горбылевское угощение и вновь сунул дьяку кое-что, то третьего дня вышло в сотенной канцелярии следующее определение.

  (Тут Иван младший вынул из кармана лист бумаги, читал):

  "По взаимным жалобам панов: двух Иванов, старшего и младшего, и пана Харитона Занозы, сотенная канцелярия, рассмотрев дело во всей подробности, определяет: 1-е. Пан Иван старший без всякой причины, при великом стечении народа, плюнул в лицо пану Харитону, почему и обязан заплатить рубль денег пени. 2-е. Пан Харитон, вместо того чтоб по законам позываться, вздумал сам собою управиться и ударил пана Ивана тростью по голове, обязан был бы также заплатить пени не менее рубля; но как достоверные свидетели доказывают, да и сам пан Иван сознается, что удар сей последовал не по голове, а по шляпе, то обязан он заплатить бесчестья сорок копеек, а из шестидесяти копеек, кои следуют пану Харитону, канцелярия, на необходимые свои расходы удержав сорок копеек, остальные двадцать копеек выдаст пану Харитону. 3-е. Но как и он, пан Харитон, также в противность законов, в общенародном месте намеревался обнажить саблю, что по смыслу законов то же самое значит, как бы и обнажил ее, то в пеню ему и остальные двадцать копеек причислить в общий канцелярский доход. 4-е. В заключение: пан Иван младший, быв совершенно в деле сем лицом посторонним, вмешался в размолвку, до него не принадлежавшую, и кием своим сделал поражение по руке пана Харитона, от чего и до сих пор виден некоторый знак,- то, в наказание за сие буйство, взыскать с него в пеню тридцать две копейки с деньгою. Из суммы сей: на издержанную бумагу, на жалованье подписчикам и писчикам, на перья и чернилы удержать тридцать копеек, затем остальные две копейки с деньгою выдать пану Харитону с распискою. Панов же обоих Иванов, доколе не заплатят наложенной пени, не выпускать из канцелярии".

  - Несколько времени,- продолжал пан Иван младший,- мы глядели друг на друга с крайним недоумением, а злодей Харитон улыбался, как улыбается бес, когда удастся ему кого соблазнить. Сотник, встав из-за стола, сказал: "Пан дьяк! исполняй свою должность!"

  С сим словом он вышел, а дьяк, подошед к нам, произнес насмешливо: "Ну, паны! скорее распоясывайтесь; и мне пора идти в гости!" Мы вынули свои мошны, отсчитали пенную сумму и вышли, проклиная внутренно окаянного Харитона, плута дьяка и глупца сотника.

  Тут жена Ивана старшего сказала с улыбкою к своему мужу:

  - И этот случай не научил тебя? И ты не закаешься впредь позываться?

  - Молчи! - отвечал он сурово,- я знаю, что делаю! Уверен, что теперешняя поездка и Харитону немало стоит, а получил две копейки с деньгою; но хотя бы одну деньгу - и того довольно. Одна мысль: "Я одолел противника" - услаждает сердце. Постой, Харитон! ты раскаешься в своей победе, и раскаешься скоро!

  

  

  

  

  Глава IX

  Решительный разговор

  

  Со следующего дня всякий в обоих семействах препровождал весь день в приличных ему занятиях, а на вечер соединялись все у которого-либо из Иванов; студенты рассказывали повести из древней и новой истории и пели псалмы; старики курили трубки, пили наливки и предавали проклятию Харитона и весь род его до седьмого колена. В уреченное время молодые люди под какими-нибудь предлогами отлучались, летели на известное место и, находя везде пустоту, приходили в уныние, с пасмурными лицами возвращались в общество и уже неохотно растворяли рты для пения.

  В разные времена дня обходили они задний двор и сад пана Харитона, но, кроме обыкновенных слуг и служанок, нигде и никого не видали. Кажется, однако ж, говорят правду, что счастие содержит любовников в особенной милости. В одно послеобеденное время, когда мои влюбленные делали свои разведыванья около двора и сада Харитонова и не пропускали ни одной дирочки в плетневом заборе, они увидели - кто опишет восторг их и блаженство - они увидели - их красавицы сидели на зеленом дерне под развесистой яблонью. Сердца их забились, кровь клокотала в жилах, они были в пламени. Подобно необузданным коням аравийским, они перелетели через забор, и прежде нежели изумленные сестры могли вскочить, они уже стояли перед ними, схватили их за руки, подняли и со всем стремлением страсти прижали к грудям своим.

