Бласко-Ибаньес Висенте - Проклятый хутор

sp; Такъ продолжалась охота на человѣка до той минуты, когда у поворота канала, представился взору клочекъ берега, свободный от камыша. Глаза Батиста, приспособивш³еся ко мраку подъ сводомъ растительности, совершенно отчетливо разглядѣли человѣка, который выходилъ изъ канала, опираясь на ружье и съ трудомъ двигая облѣпленными тиною ногами. Это былъ все онъ же, Пименто!

   - Мошенникъ! мошенникъ! Теперь уже не улизнешь! - проревѣлъ Батистъ, выпуская второй выстрѣлъ съ увѣренностью стрѣлка, имѣющаго цѣль передъ глазами и знающаго, что его пуля попадетъ прямо въ тѣло.

   Онъ увидѣлъ, что Пименто плашмя повалился на берегъ, потомъ поднялся на четвереньки, чтобы не скатиться въ воду. Батистъ захотѣлъ приблизиться къ нему, но въ увлечен³и не разсчиталъ прыжка, споткнулся и самъ растянулся во весь ростъ среди канала. Голова его погрузилась въ тину, онъ наглотался землистой красноватой жидкости и уже думалъ, что, задохнувшись, такъ и останется погребеннымъ въ этой грязи. Но, наконецъ, сдѣлавши богатырское усил³е, ему удалось встать, открыть глаза, залѣпленные иломъ, прочистить ротъ, которымъ онъ, захлебываясь, сталъ вбирать въ себя ночной воздухъ.

   Едва получилъ онъ возможность видѣть, какъ сталъ искать раненаго. Но того уже не было.

   Тогда, весь въ водѣ и въ грязи, онъ въ свою очередь вышелъ изъ канала и вылѣзъ наберегъ въ томъ же мѣстѣ, какъ и врагъ его. Достигнувъ верха, онъ опять не нашелъ никого, но ощупалъ на сухой землѣ нѣсколько черноватыхъ пятенъ: они пахли кровью. Такимъ образомъ онъ увѣрился, что не далъ промаха. Но всѣ его поиски остались тщетными, и онъ лишенъ былъ удовлетворен³я полюбоваться трупомъ врага. У Пименто шкура была прочная, и, конечно, онъ ухитрится дотащиться домой. He отъ него ли шелъ этотъ шелестъ, смутно донесш³йся до Батиста откуда-то съ окрестныхъ полей, точно по нимъ ползла большая змѣя? Можетъ быть онъ былъ причиною того, что такъ бѣшено залаяли всѣ собаки въ "уэртѣ".

   Батисту вдругъ стало страшно. Онъ былъ одинъ среди равнины и совершенно обезоруженъ; его ружье безъ патроновъ могло считаться за простую палку. Положимъ, Пименто не могъ вернуться; но у него были товарищи. И охваченный внезапнымъ ужасомъ - Батистъ бѣгомъ кинулся по полямъ, чтобы скорѣй добраться до тропинки, которая приведетъ его домой.

   Равнина была въ волнен³и. Эти четыре выстрѣла, раздавш³еся въ такой часъ, напугали всю окрестность. Собаки лаяли съ возраставшимъ бѣшенствомъ; двери домовъ и хуторовъ пр³отворялись и на порогахъ появлялись черныя фигуры, разумѣется, не съ пустыми руками. Раздавались тѣ свистки и крики тревоги, которыми обитатели "уэрты" на большихъ разстоян³яхъ предупреждаютъ другъ друга и которые среди ночи могутъ означать пожаръ, грабежъ, Богъ знаетъ что, только несомнѣнно чтонибудь дурное. Вотъ почему мужики выходили изъ избъ, будучи готовы на все, движимые тѣмъ инстинктомъ братства и взаимопомощи, который такъ силенъ у людей въ тѣхъ мѣстахъ, гцѣ каждое жилье стоитъ особнякомъ.

   Напуганный этою суматохою, Батистъ бѣжалъ, безпрестанно пригибаясь, чтобы проскользнуть незамѣтно подъ покровомъ откоса или соломенной копны. Уже онъ видѣлъ свой домъ и различалъ на фонѣ отворенной и свѣтящейся двери, посреди красной площадки, черныя фигуры своихъ. Собака почуяла его и прежде всѣхъ его привѣтствовала. Тереза и Розета съ восторгомъ закричали:

   - Батистъ, это ты?

