Пембертон Макс - Беатриса в Венеции

таком случае я удовлетворен этим, Зануккио, совершенно удовлетворен.

   С этими словами, насмешливо улыбаясь, вне себя от ярости, Вильтар схватил старика левой рукой, а правой стал наносить ему удар за ударом своим хлыстом. Удары были так сильны, Зануккио кричал так громко, что Моро и его слуги столпились все у лестницы, не решаясь входить в комнату только из страха перед ужасным французом. У Вильтара была действительно сильная рука. Он гонялся за несчастным стариком по всей комнате и, нанося ему удары, приговаривал:

   - Мой друг умер, Зануккио, помни это. Он умер, его убили здесь, в Венеции, три дня тому назад. Хорошая ли у тебя память, Зануккио? Я вдолблю тебе это, насколько могу. Мой друг не находится в доме маркизы, он умер. Повторяй за мной, что граф умер, что его нет в том доме.

   Старик, выбившись наконец из сил, свалился на пол и, жалобно поднимая руки кверху, проговорил:

   - Графа нет больше в живых - он умер!

  

   Жалкая гондола, управляемая полуидиотом-подростком, находящимся в услужении у Зануккио, быстро отделилась от гостиницы "Белого Льва" и направилась прямо к дворцу Бурано.

   В гондоле сидел Зануккио, весь избитый, в разорванной одежде, но, по правде говоря, он не питал к своему истязателю такой вражды, как этого можно было бы ожидать. Старик не мог не чувствовать своего рода уважения к своему суровому господину, который ничем не стеснялся, только бы добиться своего. Ввиду этого Зануккио решил пока оставаться у него на службе и предоставить самой судьбе свести счеты. Француз этот был слишком опасен для того, чтобы сразу изменить ему. Кроме того, новость, которую знал Зануккио, могла пригодиться ему и в другом отношении, в мозгу его шевелился план один грандиознее другого. Он не сомневался в том, что найдет кого-нибудь, кто дорого заплатит ему за такую новость; обдумывая все дело, Зануккио вдруг вспомнил про Лоренцо Брешиа и удивился тому, как это раньше ему не приходило в голову обратиться к нему. Старик рассуждал так:

   - Маркиза - родственница лорда Брешиа. Он наверное поступит в данном случае так, как надо. Этот француз может устроить так, что повесит их обоих, если они заблаговременно не примут своих мер. Члены совета, конечно, накажут жестоко леди Беатрису за то, что она скрывает в своем доме беглеца - может быть, они даже казнят ее. Она, таким образом, подвергается двойному риску, так как Бонапарту скажут, что молодой человек убит в ее доме, и трусы, конечно, спасая свою шкуру, выдадут ее. Если Лоренцо попадется в ту же ловушку, народ его разорвет на клочки. Поэтому выгоднее всего явиться посредником в этом деле. С молодым человеком можно легко покончить, никто и не узнает об этом, и старику Лоренцо не придется больше дрожать за свою жизнь. Да, надо ехать во дворец Бурано. Эта поездка будет оплачена, по крайней мере, тысячью дукатов.

   Рассуждения эти были очень хороши, но результат оказался далеко не тот, которого ждал Зануккио. Как только Зануккио объявил слуге Лоренцо, что приехал от имени леди Беатрисы, как сейчас же был допущен в покои лорда Брешиа. Но каково было его смущение, его ужас, когда он увидел рядом с Лоренцо смеющееся личико Беатрисы, которая с любопытством ждала, что-то скажет человек, явившийся сюда от ее имени! Бедный старик задрожал всем телом, ноги его подкосились и язык прилип к гортани. Лорд Брешиа восседал в своем кресле с видом человека, каждое слово которого оценивается на вес золота. Он сидел и молча смотрел на вошедшего.

   - Итак, вас зовут Карл Зануккио, и вы явились от моего имени? - обратилась к старику маркиза, улыбаясь. - Позвольте мне усомниться в последнем, милостивый государь.

   - Будь краток, - изрек лорд Брешиа, не меняя своей позы.

   Но бедный Зануккио, застигнутый врасплох, совершенно растерялся и нерешительно мялся на одном месте, не зная, что сказать.

   - Если ваше сиятельство позволит, - начал он дрожащим голосом, - если вы соблаговолите выслушать меня...

   - Мы слушаем тебя, старик. В чем дело?

   - Я благодарю вас за вашу снисходительность, ваше сиятельство, я пришел просить...

   - В чем же дело, старик? Ведь я велел тебе быть кратким.

   - Ваше сиятельство, простите меня ради Бога за мой проклятый язык, но то, что я пришел сказать, можете слышать только вы одни.

   Маркиза перестала улыбаться и слегка нахмурилась.

   - Ведь вы же явились сюда от имени маркизы де Сан-Реми? - сказала она. - Так в чем же дело, старик, почему вы не говорите правды?

   И, обращаясь к Лоренцо, она добавила:

   - На вашем месте я бы не приняла его одна.

