Верн Жюль - Миссис Брэникен

ны долларов, и выросли дома частных лиц, общественные здания, конторы и виллы. В 1885 г в Сан-Диего насчитывалось уже пятнадцать тысяч жителей, ныне же - тридцать пять тысяч. Первая железная дорога была проложена к городу в 1881. Ныне же железная дорога, соединяющая Атлантический и Тихий океаны, предоставляет городу возможность сообщения с материком, тогда как учреждение Пароходного Общества по Тихому океану вполне обеспечивает сношения с Сан-Франциско.

   Сан-Диего, красивый и весьма удобный для жизни город, расположен в высокой и здоровой местности; климатические условия не оставляют желать ничего лучшего. В окрестностях раскинулись поля, дающие богатые урожаи. Тут же тянутся леса с фруктовыми деревьями, растут виноград, апельсиновые и лимонные деревья.

   Нормандия с Провансом могли бы дать представление о климате этой местности.

   Что касается самого города, то он был построен при благоприятных условиях, не стеснен пространством и не перенаселен жителями.

   Наука и искусство руководили застройкой города. Роскошные здания, широкие площади, скверы и бульвары сделали его очень красивым.

   В то же время все, что составляет комфорт и удобства жизни, нашло применение в этом юном городе. Телефон, телеграф, трамваи, электрическое освещение - все явилось к услугам жителей Сан-Диего.

   Здания таможни, двух банков, торговой палаты, различных контор, церквей, театров, рынков украшали город.

   В нем были лицей, высшая и начальная школы и, наконец, издавались три ежедневные газеты, не считая журналов.

   К услугам путешественников помимо десятка второстепенных гостиниц имелись три первоклассных отеля: Гортон-Хауз, Флоренс-Отель, и Герард-Отель; кроме них на другой стороне бухты была сооружена новая роскошная гостиница с сотней номеров, расположенная на возвышенности, у мыса Коронадо.

   Туристы Старого и Нового Света, которые пожелают посетить столицу Южной Калифорнии, не пожалеют о своем решении.

   Сан-Диего - город, в котором, как и в большинстве американских городов, жизнь бьет ключом, отличается деловым порядком, и для людей, не занятых делом, жизнь в нем проходит довольно монотонно, если не скучно.

   Эту томительную скуку пришлось узнать и миссис Брэникен по отплытии ее мужа. С самого начала своей супружеской жизни она принимала участие во всех делах мужа. Последнему приходилось, в силу своих отношений с торговым домом Эндру, быть занятым и в то время, когда он находился на берегу. Независимо от занятий по торговым операциям, в которых он принимал участие, ему приходилось наблюдать за постройкой того трехмачтового судна, которое предполагалось передать под его команду. И с каким усердием, скорее даже любовью, следил он за всеми этапами строительства!

   Долли очень часто сопутствовала мужу при посещениях строительной верфи. Разве могли не вызывать значительного интереса в ней и рангоут судна, и причудливые формы самого остова, палуба с широкими прорезами для погрузки и выгрузки товаров, мачты, равнодушно лежащие до того времени, когда они гордо выпрямятся на назначенных им местах; внутреннее расположение жилых помещений, предназначенных для команды, и, наконец, каюты для командного состава? Все это в совокупности составляло жизнь Джона и его товарищей, которых в настоящую минуту оберегает "Франклин" от пучины Тихого океана! Думая обо всем этом, Долли не могла отрешиться от мысли при взгляде на каждую доску, употребляемую на постройку судна, что, быть может, именно этой доске суждено когда-нибудь послужить для спасения ее мужа. Джон вводил ее в круг производимых работ, знакомил со специальным назначением каждого из этих кусков дерева и металла, поясняя последовательный ход сооружения. Долли любила это судно, душой которого предстояло сделаться ее мужу. Не один раз спрашивала она себя, почему не собралась в путь вместе с капитаном, почему не взял он ее вместе с собой, почему она лишена возможности разделить с ним все опасности предстоящего плавания и вернуться обратно вместе с ним на "Франклине" в порт Сан-Диего? Да, она горячо желала бы никогда не расставаться с мужем! И в самом деле, разве не узаконился уже в Старом и Новом Свете обычай, в силу которого семейства моряков допускаются к плаванию на тех судах, где главы их несут службу? При таких условиях возможны совместные плавания моряков с их семьями, продолжающиеся иногда несколько лет подряд.

   В данном случае был, однако, налицо ребенок, маленький Уайт; могла ли Долли поручить его всецело заботам кормилицы, лишив материнских ласк? Конечно нет! Могла ли она взять его с собой в плавание и подвергать всем опасностям продолжительного путешествия? Конечно, это было совершенно недопустимо! Она должна была оставаться при ребенке, чтобы сохранить в нем жизнь, не покидая его ни на одну минуту, окружая его непрестанными заботами и лаской, прилагая все старания к тому, чтобы он, бодрый телом и духом, мог приветствовать возвращение отца радостной улыбкой.

   Отсутствие капитана Джона, впрочем, не могло продолжаться больше шести месяцев. "Франклин" должен был возвратиться в обычное место своей стоянки по окончании погрузки в Калькутте. Да и, наконец, не должна ли жена моряка рано или поздно приучить себя к необходимости периодических разлук с мужем, даже и в том случае, если сердце ее никогда не примирится с предстоящим при каждой разлуке горем? Приходилось безропотно подчиняться неизбежному, и Долли подчинилась. Но какой безотрадной, одинокой и тусклой казалась бы ей жизнь после разлуки с тем, кто вносил в нее радость и оживление, если бы она лишена была возможности вся отдаваться ребенку, на котором сосредоточила силу своей любви!