   - Отецъ, отецъ!

   И всѣ выбѣжали встрѣчать его подъ старый навѣсъ, гдѣ звѣзды точно свѣтляки мигали сквозь виноградные листья.

   Семья провела ужасныя минуты. Когда мать, уже встревоженная позднимъ отсутств³емъ мужа, услышала четыре выстрѣла вдали, въ ней, по ея словамъ, вся кровь остановилась. И вмѣстѣ съ дѣтьми она бросилась на площадку, тревожно вглядываясь въ темный горизонтъ, убѣжденная, что эти звуки, поднявш³е на ноги всю равнину, имѣютъ какое-нибудь отношен³е къ отсутств³ю отца. Поэтому, когда они его увидали, когда услышали его голосъ, то радость такъ овладѣла ими, что они не обратили никакого вниман³я на его измазанное лицо, ноги безъ башмаковъ, грязную и мокрую одежду. Они потащили его къ дому, при чемъ Розета съ влажными глазами твердила съ любовью:

   - Отецъ, отецъ!

   Она съ увлечен³емъ бросилась къ нему на шею. Но онъ не могъ удержать подавленнаго и болѣзненнаго стона, причемъ вздрогнулъ от боли. Рука Розеты легла на его лѣвомъ плечѣ на то самое мѣсто, гдѣ онъ почувствовалъ, что вонзился стальной ноготь и гдѣ онъ теперь чувствовалъ все возраставшую тяжесть. Когда же онъ вошелъ въ домъ, когда свѣтъ "кандиля" освѣтилъ его вполнѣ, обѣ женщины и ребята закричали от ужаса: они разсмотрѣли рубашку, смоченную кровью, разсмотрѣли всю эту внѣшность разбойника, точно сбѣжавшаго изъ каторжной тюрьмы черезъ стокъ для нечистотъ.

   Розета и Тереза разлились въ жалобахъ: "Пресвятая Дѣва! Царица небесная! Его убили!" Но Батистъ, чувствуя, что боль становится невыносимою, положилъ конецъ ихъ стонамъ, приказавъ осмотрѣть скорѣе, что у него тамъ.

   Розета, будучи храбрѣе, разорвала толстую и грубую рубашку, чтобы обнажить плечо. "Сколько крови!" Дѣвушка поблѣднѣла и сдѣлала надъ собою усил³е, чтобы не упасть въ обморокъ. Батистетъ и ребята принялись плакать. Тереза не переставала ревѣть, точно ея мужъ готовился испустить духъ. Но раненый былъ не въ такомъ настроен³и, чтобы переносить эти вопли, и грубо прервалъ ихъ: "Довольно слезъ! Это - ничего; доказательство - что онъ можетъ шевелить рукой. Ссадина, царапина, не болѣе. Онъ чувствуетъ себя слишкомъ сильнымъ, чтобы это могло быть серьезно. Скорѣе! Воды, тряпья, корп³и, бутылку съ арникой (ту самую, которую Тереза хранила у себя въ спальнѣ, какъ чудодѣйственное средство)! Надо шевелиться, а не стоять неподвижно и не глазѣть, разинувъ ротъ.

   Тереза перевернула вверхъ дномъ свою комнату, полѣзла въ сундуки, нарвала тряпья, надергала корп³и, пока дочь промывала края кровавой раны, разсѣкавшей мясистое плечо, точно сабельный ударъ.

   Женщины остановили кровотечен³е, какъ могли лучше и забинтовали рану. Тогда Батистъ облегченно вздохнулъ, точно уже вылѣченный. Въ жизни ему приходилось переносить еще и не то. О происшедшемъ онъ разсказалъ сначала женѣ; потомъ прочелъ нотац³ю малышамъ, чтобы они не наглупили. "Обо всемъ этомъ чтобы не пикнули ни слова! Так³я вещи слѣдуетъ забывать". Когда же Тереза упомянула о докторѣ, онъ сталъ горячо возражать: - "Ужъ лучше прямо позвать полиц³ю! Сами полѣчимся, и шкура сама заживетъ. Главное, чтобы никто не совалъ носа въ то, что было тамъ, въ каналѣ. Вѣдь неизвѣстно, какъ себя чувствуетъ тотъ с³ю минуту"!

