Эджуорт Мария - Прусская ваза

   Свидѣтель. Я помню, что этотъ человѣкъ, ставя на доску свою вазу, воскликнулъ: ахъ! Фрицъ, я едва не разбилъ этой проклятой вазы въ дребезги! Вотъ она, въ цѣлости; прими ее отъ меня руками. Я оглянулся и увидѣлъ вазу, стоящую на доскѣ.

   Альбертъ. Не можешъ ли вспомнишь какихъ нибудь другихъ оботоятельствъ?

   Свидѣтель. Помню только то, что онъ сказалъ мнѣ: поставь эту вазу въ горнъ! на что я ему отвѣчалъ: еще не время! печь не совсемъ разгорѣлась! я поставлю ее вмѣстѣ съ другими.

   Альбертъ. И такъ она не тотчасъ по принесен³и была поставлена въ горнъ?

   Свидѣтель. Нѣтъ. Я сказалъ уже вамъ, что печь не довольно была разжжена.

   Альбертъ. Сколько же времени стояла она на столѣ?

   Свид
123;тель. Не знаю, не могу опредѣлить этаго точно - десять, двадцать или тридцать минутъ; но не болѣе!

   Альбертъ. Очень хорошо. Но въ эти двадцать или тридцать минутъ ты безъ сомнѣн³я не спускалъ съ нее глазъ?

   Свидѣтель. Напротивъ, милостивый государь, я не имѣлъ никакой нужды на нее смотрѣть: она стояла y мѣста.

   Альбертъ. Но помнишь ли, гдѣ она стояла въ ту минуту, какъ ты пришелъ за нею для помѣщен³я ея въ горнъ?

   Свидѣтель. Помню! Она стояла не на доскѣ yже, a на столѣ.

   Король сдѣлалъ выразительное движен³е рукою. Все общество обратило на него глаза. Альбертъ продолжалъ: не обманываешься ли? Подумай!

   Свидѣтель. Не обманываюсь, милостивый Государь! Ваза была на столѣ, a не на доскѣ - это вѣрно.

   Альбертъ. Теперь скажи мнѣ: входилъ ли кто нибудь въ твою горницу въ то время, какъ ваза стояла еще на доскѣ?

   Свидѣтель. Не думаю. Тогда былъ часъ обѣда. Работники разошлись; я одинъ остался подлъ печи, для надзиран³я за огнемъ.

   Альберлтъ. Но кто же поставилъ вазу на столъ?

   Свидѣтель. Не знаю, только не я!

   Альбертъ. Слѣдовательно кто нибудь другой? Подумай хорошенько.

   Свидѣтель. Мног³е могли входить въ горницу и выходить изъ нее, но я не замѣтилъ ни одного человѣка, будучи занятъ своимъ огнемъ... Но... погодите... кажется... такъ точно! Жидъ Саломонъ приходилъ спрашивать y меня, куда дѣвалась Соф³я Мансфильдъ? Онъ бралъ въ руки вазу, и онъ-то вѣроятно переставилъ ее съ доски на столъ. Онъ что-то говорилъ о надписи, о стихахъ... не могу имянно вспомнить, о чемъ! Я худо его слушалъ, будучи занятъ, какъ я уже сказывалъ, своимъ горномъ,

   Альбертъ. Довольно. Поди.

   Трет³й свидѣтель былъ женихъ Соф³и. Мансфильфъ, задержанный по приказан³ю Фридриха въ Берлинѣ, и разлученный съ своею невѣстою при самомъ олтаръ Бож³емъ. Онъ объявилъ, что видѣлся съ Соф³ею въ самый тотъ день, въ который, отдѣлавши свою вазу, она отдала ее обжигать на фабрику. Соф³я сожалѣла, что онъ, пришедши поздно, не могъ видѣть ея работы. Но я - продолжалъ свидѣтель - будучи въ великомъ нетерпѣн³и, и надѣясь увидѣть вазу, прежде, нежели она поставлена будетъ въ печь, побѣжалъ на фабрику; y самаго входа встрѣтился со мною Жидъ Саломонъ, который, сказавъ мнѣ, что ваза уже въ печи, взялъ меня подъ руку, почти насильно повелъ съ собою, и началъ говорить о тѣхъ деньгахъ, которыя Соф³я поручила ему переслать въ Саксон³ю.

