Главная » Книги

Пембертон Макс - Беатриса в Венеции, Страница 3

Пембертон Макс - Беатриса в Венеции


1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13

мое, мы будем тверды в своем решении, мы поднимаем брошенную нам перчатку и на угрозу отвечаем угрозами. Если даже граф Жоаез убит, что же нам из этого? Неужели мы должны все стать полицейскими для того, чтобы следить за безопасностью французских граждан? Я стою только за то, чтобы сенат высказал Бонапарту свое сожаление по этому поводу, и больше ничего; это тем легче сделать, что ведь мертвые не воскресают.
   - Ну, смотрите, Лоренцо, не пройдет и нескольких недель, как вы будете рады отдать половину своего состояния, только бы видеть живым этого человека. Неужели вы думаете, что Бонапарт удовольствуется вашим сожалением в такую минуту, когда он уже почти подошел к воротам города, а вы можете выставить против него не больше сотни людей, готовых пролить кровь за свой город?
   Лоренцо покачал своей мудрой головой и важно заметил:
   - Вы - женщина, и многого не можете понять, Беатриса, тем более, что, может быть, Вильтар и не будет в состоянии свидетельствовать против нас. Я взвесил все шансы за и против, и молчание этого человека уже принято мною во внимание.
   - Милорд, вы всегда придумывали необыкновенно удачные планы. Приветствую ваше решение, но могу только сказать, что мне жаль вас, если вы высказали его действительно серьезно.
   - Вы многого не понимаете, - повторил Лоренцо, думая о словах, сказанных им Ноэлло.
   Смешно было бы, если бы он не мог справиться с таким человеком, как этот Вильтар, - рассуждал про себя Лоренцо. Он достал перо и бумагу и стал придумывать речь, которую он скажет в сенате после того, как будет приведено в исполнение задуманное им дело. Леди Беатриса, подсмеиваясь над ним в душе, стала деятельно помогать ему при составлении этой речи, в которой, между прочим, говорилось, что граф Жоаез погиб вследствие того, что оказался изменником и принял на себя роль шпиона в Венеции. Беатриса, подсказывая Лоренцо, что писать, в то же время думала про себя, как умно она поступила, залучив Гастона к себе и этим обеспечив в будущем примирение с Бонапартом, которое только одно и могло спасти ее родной город от гибели.
  
  

VI.

  
   Жозеф Вильтар покинул палаццо Бурано с легким сердцем, так как он убедился теперь в том, где находится его друг.
   - Гастон в доме "Духов", - сказал он себе, - прекрасное помещение, я с удовольствием бы поменялся с ним. Маркиза прелестна. Веласкес с удовольствием нарисовал бы ее головку, и весь Париж стал бы гордиться ею. Да, Гастон сумел устроиться очень хорошо, а те, которые говорят, что она жаждет крови моих соотечественников, отъявленные лгуны. Маркиза мне положительно понравилась. У нее царь в голове, глаза видят то, что надо видеть. Интересно знать, что она подумала обо мне. Мне кажется, что я не особенно понравился ей, но она решила задобрить меня, так как поняла, что я могу быть ей опасен. Гастон очутился в ее доме, чтобы спастись от убийц, подосланных этим стариком. Ужасный негодяй - этот старик, очевидно, он думает о себе, только о себе одном. Совести у него нет ни капельки; я видел, что, когда я уходил, он говорил что-то своему слуге, я нисколько не удивлюсь, если этот человек следит теперь за мной.
   Гондола Вильтара в это время подплыла к площади, которую он должен был перейти, чтобы попасть к Флориану, где он рассчитывал поужинать. Кругом было темно, и жуткое чувство охватило его при виде мрачных теней, скользивших в этом темном пространстве. Он сожалел теперь о том, что оставил старого Зануккио дома, теперь бы тот пригодился ему; нечего и говорить, что Вильтар никогда не был трусом, но ему было неприятно сознавать, что голова его, вероятно, оценена, и за какие-нибудь двадцать дукатов ему придется погибнуть безвременною смертью. Ему было обидно, что он должен умереть только из-за того, что нанят какой-то убийца, что улицы худо освещены, что крик убиваемого никого не встревожит в этом городе. Вильтар сознавал, что он был неосторожен, и поэтому теперь удвоил свою осторожность и быстро подвигался вперед, скользя между колоннами, стараясь держаться середины и чутко прислушиваясь к малейшему шуму. Большинство магазинов было уже закрыто к этому времени; пешеходы направлялись или в рестораны, или в оперу, или в театр св. Луки. И много быстрых черных глазок мимоходом поглядывало на него; при свете факелов он видел нередко перед собой стройные и изящные ножки и невольно с горечью думал о том, что даже близкое появление Бонапарта не может удержать венецианцев от стремления к развлечениям. Они женились и любили, посещали театры, играли в клубах, наполняли рестораны, нисколько не заботясь о завтрашнем дне, никто не задумался над тем, что принесет ему в близком будущем безжалостная судьба. Венеция смеялась и ликовала на пути к полному разрушению, и он вряд ли бы даже стала потом сокрушаться о том, чего не могла спасти по своей бесхарактерности, - говорил себе Вильтар с глубоким презрением, и он невольно еще ускорил шаги, и мысли его снова вернулись к Гастону.