   Дом, в котором поселился Джон Брэникен, был расположен на одной из последних площадок на тех холмах, которые окаймляют берег с северной стороны бухты. Дом этот был окружен небольшим садом апельсиновых и оливковых деревьев; вокруг усадьбы возвышалась простая деревянная изгородь. Дом, очень нехитрой постройки, но вместе с тем очень привлекательный по внешнему виду, был двухэтажный: к нижнему этажу примыкала открытая галерея, на которую выходили дверь и окна приемной и столовой; в верхнем этаже по всему фасаду выступал балкон; конек крыши разукрашен был изящной резьбой.

   Благодаря своему расположению Проспект-Хауз пользовался вполне заслуженной репутацией помещения, особо удачно приспособленного для жилья. С балкона открывался широкий вид на весь город и через бухту до другого берега. Несомненно, дом этот был несколько отдален от деловой части города, но это весьма мало чувствительное неудобство с лихвой окупалось расположением его в высокой и здоровой местности, с доносившимся с моря южным ветром, увлажненным парами Тихого океана.

   В этом доме Долли предстояло коротать долгие часы разлуки с мужем. Кормилицы ребенка и одной служанки было вполне достаточно для удовлетворения всех потребностей ее жизни. Единственными ее посетителями были мистер и миссис Боркер. Уильям Эндру, согласно своему обещанию, появлялся для сообщения ей всех полученных им вестей о "Франклине". Самые свежие вести о судах, находящихся в дальнем плавании, могут быть почерпнуты не из писем отсутствующих к их семьям, - письма эти доставляются по назначению гораздо позднее, - а из специальных морских газет, в которых публикуются известия о всех встречах кораблей в пути, стоянках в портах и вообще о всяких происшествиях с судами, представляющих известный интерес для судовладельцев. Таким образом, Долли могла быть уверена в том, что ее будут держать в курсе всего относящегося к "Франклину".

   Что же касается чисто светских или соседских отношений, то она, свыкшись с уединенным положением Проспект-Хауз, никогда не искала и не поддерживала их.

   Первые дни были очень тяжелы для Долли, хотя Джейн Боркер ежедневно навещала ее. Они ухаживали за маленьким Уайтом и говорили о капитане Джоне. Оставаясь одна, Долли проводила обычно часть дня на балконе. Глаза ее устремлялись вдаль через бухту, стрелку Айленд, острова Коронадо, далеко за видимый горизонт, за которым уже давно скрылся "Франклин". Мысленно догоняла она его, ступала на палубу и снова была вместе с мужем. Каждый раз, когда она замечала в открытом море корабль, приближавшийся к бухте, чтобы бросить якорь, она мысленно утешала себя, что наступит день, когда вдали на горизонте покажется "Франклин", как постепенно он будет виден яснее, приближаясь к бухте, и на палубе этого корабля будет находиться ее Джон...

   Однако следовало иметь в виду, что здоровье маленького Уайта могло пострадать при постоянном пребывании в замкнутом пространстве Проспект-Хауз. Со второй недели после отъезда капитана Джона установилась превосходная погода; ветер с моря умерял наступающий зной. Признав полезным продолжительные прогулки на воздухе, миссис Брэникен вместе с кормилицей и ребенком на руках предпринимала их довольно часто. Прогулки эти были очень полезны для ребенка. Один или два раза для более дальней прогулки была нанята по соседству красивая повозка, которая увозила четверых, так как иногда к ним присоединялась миссис Боркер. Таким образом однажды была совершена прогулка на холм Ноб-Гилл, застроенный дачами, на вершине которого возвышался отель Флоренс и откуда открывается вид далеко на запад. В следующий раз они направились в сторону скал Коронадо-Бич, о которые с грохотом разбиваются бешеные морские волны.

   Теперь была очередь места, где чудесные утесы берега всегда покрыты пеной, остающейся на них после прилива. Долли как бы входила в более близкое соприкосновение с океаном, приносившем ей в виде эха вести из тех дальних вод, волны которых, быть может, как раз в это время, за тысячи миль, бешено бьются о борт "Франклина". Поглощенная своими мыслями, воображая перед собой корабль, плывущий под командой молодого капитана, она неподвижно стояла на одном месте, и уста ее произносили имя Джона...

   Тридцатого марта, часов в десять утра, находясь на балконе своего дома, миссис Брэникен заметила приближающуюся к Проспект-Хауз Джейн Боркер. Джейн видимо торопилась, делая оживленные жесты в подтверждение того, что она несет хорошие вести. Поспешив сойти вниз, Долли встретилась с ней у калитки в то время, когда Джейн собиралась открыть ее.

   - Что случилось, Джейн? - спросила она.

   - Дорогая Долли, - отвечала миссис Боркер, - ты узнаешь сейчас приятную весть. По поручению Уильяма Эндру могу сообщить тебе, что сегодня утром в Сан-Диего прибыл "Баундари", который имел встречу с "Франклином"...

   - С "Франклином"?

   - Да, с ним! Уильям Эндру, которому это стало известно перед тем, как мы встретились с ним на Флитстрит, рассказал мне об этом, и так как лично он может посетить тебя лишь после полудня, то я и поспешила к тебе тотчас же, чтобы поскорее тебя известить.