   Альбертъ. Как³я это деньги? Развѣ Соф³я занимала ихъ y Жида Саломона!

   Свидѣиель. Напротивъ. Саломонъ долженъ былъ Соф³и за нѣкоторыя картинки, писанныя ею на стеклѣ, по его заказу. Въ слѣдств³е ихъ договора, Жидъ Саломонъ обязанъ былъ пересылать эти деньги въ Саксон³ю къ родственникамъ Соф³и, которыхъ она содержала своею работою.

   Альбертъ. Точно ли эти деньги доставлены были родственникамъ Соф³и?

   Свидѣтель. Нѣтъ. Я третьяго дня получилъ отъ невѣсты моей письмо, въ которомъ она увѣдомляетъ меня, что Саломонъ ее обманулъ, и требуетъ, чтобы я принудилъ его заплатить ей деньги.

   Альбертъ. Слѣдовательно Жидъ Саломонъ имѣетъ не весьма строг³я правила честности. Но прежде не говорилъ ли онъ чего нибудь съ тобою о возвращен³и Соф³и въ Саксон³ю?

   Свпдѣтель. Говорилъ, и не однажды. Изъ всѣхъ его разговоровъ могу заключить только то, что онъ весьма желалъ оставить ее въ Берлинѣ, дабы воспользоваться ея дарован³емъ. За недѣлю передъ тѣмъ, какъ Его Величество наименовалъ Соф³ину вазу Прусскою, я встрѣтился съ нимъ на улицѣ и сообщилъ ему надежду свою скоро возвратиться съ моею невѣстою въ Саксон³ю. Онъ нахмурился и отвѣчалъ: это еще не вѣрно.

   Альбертъ. Не говорилъ ли онъ когда нибудь съ тобою о Графъ Ланицкомъ?

   Свидѣтель. Однажды; въ тотъ самый день, въ который Графъ посѣщалъ вмѣстѣ съ вами фарфоровую мануфактуру. Я спросилъ y Саломона: кто этотъ прекрасный молодой человѣкъ, въ гусарскомъ мундирѣ, который такъ живъ въ разговорѣ, и имѣетъ так³е блестящ³е глаза? - Онъ нахмурился: это Графъ Ланицк³й, отвѣчалъ онъ мнѣ, вѣтренная, насмѣшливая повѣса! Онъ не даетъ мнѣ покою своими колкостями, и я, признаться, ненавижу его отъ всего сердца.

   Альбертъ. Я доволенъ. Ты можешь насъ оставить, -

   Свидѣтель, представленный къ допросу послѣ жениха Соф³и Мансфильдъ, былъ Прусск³и купецъ, торговавш³й въ Берлинѣ красками. Онъ объявилъ, что жидъ Саломонъ покупалъ y него синюю краску, которой нѣсколько цвѣтовъ пробовалъ на клочкѣ бумаги, вынутой имъ изъ кармана и забытой въ лавкѣ; что наконецъ онъ взялъ небольшое количество темнаго цвѣта краски. Свидѣтель представилъ ея образецъ. Альбертъ продолжалъ: цѣла ли y тебя бумажка?

   Свидѣтель. Вотъ она. Саломонъ оставилъ ее на моемъ столъ. Я побоялся ее бросить, нашедши на ней арифметическую выкладку, и думая, что она можетъ понадобиться Саломону. Но Саломонъ не возвращался. Я позабылъ уже и объ немъ и о бумажкѣ его, когда вы, милостивый государь, дней восемь тому назадъ, пожаловали ко мнѣ въ лавку, спрашивали, какую краску бралъ y меня Жидъ Саломонъ, и увидя лоскутокъ бумажки, имъ забытый, приказали сберечь ее, запретивъ мнѣ говорить о вашемъ посѣщен³и до самаго того дня, въ которой назначено было судить Графа Ланицкаго. Ваше приказан³е изполнено, и вотъ бумажка.

