Мориер Джеймс Джастин - Похождения Хаджи-Бабы из Исфагана

его лицу и усердии к его пользам, утверждая, что никогда не имел в виду награды и, кроме позволения стоять перед ним, никакой другой не желаю. Я благодарил его так покорно и так естественно представлял олицетворенное самоотвержение, что если везир когда-нибудь верил речам своих соотечественников, то должен был поверить мне в ту минуту.

   Но старая лисица гораздо лучше понимала меня, нежели я сам.

   - Не говори по пустякам! - возразил он. - Я тоже был беден, так же, как и ты, промышлял головою для своего пропитания и умею ценить подобные твоей услуги. Ты заслужил награду и должен получить её: это долг моей чести.

   Я поклонился великодушному покровителю и с радостным любопытством ожидал, что он решит.

   - В награду за твою верную, ревностную службу, - продолжал он важно, - позволяю тебе надувать этих франков!

   Я изумился. Награда показалась мне несколько странною и довольно сомнительною; но везир развернул свою глубокую мысль таким же блистательным, как и благосклонным образом в следующих словах:

   - Что с них сорвёшь, то твоё. Даю тебе полное право пользоваться всеми затруднительными случаями настоящих переговоров и брать с неверных взятки за посредничество. У них денег пропасть; они имеют теперь в нас нужду и должны купить у нас всякую уступку. На что говорить более?

   Я опять поклонился.

   - Франки толкуют о каких-то гражданских добродетелях, любви к отечеству, заботливости о благе общем, - молвил везир далее, - у нас этого никто не понимает. Это должны быть особенные западные аллегории. Какое нам дело до отечества или до общего блага? У нас отечество там, где живут мусульмане. Оно может разделяться на тысячу политических отечеств, владычество над которыми, по словам самого закона, принадлежит сильнейшему. Так, мы теперь имеем Персию, составленную из многих областей, когда-то бывших независимыми: ею управляют победители туркменского происхождения. Через год они могут быть побеждены турками, англичанами, курдами или русскими, и политическое отечество наше пропало. Но, и без того, пусть шах умрёт сегодня, то аллах ведает, что завтра будет с Персиею! Сыновья его разнесут её по всем концам свету, и опять не будет Персии. Умру я, шах похитит моё наследство; умрёт мой сын, имение его перейдёт в казну того, кто низвергнет шаха или его сына. Какое ж тут отечество? О каком общем благе можно помышлять в государстве, где большая часть жителей с нетерпением выжидает нового покорителя, полагая, что при нём будет лучше, потому что хуже уж быть нельзя? Поэтому когда мы спорим с франками о позволении им посещать наши гавани или разъезжать по нашим областям, то мы только торгуемся с ними о подарках. Мы не делаем им никаких уступок, потому что без уверенности, сохраним ли до завтра политическое наше существование, нам и уступать нечего. Выторговав у нас за безделицу важную для себя выгоду, они радуются и приписывают это своему искусству или нашему невежеству. Пусть себе радуются: я знаю только то, что шах и я, и мы все, надуваем их порядком, предоставляя им права и преимущества, в исполнении которых никто из нас не может ручаться сроком до сегодняшнего вечера. Советую и тебе следовать нашему примеру.

   Яркий луч света внезапно озарил моё понятие, когда я выслушал эту глубокомысленную речь первого слуги наместника пророка. Участник сокровеннейших тайн отечественной нашей дипломации, я увидел перед собою обширное поле для своих подвигов и, при первом случае, решился доказать высокому моему наставнику, что зёрна его учения пали не на бесплодную почву.

  

  

  

  

   В городе персам старался я дать уразуметь, что имею честь быть доверенным слугою верховного веэира и могу считаться хорошею протекцией для их носов и ушей; франкам, что без меня везир ничего не делает. Последствия этой предварительной меры увенчались полным успехом. Мои единоверцы кланялись мне с большим почтением; и посол стал чаще прибегать к моему содействию. Услуги, оказанные мною этому последнему, были чрезвычайно полезны для нас обоих.