   Лоренцо с достоинством поклонился, величественно протянул правую руку к звонку и сказал вошедшему вслед за тем Ноэлло:

   - Выкиньте этого человека из моего дома - это какой-то мошенник, и больше ничего.

   Слуги быстро исполнили это приказание и повлекли старика прочь, несмотря на его крики, что они пожалеют об этом, особенно маркиза, которая хорошо знает, зачем он пришел. Натешившись над ним вволю, они наконец выпустили его, и он, еле живой, добрался до своей гондолы.

   В продолжение целого часа бедный идиот принужден был возить его взад и вперед от Риальто до Доганы, пока он обдумывал, как бы отомстить своим обидчикам и в то же время выручить хорошую сумму за свою новость.

   Была минута, когда он почти решился идти в сенат и объявить там свою животрепещущую новость, но мысль о Лоренцо, имевшем такое влияние в городе, остановила его, так как скорее поверили бы лорду Брешиа, чем ему. Сколько он ни думал и ни размышлял, он не мог найти удовлетворительного исхода из своего настоящего положения, и решил наконец сохранить свою новость пока для себя, чтобы потом при случае продать ее за хорошую цену, но как раз в эту минуту он увидел служанку, выходящую из церкви св. Марка и направлявшуюся к одному из дворцов. Счастливая мысль осенила его внезапно; он вспомнил, что дворец этот принадлежит Франциску Пезаро, и дочь его Бианка заплатит за его новость больше, чем кто-либо другой во всем городе.

   Дело в том, что ни для кого во всей Венеции не было тайной, что Бианка неравнодушна к графу де Жоаезу. Своевольная, энергичная девушка ни в чем не слушалась своего отца, сенатора, а поступала всегда так, как хотела. Она ни от кого не скрывала своей страсти, повсюду показывалась с молодым французом и всячески старалась заслужить его любовь, но до сих пор все старания ее не увенчались еще успехом. Граф очень дорожил ее обществом, как дочери сенатора, игравшего видную роль в Венеции; он ясно сознавал, что это знакомство может быть очень полезно для него, как агента Бонапарта, и поэтому старался поддерживать его, но никогда со своей стороны не выказывал ни капли любви к красивой девушке, влюбленной в него. Она, однако, нисколько этим не смущалась и продолжала открыто покровительствовать ему, хотя все кругом посмеивались над ее несчастной страстью. Он старался, насколько мог, убедить ее в том, что ей нечего ждать от него, что она напрасно подвергает себя опасности из-за него, она оставалась верна себе и продолжала оказывать ему услуги, где могла.

   Старый Зануккио знал об этом, как и все остальные жители города, и он сразу понял, что она по достоинству оценит его новость и щедро наградит за нее. В ту минуту, как гондола старика подплывала к Дворцу Пезаро, сама Бианка как раз вышла из подъезда и собиралась сесть в свою гондолу. Сопровождавшие ее слуги хотели было прогнать старика, но Бианка услышала его крики и пожелала узнать, в чем дело. Зануккио быстро нагнулся к ней и шепнул:

   - Дело касается одного иностранца, ваше сиятельство.

   Бианка сейчас же вернулась в дом, уводя с собой старика, так как она сразу поняла, что дело касается графа де Жоаеза. Высокая, стройная девушка от волнения дрожала так сильно, что сначала не могла произнести ни слова: она, как и все остальные, думала, что Гастон убит, но слова старика наполнили ее душу надеждой, она надеялась, что он сообщит ей, что любимый ею человек жив и ждет ее где-нибудь на материке.

   - Вы пришли от имени графа де Жоаеза? - спросила она наконец трепетным голосом.

   Старик отвесил ей глубокий поклон.

   - Я пришел с таким известием, что заранее уверен, что получу за него богатую награду от вас.

   - Ну, в этом вы напрасно так уверены. Если я награжу вас, так только за то, что вы долго не задержите меня: вы ведь видели, что я собиралась ехать из дома.

   - Как же, я видел это, однако мое известие таково, что многие бы хорошо заплатили за него, но все же леди Бианка окажется наверное щедрее всех.

   Бианка нетерпеливо топнула ногой, глаза ее горели гневом, когда она воскликнула невольно:

   - Боже, какой противный старик!

   - Но именно этот противный старик и пришел к вам, чтобы сообщить, что граф де Жоаез жив и счастлив и доволен, насколько можно быть счастливым вне вашего присутствия, ваше сиятельство.

   Девушка выслушала его с напускным равнодушием, но щеки ее горели от радости, когда она произнесла не торопясь:

   - Значит, граф жив, и вы, вероятно, приехали с материка?

   - Нет, ваше сиятельство, я не с материка, а из темницы.

   - Из какой темницы?

   - Из темницы, дверь которой может быть открыта за тысячу дукатов.

   - Вы получите их, когда приведете графа сюда.

   Лицо Зануккио вытянулось, он невольно воскликнул:

   - Но, синьора, ведь без этой тысячи дукатов я не в состоянии буду открыть дверей дома "Духов".

