Главная » Книги

Бласко-Ибаньес Висенте - Проклятый хутор, Страница 5

Бласко-Ибаньес Висенте - Проклятый хутор


1 2 3 4 5 6 7 8

еннаго вознагражден³я. Преподаван³е при подобныхъ услов³яхъ невозможно; знан³е не можетъ приносить плодовъ и нѣтъ средствъ бороться, какъ слѣдуетъ, съ прирожденнымъ варварствомъ этихъ мѣстъ. Я доставляю все: мое знан³е, мои книги... (и онъ бросалъ при этомъ взглядъ на два или на три остатка бывшихъ книгъ, которые жена его тщательно собирала, чтобы запереть въ старый комодъ). А вы не доставляете ничего. Я повторяю: кто придетъ завтра съ пустыми руками, не переступигь этого порога. Да будетъ это извѣстно госпожамъ вашимъ матушкамъ!
   Затѣмъ ученики, взявши другъ друга за руку, строились парами, "вы знаете, такъ, какъ это принято въ гимназ³яхъ въ Валенц³и!" И, поцѣловавъ мозолистую руку дона ²оакима, при чемъ наскоро сказавши мимоходомъ: "дай Богъ, чтобы вы были здоровы до завтра", они выходили изъ лачуги. Учитель провожалъ ихъ до площадки у мельницы; тамъ, гдѣ звѣздой расходились дороги и тропинки, строй разбивался на маленьк³я группы, которыя разсѣивались по равнинѣ въ разныхъ направлен³яхъ.
   - Имѣйте въ виду, что я наблюдаю за вами! - кричалъ въ качествѣ послѣдняго предостережен³я донъ ²оакимъ. - Смотрите: не воровать фруктовъ, не кидаться каменьями и не прыгать черезъ ручьи! У меня есть птица, которая мнѣ все разсказываетъ, и завтра утромъ, если я узнаю, что вы сдѣлали что-нибудь дурное, мой прутъ будетъ вести себя, какъ чортъ.
   Стоя на площадкѣ, онъ слѣдилъ взоромъ за наиболѣе людною кучкой, которая направлялась къ Альборайѣ. Три младш³е сына Батиста были тоже въ этой группѣ, и зачастую этотъ переходъ превращался для нихъ въ подоб³е пути на Голгофу.
   Всѣ трое держались за руки и старались идти позади другихъ школьниковъ, которые, живя на сосѣднихъ хуторахъ, питали къ нимъ такую же ненависть, какъ ихъ родители къ Батисту и его семьѣ, и не пропускали случая какъ-нибудь ихъ обидѣть. Двое старшихъ еще могли защищаться и иногда съ большими или меньшими царапинами имъ случалось даже одерживать побѣду. Но Паскуалетъ, самый младш³й, - пухлый, пузатый пузырь, котораго мать обожала за нѣжную кротость, мечтая сдѣлать его священникомъ, - заливался слезами каждый разъ, когда видѣлъ своихъ братьевъ вступившими въ жестокую битву.
   Зачастую двое старшихъ приходили домой въ разорванныхъ штанишкахъ, въ рубашкахъ въ лохмотьяхъ, потные и покрытые пылью, въ которой они выпачкались, валяясь посреди дороги, и мать примѣняла хирургическое лѣчен³е то къ одному, то къ другому, крѣпко прижимая мѣдную монету къ шишкамъ, полученнымъ от предательски брошенныхъ камней. Нападки, предметомъ которыхъ были ея дѣти, доставляли ей не мало огорчен³я; но, энергичная и суровая, какъ настоящая крестьянка, она успокаивалась, когда узнавала изъ ихъ разсказовъ, что они сумѣли защититься и оставили враговъ пораженными.
   - Ради Бога, - говорила она двоимъ старшимъ, - заботьтесь о Паскуалетѣ.
   А Батистъ грозился отдуть палкой эту погань-школьниковъ, какъ только встрѣтитъ ихъ не въ деревнѣ.
   Каждый вечеръ, какъ только донъ ²оакимъ терялъ эту группу изъ виду, начинались враждебныя дѣйств³я.
   Враги молодыхъ Боррулей - сыновья и племянники тѣхъ, которые у Копы клялись переупрямить Батиста, сначала замедляли шагъ, стараясь уменьшить разстоян³е, отдѣлявшее ихъ от трехъ братьевъ. Еще въ ихъ ушахъ звучали слова учителя и угроза тою проклятою птицей, которая все видитъ и обо всемъ доноситъ. Если кто и рѣшался смѣяться надъ нею, то развѣ только сквозь зубы. Этотъ чертовск³й человѣкъ зналъ такъ много!
   Но, по мѣрѣ удален³я, страхъ передъ учителемъ уменьшался. Они начинали бѣгать вокругъ трехъ братьевъ, преслѣдуя другъ друга, какъ будто играя, коварный предлогъ, инстинктивно изобрѣтенный ихъ дѣтскимъ лицемѣр³емъ, чтобы, пробѣгая мимо, толкать ихъ и опрокидывать въ каналъ, окаймлявш³й дорогу. Затѣмъ, если этотъ пр³емъ не удавался, они становились смѣлѣе, тузили ихъ кулаками въ спину, вырывали пряди волосъ, дергали за уши на всемъ бѣгу съ криками.
   - Воры! Воры!
   Потомъ убѣгали со всѣхъ ногъ, а отбѣжавъ на значительное разстоян³е, оборачивались и кричали снова то же ругательство.
   Эта клевета, изобрѣтенная врагами Батиста, ожесточала его дѣтей. Двое старшихъ, оставивъ Паскуалета, который, весь въ слезахъ, скрывался за деревомъ, подбирали камни; посреди дороги начинался бой. Камни свистѣли между вѣтвями, заставляя листья падать дождемъ, отскакивать от стволовъ и откосовъ. Собаки съ хуторовъ, привлеченныя шумомъ битвы, бросались туда же, ожесточенно лая; а женщины, на порогѣ своихъ домовъ, негодуя, поднимали руки къ небу съ восклицан³ями:
   - Разбойники! Черти!
   Эти скандалы терзали сердце дона ²оакима и на утро приводили въ движен³е его неумолимую трость. "Что будутъ говорить объ его школѣ, объ этомъ храмѣ хорошаго воспитан³я?"