  - Что вы делаете? - спросила устрашенная Раиса, освобождаясь из объятий Никанора,- как осмелились вы очутиться здесь?

  - Любовь, о Раиса, любовь и не через такие заборы перелазит! Скажите - время дорого - скажите, любите ли вы нас?

  - Но что пользы в любви сей? - спросила со вздохом Раиса,- какой будет конец ее?

  - Предоставьте богу,- воззвал Никанор,- располагать участию сердец наших; а сверх того, любить, даже без цели любить, есть уже неизъяснимое блаженство! Итак, откровенно, Раиса! любишь ли меня?

  - Лидия! любишь ли меня?

  Вместо ответа девушки зарыдали, опустились в объятия юношей, и губы их соединились. Несколько мгновений пробыли они в сем сладостном положении; но природа ни при каком случае прав своих не теряет. Чтобы облегчить грудь, дав ей новый воздух, они должны были расклеить губы. Никанор, держа Раису в объятиях, сказал:

  - Свидания в сем саду немного менее опасны, как и свидания с султанскими любимицами в его гареме. Скоро ли мы будем видеться на баштане?

  - Не знаю,- отвечала Раиса,- но пока отец наш дома, это невозможно; нам запрещено выходить, а для чего - мы и сами не знаем.

  - А если он опять укатит в город?

  - О, тогда весьма можно, даже в самый день его отъезда.

  - Превосходно! - воскликнул Никанор,- будьте уверены, милые сестры, что вы очень скоро будете на баштане.

  Тут юноши вновь заключили зардевшихся девушек в объятия, запечатлели несколько страстных поцелуев на коралловых губах их, как вихрь перелетели через забор и скрылись. Девушки, оживленные новыми, сладостными, дотоле неизвестными им чувствами,- ибо никто из мужчин, ни сам отец, не прикасался своими губами к губам их, никто не прижимался к волнующейся груди их, к биющемуся сердцу,- долго стояли в восхитительном удивлении; потом взглянули одна на другую, улыбнулись, и Лидия пала в объятия Раисы. Только и могли они произнести: "Ах, сестрица! ах, милая! что-то будет! Боже, что-то будет!"

  В тот же вечер семейства обоих Иванов проводили время в доме старшего. Тут Никанор сказал:

  - Батюшка! не знаю, одобришь ли ты мой поступок, но он уже сделан. С приезда твоего из города в хуторе был ты один только раз. Дело идет к осени, и надобно посмотреть, что делается с работами. Предполагая, что ты на это согласишься, я послал уже Якова, чтоб он приготовил все к завтрашнему обеду.

  - Браво, сын! - вскричал Иван старший, - вижу, что из тебя выйдет добрый хозяин. Друг Иван! ведь и твой хутор возле моего; поедем-ка вместе.

  - Очень рад,- отвечал сей,- так ли, сын Коронат?

  - Так, батюшка!

  - Я еще кое-что вздумал, - сказал Никанор улыбаясь,- на хуторе всякой всячины довольно, чтобы накормить целую стаю голодных цыган; но я думаю, не худо будет, если мы возьмем по ружью и по зарядному поясу. Посмотрим, не попадется ли какая дичь дорогой!

  - Славно! - сказали все и разошлись.

  Лишь только показалось солнце на горбылевском небе, уже наши хозяева были на конях, с ружьями за плечами, а позади плелся слуга с большою торбою для уложения дичи. Они ехали медленно, приглядываясь, не выскочит ли где заяц, или не вспорхнет ли куропатка; но, кроме жаворонков, перепелов и другой мелочи, им ничего не попадалось, и они подъехали к хутору Харитонову с пустою торбою. Подле панского дома стояла большая голубятня, ибо хозяин был до сей птицы великий охотник; вся голубятня покрыта была птицами.

  - Стой! - вскричал Никанор, и все остановились.

  - Батюшка! - продолжал он, - припомни, сколько Харитон наделал вам обоим пакостей, притом же в последнюю бытность твою в городе!

  - Ни слова, сын мой! - вскричал Иван старший, - понимаю мысли твои и хвалю, надеясь, что и ты охоч будешь позываться. Друзья мои! Станьте рядом, и при счете моем: три, дадим залп по голубям.