   Бедный старик до конца дней своих проклинал себя за эти сорвавшиеся у него невольно слова. "Не будь этой случайности, - говорил он, - у меня в кармане была бы теперь тысяча дукатов". Друзья смеялись над ним, слушая это, и, конечно, не верили ему. Как только Бианка услышала слова: дом "Духов", так сразу все поняла, вся картина исчезновения Гастона ясно представилась ее воображению. Так, значит, своим спасением он обязан маркизе де Сан-Реми? Следовательно, не она одна покровительствовала этому иностранцу? Сердце ее наполнилось ревностью и завистью к Беатрисе, она готова была в эту минуту разорвать ее на клочки.

   - Синьор, - сказала она спокойным голосом, заставившим задрожать старого Зануккио, - если то, что вы говорите, правда, так лучше вам прямо отправиться отсюда в полицию: это ее дело, а не мое.

   Она хотела пройти мимо него, но он схватил ее за рукав и умолял выслушать его. Мечты о дукатах разлетелись в прах, он готов был примириться теперь хоть с горстью серебра.

   - Да, ваше сиятельство, это, конечно, дело полиции, но ведь полиция не поможет вашему другу, если его безопасность дорога вам.

   - Дорога мне? Что вы хотите этим сказать, мой милый?

   Старик наклонился к ней и шепнул ей на ухо:

   - Если дверь в дом "Духов" будет отворена, то ведь и она и он погибнут оба, ваше сиятельство.

   Бианка радостно захлопала в ладоши.

   - Мне только этого и надо, - воскликнула она, - пусть оба погибают!

   Зануккио остался стоять на месте, как окаменелый, а Бианка быстро скользнула мимо него и направилась к своей гондоле со словами:

   - Пусть оба погибнут - и она, и он!

  

  

  

   Гастон де Жоаез находился в доме "Духов" уже седьмой день, когда вдруг по всем кафе и салонам Венеции разнесся слух о новом послании генерала Бонапарта, содержание которого совершенно ошеломило членов совета, и они положительно не знали, что им ответить на него. В высшей степени презрительный тон этого послания, совершенно несовместимый с самыми примитивными понятиями дипломатии, эпитет "трус", примененный к самому дожу, брань, которою Бонапарт без всякого стеснения осыпал всех остальных, - все это в другой стране сразу подняло бы республиканский дух и вызвало бы отпор, достойный народа, населяющего страну, но для Венеции давно уже миновало время, когда она заботилась еще о своей чести или о чести своих сенаторов. В продолжение нескольких дней послание это обсуждалось на всевозможные лады решительно повсюду. Несколько жалких отрядов оборванцев явились из Далмации и с островов и в виде охраны расположились на площади св. Марка к большой потехе праздношатаев и уличных мальчишек. Венецианцы волновались, однако, очень недолго, в самом скором времени они пришли к убеждению, что французы могут сжигать дома на материке, могут вытаптывать там посевы до последнего зерна, могут уводить женщин и детей, но никогда они не решатся переплыть лагуны и ворваться в Венецию. И, успокоенный этими рассуждениями, город снова отдался своей обычной дремоте, нарушаемой только пением и пляской.

   Темой для послания Бонапарта послужило, конечно, предполагаемое убийство его адъютанта, графа де Жоаеза. Он открыто обвинял в этом убийстве сенат и народ и решительно заявил, что мера его терпения переполнилась, и он жестоко отомстит за смерть своего друга. Всякий другой город на месте Венеции, прочитав последнее послание, понял бы, насколько серьезно положение дел, и приложил бы все старания уладить недоразумение посредством дипломатии, чтобы спасти город от гибели.

   Послание было из Граца, и написано оно было от имени генерала Бонапарта одним из командиров южного отряда, адресовано оно было к дожу и к его советникам.

   "Светлейший принц, милостивые государи! Глава Французской республики все время ставил на вид вашей светлости и вам, господа, все те преступления, которые совершены в Венеции против французов. Правительство давно должно было положить им конец.

   Но этого не было сделано, и поэтому число преступлений увеличивалось с каждым днем, кровь французов проливалась на ваших глазах, она требует мести и будет отмщена. Я требую мщения от имени всего французского народа. Я требую, чтобы немедленно все члены инквизиции, виновные в смерти моих соотечественников, были подвергнуты смертной казни. Я требую, чтобы наказаны были сенаторы, знавшие о заговоре против жизни графа де Жоаеза. Рекомендую вашей светлости и господам сенаторам позаботиться о том, чтобы ответ ваш был предъявлен представителю Французской республики ровно через сорок восемь часов, а главнокомандующему армии в Италии ответ этот должен быть доставлен в Мануа не позже, чем через девяносто шесть часов, начиная с сегодняшнего дня".

   Итак, городу, значит, предлагалось наказать на этот раз не только наемных убийц, совершивших преступления против французов, но и самих сенаторов, руководивших этими убийцами. Относительно того, что сенаторам были известны все подробности убийства графа де Жоаеза, не могло быть никаких сомнений, так как они слишком часто перед тем выражали свое желание как-нибудь избавиться от него. В серьезности намерений Бонапарта и в том, что он приведет свои угрозы в исполнение, не могло быть тоже никакого сомнения. Бонапарт требовал око за око и за своего адъютанта требовал смерти одного из сенаторов. Но кем же пожертвовать для удовлетворения его требований, как утолить его гнев? Вопросы эти все предлагали друг другу, но никто еще не дал никакого ответа.