   - Мой друг находится в полной безопасности; в доме "Духов" никто не тронет его; я очень рад, что обстоятельства так сложились. Я сегодня же напишу генералу Бонапарту и сообщу ему о том, что мы здесь можем ожидать всего худшего, это немного ускорит развязку. Наполеон, конечно, будет возмущен всей этой историей и поспешит явиться сюда; тогда эти трусы поплатятся наконец за ту двойную игру, которую они все время ведут с нами. Вместе с тем мне удастся таким образом заставить молчать маркизу и...
   Тень, мелькнувшая на тротуаре, вывела Вильтара из сладкого раздумья; он опять вспомнил об опасности, угрожавшей ему в эту минуту, и решился приготовиться к ней. Он понял, что предположение его оправдалось на деле, и кто-то из дворца Буран идет следом за ним. Ему вспомнилось все, что он слышал о зверствах этих венецианцев, о том, как его друга Шатодена нашли пригвожденным к дверям дома; вспомнил многих других своих соотечественников, исчезнувших без следа в темных водах каналов; рука его невольно крепче сжала рукоятку кинжала, он ускорил еще шаги и даже не удивился тому, что так легко поддался на этот раз чувству безотчетного страха.
   - Да, мне непременно следовало взять с собой Зануккио, - думал он, рассчитывая все шансы за и против своего спасения.
   Более молодой человек, пожалуй, предпочел бы выйти на освещенное место и, пожалуй, даже решился бы громко звать к себе на помощь, но Вильтар хорошо знал итальянцев и знал, что они ненавидят французов, поэтому он рассудил очень умно.
   - Хоть и сто человек теперь ужинают вот в том ресторане напротив, - сказал он себе, - но ни один из них не шевельнет и пальцем, чтобы спасти меня.
   И действительно он был прав. Положение его было отчаянное, хотя недалеко он уже видел светлые огни у Флориана, и прямо перед собой увидел силуэты женщины и мужчины, шедших под руку и сопровождаемых из осторожности слугою, несшим факел, Вильтар еще ускорил шаги и постарался идти с ними рядом, но слуга, несший факел и узнавший в нем француза, грубо крикнул на него, чтобы он отошел.
   Он иронически раскланялся с гнавшими его и принужден был слегка замедлить шаги, хотя он прекрасно знал, что враги уже гонятся за ним по пятам и скрываются где-то здесь, вблизи, под покровом темной ночи. Он задумался теперь о том, отбросить ли в сторону всякие предрассудки и броситься бежать изо всех сил, или же идти навстречу судьбе и перейти самому в нападение. Последнее было ему больше по вкусу. Он рассудил совершенно правильно, что темнота, скрывавшая их, в свою очередь может служить и ему защитой и тоже скроет от них все его движения; он решил произвести в этом направлении опыт, остановился и вплотную прижался к стене. Он стоял неподвижно и слышал, как мимо него осторожно прошли чьи-то шаги и раздался тихий шепот; преследователи его, очевидно, действительно потеряли его из виду и прошли дальше ярдов тридцать или сорок и, пожалуй, удалились бы еще дальше, если бы в конце улицы не стоял, очевидно, их сообщник, который и остановил их тихим, чуть слышным свистом. Хотя Вильтар и был вполне храбрый человек, но сердце его болезненно сжалось, когда он понял, что со всех сторон окружен врагами. Он слышал, как преследователи его вернулись осторожно назад, как они искали его и то удалялись, то снова приближались к нему. Один раз он уже решил выйти наконец из темноты и бегом броситься через площадь, но как раз в это время почти у самого своего уха он услышал их шепот и только вовремя успел отодвинуться немного дальше под ворота дома, где он стоял.
   Прошла целая четверть часа такого напряженного ожидания. Преследователи, очевидно, устали искать его и решили, что он, вероятно, спасся как-нибудь, зайдя куда-нибудь в дом; они стали смелее, заговорили уже почти громко, и трое из них вышли на полутемную площадь, чтобы лучше обсудить дальнейший ход дела. Из разговора их он понял, что одного из них зовут Цукка, и он, по-видимому, считается предводителем этой шайки, а остальные - просто голодные, жалкие люди, которые сетовали на то, что если им не удастся исполнить возложенное на них поручение, то им придется в продолжение нескольких дней сидеть опять на пище св. Антония. Вильтар одну секунду боялся, что эти негодяи решатся наконец зажечь огонь, чтобы скорее найти его, но они, конечно, не сделали этого из боязни быть открытыми в свою очередь, так как ремесло их ни для Кого из венецианцев не могло оставаться тайною.
   Слыша их нерешительные речи и сознавая, что они и не подозревают его близости, Вильтар опять было хотел рискнуть своею жизнью и броситься бежать по направлению к кафе, как вдруг, к его изумлению, дверь за ним быстро отворилась, на пороге показалось двое мужчин с фонарем, они чуть не упали, наткнувшись на него и грубо спросили, что он здесь делает.
   - Я спасаю свою жизнь, - был его ответ, - вот те господа там на площади преследовали меня все время, начиная от дворца Бурано. Заклинаю вас всеми святыми, синьоры, дайте мне убежище у себя, пока мне удастся созвать своих друзей.
   Один из двух мужчин, толстый, неуклюжий лавочник, который не раз сталкивался уже с французами, поднес фонарь к самому лицу Вильтара и проговорил недовольным тоном:
   - Ведь вы француз?
   - Я не отрицаю этого, - ответил Вильтар, - наоборот, моя национальность должна способствовать тому, чтобы вы укрыли меня у себя.
   Толстый купец задумался, не зная, на что решиться; спутник его дернул его за рукав и сказал:
   - Это дело полиции, Беневелли, пожалуйста, не вмешивайся не в свое дело; к тому же у этого человека такое неприятное лицо.
