Жданов Лев Григорьевич - Наследие Грозного

бежит, ручонками машет... Кровь льется по кафтанчику... Рубашонка намокла в крови, в горле клокотит... От страху - слова сказать не может, сердечный... Добежал - и на землю пал тут, перед мамою перед своею... Она, дура, чтобы людей позвать поразумнее, доктора кликнуть, который в своей избе спал, пообедавши, только и сумела - упала на дитя, телом прикрыла его, орет: "Не стало царевича... Сгубили дитя мое роженное!" Вопит, как без ума! Да пусто кругом... Какая челядь в сенях была,- напужались все, врознь кинулись... А тут, как изпод земли,- те двое, с ножами в рукаве... "Что орешь! Молчи... Кого зарезали? Какое дитя твое? Может, и пустое все... Может, оздоровеет? Дай взглянуть!" Швырнули ее прочь, мало ребра не изломали... Да подошли, огляделись: пусто кругом... И полоснули дите, словно агнца невинного... Дорезали... Сами - к Орине: "Правда твоя, не встанет!" Данилко говорит: "Побегу отцу скажу, како дело... Не уберегли вы дите... Сам он себя, видно, в падучей заколол... А вы на людей клеплете!" А это их так Борис на Москве учил, когда к себе позвал да поручил дело адское... Сказали - и убежали оба... Недалеко ушли!олько они к воротам, а на их беду - сторож, Максимкакузнец, двором шел - злое дело видел, на колоколенку забрался, в набат ударил... Церковь тут рядом близехонько, Спаса, дворовая... Царица на гомон с крыльца бежит... увидала, что Орина на руках дитя держит, все кровью залитое... И трепыхается оно, словно голубь подстреленный... А мамка, Волохова, словно не в себе, на крыльцо присела, воет... сама с места не сдвинется. Тут ей Орина все и поведала... И кузнецсторож, который завидел, что пономарь спасовский бежит,- с колокольни слез... А тут и в других церквах набат подхватили... В полсотни колоколов звон пошел... Дядя сам Михайло Нагой скачет: "Что, пожар, что ли, во дворце?" И Григорий Иваныч... Почернело кругом от люду всякого... Данилкото Битяговский с Качаловым уж и бежать не смогли, в избу съезжую юркнули, отмолчаться вздумали... А Оська сгоряча верст двенадцать пробежал... И назад поворотил... Думает: отстоят его Битяговские именем Борисовым, как было обещано... Тут и сам главный делу заводчик, Михайло Битяговский, пожаловал... Как увидала его царица и народ весь, на месте и убили... Особливо как задумал он было всем глаза отвести, клялся да божился, что поклеп идет со стороны Нагих... Сами не поберегли царевича, боятся, что царь к ответу позовет за нераденье,- и сваливают на других свой же грех... Озверели люди... Что в руках было, крюки, топоры, с чем бежали, полагая, что пожар во дворце,- с тем на злодея и кинулись,- в дробь издробили... Царица кричит: "Злодеито где же? Кто резал, где изверги! Данилко, Никитка да Оська треклятый?!" Нашли и тех двух в избе... Двери прочь... Им дорога туда же, за старым душегубом... А Оську ажно в доме Битяговского сыскали. Схоронился там... Женка Михайлова укрыть его задумала... Привели обоих к царице... Прямо наверх, где в церковке в дворовой лежал царевич, теплый еще... И как привели Оську - из раны из запекшейся кровь наново полилась... Бог суд дал злодею... Тут и добили его... И еще из своры Битяговского восемь душ погибло... Только к ночи еле вошел в себя народ, как ко всенощной ударили... В субботу грех случился... А от Михайлы Нагого да от земских старост углицких - гонца погонили... Лист ему дали, все, как дело было, царю отписали...Ну и что же?Вестимо - что? И обычно все цидулки из Углича прямо в руки Борису принашивались. А тут вестей добрых ожидали, так еще за стеной за городскою московскою переняли гонца... Проводили к Годунову. Прочел он доношение, а там так и стоит: "От Годунова люди подосланные извели царевича..." Видел бы ты, как перекосило лицо Борисово... Взял столбчик, глядит в него... губы дергаются, руки ходуном ходят, раздрал край бумагито... Да тут же по ней приказал иное написать доношение для царя. А в нем и писано, что "самде в припадке черной немочи ножом поколол себя царевич и скончался в одночасье... А Нагиеде, чтобы от себя провинность отвести,- Битяговских под обух подвели, на них наклепали, народ подняли". Так все и прочитано было царю. Горько плакал добрый государь. И поручил правителю дознаться: чья правда. А Борис на сыск послал...Того же Клешнина, Андрея, да Шуйского, Василия, да дьяка продажного, Вылузгина... - знаю!Ну, так знать можешь, как они до правды доходили! Старый лукавец, Шуйский, змий, в пяту жалящий, поди, и сам бы рад был убрать последнего от корня Иоаннова. Да духу не хватало. А тут - Борис постарался... Так и он ему пособил. Плакал, Бога призывал... О грехе поминал... "Грехде на мертвых клепать! Вамде, Нагим, родичам царским, ничего не станется; а коли вы станете Годунова облыгать,- и вам голов не сносить! Мол, владыкомитрополит повыше вас стоял, а куда слетел? И другие князья и бояре первые... Грех уж совершен. Так не колите очей никому! Мол, надо писать: все вышло от воли Божией... Сам покололся, ножом за черту метал, припадок пришел, царевичде и накололся на ножик на свой. А там дело предадут забвению!" царице с этим он и сунуться, вестимо, не посмел. Так ее и не спрашивали, Михайло Нагой тоже уперся. Говорит: "Все едино пропадать. Так не стану кривде потакать! Хоть запытайте, окаянные!" Так и записал, что подосланы от врагов были убийцы: Битяговский с товарищами,- и зарезали племянникацаревича. Один он не уступил. Другие все от первых слов своих отреклися, по Шуйскому уговору показывать стали и руку прикладывали, кто умел... А митрополит Крутицкий Геласий тут же с Шуйским и Клешниным в храм Преображения прошли, где убиенный младенец пятый день лежал, судей праведных дожидался... У Луппа у единого душа заговорила, как сказывают. Недвижный стоял он, ко гробу не смея подойти, глаз не поднял на жертву невинную. А Шуйский таковото пристально стал смотреть... Да где признать! Пять дней в пору жаркую лежало дате... Кровью облитый сперва. А там, хоть и обмыли,- все не узнать в нем было того царевича, которого Шуйский года четыре назад тому видел. Все же уверовал, толкует, что подлинно царевич перед ним зарезанный... Горлото вот как перехвачено! Куды бы самому дитяти, хоть и в припадке, такое над собою сотворить? Да судьям праведным горя мало. Записали