   Девяносто шесть часов - из них двенадцать часов господствовало полное уныние и безмолвие; двенадцать часов подряд инквизиторы с бледными, перепуганными лицами сновали по всему городу, еще двенадцать часов ушло на пересуды и разные толки на площадях и на улицах, и, наконец, настал девяносто первый час, тогда только наконец открылась истина, поразившая всех.

   Гастон, граф де Жоаез, не был убит, он жил еще! Он находился в плену у женщины. Вся Венеция разразилась громким смехом, когда решено было выдать Наполеону не только графа, но и женщину, скрывавшую его.

   Когда пробил двенадцатый час после получения ужасного послания Наполеона, леди Беатриса направилась из дворца Бурано в свой дом у церкви св. Захария. Она вся ушла в свои тяжелые мысли и не обращала внимания на необыкновенное оживление, царившее везде на каналах и на улицах; она не видела толпы инквизиторов, спускавшихся и поднимавшихся по ступеням княжеского дворца. Она всею душою стремилась в свой дом, где ждала ее тайна, которая через несколько часов уже должна была перестать быть тайной, так как узник должен был вернуться снова к свободе и к своим друзьям. В душе она сознавала, что человек этот стал ей невыразимо близок за последнее время; она была ему глубоко благодарна за то, что он доказал ей, что и она такая же женщина, как все, и что сердце ее тоже может биться от страстного чувства. Она знала, что полюбила этого француза, и он должен был расстаться с нею в этот день, который для нее мог стать днем возмездия, так как она хорошо понимала тяжелые последствия, которые должен был иметь для нее ее смелый поступок.

   Между прелестной маркизой и ее узником все это время господствовали какие-то странные отношения; она не сомневалась в том, что сумела возбудить в его душе пылкое чувство к себе, но старалась сдерживать его страсть и свою, так как боялась потерять над собой власть и таким образом лишиться возможности хладнокровно служить своему отечеству; после первого поцелуя, которого она не отвергла, чтобы крепче привязать его к себе и заставить остаться в ее доме, она всячески избегала свиданий с ним и держалась с ним очень холодно и далеко.

   Но в этот день, в день их прощания, она могла уже больше не сдерживать себя, так как клетка была теперь открыта, и птичка должна была вылететь из нее, куда - неизвестно.

   Она решила переговорить с Гастоном, как только приедет домой. Выйдя из гондолы, она направилась прямо в сад к фонтану; там она нашла его сидящим за столом, заваленным разными кистями и красками: он старался изобразить ее портрет на полотне, но старания его увенчались таким жалким успехом, что при виде этого портрета она не могла не рассмеяться, и он весело вторил ей.

   - Это не мое ремесло, - сказал он, вставая и отодвигая от себя портрет. - Я по ремеслу солдат, и больше ничего. Ведь большинству из нас дано по одному таланту, и не более, и мы всю жизнь не можем примириться с этим и обыкновенно стремимся к большему. Я в этом отношении не составляю исключения. Я не умею рисовать, но зато воображение у меня таково, что ваш портрет, маркиза, всегда будет в моем сердце. Пожалуйста, верните мне этот портрет, - добавил он, видя, что маркиза взяла его в руки. - Он ведь все равно вам не нужен.

   - Нет, я не отдам его, - ответила она, крепко сжимая полотно своими белыми нежными пальчиками. - Я сохраню его на память о вас, ведь кроме этого у меня ничего нет от вас.

   Глаза маркизы были так красноречивы, что ей незачем было еще что-нибудь прибавлять к этим словам. Гастон, однако, понял не все, что прочел в них, и, предчувствуя только, что она хочет сказать ему что-то особенное, тревожно спросил:

   - В чем дело, Беатриса, что вы хотите сказать мне?

   Она ответила коротко:

   - Мне многое надо сказать вам. Пройдемтесь немного, Гастон. Здесь так холодно.

   Она положила портрет на стол и, осторожно дотронувшись кончиками пальцев до его рукава, пошла рядом с ним по узким аллеям своего небольшого садика. День был пасмурный; и кругом все казалось серо и печально. Гастон на второй же день своего добровольного плена снял свою форму и облекся в темно-синий костюм с красивыми кружевами на рукавах и на вороте; свою треугольную шляпу он держал под мышкой, и в таком виде он вовсе не походил на блестящего гусара, каким был так недавно еще. Оба они шли молча, глубоко задумавшись, каждый боялся предложить другому вопрос, чтобы не услышать ответа, который должен был причинить им обоим одинаково глубокое горе. Наконец, Беатриса решилась первая прервать молчание:

   - Что нового узнал сегодня мой пленник? - спросила она.

   - Ничего, кроме новых доказательств бесконечной доброты моего милого стража, - ответил ей Гастон.

   - Неужели ничто не подсказывало вам, что сегодня настал день нашей разлуки?

