Бласко-Ибаньес Висенте - Проклятый хутор

ми, двигались и толкались, чтобы избѣжать задушен³я, жалобщики появлялись по ту сторону барьера, передъ диваномъ, столь же почтеннымъ, какъ и само судилище. Приставъ отбиралъ у нихъ палки и тросточки, почитаемыя за смертоносное оруж³е, несовмѣстимое съ уважен³емъ къ суду, и толкалъ ихъ до тѣхъ поръ, пока они не оказывались въ нѣсколькихъ шагахъ от судей, со сложенными на рукахъ плащами, a если они не успѣвали своевременно обнажить головы, то двумя взмахами руки онъ сбивалъ платки съ ихъ головъ. "Оно таки здорово! Но съ этими молодцами иначе невозможно".

   На судѣ слушался цѣлый рядъ весьма запутанныхъ дѣлъ, поразительно легко разрѣшаемыхъ этими невѣжественными судьями. Сторожа каналовъ и "атандадоры" {Распредѣлители.}, обязанные устанавливать очередь орошен³я, излагали обвинен³я, a обвиняемые говорили, что могли, въ свою защиту. Старикъ-отецъ предоставлялъ слово сыновьямъ, которые умѣли оправдываться энергичнѣе; вдова являлась въ сопровожден³и какого-нибудь пр³ятеля покойнаго мужа, и этотъ усердный защитникъ говорилъ за нее.

   Южная страстность прорывалась поминутно. Среди обвинен³я, обвиняемый несдержанно восклицалъ: - Вранье! Все это налгано по злобѣ! Меня хотятъ погубить!

   Но Семь Каналовъ отвѣчали на так³е перерывы взглядами бѣшенства. - "Здѣсь никто не смѣетъ говорить не въ очередь. Если обвиняемый перебьетъ еще, то уплотитъ столько-то су штрафа". - И находились упрямцы, которые платили штрафъ за штрафомъ, но не могли обуздать гнѣва, не дававшаго имъ смолчать передъ лицомъ обвинителя.

   Затѣмъ, не вставая съ дивана, судьи сближали свои головы, точно играющ³я козы, и шепотомъ обмѣнивались нѣсколькими фразами; послѣ чего старѣйш³й серьезнымъ и торжественнымъ голосомъ произносилъ приговоръ, исчисляя штрафы въ ливрахъ и су, точно въ назван³яхъ монетъ не произошло никакихъ перемѣнъ и по площади въ эту же минуту могъ еще пройти величественный justicia {Назван³е главы юстиц³и въ арагонскомъ королевствѣ.} въ красной одеждѣ со своимъ конвоемъ мушкетеровъ.

   Было уже за полдень, и Семеро Каналовъ уже выказывали нѣкоторое утомлен³е, столь долго осыпавши народъ благодѣян³ями своего правосуд³я, когда приставъ громкимъ голосомъ вызвалъ Батиста Борруля, обвинявшагося въ нарушен³и и неповиновен³и по вопросу объ орошен³и. Батистъ и Пименто прошли за барьеръ, къ которому притиснулось еще больше публики. Здѣсь находилось множество людей, жившихъ близъ бывшаго Барретова участка, и всѣ очень интересовались дѣломъ, возбужденнымъ противъ ненавистнаго чужака по доносу Пименто, а_т_а_н_д_а_д_о_р_а его участка. Нахалъ, вмѣшиваясь въ выборы и разыгрывая роль храбреца, независимаго человѣка, добился этой должности, придававшей ему начальническ³й видъ и усиливавшей его вл³ян³е на сосѣдей, которые спѣшили приглашать его и угощать во дни поливки.

   Батистъ, смущенный несправедливостью доноса, былъ въ такомъ негодован³и, что даже поблѣднѣлъ. Онъ злобно глядѣлъ на всѣ знакомыя и насмѣшливыя лица, которыя виднѣлись за барьеромъ; онъ смотрѣлъ, какъ его врагъ, Пименто, гордо избоченивался, какъ человѣкъ, привыкш³й появляться на судъ и отчасти облеченный непререкаемою властью этого учрежден³я.

   - Говорите, вы! - сказалъ, вытягивая ногу, старш³й изъ Каналовъ.

   По вѣковому обычаю, на того, кому слѣдовало говорить, предсѣдатель указывалъ не рукою, a своею бѣлою туфлею.

   Пименто изложилъ обвинен³е. - "Этотъ человѣкъ, здѣсь стоящ³й, вѣроятно потому, что живетъ въ "уэртѣ" недавно, вообразилъ себѣ, что распредѣлен³е воды - вещь пустая и можетъ подчиняться всѣмъ его прихотямъ. Пименто, а_т_а_н_д_а_д_о_р_ъ, представитель водяной юстиц³и во всемъ участкѣ, назначилъ Батисту поливать его поля въ два часа ночи. Но этотъ господинъ не захотѣлъ встать такъ рано, пропустилъ свою очередь, и только въ пять часовъ, когда вода уже принадлежала другимъ, онъ открылъ шлюзъ безъ чьего-либо дозволен³я - первая вина; укралъ воду у сосѣдей - вторая вина, и силою воспротивился распоряжен³ямъ атандадора, что составляло третью и послѣднюю вину".

   Трижды обвиненный, то красный, то блѣдный, выведенный изъ себя рѣчью Пименто, не могъ смолчать:

   - Вранье, и тройное вранье!

   Судъ оскорбился энерг³ей и непочтительностью, съ какими произнесенъ былъ этотъ протестъ, и объявилъ, что за несоблюден³е молчан³я будетъ штрафовать.

   Но что значили штрафы для обуздан³я сосредоточеннаго гнѣва этого, обыкновенно миролюбиваго, человѣка? Батистъ продолжалъ протестовать противъ людской несправедливости, противъ учрежден³я, у котораго на службѣ так³е подлецы и мошенники, какъ Пименто.

   Тутъ судъ осердился; Семеро Каналовъ съ раздражен³емъ объявили:

   - "Четыре су штрафа!"

   Внезапно къ Батисту вернулось сознан³е его положен³я; испуганный штрафомъ, онъ замолчалъ, между тѣмъ какъ въ публикѣ раздавались смѣхъ и радостное уханье его недруговъ, - и простоялъ неподвижно, съ опущенною головою - съ гнѣвными слезами на глазахъ до той минуты когда Пименто кончилъ и предсѣдатель, наконецъ, сказалъ ему:

   - Говорите вы!