тех, кто поихнему дело показывал, других обошли, тело отпели да поскорее земле предали, мол, вконец бы не попортилось... А дума другая: вдруг сам царь наедет? Либо повелит брата на Москву везти! А Шуйский в ту пору и то проговорился: "Как, говорит, по смерти поиначилось личико царевича. Видно, крови вовсе не стало в нем... Смуглый был, а тут - беловатый лежит..." Вошло ему, значит, на ум... Да спохватился, умолк... А царица вдовая таковото плачет, причитает... Жаль ей, вестимо... А про Орину и говорить не надо. Только сына родного так провожать можно, как она убитого. Двадцатого числа приехали, в четверток, бояре, в пяток - и уехали. А там, на Москве, собор собрали целый: дело рассудить великое. Ну, долго не думали, Иов, владыко, Борисом ставленный, все уладил... "Нагиеде виноваты!" Прозвонил; бояре в подголоски ударили... Нагих присудили по местам разослать... Угличан бедных - в корень чуть не извели... ПолСибири ими населить надумали; гляди, тысяч тридцать людей было! Меней половины осталися... Жгли, пытали, топили, вешали... А царицувдову, дважды осиротелую, постригли насильно... На Выксе в дальней пустыни заточили вдову Иоаннацаря!Да как... как они смели... как могли это... Как смел он?!- вдруг рвущимся голосом, весь дрожа, заговорил мальчик, который давно уже едва стоял на ногах от горя, от жалости..., протянув руки вперед, словно отгоняя когото, мальчик упал, забился в припадке "черной немочи", обычной детской болезни в эти времена.Ишь, кровь сказалась! За старуху как встал,- негромко проговорил Варлаам Щелкалову, подымая с его помощью Митю и относя в соседний небольшой покой, где стояло жесткое, узкое ложе келейника.а него положили ребенка и покрыли черной мантией игумена. Полагали тогда, что этим облегчается припадок.атем снова перешли оба в келью, сели на свои места.олго никто не начинал разговора.Вот такто оно и содеялось все!- наконец проговорил гость.Злое дело... И верю: пошлет Господь возмездие власти похитителю,- эхом откликнулся инок. Поведя глазами на Митю, лежащего рядом, в покое, он добавил: - Этот отмстит... Видел сам, брате: каков малый? Рожденный господин...Видел уж, видел... Сберечь бы нам его. Толкуют, что Шуйский... может, для острастки Годунова, а шепнул ему о думах своих насчет того: "Подлинно ли царевича сгубили слуги подосланные?" Мол, в энтом, в мертвеньком,- отличку нашел он от того, который родился у Марии... А Борис ему и ответил: "Тот ли, другой ли, а Димитрия схоронили..." Из могилы, гляди, не встанет! Он не Лазарь, и Христа ноне нет!Гляди, не встал бы! Каин окаянный... Вот поглядеть бы на него, коли донесут ему в ту пору, что "встал"!Доживем - увидим. А пока - остерегаться надобно... Отселева пора убрать хлопчика. В Рязань я его свезу... Там Игнатий - грек, митрополит, дружок наш, старый, верный... Оттуда и на Москву направим. Пусть все увидит, узнает своими глазами, не из речей людских... Повидает своего "приятеля", гляди, полюбит его! Хехе! А там - и дальше дело поведем... За грань его... Пускай к военному делу приучается... А там... Ну да там уж Бог что даст, то и будет... Только я исполню волю государя покойного, на чем крест целовал с Богданомкнязем вместе: вырастим чадо - и к трону подведем. Сумеет взять и воссесть - значит, такова власть Господня!Аминь! А скажи ты мне... как вы подменуто сделали? Что и не заметил, почитай, никто. Когда это?Давно уж. Как стало видимо, куда гнет Борис, тут мы с князем Бельским и приступили к Орине. Она давно была подговорена... Мол, твой сын пускай поцарствует. Федор, мол, некрепок... А сын царицы - не от государясупруга. И приказывал он своего Димитрия до трона не допускать! Баба и сдалася... Потайно родного сына мы ей привезли; тут захворал царевич... Изменился от недуга... Его в ночи нам отдал доктор - Волошин, паренька Орины взял, положил... Дети малые, еле лепечут... Что им понять? Так и осталось. Тот - там... Этого - увезли, на посаде на вашем старикам в приемыши сдали... Мол, сироту, роду честного... Поберегите... Казны малость прибавили... А как подрос, да ты его взял,- сам дальше знаешь!Так, так... Доселе - все хорошо было! Пускай же и далее хранит десница Божия отпрыска царственного! Варлаам с теплой верой осенил благословением мальчика, который лежал рядом и от тяжкого забытья болезни перешел к укрепляющему тело спокойному детскому сну...\ТРЕВОЖНЫЕ ВЕСТИ\s0 рко сияют светила и звезды небесные в беспредельной глубине, своим или отраженным светом озаряя мрак мировых пространств.ечно одиноки и далеки они друг от друга. Но пути их постоянно пересекаются между собою, и самые далекие звезды, разделенные миллионами миллионов верст,- влияют на другие светила, испытывают их влияние; только силой этого взаимного влияния и могут они вечно длить свой быстрый, размеренный путь в темных безднах вечности.ак и в жизни людской.азмеренно, мощным ходом движется общая человеческая жизнь. Как бы тесно ни сошлись, ни слились люди в шумной толпе,- они одиноки... Как далеко ни отстоит одна душа человеческая от всех других,- она влияет на них и сама испытывает их влияние, тайное, могучее воздействие на себя, на каждое движение свое...авно еще - при зарождении сознания - наметилась в уме людей эта мысль, запечатлелся тайный мировой закон. выразили люди свое неясное сознание двумя заветами: учением "о свободе воли" и учением о "всесильном Роке", покорность которому неизбежна для всего живущего, даже для мертвой, бездушной природы.ера и Рок рано овладели душою Димитриясироты и руководили каждым движением, каждым помыслом ребенка, юноши... и после, до самого конца!ля этого, конечно, были свои причины. Ничем не выделялся он из той среды, в которой проходили его дни.икому не ведомый сирота, без казны, без явных друзей или сильных защитников и покровителей - мальчик видел, что путь его идет не так, как у всех других сверстников, нищих, одиноких сирот, каких немало всегда на Руси и по мирским углам, и во дворах монастырских.ыли мальчики не глупее его, более проворные, красивее гораздо... Легче жилось им, чем остальным, неудачливым детям, пасынкам Судьбы.о никто из них не испытывал таких странных приключений, как Митя, в свои девять - двенадцать лет.