Жданов Лев Григорьевич - Наследие Грозного

. Перед смертью - словно провидеть начал этот далекий от мира и злобы его, кроткий сердцем, бедный умом человек...мер Федор. Схоронили его.рина свято исполнила словесное завещание, вопреки писаному, которое заготовил Годунов и заставил подписать Федора в свое время.е слушая настояний брата, Ирина переехала немедленно в Новодевичий монастырь,- и через день не стало царицы Ирины: была инока честная Александра...орис из себя выходил, но был неотлучно при сестре, опасаясь, чтобы ктонибудь не овладел ее волей, как он это сам делал не раз... И тогда она, согласно писаному завещанию, может посадить на трон другого, не его... Подумать не мог об этом даже Годунов... сидели они там, как два обреченных преступника, связанные одной тяжелой цепью...адно ловил все вести, долетающие в Чудово, сирота.н, заодно с целой Москвой, понимал, что дело как раз на переломе стоит. Качается стрелка державных весов: на одной чашке сидит правитель, Годунов, давно уже добиравшийся до краев роковой чаши... за другую - ухватились уже чьито руки... Но еще не видно чьи. Не поднялась еще голова над уровнем чаши... Только и другая, годуновская, не опускается, висит, колеблется на воздухе... Качается державный маятник... И кто опустится первым, кто перетянет, тот и займет древний, золотой трон московских державцев, наденет бармы, осенит себя шапкою Владимира Мономаха.овсем окрепший после болезни - инокдьякон Григорий днями дома не сидит, бродит по московским монастырям и дворам знакомым боярским, сбирает вести и слухи, несет их домой. Здесь Димитрию передает, с Паисием делится...идят они вечером втроем в келье у старца.ригорий, не остывший от дневного волнения, стоит и говорит, порывисто поясняя жестами торопливую, даже слегка удушливую речь:Не бывало такого?! Сестра она, правда, да царица же, помазанница Господня... А он - что сегодня... Увещал ее: "Не для себя, мол, хочу царства! Не почета, не радости ради, вериги на себя налагаю, подвига ищу... А должен земли ради власть в руки взять... Не знаешь, мол, ты... А уж враги проведали... Татаре сызнова надвигаются. Литва и ляхи снаряжаются... Бояре не о земле думают, местами считаются, перекоряются одни с другими... Потому царя, хозяина нету на земле... Пропадает земля... Народ, царство христианское... И на тебе, мол, грех..." А она ему: "Господь до греха не доведет, как и доныне берег меня! Какова Его воля, Он явит... Кому укажет по голосу всенародному, тому и вручу наследие ангела моего, государя усопшего. Клялась я так ему, так и будет... А тебя прямо он указал: на трон не сажать бы!" Как сказала, он и затрясся весь: "А, с ворогами ты с моими, с Шуйскими, с Бельскими, с Нагими, поди! Им царство отдать сбираешься..." Тогда царица уж и заплакала, ужасом объятая, руки тянет к нему и молит: "Нагих не поминай! Покарает Господь... И покойный говорил: покарает тебя Господь..." - "Как, ты с царем и про такие дела говорила? Меня порочила... Ах ты змея подколодная, не сестра мне... Прочь!" Да посохом ее... в грудь прямо... Пала государыня, только "ох" негромко молвила... Старицы, что под дверьми стояли,- хотят на помощь кинуться, а не смеют. Ноги у них подкосились. Увидит он, кто речи их слышал страшные,- так со свету сживет... Но, видно, самому не по себе стало, выбежал из кельи царицыной... К себе прошел. Тут старицы царице на помощь и поспели...лушают, молчат оба: старик и юноша. Тяжелое это молчание... Конечно, во многих местах по Москве разносились эти же вещи, шли такие же толки, как и в келье старца Паисия. Тысячи людей все лучше и лучше узнавали комедианта высшей марки, лицемераправителя.о пока еще докатится волна до глубины царства, разольется по всему простору его,- Годунов работает неутомимо, быстро соображает ходы противников, делает свои выпады, неотразимые, прямо ведущие к цели...есяц и десять дней минуло со смерти Федора, а уже успели гонцы развезти грамоты с приглашением на всенародный земский собор, для избрания нового царя, взамен Ирины, ушедшей в келью. И собрались "избранники всей земли" - попы, служилые, посадские и торговые люди...ернь слепо привыкла идти за "вяшшими людьми". А те - давно задарены, посулами закуплены от Годунова или запуганы клевретами его... Новопоставленный первосвященник, патриарх Московский Иов, не отстал от тех, которые предавали на смерть Праведника, лишь бы угодить правителю и претору...се было пущено в ход. Толпы народные стояли на коленях, плакали, звали на царство Бориса, который теперь заявлял, что недостоин взять "наследье Федора"...той смертельной иронии только и не хватало.аконец крестным ходом с чудотворными иконами двинулись выборщики во главе с Иовом в Новодевичий монастырь, где Борис сторожил Ирину.арод, согнанный приставами со всех концов и сам поспешивший поглядеть на редкое зрелище, ударил в землю челом... Рыдания слышались вокруг... уговорили не только Бориса, но также вдовую царицу, которая неожиданно для всех проявила столько твердости и силы воли.Берите брата на царство, если Господь того желает и вы просите сами! Да заступит м о е м е с т о на престоле!, стоящий давно наготове, на самых верхних ступенях,- радостно, грузно опустился Борис на заветное место, на царский престол...ицемеря до последней минуты, Борис с наружным сокрушением громко заявил:Не дерзал я возносить взора до высоты престола. Но вижу: нельзя противиться мне больше. Буди же святая воля Твоя, Господи! Настави меня на путь правый и н е в н и д и в с у д с рабом Твоим! Повинуюсь Тебе, исполняя ж е л а н и е н а р о д а!ало кто обратил внимание на это скрытое, но всенародное покаяние нового царя. Душа ему подсказала, что Бог с т а н е т с у д и т ь,- так и свершилось...о пока - торжествовал Борис, царь теперь и по имени, как раньше был - по власти... Ликовал народ, призванный на бесконечные пиры новым щедрым царем, Годуновым, основателем второй династии царей на троне полночного государства, занятом больше 700 лет потомками Рюрика.оржественно, оглушительно гудели тысячи московских колоколов, как в день великого праздника...ыл со всеми в толпе народа и Димитрийсирота...Да как же это? Почему так? И Господь допустил?