   Но по взглядамъ судей хорошо было видно, что имъ не внушалъ сочувств³я этотъ буянъ, своими возражен³ями нарушивш³й торжественность засѣдан³я.

   Батистъ, содрогаясь от гнѣва, началъ что-то мямлить именно потому, что онъ считалъ себя безспорно правымъ, онъ не съумѣлъ взяться за собсгвенную защиту.

   "Его обманули. Этотъ Пименто - лгунъ и, сверхъ того, его отъявленный недоброжелатель. А_т_а_н_д_а_д_о_р_ъ сказалъ ему, что его очередь поливать наступитъ въ пять часовъ, онъ отлично помнитъ, а теперь этотъ человѣкъ увѣряетъ, что назначилъ въ два часа, и все затѣмъ, чтобы подвести его подъ взыскан³е и погубить хлѣбъ, от котораго зависитъ жизнь его семьи. Цѣнитъ ли судъ сколько нибудь слово честнаго человѣка? Ну, такъ онъ говоритъ правду, хотя не можетъ сослаться на свидѣтелей. И невозможно, чтобы господа судьи, всѣ - добрые люди, могли довѣрять такому мошеннику, какъ Пименто!"

   Бѣлый башмакъ предсѣдателя застучалъ по плитамъ, сдерживая бурю негодован³я и всяческихъ нарушен³й порядка со стороны публики.

   - Молчите, вы!

   Батистъ не сказалъ болѣе ни слова, между тѣмъ какъ семиглавое чудовище, откинувшись на камчатный диванъ, шепталось, постановляя приговоръ.

   - Судъ постановилъ, произнесъ старѣйш³й изъ Каналовъ.

   Наступило глубокое молчан³е. Въ глазахъ всѣхъ столпившихся у барьера зрителей виднѣлось безпокойство, точно приговоръ могъ лично касаться каждаго изъ нихъ. Взоры такъ и впились въ губы судьи.

   - ...съ Батиста Борруля взыскать два ливра за провинность и четыре су штрафныхъ.

   Ропотъ удовлетворен³я пробѣжалъ въ толпѣ, а одна старуха дошла даже до того, что захлопала въ ладоши съ крикомъ: "Славно, славно!" при улыбкахъ публики.

   Батистъ вышелъ изъ суда съ мутнымъ взоромъ и опущенной головой, точно готовый на кого-нибудь кинуться, а Пименто благоразумно держался вдалекѣ. Если бы толпа не раздвинулась, чтобы пропустить обиженнаго, онъ, конечно, тутъ же бросился бы на враждебнаго ему негодяя и избилъ бы его своими богатырскими кулаками.

   Онъ пошелъ прочь и направился къ своимъ землевладѣльцамъ, чтобы разсказать имъ о случившемся, о злобѣ людей, всячески отравляющихъ ему жизнь; а часъ спустя, немного успокоенный сочувственными рѣчами господъ, онъ былъ уже на пути къ хутору.

   Какое несносное мученье! На альборайской дорогѣ ему повстрѣчались, - пѣшкомъ около своихъ телѣгъ съ навозомъ, или на пустыхъ сѣдлахъ своихъ ословъ, - мног³е изъ тѣхъ, кто присутствовалъ при его осужден³и: дурно расположенные къ нему сосѣди, съ которыми онъ не кланялся. Когда онъ съ ними равнялся, они молчали, усиливаясь сохранить серьезный видъ, хотя въ глазахъ ихъ поблескивало веселое лукавство; но какъ только онъ перегонялъ ихъ, за его спиною раздавался дерзк³й смѣхъ, и онъ услышалъ даже, какъ одинъ подростокъ, подражая торжественному тону судьи, выкрикнулъ:

   - И четыре су штрафныхъ!

   Онъ увидѣлъ издалека своего обвинителя, Пименто, который, у дверей кабака Копы, среди кучки товарищей, движен³ями какъ будто передразнивалъ увѣрен³я и жалобы того, на кого донесъ. Всѣ смѣялись: успѣхъ доноса былъ для "уэрты" причиною всеобщаго веселья.

   "Господи, Владыко!" Онъ, миролюбивый человѣкъ и любящ³й отецъ, понималъ, почему люди убиваютъ. Мускулы его дюжихъ рукъ нервно дрожали, а кулаки такъ и чесались.

   Приближаясь къ Копѣ, онъ замедлилъ шагъ: хотѣлъ посмотрѣть, посмѣютъ ли смѣяться надъ нимъ въ глаза. Странное дѣло: онъ даже подумалъ, въ первый разъ въ жизни, не войти-ли ему въ кабакъ и не выпить ли стаканъ вина передъ носомъ враговъ; но взыскан³е въ два ливра черезчуръ угнетало его душу, и онъ отверѣ эту мысль.

   Проклятые два ливра! Такой штрафъ отразится на обуви его дѣтей: онъ поглотитъ всю кучку мѣдяковъ, скопленную Терезой для покупки мальцамъ новыхъ башмаковъ.

   Когда онъ проходилъ мимо кабака, то Пименто, подъ предлогомъ налить себѣ кружку, пошелъ и спрятался, а его пр³ятели притворились, будто не видятъ Батиста.

   Выражавшаяся на лицѣ послѣдняго готовность на все внушила почтен³е его врагамъ. Но подобное торжество наполняло его душу печалью. "Какъ эти люди меня ненавидятъ!" Въ этотъ часъ вся равнина возставала противъ него, мрачная и угрожающая. Нельзя было назвать жизнью такую жизнь. Даже днемъ онъ, по возможности, избѣгалъ покидать свой хуторъ и оказывался вынужденнымъ не имѣть никакихъ сношен³й съ сосѣдями. Онъ ихъ не боялся, нѣтъ; но, какъ человѣкъ благоразумный, не желалъ подымать ссоръ. Ночью онъ спалъ лишь однимъ глазомъ, при малѣйшемъ лаѣ собакъ соскакивалъ съ кровати и кидался изъ избы съ ружьемъ въ рукѣ, и не разъ ему казалось, что по тропинкамъ убѣгаютъ как³я-то темныя фигуры.