   Наконецъ, битва прекращалась. Какой-нибудь возчикъ, проѣзжая мимо, разгонялъ бойцовъ своимъ кнутомъ; изъ какой-нибудь избы выходилъ старикъ съ дубиною въ рукѣ. Нападающ³е обращались въ бѣгство, раздѣлялись, сожалѣя о своихъ поступкахъ, какъ только оставались одни. Тогда, съ тою легкостью, съ какой дѣти мѣняютъ настроен³е, они съ ужасомъ начинали думать о той птицѣ, которая знаетъ все, и о той поркѣ, которую завтра задастъ имъ донъ ²оакимъ.
   Въ это время три брата продолжали путь, потирая ушибленныя мѣста.
   Однажды вечеромъ жена Батиста громко закричала, видя, въ какомъ состоян³и возвратились ея дѣти. Битва была жестокая. "Ахъ! Негодяи!" Старш³е были всѣ въ синякахъ. Это всегда такъ бывало и уже не обращало на себя ничьего вниман³я. Но малышъ-"Епископъ", какъ нѣжно называла его мать, былъ мокрый съ головы до ногъ, плакалъ и дрожалъ от страха и холода. Свирѣпые проказники столкнули его въ лужу стоячей воды; братья вытащили его оттуда всего въ черной и вонючей грязи.
   Тереза уложила его въ постель, потому что бѣдняжка дрожалъ у нея на рукахъ, цѣплялся за ея шею и бормоталъ голосомъ, похожимъ на блеян³е:
   - Мама! мама!
  

VII.

  
   Однажды, въ четвергъ утромъ, Батистъ, печальный и угрюмый, какъ будто бы шелъ на похороны, отправился въ Валенц³ю. Въ этотъ день на базарѣ, который помѣщался на набережной, торговали скотомъ. Холщевый мѣшокъ съ остатками своихъ сбережен³й арендаторъ несъ въ поясѣ, который замѣтно отдувался от этого.
   Дома бѣда шла за бѣдой. He доставало только одного: чтобы свалилась крыша и задавила всѣхъ сразу. "Ахъ, что за народъ! Куда насъ занесло!"
   Здоровье ребенка ухудшалось съ каждымъ днемъ: онъ дрожалъ от лихорадки на рукахъ у матери, которая не переставала плакать. Врачъ приходилъ утромъ и вечеромъ; эта болѣзнь должна была стоить, по крайней мѣрѣ, от двѣнадцати до пятнадцати дуро.
   Даже самый старш³й, Батистетъ, едва-едва рѣшался выходить изъ избы. У него вся голова была въ перевязкахъ и лицо подбито послѣ жестокой драки однажды утромъ съ сверстниками, которые, какъ и онъ, отправлялись за навозомъ въ Валенц³ю. Всѣ подростки въ окрестностяхъ соединились противъ него, и бѣдный мальчикъ не могъ показаться на дорогѣ. Два младш³е перестали ходить въ школу изъ боязни дракъ, въ которыя приходилось вступать на обратномъ пути.
   Розетѣ, бѣдной дѣвочкѣ, было грустнѣе всѣхъ. Отецъ держалъ себя съ нею сурово, бросалъ на нее строг³е взгляды, желая внушить ей, что ея обязанность - казаться равнодушной и что ея страдан³я - протестъ противъ родительскаго авторитета. Все открылось; послѣ знаменитой драки у бассейна "Королевы" въ "уэртѣ" больше чѣмъ съ недѣлю только и было разговору, что о романѣ прядильщицы съ внукомъ дѣдушки Томбы. Пузатый Альборайск³й мясникъ выходилъ изъ себя от гнѣва на своего работника. "А! разбойникъ? Теперь понятно, почему онъ забывалъ о службѣ, почему онъ проводилъ вечера, шатаясь, какъ цыганъ. Этотъ господинчикъ позволилъ себѣ завести невѣсту, какъ человѣкъ, имѣющ³й средства содержать ее. Да и невѣста же, прости Господи! Стоило только послушать разговоры покупателей у его лавки. Всѣ говорили одно и то же; удивляюсь, какъ онъ, человѣкъ вѣрующ³й, почтенный и съ тѣмъ единственнымъ порокомъ, что иногда слегка обвѣшивалъ, - позволялъ своему работнику ухаживать за дочерью общаго врага, человѣка безчестнаго, о которомъ говорили, что онъ былъ на каторгѣ". Такъ какъ всѣ эти разговоры, по мнѣн³ю пузатаго хозяина, безчестили его заведен³е, то каждый разъ какъ судачили кумушки, онъ приходилъ въ неистовство, грозилъ робкому парню топоромъ или разражался бранью противъ дѣда Томбы за то, что тотъ не учитъ этого мошенника. Въ концѣ-концовъ, мясникъ уволилъ Тонета, а его дѣдушка нашелъ ему мѣсто въ Валенц³и у другого мясника, которому внушилъ не давать отпуска парню даже и по праздникамъ, чтобы влюбленный не имѣлъ возможности приходить на дорогу и поджидать дочь Батиста.
   Тонетъ покорился и ушелъ со слезами на глазахъ, какъ одинъ изъ тѣхъ ягнятъ, которыхъ онъ такъ часто водилъ подъ ножъ своего хозяина. Да, онъ больше не вернется... И бѣдная Розета пряталась у себя въ спаленкѣ, чтобы плакать, стараясь скрыть свою печаль от матери, которая стала раздражительна от столькихъ непр³ятностей и постоянно ходила съ сердитымъ лицомъ, а также от отца, который грозился переломать ей кости, если она заведетъ еще возлюбленнаго и, такимъ образомъ, дастъ пищу сплетнямъ ихъ враговъ.
   Между тѣмъ, несмотря на такую строгость и угрозы, Батистъ сильно мучился горемъ дочери. Напрасно старалась казаться она равнодушной: онъ замѣчалъ, что она плохо ѣстъ, желтѣетъ, что глаза ея вваливаются: она почти не спала, что, впрочемъ, не мѣшало ей каждый день аккуратно ходить на фабрику. Взглядъ у нея сталъ какой-то блуждающ³й: видно было, что думы ея гдѣ-то въ иномъ мѣстѣ, что какая-то мечта постоянно владѣетъ ею. Да, добрякъ Батистъ, наединѣ съ самимъ собою, очень огорчался тѣмъ, что видѣлъ: онъ тоже когда-то былъ молодъ и зналъ, какъ мучительны сердечныя страдан³я.