   - К чему вы спрашиваете об этом, Беатриса? Вы знаете, что я стараюсь не думать о близкой разлуке.

   - Наши желания здесь ни при чем. Судьба не справляется с нашими желаниями и распоряжается по-своему. Прислушайтесь, Гастон, вы слышите шум на улицах Венеции?

   Она остановилась, и оба стали прислушиваться.

   Вдали, точно рокот моря, слышался гул толпы и раздавались отдельные восклицания, направленные по адресу графа де Жоаеза и самого генерала Бонапарта. Шум этот был вызван только что прочтенным народу посланием Бонапарта. Гастон, конечно, не мог знать этого и поэтому спокойно заметил:

   - По всей вероятности, венецианцы получили известие о том, что Бонапарт наступает на Верону, и испугались этого. Ведь я же говорил вам, Беатриса, что дело кончится этим.

   Она пошла дальше по дорожке и тихо заметила:

   - Нет, Гастон, сенат, правда, напуган, но не тем, что Бонапарт подступает к Вероне, а тем, что он требует мести за смерть одного из своих соотечественников.

   - Неужели убит Вильтар?

   - Нет, не Вильтар, а граф де Жоаез.

   Гастон громко рассмеялся при этих словах.

   - Они оплакивают меня, ну, в таком случае мне придется показаться им, чтобы они убедились в том, что я жив.

   - Да, я за тем и пришла к вам, Гастон: вы должны показаться, чтобы спасти этим Венецию, спасти мою родину.

   Он не понял ее, так как более глубокие нити этой интриги были скрыты от его глаз, он и до сих пор только думал, что Беатриса руководится в этом деле личными симпатиями к нему, а не хорошо обдуманным планом, который, по ее мнению, мог только один спасти ее родину от мести Наполеона.

   - Как я спасу ваш народ, Беатриса? - спросил он. - Какую роль я должен играть во всем этом?

   - Послание Наполеона, полученное сегодня в Венеции, требует мести за вашу смерть, Гастон.

   - Неужели?

   - Генерал требует, чтобы ему вернули вас целым и невредимым или выдали ему ваших убийц.

   Он весело рассмеялся при мысли, что Бонапарт настолько дорожил им, что ради него решился на такую экстренную меру, как это послание.

   - Ну, так в чем же теперь дело? - воскликнул он радостно. - Мы вместе с вами предстанем перед Бонапартом, - вот и все!

   Она вздрогнула при мысли о том, как мало он понимает настоящее положение дел, как он далек от мысли, что она рискует потерять не только свою честь, свою свободу, но даже и самую жизнь.

   - Да, - сказала она задумчиво. - Бонапарт требует мести за вашу смерть, и поэтому вы можете спокойно теперь удалиться из моего дома, ваша жизнь вне опасности. Уходите же, если хотите, нет, вернее, уходите непременно, так как это - ваш долг, ваша обязанность по отношению к себе и к нам. Я, со своей стороны, готова...

   Она старалась не смотреть на него, голос ее заметно дрожал.

   И только теперь впервые Гастон догадался, в чем дело.

   - Боже мой! - воскликнул он. - Неужели же они обвиняют вас в моей смерти?

   - Нет, меня ни в чем не обвиняют, так как пока еще ничего не известно. У нас впереди еще несколько часов, если только ваш друг Вильтар согласится дать нам их.

   - Значит, во всем деле виноват Вильтар?

   - Да, это он придумал весь план. О, мой милый Гастон, как рискованно поступает та женщина, которая хочет угодить себе и в то же время спасти свою родину. Разве вы не понимаете, что нам теперь придется вдвойне расплачиваться за вас?

   Она принужденно рассмеялась и, взяв его опять под руку, продолжала свою прогулку. Ей было невыразимо приятно сознавать, что она исполнила свой долг по отношению к нему и к своей родине, ему же просто не верилось, что эта женщина пожертвовала всем, рисковала положительно всем, только бы спасти его. Одну минуту он желал только одного. Уехать с ней куда-нибудь на материк и там в тиши насладиться жизнью вместе с этой очаровательной женщиной, занявшей такое исключительное место в его жизни, но потом в нем проснулось опять чувство долга и чести, он понял, что раньше, чем устраивать себе семейный очаг, он должен еще послужить на пользу своего отечества, должен еще оставаться верным своему непосредственному начальнику Бонапарту, перед которым он благоговел.

   - Послушайте, Беатриса, - сказал он, - я сделаю все, чтобы вам не пришлось пострадать за меня. Я сделал большую ошибку, уступив вашим неосторожным просьбам и оставшись здесь. Сегодня же я уеду из вашего дома и расскажу всем правду, все, как было, этим я хоть немного отплачу вам за все ваши жертвы. Со временем, надеюсь, мне удастся на деле доказать вам мою глубокую благодарность и преданность вам, а пока я могу только еще и еще раз поблагодарить вас за все, за все! Теперь же я должен проститься с вами, Беатриса.

   Она ничего не ответила ему и шла несколько времени молча, не выпуская его руки из своей.