   Альбертъ представилъ ее присяжнымъ. Нашли, что синяя краска, которую покупалъ и пробовалъ на этомъ отрывкѣ Жидъ Саломонъ, имѣла одинак³й цвѣтъ съ тою, которою покрыта была ваза. Альбертъ приказалъ Саломону показать платокъ: увидѣли, что краска, прилипнувшая къ платку, была такая же точно; какою была натерта бумажка и выкрашена ваза. Увѣрясь наконецъ, что судьи всѣ единодушно признаютъ сходство красокъ, Альбертъ просилъ, чтобъ развернули бумажку и прочли написанныя на ней слова. Увидѣли слово тиранъ, около десяти разъ повторенное, и не однимъ почеркомъ - казалось, что кто-то старался подписаться подъ чужую руку. Одно или два изъ этихъ словъ были совершенно сходны съ словомъ тиранъ, изображеннымъ на поднож³и вазы, Альбертъ, представивъ всѣ с³и доказательства присяжнымъ, сказалъ наконецъ, что онъ не будетъ утомлять вниман³я ихъ новыми убѣжден³ями; что дѣло объясняется само собою, что невинность друга его не можетъ, подвержена быть сомнѣн³ю, и что наконецъ предоставляется безпристрас³тю судей рѣшить, кто преступникъ: пылк³й ли Графъ Ланицк³й, или благоразумный и осторожный Жидъ Саломонъ? Альбертъ возвратился на свое мѣсто. Судья въ нѣсколькихъ словахъ представилъ присяжнымъ сущность всего дѣла, и столь ясно, что всѣ они въ одинъ голосъ воскликнули: невиненъ! Громк³я рукоплескан³я зашумѣли въ залѣ; но Фридрихъ всталъ съ своего мѣста, и все утихло.

   "Я подтверждаю приговоръ присяжныхъ! сказалъ онъ. Графъ Ланицк³й дайте мнѣ вашу руку; я поступилъ слишкомъ поспѣшно, отнявши y васъ шпагу: вотъ вамъ моя; владѣйте ею, a вашу беру себѣ," Фридрихъ снялъ съ себя шпагу и подалъ ее молодому Графу. "Благодарю васъ, сказалъ онъ Альберту, простирая къ нему руку. Вы не имѣете нужды въ шпагѣ, чтобъ быть защитникомъ своихъ друзей; но я желаю, чтобы вы вступили въ мою службу и были мнѣ полезны вашимъ перомъ. Вѣрьте, Баронъ Альтенбергъ, что Фридрихъ умѣетъ цѣнить людей благородныхъ и награждать полезные таланты. A ты, проклятый Еврей! воскликнулъ онъ бросивъ на Саломона грозный взглядъ, ты стоишь того, чтобы с³ю же минуту отправить тебя къ твоему отцу Аврааму - но я хочу, чтобы и ты приносилъ какую нибудь пользу, не имѣя однако способа вредить честнымъ людямъ. Съ сего часа опредѣлено тебѣ, во всю твою жизнь мести Потсдамск³я улицы, не забывая и той, на которой построенъ домъ Графа Ланицкаго!" - Снова шумныя восклицан³я послышались въ залѣ. Фридрихъ подвелъ къ Графинѣ Ланицкой ея сына. Онъ подалъ ей руку, и провожая ее съ лѣстницы, сказалъ, что будетъ y нее обѣдать и пить за здоровье Августа Ланицкаго. Послѣ обѣда училъ онъ гвард³ю: всѣ замѣтили, что онъ имѣлъ на себѣ шпагу молодаго Графа.