   Казалось невозможнымъ быть еще несчастнѣе. Что же? Это было еще не все. Даже животныя этого дома не избѣжали вредныхъ послѣдств³й вражды, которая царила кругомъ. Съ людьми дрались; скотъ сглазили. Несомнѣнно, что бѣдный Моррутъ, старый конь, который таскалъ по дорогамъ жалк³й скарбъ и маленькихъ ребятъ при переселен³яхъ, вынужденныхъ нищетой, мало-по-малу терялъ силы въ этой новой конюшнѣ, наилучшемъ помѣщен³и, какое ему случалось имѣть въ течен³е всей своей долгой трудовой жизни. Онъ былъ бодрымъ въ самые тяжелые дни, въ то время, когда семья только еще устраивалась на фермѣ, когда приходилось поднимать эту проклятую землю, заброшенную въ течен³е десяти лѣтъ и ставшую жесткою какъ камень; когда постоянно приходилось ѣздить въ Валенц³ю за строительными отбросами и тому подобнымъ матер³аломъ, когда кормъ былъ скуденъ, а трудъ непосиленъ. А теперь, когда передъ маленькимъ окномъ конюшни разстилался лужокъ свѣжей, высокой и душистой травы, для него предназначенной, теперь, когда его столъ былъ всегда накрытъ на этой зеленой, сочной скатерти, благоухавшей чуднымъ ароматомъ, теперь, когда онъ началъ жирѣть, когда его острыя бедра и узловатая спина начинали округляться, онъ вдругъ издохъ неизвѣстно от чего: можетъ быть, чтобы насладиться отдыхомъ, который онъ такъ хорошо заслужилъ, выручивши изъ затруднен³й все семейство.
   Однажды онъ легъ на солому и не пошелъ изъ стойла, посмотрѣвъ нахозяина стеклянными желтоватыми глазами. От этого взгляда на языкѣ Батиста замерли ругательства и угрозы. Этотъ взглядъ былъ похожъ на человѣческ³й и, когда Батистъ вспоминалъ его, ему хотѣлось плакать.
   Смерть лошади потрясла весь домъ; это новое горе заставило даже немного позабыть о бѣдномъ Паскуалетѣ, котораго все еще трепала лихорадка въ его постелькѣ. Доброе животное тоже, вѣдь, было членомъ семьи! Сколько прошло времени съ тѣхъ поръ, какъ его купили на базарѣ въ Сагунто: оно было тогда маленькое, грязное, въ коростѣ и нечистотахъ, совсѣмъ бросовое! Но при хорошемъ уходѣ новаго хозяина оно скоро поправилось, и стало вѣрнымъ слугой, неутомимымъ товарищемъ въ работѣ, оруд³емъ спасен³я въ бѣдств³яхъ. Вотъ почему, когда противные люди пр³ѣхали съ телѣгой везти на живодерню трупъ этого стараго труженика, гдѣ его скелету предстояло превратиться въ кости, блестящ³я какъ слоновыя, а мясо въ полезное удобрен³е, то всѣ, и взрослыя, и дѣти, вышли за ворота сказать ему послѣднее прости, и никто не могъ удержаться от слезъ, видя, какъ болтались ноги и голова бѣднаго Моррута, когда его увозили.
   Больше вѣхъ горевала Тереза. Она помнила, точно это было вчера, какъ, когда родился Паскуалетъ, доброе домашнее животное, просунувъ сквозь отворенную дверь свою большую, добродушную голову, видѣло рожден³е наиболѣе любимаго изъ дѣтей. Она умилялась, думая о привязанности и терпѣн³и Моррута, который соглашался служить игрушкою карапузу, еще не твердому на ногахъ, позволялъ дергать себя за хвостъ и, прежде чѣмъ сдѣлать шагъ, осматривался своими добрыми, круглыми глазами, чтобы не ударить малыша копытомъ. Ей казалось, что она снова видитъ, какъ мальчишка сидитъ на жесткой спинѣ стараго коняги, куда подсадилъ его отецъ, и какъ онъ своими высоко торчащими ноженками колотилъ по слишкомъ широкимъ для него бокамъ лошади, покрикивая веселымъ голосомъ: "но!... но!..." Она твердила себѣ, что теперь этого ничего нѣтъ, что конягу отвезли на живодерню, а больное дитя дрожитъ въ своей кроваткѣ от лихорадки. Зловѣщее предчувств³е проникало ей въ душу. Предразсудочный страхъ заставлялъ ее блѣднѣть, и ей казалось, что смерть доброй скотинки пробила брешь, которая остается открытой и черезъ которую можетъ уйти еще кто-нибудь. "Боже! О, если бы ее обманули эти предчувств³я скорбящей матери! Если бы дѣйствительно этотъ бѣдный коняга былъ единственнымъ и послѣднимъ изъ ушедшихъ! He увезъ бы онъ на своей спинѣ по дорогѣ къ небу дорогое дитятко такъ, какъ каталъ его когда-то по тропинкамъ "уэрты", когда дитя, бывало, держится за его гриву, а онъ осторожно тихо шагаетъ, боясь уронить его!..."
   Батистъ, подавленный всѣми этими бѣдами, путая у себя въ умѣ больного ребенка, издохшую лошадь, побитаго сына и подтачиваемую скрытымъ горемъ дочь, дошелъ до предмѣст³й города и переправился черезъ Серранск³й мостъ.
   Въ концѣ моста, на площади между двухъ садовъ, противъ восьмиугольныхъ башенъ, которыя поднимали надъ деревьями свои стрѣльчатыя окна, выступы бойницъ и двойной рядъ зубцовъ, онъ остановился и провелъ руками по лицу.
   Онъ намѣревался зайти къ землевладѣльцамъ, сыновьямъ дона Сальвадара, и попросить у нихъ взаймы небольшую сумму, чтобы хватило денегъ на покупку новой лошади, которая должна была замѣнить бѣднаго Моррута. И такъ какъ украшен³е бѣдности - опрятность, онъ присѣлъ на каменную скамью, ожидая очереди освободиться от бороды, небритой въ течен³е двухъ недѣль, жесткой и колючей, дѣлавшей чернымъ его лицо. Въ тѣни высокихъ платановъ работали мужицк³е парикмахеры, уличные цирюльники. Пара тростниковыхъ креселъ съ локотниками, отполированными от долгаго употреблен³я, небольшая жаровня, съ кипящимъ на ней чугуномъ воды, сомнительной бѣлизны бѣлье и нѣсколько зазубренныхъ бритвъ, которыя такъ царапали жесткую кожу кл³ентовъ, что страшно было глядѣть - вотъ все, что составляло инвентарь этихъ заведен³й подъ открытымъ небомъ.