   Пока Батистъ переодѣвался, Батистетъ завладѣлъ ружьемъ, вытеръ его, прочистилъ стволы, изгладилъ, по возможности, слѣды его недавнего употреблен³я; так³я предосторожности никогда не вредны. Затѣмъ раненый легъ, потрясаемый лихорадкою. Обѣ женщины просидѣли ночь у его постели, поминутно подавая ему сахарную воду, единственное лѣкарство, оказавшееся въ домѣ, - и по временамъ бросая на дверь испуганные взгляды, точно въ ожидан³и, что полиц³я полѣзетъ сквозь щели.

  

  

   На другой день Батистъ чувствовалъ себя лучше. Рѣшительно, рана была не серьезна. Но другая тревога овладѣла семьею.

   Все утро, стоя за полуотворенною дверью, Тереза видѣла, какъ всѣ сосѣди гусемъ выходили на дорогу и шли къ Пименто. Сколько народу! Вокругъ его избы толпа такъ и кипѣла. Всѣ имѣли негодующ³й видъ, кричали, махали руками, бросали взоры ненависти на бывш³й хуторъ Баррета.

   Когда Тереза входила въ комнату къ Батисту и сообщала ему о видѣнномъ, онъ съ ворчаньемъ выслушивалъ извѣст³я. Такое стечен³е народа къ избѣ Пименто означало, что ему плохо, что онъ, пожалуй, при смерти: Батистъ вѣдь былъ увѣренъ, что вогналъ обѣ пули ему въ тѣло. При этой мысли онъ ощутилъ нѣкоторое недомоган³е въ груди. - "Что теперь будетъ? Неужели и ему умирать на каторгѣ, подобно бѣдному Баррету?" - Нѣтъ. И на этотъ разъ будутъ соблюдены обычаи "уэрты", не поколеблется то правило, въ силу котораго свои дѣла улаживаются въ своемъ кругу; умирающ³й не проговорится передъ полиц³ей, но завѣщаетъ друзьямъ Террерола и остальнымъ, обязаннымъ отомстить. И Батистъ не зналъ, чего ему больше бояться: правосуд³я законовъ или расправы "уэрты".

   Послѣ полудня, не внимая просьбамъ и возражен³ямъ женщинъ, раненый настоялъ на томъ, чтобы встать и выйти. Ему было душно; его богатырское тѣло, привыкшее къ работѣ, не могло переносить столь долгой неподвижности. Слегка невѣрнымъ шагомъ, съ затекшими от лежанья ногами, съ ужасною тяжестью въ тѣлѣ, онъ вышелъ изъ комнаты и сѣлъ у калитки, подъ навѣсомъ.

   День былъ пасмурный. Дулъ вѣтеръ, черезѣчуръ свѣж³й по времени года; лиловатыя облака скрывали уже клонившееся къ заходу солнце, a проникавш³й изъ подъ ихъ темной массы свѣтъ образовывалъ надъ горизонтомъ точно занавѣску изъ блѣднаго золота.

   Сначала Батистъ неопредѣленно посмотрѣлъ въ сторону города, повернувшись спиною къ избѣ Пименто. Въ душѣ его любопытство посмотрѣть, что дѣлается позади, боролось со страхомъ увидѣть болѣе, чѣмъ ему было желательно. Наконецъ, любопытство побѣдило, и онъ медленно повернулъ голову.

   Теперь, когда уже снятой урожай не загораживалъ простора, изба врага была вся, какъ на ладони. Да, у входа тѣснилась несмѣтная толпа: мужики, бабы, дѣти, вся "уэрта" сбѣжалась навѣстить своего побѣжденнаго заступника... "Какъ эти люди должны ненавидѣть меня!" Несмотря на разстоян³е, онъ угадывалъ, что его имя у всѣхъ на устахъ; шумъ въ собственныхъ ушахъ, стучанье въ виски собственной крови, воспламененной лихорадкою, казались ему громкими угрозами, несущимися от того сборища. "А между тѣмъ, Богу извѣстно, что я только защищался и единственно желалъ кормить семью, никого не обижая. Виноватъ ли я, что столкнулся съ людьми, которые, какъ говоритъ донъ ²оакимъ, хоть и добрые парни, а сущ³е скоты?"

