Киплинг Джозеф Редьярд - Отважные мореплаватели

ify">  

  Гарвей старательно смазывал салом конец лота и заботливо относил Диско все, что приставало к нему: песок, раковины, тину. Диско осматривал, обнюхивал принесенные предметы и руководствовался в плавании особенностями морского дна. Когда Диско думал о треске, сам он, как уже сказано, преображался в треску. Инстинкты и многолетний опыт всегда заставляли его направлять шхуну туда, где ловилась рыба. Как искусный шахматный игрок с завязанными глазами может вести игру на шахматной доске, так и Диско инстинктивно находил места, где водится рыба.

  

  Шахматной доской Диско была Большая Отмель, треугольник в двести миль длины и пятьдесят миль у основания, обширное, зыбучее море. Здесь царили сырые туманы, дули ветры, совершали набеги холодные льдины, бороздили волны пароходы, раскидывали свои белые крылья шхуны рыбаков.

  

  Иногда приходилось работать в тумане. Сначала Гарвея оставляли на шхуне, и он звонил в колокол. Когда он привык к морским туманам, Том Плэт стал брать его с собою. Сердце Гарвея замирало от страха. Однако туман не рассеивался, а между тем рыба клевала, некогда было давать волю нервам. Гарвей сосредоточивал все свое внимание на лесе и остроге, пока не приходило время возвращаться на шхуну. Гребли они, руководимые отчасти просто чутьем Тома Плэта. Но Гарвей быстро привык. Теперь даже во сне ему снилось, что они меняют место якорной стоянки, идут среди тумана, снилась леса, закидываемая в невидимое пространство. Раз Гарвей с Мануэлем заехали в такое место, где якорь не доставал дна. Сознание, что он не чувствует под собою почвы, наполнило душу мальчика ужасом.

  

  - Это Китовая Пещера, - сказал Мануэль. - Воображаю, как это не понравится Диско.

  

  Они стали грести обратно к шхуне. Здесь уже Том Плэт и другие рыбаки подсмеивались над своим шкипером: наконец-то он ошибся и привел их в Китовую Глубь, где не ловится рыба. Несмотря на туман, переменили место стоянки. Когда Гарвею снова пришлось выйти в море в шлюпке Мануэля, волосы у него стали дыбом от волнения и страха: в белом тумане двигалось что-то белое; от него веяло холодом могилы, слышался рев и плеск воды. Ему в первый раз приходилось видеть плавающую ледяную глыбу, и он в ужасе забился на дно лодки, а Мануэль смеялся над ним. Бывали и теплые, светлые дни, когда хотелось бы целыми часами лениться и отдыхать. Иногда Гарвея учили управлять шхуной.

  

  Он вздрогнул от радостного волнения, когда в первый раз почувствовал, что киль, руль и паруса повинуются ему. Это наполнило его гордостью.

  

  Однако, желая показать свое умение, Гарвей прорвал один парус, и ему пришлось поучиться, под руководством Тома Плэта, владеть иглой и наперстком и самому починить парус. Дэн страшно обрадовался неудаче друга, потому что когда-то и с ним случилась такая же беда.

  

  Гарвей наблюдал за всеми и от всех что-нибудь перенимал. Он гордился, как Диско, когда стоял у руля, взмахивал рукой, закидывая лесу, как Джэк, греб веслами ни дать ни взять как Мануэль и даже походку перенял у Плэта.

  

  - Любо посмотреть, как он привыкает к делу, - сказал Джэк, наблюдая раз за Гарвеем в то время, как тот возился у брашпиля. - Он выучился шутя и стал настоящим моряком. Взгляните, он работает, как взрослый!

  

  - Все мы так начинали, - отвечал Том Плэт. - Мальчики всегда воображают, что они взрослые. Так было и со мною, на старом "Orio". Помню, как я гордился, когда в первый раз стоял на вахте. То же чувствуют теперь Дэн и Гарвей. Вот они смолят канат с видом старых рыбаков. Кажется, ты ошибся насчет Гарвея, Диско. Помнишь, ты нам говорил, что малый с придурью?

  

  - Да он и был придурковат, когда мы его взяли на шхуну, - откликнулся Диско. - Теперь он исправился. Я вылечил его!

  

  - А врать он умеет ловко, - сказал Том Плэт. - Как-то вечером он рассказывал нам сказки про такого же мальчугана, как он сам, который катался в Толедо в коляске, запряженной четверкой пони, и задавал ужины своим товарищам. Забавная волшебная сказка, и он их знает много!

  

  - Со временем он выкинет весь этот вздор из головы, - заметил Диско, писавший что-то в вахтенный журнал у себя в каюте. - Кроме Дэна, никто не верит его сказкам, да и Дэн над ним смеется, я сам слышал!

  

  - Век не забуду, что сказал Симон Питер Кахун, когда за его сестру Хатти посватался Лорин Джеральд. Тогда его словечко подхватили и долго потом смеялись! - лениво процедил сквозь зубы дядя Сальтерс, мирно лежавший у штирборта.