   Здѣсь впервые начинали практиковать неумѣлые мальчики, стремящ³еся стать подмастерьями городскихъ парикмахеровъ. Въ то время, какъ они, изучая ремесло, покрывали лица шрамами, а головы уступами и плѣшами, самъ хозяинъ, сидя на скамьѣ, или бесѣдовалъ съ кл³ентами, или читалъ вслухъ газету, а слушатели, подперши подбородокъ руками, безстрастно ему внимали.
   Тѣмъ, кто садился въ кресло мучен³й, сначала проводили кускомъ мыла по щекамъ и терли до тѣхъ поръ, пока не взбивалась пѣна. Потомъ уже начиналась жестокая ояерац³я бритья съ порѣзами, которую, несмотря на окровавленную физ³оном³ю, кл³енты выносили стоически. Въ другомъ мѣстѣ безостановочно звякали огромныя ножницы, разгуливая по круглой головѣ какого-нибудь требовательнаго толстаго парня, который, по окончан³и операц³и, бывалъ остриженъ на подоб³е пуделя съ длиннымъ хохломъ на лбу и съ совершенно голымъ затылкомъ, что, по его мнѣн³ю, было верхомъ изящества.
   Батисту еще повезло съ бритьемъ на этотъ разъ. Между тѣмъ, какъ онъ, развалившись въ тростниковомъ креслѣ, скосивши глаза, слушалъ, какъ хозяинъ гнусаво и монотонно читалъ и въ качествѣ человѣка, понимающаго толкъ въ политикѣ, дѣлалъ свои замѣчан³я и комментар³и, онъ получилъ всего три царапины и одинъ шрамъ около уха. Въ друг³е разы онъ бывалъ менѣе счастливъ. Онъ заплатилъ полуреалъ, который слѣдовало, и вошелъ въ городъ черезъ Серранск³я ворота.
   Часа черезъ два послѣ того онъ вышелъ обратно и снова усѣлся на каменную скамью среди группы кл³ентовъ, чтобы еще послушать рѣчей хозяина до начала торга. Землевладѣльцы согласились ссудить ему ту маленькую сумму, какой не хватало на покупку лошади. Теперь главною задачей было - сдѣлать удачный выборъ, сохраняя хладнокров³е, чтобы не попасть впросакъ и не быть надутымъ хитрыми цыганами, которые, со своими лошадьми, проходили мимо него и по покатости спускались къ рѣкѣ.
   Пробило одиннадцать часовъ. Торгъ долженъ былъ быть въ разгарѣ, но Батистъ все еще сидѣлъ на скамейкѣ. Хотя онъ и слышалъ смѣшанный шумъ невидимой для него сутолоки, ржан³е лошадей и голоса, раздававш³еся съ набережной, однако, оставался неподвижнымъ, какъ человѣкъ, который предпочитаетъ отложить до другого раза необходимое рѣшен³е. Наконецъ, онъ тоже собрался и пошелъ на рынокъ.
   Въ рѣкѣ, какъ всегда, воды было очень мало. Рѣдк³я струйки, вырываясь изъ шлюзовъ и плотинъ, устроенныхъ для орошен³я равнины, змѣились, образуя излучины и островки на этой пыльной, выгорѣвшей, неровной почвѣ, которая болѣе походила на африканскую пустыню, чѣмъ на русло рѣки.
   Въ этотъ часъ весь песчаный берегъ былъ залитъ солнцемъ. Нигдѣ не оказывалось ни пятнышка тѣни.
   Повозки крестьянъ, съ бѣлыми парусинными верхами, стояли всѣ вмѣстѣ посерединѣ, точно образуя лагерь. Вдоль набережной былъ выстроенъ въ лин³ю скотъ, предназначенный на продажу: брыкливые черные мулы съ блестящими крупами въ красныхъ попонахъ волновались въ какомъ-то нервномъ безпокойствѣ; рабоч³я лошади, сильныя, но съ видомъ мрачнымъ, какъ у крѣпостныхъ, обреченныхъ на вѣчную усталость, смотрѣли своими стекловидными зрачками на проходящихъ, какъ бы стараясь узнать среди нихъ своего новаго притѣснителя; маленьк³я лошадки, очень рѣзвыя, постукивали копытами по пыли и дергали недоуздки, которыми были привязаны къ стѣнѣ.
   Около спуска, по которому съѣзжали къ рѣкѣ, былъ и бракованный скотъ: ослы безъ ушей, съ грязною шерстью и гнойными болячками; грустнаго вида тощ³я лошади, у которыхъ кости торчали наружу; слѣпые мулы съ шеями, какъ у аистовъ - подонки базара, инвалиды труда; въ рубцахъ от палочныхъ ударовъ, съ пустыми животами и ссадинами, разъѣдаемыми большими зелеными мухами, они ожидали предпринимателя, который бы ихъ купилъ для боя быковъ, или бѣдняка, который бы даже изъ нихъ сумѣлъ извлечь пользу.
   Въ самомъ низу, гдѣ бѣжали струйки воды, на берегу, покрытомъ, благодаря влагѣ, рѣдкою травой, рѣзво бѣгали табунками жеребята, распустивъ по вѣтру длинныя гривы и подметая густыми хвостами песокъ. Дальше, за каменными мостами, сквозь круглыя арки виднѣлись кучки быковъ съ кривыми рогами: они меланхолически пережевывали траву, которую имъ бросали погонщики, или лѣниво бродили по выжженной солнцемъ землѣ, тоскуя по свѣжимъ пастбищамъ и принимая гордый, оборонительный видъ, каждый разъ, какъ уличные мальчишки дразнили ихъ свистками съ высоты парапета набережной.
   Оживлен³е торга возрастало. Около каждой скотины, которую торговали, собирались кучки мужиковъ въ однѣхъ рубашкахъ съ ясеневыми палками въ правой рукѣ, которые махали руками и галдѣли. Цыгане, худые, съ бронзовымъ цвѣтомъ лица, въ овчинныхъ, заплатанныхъ курткахъ и мѣховыхъ шапкахъ, изъ-подъ которыхъ лихорадочнымъ блескомъ сверкали ихъ черные глаза, сгибали свои длинныя ноги и говорили безъ умолку, дыша въ лицо покупателю, точно хотѣли его загипнотизировать.
   - Вглядитесь-ка въ скотину. Посмотрите на складъ. Чисто - барышня...
   А крестьянинъ, безчувственный къ подходамъ цыгана, замкнутый въ себѣ, задумчиво и нерѣшительно смотрѣлъ сначала въ землю, потомъ на скотину, потомъ чесалъ затылокъ и, наконецъ, говорилъ съ энерг³ей упорства:
   - Ладно... А все-таки больше не дамъ.