   Купец кивнул головой и пошел дальше, крикнув Вильтару.
   - Я пойду, поговорю с теми господами.
   А затем, минуту спустя, Вильтар услышал его голос, кричавший ему:
   - Напрасно, синьор, вы боитесь их: они вовсе не хотят вам зла, они только пошутили с вами.
   Оба друга пошли дальше, но Вильтар следовал за ними по пятам, решив сделать их, по крайней мере, свидетелями нападения, если оно будет, и действительно это ему удалось. Не прошли они и двадцати шагов, как убийцы очутились уже за спиной Вильтара; он быстро обернулся и бросился с кинжалом на одного из них с горьким восклицанием:
   - Вот как мы шутим в Париже синьор! Вы видите, как я нуждался в вашем гостеприимстве!
   Заглушённый стон был ему ответом, кинжал его погрузился во что-то мягкое.
   "Надо защищать свое лицо", - мелькнуло в его голове, и он быстро вытащил свою рапиру, и стал размахивать ею во все стороны, таким образом ему удалось добраться до стены какого-то дома, к которой он и прислонился спиной, благодаря чему враги его не могли уже напасть на него сзади. Стоны, раздававшиеся неподалеку от него, ясно говорили о том, что один из негодяев опасно ранен. Предположение это подтвердилось еще тем, что остальные нападавшие крикнули ему, чтобы он полежал пока, они потом поднимут его, когда справятся со своей жертвой. Вильтар, насколько ему позволял тусклый свет, различил, что перед ним еще четверо убийц, и решил дорого продать свою жизнь, недаром же он славился как лучший фехтовальщик в своем отечестве. К сожалению, однако, рапира немного помогала ему в данном случае, так как негодяи были настороже и не подходили близко к нему: они, очевидно, решили взять его хитростью, не рискуя своей жизнью. Вильтар понял, что расчет их совершенно верен, нервы его со временем не выдержат, рука устанет, и когда он будет совершенно бессилен, тогда они нападут на него. Смертельный ужас охватил его при этой мысли, погибнуть такой ужасной смертью казалось ему выше его сил, он уже стал думать, не покончить ли лучше с собой, но в эту минуту негодяи, очевидно, сговорившись, пустились на следующую хитрость. Один из них бросился на землю и стал подползать к нему снизу, а в то время, как он невольно взглянул на него и приготовился отразить его нападение, остальные бросились на него, и минуту спустя он уже лежал на земле, стараясь вырваться от насевших на него врагов, которые наносили ему удар за ударом куда ни попало. Вильтар, забыв все на свете, стал громко звать на помощь, и вдруг совершенно неожиданно дверь дома, у которой они все лежали, отворилась, и на пороге появился старик с факелом в руке. Увидя происходившую перед ним свалку, он, недолго думая, ринулся на сражавшихся и стал бить их своим горящим факелом. Убийцы вскочили с криками ярости и хотели ринуться на него, но вдруг увидели, что имеют дело не с кем иным, как с секретарем сената. Появление этого важного должностного лица произвело на них самое неожиданное действие: они моментально рассыпались в разные стороны, оставив лежать на земле одного Вильтара, который слышал, как они побежали по направлению к площади, и слышал, как один из них крикнул другим:
   - Этого нечего брать с собой, он уже умер!
   Известие о смерти одного из врагов заставило его улыбнуться злорадной улыбкой.
   Встав на ноги, Вильтар обратился к секретарю со словами:
   - Вы поспели как раз вовремя, синьор, и выбрали себе прекрасное оружие... Могу я узнать, кому я обязан удовольствием продолжать свое земное существование еще некоторое время?
   Секретарь, поправляя свой факел, взглянул на француза и сказал угрюмо:
   - Я не нуждаюсь в вашей благодарности. Разве можно спать, когда у самых дверей происходят подобные скандалы? Впрочем, вы, я вижу, француз; очень сожалею, что продлил ваше существование, как вы говорите: будь я на месте сенаторов, я перевешал бы всех французов в Венеции.
   Вильтар, ощупывая свои члены, чтобы убедиться, что все они целы, и потирая свои плечи, отвечал ему:
   - Я люблю откровенных людей, синьор, и не намерен ссориться с вами. Совершенно согласен с вами, что многие из моих соотечественников стоят того, чтобы их повесили, так же, как и большинство ваших, конечно. Но, во всяком случае, позвольте поблагодарить вас, ваш факел оказался прекрасным оружием, хотя он и причинил мне порядочные ожоги на руках.
   - Удивляюсь, что вы еще живы, я никогда не видел, чтобы кого-нибудь отделали так, как вас. Но вы, французы, народ живучий: у вас воловья шкура вместо кожи.
   - Скорее стальная, чем воловья, - любезно поправил его Вильтар. - Видите ли, синьор, я хорошо знаю обычаи вашей страны, и поэтому на теле у меня всегда надета железная кольчуга.
   - Ах, вот в чем дело, ну, теперь мне все ясно. А жаль, что с вами не покончили; чем меньше вас, французов, тем лучше!
   И с этими словами он вошел в дом и бесцеремонно захлопнул за собою дверь. Вильтар, все еще улыбаясь, направился к Флориану и плотно поужинал там каплуном и бутылкой бургундского. Только беспорядок в одежде и глубокий шрам на левой руке свидетельствовали о только что пережитой драме, но все же в душе Вильтар решил никогда впредь не ходить одному без провожатого по этим темным улицам, наполненным убийцами и трусами.