   Онъ боялся за свой урожай, за этотъ хлѣбъ, который составлялъ надежду семьи и за ростомъ котораго, молча, съ жадностью во взорахъ, слѣдили всѣ обитатели избы. Ему извѣстны были угрозы Пименто, который, поддерживаемый всею "уэртою", божился, что пшеницу эту сожнетъ не тотъ, кто сѣялъ; и онъ почти забывалъ о своихъ дѣтяхъ, ради исключительной думы о землѣ, объ этой зеленой зыби, которая росла, росла подъ лучезарнымъ солнцемъ и должна была превратиться въ желтыя кучи зерна.

   Сосредоточенная и безмолвнѣя ненависть сопровождала его на каждомъ шагу. Женщины сторонились, закусывая губы и не здороваясь, хотя тѣмъ нарушали мѣстный обычай; мужчины, работавш³е въ поляхъ, у дороги, перекликались въ ругательныхъ выражен³яхъ, которыя косвенно предназначались Батисту; а малые ребята издали кричали: "скверная рожа!" "Жидъ!" - не опредѣляя, къ кому относятся эти оскорблен³я, какъ будто они и не были примѣнимы ни къ кому, кромѣ ненавистнаго чужака. Да! Еслибы не исполинск³е кулаки, не широчайш³я плечи, не грозныя движен³я, то "уэрта" очень скоро покончила бы съ нимъ! Но теперь каждый ждалъ, чтобы напасть рѣшился сосѣдъ, а пока выражали ему злобу на разстоян³и.

   Несмотря на грусть, порождаемую такимъ одиночествомъ, Батистъ испытывалъ нѣкоторое удовлетворен³е. Онъ уже подходилъ къ своему жилищу, слышалъ уже лай своей собаки, учуявшей его, какъ вдругъ молодой и сильный парень, сидѣвш³й у дороги съ большимъ ножомъ между ногъ и связками хвороста рядомъ, всталъ и сказалъ ему:

   - Добрый день, сеньоръ Батистъ.

   Это привѣтств³е и неувѣренный тонъ парня произвели на него пр³ятное впечатлѣн³е. Не много значила пр³язнь этого юноши; тѣмъ не менѣе, она оказала на него то же дѣйств³е, какъ свѣжая вода на палимаго горячкою больного. Онъ сочувственно взглянулъ на эти больш³е син³е глаза, улыбающееся лицо, покрытое бѣлокурымъ пушкомъ, и постарался припомнить, кто бы могъ быть этотъ парень. Въ концѣ-концовъ, онъ сообразилъ, что это - внукъ дѣда Томбы, полуслѣпого пастуха, почитаемаго всею "уэртою", бравый парень, живш³й въ "молодцахъ" у того же альборайскаго мясника, чье стадо гонялъ старикъ.

   - Спасибо, спасибо, молодчикъ! - пробормоталъ онъ, полный признательности за привѣтств³е. И пошелъ далее, вскорѣ встрѣтивъ свою собаку, которая стала прыгать предъ нимъ и тереться о его ноги.

   Подходя къ дому, онъ взглянулъ на свое поле, и вдругъ все бѣшенство, которое онъ подавлялъ на судѣ, еще разъ заполонило его мозгъ, точно разъяренная волна. Его хлѣбъ жаждалъ влаги. Это видно было по скоробившимся листьямъ, по цвѣту, который изъ блестящаго и зеленаго начиналъ переходить въ желтоватый. Все дѣло было въ поливкѣ, въ "очереди", которую своими злодѣйскими хитростями укралъ у него Пименто, "очереди", которая повторится лишь черезъ двѣ недѣли, потому что воды становится мало. А къ довершен³ю бѣды, съ него еще взыщутъ эти проклятые ливры и су! "Господи ²исусе Христе!"

   Тереза стояла на крылыцѣ, окруженная дѣтьми, и ждала его съ нетерпѣн³емъ, потому что онъ уже опоздалъ къ обѣду.

   Онъ поѣлъ безъ аппетитта и разсказалъ женѣ обо всемъ, бывшемъ на судѣ.

   Бѣдная Тереза слушала, поблѣднѣвъ, съ волнен³емъ крестьянки, чувствующей уколъ въ сердце каждый разъ, какъ приходится развязывать чулокъ, въ которомъ на самомъ днѣ сундука, хранятся у нея деньги.

   - Царица Небесная! Значитъ, рѣшили насъ разорить? Какая досада, да еще за обѣдомъ.

   И, уронивши ложку на сковороду съ рисомъ, она заплакала не утирая слезъ. Потомъ вдругъ покраснѣла от внезапнаго гнѣва, посмотрѣла на уголокъ равнины, виднѣвш³йся въ отворенную дверь, на бѣлыя избушки и зеленую зыбь, и, вытянувши руки, прокричала:

   - Подлецы! подлецы!

   Дѣтвора, перепуганная хмурымъ лицомъ отца и удивленная восклицан³ями матери, не рѣшалась ѣсть. Въ смущен³и и нерѣшимости, ребята поглядывали другъ на друга и засовывали пальцы въ носъ, чтобы не сидѣть безъ дѣла; наконецъ, по примѣру матери, всѣ заплакали, роняя слезы въ рисъ.

   Раздраженный этимъ хоровымъ плачемъ, Батистъ гнѣвно всталъ, чуть не опрокинулъ маленьк³й столъ ногою и кинулся вонъ изъ домика. Что за вечеръ! Сухость его посѣва и ужасное воспоминан³е о штрафѣ грызли его, точно двѣ свирѣпыя собаки. Когда одна, утомившись нападен³емъ, отставала от него, тотчасъ являлась другая и запускала ему зубы въ самое сердце.

   Онъ попробовалъ разсѣяться, забыть свои печали за работою и со всѣмъ усерд³емъ принялся за уже начатое дѣло: загонъ для свиней, который онъ строилъ на скотномъ дворѣ. Но работа не шла на ладъ. Среди этихъ глинобитыхъ стѣнъ онъ задыхался; ему нужно было смотрѣть на свое поле, какъ людямъ бываетъ нужно углубиться въ созерцан³е своего бѣдств³я, чтобы предаться горю. Съ перепачканными въ известкѣ руками онъ вышелъ изъ недостроеннаго хлѣва и остановился передъ своимъ засыхающимъ пшеничныхъ полемъ.

   Въ нѣсколькихъ саженяхъ от него, вдоль дороги, журча протекала въ каналѣ красноватая вода. Эта животворящая кровь "уэрты" уходила вдаль, на поля другихъ арендаторовъ, которые не имѣли несчаст³я быть предметами ненависти; а его бѣдный посѣвъ изнемогалъ, съеживая свою зелень, точно дѣлая знакъ водѣ, чтобы она пришла и принесла ему свои освѣжительныя ласки.