   Для заключен³я сдѣлокъ и "спрыскиван³я" покупокъ шли въ питейную, устроенную подъ лиственнымъ навѣсомъ, гдѣ старуха предлагала молочныя булки, засиженныя мухами, или разливала по липкимъ стаканамъ содержимое полудюжины бутылокъ, выставленныхъ на цинковомъ прилавкѣ.
   Батистъ нѣсколько разъ проходилъ по рядамъ лошадей, не обращая вниман³я на продавцовъ, которые приставали къ нему, угадавъ его намѣрен³я. Ничего не было подходящаго. А! бѣдный Моррутъ! Какъ трудно было найти ему преемника! He будь крайней необходимости, хуторянинъ ушелъ бы, не купивъ ничего. Ему казалось, что онъ оскорбилъ бы покойника, обративши вниман³е на этихъ антипатичныхъ животныхъ.
   Наконецъ, онъ остановился передъ некрупнымъ жеребцомъ бѣлой масти, съ ободранными ногами, нѣсколько утомленнымъ видомъ, не особенно казистымъ и не очень-то въ тѣлѣ. Эта рабочая лошадь, хотя быда истощена, казалась сильною и ретивою. He успѣлъ онъ положить ей руку на хребетъ, какъ сбоку вынырнулъ услужливый весельчакъ-цыганъ и заговорилъ такъ, точно былъ знакомъ съ нимъ всю жизнь.
   - Эта лошадь - золото. Видать, что вы знаете толкъ въ лошадяхъ... И не дорого! Я думаю, что мы легко сойдемся... Монотъ! Проводи-ка ее, чтобы они видѣли, какая у нея красивая поступь.
   Монотъ, цыганенокъ съ голою спиной и лицомъ, покрытымъ сыпью, взялъ лошадь за недоуздокъ и побѣжалъ по неровному побережью, между тѣмъ какъ несчастная скотина трусила за нимъ противъ воли, какъ бы возмущаясь этимъ, слишкомъ часто повторявшимся упражнен³емъ.
   Быстро приблизились любопытные и столпились около Батиста съ цыганомъ, которые слѣдили глазами за испытан³емъ бѣга. Когда Монотъ вернулся, Батистъ долго осматривалъ лошадь; онъ просунулъ пальцы между пожелтѣвшихъ зубовъ, провелъ руками по всему тѣлу, поднялъ копыта и подробно оглядѣлъ ноги.
   - Смотрите, смотрите! - говорилъ цыганъ. - На то она и здѣсь... Чище чѣмъ стеклышко! Я не люблю надувать: все неподдѣльное. У насъ не плутуютъ, какъ у нѣкоторыхъ барышниковъ, которые вмигъ превратятъ хоть осла въ лошадь. Я ее купилъ на прошлой недѣлѣ и даже не потрудился залѣчить эти пустяки, что у нея на ногахъ... Замѣтили вы, какая у нея веселая побѣжка? А въ телѣгѣ-то. Слонъ возьмется хуже, чѣмъ она. Недаромъ у нея на шеѣ вы видите ссадины.
   Батистъ, повидимому, былъ доволенъ результатами своего осмотра, но старался выразить пренебрежен³е и отвѣчалъ продавцу только гримасами и ворчаньемъ. Опытный въ извозномъ дѣлѣ, онъ зналъ толкъ въ лошадяхъ и смѣялся про себя надъ нѣкоторыми изъ зѣвакъ, которые, введенные въ заблужден³е неприглядною наружностью лошади, спорили съ барышникомъ и говорили, что скотина годится только на живодерню. Этотъ печальный и утомленный видъ былъ характернымъ признакомъ ретивой скотины, которая безропотно повинуется и служитъ, пока ее таскаютъ ноги.
   Наконецъ, наступилъ рѣшительный моментъ:
   - Можно потолковать. Что стоитъ?
   - Только для васъ, - сказалъ цыганъ, дотрогиваясь до плеча Батиста, - для друга и добраго хозяина, который съумѣетъ ходить за такимъ сокровищемъ... я согласенъ уступить за сорокъ дуро; такъ по рукамъ!
   Батистъ выдержалъ натискъ спокойно, какъ человѣкъ привычный къ подобнымъ разговорамъ, и хитро улыбнулся.
   - Такъ. Ну, изъ уважен³я къ тебѣ, попрошу только маленькую скидку. Хочешь двадцать пять дуро?
   Цыганъ поднялъ руки, съ театральнымъ негодован³емъ отступилъ на нѣсколько шаговъ, схватился за свою мѣховую шапку и сдѣлалъ нѣсколько каррикатурнь³хъ тѣлодвижен³й, выражавшихъ удивлен³е: - Матерь Бож³я! Двадцать пять дуро? Да вы смотрѣли на коня-то? Если бы даже я укралъ его, то и тогда не могъ бы подарить вамъ за эту цѣну!
   Ha всѣ эти доводы Батистъ неизмѣнно отвѣчалъ одно и то же.
   - Двадцать пять, и ни копѣйки больше.
   Тотъ, истощивъ всѣ доказательства, которыхъ было не мало, обратился къ самому сильному, аргументу:
   - Монотъ, проведи ее... пусть они только посмотрятъ...
   И Монотъ снова тянетъ за недоуздокъ и бѣжитъ впереди скотины, все болѣе дурѣющей отъ этихъ прогулокъ.
   - Каковъ аллюръ! - кричалъ цыганъ. - Подумаешь, маркиза на прогулкѣ... И, по вашему, это стоитъ только двадцать пять дуро?
   - Ни копѣйки больше! - повторялъ упрямо Батистъ.
   - Назадъ, Монотъ: довольно.
   Цыганъ, притворяясь разсерженнымъ, повернулся спиной къ покупателю, какъ будто съ цѣлью показать, что переговоры кончены. Но, когда онъ увидѣлъ, что Батистъ въ самомъ дѣлѣ собирается уходить, его гнѣвъ пропалъ.
   - Эй, господинъ... господинъ... Какъ васъ зовутъ?
   - Батистъ.
   - Такъ! Господинъ Батистъ, нельзя ли намъ сойтись? Чтобы доказать вамъ, что я вашъ другъ и хочу наградить васъ сокровищемъ, я сдѣлаю для васъ то, чего ни для кого не сдѣлалъ бы... Тридцать пять дуро, идетъ? Такъ, что ли? Клянусь вашею душой, что я ни для кого не сдѣлалъ бы этого, даже для отца родного!