   Все еще улыбаясь, он приказал подать себе перо и бумагу и начал писать Бонапарту письмо, в котором уведомлял его о смерти Гастона, графа де Жоаеза, которого он любил как брата. Занятие это очень забавляло Вильтара, и он сожалел только о том, что не мог лично присутствовать при том, как Бонапарт прочтет это послание.
  
  

VII.

  
   Жозеф Вильтар не отличался особенно музыкальным голосом, наоборот, звуки, воспроизводимые им, были хриплы и неприятны, но для Гастона, услышавшего его пение из окон дома "Духов", оно показалось ангельским и сразу так ободрило его, что он как-то невольно поверил тому, что действительно в доме маркизы для него безопаснее, чем где-либо в другом месте. И действительно, что могло привести Вильтара к церкви св. Захария, если не спасение его друга? Гастон был уверен в том, что Вильтар тщательно исследовал все дело и убедился в безопасности своего соотечественника; если бы было наоборот, он, ни минуты не медля, дал бы знать Наполеону об опасности, угрожающей его посланнику.
   Немного успокоившись, Гастон не без удовольствия остановился на мысли, что, вероятно, жизнь его очень дорога маркизе, если она решила не только хитростью завлечь его в свой дом, но и устроить так, что он не мог выйти теперь из него.
   - Эта женщина любит меня, - решил он. Он не боялся ее никогда, несмотря на рассказы о ее жестокости по отношению к его соотечественникам; он всегда доверял ей и не боялся ее даже и теперь, когда находился в ее власти и сидел взаперти. "Вильтар сумеет вовремя освободить меня отсюда, - думал он, - а пока я могу заняться маркизой". И с этой мыслью он лег в постель и скоро заснул крепким здоровым сном, и во сне ему снилась женщина с черными глазами, прижимавшаяся пурпуровым ротиком к его устам.
   Гастон спал, не просыпаясь до самого утра, и только когда в семь часов к нему вошел Джиованни Галла, он открыл наконец глаза и приказал поднять драпри у окна.
   - Ну, юноша, - начал он, - что вы скажете мне сегодня?
   - Спрошу у вашего сиятельства: что вы желаете - кофе или шоколада?
   - Это честно, по крайней мере, здесь и узнику предоставляется некоторый выбор.
   - Узник - слишком жестокое слово, ваше сиятельство.
   - Как, вы запираете мои двери, загораживаете решетками окна, не отвечаете на мой зов и обижаетесь на слово "узник"? Однако, юноша, будьте же откровеннее со мной.
   - Я совершенно откровенно говорю, ваше сиятельство. Дверь была заперта и окна закрыты решетками, но ведь это же для вашей пользы. Вы знаете Венецию, ваше сиятельство, вы знаете ее слуг, следовательно, ввиду того, что и мы знаем их хорошо, вы должны понять, что мы действовали так только в силу необходимости. Иначе что бы нам пришлось сказать своей госпоже по ее возвращении сегодня?
   - Сегодня? Вы уверены, что она вернется сегодня, Джиованни?
   - Она будет ждать ваше сиятельство в саду ровно в двенадцать часов.
   - А теперь который час?
   - Теперь семь часов. Вы долго спали, ваше сиятельство.
   Гастон быстро вскочил с постели и стал одеваться с особенной тщательностью. Джиованни неспешно двигался по комнате, приводя все в порядок, потом позвал лакея, чтобы он помог одеться графу. Этот лакей молчал так упорно, что Гастон решил про себя, что он нем, но в ту минуту, когда тот убирал свои бритвы, а Джиованни ушел в соседнюю комнату, чтобы велеть подавать кофе, лакей этот вдруг внезапно заговорил, обращаясь к графу:
   - У вашего сиятельства есть друзья в Венеции?
   - Да, у меня много друзей, но почему вы спрашиваете об этом?
   - Потому что я должен передать вам послание одного из них.
   - Ах, вот почему и немые заговорили вдруг!
   - Да, я нем, когда я знаю, что меня слышат другие, и... как я уже говорил вашему сиятельству, и у нас бывают солнечные дни в феврале.
   Гастон кивнул головой на эту фразу, так как увидел, что Джиованни вернулся в комнату, и терпеливо стал ожидать, когда лакей найдет опять возможность поговорить с ним без свидетелей. Когда наконец они остались одни, он прямо предложил тому вопрос:
   - Вы посланы ко мне Вильтаром?
   - Да, так зовут друга вашего сиятельства.
   - А в чем состоит его послание?
   - Он очень просил благодарить вас за те преимущества, которые дает ему ваше пребывание в этом доме. Он просит вас остаться здесь гостить еще несколько дней у маркизы.
   - Значит, он знает, где я нахожусь?
   - Я доложил ему об этом, ваше сиятельство.
   - Надеюсь, что он вознаградил вас как следует за эту услугу?
   - Да, благодарю вас, ваши соотечественники так же щедры, как, вероятно, будете щедры и вы, ваше сиятельство.
   Гастон понял, что и здесь повторяется старая история. В то время как маркиза хвалится преданностью своих слуг и молодой Джиованни клянется, что все они готовы умереть за нее, один из них одинаково охотно служит и ей, и французам, только бы ему платили хорошо за услуги. Очевидно, Вильтар действительно имел серьезные причины желать, чтобы он оставался в этом доме. Гастон с радостью решил исполнить желание своего друга, тем более что оно совпадало с его собственным.
   Он дал лакею дукат и продолжал заканчивать свой туалет.