  

  Том Плэт сердито пыхнул трубкой. Он был местный старожил и никогда не слыхивал про Джеральда такой сплетни. Между тем Сальтерс продолжал со смехом:

  

  - Симон Питер сказал, и он был прав, что Лорин наполовину кутила, а наполовину дурак. А я слышал, что она все-таки вышла за него замуж.

  

  - Лучше бы ты, Пенсильванец, предоставил рассказывать эту историю уроженцу мыса!

  

  - Я знаю, что я не красноречив, - возразил Сальтерс. - Так, только к слову пришлось. Вот и наш Гарвей такой - не то кутила, не то дурак. А некоторые верят, что он богач!

  

  - А и весело было бы на шхуне, если бы у нас в команде было несколько таких умников, как Сальтерс! - сказал Долговязый Джэк. - Половина жила бы в трюме, другая в камбузе, как мог бы сказать Кахун.

  

  Все засмеялись.

  

  Диско не принимал участия в разговоре и продолжал записывать в вахтенный журнал свои замечания. Вот что можно было прочитать на засаленных страницах этой книги:

  

  "17 июля. Сегодня густой туман и много рыбы. Переменили якорную стоянку, взяв на север. Так прошел сегодняшний день".

  

  "18 июля. Сегодня с утра туман. Поймали немного рыбы".

  

  "19 июля. Сегодня дует легкий ветерок с норд-оста и погода ясная. Переменили стоянку, взяв на запад. Поймали много рыбы".

  

  "20 июля. Сегодня, в субботу, туман и легкий ветерок. Так прошел день. Итого поймано рыбы в течение недели 3478 штук".

  

  По воскресеньям никто на шхуне не работал. Рыбаки мылись, брились, а "Пенсильвания" пел гимны. Раза два он робко заявил, что, пожалуй, мог бы прочитать проповедь. Дядя Сальтерс чуть не задушил его от негодования и стал уверять его, что он не пастор, и нечего ему и думать о проповедях.

  

  - Пожалуй, он этак вспомнит и про Джонстоун, - пояснил Сальтерс, - а что тогда с ним случится?

  

  Рыбаки согласились только на предложение Пенна почитать им вслух Книгу Иосифа. Это была толстая книга в кожаном переплете, с виду очень похожая на Библию. В ней было много повествований о битвах и осадах, и рыбаки прочитали ее от первой до последней строчки. Иногда на Пенна находила полоса: он целыми днями просиживал молча. При этом он играл в шахматы, слушал песни рыбаков, смеялся, когда они рассказывали смешные истории. Когда же его старались вызвать на разговор, он отвечал:

  

  - Я не хочу быть нелюдимым, но мне нечего говорить. У меня в голове - пустота. Я даже не помню, как меня зовут!

  

  - Неужели ты забыл, что тебя зовут Пенсильвания Прэт? - закричал Сальтерс.

  

  - Никогда не забуду, - с уверенностью отвечал Пенн. - В самом деле - Пенсильвания Прэт! - повторил он.

  

  Иногда Сальтерс сам забывал и говорил Пенну, что его фамилия - Гаскинс, Рич или Витти, но Пенну было все равно, он с одинаковой уверенностью повторял за ним каждое новое прозвище.

  

  Пенн питал какую-то особенную нежность к Гарвею, считая, что он некоторым образом осиротел. Видя это, и Сальтерс смягчал свое обращение с ним. Вообще же Сальтерс был человек суровый и думал, что мальчиков следует держать в ежовых рукавицах. Гарвей сначала побаивался его, зато впоследствии они с Дэном не прочь были сыграть с Сальтерсом какую-нибудь шутку. По отношению к Диско Гарвей себе этого никогда не позволил бы. Правда, у старика была своеобразная манера отдавать приказания. Он говорил обыкновенно: "Я думаю, ты бы лучше сделал, если бы...", или: "Ведь ты сделаешь так или этак?" В складке губ Диско, в уголке глаз было что-то внушающее уважение.

  

  Диско ознакомил Гарвея с картой берегов, которую ставил выше всяких одобренных правительством изданий. Водя по ней карандашом, он показал ему все места якорных стоянок вдоль целого ряда отмелей - Ле-Гав, Западной, Банкеро, Сен-Пьер, Зеленой и Большой Отмелей. В то же время он говорил ему о местонахождении трески.

  

  В этой науке Гарвей обогнал Дэна, зато в остальном он отстал. Диско говорил, что ему надо было бы поступить на шхуну лет десяти, чтобы одолеть все трудности морского дела, а теперь поздно учиться. Дэн мог насаживать приманку, закидывать невод, найти всякую снасть, править шхуной в темноте. Все это он исполнял механически, так же легко, как он взбирался на мачту. Он правил лодкой, как будто она составляла часть его самого. Но Гарвею он не мог передать своего умения.

  

  В бурные дни моряки сидели в каюте: из их бесконечных рассказов, прерываемых по временам стуком падающих на шхуну предметов, Гарвей мог многому научиться. Диско рассказывал о ловле кашалотов, описывал предсмертную агонию этих животных среди бурного моря, говорил о крови, брызгающей на сорок футов в вышину, о разбитых в щепки лодках китоловов, о гибели рыбаков в северных льдах. Все это были дивные, но правдивые рассказы. Еще удивительнее были рассказы Диско о треске, о ее рассуждениях и размышлениях на дне глубокого моря.