  Все построились, взвели курки, приложились, и как скоро роковые "раз, два, три!" произнесены были, раздался гром, и бедные твари посыпались на землю. Слуга соскочил с лошади и начал наполнять ими торбу. После сего подвига витязи преспокойно поехали к хутору Ивана старшего, который садами граничил - как сказано в начале сей повести - с хутором пана Харитона.

  

  

  

  

  Глава X

  Обоюдности

  

  Приказав Якову готовить обед, наши шляхтичи хотели начать осмотр своих поместьев, как увидели на хуторе пана Харитона пожар. Тотчас послали осведомиться, что горит, и вскоре получили уведомление: голубятня. Паны Иваны, взглянув один на другого, улыбнулись, сказав, старший: "Вот тебе мой рубль, бездельник!"; младший: "Вот тебе мои тридцать две копейки с деньгою, разбойник!"

  Отчего же произошел пожар? Это выдумка Никанорова. Для прибою заряда вместо войлока он употребил сухую паклю; Коронат ему последовал. Отцы ничего не знали о сем умысле.

  Препроводив более четырех часов в осмотре своих имуществ, оба Ивана довольны были устройством и порядком, похвалили своих наместников и пошли на хутор Ивана старшего, дабы отобедать. Вошед в светелку панского дома и увидев стол, уставленный блюдами и кувшинами, все похвалили Никанора за распорядок и сели насыщаться.

  Оконча свою работу и помолясь богу, все уселись на коней и поехали шагом. Доехав до голубятни и видя, что она сгорела до основания и что полуизжаренные голуби и голубята валялись по земле, паны Иваны усмехнулись и покойно продолжали путь свой. Когда были они на половине дороги, увидели, что кто-то прямо на них скачет; и когда сей всадник приближился, то Иван старший узнал в нем своего пасешника 1. Все остановились в недоумении.

  

  1 Смотритель за пчельным заводом, который называется пасекою.

  

  - Что доброго? - воззвал Иван старший.

  - Ох! - отвечал тот плачевным голосом,- у тебя нет более пасеки.

  Иван старший побледнел, и все остолбенели.

  - Как так?

  - Уже была обеденная пора,- говорил пасешник,- как пан Харитон приехал на твою пасеку в кибитке, за коею следовал возок. Лишь только я по приказанию его приближился, он схватил меня за чуб и согнул в дугу; тут двое слуг его, один правящий лошадьми в кибитке, а другой в возке, связали мне руки и ноги и уложили на земле. Тогда начали выбирать из возка сухие кожи, шерсть, облитую смолою, гнилушки, напоенные дегтем и прочими снадобьями, гибельными для пчел; все это разметано по пасеке и зажжено. О боже мой! Я плакал и, верно, выдрал бы себе чуб, если бы, по счастью, руки не были связаны, видя, как гибнут бедные любезные мои пчелки. Растопившийся мед умертвил и тех, кои были в ульях, так что теперь едва ли хоть одна пчелка в целости осталась. О злодеи!

  По совершении сего беззакония пан Харитон подошел ко мне со слугами, приказал развязать и после ласково говорил: "Поди, голубчик, на мой хутор, где найдешь ты обоих панов Иванов с их сыновьями, такими же бездельниками, каковы отцы их, и уведомь, что видел. Скажи старшему, что каждый мой голубь стоил по крайней мере одного улья пчел. Здесь ульев не более пятидесяти, а голубей было более двухсот, итак, за остальных вымещу я над пасекой Ивана младшего. Но теперь мне некогда: я спешу в город позываться!"

  Все, а особливо Иван старший, слушали пасешника с ужасом.

  - О злодей, о изверг, о душегубец! - вскричали в один голос оба Ивана.- Посмотрим, что-то ты скажешь в канцелярии? Ведь голубятня - не пасека! Сейчас домой?

  Все пустились; нещадно били бедных кляч пятками по ребрам и скоро очутились в Горбылях, а там и в доме Ивана старшего. Не входя в комнаты, он закричал слуге, исправлявшему должность кучера:

  - Сию минуту кибитку в две лошади!

  Когда он вошел в дом, то жена и все домашние испугались.

  - Не спрашивай ни о чем,- вскричал он к жене, приметя, что она готовится спрашивать,- вели уложить в кибитку постель и большой войлок, и - да благословит бог вас всех! Никанор все расскажет!

  Скоро все было готово. Иван младший, простясь со своим семейством, явился; они уселись и поскакали. По желанию матери, Никанор рассказал все, что знал и видел, умолчав, что они с Коронатом виновники сей новой суматохи.