- шептал он про себя... широко раскрыл он глаза свои, в которых так и застыл немой вопрос... Романовы, Бельские, Шуйские, Нагие и простые, не закупленные Борисом люди, дьяк Василий Щелкалов и другие, как бы в ответ на этот не слышимый для них вопрос,- думали:Видно, не пришла еще пора... Пусть повеличается... Выше взмоет - ниже упасть придется кречету залетному, который в орлиное гнездо не по праву засел! Дурным обычаем укрепился там. Орленка царственного заклевать решился..."\\s6 * * *\s0 Так тяжко тебе, говоришь, на Москве стало жить, чадо мое? И безо всякой причины особой? Верю, верю... Молод ты еще... Знаешь многое, что и мы, люди старые... Да, терпеливо ждать, пока пробьет час воли Божией, придет возмездия пора... Не можешь ты этого с горячим юным сердцем... Вижу, понимаю. Не держу тебя, сыне.а благословит Господь все пути твои... В Киев сбираешься? Дело. И сам я подумывал на время отпустить тебя в те края... Коечто койкому передать бы надобно... Вот теперь и подошла самая пора... Бог, видно, старый хозяин, лучше нас, грешных, все дело ведет.ы - черви слепые в руце Божией... Поезжай. Лошадку возьми... Грамотку я тебе выправлю подорожную... Да слышь ты... вот еще... Стар уж я... Увижу ли тебя, чадо мое, приведет ли Бог? Кто знает... А по душе ты мне пришелся. Хочу благословить тебя... Да с уговором... Вот тут, видишь,- две ладанки... Побольше и поменьше... На гайтане на крепком, на груди храни их. Береги пуще глазу. Ты уж парень рослый... Шестнадцатый год пошел, слава те Господи... У царских детей - и лет совершение в эти годы... А ты умом и от княжеских детей не ушел, а то и перешел иных...омни же. Носи ладанки. Не гляди их, не трогай. Только тогда открой, когда я весть пришлю, или сам скажу, или писать буду, хотя бы и не прямо, без моего имени... Только напомню - вот, день тут надписываю: "Вторник, фебруария дня 28, року 1598..." И на грамотке на моей - будет только это число и год стоять. Дадут тебе таку грамотку - открывай мои ладанки. Там уж знать будешь, что делать с ними надобно. Так обещаешь ли? Клятву дай!Клянусь! Слово даю, коему не изменял и не изменю, отче святый: так и сделаю!\\s2 Часть IIАРЬ ИЗ МОГИЛЫ\s0 \s3 ЗА ГРАНЯМИ\s0 авно уж это так повелось, что немало беглецов московских за гранью, в Польше да на Литве живет. Особенно - в этом последнем княжестве. Много тут православных своих помощников и крестьян. Мало чем и отличается местная жизнь от московской, особенно - окраинной.а Литве жил и умер знаменитый воевода Иоанна Грозного, князь Андрей Курбский. И в мире, и на войне, пером и мечом хорошо умел князь сводить счеты с великим "хозяином Московского царства", которому изменил, спасая собственную жизнь, но оставляя на жертву целое гнездо: жену с детьми... до, и после Курбского - немало знатного и простого люда московского спасалось за этими гранями от опалы и гнева, от суда или бессудных казней московских владык, царей милостию Божиею, но немилостивых чаще всего и по рассудку, и по собственной склонности.ейчас живет там родовитый боярин Михайло Головин, близкий родич казнохранителя Иоаннова, который и по смерти его служил царю Федору по вере и правде. Но смели Головины пойти об руку с другими вельможами, стараясь обуздать властолюбие Годунова,- и поплатились опалой. Еле головы целыми унесли. А Михайло, повторяя, что "береженого - Бог бережет!" - всетаки за рубеж кинулся, собрав все, что мог из своего, большого раньше, богатства.округ него, как цыплята под крылом наседки,- собрались и другие, менее значительные русские выходцы, которые или бежали навсегда с родины, или по делам на долгое время появились в пределах Польши и Литвы. постоянных сношениях находятся эти добровольные изгнанники со своей покинутой родины. Послов ли посылает Речь Посполитая, либо сам литовский князь от себя, купцы ли собираются к Смоленску ехать товары менять, торг вести,- потому что дальше не пускают "литовских соглядатаев", как окрестили их братья на берегах Москвыреки,- с каждой оказией идут и возвращаются цидулочки, безымянные по большей части, а порою - и цифирью, загадочным шифром начертанные...ак раз в пору, когда направился к Киеву сирота со своим приятелем Юшкой, или Григориемдьяконом,- неведомо откуда пронеслась странная весть среди московских выходцев, а от них - проникла и в польские, в литовские круги простых и знатных людей...аговорили вдруг, пока еще неопределенно, без подробных указаний и объяснений, что царевич в Угличе, на которого послал убийц Годунов,- не погиб. Близкие люди предвидели замыслы Годунова, успели заранее скрыть настоящего царевича, сына Ивана Васильевича, а пал от ножа безымянный ребенок, подставленный вместо Димитрия Углицкого.хоронили в могилу убитого. А живого - спрятали добрые люди подальше от глаз и рук Годунова.еперь - мальчик подрос, надежды большие подает, и собираются его покровители всему миру открыть тайну, хранимую больше семи лет...ногих сильно всполошила эта весть. Както очень скоро и на Украину проникла она, как будто ктонибудь нарочно с нею побывал в главных, людных городах и поселках тамошних. может быть, иначе даже это вышло. Может быть, в разных местах земли сам по себе народился волнующий слух. Никто не любил Бориса. Все видели, что под прикрытием царских одежд Федора прокрался он к трону, ухватившись за мертвеца,- успел взойти и на престол, когда еще не успели снять с него полуостывший труп последнего Рюриковича. Оставить трон пустым - нельзя было. Думы боярской - как предлагали московскому люду в первый день смерти Федора - признать не захотели, опасаясь многовластия, засилья наглых бояр больше, чем захвата власти одним умным заговорщиком дворцовым. Борис воцарился. Не было времени найти иного. Он не дал опомниться никому... Предупредил всякие попытки. Борис сидел на троне. Но он был ненавидим равными и старейшими по крови. Боялись его все. Куда направлял правитель, а после - царь свой тяжелый, сверкающий умом и волей взор,- там хотел он видеть полное повиновение, как бы тяжело ни казалось окружающим исполнять волю умного тирана, даже во благо себе, на пользу общую... Даже сильные чувствовали, что новый царь хочет и может стереть всякую личность в окружающих, уравнять всех: умных и глупых, добрых и злых, дать им корм и кров, как стаду, и быть надо всеми одним всевластным господином, тем более неугодным никому, что не по праву крови, не волею судьбы, а своей личной энергией достиг Борис высоты величия и власти на земле.