  

  Долговязый Джек любил сверхъестественное и чудесное. В глубоком молчании, с замирающим сердцем, слушали мальчики его рассказы о привидениях, которые пугают искателей раковин в заливе Мономей, о заживо погребенных в песчаных дюнах, о кладах, зарытых на Огненном Острове, о "Летучем голландце", носящемся ночью со своей мертвой командой.

  

  Гарвей, привыкший к беседам в уютных богатых гостиных, сначала смеялся над этими сказками о призраках и привидениях, но мало-помалу он стал относиться к ним серьезнее и молча слушал их.

  

  Том Плэт постоянно вспоминал свое плавание на "Orio" и сражения, в которых участвовал. Он рассказывал, как заряжали пушку ядрами, как шипела и дымилась картечь. Много недель стояли они на якоре, блокируя крепость. Дули холодные ветры, снасти обледенели... Плэт вышел в отставку, когда пароходы еще только начали появляться, и флот, который он описывал, был довольно-таки первобытной конструкции; однако Плэт не слишком уважал современное изобретение - пароходы и твердо верил, что время парусных фрегатов в десять тысяч тонн не прошло.

  

  Рассказывал иногда и Мануэль, но больше о хорошеньких девушках Мадейры, которые полощут белье у живописных берегов речки, при лунном свете, под тенью развесистых бананов. Иногда тихим, ровным голосом он передавал внимательным слушателям легенды о святых или причудливые истории о плясках и потехах рыбаков в гаванях Ньюфаундленда.

  

  Сальтерс охотнее придерживался земледельческих тем. Хотя он и любил почитать Книгу Иосифа, настоящим призванием его было хлебопашество, и он мог долго и много говорить о преимуществах какого-нибудь удобрения. Иногда он вытаскивал из сундука засаленную книжонку об удобрении почвы и принимался читать ее Гарвею. Гарвей сначала смеялся над этой страстью Сальтерса, но, заметив, что его насмешки обижают маленького Пенна, он перестал насмехаться и стал молча выслушивать это чтение. Характер Гарвея вообще изменялся к лучшему.

  

  Кок не принимал участия в беседах рыбаков. Он редко и мало говорил, но иногда на него находил какой-то странный стих, и он начинал говорить без конца на смеси гэльского и ломаного английского языков. Особенно часто он разговаривал с мальчиками и любил повторять им свое предсказание о слуге и хозяине. Кок рассказывал также о том, как ездят на санях, запряженных собаками, в Кудрее, как ледорез-пароход ломает лед между материком и островом Принца Эдуарда. Вспоминал он свою мать, которая рассказывала ему о жизни на далеком юге, где вода никогда не замерзает. Когда он умрет, душа его полетит туда и найдет покой на песчаном берегу теплого южного моря, под ветвями чудных пальм. На самом деле бедный негр никогда в жизни не видывал ни одной пальмы. За обедом кок постоянно спрашивал, вкусно ли приготовлено кушанье, и при этом всегда обращался только к Гарвею. Это очень потешало "вторую смену". Впрочем, рыбаки питали какое-то суеверное уважение к дару ясновидения кока и невольно уважали за это Гарвея.

  

  Гарвей жадно ловил каждой клеточкой души новые познания, жадно вдыхал полной грудью здоровый воздух. А шхуна между тем шла своей дорогой и делала свое дело. Серебристо-серые груды рыбы в трюме все росли. Лов шел не слишком блестяще, но и не дурно.

  

  Другие рыбачьи шхуны зорко следили за Диско. Однако он ловко умел ускользнуть от них в туманные дни, среди хорошо знакомых ему отмелей. Избегал он соседства других потому, что не любил быть в обществе шхун разных национальностей. Большинство судов было из Глостера, Провинстоуна, Гарвича и Чаттэма, но экипаж был набран Бог знает откуда. В толпе беззаботных, алчных до наживы моряков всегда может случиться какая-нибудь неожиданная неприятность.

  

  - Пусть себе их ведут оба Джеральда, - говорил Диско. - Мы теперь в плохих местах, Гарвей...

  

  - Неужто? - спросил Гарвей, черпая ведром воду. - Что же? Можно сесть на мель?

  

  - Я бы хотел выбраться поскорее к Мысу Восточному, - сказал Дэн. - Скажи, отец, неужели мы здесь застрянем недели на две? Там, Гарвей, начнется горячая работа: некогда будет ни есть, ни спать. Хорошо, что ты попал к нам на шхуну месяцем раньше, а не теперь, а то мы не успели бы обучить тебя к прибытию на отмель Старой Девы!

  

  Гарвей сообразил, рассматривая береговую карту, что отмель Старой Девы была поворотным пунктом плавания и что там они пополнят груз своей шхуны. Отмель эта обозначалась крошечной точкой, и Гарвей удивлялся, как Диско может найти ее с помощью квадранта и дип-лота. Впрочем, Гарвей многого еще не знал, и многое ему приходилось видеть и слышать вновь. Так, в один очень туманный день он услышал впервые звук сирены, напоминавший крики слона.