   К числу разительнейших черт характера западных гостей наших принадлежала необузданная страсть их делать нам добро, вопреки нашему желанию. Чтоб удовлетворить ей, они готовы были не щадить ни трудов, ни издержек. Поистине, эти гяуры принимали в нас участие гораздо живейшее, нежели мы сами! Правда, что, в сравнении с нами, они казались тварями гнусными, нечистыми, созданными единственно на щепу для адского пламени, и, вероятно, завидовали нашему перед ними превосходству; но менее того, мы никак не могли постигнуть, что усмотрели они в нас такое достойное любви и обожания! Они всячески набивались к нам с своими услугами. Мне дела не было до их прихоти. Я имел поручение извлекать из них для себя всю возможную пользу и думал только об удачном его выполнении.

   Читатели помнят, что в молодости своей был я знаком с одним франкским доктором, у которого выманил волшебную пилюлю для главного врача. Этот доктор усильно старался о водворении в Персии нового способа лечения оспы; но по его отъезде из Тегерана он сам и его способ пошли в забвение, и наши врачи продолжали лечить и убивать детей по-прежнему. Нынешний посол привёз с собою доктора, который, подобно "отцу пилюль", страдал жаждою оказывать нам благодеяния. Распространение коровьего лекарства было предметом ревностнейших его усилий, и он привлекал к себе множество матерей с детьми.

   Идя неуклонно стезёю, указанною мне великим наставником, я первый поднял крик на соблазн, производимый стечением правоверных женщин в жилище молодого гяура, и убедил верховного везира поставить караул у дверей доктора. Эта мера прекратила дальнейшие его успехи. Доктор приходил в отчаяние.

   - Не понимаю, о чём вы печалитесь! - сказал я ему. - За свой труд вы не получаете никакой награды, а те, для кого трудитесь, в душе не питают к вам благодарности.

   - Ах, вы не знаете, что говорите! - отвечал он. - Этот бесценный дар небес должен быть распространён по всему миру. Препятствуя водворению его в своих владениях, ваше правительство становится виновным в смертоубийстве тех, которые могли бы быть спасены посредством этого лекарства.

   - А нам какое до них дело? - возразил я. - Пусть умирают. Мы не получим никакой особенной пользы от того, что они останутся в живых.

   - Если вы того требуете, - промолвил он, - то я скорее готов заплатить вам сколько угодно, чем потерять свою прививальную материю. Она у меня засохнет и не будет годна к употреблению.

   Мы стали торговаться. После бесконечных трудностей и намёков на опасение подвергнуться гневу верховного везира я заключил с доктором очень выгодную сделку и тотчас снял караул. Женщины опять притолпились к дверям доктора ещё в большем количестве, и никто не говорил ни слова о соблазне. Я сам сделался первым поборником коров и чудесного их влияния на благополучие роду человеческого.

   Другая странная прихоть неверного доктора заключалась в удовольствии резать мертвецов на части. Он так и дрожал от жадности при виде всякого трупа, который несли хоронить на кладбище. Не понимаю, как народ не забросал его камнями за эту нечистую склонность!

   - Что пользы для человечества, - как-то раз я сказал ему, - если вы и разрежете мёртвого мусульманина?

   - Напротив! - сказал он, - того и определить нельзя, сколько может быть потеряно, если его не разрежу. Я могу сделать важное открытие, которого в другом месте никак не сделаю. Я должен упражнять свою руку, чтобы не потерять навыку, и не был бы доктором, если бы не вскрывал трупов.

   Узнав из дальнейшего разговору, что он не имеет никакого предпочтительного вожделения к мусульманским трупам и что для него всё равно, кого бы то ни резать, правоверного, жида или христианина, я условился с ним о плате за всякое мёртвое тело, предаваемое на жертву его омерзительной страсти, и наслал к нему такое множество покойников, что мой плоторез наконец закричал:

   - Стой! довольно!

   Споспешествуя таким образом разным причудам неверных, я набивал свои карманы золотом и после нескольких подобных сделок мог уже считать себя богатым.