з тихого, далекого угла, из скромной обители,- частью пешком, частью с попутными подводами доставил мальчика в Рязань инок старицкий, которому по делам семейным пришлось побывать в этой стороне.отолковал инок с монахом на митрополичьем дворе, сдал ему отрока и ушел. Сирота получил тут угол со всеми другими детьми, которых еще несколько воспитывалось в рязанском монастыре. Пел Митя, как и раньше, на клиросе, сидел часами в просторной, светлой горнице, переписывая священные книги своим четким, красивым почерком, скорописью или вязью выводил буквы владычных посланий... Чаще других давали ему переписывать толстые тетради с изложением исторических событий Московского царства от становления до последних дней царения Ивана Васильевича.нок брат Корнилий, которому под начало отдан был Митя, заведовал штатом писцов и переписчиков, взрослых и мальчиков, проживающих во дворе у митрополита Игнатия, человека большой учености, как греческой, его родной, так и славянской. так вышло просто, незаметно, что бойкий, хорошо выполняющий свое дело Митя был "замечен" владыкой и призван к нему.трого, важно глядел Игнатий. Но особое какоето внимание и забота, как показалось чуткому сироте,- сквозили в словах и во взглядах князя церкви.Ты откуда сам родом?- протяжным, гортанным, явно нерусским говором спросил Игнатий.- Сколько лет тебе? Издалека ли тебя к нам привезли? Давно ли грамоту узнал? Хорошо ли тебе здесь?ыстро, один за другим следовали эти вопросы, которыми засыпал ребенка владыка, несмотря на показную важность и величавость не отрешившийся от обычной греческой живости и словоохотливости.е смутился нисколько мальчик.омонастырски, смиренно сложил он руки, но глаза глядят прямо, смело. внятно, словно сам впервые отдавая себе отчет, говорит Митя:Откуда родом, и сам не знаю. Говорят, нашли меня старики, у которых жил я до времени. По шестому году к отцу Варлааму привели меня. Теперя, по осени вот, тринадцатый пойдет... На Уара на мученика родился я... От отца Варлаама сюда и приведен. Грамоту, почитай, лет шести узнавать стал... в обители в Старицкой. А жить мне у твоей владычной милости дюже хорошо... Челом бью за все милости! мальчик, по наставлению, преподанному ему раньше братом Корнилием, отдал земной поклон владыке. Выпрямился, ждет: что дальше будет?е сводит с него испытующих глаз Игнатий. Строгострого сдвинул брови и говорит:Откуда ты знаешь, что на Уара рожден? Кто сказывал? Почему Димитрием крестили, а не святым по дню рождения?! А? Путаешь чтото... Ты прямо мне, как на духу. Знаешь, кто я? Пастырь твой духовный... Глава! Могу вязать и разрешать здесь, в этой жизни, и в будущей. Так бойся мне чтолибо облыжно сказать. Почему все сие? Может, слыхал, знаешь: какого ты родуплемени? А? Никого тут нет, видишь? Все прямо говори!Так я и сказываю все, что мне ведомо, святый владыко. Когда рожден, про то старики часто сказывали. Словно бы грамотка на мне была. С грамоткой найден я. И что крестили меня Димитрием. Мол, "в другое не окрестил бы кто". Так было писано. А самое грамотку затеряли старики... Думалось им, был мой род не из простых. Опала пришла, так они меня и отдали добрым людям, чтобы сберечь от опалы... Мол, часто бывало так и раней... А знать о себе больше ничего не знаю. И не слыхал ничего... Как перед тобой, святый владыко, так и перед Богом! Страху во мне нет, злого не умыслил ничего. И лукавства во мне нету.Вижу, вижу, чадо... Прямо в очи глядишь с умом, но без дерзости. Так и впредь жизни. Ни перед кем очей не опускай, если душа чиста. Пусть уж другие... Ну, теперь иди с Господом. Трудись, учись... Может, Бог тебе долю пошлет,- как будто повторяя слова доброго Варлаама, сказал этот строгий на вид владыка, благословил Митю, руку ему для поцелуя протянул, сам другую на голову мальчику возложил.Расти, крепни! Да благословит тебя Всевышний,- какимто иным, дружелюбным голосом произнес Игнатий и отпустил Митю.олго потом звучал в ушах мальчика этот ласковый, бархатистый звук голоса, все слышалось горячее благословение:Расти, крепни...ольше года с этого дня прошло.гнатий пышно выезжал, если случалось покидать свой двор. Как у светских владык, были у него свои верховые слуги, вершники. Сильный, ловкий, смелый сирота попал в число этих провожатых и мог потешить свое чувство, любовь к быстрой езде, к скачке, к хорошим лошадям.видав Митю на коне, владыко ласково, одобрительно кивнул ему головой, велел ехать у дверцы колымаги и потом сказал:Хоть ты и в иноки готовишься, а уметь не мешает и светские дела. Были времена и у вас на Руси, и на Востоке у нас, когда иноки не только Слово Божие - меч брали в руку, главу покрывали шишаком стальным и боронили от неверных крест и веру Христову... Ничего, ничего! Коли любишь - и узнавай мирское дело незазорное. Молод ты еще. Лучше, коли смолоду больше силу свою изведаешь, чем под старость потом будет она тревожить тебя, подвигу мешать...сли приходилось в грязь, в распутицу человека верхом послать кудалибо, уж за это обязательно брался Митя. Молодых лошадей, приводимых на двор владыке,- он тоже любил объезжать и успевал в этом легко, если не по уменью, так благодаря своей отчаянной отваге.огда он подходил к коню и глядел ему своим ястребиным, упорным взором в глаза,- казалось, он умел одним этим покорять, успокаивать необъезженное еще животное, гипнотизировал его.бщим любимцем был во дворе у владыки Митя. не удивился никто, когда в конце 1595 года Игнатий, отправляясь в Москву, взял в числе провожатых и переписчика своего, сироту.ного друзей нашлось у Игнатия среди греческих изгнанников, проживающих в Москве по нежеланию видеть родину, подавленную игом османов.езжая в Рязань, Игнатий не взял с собой Митю, а устроил ему место у вельможного выходца из Солуни, кир Димитрия.ут мальчик, уже начинающий превращаться в юношу, справлял четырнадцатую годовщину своего рождения.еспокойно, невесело прошли на Руси и на Москве тысяча пятьсот девяносто пятый и шестой года. Пожар случился сильный в стольном городе.асты были пожары в старой деревянной Москве, а в этот раз так выгорела она, что от Китайгорода следов не осталось.лопотать стал Борисправитель, наново, камнем пустое место обстроили.ильный мор проник в царство, и от него Псков вымер почти до последнего человека, так что пришлось из других мест туда людей переводить, отдавая им пустые дома и выморочные дворы посадские и торговые...