   Батисту представлялось, что солнце жаритъ сильнѣе, чѣмъ въ остальные дни. Свѣтило уже спускалось къ горизонту, а между тѣмъ бѣднякъ воображалъ себѣ, что лучи падаютъ отвѣсно и сожигаютъ все. Земля ссыха³ась, трескалась извилистыми бороздами, открывала тысячи ртовъ, тщетно жаждавшихъ глотка воды. Никогда не дотерпитъ пшеница до слѣдующаго орошен³я при такомъ зноѣ; она пропадетъ, засохнетъ; у семьи не будетъ хлѣба; и при такой бѣдѣ придется еще заплатить штрафъ. "А еще удивляются, что есть люди, которые губятъ себя".

   Онъ бѣшено расхаживалъ по межѣ своего поля - "Ахъ, Пименто! Мерзавецъ! Злодѣй! Если бы только не полиц³я!"...

   Подобно тому, какъ потерпѣвш³е кораблекрушен³е, изнемогая от голода и жажды, только и бредятъ, что громадными столами, покрытыми для пиршествъ, и свѣтлыми, быстрыми ручьями, - такъ и ему смутно чудились поля пшеницы съ прямыми и зелеными стеблями, и вода, съ шумомъ прорывающаяся сквозь шлюзы и текущая свѣтлою рябью, будто смѣясь от радости при соприкосновен³и съ жаждущею землею.

   Когда зашло солнце, Батисту стало легче, какъ будто свѣтило погасло навѣкъ и урожай былъ этимъ спасенъ. Тогда онъ пошелъ прочь от своего поля и своей избы, медленными шагами направляясь къ трактиру Копы. Хотя сельская полиц³я и существовала, однако онъ не безъ удовольств³я думалъ о возможности встрѣтить Пименто, всегда обрѣтавшагося въ окрестностяхъ кабака.

   "Уэрта" принимала оттѣнокъ синевы. На горизонтѣ, надъ темными горами, облака окрашивались заревомъ далекаго пожара; со стороны моря, въ бездонной лазури мерцали первыя звѣзды; псы громко лаяли, а однообразная пѣсня лягушекъ и кузнечиковъ примѣшивалась къ скрипу невидныхъ въ мракѣ телѣгъ, двигавшихся по всѣмъ дорогамъ обширной равнины.

   Къ Батисту приближались, поспѣшно идя по краямъ дороги, съ корзинами на рукахъ и развѣвающимися юбками, быстрыя вереницы дѣвушекъ, возвращавшихся съ фабрики, изъ Валенц³и.

   Онъ увидѣлъ дочь свою, которая, въ сторонѣ от всѣхъ прочихъ, подвигалась лѣнивымъ шагомъ. Однако, она была не одна. Ему показалось, что она переговаривается съ мужчиною, идущимъ по тому же направлен³ю, хотя нѣсколько поодаль от нея, какъ всегда ходятъ въ "уэртѣ" обрученные, потому что приближен³е считаютъ за признакъ грѣха,

   Какъ только мужчина этотъ разглядѣлъ среди дороги Батиста, то замедлилъ шагъ, и, когда Розета приблизилась къ отцу, то далеко опередила своего спутника.

   Батистъ остановился, дожидаясь, когда подойдетъ незнакомецъ, чтобы узнать, кто это.

   - Доброй ночи, сеньоръ Батистъ!

   Это былъ тотъ же робк³й голосъ, который привѣтствовалъ его и днемъ; это былъ внукъ дѣда Томбы. Этому плуту только и дѣла было, что шляться по дорогамъ, чтобы кланяться Батисту и улещать его сладкими словами.

   Онъ посмотрѣлъ на дочь свою, которая покраснѣла и опустила глаза.

   - Домой! домой! Я съ тобой расчитаюсь!

   И онъ пошелъ далѣе въ грозномъ велич³и отца латинской расы, предпочитающаго внушать страхъ, чѣмъ любовь, и безгранично властвующаго надъ жизнью дѣтей своихъ; а за нимъ поплелась дрожащая Розета, ожидавшая, по приходѣ домой, добрую порц³ю палочныхъ ударовъ.

   Она ошибалась. Въ эту минуту ея бѣдный отецъ не думалъ ни о чемъ на свѣтѣ, кромѣ своего урожая, своей несчастной, больной, сморщенной, высыхающей пшеницы, которая будто звала его громкимъ голосомъ, выпрашивая глотокъ воды, чтобы не умереть. Вотъ о чемъ онъ сокрушался, пока жена собирала ужинъ. Молодая дѣвушка ходила взадъ и впередъ по кухнѣ, изобрѣтая себѣ разныя дѣла, чтобы не привлекать къ себѣ вниман³я, и все время опасаясь взрыва родительскаго гнѣва. Но Батистъ думалъ единственно о своемъ полѣ, сидя передъ низкимъ столикомъ, за которымъ всѣ малютки, при свѣтѣ "каидиля" таращили жадные глазенки на кострюлю, гдѣ дымилась треска съ картофелемъ.

   За ужиномъ жена еще вздыхала, безъ сомнѣн³я приводя въ связь ту баснословную сумму, которую выжималъ у нихъ приговоръ судилища, и то увлечен³е, съ которымъ вся семья дѣйствовала челюстями. Старш³й мальчикъ, Батистетъ, будто по разсѣянности, захватилъ даже хлѣбъ у младшихъ. Страхъ возбудилъ въ Розетѣ волч³й аппетитъ. Самъ Батистъ едва ѣлъ, но замѣчалъ прожорливость своихъ. Никогда такъ отчетливо, какъ въ эту минуту, онъ не чувствовалъ, какое бремя лежитъ у него на плечахъ. Всѣ эти рты, открытые для поглощен³я скудныхъ сбережен³й семьи, будутъ лишены пищи, если выгоритъ на полѣ пшеница.

   "А почему? Все no людской несправедливости, потому что есть законы для притѣснен³я рабочаго люда! Нѣтъ, онъ не могъ допустить подобнаго бѣдств³я. Семья прежде всего".