   Наконец и сам посол озаботился нашим благоденствием. Он объявил, что подарит нам какой-то земной плод, вовсе неизвестный на Востоке, но весьма употребительный в западных государствах, который принесёт неисчислимые выгоды всему персидскому народу, улучшит его благосостояние, обеспечит его от ужасов голоду и будет истинным благодеянием для беднейших классов общества. Посол убедительно просил верховного везира содействовать великому его намерению и обещал не щадить с своей стороны никаких усилий, чтобы только видеть это предприятие увенчанным желаемым успехом.

   Везир, которого нос мгновенно поднимался вверх, когда чуял где-нибудь поживу, по целым часам рассуждал со мною об этом необыкновенном предложении посла и не постигал, что оно значит и откуда у гяура взялась такая ревность к пользам Мухаммедова народу. Действительно, эта аллегория была для нас обоих неудобопонятнее самой "любви к отечеству". Но везир узнал через меня, что посол привёз с собою большой запас тонкого, широкого сукна. Это известие озабочивало его до крайности: он пламенно желал видеть хотя часть этого сукна в своей кладовой; только не знал, как бы до него добраться. Для этого он решился воспользоваться сказанным выше предлогом, позвал меня к себе и сказал:

   - Ради имени Али, кому они хотят делать благодеяние? У нас есть всё: хлеб, мясо, соль, рис, ячмень, плоды такие, каких они и во сне не видали: словом, по благословению аллаха, мы изобилуем всем, что только может усладить жизнь и удовольствовать душу. На что нам быть благодарными неверным за то, в чём мы не имеем ни малейшей надобности? Правда, у нас есть множество бедных; но, по настоящее время, никто из них не умер с голоду: аллах создал их персами и наделил таким умом, что только любуйся да берегись; они, бедняжки, суетятся, плутуют и добывают себе пропитание - что ж им надобно более? Мне пришла в голову прекрасная мысль. Если посол согласится на моё предложение, то и он и мы выиграем от этого гораздо более. Поди к нему и скажи, что я искренне благодарен за его лестное к нам расположение, но что он сам, видно, хорошо не обдумал, какой ужасный труд принимает на себя, вызываясь быть благодетелем целого государства. Сделать всё то, что он обещает, предохранить навсегда Персию от голоду, миллионам бедных доставить средства к пропитанию - это не шутка! Если он того хочет, я готов помогать ему; но он сам увидит, каких это будет стоить ему хлопот и издержек! Притом же у нас нет обыкновения делать благодеяние целому народу. По-нашему, правительство обязано только сохранять в народе тишину и порядок и за то вправе брать с него что и сколько понадобится. Но если бы пришлось благодетельствовать народу, то ни шах не захотел бы быть шахом, ни я везиром. Итак, скажи послу, что я освобождаю его от того огромного труда и ещё большего расходу, которым желает он подвергнуться единственно в угождение нам, и прошу предполагаемое исполинское его благодеяние заменить другим, поменьше и полегче. Мы будем довольны, когда он сделает добро, вместо целого народу, одному человеку. Пусть он даст мне две половинки своего тонкого сукна: они будут приняты мною с такою же признательностью, как будто бы он облагодетельствовал всю Персию. Слава аллаху, ты человек быстровидный и в состоянии сладить это дело. Ступай и приходи ко мне с сукном.

   Я пошёл и в немногих словах изложил послу существо государственных соображений моего начальника. В них, кажется, не было ничего смешного: однако посол и его безбородые чиновники все вдруг захохотали так громко, как будто я и везир были прямые "отцы нелепости".

   - Мы хотели дать вам картофелю, а вы просите сукна! - сказал один из этих отверженных.

   - Мы предлагали доставить бедному классу жителей вкусную и дешёвую пищу, - промолвил другой.

   - Ваш везир, - присовокупил третий, - выгоды всех желудков хочет обратить на свою спину. Хороши вы, ребята!

   Посол, однако ж, показал себя умнее всей своей неверной стаи. Он велел тотчас же принесть две половинки лучшего сукна и весьма вежливо вручил их мне, прося представить везиру этот маленький подарок и доложить, что это нисколько не уменьшит любви его к персидскому народу и что, во всяком случае, он даст нам картофелю и спасёт Персию от голоду.