   - Я вполне понимаю вас, Гастон, - сказала она наконец, - но, право же, вы напрасно в чем-то обвиняете себя: вы поступили очень умно, оставшись здесь. Когда-нибудь со временем, может быть, я снова брошу к вашим ногам белую розу, но тогда уже не будет Венеции. Она исчезнет, как этот солнечный луч, но разница между ними та, что солнечный луч вернется, а Венеция уже не возродится вновь. У нас нет больше мужчин, Гастон, а наши женщины умеют только смеяться и веселиться. Да, да, Гастон, я знаю, что моя роза вырастет уже во Франции и, знаете ли, кажется, даже не сожалею теперь, что случилось то, что должно было случиться.

   Она отняла у него руку и стояла молча, немного отстранившись от него, так как он, вне себя от жалости и любви, готов был заключить ее в свои объятия и сказать ей, что, где бы ни росли ее розы, она сама всегда будет царить в его сердце.

   - Я уверен в том, что еще не все потеряно для Венеции, Беатриса, - сказал он ей сочувственным голосом, - конечно, трудно теперь что-нибудь сказать наверняка, но я уверен, Беатриса, что, если наши соотечественники будут только немного умнее в своих поступках, спасение Венеции еще возможно. Что же касается вас и вашей безопасности, то, я думаю, будет лучше всего, если я тайком выберусь отсюда и явлюсь, как ни в чем не бывало, в гостиницу "Белого Льва", о вас же я не скажу ни слова. Конечно, другие могут объяснить мое исчезновение иначе, но я ни словом не обмолвлюсь о вас.

   - Другие просто скажут, что вы вышли из дома "Духов" ровно в двенадцать часов. Неужели, Гастон, вы думаете, что кто-нибудь может выйти днем из этого дома незамеченным?

   Он подумал, немного озадаченный, потом сказал:

   - Да, вы правы, в таком случае я дождусь лучше сумерек.

   - И вы пойдете прямо к человеку, который скажет: мой друг, вы вернулись от маркизы?

   - Как Вильтар может знать, что я был у вас?

   - Подумайте сами, разве можно что-нибудь скрыть от такого человека, как этот Вильтар?

   Гастон густо покраснел. Не получил ли он известие от Вильтара в первый же день своего появления во дворце маркизы? Он сразу понял, что хитрый Вильтар знал все подробности его таинственного исчезновения. И не он ли сообщил Бонапарту об этом исчезновении? И вот оба они вовлекли в опасность эту женщину, которая хотела спасти честь своей родины и жизнь своего друга. Нет, ему не следует возвращаться в гостиницу "Белого Льва", но в таком случае где же ему искать убежища?

   - Ваша мудрая головка права и в этом, как всегда, - сказал он. - Вильтар все поймет, об этом нечего и думать, но что же делать Беатрисе?

   - Я уже нашла выход из этого положения, Гастон. Вот идет мой слуга, он сообщит нам нечто, касающееся этого выхода.

   Лакей быстро шел им навстречу и, не доходя нескольких шагов, остановился у фонтана, ожидая, пока маркиза обратится к нему с вопросом.

   - Лорд Брешиа ожидает ваше сиятельство в салоне, - сказал он в ответ на ее вопросительный взгляд.

   - Лорд Брешиа! - воскликнул Гастон. - Но ведь это - самый отъявленный негодяй во всей Венеции!

   - И в то же время мой родственник. Благодарю вас за комплимент, Гастон.

   - Простите меня, я совершенно забыл об этом. Но ведь зато я не могу забыть других вещей, связанных с этим именем.

   - Сегодня забудьте про них. Нам нужны наши друзья.

   - Наши друзья?

   - Да, особенно такие друзья, которые откроют вам эту дверь.

   Она говорила вполголоса и, отозвав его в сторону, добавила:

   - Единственный путь спасения - это ехать в Грац к Наполеону, и этот человек даст вам пропуск туда.

   - Я поверю этому, когда увижу этот пропуск.

   - Он сам вам даст его. Пойдемте!

   Принимать позы было такою насущною потребностью для Лоренцо, что он не забывал этого делать не только дома, но и повсюду, где бы он ни показывался: в своей гондоле он нарочно не устраивал каюты, чтобы все могли видеть его и наслаждаться этим зрелищем. Слабость его была известна всей Венеции, и все мальчишки на улицах во всякую минуту, по первому требованию, с удовольствием передразнивали все жесты, манеры и даже голос лорда Брешиа. В салоне Беатрисы Лоренцо чувствовал себя, как дома. Высокий золоченный стул заменял ему трон, под ноги ему ставили золоченую скамеечку, огромная комната позволяла ему свободно принимать какие угодно позы; он как раз был занят этим, когда в салон вошла Беатриса. Граф расстался с ней на лестнице, откуда он прямо прошел на галерею для музыкантов, чтобы слышать и видеть все, что происходит внизу в салоне; так приказала ему маркиза. Он не поверил ни одному слову, сказанному ею насчет пропуска, так как хорошо знал старика Лоренцо, ненавидевшего всех французов.