   - И получены также вести о Джойе?

   - Да, Долли.

   - Какие? Говори же!..

   - "Франклин" и "Баундари" повстречались в открытом море неделю тому назад и смогли обменяться почтой. Впоследствии обоим кораблям удалось настолько приблизиться друг к другу, что капитаны могли лично переговариваться и последнее слово, которое уловлено было капитаном "Баундари", было твое имя, Долли,

   - Бедный Джон! - воскликнула миссис Брэникен, на глазах которой показались слезы умиления.

   - Как счастлива я, Долли, - продолжала миссис Боркер, - что мне удалось первой передать тебе эту радостную весть!

   - И я очень признательна тебе за нее! - отвечала Долли. - Если бы ты знала, как я счастлива! Если бы я могла ежедневно иметь вести о Джоне, дорогом моем Джоне! Видел его капитан "Баундари"! Джон говорил с ним!.. Это как бы еще одно слово привета, которое он посылает мне через него!

   - Да, дорогая Долли, и вновь повторяю тебе: на "Франклине" все обстояло благополучно.

   - Джейн, - сказала тогда миссис Брэникен, - мне необходимо лично видеть капитана "Баундари" и услышать от него все подробности. Где произошла встреча?

   - Этого я не знаю, - отвечала Джейн, - мы узнаем это из вахтенного журнала, а "Баундари" лично сообщит тебе все подробности.

   - Хорошо, я ненадолго задержу тебя...

   - Нет, Долли, не сегодня, - отвечала на это миссис Боркер. - Нам нельзя будет сегодня попасть на "Баундари".

   - Почему?

   - Он прибыл сюда только сегодня утром, и ему назначена карантинная обсервация.

   - Надолго?

   - На одни сутки. Это просто формальность, но тем не менее доступ туда раньше снятия карантина никому не возможен.

   - А каким же путем Уильям Эндру узнал о происшедшей встрече?

   - Из записки капитана, переданной ему через агентов таможни. Успокойся, дорогая Долли! Не может быть никакого сомнения в верности всего, что я передала тебе, и ты завтра же лично убедишься в этом... Я прошу тебя вооружиться терпением на одни лишь сутки!

   - Ну, что делать, повременим до завтра, - отвечала миссис Брэникен. - К девяти часам утра завтрашнего дня я буду у тебя, Джейн. Ты не откажешь мне съездить со мной на "Баундари"?

   - Охотно, дорогая Долли. Я буду ожидать тебя завтра, и так как к тому времени карантин уже будет снят, то капитан сможет принять нас.

   - Не капитан ли это Эллис, друг Джона? - спросила миссис Брэникен.

   - Он самый, Долли, и "Баундари" принадлежит также торговому дому Эндру.

   - Хорошо, Джейн. Я буду у тебя в условленное время. Каким бесконечно длинным покажется мне этот день.

   - Позавтракаем вместе?

   - Охотно, дорогая Долли. Муж вернется домой только к вечеру, и я могу провести с тобой весь день.

   - Благодарю тебя, дорогая Джейн, мы будем говорить о Джоне, как и всегда.

   - А как здоровье маленького Уайта? - спросила миссис Боркер.

   - Прекрасно! - отвечала Долли. - Он весел, как птичка! Как счастлив будет его отец по возвращении! Я возьму его с кормилицей завтра с собой, Джейн! Я не люблю расставаться с ребенком даже на несколько часов! Я буду беспокоиться, если не буду его видеть.

   - Ты права, Долли, - сказала миссис Боркер. - Превосходная мысль пришла тебе - дать Уайту воспользоваться прогулкой. Погода прекрасная, бухта спокойная. Это будет первым морским путешествием для него. Итак, решено?

   - Да, решено, - отвечала миссис Брэникен. Джейн пробыла в Проспект-Хауз до пяти часов вечера. Расставаясь с двоюродной сестрой, она повторила ей, что ожидает ее к девяти часам утра следующего дня, чтобы посетить вместе с ней "Баундари".

  

   На следующий день все рано поднялись в Проспект-Хауз. Погода стояла чудесная. Береговой ветер сгонял в открытое море последние остатки ночной мглы. Кормилица одела маленького Уайта, пока миссис Брэникен занималась собственным туалетом. Условлено было, что она позавтракает у Боркеров. А потому она лишь закусила в ожидании более плотного завтрака, так как поездка их для свидания с капитаном Эллисом должна была занять не менее двух часов. Им предстояло узнать столько интересного от почтенного капитана!

   Миссис Брэникен вместе с кормилицей, которая несла на руках ребенка, покинули дом в то время, когда часы в Сан-Диего били половину восьмого. Быстро прошли они широкие улицы верхнего города, окаймленные дачами и садами, и вскоре вступили в более узкие и застроенные домами улицы торговой части города.

   Лен Боркер проживал на Флит-стрит, недалеко от верфи, принадлежащей обществу "Пасифик-Кост-Стимшич".

   Было девять часов утра, когда Джейн впустила миссис Брэникен к себе.

   Помещение, занимаемое Боркерами, было очень простое и даже неприветливое по внешнему виду, при постоянном почти полумраке в комнатах вследствие закрытых ставней. Принимая у себя исключительно лишь посещающих его по делам, Лен Боркер не поддерживал никаких знакомств. Его мало знали даже на Флит-стрит, так как занятия вызывали постоянные его отлучки из дома в продолжение целого дня. Он много путешествовал, чаще всего совершая поездки в Сан-Франциско по делам, о которых не говорил с женой. В то утро, когда миссис Брэникен навестила Джейн, его не было в конторе.