   Я возвратился к везиру в необыкновенном восторге. Удачное исполнение нескольких подобного рода поручений доставило мне совершенную его милость. Я преодолел всех моих соперников и сделался главным его наперсником.

  

  

  

  

   Переговоры с неверными приходили к окончанию. Для утверждения взаимной дружбы между обоими государствами, определено было отправить в Англию блистательное посольство.

   На другой день по подписании трактату везир позвал меня к себе в хельвет и сказал:

   - Хаджи, повесь ухо! Сообщу тебе важное обстоятельство, и как ты исключительно мой, то надеюсь на твою верность и содействие.

   Я только что принялся за пламенные клятвы в своей беспредельной преданности, ревности, как он перервал меня следующими словами:

   - Хорошо или худо, дела наши с английским послом кончены совершенно, и шах склонился на его просьбу отправить в Англию посольство. Ты знаешь, как наши персы не любят оставлять свою родину. Я, право, не могу приискать человека, который охотно принял бы на себя это поручение.

   Я хотел перебить речь везира и сказать, что для него я готов пожертвовать собою и сам ехать послом к неверным, но он промолвил:

   - Есть у меня в виду один человек, которого желал бы я послать туда; но не знаю, как его поймать за бороду. Для меня чрезвычайно важно удалить его на известное время из Персии и от Средоточия вселенной. Не можешь ли ты убедить его принять на себя посольство?

   - Скажите мне, кто он таков, - отвечал я, - а раб ваш в состоянии купить своею кровью согласие его на ваше желание.

   - Хорошо! Вот люблю таких служителей! - воскликнул везир, потрепав меня по плечу. - Слушай же. Мне хочется послать в Англию мирзу Фируза. Я заметил, что с некоторого времени благоволение шаха к этому пустодому чрезвычайно усилилось. Он владеет языком так быстро и искусно, льстит так грубо, лжёт так безбожно, что Убежище мира его только и слушает. Как далеко зайдёт он своим болтанном, того знать нельзя; но благоразумие требует принять наперёд свои меры. Притом же он мне тайный враг, хотя явно выдаёт себя за вернейшего моего слугу. По теперешнее время я не боялся ничьих козней, а с ним должен быть осторожным! Послав его к неверным, в Дом вражды и нечестия, надеюсь не увидеть его более. Куда ему возвратиться оттуда! Неверные, вероятно, или убьют его, или отравят ядом; если же и отпустят назад живого, то, если угодно аллаху, в его отсутствие я устрою всё так, что не бывать ему более в милости у шаха!

   Полагая, что поручение кончено, я хотел уже удалиться, когда везир удержал меня, сказав:

   - Постой, это не всё: в то же время я думал и о тебе. Ты, Хаджи, человек удивительный, я люблю тебя, как родного сына; поезжай, ради моей дружбы, вместе с послом к этим сумасшедшим неверным! Я назначу тебя первым мирзою, или секретарём посольства. Ты мой доверенный приятель; знаешь всё, что у нас происходило с франками, и создан для этого места. Я буду крайне одолжен тобою и надеюсь, что ты привезёшь мне из Англии подарочек.

   Я думал, что гром разразил меня на месте. Как? Мирзу Фируза он посылает туда на погибель, как своего злодея, а меня вместе с ним за подарочком, как лучшего своего приятеля! Как бы благие его ожидания и не сбылись в рассуждении первого, то, отлучаясь из Тегерана на край свету, я всё-таки лишался надежды на своё повышение, и блистательные мои виды опять были расстроены. Сверх того, я был напитан предрассудками моих соотчичей - боялся плавания по морю, лютых чудовищ океана, поглощающих корабли с людьми и товарами, козней и кровожадности неверных. Я ужаснулся, вспомнив, что случилось с известным Синдбадом, который с судном своим причалил к прекрасному, зелёному острову, вышел с товарищами на берег и развёл огонь; вдруг весь остров потрясся, и оказалось, что это была не земля, а огромная зелёная рыба, которая грелась на солнце и, почувствовав на спине жжение огня, проснулась, оборотилась на другой бок и опрокинула несчастных мореплавателей в воду. Тысяча подобных приключений могло так же легко случиться со мною, как случилось со многими правоверными. Но положим, что моя звезда спасёт меня от морских опасностей: каково же будет мне, мусульманину, жить среди отверженного племени гяуров, в стране, где, говорят, нет и солнца? Этот окаянный доктор режет здесь трупы, а там, в потёмках, он, или его сообщники, готовы поймать меня живого на улице и изрезать на мелкие куски, для вящей пользы человечества. Признаюсь, я был в отчаянии и отвечал везиру рядом приветливых, но холодных выражений готовности, которые у перса всегда вьются на языке, что бы ни происходило в его сердце, Я сказал:

   - На мой глаз! На мою голову! Кладу своё ухо в ваши руки! Я ваш раб! Приказывать ваше дело! Раб обязан повиноваться! - и онемел камнем.

   Но старый плут понимал меня насквозь.

   - Если предложение моё тебе не нравится, то воля твоя, братец: найдутся другие, которые охотно поедут на твоё место. Но ты не знаешь собственной своей пользы. Франков бояться нечего: они те же люди, и мы видим, что в Индии наши мусульмане уживаются с ними прекрасно и блаженствуют, обманывая их на всяком шагу. Что бы ни приключилось с послом, ты, как лицо подчинённое, всегда будешь вне опасности. Я надеялся иметь случай наградить тебя по возвращении и сперва хотел послать в Исфаган в качестве шахского доверенного чиновника. У нас решено наложить на этот город поставку подарков для английского шаха. При сборе подарков ты мог бы обогатиться удивительным образом.

   Я не допустил везира продолжать. Искушённый лестною мыслию поблистать в родимом моём городе званием полномочного чиновника правительства, я поцеловал руку своего благодетеля и воскликнул с радостным восторгом:

   - Клянусь солью вашего высокопорожия! Клянусь вашею смертью и бородою шаха! Я готов ехать. Не говорите мне более: бегу, куда ни пошлёте меня, хотя бы вытащить отца франков с самого дна аду и представить его в ваш приказ.

   - Да будет так! - промолвил везир. - Но прежде всего ступай к мирзе Фирузу: польсти его самолюбию, скажи, что, кроме его, в целой Персии нет ни одного человека, способного исполнить с честью, с белым лицом, подобного роду поручение; что богатства, благоволение шаха, моё покровительство ожидают его по возвращении из Фарангистана; что аллах ведает, каких через то не достигнет он почестей и отличий. Понимаешь ли меня?

   - Понимаю. Нет бога, кроме аллаха! Ваше высокопорожие колодезь мудрости, море соображений.

   - Но, чтобы поддеть его удобнее, скажи, что есть сильный соперник, который ищет для себя этого места и клевещет на него, будто он человек неспособный, пустой, болтать умеет много, а по делам осёл. Он тотчас вспылит и пожелает доказать свету, что только он достоин быть послом. Понимаешь ли?

   - Машаллах! машаллах!

   - Не теряй же времени. Аллах твой покровитель!

   Я вышел на улицу, исполненный неизъяснимой бодрости духу, и шагал уже не по мостовой, а по чистому воздуху. Думаю, что все проходящие приметили, как голова моя беспрестанно возвышалась более и более и наконец упёрлась в самое созвездие Быка. "Слава аллаху, и опять слава, и опять слава! - воскликнул я про себя. - Сбылись искреннейшие мои желания; звезда моего счастья воссияла над самою моею макушкою - я ворочусь в Исфаган в халате славы, верхом на коне величия! Посмотрим, как запляшут те, которые прежде безнаказанно обижали бедного Хаджи-Бабу, когда увидят в нём доверенное лицо шаха! Я некогда брил их головы, теперь по их головам буду ходить, как по этому булыжнику".

   Устраивая мысленно въезд мой в Исфаган: на каком явлюсь я коне, как украшу его золотою цепью кругом шеи и кистями под горлом, в каком порядке поведут передо мною заводных лошадей, как около меня будут бежать слуги и скороходы с моими туфлями, плащами и кальянами и что буду отвечать депутатам города, высланным мне навстречу, я очутился у дверей дому мирзы Фируза, с которым всегда жил дружно, несмотря на мою приязнь с везиром. Он уже знал о деле, потому что английский посол делал ему то же самое предложение, желая, чтоб не кто иной, как он, был назначен послом в Англию.