рымцы, забыв неудачу, испытанную всего три года тому назад,- снова двинулись на Москву. Но у рубежа успели их перенять и отправить русские рати под начальством окольничего Михаилы Безнина, воеводы калужского.лучилось и другого рода горе, незначительное на вид. И хотя люди не пострадали при этом случае, но он взволновал почти всех верующих русских даже более, чем отбитое нападение татарское.таринный Печерский монастырь близ Нижнего славился в народе как место подвигов святого Дионисия Суздальского, Макария Унженского и Евфимия. вековая гора, царящая над обителью, размытая подпочвенными водами, загрохотала, заколебалась... Медленно поползла по скату береговому вниз, к Волге, и засыпала на пути своем всю чтимую обитель, сровняла ее с землею.Великая поруха будет в царстве!- в один голос заговорили по всему царству и в самой Москве, где очень мало было просвещенных людей и большинство духовенства оставалось совсем малограмотным, как и полвека назад, когда решительно начал бороться с этим грозный царь Иоанн Васильевич. другая, потаенная, но самая тревожная весть разнеслась шепотом, негромко по Москве, но скоро разлилась, покатилась и дальше по городам, как все плохие вести: царь Федор очень недомогать стал. И без того слабый, он совсем захирел в последнее время. Обмороки чаще и чаще повторяются. Даже молиться так долго и усердно, как прежде, не может этот инок и подвижник в царском венце, в бармах Мономаха.ояре, воеводы, старейшие служилые люди насторожились, стали подумывать: кто примет власть по смерти этого последнего из рода Рюрика?артии и раньше были при дворе. А теперь их больше стало и яснее они определились.ри дворе старались, чтобы за рубеж страны не проникла весть - на радость враждебным ляхам, литовцам и татарам со шведами.о сами бояре враждовали между собою и готовили подкопы, рыли ямы, хуже отъявленных, заклятых врагов.ести, слухи и намерения сильных людей особенно были подробно и хорошо известны при патриаршем дворе, в Чудовской обители, постоянном пребывании московских первосвятителей. ней как раз к этому времени очутился и Димитрий.акто само собой это случилось.з старицкого Успенского монастыря приехал в Москву один из иноков к патриарху с какимто челобитьем от игумена Варлаама. Конечно, по поручению последнего, он разыскал юношу, позвал его к себе, в Чудово, где сам гостил у инока, старца Паисия.оследний уже знал, очевидно, о сироте и принял его очень дружелюбно.ежду прочим старицкий инок от имени Варлаама задал Мите вопрос:А что, чадо: хотел бы знать отец игумен, совсем ты раздумал о пострижении? В мирское житье ушел, обителей чуждаешься...Нет, отче. Воля была владыки Игнатия меня приставить в услужение к господину моему... А я не оставил помысла постоянного. Кроме как у Бога, нет мне надежды и пристанища. Сирота ведь я в мире!Верно, сыне! Так и думай, так и уповай... Ежели не прочь, так вот тебе и случай. По прошению отца Варлаама и моему - брат Паисий может тебя в патриаршую обитель преславную принять. Про мастерство твое скорописное он наслышан... Дело дадут тебе знакомое... а уж где лучше Богу послужить, как на очах патриарших... Может, и заметит кир владыко, благословит тебя и усердие твое... Удостоишься и пострижения, как только года твои придут... Желаешь ли?- инок ласково взглянул на юношу.изко поклонился Митя:Молю о том, отцы преподобные!Вот и ладно. Я потолкую с братом Косьмой, который писцову палату патриаршую ведает. А ты загляни по времени, чадо!- ласково сказал сироте Паисий.едели не прошло, как сирота явился к кир Димитрию, прощаться стал с господином, который тоже к нему был добр и внимателен, как к редкому из челядинцев. Предупрежденный управителем, грек не расспрашивал юношу ни о чем, протянул ему руку для поцелуя и сказал на ломаном русском языке:Заль, заль... Кароси... Тупай Богом! Бок прасти... Цаслива! полтиной одарил уходящего слугу.Быстро миновал 1597 год. Особых бед не было, но и радости не слышно было.\ПО РУСИ\s0 сли за гранями царства Русь получила новое значение при умном, изворотливом правителе Годунове, то у себя все его начинания оказывались неудачны, хотя на первый взгляд вызваны они были истинным желанием помочь народу, были подсказаны государственной мудростью, которую даже враги признавали в многолетнем правителе царства.собенно много толков, жалоб и молчаливого недовольства, а порою и явных проявлений негодования вызвала в народе отмена Юрьева дня. день этого святого все "черные" люди, безземельные крестьяне, работающие на чужой, помещичьей земле, могли менять своих господ, если были недовольны теми, у кого застал их "вольный день".равда, такая смена редко вела к лучшему. Часто меняли "кукушку на ястреба"... Но все же призрак воли был дорог темной душе бездомного пахаря, порабощенного невежеством и нуждою, но свободного хотя бы по букве закона.равда, люди бессердечные, зная, что кабальная запись действительна только до Юрьева дня, на один год,- старались за это время выжать все, что можно, из пахаряоброчника. Десятки и сотни тысяч крестьян с семьями, не имея угла и гнезда своего, кочевали ежегодно из имения в имение вечными батракамибродягами.о более благоразумные хозяева, собрав подходящих работниковпахарей, старались привязать их к себе и к своему хозяйству на более долгие времена и переписывали записи из года в год. Люди богатые, многоземельные помещики даже пускали в ход всякие посулы и льготы, чтобы притянуть побольше рабочих рук на свои пустующие угодья.лучалось, что переманивали людей друг у друга, ссорились изза этого... До стычек между целыми отрядами "дворцовой челяди" доходило порою.о в общем выработались средние условия, при которых и господа, помещики разной величины, и хлеборобы жили сносно. Каждый надеялся, что время выработает новые, еще более удобные для всех условия и рамки взаимных отношений.о в это большое, народное дело внес свое личное решение Годунов.осле ужасного события в Угличе, когда он не побоялся выжечь полМосквы, он решился допустить нашествие татар на эту столицу,- только бы отвлечь Федора от проклятого Углича, от останков зарезанного ребенка, лишь бы заставить народ забыть, хоть на время, этот кошмар... Как раз тогда, в 1592 году, именем Федора был издан указ, которым вводилась вечная кабала на Руси.