   Наступалъ вечеръ; сумерки обливали равнину сѣрымъ и грустнымъ свѣтомъ. Вѣтеръ, все крѣпчая, вдругъ донесъ до Батиста взрывъ рыдан³й и бѣшеныхъ криковъ.

   Онъ взглянулъ еще разъ и увидѣлъ, что толпа въ смятен³и ринулась къ двери той избы; увидѣлъ, какъ руки горестно воздѣвались къ небу, или гнѣвно срывали платки съ головъ и бросали ихъ на землю. Тогда вся кровь прилила къ его сердцу.

   He трудно было понять, что тамъ дѣлалось: Пименто испустилъ духъ... Батистъ почувствовалъ холодъ, страхъ и слабость, какъ будто сразу лишился всѣхъ силъ. Онъ вернулся въ домъ и лишь тогда спокойно вздохнулъ, когда крѣпко заперли дверь и зажгли "кандиль".

   Вечеръ тянулся мрачно. Семья сидѣла сонная, изнемогая от усталости, такъ какъ никто не ложился въ предыдущую ночь. Поужинали еле-еле, и не было еще девяти часовъ, какъ уже залегли спать.

   Рана у Батиста почти не болѣла, зато теперь болѣло сердце. Ему не удавалось уснуть. Въ темной спальнѣ ему чудилась блѣдная смутная фигура, мало-по-малу принимавшая образъ Пименто, какимъ онъ его видѣлъ въ послѣдн³е дни, съ обвязанной головой и грозящими местью кивками. Чтобы избавиться от этого тягостнаго зрѣлища, онъ закрывалъ глаза и старался задремать. Но въ ту минуту, какъ сонъ уже овладѣвалъ имъ, въ закрытыхъ глазахъ среди глубокой тьмы начинали мелькать красныя точки; точки эти росли, превращались въ разноцвѣтныя пятна; пятна эти причудливо двигались, потомъ соединялись, сливались; и снова Пименто приближался къ нему, медленно, съ злобнымъ пукавствомъ коварнаго звѣря, крадущагося къ добычѣ.

   Батисту не удавалось стряхнуть съ себя этотъ кошмаръ, который преслѣдовалъ его на яву. Да, на яву: ибо онъ слышалъ храпъ жены, спавшей рядомъ, и дѣтей, замученныхъ усталостью; но ему казалось, что онъ слышитъ все это издали, точно таинственная сила унесла домъ, а онъ остался здѣсь одинъ, не будучи въ состоян³и двинуться, несмотря на всѣ усил³я, имѣя передъ собою Пименто лицомъ къ лицу и даже ощущая на собственныхъ губахъ горячее дыхан³е врага. "Значитъ Пименто не умеръ?" Вяло работавшая мысль Батиста пыталась разрѣшить этотъ во просъ и съ трудомъ приходила къ заключен³ю, что Пименто - мертвъ, такъ какъ не одна голова у него расшиблена, а и все тѣло перекрещено двумя ранами, мѣстонахожден³я которыхъ Батистъ не могъ опредѣлить; но ранъ было двѣ и края ихъ, расширяясь, испускали безконечные истоки крови... Два заряда - онъ былъ увѣренъ! Онъ не изъ тѣхъ стрѣлковъ, что даютъ промахъ.

   Призракъ дулъ ему въ лицо горячимъ дыхан³емъ, устремлялъ на него взоръ, вонзавш³йся ему остр³емъ въ самые зрачки и наклонялся, наклонялся къ нему до полнаго соприкосновен³я.

   - Прости меня, Пименто! - стоналъ Батистъ, дрожа какъ ребенокъ, и застывая от ужаса передъ видѣн³емъ.

   "Да, Пименто долженъ простить его. Правда, Батистъ убилъ его; но надо же вспомнить, что тотъ первый полѣзъ на ссору. Мужчины должны поступать резонно! Пименто самъ виноватъ"... Но мертвые не принимаютъ никакихъ резоновъ. Призракъ продолжалъ свирѣпо усмѣхаться и вдругъ прыгнулъ на постель, навалившись всею тяжестью на раненое плечо. Батистъ застоналъ от боли, все еще будучи не въ силахъ двинуться, чтобы столкнуть этотъ страшный грузъ, и попробовалъ умилостивить Пименто ласковымъ обращен³емъ, называя его не прозвищемъ, а уменьшительнымъ именемъ.