  

  Они шли осторожно вперед, как вдруг из тумана вынырнули красные паруса какого-то судна. На шхуне принялись звонить в колокол.

  

  Послышался крик команды, спустили передние паруса.

  

  - Француз, - сердито сказал дядя Сальтерс. - Наверное, идет из Сен-Мало в Микелон!

  

  - Hi! Backez-vous, backez-vous! Standes awayez, эй, вы, бодливые, mucho bono! Откуда идете, из Сен-Мало?

  

  - Есть! Есть! Mucho bono! Clos Poulet - St. Malo. St. Pierre et Miquelon! - закричала в ответ команда другого корабля, смеясь и размахивая в воздухе фуражками. - Bord! Bord!

  

  - Принеси-ка сюда доску, Дэнни. Удивляюсь, какой берег эти французы ищут здесь. Подай им сигнал сорок шесть, сорок девять!

  

  Дэн начертил цифры мелом на доске и вывесил на грот-мачте. Матросы с встречного корабля благодарили.

  

  - Не очень-то любезно отвечаем мы им! - сказал Сальтерс.

  

  - Жаль, что ты не научился говорить по-французски с прошлого плавания, - отвечал Диско. - Я не хочу тащить с собой балласта, как случилось в Ле-Гаве!

  

  - Может быть, ты, Гарвей, умеешь говорить по-французски?

  

  - Умею, - смело вызвался Гарвей. - Эй! Послушайте! - заорал он. - Arretez-vous! Attendez! Nous sommes venus pour tabac!

  

  - Ah! Tabac, tabac! - кричали они и смеялись.

  

  - Это им по нутру. Спустим-ка шлюпку! - сказал Том Плэт. - Мои познания французского языка не удостоверены дипломом, но я знаю другой язык - у меня есть смекалка. Пойдем со мною, Гарвей, в качестве толмача!

  

  Когда Плэт и Гарвей высадились на соседнюю шлюпку, их встретили невообразимым гамом и криком. В каюте всюду висели ярко размалеванные изображения Божьей Матери, покровительницы ньюфаундлендцев. Моряки с Отмелей говорили на таком исковерканном французском языке, что не понимали Гарвея, и ему пришлось тоже объясняться жестами и любезными улыбками. Том Плэт больше размахивал руками и бойко объяснялся. Капитан угостил их каким-то особенным ужином, а вся команда, в красных шапках, с волосатыми открытыми шеями, длинными кортиками за поясом, встретила их, как братьев. Началась торговля. Они везли настоящий американский беспошлинный табак, а им нужны были шоколад и морские сухари. Гарвей отправился обратно на шхуну, чтобы переговорить с Диско и коком, которые заведовали припасами. Он привез французам просимые жестянки какао и бочонки с сухарями. Том Плэт и Гарвей вернулись с пачками табаку для куренья и жеванья. После этого обмена веселые моряки исчезли в тумане, напевая хором веселую песенку.

  

  - Почему это они меня не поняли, а тебя, Том Плэт, поняли, хотя ты и говорил не по-французски, а знаками? - спросил Гарвей.

  

  - Потому, что речь знаками много старее всех языков. А потом также потому, что на французских пароходах тьма франкомасонов!

  

  

  

  Гарвея удивляло, что большинство судов бродило по Атлантическому океану наугад. Дэн объяснил ему, что рыбачьи шхуны обязательно должны зависеть от любезности своих соседей, но что даже пароходы не знают хорошенько, куда идут, было прямо удивительно. Случилось, что старый пароход, доверху нагруженный скотом, гнался за шхуной "Мы здесь" целых три часа. Когда он приблизился, командир начал переговоры с Диско. А Диско смеялся над шкипером.

  

  - Куда вы забрались? Не знаете? Бродяги вы этакие, рыщите по морю, не зная куда, и распиваете кофе, вместо того чтобы смотреть, куда вас несет!

  

  Шкипер в ответ на это только любезно раскланивался и говорил какие-то комплименты по поводу глаз Диско, который между тем на их вопрос о местонахождении отвечал:

  

  - Разве у вас нет дип-лота? Или запах навоза отбивает у вас обоняние, и вы не можете пронюхать, каково здесь дно?

  

  - Чем вы кормите скотину? - не удержался, чтобы не спросить, Сальтерс: в нем невольно заговорил фермер. - Говорят, что скот не переносит морского плавания и падает во множестве. Я знаю, что ему полезно давать мелко искрошенные жмыхи...

  

  - Черт возьми! - послышалось с парохода. - Из какого дома умалишенных выпустили этого пустомелю?

  

  - Друг мой! - продолжал Сальтерс, стоя у грот-мачты. - Позвольте дать вам совет...

  

  Командир, стоя на мостике, вежливо раскланялся:

  

  - Извините, но я хотел попросить указаний. Если этот сельский хозяин немножко посторонится, то мы сможем переговорить со шкипером и узнаем, где мы!

  

  - Вечно ты суешься не в свое дело, Сальтерс! - сердито сказал Диско.