ыло уничтожено право ежегодного перехода крестьян на другие земли...тменен был Юрьев день, и пахарь прикрепился к тому полю, где застал его новый закон.Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!" - вырвалось из народной груди скорбнонасмешливым криком... И перешел этот крик навеки в потомство.а 270 лет,- как показала история,- приковал Борис к земле несколько миллионов людей, только бы угодить сильным помещикам, властным князьям и боярам, больше всего страдавшим от частых переходов крестьян от господина к господину.о оказалось, никому не угодил Борис.елкие владельцы, правда, почувствовали себя спокойнее. Прочнее все строить смогли теперь, ровнее хозяйство у них пошло. Но крупные "господари" негодовали, что нет возможности постарому на пустые земли скликать людей, от соседей их сманивать, издалека подзывать...ти и другие, более мрачные, толки идут о Годунове. Но долголетняя привычка - повиноваться ему - сильна во всех, и дальше толков дело пока не идет.уляют и более темные слухи в народе и об Угличе, о царевиче, от злодея убиенном, о том, что сам назвал татар окольными путями правитель, дав им знать через мнимых предателей, будто свободны пути к Москве и некому защищать столицу царства...о за такие россказни целый город Алексин, где впервые зародились они,- весь город был "на поток" отдан судьями и палачами; и не менее Углича обезлюдел городок, веселый, многолюдный до этого.а Москве особенно шпыни и доносчики шныряют, каждое слово ловят...болтнет кто не без дурного умысла, по оплошности, против правителя слово скажет, весть повторит недобрую,- и хватают ночью неосторожного, из теплой хаты тащат в приказ, к допросам, на пытку ставят... А там, глядишь,- и сгинул человек.вои и то не смеют дознаться: жив ли, умер ли? Сослан куда далеко или в воду брошен, замученный, запытанный...се это слышит и знает Митя.ного, много еще слышит он, что шепчут даже здесь кругом, на дворе патриарха Иова, друга Годунова, им поставленного и в митрополиты, и в патриархи Московские.олкуют, что Федору пора умирать, по расчетам Годунова, именно теперь.коро 50 лет минет самому Борису. Десятки лет он медленно, осторожно подбирался к престолу... Столько греха явно и тайно принял на душу, что страшно подумать!удь его пора, его правление не после царя Ивана, который кровь, как воду, лил - еще страшнее показались бы дела Бориса. А теперь, умея надевать личину благочестия и смирения, удачно справляясь с внешними врагами, лаская всех, подкупая их царской казной,- он кажется агнцем белым перед багровой, окровавленной тенью Грозного царя...се это слышит Митя. чувство негодования, какое давно шевелится в груди юноши против лукавого вельможи,- начинает становиться все острее, переходит в чувство какойто личной ненависти, глубокой, беспощадной вражды, на какую только способна чистая, горячая душа пятнадцатилетнего отрока.астал веселый праздник - Святки.ироко, шумно справляют дни Рождества по всей Руси. А на Москве - особенно торжественно празднуют их.аливаются все московские колокола, которых до пяти тысяч насчитывается, если взять и посады с пригородами. Загудят они все - так не то что на улице - в домах плохо слышат люди друг друга: так потрясают воздух медные груди колокольные, потревоженные ударами тяжких, сильно раскачиваемых языков.усты кельи, и сени, и переходы в Чудовом монастыре. Даже в черных избах дворовых, на поварнях, всюду - темно и безлюдно.олько сторожа сидят и дремлют у ворот, у калиток, койгде по внутренним дворам и дворикам. Очнется иной ото сна и заколотит громко в свое избитое по краям, засаленное от прикосновения многих рук ручное било.Такитакитакитак!- застучит, выбивая сухую отчетливую дробь, деревянная колотушка... Собака залает, словно давая ей ответ. Другие ответят ей, все дальше и дальше подавая звонкие голоса замирающим лаем. стихнет все снова.о церквам разошлись теперь люди. Иные у себя, дома, в монастырском храме, поневоле либо по охоте отстаивают долгую праздничную службу.юди свободные, не иноки, не служилые, а проживающие только при обители, при дворе патриаршем,- по другим храмам пошли молиться. Интересно им поглядеть и соборное служение, и древний чин в церкви Василия Блаженного... И в иных местах незнакомых - святыню поглядеть, помолиться другим иконам и мощам, не тем, которые всегда тут, под рукою в Чудовом находятся.имитрий не пошел в церковь. Сам Паисий благословил его пропустить службу, когда юноша попросил благословения: навестить в келье больного приятеля, инока Григория, уже второй год диаконствующего в обители.Благослови Господь на благое дело доброе. Недужного навестить, помочь брату в болезни - все равно что службу отстоять. Еще и боле зачтется ангелом твоим хранителем, дитятко! Иди, иди... Да только, слышь, поостерегайся. Брат Меркурий был у Григория. Сказывали: не может еще сказать, что за хворь у бедняги. Кабы что не вредное и для тебя вышло. Передается иная хворь. Пооберегайся. Близко не садись, не касайся недужного. Разве уж помощь какую нужно оказать...Слушаю, отче! Поостерегуся. А думается: как ни остерегайся, коли воля Божия,- не минует доли своей никто... А суждено здоровым быть, так и не допустит Он до другого...Ну, уж ты у меня ведомый "ритор", "вир элоквентус", как говорят латыняне. Ты там, кажись, у солунцато, и полатыни стал мороковать? Ладно, все ладно... Что человек ни познает, все на пользу душе его... Кроме зла познания, как сам разумеешь. Зло познать - рая полишиться... Только теперь уж, как земного нету,- душевного лишает нас Господь за наши прегрешения... Охохохохо! Иди с Богом... А как я вернусь, скажи мне: что брат Григорий? Душевный он и не глуп. Чудной малость... А тоже, в книжной премудрости силен... Люблю я толковать с ним. И всето он слыхал, знает обо всем, что где по углам на Москве таится... Занятный инок! Иди... тесной, небольшой келье на простом иноческом ложе лежит больной.то - человек лет тридцати, с простым, русского типа лицом, каких встретишь часто в средней полосе России: сероглазый, скуластый слегка, с реденькой бородой и темноволосый.нок - хорошего роста, плотный, очевидно не ведущий аскетической жизни в богатом я шумном монастыре, где живет сам патриарх, где много князей и бояр числится среди иноков, вольно и невольно надевших рясу и мантию, принявших обет смирения и нищеты только на словах. Юрием, Богдановым сыном, Отрепьевым звали в миру монахадиакона. Теперь он взял имя Григория. Но по старой памяти часто Юшкой его зовут.