  - Опять позываться! - сказала мать Никанорова.- Боже милосердный! когда этому конец будет?

  - Я думаю,- отвечал сын значительно,- что эти тяжбы прекратятся смертию или через какие-нибудь чудесные происшествия!

  При закате солнечном молодые друзья отправились на баштан. Дорогою они разговаривали:

  - Посмотрим, исполнят ли наши любезные свое обещание, чтоб в тот же день посетить баштан, когда отец их укатит в город! Ах, как они милы! как пламенны их поцелуи! как сладостны объятия!

  Пробираясь к своему бурьяну, они удивились, нашед калитку отворенною. С трепетанием сердца заглядывают и - немеют от радости, увидев, что обе сестры сидели на небольшой копне сена, положив руки одна другой на колени. Они, казалось, были в некотором унынии.

  Юноши вошли, сколь можно тише притворили калитку и, подобно двум вихрям, устремились к своим возлюбленным.

  

  

  

  

  Глава XI

  Падение

  

  После приключения в саду к чему послужило бы притворство? Девушки были в объятиях своих любовников, и поцелуи посыпались без счета; вздохи их смешались, и слезы любви и наслаждения соединились на щеках их.

  После первых порывов страсти красавицы тихонько высвободились из объятий своих обожателей, и Раиса спросила:

  - На чем же основывается ваша надежда?

  - Положитесь на меня,- вскричал Никанор,- как на каменную стену, и не будь я первородный сын Ивана Зубаря, если с помощию друга не помирю наших родителей, и тогда все пойдет на лад. Да и стоят ли кролики, гуси, утки, голуби и пчелы того, чтоб трое шляхтичей вечно позывались и теряли свое имение? Я сказал, положитесь на меня! Разве думаете, что счастие мое и моего друга для нас не дорого? А можем ли мы быть счастливы без вас, милые девушки? Следовательно,- он хотел было продолжать логические доводы; но, видя, что Лидия висла уже на груди Короната, заключил сестру ее в свои объятия, и поцелуи снова градом посыпались. Поцелуи первой любви есть такой напиток, которого чем больше пьешь, тем больше пить хочется; итак, не мудрено, что когда наши влюбленные осмотрелись, то настоящая тьма их окружала. Девушки испугались.

  - Что будем делать,- сказала со вздохом Раиса,- где теперь будем искать дынь и арбузов; и что скажет матушка, когда увидит, что мы так поздно воротились и - с пустыми руками?

  - Не печальтесь, милые,- сказал Никанор уверительно,- мы вам поможем, наберем дынь и арбузов и донесем до вашего дома.

  Необходимость требовала принять предложение. Никанор взял трепещущую руку Раисы и пошел вправо, а Коронат с Лидиею влево. Первый скоро толкнул что-то ногою, нагнулся, ощупал и сказал:

  - Вот и арбуз!

  - Ах, если б еще сыскать дыню! - сказала Раиса,- так бы и довольно. Они пошли далее.

  - Кажется, у ноги моей дыня, - говорила Раиса, нагибаясь. Никанор бросился опрометью, дабы ощупать дыню, но так неосторожно, что опрокинул подругу свою на землю, а посему не мог сам сохранить равновесия и растянулся подле нее. Вот сколь слаб смертный! Претыкались и герои не Никанору чета и героини позначительнее Раисы! Никанор встал, ощупал дыню, сорвал и вполголоса сказал:

  - Милая Раиса! дай руку; вставай и пойдем домой.

  Раиса встала и пошла, держась за его руку. Она молчала. На некоторые ласковые слова любовника она отвечала вздохами, и так дошли до калитки. Никого не нашедши, Никанор свистнул; нет ответа. Подождав несколько времени, он свистнул громче; нет ответа.

  - Что за причина,- сказал молодец,- быть не может, чтоб они ушли без нас.

  Прождав еще минуты с две, он свистнул в третий раз во всю мочь богатырскую, и вскоре послышался невдалеке ответный свист.

  - Слава богу! - произнес, вздохнувши, Никанор, - но что ты дрожишь, моя любезная?

  - Ах,- сказала сия со стоном,- я думала, что я одна.