  

  Ему было неловко не отвечать на вопрос, предложенный в столь вежливой форме, и он сказал, наконец, на какой широте и долготе они находятся.

  

  - Это какие-то помешанные, - сказал шкипер, направляясь в машинное отделение и кидая в шхуну связку газет. - Сальтерс, ты ничуть не умнее этих дураков, - ворчал Диско, в то время как шхуна удалялась. - Я только что собирался сделать им выговор за то, что они бродят, как слепые, а ты непременно должен был сунуться с вопросом!

  

  Гарвей, Дэн и остальная команда стояли в стороне и только весело переглядывались. Диско и Сальтерс ссорились до самого вечера. Диско упрекал брата в недостатке честолюбия настоящего рыбака. Когда шкипер не в духе, всем приходится плохо. Долговязый Джэк долго хранил молчание, но после ужина он заметил вскользь:

  

  - Ну, что же они про нас скажут?

  

  - Они теперь везде будут рассказывать про жмыхи...

  

  - С солью! - дополнил неисправимый Сальтерс, читатель земледельческого отдела в старой нью-йоркской газете.

  

  - Нет, это меня просто бесит! - сказал Диско.

  

  - Я не вижу тут ничего особенного, - примирительно вступился Долговязый Джэк. - Посмотри, Диско, уже не второй ли это пакетбот идет сюда? Сальтерс, правда, сболтнул лишнее, но ты, Диско, забудь это. В другой раз он будет умнее. Ведь он это от простоты!

  

  Дэн толкнул Гарвея под столом, а тот со смеха чуть не захлебнулся своим кофе.

  

  - Конечно же, - несколько храбрее заговорил и Сальтерс. - Я ведь сказал, потому что к слову пришлось!

  

  - Правда, - вмешался и Том Плэт, большой знаток морской дисциплины и этикета, - ты сам виноват, Диско, что не остановил его, если находишь, что он сунулся не в свое дело!

  

  - Не мог же я угадать, что он собирается говорить! - уже несколько спокойнее возразил Диско, польщенный признанием своего авторитета.

  

  - Конечно, ты, как шкипер, был вправе заставить меня замолчать. А я, разумеется, замолчал бы при малейшем намеке, уж если не по убеждению, то ради примера вот этим мальчишкам!

  

  - Что я тебе говорил, Гарвей? Что ни говорят, а до нас непременно доберутся. Всегда во всем окажутся виноваты "мальчишки"!

  

  - А все-таки незачем было соваться, - настойчиво повторил Диско. - Надо уметь различать вещи: земледелие - одно, рыбная ловля - другое!

  

  Сальтерс набивал табак в трубку и не возражал.

  

  - Умение различать вещи - великое дело, - сказал Джэк, стараясь примирить спорящих. - Это сказал и Стейнинг, когда посылал Коннана шкипером на "Марилле" вместо капитана Ньютона, захворавшего острым ревматизмом. Мы называли Коннана Мореплавателем!

  

  - Ник Коннан никогда не садился на корабль, не взяв с собой запаса рому, - сказал Том Плэт. - Бывало, он ходит в Бостоне около агентов и высматривает, не возьмет ли его какой-нибудь судовладелец капитаном на буксирный пароход. Сам Кой содержал его раз целый год за свой счет за то, что он хорошо умел рассказывать истории. Как не знать Коннана Мореплавателя! Он умер, я думаю, лет пятнадцать тому назад?

  

  - Пожалуй, семнадцать будет. Он умер в тот год, когда строился "Каспар Вит". Ник никогда не умел различать вещи. Стейнинг взял его потому, что не смог найти никого лучше. Все моряки уже уехали на Отмели, а Коннан был вечно без дела. Груз "Мариллы" застраховали, и она отправилась из Бостона на Большую Отмель при сильном норд-весте. На беду, на шхуне нашелся ром. "Марилла" шла под фок-вейлем. Шли, шли они так. Не видно ни берега, ни чаек, ни других шхун. Прошло две недели, а Отмелей как не бывало. Ну, наконец, решили измерить глубину воды. И что же? Шестьдесят локтей! "Это ничего! - утешал себя Коннан. - Отмели начнутся скоро. Опустим дип-лот и насчитаем тридцать локтей. Коннан Мореплаватель знает свое дело". Еще раз спустили дип-лот и намеряли девяносто. "Либо дип-лот никуда не годится, либо отмель провалилась!" - говорил Коннан. Вытащили дип-лот, сели на дек и начали отсчитывать узлы. "Марилла" все идет себе да идет. Навстречу ей попался какой-то другой корабль. "Не видели ли вы тут поблизости рыбачьих шхун?" - спросил Коннан будто невзначай. "У побережья Ирландии их много!" - ответили ему. "Убирайтесь вы со своей Ирландией, что я там забыл, в вашей Ирландии?" - "Так зачем же вы сюда пришли?" - "Помилуй Бог! - говорит Коннан. - Да где же это я?" - "В тридцати милях на запад от мыса Клир, если желаете знать и если это вас утешит!" Коннан даже подпрыгнул. Корабельный кок смерил его прыжок и говорит, что он был не меньше как четыре фута семь дюймов. "Хорошо утешение, - сказал он. - За кого вы меня принимаете? Тридцать пять миль от мыса Клир и две недели пути от Бостона? Помилуй Бог! Вот так история, доказательством которой служит то, что моя матушка живет в Скаберрине!" Коннан вышел из себя от гнева. Но, видите ли, он никогда не умел владеть собой. Команда большей частью состояла из уроженцев Корка и Керри, кроме одного мэрилэндца, который пробовал было уговорить их вернуться; они, однако, назвали его бунтовщиком и ввели "Мариллу" в гавань Скаберрина. Вдоволь нагулялись они за неделю на родимой стороне с друзьями-приятелями. Потом пошли в обратный путь. Только через месяц добрались они до Отмелей, и, когда пришли, вода была низка, и Коннану пришлось вернуться в Бостон без добычи.