вязь и родня есть у него даже при дворе. Дядя его, Смирной, Иванов сын, Отрепьев служит в приказах, подьячим числится. Он и устроил племянника при дворе патриаршем.ихо, осторожно вошел в келью к больному Димитрий.нок спал. Его довольно полное, сейчас как будто припухлое лицо было бледно. Черные круги окаймили закрытые глаза. Пересохшие губы были полураскрыты. Дышал спящий тихо и ровно. Когда юноша заглянул сюда днем,- инок метался в жару, бредил порою и выглядел очень плохо.ейчас, заметя перемену к лучшему, Димитрий молча перекрестился и, подняв глаза в угол, где перед иконою горела небольшая лампадка, стал беззвучно молиться, нервным, порывистым жестом осеняя усердно крестом.ончив молитву, сирота сел у небольшого, узкого окна, похожего на бойничный пролет, через которое в келью проникали лучи полного месяца.о половины это окно обледенело и снегом было занесено. Заглядевшись на причудливые узоры, выведенные морозом на стеклах, юноша как будто задремал.ысли его унеслись кудато далеко. И не в прошлое. Там - мало отрадного и блестящего, мало того, что особенно любит Димитрий: силы, раздолья, красоты и радостей. Неясно, сам не давая себе отчета, но именно этого желает, это любит, к этому стремится всегда юноша.ногда ему даже снится или наяву грезится - он и не разберет: не монах, а воин вышел из него... И в стальном шишаке, в золоченой кольчуге несется он на коне против неверных турок. Поражает их, как поражали сарацин галльских витязи, о которых он читал... Как поражал любимый его царь, Александр Македонский, несметные полки Дарияцаря...аверное, и Александр, и даже Дарий - вовсе не такие были, каков московский государь,- бледный, с одутловатым, невыразительным лицом и женскимягким, невыразительным взглядом мутных глаз... Да еще эта робкая, словно виноватая улыбка, которая никогда не покидает лица Федора... Совсем блаженный, юродивый, Христа ради, а не царь...е похож на повелителя и Годунов, хоть с виду и важен, осанист. Был долго, потерся около Грозного царя, вот теперь и хочет под него подделаться... Да плохо ему удается. Словно он сам не верит: так ли все это, что он делает? Невольно и окружающие начинают сомневаться и думать: прав Борис или не прав?сно Димитрий, конечно, не представляет себе всего этого. Но чтото такое носится в его уме. Сам он не знает почему, но мысли его постоянно возвращаются к Борису, к царству... к вопросам, казалось бы, таким далеким и чуждым, бесполезным для бедного послушника, для сиротыписца.о время такое на Руси, что о царстве и делах правления, о государственных путях многие думают с напряжением не меньшим, чем в другие времена толковали и думали о вопросах религии, о том: ходить ли вокруг алтаря посолонь либо против солнца? кадить прежде образам или владыке?- и тому подобное.акоето загадочное предчувствие прокрадывается в душу его: что ему придется вмешаться в общую кашу, если не теперь, так позднее. Вот станет он иноком заправским... Прославится подвигами святости... взойдет на митрополичье место... А там, гляди, и на патриарший престол. Иов, "смиренный богомолец",- как он сам величает себя,- тоже не больно знатного роду и великого ученья либо ума человек. Однако дошел! Почему же ему, Димитрию, не достигнуть того же?! тогда он не станет гнуться, подобно теперешнему пастырю всех христиан славянских,- перед сильными и дающими выгоду людьми. Себя не пожалеет тогда Димитрий, а много добра народу родному принесет... Он слышал в течение многих лет, чего просит народ, он видел в разных углах: чего не хватает, что ждут, кого любят, чего боятся простые бедные люди, страдники Русской земли...н, конечно, не царь... Он будет только духовным пастырем. Но станет говорить царям, заставит их тоже прислушаться к робкой мольбе народной, к его затаенным, горьким слезам, к вековечному стону, который встречает в ответ одни пытки да кнут порою...\МЕЧТЫ\s0 акойто шум, долетевший от постели, заставил сильно вздрогнуть мечтателя, позабывшего даже, где он сейчас сидит.ольной, проснувшись, приподнялся на локте, а правой рукой стал шарить на простом деревянном столе, который стоял в головах, недалеко от кровати.ам, задев за солонку, он скинул ее на пол и крикнул слабым, недовольным голосом:Эка, лукавый...Проснулся, брат Юша?- подымаясь быстро со скамьи у окна и направляясь к постели, спросил сирота.Футы, нечистая! Прости Господи... Темненько тута... И не разглядел я тебя... Снова пришел? Сторожишь? Ну, сторожи... Спаси тя Христос, братан... Вот, ковша нашарить не могу... С квасом стоял ковшик тута у меня... Есть? Благодарствуй... Ничего, не держи... я и сам посижу, напьюся... Ффу... Легче стало... Отпустило теперь. А было, думал, плохо дело... Капут башка моя пречестная, зело преподобная... Ффу! Ишшо хлебну... Словно на свет сызнова нарождаюсь я теперь...И впрямь лучше тебе! И так разом? Что такое, брат Юшенька? Напущено, что ли, было?Напущено?! От кого? Царь я алибо казначей чудовский, что корысть от меня какая и надо порчу напускать! Сам на себя напустил. Как на Украине живал, в Киеве славном, на Днепре... Да и дальше... Камыши тамо, болота... От них - зело ядовитая лихоманка прилучается, как лекаря там мне сказывали. А я больно рыбку ловить люблю... Бреднем и на червя... с наживкой... Вот и накачал себе... Который год выгнать не могу, лихоманка бы взяла эту лихоманку мою!т раздражения больной даже закашлялся.Молчал бы ты лучше, брат Юшенька... Ишь, после хвори, словно раздуло тебя... Может, уснул бы? Я посижу, посторожу... Нужно чего - скажи, подам, принесу... Либо светец зажгу... Хочешь, почитаю тебе чего... Гисторию либо божественного писания...Ну, начитался, наслушался. Из горла назад прет! Уж лучше я полежу, подремлю, правда... А ты посиди, коли охота. Все не один... Больно не люблю я один оставаться. И не убил вот еще никого, и церковного добра не хитил,- а неохота одному оставаться... Вотвот станет перед тобой... не то "он", лукавый... не то - думы твои же, затаенные, нечистые, черныечерные, лукавого чернее...Ну, зачем же? Можно и об чем ином... Зачем черные думы в себе носить...