   Комнаты, в которых он находился, со всеми сокровищами, наполнявшими их, казались еще уютнее при дневном свете, вливавшемся в огромные окна. Ему нравились старинные книги, стоявшие на полках под рукой, прелестные миниатюры, висевшие в золотых рамках на стенах, чудный письменный стол с красивым письменным прибором и безукоризненной бумагой и перьями. Весь дом этот, по-видимому, свидетельствовал об изысканном вкусе самой хозяйки, которая усыпала путь Гастона розами, чтобы искуснее заманить его в эту золоченую клетку. Гастону нравилась эта клетка, но не нравилось одиночество в ней. Может быть, он сам не сознавал, насколько страстно желает видеть маркизу, пока совершенно неожиданно не увидел ее внизу в саду у фонтана, где она, по-видимому, поджидала его.
   Гастон быстро шагнул к дверям, открытым теперь настежь, и, спустившись по винтовой лестнице, очутился в саду около маркизы. Ему многое надо было сказать ей, но когда он так внезапно очутился лицом к лицу с ней, он не мог вымолвить ни слова, так ослепительно хороша она была вблизи. Он видел ее до сих пор только всегда в полумраке собора и никогда не встречался с нею на улицах. Гастон был так поражен, что стоял, как окаменелый, его молчание было лучшим комплиментом, который он мог бы сказать прелестной маркизе де Сан-Реми.
   - Итак, граф, я вижу, что вы еще сердитесь на меня? - произнесла она первая, улыбаясь.
   Она протянула ему белую нежную ручку, совершенно утонувшую в большой руке гусара. Он наклонился, галантно поцеловал ее и наконец решился взглянуть прямо в черные глаза, обворожившие его.
   - Сударыня, - произнес он прочувствованным тоном, - если я могу в чем-нибудь упрекнуть вас, так это только в излишней доброте. Если причины, по которым я оказался в этом доме, и представляются мне недостаточно обоснованными, то все же я благодарен вам за ваш поступок. Я благодарю вас, жену француза, как француз, которому вы хотели оказать услугу.
   Все это было сказано очень красиво, но звучало немного странно, если принять во внимание, что оба они уже в продолжение многих недель вели совершенно иной разговор взглядами в церкви св. Марка. По всей вероятности, мысль эта пришла тоже в голову маркизы, так как она весело рассмеялась и, отнимая свою руки, горевшую еще от его поцелуя, ответила немного презрительно:
   - Я не только хотела оказать услугу французу, я ее оказала вам, граф де Жоаез. Неужели вы думаете, что я решилась бы опрометчиво вызвать вас из вашего дома, возбудить ваше подозрение и подвергнуть опасности вашу жизнь и свободу только потому, что мне показалось, что вам грозит серьезная опасность? Нет, граф, я действовала так, потому что знала все наверняка. Если бы вы не провели сегодняшней ночи под моей кровлей, меня обвинили бы сегодня в вашей смерти. Но пойдемте лучше в комнаты, где мы можем говорить без свидетелей и прежде всего подкрепим свои силы легким завтраком.
   Они вернулись в дом и прошли в маленький белый салон, где уже был накрыт для них завтрак, а затем, закусив, они перешли пить кофе в смежную комнату, выходившую на открытую веранду, с которой открывался вид на площадь перед церковью и на узкие каналы, кишевшие гондолами. Маркиза все время поддерживала оживленный разговор, сопровождаемый выразительными жестами. Она расспрашивала Гастона о Франции, о французском народе, о республике, о только что пережитых страшных днях революции, но ни слова не сказала про Наполеона, пока в комнате еще находились слуги. И только когда Джиованни Галла, получив от нее секретные инструкции, удалился, закрыв за собой дверь в салон, она опять перешла к интересовавшей их обоих теме.
   - Я вполне доверяю своим слугам, - сказала маркиза, - но, чтобы не вводить их в искушение, я стараюсь им не говорить ничего. Теперь мы с вами одни и можем снова вернуться к прежнему разговору.
   Гастон в эту минуту вовсе не был расположен к серьезному разговору; вино возбуждающим образом подействовало на него; присутствие хорошенькой женщины располагало к легкой салонной болтовне, и он невольно подумал, что хорошо было бы, если бы вместо всяких разговоров маркиза взяла лютню и спела ему что-нибудь... Но она не дала ему времени предаваться приятным мечтам.
   - Дело в том, - начала она, - что я не буду говорить теперь ни о вас, ни о себе; мы, в сущности, ведь отдельные единицы, исчезновение которых пройдет почти незамеченным в истории. Не будем же враждовать между собою, вы должны вполне довериться мне и быть уверенным, что я имела серьезные причины поступить так, а не иначе; а я, со своей стороны, постараюсь подавить в себе недоверие к вашей мудрости. Вы - невольный пленник в моем доме, и вы жаждете свободы, как ребенок тянется к солнечному лучу. Вы ни на одну минуту не забываете, что я женщина, и говорите себе: "Разве она может судить о подобных вещах? Неужели же я послушаюсь ее?" Я за это, собственно говоря, и не очень осуждаю вас. Мужчины так привыкли недоверчиво относиться к уму женщины, что вполне понятно, если в данном случае и вы думаете, как и все мужчины. Вы не доверяете мне, и вот с этого-то пункта мы начнем и, таким образом, скорее дойдем до конца, верьте мне, граф.