  На сие и храбрый Никанор отвечал молчанием. Скоро соединились с ними и Коронат с Лидиею. В безмолвии дошли все до дома Харитонова. Сестры приняли в передники арбузы и дыни и хотели войти в ворота, не сказав ни слова; но Никанор остановил их вопросом:

  - Будете ли завтра на баштане?

  - Не знаю,- отвечала Раиса пошептом.

  - Непременно будьте, - сказал Никанор отрывисто,- да пораньше: сего требует собственная ваша польза.

  С сим они расстались.

  Никанор и Коронат шли дорогою, будучи упоены своим счастием. Они точно с сим намерением раскинули сети, но никак не воображали, чтоб прекрасные птички так проворно, так охотно кинулись в оные.

  - Когда же к окончанию дела приступим? - спросил Коронат.

  - Доброго дела откладывать ненадобно, - отвечал Никанор.- Завтра около вечерень приходи ко мне.

  Посмотрим, что делается с сестрами. Я сказал, что во всю дорогу они молчали; а как известно всякому, что человек не может ни одной минуты не мыслить, то естественно, что они - после случившегося происшествия - имели великую причину сколько можно больше мыслить. Итак, простясь с своими проводниками, они одна другой сообщили мысли свои, сделали условие, как отвести предстоящую бурю, и вступили в комнаты. Кроме матери, все в доме спали, ибо на небе было около полуночи. На вопрос ее: "Где вы до сих пор были, негодницы?" - Раиса с испуганным лицом отвечала:

  - Ах, матушка! когда б ты знала, в каком мы были страхе! Лишь только сошли с баштана, как увидели, что в некотором отдалении прямо противу нас шли: ведьма, вовкулака и упырь 1. Страх нас обнял, и мы не знали, куда деваться. К счастию, у нас было еще столько ума, что не пошли сим страшилищам навстречу, а бросились обратно на баштан, где и зарылись в горохе. Видели ль нас сии чудовища или нет, не знаем, но только они скоро после нас явились на баштане, остановились, прошед калитку, и кругом оглядывали. Ведьма начала вертеться, как веретено; вовкулака, поднявшись на дыбы, стал плясать, упырь заревел ужасно. Мы едва не умерли от страха. После сего ведьма села на копне сена и сказала: "Если вы хотите, чтоб я продолжала любить вас, то принесите сюда хороших дынь и арбузов". Вовкулака и упырь бросились за добычею, и, по несчастию, дорога их шла мимо нас, бедных. Мы притаили дыхание и не знали, живы или мертвы. По времени дыни и арбузы принесены ведьме, и началось пиршество. Оно продолжалось немалое время, и когда все принесенное было съедено, то пировавшие начали по-прежнему: ведьма вертеться, вовкулака плясать на задних лапах, а упырь реветь. После сего они удалились.

  

  1 Урожденный чародей, то же, что в женском роде ведьма.

  

  - Долго не смели мы выйти из своего убежища,- продолжала Раиса,- но, не видя более страшилищ, отважились. Всю дорогу бежали не отдыхая и вот, как видишь, теперь здесь.

  Мать задумалась, осмотрела дочерей и, увидев их бледные лица, мутные глаза, растрепанные волосы, волнующиеся груди и платья в пыли и зеленых пятнах, уверилась в истине рассказа и отпустила спать. Когда они при свете ночника разделись, то горько зарыдали: "Ах, Раиса! ах, Лидия! что мы наделали!"

  Легко поверить, что сон их был беспокоен и прерывист, им беспрестанно грезились дыни и арбузы.

  Теперь следует вопрос: какое ж было намерение Никанора, который, как уже упомянуто, прежде уверил своего друга, а после девушек, что все дело примирения родителей берет на себя; а теперь, по всему вероятию, столько расстроил сие дело, что и конца не будет вражде, а потому и позыванью? После такой обиды, каковая сделана в роковую ночь сию дому Харитонову, и самый сговорчивый человек готов будет позываться до самой смерти. Подождем и увидим; а предварительно уведомим, что Никанор со времени прибытия на родину несколько раз тайно от всего семейства навещал деда своего Артамона, с которым племянники его, оба Ивана, с давнего времени были в расстройке.

  

  

  

  

  Глава XII

  Поправка порчи

  

  В назначенное время Коронат явился к своему другу. Как скоро раздался звон колоколов, приглашающий православных к слушанию молитв вечерних, они отправились к баштану Харитонову и засели в бурьяне. Не успели они раз по десяти высунуть свои головы, как, к неописанному удивлению и радости, увидели, что красавицы их шли самыми скорыми шагами, какими только могут ходить красавицы, не обращая на себя взоров. Едва скрылись они за забором, как влюбленные шляхтичи туда же со всех ног бросились, и девушки кинулись в их объятия, проливая слезы, кои любовники осушали своими губами.