Зачем? А затем, что тебе наполовину того нет, сколько я на свете прожил, чего не вытерпел, другим чего не подковыривал, коли случай был... Вон читал я во временнике об одном малом... Царьто Иван и спать не спал покойно, коли не читал ему кто вслух книги разные... И громко, чтобы сквозь сон да слышал он живой голос человеческий... Сладко, видать, спалось царю, легко на душе было: а ни сучка ни задоринки. Сплошь один клубок нечисти адовой!Должно, что и так... Прости Господи, упокой душу грешную раба твоего, царя Иоанна.Ловко. А за Каина да за Иуду Искариота ты ныне не молил еще Господа? Либо за Годунова, за нашего правителя доброго, благочестивого? Оно бы уж заодно...Что же, за всех молиться надо... И за мучителей наших, и за проклинающих нас... Сказано же...Сказано, да не доказано... Коли бы так было, сама бы каждая овца несла волку сенца: "Съешь, мол, меня да пасть утри!" А есть такие бараны, что не идут, упираются, сами с волками бодаются... Как кому, а мне - такие любы... Пить дай...Вот, возьми, да не тормошись так... Не спорю я с тобою. А у тебя одно: как заговорил, так и заспорил, хотя бы и не с кем... Экой ты какой... Еще меня учил, что надо меньше яриться, про себя все больше думать... А сам...Сам с усам, лихо, нос не оброс. Где - и молчи, а где и попищи... У себя я в келье; с тобою, почитай, что с самим собою... Ээх, жаль, силы мало... Песню бы завел новую. Лежал я вот, жаром меня палило... А песня такая раздольная, прохладная из души потекла... вот ровно бы Волгарека разлилась! Про нее и песню стал складывать... Хочешь, так тебе ее... полуголосом... "Каак..." Нет, силы мало... Ишь, ровно петушок молодой, заверещал гласомто! Потом уж, как оздоровею совсем... А что у нас слыхать? Умер царь?Что ты? Господь с тобою! Да нешто... Да с чего?С хвори со своей с тяжкой... А то - и с Годунова, с его любви да ласки родственной... Который день я лежу? Постои... Шестой уж... Да! Да молчал больше... От жару, слышь, сказывали, только и бормотал, нес околесицу... А теперь - хочу время наверстать... Говорю, кажись, толком... Не сбагрил еще шурина добрый боярин, Борис Федорыч? Треклятый... Не забуду ему, как по его приказу, лет с десяток назад,- выпороли меня его разбойники, челядь буйная... Дороги ему скоро не уступил, с дарами ехал... Уух, Ирод! Что же он, дает еще дышать государю милому? Святому молитвеннику московскому? Али уж капут? Говори...Жив еще государь. Лучше ему, слышал я нынче наверху, у владыки в покоях.Лучше? Ну, значит, скоро хуже буде... Это уж так... Не зря в Москву вся родня годуновская собрана... Полки в Кремле и кругом стоят такие, которые ему в защиту... Посулы сыпать стал, так и возом не увезешь... За день до хвори до моей... слыхал я... от келейника от владычного... Приятели мы... Толковал Борис с самим... с патриархом... И бает: "Всем повестить надо, не дам церкви в обиду; монастыри - приукрашать надо, а не земли от них отнимать, крестьян отписывать! Божье брать негоже!" Видишь, куды гнет! По примеру по Иванову - надоумил он же царя: поубавить бы дармоедам земель для рабочих... А как на дыбы поднялись обители, он и подыгрываться стал. Может, для того и отбирать начал, чтобы после дать да повеличаться: какойде я, мол, доброхот вам! И хитрый, Годун этот... Не дай Бог тебе с ним столкнуться... Бояр всех - кого запугал, кого задарил, кого - посулами обошел. Помяни мое слово: скоро его дума старая сбудется: царем у нас сядет сам Борис свет Федорович! Годунов, мурза татарский родом, Ирод по прозванию, который детей кровь неповинную проливать приказывал... Увидишь...имитрий хотел было сказать, возразить чтото... Но напоминание об углицком злодействе, об умерщвлении Годуновым малютки Евдокии Ливонской, которое было известно многим,- остановило Митю. самом деле, не случайно же, не без затаенных целей приказал Годунов совершить целый ряд убийств и казней... Все говорят, все это знают... Люди почтенные, надежные... Любит сирота веселого Юшкудиакона. Но уважать не может этого скорее гусляра самовольного, чем инока честного... Но все толкуют заодно.Что? Не поешь "аллилуйя"! Не творишь молитвы, не тянешь акафисты! Уж это, чтобы про Бориску кто слово доброе зря молвил,- кажись, не бывает этого... А все же придется ему крест целовать... Чует моя душенька... Да нет... я сбегу лучше, а не стану... Ироду... кровопийце... детоеду окаянному... Тьфу!ольной даже плюнул от раздражения и гадливости.ти чувства многие разделяли с иноком в то время.ирота сидел, смотрел на ярко озаренное луной узкое окно и почти уже не слышал, как продолжал браниться и толковать о деяниях Годунова ненавидящий его инок.ного таких же рассказов слышал сирота во время странствий по Руси и здесь, на Москве. И больнее всего казалось юноше слышать общий припев:А все же, опричь правителя, некому и землей править...а так ли это?Слушай, ты лучше меня, брат Юша, знаешь Москву, бояр и воевод всех. Неужто нет ни одного, чтобы мог с ним потягаться? Земле помог бы... Стыда чтобы не было, если душегуб, грешник такой, венца похититель,- государем станет...Бояры? Воеводы, князья? Хахаха! Чего захотел, приезжий ты, сейчас видимо! Есть дельцы у нас: дьяки думные да приказные, старые: Щелкалов Василий... Андрей и поумнее был, да стар больно, отошел... Гляди, и сам в обитель сядет... Ступин есть, тоже роду невысокого... Иные там... Лядящий их знает, как их тамо... Все - чернота, умом да горбом выперлись, без роду без племени. Нешто можно таким на царстве быть. Они и так служат. А бояры, князья?! Что выше, то хуже! Мстиславский - тряпка, бабий подол, не боярин... Фурррть, фырррть... Сюдытуды, никуды. Вот и весь он... Шуйские - сумы переметные. Им бы урвать кусок да к себе в вотчины свезти. Царского корня, да мелко плавают... Духу в их мало... Придет пора, что некому будет, тогда и они вперед выйдут... А пока где свалкой пахнет, их не вызовешь... Могильники они: любят хоронить, приходить да остатки собирать... Там - Бельский? Его сторожит Годунов. Сослан был... Теперь - снова призван... А там - опять в дыру, за приставы... Терпит поруганье князь,- значит, и не будет из него ничего. Такому не носить шапки Мономаховой... Есть тут хорошая фигура. Пристали бы ему уборы царские... Да тих, осторожен больно, мало резвости.Ты про кого? Про Романова?