  

  - А что сказал хозяин шхуны? - спросил Гарвей.

  

  - Что же ему было говорить? Рыба осталась на Отмелях, а Коннан в Бостоне рассказывал о своем замечательном плавании на восток. Решили, что в другой раз будут умнее и будут держать ром и команду в отдельных помещениях, тогда шкипер не спутает Скаберрин с Кверо. Да, чудной был человек Коннан Мореплаватель, царство ему небесное!

  

  - Когда я служил на "Люси Гольмс", - начал Мануэль своим методичным голоском, - мы пришли с грузом рыбы в Глостер; но цены на рыбу упали, и мы решили продавать ее в другом месте. Подул свежий ветерок, потом стало еще свежее. Корабль наш быстро понесло, куда - мы не знали. Наконец увидели мы землю. Стало жарко. Смотрим, навстречу идет бриг, на нем три негра. Спрашиваем их, где мы? И что же бы вы думали, они нам отвечают!

  

  - На Канарских островах? - догадался Диско.

  

  Мануэль с улыбкой покачал головой.

  

  - У берегов Бианко? - спросил Плэт.

  

  - Хуже. Мы очутились у берегов Безагоса, а негры были из Либерии. Так вот где нам пришлось продавать рыбу!

  

  - А что, могла бы наша шхуна пойти прямо в Африку? - задал вопрос Гарвей.

  

  - Отчего же? Могла бы даже обойти мыс Горн, - сказал Диско. - Отец ходил не на такой шхуне, а на пакетботе, всего в пятьдесят тонн водоизмещением, в Гренландию, где в то время ловили треску. Полгода плавали они среди ледяных глыб. Мало того, отец взял с собою в одно из таких плаваний мою мать, чтобы показать ей, как ему достаются трудовые деньги. Они там чуть не замерзли. В это плавание появился на свет и я. Родился я, когда пакетбот был близ Диско, вот почему мне и дали прозвище. Конечно, нельзя сказать, чтобы было благоразумно производить на свет младенцев среди холодных айсбергов, но что же делать: все мы люди, и все можем ошибаться!

  

  - Вот, вот, - кивнул головой Сальтерс, - все могут ошибаться. Слышите, мальчики, - обратился он к Дэну и Гарвею, - когда вы сделаете какую-нибудь ошибку, а вы и делаете не меньше сотни в день, лучше всего сознаться в своем заблуждении.

  

  Долговязый Джэк подтвердил сказанное, и инцидент оказался исчерпанным.

  

  Они переменили несколько якорных стоянок в северном направлении. Лодки почти каждый день выходили на ловлю и шли вдоль восточного края Большой Отмели, на глубине тридцати - сорока локтей.

  

  Здесь Гарвею впервые пришлось увидеть сквидов. Раз ночью рыбаков разбудил крик Сальтерса: "Сквид! Эй!" Полтора часа ловили сквидов. Лов этот производится при помощи окрашенного в красный цвет лота с расположенными в виде зонтика, загнутыми вверх булавками на конце. Сквид почему-то любит эту своеобразную приманку и идет на нее. Его вытаскивают раньше, чем он успеет освободиться от иглы. Когда рыбу эту тащут из моря, она выпускает в рыболова сначала струю воды, затем черную, как чернила, жидкость. Курьезно видеть, как рыбаки всячески стараются избежать чернильных брызг, отклоняя головы от пойманной рыбы. Тем не менее, когда лов окончился, лица у всех рыбаков были черные, как у трубочистов. Зато целая груда сквидов лежала на палубе. Крупная треска хорошо ловится на кусочки серебристо-белого мяса сквида, надетые на крючок. На следующий день поэтому лов шел очень успешно. В тот же день навстречу шхуне попалась "Кэри Питмэн". Рыбаки сообщили им о своей удаче. Моряки с "Кэри Питмэн" предложили им семь крупных штук трески в обмен на одного сквида, но Диско не согласился. "Кэри" быстро повернула под ветром и бросила якорь на расстоянии полумили от шхуны, желая попытать счастья сама.

  

  После ужина Диско послал Дэна и Мануэля отвезти канат к бакану, чтобы повернуть судно. Дэн передал это одному рыбаку из экипажа "Кэри", который спросил его, зачем они ставят баканы, коли дно вовсе не каменистое?