   - Тони, мнѣ больно!

   А тому только этого и хотѣлось. И какъ будто страдан³е Батиста показалось призраку недостаточнымъ, онъ сорвалъ съ раны повязку и корп³ю, которыя разлетѣлись во всѣ стороны, a потомъ съ жестокостью запустилъ въ нее ногти и такъ дернулъ врозь ея края, что Батистъ зарычалъ от боли.

   - Ай! ай!... Пименто, прости меня!

   Мука больного была такова, что судороги пробѣгали по спинѣ его и коротк³е волосы поднялись дыбомъ, потомъ стали удлиняться, свиваться клубомъ и, наконецъ, превратились въ отвратительный клубокъ змѣй.

   Тогда случилось нѣчто ужасное: привидѣн³е схватило Батиста за эти страшные волосы и заговорило:

   - Пойдемъ, пойдемъ!

   Оно потянуло его, подняло съ нечеловѣческою легкостью и унесло - летя или плывя, Батистъ не могъ разобрать, - по чему-то воздушному, жидкому; вдвоемъ они скользили сквозь тьму съ головокружительною быстротою, направляясь къ красному пятну, виднѣвшемуся далеко-далеко... Это, вѣроятно, были врата адовы и Пименто, конечно, тащилъ свою жертву въ пламенное жерло, отблески котораго пылали на двери...

   Ужасъ преодолѣлъ дремоту, Батистъ страшно вскрикнулъ, взмахнулъ руками и отбросилъ от себя Пименто вмѣстѣ съ фантастическими волосами, за которые тотъ его держалъ вцѣпившись въ нихъ.

   Теперь глаза его широко раскрылись, призрака не было; то былъ сонъ... А это? Неужели онъ еще бредитъ? Что это за красный свѣтъ въ спальнѣ? Откуда ѣдк³й, удушливый дымъ?... Онъ протеръ глаза и сѣлъ.

   - О, Боже!

   Онъ понялъ. Дверь становилась все краснѣе. Онъ слышалъ глухое потрескиванье, какъ бы от камыша въ огнѣ; видѣлъ, какъ летѣли искры, точно красныя мухи. Собака выла.

   - Тереза! Тереза! Вставай!

   Онъ столкнулъ жену съ постели, побѣжалъ къ дѣтямъ и криками разбудилъ ихъ; затѣмъ толчками выгналъ вонъ въ однѣхъ рубашкахъ, ошеломленныхъ и дрожащихъ, точно стадо, которое бѣжитъ от па³ки, само не зная куда. А съ загорѣвшейся крыши уже дождемъ сыпались искры на кровати.

   Ослѣпленный и полузадушенный дымомъ, Батистъ отыскалъ входную дверь, ухитрился отпереть ее, и полуодѣтая семья, безумная от ужаса, кинулась бѣгомъ до самой дороги.

   Здѣсь, немного успокоившись, они пересчитались. Всѣ были на лицо, даже бѣдный песъ, который вылъ, глядя на охваченный пожаромъ домъ.

   - Чертъ ихъ дери! Какъ ловко подстроили!

   Избу зажгли съ четырехъ концовъ, такъ что она вспыхнула вся сразу; не забыли и птичника; пылала и конюшня.

   Погода перемѣнилась. Ночь была тиха, вѣтеръ не дулъ больше. Синее небо помрачилось лишь этимъ столбомъ дыма, сквозь подвижные клочья котораго проглядывали звѣзды,

   Извилистые языки иламени вырывались изъ двери и оконъ избы; крыша дымилась бѣловатыми клубами, которые поднимались кверху громадною, все расширявшеюся спиралью, которую отблескъ огня украшалъ розоватыми переливами.