   Джейн Боркер извинилась за своего мужа: он лишен был возможности сопровождать их на "Баундари", но, несомненно, возвратится домой к завтраку.

   - Я готова, дорогая Долли, - сказала она, поцеловав ребенка. - Не желаешь ли немного отдохнуть?

   - Я не устала, - отвечала миссис Брэникен.

   - Тебе ничего не нужно?

   - Ничего, Джейн! Я горю нетерпением скорее повидать капитана Эллиса! Отправимся сейчас же, прошу тебя!

   В услужении у миссис Боркер была одна лишь мулатка, привезенная ее мужем, когда они переселились из Нью-Йорка в Сан-Диего. Мулатка эта, по имени Но, была кормилицей Лена Боркера. Состоя в продолжение всей своей жизни прислугой в его семействе, она была глубоко предана ему.

   Женщина эта, грубая и властолюбивая, была единственным живым существом, влиянию которого подчинялся Лен Боркер; ей-то и поручил он управление домом. Сколько раз приходилось Джейн страдать от проявления властолюбия с ее стороны, доходившего подчас до неуважения к ней. Но она подчинялась этой мулатке почти так же, как подчинялась своему мужу. В силу этого Но не признавала для себя необходимым спрашивать ее указаний или распоряжений по домашнему хозяйству.

   Когда Джейн собиралась выйти из дома, мулатка настойчиво напомнила ей, что необходимо возвратиться домой ранее полудня, так как Лен Боркер обещал вернуться рано и нельзя было заставлять его ждать; к тому же ему предстояло переговорить с миссис Брэникен об одном важном деле.

   - О каком деле? - спросила Долли свою двоюродную сестру.

   - Не знаю, - отвечала миссис Боркер. - Пойдем, Долли, пойдем!

   Нельзя было более терять времени. Миссис Брэникен и Джейн Боркер в сопровождении кормилицы, с ребенком на руках, направились к набережной.

   "Баундари", с которого уже снят был карантин, не занял пока еще своего места для разгрузки у той части набережной, которая отведена была специально в распоряжение торгового дома Эндру. Судно стояло еще на якоре среди бухты, на расстоянии одного кабельтова от стрелки Лома.

   Предстояло совершить переезд по бухте, чтобы попасть на судно. Переправа могла быть совершена на одной из паровых лодок, специально совершающих каждые полчаса подобные рейсы приблизительно в две мили расстояния.

   Долли и Джейн Боркер поместились в одной из этих лодок вместе с дюжиной других пассажиров, большей частью родственников и друзей экипажа "Баундари", пожелавших воспользоваться первыми же минутами свободного доступа на корабль.

   Лодка отвалила от набережной и пересекла наискось бухту, выпуская клубы дыма из трубы.

   При ярком солнечном освещении бухта предстала во всей своей красе, и вся площадь ее была доступна зрению помещавшихся в лодке. Совершенно отчетливо виднелись все здания в Сан-Диего, расположенные амфитеатром, холм, возвышавшийся над старым городом, залив между стрелками Айленд и Лом, огромный отель "Коронадо", напоминающий дворец по своей архитектуре, и, наконец, маяк, с которого льются на поверхность моря при закате солнца снопы света.

   Миссис Брэникен и Джейн занимали одну из скамеек на корме. Около них поместилась кормилица с ребенком, который не спал и глазки которого воспринимали этот чудный свет, как бы оживляемый дуновением ветерка с моря. Он весь трепетал от радости, когда стаи чаек пролетали над лодкой, испуская пронзительные крики. Он был живым олицетворением здоровья, со свежими щечками и ярко-красными губками, на которых еще не обсохло молоко кормилицы, накормившей его перед уходом из дома Воркеров. Умиленная мать не спускала с него глаз, склоняясь иногда к нему, чтобы поцеловать, и тогда он смеялся, закидывая голову назад.

   Вскоре, однако, внимание Долли привлечено было видом "Баундари".

   Вся ее жизнь была сосредоточена сейчас во взгляде. Все ее мысли перенеслись к Джону, который теперь шел по волнам на таком же судне.

   Увлеченная воображением и отдаваясь потоку воспоминаний, она дала волю своим чувствам и мыслям, и фантазия рисовала ей, как Джон поджидает ее на этом корабле... приветствуя ее рукой, завидя приближение лодки... вот она сейчас очутится в его объятиях... Имя его было у нее на устах... Она звала его, и он отвечал ей, произнося ее имя...

   Тихий крик ребенка сразу перенес ее в суровую действительность. Ведь они направлялись теперь к "Баундари", а не к "Франклину", который был далеко, очень далеко от них, на расстоянии нескольких тысяч миль от американского берега!..

   - Наступит день, и он будет стоять на этом самом месте! - прошептала она про себя, глядя на миссис Боркер.

   - Да, конечно, так, дорогая Долли, - отвечала на это Джейн, - и тогда встретит нас на корабле сам Джон!

   Она понимала, что чувство тревоги сжимало сердце молодой женщины в те минуты, когда та думала о будущем.

   Паровой лодке понадобилось четверть часа для того, чтобы пройти те две мили, которые отделяли набережную Сан-Диего от стрелки Лома.