   Мирза согласился на всё и был чрезвычайно доволен известием, что я поеду с ним вместе. Мы стали предначертывать план будущего образу жизни в земле неверных и кончили воспоминаниями о давно прошедших наших похождениях. Он спросил меня, смеясь, не захочу ли я теперь, в проезд через Стамбул, пожурить турок и принудить их к возврату любезной Шекерлеб; но я стряхнул свой ворот обеими руками и подул себе на плечи, как будто от нечистой силы.

   На другой день шах объявил всенародно, во время поклону, что мирза Фируз назначается послом в Англию, и везир приказал мне заняться приготовлениями к путешествию в Исфаган, пока напишут нужный фирман о сборе подарков.

   Описание этих приготовлений было бы слишком утомительно для меня и для читателя. Довольно сказать, что я отправился туда со всею пышностью значительного мирзы, любимца первого в государстве сановника и человека в полном случае. Счастье начинало мне благоприятствовать: меня ожидали новые успехи и, может быть, новые и горькие неудачи.

  

  

  

  

  

   Ага - господин, сударь, "милостивый государь".

   Агадж - мера длины, верста.

   Азан - призыв к молитве, провозглашаемый муэдзином с минарета.

   Али - мученически погибший халиф Али, зять пророка Мухаммеда и наиболее почитаемый персами (шиитами - см. словарь), как непосредственный преемник Мухаммеда. Сторонники халифа Али ("партия Али" - "шиат Али") считали, что наследовать могут только его прямые родичи и потомки, а именно зять Мухаммеда (муж дочери его Фатимы) - Али и его дети (внуки Мухаммеда) Хасан и Хусейн. Противоположная "партия", сторонники "традиции" ("сунны") считала, что кровное родство необязательно и преемникам передаётся от пророка и духовное руководство. Сунниты признавали четырёх "халифов правильного пути": Омара, Абу Бекра, Османа и Али. Шииты считали Омара узурпатором и признавали истинным халифом лишь Али.

   Аман - безопасность; призыв к пощаде, милости.

   Андарун - внутренняя, женская половина персидского дома.

   Арак - местная водка.

   Аргамак - породистый конь.

   Арк - дворец.

   Афрасияб - туранский легендарный богатырь, воевавший с Ираном.

  

   Бей - в Турции высокий чин, в Персии - рядовой чиновник.

   Бейлербей - губернатор провинции.

   Бек - так именовали сановников, местных правителей, феодальных владетелей и т п.

   Бостанджи-баши - начальник полиции в Стамбуле.

  

   Ваххабит - последователь секты Абдул-Ваххаба, выступавшей против турецкого султана; нарицательное имя для бунтовщика.

   Везир - министр.

  

   Газ - а) мера длины, аршин; б) мелкая монета, грош.

   Гебр - огнепоклонник, безбожник, "неверный".

   Гуль - горный или лесной дух, леший.

   Гурия - волшебная, райская красавица.

   Гяур - неверный, немусульманин.

  

   Дараб - царь Дарий I Ахеменид (521-485 до н э.).

   Делихан - удалец, сорвиголова.

   Дели Петрун - кличка Петра I, удалец Пётр.

   Дервиш - бродячий монах, проповедник мистического учения (суфизма), нищенствующий мистик-суфий (обычно прикрывавший благочестивостью паразитический образ жизни). Дервиши во главе со старцем (шейх, пир) объединялись в братства (ордена), противостоящие официальному духовенству.

   Джалинус - Гален, античный врач, проживал в Александрии (131-210 гг. до н э.).

   Джамшид - мифический древнеиранский царь, описанный в "Шах-наме".

   Див - сказочное существо, злой дух, бес, демон.

   Диван - совет министров (везиров).

   Динар - монета.

  

   Замзам - знаменитый, чудотворный источник (колодезь) в Мекке.