   Развѣ онъ не чувствуетъ въ себѣ силу защитить своихъ от всякой опасности? Развѣ онъ не обязанъ кормить ихъ? Онъ готовъ украсть, чтобы дать имъ хлѣба. А теперь, зачѣмъ ему покоряться, когда предстоитъ не воровать, a только спасти свой же собственный урожай? Воспоминан³е о каналѣ, который въ нѣсколькихъ шагахъ от него съ журчан³емъ катилъ свои благодѣтельныя воды, было для него мучительно.

   Его бѣсило, что жизненная влага протекаетъ мимо его двери, а законы требуютъ, чтобы онъ не пользовался ею!

   Вдругъ онъ всталъ, какъ человѣкъ, принявш³й рѣшен³е, ради осуществлен³я котораго онъ готовъ попрать всѣ препятств³я.

   - Поливать! Поливать!

   Жена испугалась, тотчасъ понявъ, какъ опасно такое отчаянное рѣшен³е.

   - Господи, Боже! Батистъ, вѣдь взыщутъ еще больше штрафа! Можетъ быть, даже судьи, разсердившись, отнимутъ воду навсегда! Надо подумать... Лучше подождемъ...

   Но Батистомъ овладѣла упорная злоба людей флегматичныхъ и здравомыслящихъ, которыхъ такъ же трудно успокоить, какъ трудно вывести изъ себя.

   - Поливать! Поливать!

   И Батистетъ, весело повторяя слова отца, схватилъ мотыки и вышелъ изъ избы въ сопровожден³и сестры и малолѣтокъ. Всѣ хотѣли принять участ³е въ этой работѣ, похожей на праздникъ. Семья поднималась, точно народъ, возстающ³й на завоеван³е свободы.

   Они направились къ каналу, журчавшему въ темнотѣ. Обширная равнина утопала вдали въ синеватой мглѣ; тростниковыя поросли являлись шуршащими и волнующимися темными массами; а въ глубокой синевѣ неба поблескивали звѣзды.

   Батистъ вошелъ въ каналъ по колѣно, чтобы опустить шлюзъ, задерживавш³й воду, тогда какъ его сынъ, жена и даже дочь, работая мотыками, выдалбливали въ берегѣ мѣсто для стока воды, которая устремлялась въ эти проходы. Жадное бульканье, сь которымъ земля поглощала воду, наполняло восторгомъ сердца всѣхъ ихъ. "Пей, пей, бѣдняжка!" И, погружая ноги въ грязь, сгибая спины, они бѣгали изъ конца въ конецъ, удостовѣряясь, что вода растеклась по всему полю.

   Вся семья испытывала ощущен³е свѣжести и благосостоян³я. Батистъ чувствовалъ ту дикую радость, какую приносятъ намъ недозволенныя наслажден³я. Какое бремя свалилось у него съ груди! Пускай теперь приходятъ судейск³е и дѣлаютъ что хотятъ. Его поле пьетъ, - это всего важнѣе!

   Тонкимъ слухомъ человѣка, привыкшаго къ уединен³ю, онъ уловилъ странный шорохъ въ окрестныхъ тростникахъ. Онъ тотчасъ побѣжалъ домой и поспѣшно вернулся со своимъ новымъ ружьемъ, послѣ чего болѣе часа простоялъ съ этимъ оруж³емъ у шлюза, не спуская пальца съ собачки.

   Вода уже не текла мимо: она вся разливалась по землѣ Батиста, которая впитывала ее ненасытно. Можетъ быть, гдѣ-нибудь на это сѣтовали; можетъ быть, Пименто, по своей должности распредѣлителя, бродилъ поблизости, негодуя на дерзкое нарушен³е правилъ. Но Батистъ стоялъ на стражѣ, защищая свой посѣвъ, борясь за жизнь своей семьи съ геройствомъ отчаян³я, оберегая безопасность своихъ, которые бѣгали по полю, распространяя орошен³е, и готовый выстрѣлить въ каждаго, кто попытался бы поднять затворъ и возстановить течен³е воды. Такою грозною была поза этого человѣка, могуч³й силуэтъ котораго неподвижно выдѣлялся надъ серединою канала, - въ этомъ черномъ призракѣ угадывалась такая твердая рѣшимость выстрѣлить въ каждаго, кто покажется, что никто не вышелъ изъ тростника, и земля пила цѣлый часъ безо всякой помѣхи.

   Произошло нѣчто, еще болѣе необыкновенное. Въ слѣдующ³й четвергъ а_т_а_н_д_а_д_о_р_ъ не вызвалъ Батиста на судъ. "Уэрта" знала теперь, что единственнымъ цѣннымъ предметомъ въ бывшей избѣ Баррета является двустволка, недавно купленная чужакомъ, въ силу той африканской страсти къ оруж³ю, ради которой мужикъ изъ Валенц³и лучше лишитъ себя хлѣба, лишь бы повѣсить за дверью избы новое ружье, способное внушить зависть и страхъ.

  

  

   Розета, дочь Батиста, каждый день вскакивала съ постели на зарѣ и, съ заспанными глазами, расправляя руки красивыми движен³ями, от которыхъ сотрясалось все тѣло этой грац³озной блондинки, отпирала входную дверь.

   Тотчасъ прибѣгала, прыгая вокругъ ея юбокъ и тявкая от радости, скверная ихъ собаченка, ночевавшая на дворѣ; а молодая дѣвушка, при свѣтѣ послѣднихъ звѣздъ, выплескивала себѣ на руки и на лицо цѣлое ведро свѣжей воды, вытянутое изъ круглой и темной дыры, которую увѣнчивали густо переплетенные побѣги плюща.

   Затѣмъ, при свѣтѣ "кандиля", она мелькала по всему дому, собираясь въ Валенц³ю. Мать, не видя ее, слѣдила съ кровати за всѣми ея движен³ями и давала множество наставлен³й. "Пусть возьметъ съ собою остатки ужина: вмѣстѣ съ тремя сардинками, которыя есть въ кладовой, ей хватитъ ихъ на завтракъ. Да чтобы не разбила чашку, какъ намедни! Ахъ! не забыть еще купить иголокъ, нитокъ и пару башмачковъ для маленькаго: на этомъ ребенкѣ все горитъ!... Деньги есть въ ящикѣ маленькаго стола".