того больше всего не прощали ему окружающие, завистливые, ленивые, ограниченные бояре, которые по себе судили и Годунова и говорили, что только одними преступлениями и кознями удалось ему то, к чему стремились многие из них... Ум правителя, его труды и навык государственный сводили на нет.ри таких предзнаменованиях воцарился Борис.амять о Димитрии Углицком за семь лет не могла изгладиться в народе. Почти все желали чуда, желали, чтобы этот царевич был жив... Чего горячо желаем, то иногда и мерещится... А что мерещится, чуется,- то и сбывается порою, хотя очень редко...оэтому возможно, что к концу первого же года царствования Годунова сам собою в разных местах мог народиться зловещий для царя слух о воскресшем из мертвых Димитриицаревиче...о, во всяком случае, очень и очень многие люди, только охраняя свою безопасность, старались тайно сеять такие вести...идя за рубежом, обеспеченный и от приставов, и от доносчиков годуновских Михаил Головин первый стал разглашать опасный слух... Его подхватили,- а там и пошло... игру сейчас же вмешалось католическое высшее духовенство, как будет видно дальше.о пока - затрепетали тысячи грудей, услыхав радостную, хотя и невероятную, чудесную весть:Царевич Димитрий жив! Объявится скоро и на Москву пойдет, у душегубца Годунова трон и царство отбирать...коло месяца спустя после ухода из Москвы двух друзей: диакона патриаршего монастыря и неведомого сиротыпереписчика, юного послушника той же обители,- Иову донесли об исчезновении двух человек, состоявших в его свите.Писец просилсяде, послушник, в Старицу, к родне. А Гришкадиакон и раней, бывало, гуливал... А тут, сказывают, с первым за дружку пошел... Как дружки они...тим докладом подневольные люди хотели снять с себя ответственность на всякий случай... А сами они знали, что оба приятеля уже далеко, в Киеве самом, если не дальше.начала Иов не обратил внимания на доклад. Бродячие иноки были заурядным явлением тогдашней жизни. Пришли к нему случайно, неведомо как, побыли, послужили, а там - и ушли в иное место, когда поманила их мечта...олько позже, когда до Иова докатился опасный слух о царевиче,- он насторожился и тоже, как человек "подневольный", оберегая себя и другацаря, поспешил с сообщением к Борису, которого милость и сила возвеличили безличного старика, бывшего владыку Ростовского, в достоинство первого из князей российской церкви.ыл конец 1599 года.огда Иов вошел к Борису, тот сидел мрачный, с горящими глазами и, едва ответив на обычный привет, показал столбец, измятый, скомканный в сильных, судорожно стиснутых пальцах:Слыхал, отче! Чем промышлять вороги наши стали? Лежебоки все эти, козней строители лукавые, недруги земли и царства погубители! Романовы с Нагими, Бельские с Трубецкими да с Шереметевыми... Шуйские, главные всему заводчики, с Сабуровыми да с Куракиными... Вся эта орда несытая, московские захребетники, дворовые приживальщики! Другие - лямку тяни, а им - пеночки сымать! Что удумали! Как царство замутить хотят... Слухи воровские пускают... Слыхал, чаю, о них?Нет, государь, о чем сказывать изволишь, невдомек мне,- слукавил осторожный старик.тим он показал, что слухи еще очень слабы, если не дошли до него, до патриарха Московского. Да и с себя снимал ответственность за то, что вовремя не сообщил об уходе двух своих слуг.очемуто вдруг подумалось теперь Иову, что между слухами и этим бегством есть какаято несомненная, хотя бы и отдаленная, связь.Ладно, добро... Пусть сеют ветер... На голову свою! Бурею крыши с ихних же палат высоких, а то... и головы с плеч снесет... Милостив я был доселе... Прощал, дарил, не зря сказал при венчанье, что последнюю рубаху снять готов, только бы люди в моем царстве нужды да зла не знали... Они мешать желают в этом... Так я мозги ихние, тупые, лукавые, с придорожного грязью смешаю! Царя Ивана припомню для них. Да гляди, не так слепо стану разить. По выбору... Да пытать велю, похитрее Малюты... Положу над водою - и жаждой заморю. Детей ихних...ут вдруг Борис остановился, вспомнил о своих детях и огромным усилием воли укротил порыв.Пусть же берегутся нам вредить и губить царство! Землею всею, Богом избран я. На Бога идут. Он их и покарает... С чем ты, святый отче, припожаловал? С добром али с худом? Чтото лицо у тебя великопостное, хоша и не та пора сейчас?Так, повидать тебя пожелалось, а тут заодно вести, говоришь ты, пришли. Какие, государь, сын мой возлюбленный?Про Димитрия, про царенка Углицкого... Неведомой женки седьмой, женищи незаконной беззаконное дите. И жив бы он был,- не царевич, не трону наследник. Мало ль их таких, у государей, бывает? Всех и на трон сажать? Места не станет... А умер, допустил Господь, сам себе конец положил,- и буде. О чем толковать? Нет, вишь! Оживить мертвеца надумали, из могилы поднять хотят. Не умерде. Другогоде убили злодеи подосланные. А кому подсылать надо было, а?Вестимо, некому было, государь, чадо мое. Ясное дело: не нужен и не страшен был ни для кого мальчонка, седьмой жены сын.Ну вот, дело говоришь, отче! А они... Уу, треклятые... "Жив Димитрий..." Слыхал?Да что ты! Да неужто! Творец Небесный. Вот она злоба диавола! Оох...Да, диаволы, верно, отчевладыко святый... Диаволы! Мертвецом пугать задумали. Поиспужаю я их... живыми палачами... Ну да ладно... Так про что ты, владыко?Да дело и пустое вовсе! Был диакон у меня на подворье, лядащий человечина. Грамотей только бойкий. А иные сказывали - и чернокнижьем не брезговал. Да я не верю. Нет того дела, милостию Божией, у нас на Москве. И раньше, бывало, загуливал он. Пропадал на время.Ну, ну, что же? Не тяни, отче.А ныне - и вовсе сгинул.Молодой, старый?- словно соображая чтото новое, важное, спросил быстро Борис.Так, середних лет. Тридцать два либо тридцать три ему... за тридцать, скажем. Не более. А в Старицу к родне отпросился он, сказывают. Я там расспросы завел: сказывают, не было их там и не приходили вовсе они.Они?! Кто еще там "они"?Да с ним, с диаконом, с Гришкой с Отрепьевым, паренек еще увязался. Писцом у меня сидел. Больно четко да скоро писать был мастак. Вот и он за тем, за Гришкой, увязался. Обоих нет... Поискать бы не велишь ли... про всяк случай...Он, за тем! Парнишко, говоришь? А велик ли?