Главная » Книги

Марриет Фредерик - Приключение Питера Симпла, Страница 17

Марриет Фредерик - Приключение Питера Симпла


1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19

> собой.]. Не знаю, что это значит - какая-нибудь шутка, полагаю; мичманы всегда шутят. Бывали ли вы в Балтийском море, мистер Симпл? Да, бишь, и сам знаю, что не были. Я там имел жаркие схватки с канонерскими лодками. Да так было бы и теперь при капитане О'Брайене. По что касается этого маленького человечка - я думаю, он больше будет говорить, чем делать.
   - Вы, кажется, очень невзлюбили капитана, Суинберн? Не знаю, прилично ли мне как старшему лейтенанту слушать вас.
   - Потому-то я и говорю вам это, что вы старший лейтенант. Я никогда не ошибался в характере офицера после того, когда погляжу ему в глаза и послушаю с полчаса. Я пришел нарочно для того, чтоб посоветовать вам быть осторожным. Убежден, он замышляет против вас недоброе. Что это значит, что он каждый вечер по получасу беседует в своей каюте с этим уродливым сержантом морских солдат? Донесения его как каптенармуса должны идти через старшего лейтенанта. Но он шпионит за всеми, в особенности за вами. Парень этот уже начал важничать и так говорит с молодыми джентльменами, как будто бы они ниже его. Я думал, вы этого не знаете, мистер Симпл, а потому счел нужным вас известить.
   - Я вам очень благодарен, Суинберн, за ваше расположение ко мне. Но если я исполняю свои обязанности, чего мне бояться?
   - Человек может исполнять свои обязанности, мистер Симпл. Но если капитан решил погубить его, ему ничто не помешает. Я дольше вашего служу и имею в этом деле некоторый опыт. Помните только одно, мистер Симпл, - вы меня извините, что я с вами так вольно говорю, - ни в коем случае не теряйте хладнокровия.
   - Об этом не беспокойтесь, Суинберн, - ответил я.
   - Легко сказать "не беспокойтесь", мистер Симпл. Но помните, ваше хладнокровие еще не подвергалось испытанию. С вами всегда обращались как с джентльменом. Если же с вами поведут себя иначе, в вас слишком благородная кровь, чтоб промолчать, я в этом уверен. Я видел офицеров, которых оскорбляли и раздражали так, что ангел не вытерпел бы такого обхождения, а потом за одно неосторожное слово их выгоняли к черту со службы.
   - Но вы забываете, Суинберн, что военный устав точно так же составлен для капитана, как и для всякого другого на корабле.
   - Знаю. Но в военном суде капитаны придают разное значение тому, что говорит начальник подчиненному и подчиненный начальнику.
   - Правда, Суинберн, - сказал я.
   - Я того мнения, что, если капитан скажет вам, что вы не джентльмен, вы не должны повторять ему то же самое, - сказал Суинберн.
   - Разумеется, нет, - отвечал я, - но я могу потребовать военного суда.
   - Конечно, и вам не откажут, но что вы этим выиграете? Это все равно, что бороться против сильного шквала и отлива; тысяча против одного, что вы не достигнете порта, а если и достигнете, то корабль ваш разобьется на части, паруса будут истерты так, что станут не толще газетного листка, снасти изорвутся; а между тем распоряжение насчет ремонта вам не приходит, корабль остается расснащенным. Нет, нет, мистер Симпл, лучше всего хоть и морщиться, а терпеть и вести себя как можно осторожнее. Поверьте мне, в самом лучшем корабельном экипаже шпион-капитан всегда найдет себе шпионов-слуг.
   - Вы это про меня говорите, мистер Суинберн? - произнес голос сзади.
   - Я обернулся и увидел капитана, который во время нашего разговора незаметно прокрался на палубу.
   Суинберн не отвечал и, приложив руку к шляпе, отошел в подветренную сторону.
   - Кажется, мистер Симпл, - сказал капитан, обращаясь ко мне, - вы считаете себя вправе злословить о вашем капитане и поверять усматриваемые в нем недостатки младшему офицеру на квартердеке корабля его королевского величества?
   - Если вы слышали разговор, сэр, - отвечал я, - то вы должны были заметить, что мы говорили вообще о военных судах. Я не думаю, чтобы я поступил неприлично, разговаривая с офицером о вещах, относящихся к службе.
   - Так вы намерены утверждать, сэр, что слова канонира "шпион-капитан" относятся не ко мне?
   - Я согласен, сэр, что, поскольку вы украдкой подслушали нас, эти слова могут показаться относящимися к вам. Канонир не знал, что вы подслушиваете. Его замечание, что шпион-капитан всегда найдет шпионов-слуг - общее, и я очень сожалею, что вы думаете иначе.
   - Очень хорошо, мистер Симпл! - сказал капитан Хокинз и отправился вниз по лестнице в свою каюту.
   - Не странно ли, мистер Симпл, - сказал мне Суинберн, как только ушел капитан, - что, желая оказать услугу, я доставил вам неприятности? Но, может быть, это и к лучшему: открытая война приятнее подслушивания и нападений сзади. Он никак не намерен был показать свой флаг, но я нанес ему такой удар, что он забыл все предосторожности.
   - Я того же мнения, Суинберн; но, думаю, впредь нам не должно разговаривать по ночам.
   - Сожалею, что сболтнул лишнее, вижу, что дело приняло дурной оборот, - отвечал Суинберн. - Покойной ночи, сэр.
   Поразмыслив о случившемся, я убедился, что Суинберн правду сказал. Все это к лучшему. Я теперь знал, с кем имею дело, и мог приготовиться к защите.
  