   Гастон выслушал ее с интересом, но с чувством некоторого разочарования. До сих пор он приписывал ее поступок расположению к нему и заботе о нем, которые заставляли ее сильно преувеличивать опасность, угрожавшую ему. Но теперь он убедился в том, что маркиза не похожа на других женщин Венеции. Он почувствовал даже некоторый страх перед ней и в душе своей не мог не сознаться, что в умственном отношении, пожалуй, даже уступает ей. Подобное чувство, конечно, не могло возбудить в нем особенной радости. Он решился не уступать и доказать ей, что мужская самостоятельность не так-то легко покоряется чужой и особенно женской воле.
   - Дорогая маркиза, - начал он, - я прекрасно понимаю, какими мотивами вы руководствовались в этом деле, и я очень благодарен вам за оказанную мне услугу. Но в то же время позвольте сказать вам, что, в сущности говоря, я не особенно верю в опасность, о которой вы говорили; конечно, по отношению к другим эта опасность существовала, что доказывает таинственное исчезновение и убийства моих соотечественников, но не забудьте, что я - адъютант самого генерала Бонапарта.
   Он посмотрел на нее с таким видом, как будто хотел добавить: "вы видите, что это невозможно", но она выслушала его молча и терпеливо, как мать выслушивает лепет неразумного ребенка.
   - Да, это правда, что вы - адъютант генерала Бонапарта, - сказала она с горечью, - адъютант человека, который послал вас сюда с гнусной целью шпионить за нами; вы - адъютант того, кто готов продать за один дукат честь родного отца, только бы этим подвинуться хоть на один шаг ближе к нашим воротам. Благородная должность, нечего сказать! Позвольте вам сказать, что я глубоко сожалею вам, что вы принуждены ее занимать.
   - Мне очень жаль, маркиза, что вы повторяете слова других, которые знают о генерале Бонапарте то, чего никогда не было на деле и что создано их воображением. Когда-нибудь вы будете глубоко сожалеть о сказанном, маркиза. Я знаю, что поступаю правильно, что я нахожусь под начальством величайшего гения наших времен и за целое царство не согласился бы оставить своей теперешней службы. Я верю в этого корсиканца, маркиза, и вы должны с этим примириться, если хотите, чтобы между нами установились дружеские отношения.
   Маркизе понравился жар, с которым Гастон произнес свою короткую речь, хотя содержание ее, конечно, не могло поколебать ее давно сложившихся убеждений. Несмотря на то, что на язык ее просились теперь самые нежные слова, она сдержалась и снова заговорила холодным убедительным тоном:
   - Я очень добра к своим друзьям, граф, но требую от них полного доверия. И только если доверие их завоевано мною, я говорю, что наконец-то они начинают понимать меня. Впрочем, что об этом говорить? Вот возьмите, прочтите это, и тогда вы заговорите со мной иначе.
   Она наклонилась к маленькому письменному столику, придвинутому к ее креслу, и достала с него пачку бумаг, скрепленных золотою брошью. Гастон сейчас же признал в них оригиналы или копии тех секретных документов, которые рассылаются инквизицией ее младшим исполнительным органам в Венеции. Пробегая глазами одну за другой эти бумаги, Гастон понял, что читает подробное описание своей жизни за последние три месяца, проведенные им в Венеции. Нечего и говорить о том, насколько заинтересовало его подобное чтение.
   Содержание бумаг было следующее.
   Прежде всего шло подробное описание наружности француза, лет тридцати от роду, светловолосого гусара, состоящего на службе у Наполеона Бонапарта, известного инквизиторам и под номером седьмым, проживающего в гостинице "Белого Льва". Тут же значилась пометка: "Необходимо самое тщательное наблюдение за ним!"
   Затем следовало подробное описание времяпровождения этого француза в продолжение двух месяцев, его посещения домов его соотечественников, дворцов, церквей, театров, кафе и даже посещения часовни св. Марка. И опять стояла пометка: "Fortuna seguatur".
   В третьем пункте предписывалось слуге, по имени Мандувине, постоянно присутствовать в часовне св. Марка при утреннем богослужении.
   И, наконец, на запечатанном конверте, адресованном служителям Отто и Витале, стояло одно таинственное слово "fac".
   Затем следовала еще бумага, в которой члены совета свидетельствовали о том, что этот француз покинул Венецию и отправился в Грац к генералу Бонапарту.
   Гастон прочел все эти бумаги с большим вниманием, как бы с сожалением расставаясь с прочитанным. Окончив свое чтение, он взглянул на маркизу. Она сидела неподвижно, откинувшись на спинку кресла, полузакрыв глаза.
   - Итак, - сказал он задумчиво, - это интересная особа, о которой так красноречиво повествуется тут, отправилась действительно в лагерь Наполеона?
   Маркиза, не открывая глаз, ответила спокойно:
   - Так говорится в этих бумагах.
   - А между тем во всех других отношениях они удивительно подробно осведомлены обо всем, что касается этого француза!
   - Иногда умнее не знать что-нибудь, чем знать, граф.
   - Тем более, что писавшим эти бумаги, вероятно, прекрасно известно, что я нахожусь в вашем доме.
   - Тем более, что, если бы они знали о том, где вы находитесь теперь, целый полк ваших гусар не был бы в состоянии удержать их за дверями моего дома.
   - Но ведь в таком случае ваше дружеское отношение ко мне может доставить вам много неприятностей?
   - Да, конечно, в этом вы правы, я буду совершенно откровенна с вами. Но я все же рискнула этим, так как считаю, что для Венеции будет больше пользы от того, что вы живы, чем от вашей смерти. В этом весь секрет, граф. Я забочусь не о вас, я забочусь только о своей родине, честью которой я дорожу. Не будь этого, совет давно привел бы в исполнение свое намерение. Насколько подобные намерения быстро исполняются, вы могли уже судить по своему другу Шатодену.