   И, между тѣмъ, какъ мать поворачивалась на другой бокъ на своемъ матрацѣ, пр³ятно пригрѣваемая теплотою спальни, съ намѣрен³емъ соснуть еще полчасика рядомъ съ громаднымъ, шумно храпѣвшимъ Батистомъ, Розета кончала свои сборы. Она клала въ корзину свой скромный завтракъ, проводила гребнемъ по своимъ волосамъ, свѣтлымъ, точно выбѣленнымъ на солнцѣ, завязывала платокъ подъ подбородкомъ и, прежде чѣмъ уйти, послѣднимъ взглядомъ удостовѣрялась, хорошо-ли прикрыты дѣти: она весьма заботливо относилась къ этой мелкотѣ, спавшей въ одной съ нею комнатѣ, на полу, расположившись въ рядъ, по росту, точно трубы органа, начиная со старшаго, Батистета, и кончая младшимъ, едва умѣвшимъ говорить.

   - Ну, прощайте... До вечера! - говорила бодрая дѣвушка, вѣшая себѣ на руку корзину.

   И, заперевъ дверь избы, она просовывала подъ нее ключъ.

   Теперь уже разсвѣтало. При голубоватомъ свѣтѣ зари на тропинкахъ и дорогахъ виднѣлись вереницы трудолюбивыхъ муравьевъ, притягиваемыхъ городомъ и спѣшившихъ всѣ по одному направлен³ю. Прядильщицы шли веселыми толпами, ровнымъ шагомъ, грац³озно покачивая правою рукой, разсѣкавшей воздухъ, точно весло, и всѣ, хоромъ, огрызались каждый разъ, когда какой-нибудь парень съ поля привѣтствовалъ ихъ приближен³е грубою шуткой.

   А Розета шла одна до самаго города. Бѣдная блондиночка хорошо знала, что такое были ея товарки, дочери и сестры людей, ненавидѣвшихъ ея семью. Мног³я работали на одной съ нею фабрикѣ, и не разъ ей приходилось, съ отчаян³емъ, которое порождало страхъ, отбиваться от ихъ злобныхъ нападен³й. Онѣ пользовались малѣйшею минутой ея разсѣянности, чтобы накидать нечистотъ въ ея корзину съ завтракомъ, били ея чашку не одинъ разъ, а въ мастерской никогда не проходили мимо нея, не толкнувши ее къ дымящемуся чану, гдѣ обваривались коконы, и не обругавши нищенкой и другими оскорбительными словами, какъ ее, такъ и ея родныхъ. Поэтому, по дорогѣ, она избѣгала ихъ, какъ стаи фур³й, и лишь тогда чувствовала себя спокойною, когда входила на фабрику, стоявшую на базарной площади. Это была большая старинная постройка, расписанная въ прошломъ вѣкѣ фресками, а теперь облупленная и потрескавшаяся, но кой-гдѣ еще сохранившая на себѣ группы розовыхъ ногъ, смуглые профили, остатки медальоновъ и миѳологическихъ изображен³й.

   Изо всей семьи Розета наиболѣе походила на отца: лютый звѣрь выходилъ на работу, какъ Батистъ говорилъ о себѣ. Горяч³й паръ чановъ, гдѣ обваривали коконы, ударялъ ей въ голову, жегъ глаза; но, не смотря на все, она не сходила съ мѣста, отыскивая, въ кипяткѣ, свободныя оконечности этихъ мягкихъ капсуль нѣжнаго золотистаго цвѣта, внутри которыхъ погибала отпаренная куколка съ драгоцѣнною слюною, трудолюбивый червякъ, виновный въ томъ, что сплелъ себѣ тюрьму безъ выхода для своего превращен³я въ бѣлую бабочку.

   Во всемъ фабричномъ здан³и господствовалъ рабоч³й гулъ, оглушительный и утомительный для этихъ дочерей "уэрты", привыкшихъ къ безмолв³ю обширной равнины, гдѣ голосъ бываетъ слышенъ на громадномъ разстоян³и. Внизу ревѣла паровая машина, и ея ужасное рыкан³е передавалось по тысячѣ трубъ; блоки, передаточные ремни, мотовила вертѣлись съ адскимъ гамомъ; и, какъ будто не довольствуясь этимъ шумомъ, прядильщицы, по старому обычаю, пѣли хоромъ, гнусавыми голосами: "Отче нашъ", "Богородице, Дѣво"... и "Слава Отцу"... на тотъ же мотивъ духовной пѣсни, какой раздается по воскреснымъ днямъ во всей "уэртѣ".

   Впрочемъ, это не мѣшало имъ смѣяться во время пѣн³я, а также, въ промежуткахъ между молитвами, потихоньку ругаться и ссориться, чтобы потомъ, при выходѣ, оттаскать другъ друга за волосы: ибо эти смуглыя дѣвицы, угнетаемыя дома суровымъ деспотизмомъ, господствующимъ въ крестьянскихъ семьяхъ, и принуждаемыя стародавнимъ обычаемъ никогда не поднимать глазъ передъ мужчинами, разъ очутившись вмѣстѣ и безъ узды, становились настоящими дьяволами и находили удовольств³е въ повторен³и всего, самаго грубаго, что имъ случалось слышать по дорогѣ, от возчиковъ или мужиковъ.

   Розета была всѣхъ молчаливѣе и всѣхъ прилежнѣе. Чтобы лучше работать, она не пѣла, ни къ кому не придиралась и отличалась такою понятливостью, что черезъ три недѣли получала уже по три реала въ день, почти наивысшую плату, чѣмъ возбуждала въ другихъ сильную зависть.

   Въ часы трапезъ эти озорницы выходили изъ фабрики толпами и останавливались кучками на тротуарахъ или подъ воротами, поглощая содержимое своихъ чашекъ и нескромными взглядами подзадоривая мужчинъ, чтобы тѣ имъ чего-нибудь сказали и дали поводъ громкими криками заявлять объ обидѣ или же отвѣчать залпами ругани. Розета же располагалась на полу, въ углу мастерской, съ двумя или тремя добрыми дѣвушками съ праваго берега, которымъ вовсе не интересны были разсказни про дядю Баррета и ссоры прочихъ работницъ.

   Въ первое время своего ученичества Розета не безъ боязни ждала наступлен³я ночи, а съ ночью и времени возвращен³я домой. Боясь товарокъ, которымъ приходилось идти тою же дорогой, она замѣшкивалась на фабрикѣ, тогда какъ тѣ выскакивали первыми, какъ ураганъ, съ безстыдными взрывами хохота, развѣван³емъ юбокъ и всякими смѣлыми непристойностями, а, вмѣстѣ съ тѣмъ, и съ ароматомъ здоровья, бодрой юности и сильнаго тѣла. Потомъ и она лѣниво пускалась въ путь по городскимъ улицамъ, среди холодныхъ зимнихъ сумерекъ, дѣлала покупки по поручен³ю матери, останавливалась въ нѣмомъ восторгѣ передъ витринами, которыя начинали освѣщаться, и, наконецъ, рѣшалась перейти мостъ и углубиться въ темные переулки предмѣст³й, выводивш³е ее на альборайскую дорогу.