Годов семнадцать, поди, или больше годком... На возрасте парнишко. Смышленый такой...Звать как? Собою каков?Димитрием звать, Сиротою... Крепкой такой... лицо широкое, прият... Да что с тобой, государь? Григорь Васильич, дохтура зови... Что с государем?ригорий Годунов, бывший тут же, сам уже кинулся за дверь, испугавшись того, что стало с царем.скочив с кресла, Борис взмахнул руками, ухватился за ворот рубахи и разорвал его, как будто воздуху не стало в покое. Лицо его приняло багровосиневатый оттенок, глаза выкатились из орбит, побелелые сразу, пересохшие губы ловили воздух, судорожно раскрываясь и сжимаясь. Глухой удушливый хрип послышался из груди, которая поднялась высоко и не могла никак опуститься, заработать с обычной силой и ритмом.есколько мгновений продолжалось это, затем грудь стала порывисто дышать, лицо потеряло свой ужасный мертвенный оттенок, глаза снова вошли в орбиты.огда Григорий Годунов вошел обратно со Щелкаловым, не ожидая доктора, за которым послали людей,- царь махнул им рукой.Не зови никого... не надо... Бывает со мной. Удушье мое обычное... Пустое.риплый, усталый голос Бориса звучал так странно. Он избегал встретиться взглядом с окружающими, как будто поднялись в нем воспоминания о какомто постыдном, никому не ведомом, полузабытом деле, совершенном в прошлом и не искупленном еще.Добро, владыко святый... Мы тут подумаем. Звать как... тово... парнишку? Ты сказывал, кажись? Да не расслышал я... Кровь в голову вступила. Прозванье его какое? Знать нам надобно.Звать? А вот невдомек, верно ли сам я памятую? Так, был... самый невидный паренек. Твердо и не вспомню... Мишка ли? Митька ли? Митька и есть. А прозванье? Да Сирота! Так прозванье одно и было ему - Сирота.Безымянный! Димитрий? Добро. И на том спаси тя Бог, отчевладыко, что впору нам сказал... о Сироте... о Мишке ли... Митьке ли?- снова овладевая собой, обычным властным, слегка укорливым тоном заговорил Борис.- Час добрый... Со Христом!роводив патриарха, Борис обратился к дьяку Щелкалову:Ты тут дожидался? Добро. Слушай: вести знаешь? Конечно, к тебе первому дошли. Отец святый нас порадовал... Спустя лето - по малину послал... А все же на грани на все, на Украину, на Крымскую череду, а особливо на Литву, на проезды и проходы к ляхам, в их сторону объезда послать большие... Ни туды, ни оттуда никого бы без обыску не пускали, хотя бы и с нашими листами подорожными. Приметы обоих тех, беглых из Чудова, узнать хорошо да списать вели. Може, еще тут они у нас... Изловить - и ко мне. А ежели там - и там их найдем: рука у меня длинная... О Григорье об этом, об Отрепьеве, написать можно будет в розыске... А про того - молчок! Поймать надо... Безымянного! Его - пуще всего! А называть не надо. Чтобы толков лишних не было... Хитро: Димитрий Сирота. Понимай как хочешь... Ловко! Ну да пусть не веселятся дружкибояре... Я их подстегну почище, чем они меня собираются. Я их! Оох, Господи, прости мне грехи мои тяжкие! Бог не допустит до зла земли своей христианской... Иди, Вася. Да чтобы тихо все... Без говору без лишнего. А то еще и у нас, и за гранью помыслит кто, что я тени, призрака глупого испугался... Затеи хитрой, вражеской боюсь. Я! Хахаха... Ступай, делай. Ты, Вася, бывалый умный мужик. Сам смекнешь, как все надобно.Уж будь покоен, свет государь. При тебе делу привык, как лучше. Спокоен будь. Челом бью, государь. Спаси тя Богородица и вси святые ангелы, с царицей и с царевичем и с царевной, красотою нашею. В другое челом бью!ятясь, вышел из покоя Щелкалов.Дети, дети мои!- прошептал скорбно Борис и, ни слова не сказав Григорию, вышел и направился на половину сына Федора, чтобы взглянуть на детей.орис знал, что, что бы ни случилось, как бы тяжело ни было на его старой, источенной грехами душе,- один взгляд на детей вселял отраду, исцелял все душевные язвы, приносил ему желанное забвенье.\ГОНЕЦ ОТЦА ПАИСИЯ\s0 Хехехе! Почуял занозу в лапе! Кольнуло в грудь железом. Взревел! Теперя сам полезет на рогатину... Рвать и метать учнет кругом... Сам первый и надорвался! Слушок единый прослышал - и уж не свой стал. А что будет, как дело въявь объявится?- заметил Шуйский, когда дьяк Щелкалов улучил время и передал ему, что произошло у царя во время посещения Иова.И то уж сбирается. Бельским бы шепнуть, стереглися бы... И Романовым, Федору с роднею. На них опалился больше всего. Тебя не тронет он, боярин... Опасается, что люди все московские торговые за тебя. Да и с патриархом с отцом дружен тоже живешь... А уж других перебирать почнет! Я уж знаю... Гляди, почнем на днях и указы опальные писать, в ссылку готовить...Ништо, пускай! А мы его еще подстрочим маленько. Вот я сейчас туды и метнуся. Ровно бы не знаю ничего. На кого он сам думает, еще его науськаю. Все одно, беды не избыть. Чем он лютее, тем ему конец скорее, татарве проклятой... Еще нет ли вестей каких?Да так, ничего. Разве вот... - дьяк совсем понизил голос, словно опасаясь, чтобы стены покоя Шуйского не услыхали чего.- Брат Паисий в Киев, к иноку одному печерскому, писаньице шлет братское... Може, и от тебя что будет передать?Нет. Покуда ничего. Бельских спросить надо. Им ближе дело... Да Романовых... с подружением своим, со всеми чады и домочадцами. Челом бью...Ладно, спросим уж. Здоров будь пока, боярин, свет Василь Васильевич.ак закипела Москва при вести о первом отблеске тени Димитрия Углицкого, которая и сама реяла еще гдето за пределами телесного взора людей, в области их надежд, мечтаний и дум...ак пишут современникилетописцы, еще до появления в Украйне первых вестей о воскресшем Углицком царевиче, до обнаружения хотя бы следов его на Руси или за гранями, Борис, не говоря, что вызывает такую ярость, стал преследовать несколько боярских родов и вообще "страшен являшеся", по выражению одного из самых добросовестных и снисходительных историков Бориса, Авраама Палицына.ыло это как раз в 1600м и в следующих годах.ень тени Димитрия смяла все планы хитрого государственного мудреца; как карточный замок, сдунула все плоды многолетних трудов и тайных преступлений. самой Польше и на Литве, где суждено было разыграться первому акту исторической трагедии, толком не знали ничего. Только год спустя послал Жигимонт пана Пильгржимовского к Борису с дружеским упреждением о волнующих вестях...