  

   Ибн - сын.

   Иншаллах - если богу угодно, дай бог!

   Исфаганй - исфаганец.

  

   Каджавэ - крытое, верблюжье седло (для женщин).

   Казий - судья.

   Кальян - прибор для курения табака.

   Караван-сарай - постоялый двор; место стоянки караванов.

   Кассия - растение: применяется в медицине как слабительное средство.

   Каук - тюрбан.

   Каюмарс - мифический иранский первоцарь-первочеловек, описанный в "Шах-наме".

   Кебаб - мелкорубленное жареное мясо, шашлык.

   Кейф - блаженное ничегонеделание, нега.

   Кызыл-баш - "красноголовый", шахский солдат, носивший головной убор красного цвета.

   Кыбла - сторона, куда мусульмане поворачиваются при молитве (намазе); переносный смысл: самое дорогое, любимое.

   Кяфир - "неверный", немусульманин, богохул.

  

   Лукман - легендарный арабский мудрец, которому приписываются афоризмы и басни.

   Лядунка - зарядница, патронница.

  

   Майдан - площадь.

   Ман - мера веса различного значения в разных местностях: 10 фунтов, 40-84 фунта.

   Мангал - жаровня.

   Машаллах - как угодно богу, не дай бог, браво.

   Медресе - высшее духовное учебное заведение.

   Меснед - царский трон.

   Мирахор - конюший.

   Мирза - писец; принц.

   Мискаль - золотник (24 г.).

   Михмандар - сановник, принимающий шахских гостей, предводительствующий и представляющий их.

   Мохтасеб - надзиратель за нравственностью, чиновник, наблюдающий за точностью мер и весов на базаре и за выполнением мусульманами положенных обрядов.

   Муджтехид - богослов, высшее духовное лицо в Персии.

   Муфтий - законовед, знаток мусульманской юриспруденции (шариата), выдающий фетву (см. словарь).

   Муэдзин - служка мечети, провозглашающий азан (см. словарь) с высоты минарета.

  

   Наиб - заместитель, помощник.

   Намаз - молитва, совершаемая пять раз в день.

   Насакчи - жандарм, урядник.

   Насакчи-баши - начальник, шеф жандармов.

   Нуширван - прославленный царь Хосров Ануширван из династии Сасанидов (531-578).

  

   Омар - первый "халиф праведного пути" у суннитов (туркмен, турок).

  

   Падар-сохтэ - "сгоревший отец", ругательство: сын дурного отца, "сукин сын".

   Пайандаз - дорогие ткани, которыми выстилался путь шаха в места приёма, после чего обычно расхватывались челядью.

   Пахлава - сладкий пирог с мясом, орехами.

   Пашалык - область.

   Пиастр - монета; пиастр испанский равнялся пяти рублям (бумажными знаками).

   Пилав - блюдо из варёного риса; плов.

   Пократ - то есть Гиппократ Косский (прибл. 460-377 до н э.) знаменитый древнегреческий врач и философ. Ему приписывается ряд медицинских трактатов, в основном законченных к середине IV в. до н э. и переведённых на арабский язык.

   Пери - фантастическое существо женского рода, доброе или злое (колдунья).

  

   Рамазан - месяц мусульманского поста.

   Реис-эфенди - господин реис (главный везир, премьер).

   Риал - монета.

   Рустам - легендарный богатырь, защитник Ирана, которому посвящена значительная часть "Шах-наме" Фирдоуси.

   Руфиян - сводник, хулиган, головорез - ругательство.

  

   Саади - великий поэт, писавший на фарси (род. между 1203-1208 г., умер в 1291-1292 г.), родом из Шираза, классик персидско-таджикской литературы. Наиболее популярны его дидактические произведения, написанные в ярко-художественной форме - в 1250-1256 "Бустан" ("Плодовый сад" - весь стихотворный) и в 1257-1258 - "Гулистан" ("Розовый, сад" - орнаментированная проза, перемежающаяся стихами) - источник поговорок, цитат, мудрости.

   Сам - иранский легендарный богатырь, праотец Рустама.

   Сардар - военачальник.