   До сихъ поръ все шло хорошо. Но тутъ она вступала въ темную "уэрту", полную таинственныхъ шороховъ и черныхъ, страшныхъ тѣней, которыя натыкались на нее, привѣтствуя ее замогильнымъ: "Добрый вечеръ"; тогда на нее нападалъ ужасъ, доходивш³й до того, что зубъ у нея не попадалъ на зубъ.

   Пугали ее не мракъ и не безмолв³е: воспитанная среди полей, она привыкла къ нимъ. Будь она увѣрена, что дорогою никого не встрѣтитъ, она сочла бы себя счастливою. Никогда не начинала она, подобно своимъ товаркамъ, со страху думать о мертвецахъ, вѣдьмахъ, привидѣн³яхъ: ее тревожили живые. Съ возрастающимъ замиран³емъ сердца, она вспомнила разсказы, слышанные въ мастерской, ужасъ, питаемый работницами къ Пименто и другимъ сквернымъ личностямъ, собиравшимся у Копы, мерзавцамъ, которые щипали дѣвушекъ всюду, сталкивали ихъ въ ручьи или опрокидывали за стогами сѣна. Розета, утратившая наивность со времени поступлен³я на фабрику, разнуздывала свое воображен³е до крайнихъ предѣловъ ужаснаго: она уже видѣла себя убитою однимъ изъ этихъ чудовищъ, при чемъ животъ ея вскрытъ и выпотрошенъ, какъ у дѣтей, у которыхъ, по предан³ямъ "уэрты", таинственные палачи вырѣзаютъ жиръ съ цѣлью приготовлен³я чудесныхъ снадобьевъ для богачей.

   Въ эти зимн³е вечера, темные и часто дождливые, Розета не менѣе половины пути совершала дрожа. Но самый мучительный страхъ овладѣвалъ ею подъ конецъ, почти уже около дома: наиболѣе грозною преградою являлся для нея трактиръ Копы. Этотъ кабакъ казался ей логовищемъ сказочнаго дракона. А между тѣмъ, эта часть дороги была свѣтлѣе и многолюднѣе. Звуки рѣчей, взрывы хохота, треньканье гитары и распѣваемыя во все горло пѣсни раздавались изъ-за двери, которая, пламенѣя, точно устье печи, бросала на черную дорогу четыреугольникъ краснаго свѣта, съ двигающимися въ немъ каррикатурными тѣнями.

   Тѣмъ не менѣе, когда бѣдная дѣвочка подходила къ этому мѣсту, она останавливалась въ колебан³и, трепеща, точно героини сказокъ передъ пещерою людоѣда, и готова была кинуться въ поле, чтобы обойти задами, или спуститься къ каналу и потихоньку пробраться вдоль берега, или поискать другого пути, лучше, чѣмъ проходить мимо этого жерла, откуда несся грубый, пьяный гамъ.

   Наконецъ, она рѣшалась: дѣлала надъ собою усил³е, какъ человѣкъ, бросающ³йся съ высоты, и легкимъ шагомъ, сохраняя равновѣс³е, съ тою изумительною ловкостью, какая возможна только подъ вл³ян³емъ страха, быстро проходила мимо кабака.

   Она проносилась, точно струйка тумана, точно бѣлая тѣнь, такъ что мутные глаза посѣтителей Копы не успѣвали остановиться на ней. А миновавъ кабакъ, она бѣжала со всѣхъ ногъ, все воображая, что за нею гонится кто-либо и что сейчасъ крѣпкая рука сильно дернетъ ее за юбку. Она успокаивалась только въ ту минуту, когда слышала лай своей собаки, того некрасиваго животнаго, которое называлось "Звѣздочкой", вѣроятно, ради антитезы, и, встрѣчая ее посреди дороги, прыгало и лизало ей руки.

   Родители и не подозрѣвали объ ужасѣ, переживаемомъ Розетою на пути. Какъ только бѣдная дѣвочка входила въ избу, она придавала спокойное выражен³е всей своей внѣшности и на вопросы озабоченной матери храбро отвѣчала увѣрен³ями, будто пришла съ остальными работницами. Она не хотѣла, чтобы отцу пришлось выходить по ночамъ для ея сопровожден³я, такъ какъ слишкомъ хорошо знала ненависть сосѣдей и болѣе всего опасалась задорныхъ завсегдатаевъ кабака Копы.

   На другой день она опять шла на фабрику, чтобы мучиться тѣми же страхами ночью, и ободряя себя лишь надеждою, что скоро настанетъ весна съ болѣе длинными днями и болѣе свѣтлыми сумерками, что позволитъ ей приходить домой до темной ночи.

   Разъ, вечеромъ, страдан³я Розеты получили облегчен³е. Она еще недалеко отошла от города, какъ на дорогѣ показался человѣкъ и пошелъ съ такою же скоростью, какъ она.

   - Добрый вечеръ!

   Между тѣмъ, какъ прядильщица шла по высокому откосу, окаймлявшему дорогу, мужчина шелъ внизу, гдѣ глубок³я колеи были проложены колесами возовъ, и натыкался на куски кирпича, обломки горшковъ и даже на битое стекло, которыми предусмотрительные люди пытались завалить старыя выбоины.