   Беатриса вошла в салон поспешными шагами, как бы торопясь приветствовать своего гостя, и тот благосклонно взял обе руки, протянутые ему хозяйкой дома, и рыцарски нежно поцеловал их. Сначала они обменялись дружескими приветствиями, потом начали разговор, но так тихо, что Гастон потерял всякое терпение и чуть не сделал огромного промаха, но в ту же минуту маркиза, указав на вышедших из комнаты лакеев, объявила, что они теперь могут говорить громко, не стесняясь.

   - Вы приехали прямо из дворца, Лоренцо? - спросила она.

   - Да, прямо оттуда, - ответил он.

   - В таком случае вы должны первый рассказать мне свои новости.

   - Новостей немного. Я говорил целый час, но без всякого результата. Ответьте этому французу в таком же тоне, как он пишет, - говорил я. - Они выслушали меня с большим нетерпением. Мне кажется, что вообще настроение толпы очень изменилось за последнее время: меня даже многие вовсе не признают в публичных местах.

   - О мой дорогой лорд!

   - Да, да, я сознаю это. На площади собрались десять тысяч народу, и никто не признал меня. Никто не снял своей фуражки передо мной, решительно никто!

   - Однако, до чего они дошли, Лоренцо, но вы, конечно после этого отрясли прах от ног своих?

   - Нет, я не думал о себе, я в эту минуту думал о своей несчастной родине, об этом беспомощном сенате, который мне жалко до глубины души.

   - Да, но все же...

   Она остановилась, не договаривая и перелистывая нетерпеливо рукою какой-то альбом, лежавший на маленьком столике из слоновой кости, рядом с которым она стояла.

   - Но все же, Беатриса?.. - повторил Лоренцо.

   - Я хочу сказать, Лоренцо, что, если народ глух теперь к словам такого мудрого человека, как вы, то все же, может быть, и вы сами в этом отчасти виноваты. Оставим, однако, это. Скажите мне, ведь вы должны все же ответить что-нибудь Бонапарту?

   - Да, мы ответим ему тоже угрозой, ответ должен быть дан не позже восьми часов, начиная от этого часа.

   - Но ведь угрозы, милорд, страшны только тогда, когда сила на стороне угрожающего.

   - По-моему, угрозы - признак мужества, и на это способны только великие и сильные духом люди.

   - Значит, вы приготовились сопротивляться до последней капли крови?

   - Вы не поняли меня, маркиза, ведь я же говорил вам, что на мои слова теперь никто не обращает внимания. Мое мнение теперь не принимается в расчет.

   - Бедный Лоренцо, и вы миритесь с этим?

   - Как я могу мириться или не мириться с этим, если моего мнения даже не спрашивают?

   - Заставьте их слушать себя, Лоренцо!

   - Можно заставить слушаться отдельную личность, Беатриса, но не целый народ, не могу же я взять Венецию за плечи и...

   - Да, милорд, - спокойно сказала она, - возьмите ее за плечи, вот и все.

   - И заставить ее преклонить колени перед Наполеоном, не так ли?

   - Да, конечно, Лоренцо.

   - Слушайте, Беатриса, вы говорите загадками, объясните мне ваши слова.

   Она придвинула стул к стулу и обмакнула перо в чернильницу. Гастон наверху на галерее встал на колени, чтобы лучше расслышать каждое ее слово. Лоренцо тоже нагнулся немного вперед, с жадностью ловя каждый ее жест, каждое слово.

   - Я решу вам эту загадку, Лоренцо. Начнем с Бонапарта. Чего, собственно, он требует?

   - Он требует или вернуть к жизни мертвеца, или казнить живых, способствовавших этой смерти.

   - А каков ваш ответ?

   - Мой ответ, что мы не пророки, чтобы творить чудеса и воскрешать мертвых.

   - Разве ответ этот уже послан, Лоренцо?

   - Нет, но сегодня же еще он полетит на континент, а оттуда с быстротой молнии будет передан в Грац.

   - Я умоляю вас, Лоренцо, задержите этот ответ, ведь он безумен.

   Лоренцо хотел было сказать, что ответ этот продиктован им самим, но вовремя спохватился и ничего Не сказал. Беатриса, со своей стороны, слегка покраснела и старалась не смотреть на него. Она рисковала в эту минуту так много, что руки ее тряслись, и она не могла быть спокойна, как всегда.

   - Это - безумный ответ, - продолжала она, - и если бы в Венеции нашелся хоть один умный человек, он восстал бы против него. Так я думаю, по крайней мере, Лоренцо. Вы говорите, что только пророк может сотворить это чудо. У меня как раз есть такой пророк: он в этой комнате.

   Лоренцо полуобернулся назад, чтобы посмотреть, нет ли действительно кого-нибудь в комнате, кроме них, но, убедившись, что никого нет, и увидев собственное отражение в зеркале, он почувствовал себя очень польщенным и милостиво улыбнулся.

   - Этим человеком вы считаете меня, Беатриса? - спросил он.

   - Да, этот человек - вы.

   - Вы думаете, что я могу воскрешать мертвых?