   Его увѣрен³я и жесты стали еще оживленнѣе, чѣмъ доселѣ, когда онъ увидѣлъ, что крестьянинъ, нисколько не пораженный этою уступкой, насилу прибавилъ еще два дуро. "Неужели эта жемчужина ему не мила? Нѣтъ, значитъ, у нero глазъ, чтобы оцѣнить ее?"
   - Ну-ка, Монотъ: проведи еще разокъ.
   Но Моноту не пришлось болѣе надрываться; потому что Батистъ отошелъ съ видомъ человѣка, отказавшагося от сдѣлки.
   Онъ пошелъ по базару, оглядывая по пути другихъ лошадей, но въ тоже время искоса наблюдалъ за цыганомъ, который, со своей стороны, хотя и притворялся равнодушнымъ, не терялъ его изъ вида и стерегъ каждое его движен³е.
   Онъ подошелъ къ большой, сильной лошади съ блестящею шерстью, которую купить не расчитывалъ, потому что предвидѣлъ слишкомъ дорогую цѣну. Только что онъ положилъ ей руку на спину, какъ услышалъ надъ ухомъ оживленный шепотъ:
   - Тридцать три!... Ради вашихъ дѣтей не отказывайтесь! Видите, какъ я благоразуменъ.
   - Двадцать восемь! - сказалъ Батистъ, не оборачиваясь.
   Когда ему надоѣло смотрѣть на красиваго коня, онъ пошелъ дальше и, чтобы заняться чѣмъ-нибудь, сталъ наблюдать за старухой, которая торговала осленка.
   Цыганъ вернулся къ своей лошади и издали посматривалъ на Батиста, подергивая поводъ недоуздка, какъ бы призывая къ себѣ покупателя.
   Батистъ медленно подошелъ, принимая разсѣянный видъ и посматривая на мосты, на которыхъ, точно подвижные разноцвѣтные куполы, мелкали раскрытые женск³е зонтики.
   Былъ уже полдень. Прибрежный песокъ раскалился. Въ промежуткѣ, загороженномъ съ двухъ сторонъ откосами береговъ, не было ни малѣйшаго движен³я воздуха. Въ этой атмосферѣ, жаркой и влажной, лучи солнца, падая отвѣсно, жгли кожу и палили губы.
   Цыганъ подошелъ къ Батисту и протянулъ ему конецъ повода.
   - Ни по моему, ни по вашему: тридцать дуро! Богу извѣстно, что я не получаю ни копѣйки барыша... Тридцать... He говорите: "нѣтъ", - а то я умру съ досады!... Ну, по рукамъ!
   Батистъ, въ знакъ вступлен³я во владѣн³е, взялъ поводъ и протянулъ одну руку продавцу, который крѣпко пожалъ ее.
   Торгъ былъ заключенъ.
   Затѣмъ крестьянинъ вынулъ изъ-за пояса всѣ свои сбережен³я, от которыхъ у него отдувался животъ: кредитный билетъ, данный взаймы землевладѣльцами, нѣсколько монетъ по одному дуро и пригоршни мелочи, завернутой въ бумагу. Когда сумма была выплачена сполна, онъ не могъ уклониться, чтобы не повести цыгана подъ гостепр³имную лиственную кровлю, не предложить ему стакана вина и дать нѣсколькихъ грошей Моноту въ награду за его бѣготню.
   - Вы уводите украшен³е базара. Удачный день для васъ, сеньоръ Батистъ: вы нынче утромъ перекрестились правою рукой и Бож³я Матерь покровительствуетъ вамъ.
   Пришлось выпить еще стаканъ, угощен³е цыгана. Наконецъ, круто оборвавши потокъ любезностей и предложен³й услугъ со стороны барышника, онъ взялъ недоуздокъ своего новаго коня и, при помощи услужливаго Монота взобравшись на его голый хребетъ, выѣхалъ съ базара.
   Онъ былъ доволенъ покупкой; день прошелъ не даромъ. Теперь онъ едва помнилъ бѣднаго Моррута; и каждый разъ, когда кто-нибудь изъ обитателей "уэрты", на дорогѣ или на мосту, оборачивался взглянуть на его бѣлую лошадь, онъ испытывалъ гордое самодовольство владѣльца.
   Наиболѣе онъ былъ удовлетворенъ, когда проѣзжалъ мимо трактира Копы. Онъ заставилъ жеребца идти красивою рысцой, точно породистую лошадь, и, тотчасъ послѣ его проѣзда, Пименто и друг³е тунеядцы "уэрты" высовывали головы за порогъ и пялили на него глаза. - "Подлецы! Теперь, они, небось, поняли, что не такѣто легко его выжить, что онъ и одинъ съумѣетъ защитить себя. Вотъ они видѣли: издохшая лошадь замѣнена новою. Только далъ бы Богъ, чтобы и дома дѣла устроились такъ же хорошо".
   По бокамъ дороги его хлѣба, зеленые и высок³е, волновались какъ озеро; весело поднималась люцерна, распространяя ароматъ, къ которому, расширяя ноздри, принюхивалась лошадь. Да, на состоян³е своихъ посѣвовъ онъ пожаловаться не могъ; но опасался найти дома бѣду, вѣчную спутницу его жизни, всегда готовую на него свалиться.
   Какъ только Батистетъ услыхалъ топотъ, то, хотя голова его была еще вся въ повязкахъ, онъ подбѣжалъ и завладѣлъ недоуздкомъ, пока отецъ слѣзалъ съ лошади. Мальчуганъ пришелъ въ восторгъ от новаго коня: ласкалъ его, гладилъ ему ноздри, а потомъ, горя нетерпѣн³емъ взобраться къ нему на спину, поставилъ ногу на его подколѣнную впадину и, какъ мавръ, влѣзъ съ хвоста.
   Батистъ вошелъ въ свою избу, выбѣленную и прибранную, какъ всегда, съ блестящими печными изразцами и мебелью на привычныхъ мѣстахъ, но, вмѣстѣ съ тѣмъ, полную печали, дѣлавшей ее похожею на чистый и ярко освѣщенный склепъ. Его жена вышла на порогъ спалѣни съ растрепанными волосами, съ опухшими и красными глазами. Ее утомленный видъ говорилъ о продолжительной безсонницѣ.
   Пр³ѣхалъ докторъ. Онъ долго осматривалъ маленькаго больного; потомъ наморщилъ брови, сказалъ что-то неопредѣленное и ушелъ, не сдѣлавъ никакихъ новыхъ предписан³й. Однако, садясь на свою лошадку, обѣщалъ заѣхать вечеромъ еще разъ.