   Гастон тяжело вздохнул при мысли о том, как мало он знал о настоящем положении дела и как близок он был к смерти. И только теперь понял он, как много обязан маркизе: ее мужество спасло его от руки убийцы; спасение его в то же время могло ей стоить не только ее репутации, но и жизни. Он не мог допустить этого и решил немедленно покинуть ее дом, чтобы никто не мог заподозрить, что он когда-нибудь находился в нем.
   - Да, я знаю участь Шатодена, - сказал он, - недаром он был моим другом, и только теперь, маркиза, понял я, какую услугу вы мне оказали. Вы, с которой я до сегодняшнего дня не сказал еще ни слова, вы спасли меня от смерти. Но я постараюсь отплатить вам за это, как могу; как только стемнеет, я уйду отсюда и буду всегда думать о том, что у меня есть истинный друг в доме "Духов", воспоминание о нем никогда не изгладится из моей души. Маркиза, верите вы в мою искренность?
   Гастон, как многие пылкие люди, всецело отдавался всегда своим чувствам; он вскочил со своего места и, встав на одно колено, схватил руку маркизы и покрыл ее горячими поцелуями. Она не отнимала ее и только повернулась к стене, чтобы он не видел румянца, вспыхнувшего на ее бледных щеках.
   - Какие пустяки вы говорите, милый граф, - сказала она, наконец отнимая руку. - Пожалуйста, успокойтесь немного и помните, что, спасая вас, я оказывала только услугу своей родине, и больше ничего. Ну, а теперь вернемтесь опять к этим бумагам.
   Гастон с сильно бьющимся сердцем, весь красный от волнения, отдал бы все, что мог, за возможность в эту минуту прижать маркизу к своему сердцу и осыпать поцелуями ее милое личико, но она держала себя с таким достоинством, говорила так холодно, что он волей-неволей поднялся с колен и только еще раз повторил в упоении:
   - Вы спасли мою жизнь. Я не знаю, как благодарить вас за это!
   - Вы уже благодарили меня, граф; повторять это излишне, всякие повторения скучны!
   - Но во всяком случае я не имею права подвергать вас опасности; я сейчас же покину ваш дом.
   - Конечно, сделайте это, таким образом весь мир узнает, что вы были моим гостем и скрывались в моем доме.
   - Я уйду отсюда, когда стемнеет, и никто не увидит меня.
   - Дорогой граф, вы прожили в нашем городе целых три месяца. Неужели вы верите в то, что никто не увидит вас?
   - Так вы думаете, что за мной все еще следят?
   - Нет, не думаю! Ну, можно ли быть таким простодушным граф? Неужели вы не понимаете, что, раз след потерян, они немедленно станут следить за тем, что делается в моем доме? Разве вы забыли про белую розу? Прочитайте-ка вот ту страницу.
   Он исполнил ее приказание и прочел подробное описание того, как они встретились в часовне св. Марка и как ею была брошена белая роза к его ногам. Гастон понял теперь, что она была права.
   - Они знают, что я жив, и догадываются, что я здесь, - это несомненно.
   - Совершенно верно, и поэтому я попрошу вас даже не подходить к окнам, чтобы ничем не рисковать.
   - Значит, за мной следят; но и ваши слуги, вероятно, следят за ними, маркиза?
   - Вечером все кошки серы, милый граф.
   - Но вы забыли про собственную опасность! Подумайте, что будет, если они убедятся в том, что я здесь. Нет, маркиза, как хотите, а я сегодня же ночью ухожу отсюда.
   Она весело рассмеялась.
   - У вас короткая память, граф! - воскликнула она.
   - Почему так?
   - А вы забыли про окна с железными решетками?
   Гастон быстро повернулся и взглянул на нее.
   Ее грациозная головка красиво выделялась на голубых подушках кресла, пунцовые губки были полуоткрыты, глаза лукаво улыбались. Забыв все на свете, не понимая, откуда у него взялась храбрость, он быстро подошел к ней и поцеловал ее прямо в уста. Секунду спустя ее руки обвились вокруг его шеи, и грудь ее покоилась на его груди.
   - Да, - сказал он вздохнув, - умнее будет, если я останусь тут!
  
  

VIII.

  
   Старый Зануккио, задумчиво поглаживая свою длинную седую бороду, послал одного из слуг к своему господину в гостиницу "Белого Льва", чтобы передать ему, что он желает видеть его на минуту по делу необыкновенной важности. Происходило это на другой день после приключения, бывшего с Жозефом Вильтаром на площади перед кафе; настроение духа его было ужасно вследствие полученных царапин и ожогов. Он принял старика очень невежливо и не пожелал слушать его длинные повествования о достопримечательностях города. Коротко и грубо прервал он речь Зануккио словами:
   - Что тебе надо, старик, зачем ты пришел ко мне?
   - Я пришел к вашему сиятельству с очень хорошими вестями. Только надо раньше удостовериться, что никто не подслушивает нас.
   - На этот счет можешь быть спокоен. Последний из подслушивавших у моих дверей отвезен еще вчера на кладбище. Они, кажется, начинают понимать теперь, с кем имеют дело. Но говори, в чем дело, я слушаю тебя.
   Зануккио вышел на лестницу посмотреть, нет ли там кого, потом осторожно запер дверь и, приложив палец к губам, стал шепотом сообщать свои новости. Надо было видеть комичные жесты и движения этого старика, в котором проснулась алчность при мысли о том, как щедро должен вознаградить его француз за принесенные им вести.