олько два года еще спустя, в 1604 году, Борис устами своих пограничных, черниговских воевод князей Михаила Кашина, Оболенских и Татева в первый раз громко заявил, что он знает о существовании самозванца, знает даже, кто этот дерзкий, а именно - "чудовский расстригадиакон, Гришка Богданов Отрепьев, Юшко помирскому".о лживое слово Борисом было сказано, имя названо,- когда молчать дольше оказалось невозможным. Большое войско стояло наготове перед русской гранью и сбиралось судом Божиим, кровавым поединком выяснить, кто прав, кто виноват из двоих: похититель власти, Борис, или неведомый юноша. Самозванец, Лжедимитрий, как его называли при московском дворе, "царевич Углицкий",- как звали вождя его рати и весь народ русский.ежду тем, даже до начала 1600 года, тот, чьим именем смутили покой мудрого царя Бориса, мир двух соседних народов - сарматского и московского,- юноша Димитрий Сирота слышал разные вести о воскресшем Иоанныче, волновался ими наравне со всеми... Даже предчувствовал чтото великое, страшное своей юной, чуткой душой. Но наверное не знал ничего.е, кто незримо охраняли дитя от колыбели, еще медлили, выжидали таких дней, когда последний удар явится страшным, неотразимым, смертельным. Они знали Бориса, знали свой народ...600 год застал Сироту в Печерском Киевском монастыре. здесь, как и раньше, хотелось ему вскрыть ладанки, полученные в Москве от старцаучителя, узнать, какая тайна скрывается за этой сероватой холщовой оболочкой, такой плотной, прочной.о юноша вспоминал свою клятву, говорил себе, что нельзя быть неблагодарным, надо верить человеку, который был всегда добр, оказал столько услуг бедному, безымянному мальчику.Но здесь, в этих свертках, наверное, и кроется тайна моего имени, моего рождения..." - думал юноша. Рука уже тянулась разорвать, разрезать крепкую ткань... Взглянуть, увидеть, понять... тут же падала обратно.еукротимый во всех своих желаниях, Сирота умел обуздать себя в настоящем случае.Наверное, для моей же пользы приказал мне ждать честной отец... Он не похож на остальных - не объедал, не опивал монастырских... Святой души старец. Послушаю его. Клятвы не сломаю, чтобы Бог не покарал меня...бе ладанки оставались нетронутыми больше года.ивой, понятливый, Димитрий успел за это время ознакомиться с украинской речью, схожей во многом с общим русским говором и в то же время совсем своеобразной, певучей, мягкой такой. Молодая, богатая память помогла юноше сделать большие успехи за очень короткое время. А затем еще скорее овладел он и польским языком. На людных улицах, на шумных площадях веселого торгового города прислушивался Сирота и к немецкой речи, какую можно было здесь слышать чаще, чем на Москве.ысячи сильных ощущений наполнили душу юноши, на время как бы отвлекая его от одной неустанной мысли, от желания узнать: кто он сам? Есть ли ктонибудь в мире у него близкий, или на самом деле он - круглый, бездомный сирота?риютился юноша у того же монаха Гервасия, к которому направил его из Москвы наставникинок.собняком, беленькой веселой мазанкой с камышовой крышей стояла келья инока, тоже ведающего монастырские книги и рукописи, составляющего хроники, как его московский приятель.десь - свободнее все говорится про Москву и больше можно узнать, чем живя там, на месте. Правда, и ложных слухов немало кругом носится. Да кто знает московских людей и дела ихние,- сразу поймет, что правда, а что прибавлено в каждом слухе, в каждой вести, идущей изза рубежа московского.ирно, в молитве, в работе, в прогулках текло время Димитрия. Он еще был слишком юн, чтобы изведать и другие стороны жизни - кутить или вздыхать по темным очам, по вишневым губкам киевских красавиц, "дивчат и молодиц", как они здесь называются.жная зима настала... Крещенье близко.друг нежданный, дорогой гость появился в келье Гервасия, поздоровался с ним по чину, поклоны отбил и после обратился к остолбенелому Сироте:Что же стоишь, чадо, ровно Лотова жена посолонелая? Али не признал?! Челом бью!ость, инок Чудовской обители, отдал поклон Сироте. Тот прямо на шею к нему кинулся.Отец Авраамий! Вот не ждал! Как тебя Господь занес? Да как выехал с Москвы? Надолго ль к нам? Что отец Паисий? Наши все? Господи, вот радости Бог послал! даже слезы радости выступили из глаз, покатились по рдеющим щекам Сироты.Все слава те Господи. Челом тебе бьют, шлют благословение свое, навеки нерушимое, сиротке бедному... старик благоговейно осенил голову юноши своею дрожащей рукою. Очевидно, он был очень взволнован, как будто не знал, с чего ему начать, как приступить к делу, ради которого явился сюда с далекой Москвы, да еще зимою.ередохнув немного, инок продолжал:Приставы с Москвы на Смоленск выехали. Послов тамо будут встречать больших: Сапеху Катцлея со товарищи. Едут в нашу сторону для мирного договора на вечные времена... Вот я с ими, с приставами, и увязался, выпросился у игумена... И по монастырским делам, к смоленскому отцу игумену... И для своих нужд... В Смоленске приставыто долго еще поджидать послов будут... Я сюды и пробрался с обратными, с попутчиками, по ямам по проезжим... Близко, благо, тута... Тебя повидать... и братьев иных в обители... Недалеко, толкую...Совсем рукой подать, коли Долгоруких взять,- кланяясь инокам, подхватил диакон Гришка, вошедший на эти слова,- с приездом али с прилетом! Как челом бить, не скажешь ли, брат Авраамий?Здорово, брат Григорий... Вот ты тут! Тебя и не хватало... Все балагур мирской, постарому?Нет. Тута моложе стал. Видишь: браду отпустил, наусие, обмирщился, чернечий кафтан скинул, казацкий жупан вздел. Ладно ли? Что скажешь?А мое ли то дело? Чем плохим чернецом, лучше добрым мирянином быть, так я думаю. А там, Богу знать... приходом Отрепьева Авраамий стал иной, словно сжался весь, каждое слово взвешивает.Так, так, умное слово. И сам я так думаю. А что на Москве нового слыхал? Как царенька, милостью Божией да пищалью стрелецкою? Слышно, лютует теперь, не хуже покойничка Грозного царя, Ивана Васильевича?Ох, Гришка, ох, худой твой умишко! Висеть тебе на дубовой на перекладине! Уж больно ты востер, как вижу. И был таков, да и стал не хуже...Не охай, брате мой, друже. Коли висеть мне к судье задом, так и тебе - со мною рядом. Так мы всюду: заодно и вместе. Выкладывай лучше свои вести!Да ты что? И впрямь в скоморохи записался, круговая твоя голова?