   Пассажиры высадились с лодки на пристань, устроенную на скалистом берегу, и миссис Брэникен вместе с Джейн, кормилицей и ребенком на руках очутилась на берегу.

   Им предстояло пройти немного назад, к месту стоянки "Баундари".

   У самого берега, под охраной двух матросов, стояла лодка с "Баундари". Миссис Брэникен назвала себя, и матросы предложили доставить ее на судно; предложение это было ею принято, после того как она убедилась, что капитан Эллис находится на палубе своего судна.

   Несколько взмахов весел - и капитан Эллис, узнав издали миссис Брэникен, направился к трапу; он встретил ее, когда она поднималась уже по лестнице в сопровождении Джейн и наказывала кормилице быть осторожной и крепко держать ребенка. Капитан проводил их в каюту, а помощник его приступил к снятию "Баундари" с якоря.

   - Мне передали, мистер Эллис, - начала миссис Брэникен, - что вы повстречались в пути с "Франклином.

   - Да, сударыня, это верно, - отвечал капитан, - и по совести могу уверить вас, что он был в превосходном состоянии, о чем я и не преминул сообщить мистеру Уильяму Эндру.

   - Вы видели его... Джона?

   - "Франклин" и "Баундари" прошли почти борт о борт, и таким образом капитану Брэникену и мне удалось перекинуться несколькими словами.

   - Да!.. Вы видели его! - повторяла миссис Брэникен как бы про себя, пытаясь уловить в глазах капитана отблеск промелькнувшего в них образа "Франклина".

   После этих слов миссис Боркер, в свою очередь, обратилась к капитану с некоторыми вопросами, к которым Долли внимательно прислушивалась, хотя глаза ее направлены были в открытое море.

   - В тот день море было очень спокойное, - сообщил капитан Эллис, - и "Франклин" держался по ветру, поставив все свои паруса. Капитан Джон был на мостике, с подзорной трубой в руках. Он изменил курс на четверть румба, чтобы подойти к "Баундари", так как мне нельзя было менять курса, держась почти на предельном расстоянии, чтобы идти круто к ветру.

   Весьма вероятно, что миссис Брэникен не давала себе ясного отчета в истинном значении всех технических выражений, употребленных капитаном Эллисом, но что неизгладимо запечатлелось в ее памяти, это сознание, что ее собеседник видел Джона и имел возможность говорить с ним.

   - Когда мы очутились друг против друга, - продолжал он, - муж ваш, миссис Брэникен, послал мне приветствие рукой, крикнув: "Все благополучно, Эллис! Когда вернетесь в Сан-Диего, повидайте мою жену, мою дорогую Долли, и сообщите ей о нашей встрече!" Затем оба судна разошлись и вскоре потеряли друг друга из виду.

   - Когда же произошла ваша встреча с "Франклином"? - спросила миссис Брэникен.

   - Днем, двадцать третьего марта, в двадцать пять минут двенадцатого, - отвечал капитан.

   Ему пришлось войти в детали, указав точно на карте то место, где встретились оба судна. "Баундари" повстречался с "Франклином" на 148° долготы и 20° широты, то есть на расстоянии тысячи семисот миль от Сан-Диего. При благоприятной погоде - а можно было надеяться на это с установлением теплого времени года, - капитан Джон мог рассчитывать на счастливое и быстрое плавание по северной части Тихого океана. А так как ему предстояло тотчас же по прибытии в Калькутту приступить к приему на судно обратного груза, то пребывание судна в Индии должно быть коротким, и возвращение его в Америку не могло затянуться. Таким образом, "Франклину" предстояло отсутствовать всего в течение нескольких месяцев, как и предполагал торговый дом Эндру.

   В то время как капитан Эллис отвечал на вопросы, с которыми попеременно обращались к нему миссис Боркер и Брэникен, последняя, увлеченная воображением, продолжала считать себя на палубе "Франклина", а не "Баундари". С ней говорил не Эллис, а Джон... Ей казалось даже, что она слышит его голос...

   В это время на мостик поднялся помощник капитана, чтобы предупредить об окончании приготовлений к снятию с якоря.

   Матросы на баке ожидали лишь команды сниматься.

   Капитан Эллис предложил тогда миссис Брэникен доставить ее обратно на берег в шлюпке, если только она не пожелает продолжить свое пребывание на палубе судна. В последнем случае ей предстояло совершить переезд по бухте на "Баундари" и высадиться на берег, когда судно станет на определенное ему место у набережной. Все это займет не более двух часов. Миссис Брэникен охотно приняла бы это предложение, но ее поджидали к полудню завтракать. Она знала, что Джейн не хотела бы опоздать после слов, сказанных ей мулаткой. Поэтому она попросила капитана Эллиса доставить их обратно к пристани, с которой отходили паровые лодки, чтобы воспользоваться первым же рейсом одной из них.

   Капитан тотчас же отдал соответствующие распоряжения; женщины простились с капитаном, который на прощание поцеловал пухленькие щечки Уайта. После этого они поместились в шлюпку, которая доставила их на пристань.

   Поджидая прихода к пристани паровой лодки, только что отвалившей от набережной Сан-Диего, миссис Брэникен с живым интересом наблюдала за маневрами "Баундари". Матросы поднимали якорь; судно выпрямлялось на якорной цепи; одновременно с этим по команде помощника капитана были поставлены паруса. С полными парусами при приливе судно легко должно было подойти к месту стоянки.