   Въ общемъ ребенокъ былъ все въ томъ же состоян³и, лихорадка пожирала его маленькое, все болѣе и болѣе худѣвшее тѣльце. Все шло, какъ и въ прежн³е дни. Они уже привыкли къ этой напасти: мать плакала какъ-то машинально, а остальные съ угрюмымъ видомъ были заняты своими обычными дѣлами.
   Тереза, какъ хорошая хозяйка, разспросила мужа о результатахъ поѣздки, и даже сама Розета забыла свои сердечныя огорчен³я, освѣдомляясь о покупкѣ.
   Всѣ, больш³е и малые, пошли въ конюшню смотрѣть лошадь, которую Батистетъ, все еще находивш³йся въ восторгѣ, водворялъ на новомъ мѣстѣ. Больной ребенокъ остался одинъ въ спальнѣ, ворочался на большой кровати, и съ помутнѣвшими от болѣзни глазами стоналъ слабымъ голосомъ:
   - Мама! мама!
   Тереза серьезно и внимательно осмотрѣла покупку мужа, медленно разсчитывая, стоитъ ли она тридцати дуро: дочь старалась найти разницу между блаженной памяти Моррутомъ и его замѣстителемъ. А двое малышей, исполнившись неожиданной довѣрчивостью, таскали новаго пришельца за хвостъ и гладили по животу, тщетно умоляя старшаго брата посадить ихъ верхомъ.
   Очевидно, онъ былъ по сердцу всѣмъ, этотъ новый членъ семейства, который съ нѣкоторымъ удивлен³емъ обнюхивалъ кормушку, точно нашелъ какой-то слѣдъ или чуялъ запахъ издохшаго собрата.
   Потомъ сѣли ужинать. Такъ лихорадочны были любопытство и радость по поводу сдѣланной покупки, что Батистетъ и друг³я дѣти нѣсколько разъ выбѣгали изъ-за стола заглянуть въ конюшню, точно они боялись, что у лошади выростутъ крылья и она улетитъ.
   Вечеръ прошелъ безъ особыхъ событ³й. Батисту надо было поднять полоску земли, которая до сего дня оставалась невспаханною. Онъ съ сыномъ заложилъ лошадь и съ удовольств³емъ замѣтилъ, какъ она кротка, послушна и съ какою силою тащитъ плугъ.
   Въ сумерки, когда они собрались бросать работу, Тереза появилась на порогѣ избы и стала звать ихъ; казалось, она зоветъ на помощь:
   - Батистъ! Батистъ! Иди скорѣй!
   Батистъ бросился со всѣхъ ногъ, испуганный тономъ голоса и жестами отчаян³я.
   Ребенокъ умиралъ. Достаточно было взглянуть на него, чтобы убѣдиться въ этомъ. Когда Батистъ вошелъ въ комнату и нагнулся надъ постелью, онъ вздрогнулъ, точно ему вылили ведро воды за воротникъ. Бѣдный "Епископъ" еле шевелился; только грудка вздымалась со страшнымъ хрипѣн³емъ. Губы посинѣли. Хотя вѣки были почти закрыты, но изъ-подъ нихъ виднѣлись тусклые и неподвижные глаза, - глаза, уже лишенные зрѣн³я. Маленькое блѣдное личико стало таинственно-темнымъ, точно смерть своими крыльями набросила на него тѣнь. Единственное, что оставалось яркимъ въ этомъ личикѣ, это - бѣлокурые волосы, разсыпавш³еся на подушкѣ, какъ мотки шелка. Они отливали страннымъ блескомъ при свѣтѣ "кандиля".
   Мать то издавала подавленные стоны, то рычала, какъ дикое животное. Дочь, плакавшая втихомолку, должна была силой помѣшать несчастной женщинѣ броситься на ребенка или разбить себѣ голову объ стѣну.
   На дворѣ хныкали братишки, не рѣшаясь войти въ комнаты: вопли матери напугали ихъ. Батистъ стоялъ около кровати, подавленный, сжавъ кулаки и кусая губы, со взглядомъ, устремленнымъ на это хрупкое тѣльце, которое должно было испытывать столько муки и томлен³я, прежде чѣмъ испустить духъ. Въ спокойств³и этого сильнаго человѣка, въ его сухихъ глазахъ, нервно мигавшихъ рѣсницами, во всей этой фигурѣ, нагнувшейся къ умирающему ребенку, было что-то еще болѣе скорбное, чѣмъ въ рыдан³яхъ матери.
   Вдругъ Батистъ замѣтилъ, что Батистетъ стоитъ около него; бѣдный мальчикъ пришелъ тоже, встревоженный криками Терезы. Отецъ покраснѣлъ от гнѣва, узнавъ, что онъ оставилъ лошадь на полѣ одну, и Батистетъ, глотая слезы, пустился туда бѣгомъ, чтобы отвести ее въ конюшню.
   Минуту спустя, новые крики оторвали Батиста от его горькаго унын³я.
   - Отецъ!... отецъ!...
   Теперь уже Батистетъ звалъ его изѣза двери. Отецъ, предчувствуя вторую бѣду, бросился къ сыну, не понимая еще того, что тотъ стремительно говорилъ: "Лошадь... бѣдный "Бѣлый", онъ валяется на землѣ... весь въ крови..."
   Какъ только арендаторъ сдѣлалъ нѣсколько шаговъ, онъ увидалъ, что лошадь, еще запряженная въ плугъ, лежитъ на землѣ, напрасно стараясь встать, ржетъ от боли, вытягивая шею, а изъ ея бока, около груди, изъ раны течетъ черноватая жидкость, впитываясь въ только что проведенную борозду. Ее ударили ножомъ. Она могла издохнуть. "Господи ²исусе Христе! Лошадь, которая ему такъ же необходима, какъ жизнь, изѣза которой онъ вошелъ въ долги у землевладѣльцевъ!"
   Онъ осмотрѣлся вокругъ, какъ бы отыскивая винсвника покушен³я. Никого не было. На равнинѣ, которая въ сумеркахъ казалась голубоватою, не было слышно ничего, кромѣ глухого стука телѣгъ, шелеста камышей и голосовъ, перекликавшихся изъ дома въ домъ. На ближайшихъ дорогахъ и тропинкахъ не было ни души.