   Батистъ, нѣсколько опомнившись от ужаснаго потрясен³я и побужденный корыстолюб³емъ, часто доводящимъ до безумныхъ поступковъ, во что бы то ни стало рвался къ этому аду. "На минутку, не больше! Только захватить изъ спальни деньги!..." - Тереза боролась съ нимъ, не пуская... Ахъ, добрая Тереза! Сопротивлен³е ея вскорѣ стало ненужнымъ и грубые толчки Батиста прекратились: изба горитъ быстро; солома и камышъ пылаютъ, какъ порохъ. Крыша вдругъ провалилась съ трескомъ - великолѣпная крыша, своимъ видомъ оскорблявшая сосѣдей, - и изъ раскаленнаго пепла взвился столбъ искръ, при невѣрномъ и колюблющемся свѣтѣ котораго показалось, будто вся "уэрта" дергается въ судорогахъ.

   Между тѣмъ стѣны скотнаго двора глухо сотрясались, точно ихъ изнутри подталкивала стая чертей. Раздавались отчаянное ржан³е, испуганное кудахтанье, бѣшеное хрюканье. Куры, сгорая заживо, подобныя букетамъ огня, пытались вылетѣть. Вдругъ обрушилась одна изъ глинобитныхъ стѣнъ, и въ отверст³е съ быстротою молн³и вылетѣло страшное чудовище, выпускавшее изъ ноздрей дымъ, потрясавшее пламенною гривою и безъ памяти махавшее хвостомъ, похожимъ на головню. Это была лошадь, которая инстинктивно побѣжала прямо къ каналу и погрузилась въ него, шипя, какъ раскаленное желѣзо. Вслѣдъ за нею выскочило другое огненное чудовище, скользя по землѣ, мечась вправо и влѣво и пронзительно визжа: это была свинья, которая, свалившись на кочку, продолжала горѣть, точно плошка съ саломъ.

   Стояли только стѣны да столбы калитки, обвитые скорченными обугленными плетьми винограда, выдѣлялись какъ чернильныя полосы на красномъ фонѣ.

   Напрасно Батистъ, движимый надеждою спасти хоть что-нибудь, бѣшено кричалъ:

   - Помогите! Помогите!... Горимъ! Горимъ!...

   Его призывъ пропадалъ въ пространствѣ; ни въ одной избѣ не пр³отворилась дверь. Стоило ли звать? "Уэрта" была глуха для нихъ. Конечно, въ щели этихъ бѣленькихъ домиковъ любопытно глядѣли глаза, тогда какъ уста усмѣхались от злобной радости, но ни одинъ великодушный голосъ не отозвался: "Вотъ я!"

   Ахъ! Хлѣбъ! Какъ онъ дорого достается и какъ озлобляетъ людей!

   Въ одной только избѣ окно свѣтилось блѣднымъ, желтымъ, грустнымъ свѣтомъ. Батистъ видѣлъ этотъ свѣтъ; то горѣли при покойникѣ восковыя свѣчи, въ домѣ, куда заглянула Смерть. Батистъ подумалъ: "Прощай, Пименто! Домъ и добро того, кого ты ненавидѣлъ, свѣтятъ тебѣ на тотъ свѣтъ. Добился-таки, чего хотѣлъ!

   Итакъ, молчаливая и мрачная долина прогоняла ихъ навсегда. Здѣсь одиночество ихъ было болѣе полнымъ, чѣмъ въ любой пустынѣ, ибо пустота, которую образуетъ злоба человѣческая, во много разъ хуже безплод³я природы. Приходилось бѣжать и начинать новую жизнь подъ гнетомъ голода; приходилось покинуть эти развалины трудовъ своихъ, эту мѣстность, гдѣ они оставили одного изъ своихъ, бѣднаго "ангелочка", гнившаго теперь въ этой землѣ, невинную жертву безумной борьбы.

   Съ покорностью жителей Востока они всѣ усѣлись на краю дороги и стали ждать дня, содрогаясь плечами от холода, а на лицахъ чувствуя жаръ от этого костра, кровавые отблески котораго освѣщали ихъ и отъ котораго они не могли оторвать глазъ, слѣдя за успѣхами огня, пожиравшаго плоды трудовъ ихъ и превращавшаго ихъ добро въ пепелъ, столь же летуч³й и недолговѣчный, какъ питаемыя ими когда-то иллюз³и о возможности мирной жизни и труда.

  

   КОНЕЦЪ.