   Вскоре показалась паровая лодка, и тотчас же с нее раздались призывные свистки, которые заставили двух или трех запоздавших прибавить шагу, поднимаясь по стрелке против отеля "Коронадо".

   Лодке полагалась лишь пятиминутная стоянка. Миссис Брэникеи, Джейн Боркер и кормилица поместились в лодке, заняв места на скамье у правого борта, в то время как остальные пассажиры, приблизительно около двадцати человек, прогуливались по палубе, от бака к корме. Раздался последний свисток, винт был приведен в движение, и лодка отчалила от берега.

   По мере удаления лодки Долли не могла отвести глаз от "Баундари". Якорь был уже поднят, паруса надувались, и судно постепенно снималось с места. С того времени, как оно станет на мертвом якоре у набережной в Сан-Диего, Долли открывалась возможность посещать это судно и видеться с капитаном Эллисом так часто, как ей заблагорассудится.

   Дома, расположенные в живописном беспорядке по амфитеатру гор, постепенно выступали перед глазами. Оставалось пройти до пристани не более четверти мили.

   - Смотри! - крикнул вдруг один из матросов на носу лодки.

   Услышав предупредительный возглас, миссис Брэ-никен окинула взглядом местность около порта, где производились какие-то маневры, обратившие на себя внимание и остальных пассажиров.

   Большая шхуна, отделившаяся в то время из ряда остальных судов, стоявших у набережных, приготовлялась выйти из бухты, стоя носом по направлению к стрелке Айленд. Она шла на буксире, который должен был вывести судно за входной бакен, и успела уже развить достаточную скорость. Шхуна эта пересекла путь паровой лодке, и последней во избежание столкновения необходимо было проскользнуть около самой кормы судна. Обстоятельство это и вызвало предупредительный возглас сигнальщика.

   Пассажиров охватило чувство беспокойства, вполне естественное, впрочем, при существовавшей в то время в порте обстановке, весьма неудобной для быстрых перемен принятого курса вследствие переполнения акватории порта судами. Понимая опасность, все поспешили продвинуться на корму лодки. Необходимо было застопорить машину, пропустить буксир и шхуну и лишь тогда дать снова ход машине, когда проход оказался бы свободным. Несколько рыбачьих лодок в свою очередь загораживали проход, так как маневрировали у самой набережной.

   - Смотри! - снова повторил матрос-сигнальщик с носа.

   - Есть! - отвечал рулевой. - Нечего опасаться! Места хватит!

   Приведенный в замешательство непредвиденным появлением большого судна, следовавшего непосредственно за ним, буксир сделал совершенно неожиданный поворот и сразу подался влево.

   Раздались крики, смешавшиеся с возгласами со шхуны, на которой прилагали со своей стороны все усилия к тому, чтобы облегчить поворот, сделанный буксиром, держась по одному и тому же с судном направлению. Расстояние между буксиром и паровой лодкой не превышало в эту минуту двадцати футов.

   Перепуганная донельзя Джейн приподнялась с места. Повинуясь естественному побуждению, миссис Брэникен выхватила маленького Уайта из рук кормилицы и прижала его к своей груди.

   - Держи вправо, держи вправо! - громко кричал капитан буксира рулевому паровой лодки, указывая рукой то направление, которого тому следовало держаться. Человек этот не потерял присутствия духа: он круто повернул руль, в надежде отбросить лодку с пути буксира, лишенного уже возможности застопорить свою машину. Повинуясь крутому повороту руля, паровая лодка легла бортом, и, как всегда происходило в подобных случаях, потерявшие равновесие пассажиры устремились в ту же сторону.

   Снова раздались крики, но на этот раз крики тревоги, вызванные опасением, что лодка перевернется при подобном крене. В эту минуту стоявшая на ногах, у самого борта лодки миссис Брэникен, потеряв равновесие, была выброшена за борт с ребенком на руках. Шхуна резала в это время нос лодки, и всякая опасность столкновения миновала.

   - Долли! Долли! - крикнула Джейн, которую удержал от падения один из пассажиров.

   Один из матросов паровой лодки немедленно кинулся в воду спасать миссис Брэникен и ребенка. Поддерживаемая на воде своим платьем, Долли держалась на поверхности, не выпуская из рук ребенка, но силы оставляли ее, и ей грозила неминуемая гибель, опоздай ее спаситель хоть на секунду.

   Машина на лодке была тотчас же застопорена, и, казалось, не могло быть сомнения в том, что матросу, сильному и превосходному пловцу, удастся благополучно добраться до лодки с миссис Брэникен. К несчастью, однако, как раз в ту минуту, как ему удалось схватить ее за талию, руки несчастной женщины непроизвольно разжались - и ребенок исчез в волнах...

   Когда Долли была доставлена на лодку, она была в глубоком обмороке.

   Матрос, человек лет тридцати, по имени Зах Френ, снова кинулся в море, нырнул несколько раз подряд, ища в воде около лодки. Все было тщетно! Он не мог отыскать ребенка, который, вероятно, был отнесен в сторону каким-нибудь нижним течением.

   В это время все пассажиры хлопотали возле миссис Брэникен. Донельзя перепуганные Джейн и кормилица пытались привести ее в чувство. Лодка продолжала стоять неподвижно на месте, ожидая наступления того момента, когда Зах Френ потеряет всякую надежду спасти малютку. Наконец Долли начала приходить в себя. Прошептав имя Уайта, она раскрыла глаза, и первый крик ее был:

   - Мой ребенок!