   Батистетъ пытался оправдаться передъ отцомъ: когда онъ побѣжалъ домой, онъ замѣтилъ на дорогѣ кучку людей въ веселомъ настроен³и, которые смѣялись, пѣли и, повидимому, шли изъ кабака. Это, должно быть, ктонибудь изъ нихъ...
   Отецъ не сталъ слушать дальше: "Пименто! Это - навѣрно онъ, и никто другой! Ненависть "уэрты" убила у него ребенка, а теперь этотъ воръ зарѣзалъ еще его лошадь, зная, какъ она ему необходима... ²исусе Христе! Развѣ этого не довольно, чтобы забыть, что онъ - христ³анинъ?"
   Онъ пересталъ разсуждать. Между тѣмъ, какъ Батистетъ, стоя около лошади, старался остановить кровь платкомъ, снятымъ съ головы, Батистъ, не сознавая, что дѣлаетъ, стремительно вошелъ въ избу, взялъ за дверью свое ружье и, какъ сумасшедш³й, выбѣжалъ вонъ. На бѣгу, инстинктивно, онъ взвелъ курки, чтобы убѣдиться, оба ли ствола заряжены.
   Ужасенъ былъ видъ этого могучаго человѣка, обыкновенно такого кроткаго и миролюбиваго, но въ которомъ постоянныя козни враговъ теперь пробудили дикаго звѣря. Въ его глазахъ, налитыхъ кровью, горѣла лихорадочная жажда уб³йства; все его тѣло дрожало от ярости. Онъ несся по полямъ, какъ разъяренный кабанъ, топталъ посѣвы, перескакивалъ борозды, ломился сквозь камыши, стремясь поскорѣй дойти до избы Пименто.
   Тамъ кто-то стоялъ на порогѣ. Ослѣппен³е злобы и темнота сумерекъ мѣшали ему разглядѣть, кто это былъ, мужчина или женщина; но онъ замѣтилъ, что человѣкъ однимъ прыжкомъ бросился внутрь и быстро захлопнулъ дверь, напуганный появлен³емъ этого пришедшаго въ бѣшенство человѣка, который взялъ ружье на прицѣлъ.
   Батистъ остановился передъ запертою дверью.
   - Пименто!... Воръ!... Выходи!...
   Собственный голосъ изумилъ его, точно чужой. Этотъ голосъ дрожалъ, свистѣлъ, задушенный приступами гнѣва.
   Отвѣта не было. Дверь оставалась запертою. Были закрыты и ставни, и три слуховыхъ окна на самомъ верху фасада, которыя освѣщали верхн³й этажъ, "камбру", куда ссыпаютъ хлѣбъ. Должно быть, разбойникъ наблюдалъ за Батистомъ сквозь какую-нибудь дыру; можетъ быть, онъ готовилъ ружье, чтобы предательски выстрѣлить изъ-подъ прикрыт³я; со свойственною маврамъ осторожностью, готовою предвидѣть самыя худш³я намѣрен³я у врага, Батистъ спрятался за стволомъ огромнаго фиговаго дерева, въ тѣни котораго стояла изба Пименто.
   Имя этого послѣдняго, сопровождаемое тысячью ругательствъ, раздавалось безъ перерыва въ вечерней тишинѣ.
   - Выходи, трусъ!... Покажись, каналья!...
   Разъ Батисту показалось, что онъ слышитъ глух³е голоса, шумъ борьбы, чтото вродѣ драки, которую бѣдная Пепита затѣяла съ Пименто, желая помѣшать мужу отвѣчать на оскорблен³я. Потомъ все смолкло, а его ругательства продолжали раздаваться среди внушающаго отчаян³е безмолв³я.
   Это безмолв³е бѣсило его еще больше, чѣмъ если бы врагъ былъ передъ нимъ налицо. Ему казалось, что эта нѣмая изба глумится надъ нимъ; тогда, выйдя изѣза дерева, за которымъ укрывался, онъ подскочилъ къ двери и началъ ударять по ней прикладомъ. Доски дрожали подъ сильными ударами этого гиганта. Если онъ не могъ разорвать на куски хозяина, то хотѣлъ, по крайней мѣрѣ, излить свою злобу на его жилищѣ. И онъ колотилъ на удачу то по дереву, то по стѣнѣ, отбивая от нея большими кусками штукатурку. Онъ даже нѣсколько разъ прикладывалъ ружье къ плечу, намѣреваясь выстрѣлить изъ обоихъ стволовъ въ маленьк³я слуховыя окна "камбры" и не сдѣлалъ этого только единственно потому, что побоялся остаться послѣ этого безоружнымъ.
   Бѣшенство его возростало; онъ изрыгалъ ругательства; его глаза, налитые кровью, почти ничего не видѣли; онъ шатался какъ пьяный. Еще немного и онъ упалъ бы, подавленный гнѣвомъ, умирая от злобы. Потомъ, вдругъ, кровавыя облака, которыя заволакивали его взоръ, разорвались; возбужден³е смѣнилось слабостью; онъ понялъ все свое несчаст³е, и ему показалось, что онъ уничтоженъ. Его гнѣвъ, споманный этимъ страшнымъ ощущен³емъ, разсѣялся; среди потока ругательствъ, голосъ у него замеръ въ горлѣ и превратился въ стоны; наконецъ, онъ разразился рыдан³ями.
   Онъ пересталъ поносить Пименто. Понемногу онъ отступилъ къ дорогѣ, сѣлъ на траву, положивъ ружье между колѣнъ и сталъ плакать, плакать, чувствуя облегчен³е от этихъ слезъ, освобождавшихъ грудь от гнета; а окружающ³й мракъ покрывалъ его своею тѣнью и становился гуще, точно, изъ сочувств³я къ нему, желая скрыть эти ребяческ³я слезы.
   Какъ онъ былъ несчастливъ! Одинъ противъ всѣхъ! Вернется домой, застанетъ ребенка мертвымъ; лошадь, безъ которой онъ не можетъ существовать, негодяи изувѣчили, сдѣлали негодною къ службѣ. Бѣды сыпались на него со всѣхъ сторонъ, выходили на него изъ дорогь, изъ избъ, изъ камышей, пользовались каждымъ случаемъ, чтобы настичь тѣхъ, кто ему дорогъ. И вотъ, онъ самъ здѣсь, въ безвыходномъ положен³и, безъ возможности защититься от этого негоднаго человѣка, которы

Категория: Книги | Добавил: Armush (20.11.2012)
Просмотров: 364 | Рейтинг: 0.0/0
Всего комментариев: 0
Имя *:
Email *:
Код *:
Форма входа