   Селямлык - мужская часть персидского дома.

   Софа - ложе, тахта.

   Суннит - одно из направлений в мусульманстве. Выделяют два направления - шииты и суниты. Сторонники халифа Али ("партия Али" - "шиат Али") считали, что наследовать могут только его прямые родичи и потомки, а именно зять Мухаммеда (муж дочери его Фатимы) - Али и его дети (внуки Мухаммеда) Хасан и Хусейн. Противоположная "партия", сторонники "традиции" ("сунны") считала, что кровное родство необязательно и преемникам передаётся от пророка и духовное руководство. Сунниты признавали четырёх "халифов правильного пути": Омара, Абу Бекра, Османа и Али. Шииты считали Омара узурпатором и признавали истинным халифом лишь Али. Турки - сунниты; персы - шииты.

   Суфий - см. дервиш в словаре.

  

   Тар - музыкальный, многострунный инструмент.

   Туман - золотая монета, стоимостью 10-12 рублей.

  

   Улемы - учёные, богословы.

   Улус - кочевая область одного племени (или рода); стойбище.

   Учкуры - завязки панталон.

  

   Фарангистан - Европа.

   Фарамуши - франкмасон.

   Фарсах - мера длины, 5 вёрст.

   Фатима - дочь пророка Мухаммеда, супруга Али. Её могила, находящаяся в Куме, на юге Ирана, служила местом паломничества и пользовалась правом "беста", убежища: кто укрывался в ограде подобного святилища, не мог быть схвачен и арестован.

   Ферраш - постельничий, шатроносец, экзекутор, бивший осуждённых по пяткам.

   Ферязь - род одежды (персид. фераджэ).

   Фес - головной убор, феска.

   Фетва - юридическое решение по шариату (см. словарь), утвержденное муфтием.

   Фирдоуси - знаменитый поэт, классик персидско-таджикской литературы (род. 934-941 г., ум. около 1020 г.), автор "Шах-наме".

   Франк - европеец.

  

   Хакан - владелец, царь, хан.

   Хаким - врач, лекарь.

   Ханум - госпожа.

   Харам - запрещённое по шариату (см. словарь); нечисть.

   Хафиз - великий поэт-лирик, писавший на фарси (1300-1389), родом из Шираза, классик персидско-таджикской литературы. Его лирические стихи (газели), изучавшиеся в начальной конфессиональной школе, широко известны в народе, часто цитируются.

   Хельвет - внутренние покои персидского дома, кабинет.

   Хоршид-Колах - примерно; "Солнцевенчанная", буквально: "та, у которой головной убор - солнце", прозвище русской императрицы Екатерины Второй (1729-1796).

  

   Цоуган - искажённое чоуган (см. словарь).

  

   Чауш - жандарм, унтер-офицер.

   Чоуган - клюшка в игре в поло (деревянный мяч).

  

   Шай - мелкая монета.

   Шам - вечернее угощение, ужин.

   Шариат - мусульманское право, религиозная юриспруденция.

   Шах-заде - царевич, принц.

   Шейх-ул-шлам - глава мусульманской церковной организации у шиитов.

   Шиит - одно из направлений в мусульманстве. Выделяют два направления - шииты и суниты. Сторонники халифа Али ("партия Али" - "шиат Али") считали, что наследовать могут только его прямые родичи и потомки, а именно зять Мухаммеда (муж дочери его Фатимы) - Али и его дети (внуки Мухаммеда) Хасан и Хусейн. Противоположная "партия", сторонники "традиции" ("сунны") считала, что кровное родство необязательно и преемникам передаётся от пророка и духовное руководство. Сунниты признавали четырёх "халифов правильного пути": Омара, Абу Бекра, Османа и Али. Шииты считали Омара узурпатором и признавали истинным халифом лишь Али. Турки - сунниты; персы - шииты.

  

   Эфенди - в Турции: господин, сударь.

  

   Ялапа - лекарственное растение, применяется в медицине как сильное слабительное средство.

   Ярлык - государственное распоряжение, документ, письменный указ, приказ.

   Ятаган - кривой турецкий кинжал.