  - Ты велел нам,- сказала Раиса Никанору,- быть сегодня здесь, и пораньше: вот мы и здесь; но неужели только для того, чтобы по-вчерашнему?..

  - Нет, милая Раиса,- отвечал студент,- не для того только. Ступайте все за мною!

  За день пред сим невинные девушки ни за что бы не решились на такое предложение; но теперь, после рокового происшествия на баштане, что им оставалось делать, как не положиться на благонамеренность своих путеводителей и им безмолвно последовать? Каждая подала руку своему обожателю, и - пустились в путь. Обе пары молчали, а довольствовались пожиманьем рук один у другого. Наконец они подошли к древней церкви, стоящей близ самого выгона. Нашед ее назаперти, Никанор три раза ударил кулаком в дверь, и она мгновенно отверзлась; любовники вошли с своими любезными, я сии последние онемели, увидя посреди церкви налой, возженные светильники и священника в полном облачении. Никанор и Коронат подвели трепещущих невест к алтарю, и священнодействие началось. Сердца у всех, а особливо у девушек, бились чрезмерно, и радостные слезы блистали на их ресницах. Священный обряд кончен, и новобрачные вышли из храма.

  Недалеко от баштана Харитонова стояла низменная хата, принадлежащая Ивану старшему, но давно кинутая по совершенной в ней ненадобности; сюда-то вступили новобрачные, где нашли волошское вино и закуски.

  - Вот, милая Раиса,- сказал Никанор,- место временных наших свиданий. Эта светелка принадлежит нам, а через сени есть другая, где сестра твоя может видеться с своим мужем. Будем и сим довольны до времени.

  Молодые, проведши за столом минут десять, удалились попарно в свои светелки, где и пробыли до заката солнечного; после чего Раиса и Лидия, взявши в передники арбузы и дыни, отправились домой. Они запретили мужьям за собой следовать, ибо довольно было еще светло.

  Никанор и Коронат, яко люди ученые и православные христиане, пришед домой, каждый отметил в своих святцах: "Такого-то года, августа 20 дня, я (имрек) обвенчался на дочери пана Харитона (имрек)". Слова женихов и невест означены были киноварью.

  Так провели они около месяца в упоении и восторгах любви. Во все это время необитаемая прежде хата ни одного дня не была пуста; новобрачные считали себя преблагополучными людьми, между тем как отцы их, позываясь между собою беспрестанно и делая друг другу возможные пакости, едва ли не были самые несчастные из всего села Горбылей.

  Все три позывающиеся пана несколько раз писали к своим семействам, и сии писания преисполнены были: жалоб - то на неправосудие начальства, как-то: сотника, есаула, дьяка и проч., то предавая сугубому проклятию противную сторону. Всякий, однако ж, надеялся взять верх, почитая дело свое правым.

  Всему селу Горбылям было известно, что ни одна шляхтянка не умеет ни читать, ни писать. "Как? - спросит кто-либо, - неужели и милые, прелестные сестры Раиса и Лидия?" Так! Хотя неохотно, но должен сказать, что и они подвержены были общей участи женского пола того времени; они умели только шить, вышивать разноцветными телками и - нежно, постоянно любить! А разве этого не довольно для всякой женщины!

  Мы знаем, что жены панов Иванов имели в домах своих кому читать письма, от мужей получаемые, и отвечать на оные; но как Харитонов сын Влас был только пятнадцати лет и у дьячка Фомы набирался возможной мудрости, твердя из букваря: тма, шна, здо, тно, то беспомощная Анфиза уполномочена была призывать к себе Фому в случае нужды прочесть мужнее письмо и настрочить ответную грамоту. Хотя со всех сторон положено было обстоятельство сие хранить в глубокой тайне, но могло ли оно остаться тайною, когда знали об этом все в доме?

  Никанор, начавший теперь весьма ревностно искать способов к скорейшей развязке своего дела, посредством небольших подарков и нескольких гривен достал от одного из учеников Фомы собственноручное письмо учителя, с которого он учился чистописанию.

  Как дело происходило, откроют последствия. В один и тот же час получены в городе от неизвестного человека два письма к позывающимся.