   - Нет, не то, вы только можете доказать, что мертвый - жив.

   - Говорите яснее, Беатриса. Я слушаю вас, но не понимаю.

   - В таком случае буду говорить яснее. Гастон де Жоаез умер - вы уверены в этом?

   - Я боюсь, что это действительно так.

   - А между тем, если бы Гастон де Жоаез покинул вот этот дом с пропуском, подписанным вами, разве это не было бы ответом, требуемым Бонапартом?

   Он слушал ее с удивлением, но не понимал ее.

   - Но ведь Гастон де Жоаез умер, - проговорил он нерешительно.

   - Вы вернете его к жизни, Лоренцо. Выслушайте меня. У меня в услужении есть один юноша, очень похожий лицом на убитого графа. Он предан мне, скромен и исполнителен. С пропуском, подписанным вами, он сегодня же ночью мог бы уже быть на континенте, а копия с этого пропуска будет доставлена нашим посланником Бонапарту. Стража Маэстрэ будет в этом деле нашей свидетельницей. Мы объявим у нас при дворе, что имели свои особые причины, по которым пощадили жизнь этого графа. Вы должны будете в данном случае взять, конечно, инициативу на себя, так как на меня, как на женщину, может пасть еще какая-нибудь тень. Вам же это принесет только честь и славу, и те, которые готовы были растерзать вас за это неделю тому назад, будут теперь целовать ваши ноги. Вот в чем состоит мое чудо, Лоренцо.

   Она рассмеялась нервным смехом, который ясно выдавал ее волнение, но Лоренцо ничего не замечал и сидел, как окаменелый от удивления; когда он наконец понял всю смелость ее плана, он забыл свое величие, встал с места и поцеловал с почтением ее руку.

   - Я спасу свою родину, - сказал он. - Велите привести сюда нашего француза.

   - Прежде подпишите бумагу, Лоренцо, пропуск в Грац.

   Он подписал пропуск, дрожа от волнения.

   - Я раздавлю их всех силою своего ума, - сказал он торжественно. - Позовите юношу, я растолкую ему, что делать, и затем награжу его, как подобает.

   - Он не нуждается ни в каких наградах, - сказала она.

   - Глупости, не родился еще человек, который не нуждался бы в награде.

   Призвали Гастона, и старик, который всего только два раза, да и то мельком, видал графа де Жоаеза, - конечно, не узнал его и принял его очень благосклонно и приветливо.

   - Вы готовы оказать важную услугу маркизе? - спросил он.

   - Да, я рад служить маркизе, - ответил Гастон. В душе он до сих пор не мог оправиться от удивления: так поразил его факт, что глупость может скрываться под такой благообразной наружностью, как у Лоренцо.

   - Вы возьмете этот пропуск, - сказал лорд, - и поедете в Грац, а затем проберетесь во Флоренцию, молодой человек. Помните, что вы это делаете для блага маркизы.

   - Я понимаю это, милорд.

   - Она рассчитывает на вашу преданность, а я на вашу благодарность, так как я дам вам сто дукатов.

   - Мне ничего не надо, довольно и того, что я могу служить маркизе.

   - Тем не менее, вы найдете эти деньги в вашем кошельке, - в наши дни нельзя путешествовать без денег. Я вполне доверяю вашей преданности, которая должна спасти две страны от неприятности.

   - Вы можете смело рассчитывать на меня, милорд.

   - В таком случае не теряйте времени, я буду ждать от вас известия из Маэстрэ на рассвете.

   - Обещаю вам исполнить в точности ваше поручение.

   Молодой человек поклонился и вышел. Лоренцо не чувствуя под собою ног от радости, сел в свою гондолу и вернулся к себе во дворец.

   "Они будут целовать мои ноги", - говорил он себе с восторгом.

  

  

  

   Гастон окончил все свои приготовления к предстоящему путешествию с тем, чтобы покинуть дом "духов" еще до ужина. Он с удовольствием думал о том что снова вернется к своей обычной жизни, исполненной опасности и постоянных тревог, но в то же время не мог отделаться от грустного чувства ответственности за то, что ради него произошло в этом доме; сердце его болело при мысли о разлуке с Беатрисой и он старался по возможности оттянуть последнюю минуту прощания. До сих пор он всегда очень легко относился ко всем своим победам и увлечениям, но на этот раз он чувствовал, что никогда не изгладится из его души память о той, которая наполняла теперь все его мысли. Он ясно сознавал, что не только ее красивая наружность, но главным образом ее ум окончательно обворожили его. Он прекрасно понимал, что Беатриса тоже любит его и даже ради него готова была бы покинуть все и идти за ним, куда он велит. Но от этого поступка его удерживало самолюбие, так как не мог же он забыть, как много надежд возлагал на него Бонапарт и как много ждала от него Французская республика. Да кроме того, какое-то внутреннее чувство подсказывало ему, что все равно Венеция падет несколько недель спустя, и тогда, может быть, ему удастся отблагодарить как следует за оказанную ему услугу.

   Но, как ни хороши были все эти рассуждения,