   Розета не боялась: съ той минуты, какъ онъ поздоровался съ нею, она узнала его. Это былъ Тонетъ, внукъ дѣда Томбы, добрый парень, который служилъ у мясника въ Альборайѣ и надъ которымъ прядильщицы смѣялись при встрѣчахъ на дорогѣ, забавляясь тѣмъ, что онъ краснѣлъ и отворачивался при первомъ сказанномъ ему словѣ. Такой робк³й парень! У него не было родныхъ, кромѣ дѣда, и онъ работалъ даже по воскресеньямъ. Ему приходилось дѣлать, что попало: онъ ходилъ по Валенц³и, собирая удобрен³е для полей хозяина, помогалъ ему бить скотъ, копалъ землю, разносилъ говядину по болѣе зажиточнымъ хуторамъ и за все это лишь прокармливалъ дѣда и себя, да донашивалъ истрепанную старую одежду мясника. Онъ не курилъ; къ Копѣ входилъ не болѣе двухъ-трехъ разъ въ жизни; а по воскресеньямъ, если выдавались свободные часы, вмѣсто того, чтобы, подобно прочимъ, сидѣть на корточкахъ на альборайской площади и наблюдать, какъ играютъ мѣстные молодцы, онъ гулялъ по окрестностямъ, безцѣльно бродя по запутанной сѣти тропинокъ, и, когда попадалось ему дерево, усаженное птицами, онъ останавливался, разиня ротъ, и наблюдалъ, какъ машутъ крыльями эти воздушные цыгане, а также слушалъ и щебетан³е. Люди находили въ немъ отчасти ту же таинственную странность, какую видѣли въ его дѣдѣ, и всѣ считали его простоватымъ, очень боязливымъ и очень послушнымъ.

   Въ его обществѣ Розета ободрилась. Все-таки она чувствовала себя болѣе защищенной въ присутств³и мужчины, особенно если мужчиною этимъ былъ Тонетъ, внушавш³й ей довѣр³е. Она обратилась къ нему съ вопросомъ, откуда онъ идетъ; молодой человѣкъ, съ обычною своею робостью, неопредѣленно отвѣтилъ:

   - Оттуда!... Вонъ оттуда!..

   И затѣмъ смолкъ, точно эти слова стоили ему громаднаго усил³я.

   Они продолжали путь свой молча и около хутора разстались.

   - Доброй ночи и спасибо! - сказала Розета.

   - Доброй ночи!

   Тонетъ скрылся по направлен³ю къ селу.

   Это была неважная случайность, пр³ятная встрѣча, избавившая ее от страха, и больше ничего. Однако, въ этотъ вечеръ, Розета поужинала и легла съ мыслью о внукѣ стараго пастуха.

   Она вспоминала теперь, что не разъ видала его по утрамъ на дорогѣ, и ей представлялось даже, что и тогда Тонетъ старался идти съ нею въ шагъ, хотя нѣсколько поодаль, чтобы не привлекать вниман³я злыхъ прядильщицъ. Да! Ей припоминалось даже, что были случаи, когда, вдругъ повернувши голову, она ловила его взоръ, устремленный на нее! Точно разматывая коконъ, молодая дѣвушка связывала отдѣльныя нити своихъ воспоминан³й, и тянула ихъ, тянула, воскрешая въ памяти всѣ подробности своей жизни, имѣвш³я отношен³е къ молодому человѣку: тотъ день, когда она его увидѣла впервые, и то сочувств³е, смѣшанное съ сострадан³емъ, которое онъ внушилъ ей, перенося робко, съ опущенной головою, дерзк³я насмѣшки прядильщицъ, точно застывая от страха передъ этою стаею гарп³й; - а затѣмъ, тѣ нерѣдк³е случаи, когда имъ доводилось идти по одной дорогѣ, и упорные взоры юноши, какъ будто хотѣвшаго сказать ей что-то.

   На другой день, отправляясь въ Валенц³ю, она его не видала; но вечеромъ, когда она пошла домой, ей не было страшно, хотя ночь была темна и дождлива: она имѣла предчувств³е, что вскорѣ явится спутникъ, придававш³й ей мужество. Дѣйствительно, онъ вышелъ на дорогу почти на томъ же мѣстѣ, какъ и наканунѣ.

   He будучи разговорчивѣе обыкновеннаго, онъ ограничился словами:

   - Добрый вечеръ.

   И пошелъ рядомъ съ нею.

   Розета оказалась болтливѣе.

   "Откуда онъ идетъ? Какой странный случай: такъ встрѣчаться два дня подрядъ!"

   Онъ отвѣчалъ, дрожа, точно каждое слово стоило ему большого усил³я, и также неопредѣленно, какъ и въ тотъ разъ:

   - Оттуда... Вонъ оттуда...

   Молодой дѣвушкѣ, не менѣе робкой, нежели онъ, стало, однако, смѣшно при видѣ его смущен³я. Она стала ему говорить о своихъ опасен³яхъ, о страхѣ, который испытываетъ дорогой въ зимн³е вечера. Тонетъ, польщенный тѣмъ, что оказываетъ услугу прядильщицѣ, наконецъ разжалъ губы и сказалъ, что часто будетъ провожать ее, такъ какъ ему постоянно случается ходить этою дорогою по хозяйскимъ дѣламъ.

   Они простились такъ же немногословно, какъ наканунѣ. Но въ эту ночь Розета спала плохо и сто разъ поворачивалась на кровати, волнуясь, нервничая и видя нелѣпые сны. Ей представлялось, будто она идетъ по темной, очень темной дорогѣ съ громадной собакой, которая лижетъ ей руки, и у которой - лицо Тонета; тутъ бросается кусать ее волкъ, морда котораго смутно напоминаетъ ненавистнаго Пименто; волкъ и собака грызутся, а ея отецъ бѣжитъ съ дубиною; и она плакала, точно удары этой дубины сыплются не на бѣдную собаку, а на ея собственную спину. Так³е образы создавало ея воображен³е; но во всѣхъ потрясающихъ сценахъ своего сна она видѣла все того же внука дѣда Томбы, смотрѣвшаго на нее своими синими глазами, все то же дѣвичье личико, покрытое бѣлокурымъ пухомъ - первымъ признакомъ возмужалости.

   Она встала разбитая, точно послѣ бреда. Въ этотъ день было воскресенье, и на фабрикѣ не работали. Солнце свѣтило въ окошко ея спальни, а всѣ обитатели хутора были уже на ногахъ.

   Она была взволнована своимъ дурнымъ сномъ. Она чувствовала, что стала уже не та, что мысли ея не вчерашн³я, точно минувшая ночь воздвигла стѣну, которою вся ея жизнь раздѣлилась надвое.

   Она пѣла, весело, точно птичка, и выбирала изъ сундука одежду, раскладывая ее на теплую постель, еще хранившую отпечатокъ ея тѣла.

   Она очень любила воскресенья за возможность вставать поздно, за часы отдыха, который въ этотъ день разрѣшался, и за маленькое путешеств³е въ альборайскую церковь. Но это воскресенье было лучше всѣхъ прочихъ: солнце ярче с³яло, птицы звонче