Вово, про Никиту Федорыча... И любят его все... Вон шведы, мастерапортные, коли похвалить стан кого надо, и то толкуют: "Второй Федор Никитыч у нас..." Видишь... А это - дело немалое... Да стеснил их тоже Годун. Ровно коршун, над всем родом вьется. Стоит им пикнуть, голос подать, руку к бармам протянуть,- отхватит и с плечиком, уж ты верь моему слову... Знаю я всю здешнюю братию: и святых, и грешных, и Годуновых кромешных! Недарма он на Малютиной на доченьке женат... Много она ему делов понаделала, много пива наварила, много душ на тот свет убрать помогла, ведьма лютая. Чаровница она. От ее от наговоров и снадобий так головою стал скорбен государь... При покойном царе был он не больно боек, да все же пояснее глядел... А ныне... Эх! Она же, сказывают, с бабкой царицыной стакнулась... Как время пришло царице Ирине,- они на всякий случай девчонку у нищенки украли малую, двухтрехдневную. А царице Ирине - сына вовсе Бог послал... Они сынато унесли... кудато отдали... Задушить приказали... А царю с царицею - нищенкину дочку подкинули... Мол, не дал Господь наследника!Да неужто? Грех какой...Грех! Кому грех, а Годунову - смех... А ныне, слыхал, жив, остался царевичто Иринин... Не поднялась рука у конюха, которому "убрать" дате приказано было... И сдал он его чете одной. Та чета далеко съехала... А царевич у них растет... поры дожидается, возрасту своего... Отпоет он тогда обидчику людскому, хищнику царскому! За всех воздаст... Только каково глотать Иуде, сладко будет? Доживу ли, увижу ли?ри мысли, что когданибудь может совершиться возмездие и поруганная справедливость, злодеем задавленная правда, узнает наконец миг торжества,- при одной мысли этой инок залился довольным, тихим смехом...ут от усталости и волнения диакон сразу почувствовал, что глаза его тяжелеют. Он закрыл их - и мгновенно заснул. сирота долго еще сидел и думал обо всем, что слышал сейчас от пронырливого, всеведущего инока... Думал о, может быть, и не существующем царевиче, о сыне Ирины... Шептал:Вот хорошо бы было... Вырос бы... Пришел бы, сказал, кто он! И покарал злодея... Радость принес бы всем несчастным, обиженным! Как хорошо быть на месте этого несбыточного, но желанного царевича! Вот если бы он это, Митя?ут светлые круги и точки стали носиться перед глазами юноши...ак долго грезил он о том, о чем грезили многие, молодые и старые, в эту тяжелую пору, наставшую для Руси.\\s6 * * *\s0 огда Димитрий вернулся к Паисию с известием о больном, старец весь был погружен в какуюто работу.воим старинным, твердым, сжатым почерком выводил он на листке строку за строкою. И горели оживлением глаза инока, как будто он вел живую, горячую беседу с другом, подобно сироте с Григорием, а не выводил ровные черные строки на гладкой, холодной поверхности чистого листка.ыслушав юношу, инок благословил его на сон грядущий, а сам еще долго сидел и писал. Потом свернул свою работу и спрятал на самое дно ящика, в котором хранились у старца разные книги, отпечатанные недавно и рукописные, как водилось по старине.ирота знал, что пишет старец: он собирал все летописи о былых годах...о они остановились на смерти Иоанна. И сам старец начал вести дальше правдивый рассказ - от воцарения Федора... Все время вел записи... Собирал подлинные документы, записывал слухи и вести, стараясь осторожно отсеять мякину лжи и прикрас от ценного зерна истины.ногда удавалось юноше и заглядывать в эти записи. Случайно, а может быть, и умышленно - старец позабывал на часдругой свои листки и уходил куданибудь, оставляя в келье сироту...от жадно приникал к листкам... И находил в них сплошные ужасы, мало светлых точек, громкий клич о возмездии, смелое обвинение того же Годунова... А за последние разы - нашел нечто новое.рочел - и почемуто волосы зашевелились на голове у юноши.от что было записано: "А как стало плохо государю Федору, стали бояре рядить и судить: кому царствовать? Одна царица остается наследница. А того и не бывало, чтобы женский пол на престоле сидел. Ольга была, так княгиня... И до возраста сына. Тоже Елена Глинская. И повели советы: кому из князей и бояр крови царской али иных на царстве сидеть по общему выбору? И никак не решили бояре.ставили на время, когда Бог пришлет по душу царскую, тогда и подумать. тут, неведомо отколе, и слух слыть стал, будто не царевича извели злодеи на Угличе, а иного, подставленного, с царевичем схожего. Да верного пока тот слух ничего не оказал. Однако бояре все, кто прослышал,- всполошилися. Особливо главный самый один".ут запись обрывалась.аза два или три прочел эту запись юноша. И лишь услыхав шаги Паисия, он отошел в угол, принялся за свое дело... старец, сев на место, заметил, что рукопись была тронута, осторожно кинул взор на сироту, усмехнулся ласково про себя и снова взял в руки перо, чтобы продолжать работу.аскользило, заскрипело перо старцево по шероховатой поверхности синеющего на свету плотного бумажного листа.лизился вечер.\БОРИСЦАРЬ\s0 рислал Господь по душу царственную. первом часу утра седьмого января 1598 года гулко, протяжно ударили в Успенский колокол - большой, возвещающий всегда о случаях смерти в царской семье.мер тихо, незаметно, как уснул, этот добрый, безвольный государь, которому посчастливилось так процарствовать, что даже доброта его не принесла народу несчастья или непоправимого зла, не считая того, какое успел сотворить Годунов, в виде крепи кабальной да ряда личных преступлений, вызванных его неукротимым стремлением к царскому трону.а другой же день, с неподдельными горькими слезами, проводила Москва в могилу кроткого царя. между тем огласили и завещание его. Вот оно в двух словах: "Вручаю державу и все царства свои царице Ирине; как она повелит с ним, так да и будет. А душу свою приказываю - великому святителю, патриарху Иову, Федору Никитичу Романову - Юрьевых да шурину, Борису Федоровичу Годунову..."ак написано было.о перед самой смертью пожелал наедине поговорить с женою умирающий царь. И не посмели отказать в этом. Даже Годунов не втерся третьим в это предсмертное собеседование сестры с ее мужемцарем...лукавил, как настоящий праведник, в первый раз тут Федор: уговорил жену отказаться после его смерти от царской власти, избрать достойного в цари.стерегал ее, не посадила бы брата: и царству, и Годунову не ждал он от того добра