   Она заметила Заха Френа, в последний раз возвращавшегося из воды в лодку. Уайта не было на его руках!

   - Мой ребенок! - снова крикнула Долли. Выпрямившись и оттолкнув от себя окружавших ее, она кинулась к носу лодки.

   Пришлось силой удерживать несчастную женщину.

   С искаженным от горя лицом и сведенными судорогой руками миссис Брэникен упала на палубу, не подавая признаков жизни.

   Через несколько минут лодка причалила к пристани, и Долли перенесли в дом Джейн. Лен Боркер только что вернулся домой. Он тотчас же послал мулатку за доктором.

   Благодаря энергичным усилиям врача удалось вернуть сознание миссис Брэникен. Очнувшись, Долли пристально всмотрелась в него и сказала:

   - Что такое?.. Что случилось?.. Да!.. Я знаю...

   А затем с улыбкой продолжала:

   - Это мой Джон!.. Он возвращается!.. Он снова увидится с женой и сыном... Джон, вот он, мой Джон!..

   Миссис Брэникен лишилась рассудка...

  

   Как описать то впечатление, которое произвела в Сан-Диего эта двойная Катастрофа - гибель ребенка и потеря рассудка матери! Известно, какой симпатией пользовалось семейство Брэникен со стороны всех жителей города, и какой живой интерес возбуждал к себе молодой капитан "Франклина". Отъезд его совершился лишь две недели тому назад, а он перестал уже быть отцом. Несчастная жена его лишилась рассудка! К своему возвращению он не найдет в своем осиротелом доме ни улыбок маленького Уайта, ни ласк Долли, неспособной даже узнать его! В день, когда "Франклин" вернется в порт, город не встретит его уже радостными криками "ура"!

   Нельзя было, однако, ожидать возвращения Джона Брэникена, чтобы оповестить о постигшем его тяжком горе. Нельзя было допустить, чтобы Уильям Эндру держал молодого капитана в неведении относительно всего происшедшего, - из опасения хотя бы того, что он мог, благодаря несчастной случайности, узнать от посторонних о страшной катастрофе. Необходимо было немедленно телеграфировать о случившемся одному из корреспондентов торгового дома в Сингапуре.

   Однако Уильям Эндру не спешил отправлять такую телеграмму. Быть может, Долли еще не окончательно лишилась разума! Быть может, благодаря тщательному уходу к ней вернется рассудок! Для чего наносить Джону одновременно два столь тяжких удара, уведомляя его и о гибели ребенка, и о безумии жены, если безумие это могло быть устранено в скором времени?

   Переговорив с Леном и Джейн Боркер, Уильям Эндру решил повременить до тех пор, пока врачи не вынесут окончательного приговора относительно психического состояния Долли. Разве случаи острого помешательства не оставляют надежд на излечение? Несомненно да! Потому и необходимо подождать несколько дней, а быть может, даже и недель.

   Однако все жители города испытывали чувство тяжелого горя. Посетители не переставали справляться в доме на Флит-стрит о состоянии здоровья миссис Брэникен. Производились вместе с тем самые тщательные поиски трупа ребенка в бухте; однако розыски эти не увенчались успехом. Весьма вероятно, что труп отнесен был сначала течением в сторону, а затем отливом в открытое море. Малютке не суждено было даже быть похороненным в могиле, к которой приходила бы его мать молиться, - если бы, конечно, она не лишилась рассудка.

   На первых порах доктора смогли установить в помешательстве Долли признаки тихой меланхолии. Не было никаких бурных проявлений психического недуга - проявлений, которые вызывают необходимость помещать больных в особые лечебницы. Таким образом, не было необходимости принимать меры к тому, чтобы уберечь больную и окружающих ее от каких-либо бурных припадков. Долли представляла собой отныне лишь материальную оболочку, покинутую душой, рассудком, из которого изгладилось всякое воспоминание об ужасном несчастье, обрушившемся на нее. Казалось, она ничего более не видела и не слышала.

   В таком положении пребывала миссис Брэникен в продолжение первого месяца после ужасного несчастья. Поднят был вопрос о помещении ее в лечебницу для душевнобольных, где она могла бы пользоваться специальным лечением. Мысль эта была высказана Уильямом Эндру и, вероятно, была бы осуществлена, если бы новое предложение со стороны Лена Боркера не изменило это решение.

   Посетив Уильяма Эндру в его конторе, Лен Боркер сказал ему:

   - Мы теперь уверены в том, что род умопомешательства Долли не представляет той опасности, которая вызывала бы необходимость поместить ее в лечебницу, а так как у нее нет других родственников, кроме нас, то мы и ходатайствуем о том, чтобы она была поручена нам. Долли очень привязана была к моей жене, и, кто знает, не окажется ли уход Джейн более полезным для нее, чем уход посторонних лиц. Всегда будет время принять соответствующие меры в случае наступления более бурных проявлений болезни. Каково ваше мнение на этот счет, мистер Эндру?

   На этот вопрос почтенный судовладелец отвечал несколько нерешительно, так как Лен Боркер возбуждал в нем мало симпатий, хотя ему и ничего не было известно о его скомпрометированном положении и он вообще не имел оснований не доверять его порядочности. Но несомненно было, что Долли и Джейн связаны взаимным чувством искренней дружбы, и так как миссис Боркер была единственной ее родственницей, то отчего бы и не поручить Долли ее опеке? Ведь всего важнее было в данном случае обеспечить несчастной женщине заботливый и сердечный уход.