Нету. Собираюсь к пану воеводе Острожскому в челядинцы. Все бы готово, да он сам не идет, меня к себе не ведет... За малым дело стало. Вправду, не томи, говори, что творится в Белокаменной? Хоша и горем полна, да все родная сторона, своя мать, а не мачеха... Как там у вас?Слушай, дай слово молвить... Я скажу все... Не жалко. Тут шпыней, чай, нет Борисовых, от которых житья не стало никому, от самого владыки и до смерда последнего... Беды у нас, ох какие беды! А как прошел слушок один...Какой такой? Про царевича? Мда, энто Борису не мед! Что еще будет! Донцы тут есть по обителям... По обещанью, с молитвой пришли. Толкуют: только бы им, казакам, себе получить того царевича! Все как один станут... Имя какое, что твоя хоругвь Пречистыя, которая Димитрию Донскому на татар помогла. А этот, из мертвых воскресший Димитрий, поди, с одним татарином - легко управится... Да еще туда отцы ксендзы всполошилися... Бывает, что и с ними сводит меня Господь... Говорят, что за истинного царевича и Литва и Речь вся Посполитая заступится. Больно уж наш московский государь скороспелый надоскучил им всем. Сердит, да не милостив! Дале что?Да ты, почитай, половину сказал. А от другой - немного и осталося... И прежде чисто было круг царя Федора. А круг Бориса - еще чище стало. Мало и бояркнязей осталось на Москве. Кто в ссылке, кто в петле, иные под лед спущены, на вечное успокоение... Ни тебе Сицких, ни Быкасовых либо Шереметевых... И Романовых, и Мстиславских... Бельского Богдана было вернул, а ноне опять упрятал... Ровно в склепе, тихо во дворце царском... Из чужих - одни Шуйские уцелели покамест, да и то не все...Шуйские? Первые вороги его... Особливо Васенька, котмышелов, ласковый, тихенькой, коготочки востреньки, лапочки бархатеньки... Он жив, не сослан? Не "выбыл", как покойный царь по убиенных писать приказывал? Иван Васильевич государь?Жив? Заручка у него сильна. Московские люди все... Новгород, его буйная дедина и отчина... А тут еще сестра царицы Марьи, Катерина Григорьевна,- замужем, как ведаешь, за Димитрием Васильевичем Шуйским, за родным братом князя Василия. Она их дюже и выручает...Угу... Одно я в толк взять не могу: коли всем так нелюб Борис, чем он держится? Народ - одна сила на Москве... Не сотня наемников иноземных. Свои ратники не пойдут против народа... Что же бояре дремлют? Взять да и...А ежели взять пока нечего? Убрать одно - другое надо на место ставить; пусто место чтобы не было. Не подобает того в царстве. Боярам волю дать, каждый себя выставит. Особливо - Шуйские, Мстиславский и Романовы. Все один другого опасаются; а царя - пуще всех. Вот друг дружку и сшибают, руки вяжут один другому... А чего иного еще не приготовлено...Угу! Не приготовлено... разумею... А слышь, Митя, гляжу я на тебя... Чай, Евангелия не так ты слушаешь чтение, как наши речи житейские, про дела царские? Что, ежели бы бояре шутку сшутили? И годами и видом ты подошел... Парень хоть куда... Тебя бы в эти Димитрии постановили... Имя и то одинаковое. Перекрещивать не надо.т неожиданности Сирота как сидел, так и застыл, откинувшись немного назад, будто призрак встал перед ним, пугающий, грозный.ледный, с расширенными глазами, он стал красив и странен, как никогда. гость, заметив волнение юноши, ворчливо заговорил:Слышь, ты, челядинец Осторожный, Острожский ли, не ведаю, как сказать... За такие шутки на Москве - оба вы на первой осине качались бы! И он, безвинный, с тобою. Да и здеся за негожие речи не похвалят. Убери язык в подполицу, коли во рту ему тесно...Ну буде, не бранись! И то зря сболтнул. Вон Митя испужался от слова от глупого. Что ж бы это, коли бы... Молчу, молчу... Дале что?А дале - устал я... Отдохнуть бы где, брат Гервасий, у тебя можно ли? Здесь?Добро... А ты что же все молчал, Митенька? И не спросил ни о чем.Да я слушал... А скажи, отче, проводить тебя можно ли будет, как на Смоленск повернешь?Что, али по Москве соскучился? Не знаю, подумаю... Тут надо мне вам с Григорием еще слово сказать... Слышь, о вас, об уходе вашем и до царя вести дошли... Как уж, не ведаю. И сам приказывал он: ловить вас обоих... Наговорено на вас, будто чернокнижием займоваться вы надумали. Для того и за рубеж ушли... Так дело ли теперь нос в капкан совать?Ого! И до нас милость царская докатилася! Какие мы птицы стали важные, слышь, Митя... Ну, уж ты один Москву проведать сбирайся. Я тебе не подорожник! Слышал? Что молчишь, правда, нынче? Али обещанье Богу дал? Молчальником стал?Нет, Гриша... Ладно, я потолкую с тобой, отче, подумаем. А охота была отца Паисия повидать! Как живет святой старец?Бог милует. Видел я его перед самым выездом перед моим. Он и сказал: помни, брат Авраамий, спроси Митеньку, записан ли у него, который я ему сказывал... Пожди, припомню я... Кажись так: "авторник, фебруария". Да, стой! Память у меня девичья... Вот тут есть написано. Рукою старцевой. Поминанье, какое он заказал тебе править по усопшим. "Вторник, фебруария, 28 дня, 1598 рокру". Вот бери, попамятуй... Помолися, сыне!рожащей рукой, молча принял Сирота листок и быстро спрятал его на груди.рат Гервасий и Гришкадиакон, толковавшие о чемто, мало обратили внимания на то, что произошло.враамий скрылся в соседней каморке, где улегся, кряхтя и отдуваясь. Сирота, отдав поклон, быстро вышел из кельи, оставя в небольшом недоумении друга и инока печерского.\СИРОТАЦАРЕВИЧ\s0 олодный воздух, охвативший юношу за дверьми кельи, оказал ему большую услугу. Он смог овладеть тем вихрем ощущений и мыслей, от которых сейчас там, в келье, огненные круги и пламенные языки завертелись у него в глазах.ак вот оно наконец... Тайна раскроется. Кто же он? Кто? Чьего родуплемени?инулся было Димитрий в один, два уголка, где можно было бы на свободе открыть ладанки. Зашел в одиноко стоящую баню, сейчас совершенно пустую.икто не заметил, как он туда пробрался. Но окна низенькие в ней. Завесить их изнутри - покажется комунибудь странным, что в праздник окна закрыты в этом помещении. Да и заглядывали сюда порой люди за водой.здумал было в церковном алтаре, опустелом после службы, укрыться... Но туда сторож может войти.инулся в глубь монастырского сада, забрался в заросли, полузасыпанные снегом, хотел уже достать свой вклад. молнией озарила его мысль: широкий след остался на снегу, когда он бежал сюда. В праздники много народу в саду бывает. Увидят следы, Бог знает что подумают и накроют его...