  

  - Отец говорит, - весело крикнул Дэн, - что в милях в пяти от вас идет, кажется, паром!

  

  - Почему бы вам не обойти его? Кто вам мешает?

  

  - Потому, что вот и вы сейчас обошли нас с подветренной стороны. А отец этого ни от кого не потерпит, не говоря уж о таком старом днище, как ваша шхуна, которая идет, куда ее ветром несет!

  

  - В это плавание мы еще ни разу не дрейфовали! - обиженно отвечал моряк.

  

  Дело в том, что "Кэри Питмэн" пользовалась нелестной репутацией шхуны, которая теряет якоря.

  

  - Так как же вы становитесь на якорь? - сказал Дэн. - Если не дрейфовали, у вас новый утлегарь?

  

  Это окончательно рассердило рыбаков "Кэри", и они закричали:

  

  - Эй ты, португальский шарманщик, возьми свою обезьяну обратно в Глостер! Иди-ка назад в школу, Дэн Троп!

  

  - Шаровары! Шаровары! - дразнил Дэн, знавший, что один из людей команды "Кэри" работал прошлую зиму в швальне, где изготовлялись шаровары.

  

  - Карапузик! Глостерская креветка! Убирайся к себе в Новую Шотландию!

  

  Назвать глостерского уроженца новошотландцем считается большим оскорблением, и Дэн не остался в долгу.

  

  - Сами вы новошотландцы, городские пачкуны, чатгэмские выродки! Убирайтесь со своим кораблем к черту!

  

  - Знаю я, чего они добивались, - говорил Диско. - Дождутся ночи, а когда мы все заснем, сдрейфуют. Правда, здесь нет других судов, которые бы нас окружали, но все же я не собираюсь отсюда в Чатгэм!

  

  На закате поднялся ветер, но не настолько сильный, чтобы сорвать с якоря даже лодку. "Кэри Питмэн", однако, имела свои особенности. В эту ночь на вахте стояли мальчики. Под утро они услышали выстрел из допотопного револьвера, заряженного, должно быть, еще с дула.

  

  - Аллилуйя! - запел Дэн. - Вот она пошла, как сонная. Точь-в-точь, как тогда в Кворо!

  

  Будь это другое судно, Диско принял бы какие-нибудь меры, но тут он только перерезал якорные канаты в момент, когда "Кэри Питмэн" полным ветром пошла на шхуну. Шхуна "Мы здесь" под кливером чуть-чуть посторонились - Диско не желал отыскивать потом свой якорь целую неделю. "Кэри" прошла среди града насмешек.

  

  - Доброй ночи! - сказал Диско, снимая фуражку. - В каком состоянии ваш огород?

  

  - Поезжайте в Orio и наймите там мула, - сказал дядя Сальтерс. - Нам здесь фермеры не нужны!

  

  - Не одолжить ли вам якорь от моей шлюпки? - предложил Джэк.

  

  - Послушайте, - пронзительным голосом кричал Дэн. - Эй! Послушайте! Что это у портных нынче стачка, что ли, или в швальне наняли шить шаровары баб?

  

  Крикнул какую-то шутку и Гарвей, которого подучил Том Плэт. Даже безобидный Пенн пропищал что-то.

  

  Всю ночь якорь продержали на цепи, и шхуна неприятно вздрагивала на этой короткой привязи. Полдня трудились моряки, разыскивая канат. Но все это казалось мальчикам вздором в сравнении с тем наслаждением, которое они испытали, осмеивая злосчастную "Кэри". То и дело им приходила в голову новая острота или насмешка, которую они могли бы крикнуть пристыженной "Кэри Питмэн", но не успели.

  

  

  

  Наутро рыбаки подняли паруса и пошли в северо-западном направлении. Им казалось уже, что они скоро должны прийти на отмель Девы, как вдруг неожиданно опустился густой туман, и пришлось бросить якорь. Со всех сторон до них долетал звон колоколов. Рыба ловилась не Бог весть как хорошо, но рыбачьи шлюпки все же бродили в тумане, встречались и обменивались новостями.

  

  Дэн и Гарвей выспались днем, а ночью, уже на рассвете, вздумали таскать пирожки. Им не было запрещено взять их просто, а не тайком, но краденые пирожки казались им вкуснее, да и кок ужасно смешно сердился. Вместе с награбленной добычей они вышли из душной каюты на палубу. Здесь они застали Диско. Он звонил в колокол и, когда Гарвей подошел, передал ему веревку.

  

  - Звони! Мне кажется, что в тумане что-то слышно!