  

  

  

  

  Глава XIII

  Злой умысел

  

  Письмо 1-е. К пану Харитону.

  "Ах, ох! Ах, беда! Ох, горе! Кинь на время, любезный друг, проклятую тяжбу и поспешай сюда, если желаешь застать еще кого-либо из нас в живых. Дом наш в селе Горбылях - ах, ох! - превратился в кучу пепла. Нет ни гумна, ни кладовой, ни погреба с твоим пенником и наливками. При сем несчастном случае крестьяне наши оказали примерное усердие: мужчины молились богу, а женщины так оплакивали наше несчастие, как бы свое собственное. Все мы выбежали из спален,- ибо пожар произошел в полночь,- в чем лежали на постелях; впрочем, в добром здоровье, только у нас всех обгорели головы и по всему телу пузыри. Приезжай прямо на хутор, ибо мы теперь же идем туда пешком. Ах, ох! Ах, беда, ох, горе!

  Анфиза".

  

  Пан Харитон поражен был сим писанием как громом; бледность покрыла щеки его. Одна мысль о сем злополучии терзала его сердце: кто произвел пожар сей, с кем он должен позываться? Недогадливая жена не означает, чтоб имела на кого подозрение. Заклятые враги паны Иваны - оба в городе. Кто же? Неужели богопротивные латынщики, сыновья их, дерзнули на такое отважное дело? Горе им, гибель неизбежная, если в сем удостоверюсь!

  Пан Харитон склонил городского лекаря ехать с ним вместе, запасшись нужными врачевствами для излечения обожженных, взвился как вихрь и - полетел прямою дорогою на свой хутор.

  Письмо 2-е к пану Ивану старшему.

  

  "Батюшка! когда получишь это письмо, то примечай, что будет происходить в жилище пана Харитона. Я думаю, он опрометью ускачет из города. Куда и зачем - узнаешь после. Не теряй напрасно времени и действуй с другом своим всеми силами. Теперь никто уже вам обоим не помешает. В подспорье посылаю десять рублей. Не жалейте ничего, только бы победа была ваша. Такую мудрость выдумали мы с Коронатом, дабы сколько-нибудь помочь в трудах ваших. В Горбылях мы для вас всегда полезнее, чем в городе. Я и друг мой целуем вас заочно. Он не пишет потому, что я пишу. Не все ли равно? В другой раз вы увидите его письмо, а меня, может быть, не будет. Он для вас обоих - другой я. Прощайте!"

  

  Паны Иваны, взглянув один на другого, прослезились.

  - Не я ли уговорил тебя, - сказал Иван младший,- чтобы детей наших поучить порядком, а не таи, как учатся у нас все шляхтичи?

  Иван старший с чувством пожал руку у Ивана младшего и произнес тихо:

  - Воспользуемся же благим советом и не станем терять времени.

  И в самом деле, они принялись за дело так плотно, что оно скоро взяло совсем другой оборот, нежели какой дал было ему пан Харитон. Давнишняя опытность Ивана младшего и громогласие храброго Ивана старшего, а более всего присланное Никанором вспомогательное ополчение так подействовали... Но обратимся к пану Харитону.

  Роковое писание от жены Харитон получил гораздо за полдень. Пока склонил он лекаря ехать с ним в хутор, пока сей последний приготовил нужные от обжоги лекарства, то солнце близко было к закату, а как приближились к хутору, то все погружено было в глубокий сон, кроме собак, кои кое-где лаяли, а особливо на дворе панском. Не видя ни в одном окне огня, пан Харитон вздохнул.

  - Так-то слуги наши и служанки,- произнес он,- радеют о господах своих! Чтоб ничто не мешало им покоиться, о беззаконные! они загасили все ночники, меж тем как их несчастные обожженные господа ахают и охают. Постой! дай мне до вас добраться!

  Вступая в комнаты, пан Харитон увещевал лекаря и строго наказывал слуге своему Луке хранить тишину сколько можно, дабы не обеспокоить недужных. Луна светила полным светом, а потому все предметы весьма отдельно видны были. Проходя из одной комнаты в другую,- а всех в панском доме было пять комнат,- они и духа людского не ощущали.