рожа от волнения и от холода, вылез Димитрий и пошел, озираясь, словно Каин, гонимый всевидящим оком мстителя. внезапно новая мысль озарила его:В школу! Там уже совсем пусто..." А он возьмет Евангелие старинное, большое, бумаги, перьев. Будто по обещанию, переписывает Слово Божие. Если кто набежит - ничего не увидит. И посмотрит там он свои ладанки. Бумаги лежат внутри. Он уж нащупал давно. А в меньшей - еще чтото твердое, будто кусок железа. Иконка, верно, благословенна. От матери, от отца. Кто они? Кто? этим вопросом он забрался в просторный, светлый покой, опустелый, как и все это крыло обители, отведенное под школу.елая горка книг заслонила Сироту от взоров каждого, кто мог бы неожиданно войти сюда. На столе лежали листы бумаги и раскрытое Евангелие.ыведя дрожащею рукою несколько строк на всякий случай, Димитрий огляделся еще, прислушался. Кругом царила глубокая тишина. Только за окнами ярко светило зимнее солнце и слышался праздничный говор и шум...кладным ножом быстро и ловко вскрыл Димитрий обшивку меньшей ладанки, а губы его все шептали:Кто же, кто они? Моя мать... мой отец?унув за пазуху оболочку ладанки, Димитрий развернул толстый кусок пергамента, лежащий внутри.тото блестящее, круглое покатилось со звоном по столу, выпав из свертка.имитрий быстрым движением перехватил предмет, не допустив его упасть на пол, и увидел у себя в руках золотую гривну средней величины.а ней четко выделялся знакомый Димитрию профиль царя Иоанна Васильевича. Кругом - шел титул царский и полное имя государя.Что это? Казна мне, что ли? Дар от родителей? Видно, жалованная была им гривна от царя. Большой был, значит, человек отец мой. Дальше погляжу.н совсем развернул пергамент. нем лежала завернутая в хлопки и тонкую тафту еще какаято вещь.няв оболочку, Димитрий увидел довольно большой тельный крест, литой из золота, тяжелый, осыпанный крупными изумрудами и рубинами. Несколько больших жемчужин заменяли сияние над изображением Распятого, тонко вырезанного из золота же.Да это царская святыня",- подумал Димитрий. Быстро расстегнул ворот и надел на шею цепочку, на которой висел крест.еперь Димитрий стал разглядывать старинную пожелтелую хартию, в которой лежали оба дара, словно из гроба кемто посланные ему.транный чертеж с изображениями звезд и планет был представлен на пергаменте. Надписи поясняли чертеж.низу было написано красивым почерком чтото понемецки. А еще ниже помещен был перевод, старинным почерком, с завитушками: "Гороскопиум, сиречь звездочетное начертание жизни, предстоящей княжичу Углицкому, царевичу Димитрию Московскому и всея Руси. 19 дня месяца октемврия, 7090 году".альше шло изъяснение предсказания Якоби, как он давал его царю Ивану.о мере того как Димитрий читал и начал все понимать, когда поверил тому, что не сразу понял,- неодолимый страх овладел душой юноши.н готов был бросить все, что хранил так долго и свято... Хотел кинуться, убежать... чтобы не нашли его никогда... Чтобы он сам не нашел путей ни сюда, ни на Москву, которую вдруг так живо увидел перед собою, словно бы раздвинулась стена этой комнаты и за нею стоял далекий, огромный, пугающий его город, столица его отца, царя Ивана... Его столица, царевича Димитрия! Конечно, это он - Димитрий Углицкий... Что будет? Что теперь будет с ним... и с Русью?друг ужас схлынул. Неукротимая радость залила душу юноши. Он вскочил, потряс руками, словно хотел обнять когото. Слезы брызнули из глаз, лились неудержимо, быстро... струей... Едва мог удержаться Димитрий, чтобы не зарыдать громкогромко и радостно.о вот новая мысль, как ледяной водой, обдала его с ног до головы.а есть ли основание думать, что этот царевич, убитый, как все знают, в Угличе, и он, Димитрий Сирота,- одно и то же лицо? Как могли спасти его? Об этом никто не говорил ничего верного... Да и не узнает никто. Стоит указать, как и кто спасал царевича, так царь Борис живо вознаградит за усердие этих людей...очему же он, Сирота, и есть спасенный? Не сказано тут этого... Вещи? Бумаги? Они, может, так, для какого иного дела ему переданы... Еще есть ладанка. В нее надо заглянуть. А пока этот гороскоп снова сложить и спрятать в его прежнюю оболочку, на старое место, на крест... На этот царский, драгоценный клейнод!остав холщовый мешочек, Димитрий там нащупал еще какуюто бумажку.ыстро достал, раскрыл сложенный пополам узенький клочок бумаги и прочел на нем знакомым почерком начертанные несколько слов, всего две строки: "Челом бью князю Углицкому, царевичу московскому и всея Руси".одписи не было. Но Димитрий знает руку Паисия...нова огни и звезды закружились в глазах.ак это, значит, он - спасенный Димитрий!о как же его спасли?прятав первую, коекак сложенную ладанку на груди, Димитрий лихорадочно вскрыл второй, больший сверток.десь он нашел полный список завещания царя Иоанна Васильевича, список с дознания об углицком злодеянии, где все места, противоречивые и явно нелепые, все, что говорило о пристрастном допросе,- было подчеркнуто и пояснено; тут же лежали показания тех, кто говорил не по желанию Шуйского и Клешнина, и все были подписаны. Третий документ представлял как бы рассказ о завещании Иоанна "некоторым своим боярам и служилым людям", без означения их имени, осторожности ради...авещание это касалось царевича Димитрия, которого следует скрыть от возможных покушений со стороны врагов... Дальше шел рассказ о выполнении царского завета, о том, как был подменен царевич, куда отослали ребенка, сдав на руки чете старых, благочестивых однодворцев в Старице.мена снова были опущены. Но Димитрий знал эти дорогие имена... Конечно, их не следует называть. Если старики умерли, а Борис проведает, так кости ихние выроет, всю родню изведет... Хорошо, что нет имен. И он, Димитрий, пока не сядет на свой трон, до поры полного своего торжества, поклялся не называть ни одного имени, чтобы не повредить комунибудь из тех, кто берег его, заботился о нем столько лет, неутомимо, осторожно и так успешно. Эти же люди, конечно, и дальше позаботятся о нем, доведут его до трона. Он теперь уверился в этом.ольше в рукописи ничего не было. Но дальнейшее знал и сам Димитрий.ережно сложил бумаги и спрятал их на груди, как было.