  

  Действительно, слышался какой-то легкий звон, а по временам до слуха Гарвея доносился звук пароходной сирены. Он уже настолько знал жизнь на Отмелях, что понял всю грозившую опасность. Вспомнилось ему, как когда-то мальчик в красной куртке, невежда и бездельник, говорил, что было бы "интересно", если бы пароход наехал на рыболовное судно. У того мальчика была великолепная каюта с ванной. Каждое утро он минут десять посвящал изучению роскошного меню. Теперь тот же самый мальчик - впрочем, нет, он значительно старше, это его старший брат - встает в четыре часа утра, тусклого туманного утра, стоит в непромокаемом плаще и что есть силы звонит в маленький колокольчик, - меньше того, по звуку которого сходились к завтраку пассажиры, - звонит в то время, как обшитый сталью пароход несется где-то совсем близко со скоростью двадцать миль в час. Как горько было ему думать, что там, на пароходе, люди спят себе в сухих, обитых сукном и кожей каютах, что эти люди встанут только к завтраку и даже не узнают никогда, что они наехали на рыбачью шхуну и разбили ее. Гарвей с отчаянием продолжал звонить.

  

  - Ну да, они замедлили немного ход машины, - сказал Дэн, - и если переедут и пустят ко дну какое-нибудь судно, будут считать себя правыми - они действуют по закону!

  

  И небо, и море были окутаны молочно-белым туманом. Сирена отчаянно ревела, колокольчик безнадежно дребезжал. Гарвей внезапно почувствовал близость чего-то надвигающегося, большого. В сыром тумане перед ним встал, словно утес, огромный корабельный нос, готовый, казалось, перерезать шхуну. На окрашенном в розоватый, яркий цвет борту Гарвей прочел целый ряд римских цифр - XV, XVI, XVII, XVIII. Сердце замерло у Гарвея от страшно близкого шипенья и свиста. Цифры исчезли, промелькнул обитый медью борт. Гарвей беспомощно поднял руки, задыхаясь в клубах пара, на перила шхуны плеснуло теплой водой, шхуна затрепетала, закачалась на волнах, поднятых пароходным винтом, и в тумане мелькнула корма удалявшегося парохода. Гарвей чуть не потерял сознания. Вдруг послышался треск, словно от падения срубленного дерева, и откуда-то донесся чей-то глухой голос:

  

  - Спасите! Мы идем ко дну!

  

  - Мы? - задыхаясь, спросил Гарвей.

  

  - Нет. Чья-то чужая шхуна. Звони! Мы пойдем на помощь! - сказал Дэн, быстро спуская шлюпку.

  

  Менее чем через минуту все, исключая Гарвея, Пенна и кока, ушли на шлюпках. Сломанная фок-мачта какой-то шхуны плыла по течению. За нею показалась какая-то зеленая шлюпка. Волнами ее ударило о корпус шхуны; казалось, она просила, чтобы ее взяли, приютили. Вот проплыло чье-то туловище в синей куртке, но только туловище, без ног. Пенн побледнел, как полотно. Гарвей звонил, как безумный, боясь, что вот-вот их шхуна тоже пойдет ко дну. Когда рыбаки вернулись и Дэн окликнул Гарвея, мальчик пришел в себя.

  

  - "Дженни Кушмэн" перерезало надвое, - чуть не рыдая проговорил Дэн. - В четверти мили отсюда. Отец спас старика. Других никого не видно. А со стариком был сын. О! Гарвей! Гарвей! Я не могу вынести этого! На моих глазах...

  

  Он спрятал лицо на груди Гарвея и зарыдал. Тем временем остальные рыбаки втащили на шхуну какого-то седовласого старика.

  

  - Зачем вы спасли меня? - стонал он. - Диско, зачем ты меня вытащил из воды?

  

  Диско положил ему на плечо свою могучую руку. Взор старика дико блуждал, губы дрожали. Вдруг вышел и заговорил... кто же? Пенсильвания Прэт, он же Гаскинс Рич или Витти, как приходило на память дяде Сальтерсу. Лицо его странно преобразилось. То было не лицо безумного, а лицо мудрого старца.

  

  - Бог дал, Бог и взял, - заговорил он громко. - Да святится имя Его. Я был, я и сейчас - служитель Господа. Пустите его ко мне!

  

  - Вы служитель Божий? - сказал старик. - Так умолите Бога, чтобы Он вернул мне сына! Пусть Он вернет мне мою шхуну, стоившую тысячу долларов, и тысячу центнеров рыбы! Если бы вы не спасли меня, вдова моя никогда не узнала бы о случившемся. Теперь я сам должен рассказать жене все!

  

  - Не надо рассказывать, Джэзон Оллей, - сказал Диско. - Лучше приляг теперь!

  

  Трудно найти слово утешения для человека, который потерял в полминуты сына, трехмесячный заработок и шхуну, дававшую ему средства к жизни.

  

  - Все это были глостерцы, не правда ли? - спросил Том Плэт.

  

  - Ах, это все равно, кто бы они ни были! - сказал Оллей, отжимая свою мокрую бороду. Потом он запел:

  

  

  Счастливы птицы, которые летают и поют

  

  Вокруг Твоих алтарей, о Всемогущий!

  

  

  - Пойдем со мной вниз! - сказал Пенн, как будто имел право приказывать. Взгляды их встретились, и Оллей несколько секунд стоял в нерешительности.

  

  - Не знаю, кто вы такой, но я пойду за вами, - покорно сказал он наконец. - Может быть, я еще и верну что-нибудь из девяти тысяч потерянных мною долларов.

  

  Пенн пропустил его в каюту и закрыл дверь.