   - Ваш друг, ваше сиятельство, ваш друг!..
   - Ах, мой бедный друг!.. Зачем, старик, ты мне опять напоминаешь о моем горе?
   - Напоминаю потому, что он жив.
   Вильтар быстро повернулся на стуле и высоко поднял брови от удивления.
   - Мой друг жив? Старик, будь осторожнее и помни, о чем ты говоришь.
   Зануккио щелкнул губами, глаза его прыгали от радости при виде произведенного им эффекта. Предоставьте ему этих иностранцев, и он прекрасно сумел бы обработать их, - подумал он.
   - Ваше сиятельство, я прекрасно знаю, что говорю. Ваш друг не умер, он жив. Мои старые глаза видели его. Он даже находится вне всякой опасности, ваше сиятельство. Я видел его здесь, в Венеции, в саду. И в этом саду он проводил очень весело время, честное слово.
   Волнение старика достигло своего апогея. Он лез своей белой бородой почти в самое лицо Вильтара и, переступая с ноги на ногу, захлебываясь, рассказывал все, что знал.
   Граф был в Венеции; Зануккио мог даже указать дом, где он находится в данную минуту, - за сто дукатов дверь этого дома может отвориться для них в эту же ночь. Он говорил все это, дрожа от волнения, уверенный в щедрой награде, которая ожидает его; как он мог знать, что происходило в душе Вильтара, сидевшего перед ним? Мог ли он в своей радости предполагать, что Вильтар именно больше всего на свете и старался о том, чтобы судьба его друга оставалась покрытой мраком неизвестности. Старый Зануккио и не подозревал всего этого, а поэтому и не мог себе объяснить внезапную суровость своего господина, бледность, покрывшую его лицо.
   - Ты говоришь, старик, что мой друг жив, и ты видел его? Так почему же ты тотчас же не прибежал ко мне? Почему ты не говоришь мне, в каком доме он скрывается? Так вот как ты благодаришь меня за все мои благодеяния? Смотри, берегись, чтобы терпение мое не лопнуло. Я ненавижу сюрпризов, старик, они слишком вредно отзываются на моем слабом здоровье.
   Старик был так взволнован, что ничего не замечал, он воображал только, что плохо рассказал все и его не поняли, и поэтому он начал бы свой рассказ сначала, если бы Вильтар не крикнул на него.
   - Смотри, старина, я побью тебя!
   - Избави Бог, ваше сиятельство. Я хотел вам только сказать, что у меня есть хороший знакомый, лакей, по имени Отто. Это - самый большой сплетник нашего города. За полдуката он готов, кажется, продать черту родную бабушку. А между тем маркиза доверяет ему и держит его у себя в доме. Он - наш друг. Если бы мы пошли теперь к нему, захватив с собой небольшую сумму, он распахнул бы перед нами дверь, и ваше сиятельство очутились бы в доме "Духов". А тогда уже маркизе пришлось бы платить нам за наше молчание. Таким образом мы оба с Отто не остались бы внакладе. Конечно, что касается меня, то я только исполнил свой долг и не хвастаю этим, но вы, наверное, захотите вознаградить меня, ваше сиятельство, за мою верную службу; я вижу это по вашим глазам.
   Он говорил совершенно серьезно, и именно этот факт вывел из себя окончательно Вильтара и вызвал его на следующий поступок. Под рукой, около кресла, где он сидел, лежал большой хлыст, он взял его в руки и, обращаясь к Зануккио, сказал:
   - Ты поступил очень умно, Зануккио, чрезвычайно умно. Значит, мой друг находится в доме этого лакея, который готов помочь нам в деле похищения моего друга. Так я понял? - говори.
   Зануккио удивленно взглянул на него.
   - Нет, ваше сиятельство, вы ошиблись: граф находится не в доме лакея, а в доме "Духов", где еще бронзовые двери, на которые я обращал внимание вашего сиятельства.
   - Да, теперь я вспоминаю это. Ты уверен в том, что говоришь, старик?
   - Я готов поклясться в этом могилами моих предков.
   - Ну, в

Другие авторы
  • Энквист Анна Александровна
  • Иванов-Разумник Р. В.
  • Гаршин Всеволод Михайлович
  • Соколов Н. С.
  • Ландсбергер Артур
  • Линев Дмитрий Александрович
  • Жданов Лев Григорьевич
  • Благой Д.
  • Пнин Иван Петрович
  • Василевский Илья Маркович
  • Другие произведения
  • Шекспир Вильям - Отрывок из Трагедии: Юлий Цесарь
  • Квитка-Основьяненко Григорий Федорович - Г. Ф. Квитка: биографическая справка
  • Дмитриев Иван Иванович - Жан-Пьер Клари де Флориан. Отец с сыном
  • Тургенев Александр Иванович - Из писем А. И. Тургенева
  • Блок Александр Александрович - Из записных книжек и дневников
  • Григорьев Аполлон Александрович - Гамлет на одном провинциальном театре
  • Дорошевич Влас Михайлович - М.В. Лентовский
  • Ткачев Петр Никитич - Очерки из истории рационализма
  • Решетников Федор Михайлович - Подлиповцы
  • Роборовский Всеволод Иванович - Роборовский В. И.: Биографическая справка
  • Категория: Книги | Добавил: Armush (20.11.2012)
    Просмотров: 450 | Рейтинг: 0.0/0
    Всего комментариев: 0
    Имя *:
    Email *:
    Код *:
    Форма входа