гляделся, прислушался - кругом прежняя тишина.о сейчас она наполнилась для юноши какимито голосами, звуками, звоном оружия, ржанием коней, как он видел не раз, при появлении царя или правителя перед рядами московских ратей... Он видел торжественные выходы... Слышал какуюто дивную музыку...вучали хоры, звенели арфы... Грозные полки сшибались на просторе земных полей... Высокие дворцы с золочеными кровлями темнели над зубчатыми стенами...есчисленные толпы народа радостно встречали когото и падали ниц...стремив глаза за окно, где солнце стало уже опускаться к горизонту огромным, багряным шаром,- сидел Димитрий и видел сны наяву...Что с тобою? Где ты был, Митя? Я уж которое время ищу тебя... - встретив товарища, стал спрашивать было Гришадиакон. И остановился.ицо Димитрия было какоето измученное, черные круги обозначились под глазами. Но оно все сияло и светилось, как у праведника!Да что с тобой? Скажи на милость!Ничего, Гриша... Я уснул... долго спал... Снилось мне, что я умер... вознесся в небеса, к Богу... Дивно было мне там... И так не хотелось возвращаться сюда, на землю... где муки и горе... и страх...\ИСПОВЕДЬ\s0 транное чувство овладело Димитрием.го неудержимо потянуло в Москву, в его Москву, в его столицу! Он знал этот большой, крепкий Кремль с его дворцами, эти посады, торговые концы, шумливые и грязные, зеленеющее Замоскворечье и Занеглинье... Все знал, всюду выходил... И все же он совсем не знал их.олько теперь он увидит "свой", настоящий город, столицу могучего, богатого царства, одного из обширнейших на земле!враамий не стал отговаривать Димитрия, очевидно догадываясь, что это делается не зря. Что же касается опасности попасть в руки врагов,- вероятности для этого было слишком мало. За два года Димитрий выровнялся, изменился, особенно пополнел и казался много старше своих 18 лет.аконец дело так устроилось, при помощи брата Гервасия и других, что Димитрий очутился в свите литовского канцлера, посла Льва Сапеги, в коротком казакине, в шапке набекрень,- бравым конюхом, а не смиренным, бледным послушником, каким его знали и помнили на Москве... он побывал там... Видел гробницы своих предков, целовал их, обливал слезами... Видел старых друзей: Паисия, Игнатия,- издали, не выдавая себя, не тревожа их напрасным страхом.о не долго он оставался в Москве. В августе 1601 года выехал обратно посол. А Димитрий, теперь - Игнаций Лешко, умчался на Литву, как провожатый одного из членов посольства, которого отправлял с сообщениями на родину Сапега.обывал в Польше Димитрий и у боярина Михайлы Головина, не открывая еще своей тайны.зредка, через разные руки, получал он наставления, писанные знакомой рукой: что делать, кого повидать, как говорить, если о чем спросят.рочитав и запомнив грамотку, Димитрий сжигал ее сейчас же. точно поступал согласно указаниям далеких, даже неведомых ему друзей. Головина нашла его одна такая грамотка, где говорилось, что надо скорей оставить эти места. Тут уже нащупали коечто клевреты Бориса, которых за деньги царь имел повсюду...му советовали побродить по дворам знатных польских панов, указывали имена таких беспокойных, честолюбивых панов, которые не откажутся от самого опасного предприятия, лишь бы оно сулило побольше выгод и почестей.ам Димитрий должен прислушаться: что толкуют о появлении царевича? И если представится удобный случай,- он уже сам может воспользоваться им. Дан был совет опасаться католических ксендзов.ообщали Димитрию, что в текущем 1601 году прибыли в Москву нунций папы, легат Дидак Миранда и ФраКоста. Просят они проезда в землю персидскую. Но, как удалось узнать, очень занял папу Климента, нового первосвященника римского, слух о воскресении царевича Димитрия. Он и поручил своим послам разведать повернее: в чем дело? Где этот царевич? Нельзя ли использовать чудесное обстоятельство, прийти на помощь новому царю и заручиться за это влиянием на Москве?ного писали Димитрию. Много он и сам узнавал...собенно когда попал ко двору князя Адама Вишневецкого. Здесь кипели вести и слухи. Паны открыто говорили:Не явись этот Димитрий, его надо было бы создать, как Бога для людей... Вот - бич наконец на выскочку, на Годунова!о же говорили и при дворах других литовских и польских вельмож, где удалось побывать Димитрию то в виде слуги, то под рясою нищенствующего, бродячего монаха, бредущего за сбором из Киевской Печерской обители... Адама Вишневецкого слугою решил пожить подольше Димитрий, пока придут вести из Москвы, что можно начинать, что настал час столкнуть с престола наглого захватчика. эту весть можно было ожидать со дня на день.ак будто судьба сама, не только люди - вооружилась на преступного Годунова.огда Димитрий был с Сапегою в Москве, уже и тогда голод охватил целую область Московскую.жасы рассказывали про озверевших от голода людей. Матери пожирали своих младенцев. На рынках продавали пироги, начиненные человеческим мясом. Заманивали в дома людей, убивали и поедали их... Люди питались навозом, солому жевали и гибли тысячами... И трупы находили могилу в желудках своих же собратьев людей...ножество трупов коченело зимою кругом Москвы, по течению реки, в соседних, окрестных селах и городах...есною трупы стали разлагаться...исицы, волки набежали из лесов на даровой, обильный корм, забегали даже в города.араза, мор - пришли на помощь голоду, который длился и второй, и третий год...орис выходил из себя. Старался смягчить бедствие, раздавал огромные суммы денег, отыскивал и привозил запасы старого хлеба, сберегаемого много лет в скирдах...о это не приобрело ему любви и благодарности ни от кого.Не свое дает небось... Царскую казну захватил - и сыплет... Да и то - не полной рукой. Горсточку кинет каждому, думает - и дело сделал!- говорили те, кто получил чтонибудь от щедрого царя: человеку никогда не бывает довольно того, что посылает ему судьба... те, которым почемунибудь Борис не мог или не успел помочь, роптали еще с большим основанием, кричали о несправедливости, о злых намерениях царя: убавить народа, чтобы легче было справляться с остальными...ного всего говорилось... И мало - в пользу Борису. Все - в осуждение и в укор новосозданному, свежеиспеченному царю.чень не любит славянский народ "новичков" нигде и ни в чем; а уж на древнем троне своем - и подавно...сякие беды, по словам