  - Что бы это значило? - сказал пан Харитон с движением гнева и недоумения. Он задумался и после со смятением произнес: - По всему вероятию, они так изуродованы, что не надеялись доплестись сюда, и кто-нибудь из добрых приятелей принял бедных к себе до моего прибытия. Я сейчас бы распорядился; но что сделаешь ночью и у кого искать их? Не умнее ли сделаем, пан лекарь, - продолжал он, - когда велим подать огня, выпьем по чарке и чем случится закусим?

  Лекарь, которому давно хотелось спать, похвалил такую умную выдумку, а особливо услыша о чарке и закуске; ибо он набожно верил, что засыпать с тощим желудком совсем не христианское дело и прилично одним немцам.

  Слуга высек огня и зажег дорожную свечку; потом принес из повозки большую деревянную чашу, баклажку с пенником и плетенку с сулеею вишневки. В чашке заключалась жареная индейка и несколько булок, на что глядя, Эскулапий не считал сей вечер потерянным. Они ликовали довольно долго, забыв об отчаянно больных, и растянулись на куче сена, нанесенного в комнату Лукою.

  Поздно поутру они опомнились, поздоровались с баклагою и пустились в путь. Взглянув на головни, оставшиеся от голубятни, глаза у пана Харитона заблистали, и он заскрыпел зубами.

  - Добро! - сказал он, - может быть, и погибель моего дома есть ваше дело, беззаконные паны Иваны, произведенное посредством богоотступных сыновей ваших. Посмотрим!

  Во всю дорогу от хутора до села пан Харитон мучил лекаря рассказами о всех причинах, кои понудили его позываться со многими горбылевскими шляхтичами, а особливо с панами Иванами, и наконец вступили в селение.

  - Стой, Лука! - вскричал Харитон, - я вижу, идет прямо к нам пан Захар; порасспросить было его о моем жалком семействе! Здравствуй, пан Захар!

  - А, пан Харитон! Мы все думали, что ты в городе, ан вышло, что хозяйничал на хуторе.

  - Я таки и был в городе до вчерашнего вечера. Но об этом после. Скажи, пожалуй, где я могу найти жену мою и детей?

  Пан Захар уставил на него глаза и после с улыбкою сказал:

  - Ты, видно, не выспался! Прощай!

  С сим словом пан Захар удалился, Лука поехал далее, а Харитон погрузился в глубокую задумчивость.

  - Стой, Лука! - вскричал он, и Лука остановился,- вот идет пан Давид; авось он будет поумнее пана Захара. Здравствуй, пан Давид!

  - А, пан Харитон! Как ты здесь очутился?

  - После поговорим об этом, а теперь уведомь: тебе, как приятелю, должно быть известно мое несчастие - где мне найти мое бедное семейство?

  - А, понимаю! Последний позыв твой, видно, был неудачен, и ты рехнулся! Ах, бедный! Прощай! я боюсь сумасшедших!

  Он уходит скорыми шагами, и пан Харитон, задыхаясь от бешенства, едва мог произнести:

  - Видно, на Горбыли нашла злая минута, и все паны ошалели. Стой, Лука! вот приближается пан Охреян; спросить было еще в третий и последний раз. Здравствуй, пан Охреян!

  - А, пан Харитон! здорово! Давно ли из города? Что твой последний позыв?

  - Не о позыве слово! Скажи, бога ради, кто из вас, друзей моих, призрел жену мою и детей?

  - Что такое?

  - Разве ты оглох?

  - Видно, не пустой разнесся слух!

  - Какой?

  - Что ты, потеряв тяжбу, рехнулся ума! Прощай!

  

  

  

  

  Глава XIV

  Суматоха

  

  Пан Харитон действительно потерялся.

  - Что за дьявольщина! - вскричал он,- или я и подлинно не в полном уме, или все горбылевские шляхтичи одурели! У кого ни спрошу о жалкой участи жены моей и детей, все удивляются, как бы я спрашивал их: "Как обретается хан Крымский?" Не хочу больше спрашивать ни у кого. Поезжай, Лука, прямо к пепелищу моего дома; там мои крестьяне и соседние шляхтичи, наверное, скажут, где могу найти то, чего ищу и о чем спрашивал у трех сумасшедших.

  Лука приударил по лошадям, и кибитка быстрее покатилась. Пан Харитон забился в глубь своей колесницы, лег навзничь, зажмурил глаза и сложил на груди крестообразно руки.

  - Не хочу, - говорил он с тяжким вздохом, - не хочу видеть издали развалин моего дома: пусть одним разом сердце мое растерзается! Как взгляну на кучи уголь