   - Раз вы выражаете желание принять на себя эту заботу, - отвечал Уильям Эндру, - то я не вижу препятствий к тому, чтобы Долли передана была под опеку двоюродной сестры, преданность которой не подлежит никакому сомнению.

   - Что касается преданности, то больная никогда не будет ощущать недостатка в ней, - прибавил к сказанному Лен Боркер.

   Слова эти он произнес, однако, не изменяя свойственного ему сухого, лишенного всякой теплоты и довольно неприятного тона речи.

   - Ваше предложение, несомненно, подходяще, - продолжал Уильям Эндру, - но не могу, однако, воздержаться от одного вопроса: будет ли Долли в благоприятных для ее выздоровления условиях в вашем доме на Флит-стрит, в этом шумном и бойком торговом квартале? Ведь ей необходимы абсолютный покой и чистый воздух.

   - Совершенно верно, - отвечал Лен Боркер, - потому-то мы и намереваемся вернуть ее обратно в Проспект-Хауз и поселиться там вместе с ней. Она привыкла к этому дому, и постоянное присутствие тех предметов, которые она будет узнавать, окажет благотворное влияние на ее душевное состояние. Находясь там, она будет избавлена от всяких беспокойств. Джейн будет гулять с ней в тех окрестностях, которые ей хорошо знакомы и которые она посещала с ребенком. Я уверен, будь Джон здесь, он одобрил бы мой план. Что почувствует он, когда, возвратясь, узнает, что жена его в лечебнице для душевнобольных и поручена уходу наемных слуг? Не следует ничем пренебрегать, мистер Эндру, из того, что способно оказать хоть малейшее влияние на душевное состояние нашей несчастной родственницы.

   Несомненно, что последние слова продиктованы были добрыми побуждениями. Отчего, однако, слова этого человека вызывали всегда невольное сомнение в их искренности?

   Как бы там ни было, его предложение в тех условиях, при которых оно делалось, заслуживало быть принятым, а потому Уильяму Эндру оставалось лишь выразить ему свою признательность и уверенность в том, что и капитан Джон, несомненно, будет ему глубоко благодарен.

   Двадцать седьмого апреля миссис Брэникен была переселена в Проспект-Хауз, где в тот же вечер поселились Джейн и Лен Боркер. Решение это было всеми одобрено.

   Легко догадаться, какими побуждениями руководствовался Лен Боркер. Вероятно, читатели помнят, что он намеревался в день катастрофы поговорить с Долли о каком-то деле. Дело это заключалось в том, чтобы взять у Долли взаймы известную сумму денег. Но затем произошло несчастье, изменившее положение дел. Весьма вероятно, что на Лена Боркера возложена будет забота о его родственнице, быть может даже, он будет назначен опекуном и в качестве последнего снова окажется в состоянии приобрести денежные суммы, хотя бы прибегая к недозволенным средствам. Все это совершенно ясно понимала и Джейн, и если, с одной стороны, она рада была всецело посвятить себя уходу за Долли, то с другой - дрожала от страха, подозревая своего мужа в темных замыслах, которые тот намеревался осуществить под покровом участия к ближнему.

   В Проспект-Хауз Долли снова водворена была в ту самую комнату, которую покинула, чтобы испытать самое тяжкое несчастье. Обратно вернулась уже не мать, а живое существо, лишенное рассудка. Ни столь любимый дом, ни комната, где висели на стенах фотографии мужа, ни сад, в котором оба пережили столько счастливых часов, неспособны уже были более вызывать в Долли воспоминаний прошлого. Джейн заняла соседнюю с миссис Брэникен комнату, а Лен Боркер превратил комнату в нижнем этаже, служившую прежде кабинетом капитану Джону, в свою спальню.

   Начиная с этого дня Лен Боркер вернулся к своим обычным занятиям. Ежедневно по утрам он спускался в город, в свою контору на Флит-стрит, где продолжал прежние дела. Заметна была, однако, и перемена в его прежних привычках, а именно: он неизменно, каждым вечер возвращался в Проспект-Хауз, а вскоре затем прекратил свои частые отлучки из города.

   Само собой разумеется, что мулатка последовала за своим господином в новое помещение, где продолжала проявлять, как и ранее, те качества полной преданности, благодаря которым Лен Боркер мог вполне на нее положиться. Кормилица маленького Уайта была рассчитана, хотя она и предлагала посвятить себя уходу за миссис Брэникен, Что же касается прислуги, то последняя временно была на службе для той работы, которую мулатка не в состоянии была сделать сама,

   Впрочем, никто не мог бы заменить Джейн в тех постоянных и нежных заботах, которые необходимы были Долли в ее положении. Ее дружба, можно сказать, еще возросла со времени гибели ребенка - гибели, в которой она считала себя виновной. Не подскажи она Долли мысль повидать капитана "Баундари", ребенок был бы возле матери, утешая последнюю в горести продолжительной разлуки! Долли же не лишилась бы рассудка...

   В расчеты Лена Боркера входило, вероятно, чтобы уход Джейн за больной признан был добросовестным со стороны всех тех, кто продолжал проявлять интерес к положению миссис Брэникен. Уильяму Эндру пришлось признат