  

ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ПЕРВАЯ

Встреча с голландским военным бригом. - Капитан Хокинз - зритель у кабестана. - Много труда и мало благодарности. - Кто трус? - Матросы негодуют. - Бриг поворачивает не на тот галс.

   На рассвете следующего утра мы вышли из Тексела и направились вдоль низких песчаных холмов. Носившийся в открытом море туман рассеялся, и мы увидели чужеземный корабль. Все матросы были созваны наверх, и мы на всех парусах шли к нему. Успели разглядеть, что это военный бриг, и поскольку он значительно изменил свой ход, завидев нас, то подозревали, что это неприятель. Мы подали сигнал, но, не получив ответа, приготовились к битве. Неприятельский бриг пустился на всех парусах, а мы последовали за ним, держа его почти в двух милях от наветренной скулы. Ветер был не очень силен. Неприятельский бриг то качался под брамселями, между тем как у нас были распущены бом-брамсели, то распускал до последнего лоскутка паруса, тогда как у нас все матросы были заняты шкотами брамселей и гафель-гарделями. Но тем не менее, через час мы приблизились к нему почти на полмили. Наши матросы находились на своих местах, радуясь, что так скоро снова оказались в деле. Они сняли куртки и шляпы, обвязали головы белыми платками, а талии черными шелковыми. Пушки готовы, всякая вещь на своем месте, и все нетерпеливо ожидали битвы, исключая, впрочем, капитана. Он с самого начала не выразил удовольствия, тем более присутствия духа, возможно, потому, что до сих пор ни разу не бывал в деле. В начале погони мы считали неприятельский бриг купеческим кораблем и только по наступлении полного рассвета увидели, что он военный.
   Начался жаркий бой. Наш капитан, стоя у кабесгана, оставался простым зрителем.
   Но в это время почти мгновенно густой туман скрыл от нас неприятеля. В каких-нибудь десяти саженях от брига ничего нельзя было разглядеть. Это нас очень огорчило; мы боялись потерять противника. К счастью, ветер вскоре сменился тишью, и около двенадцати часов паруса захлестали по мачтам. Я доложил капитану, что уже двенадцать часов, и спросил, не позволит ли он подать знак к обеду.
   - Нет, - отвечал он, - сначала повернем корабль.
   - Повернем корабль, сэр? - вскричал я с удивлением.
   - Да, - ответил он. - Я уверен, что бриг в настоящее время находится по другую сторону нашего галса и если мы не повернем, то потеряем его.
   - Если неприятель повернет, сэр, - он очутится на мели и не уйдет от нас.
   - Сэр, - отвечал он, - когда я спрошу ваше мнение, вы мне скажете, а пока я командую кораблем.
   Сначала мы не знали, намерен ли он напасть на неприятеля или нет, но вскоре потеряли всякую надежду. Когда корабль повернулся, он приказал плыть прочь, так что голландский бриг остался у нас со стороны подветренных шканцев. Он велел шкиперу направить корабль в Ярмут, потом отправился в каюту и приказал передать, что я могу дать команду к ужину и раздать матросам виски.
   Злость и негодование матросов едва сдерживались.
   Сойдя вниз к ужину, они разразились единодушным ропотом; в продолжение всей ночи офицер, находившийся на вахте, с трудом мог удержать их от проявлении своих чувств Что касается меня, я гоже едва мог умерить свою злость. Бриг был нашим верным призом, потоку что на следующее утро он опустил свой флаг перед гораздо более слабым военным кораблем, который наткнулся на него; он находился все в том же положении. Его капитан и старший лейтенант были убиты, около двух третей экипажа убито и ранено. Если бы мы капали на него, он тотчас же опустил бы флаг, потому что последним лагом мы убили его капитана, выказавшего такую храбрость. Как старший лейтенант я был бы повышен, а теперь все это пропало. Нечего и говорить, что поведение нашего капитана строго осуждалось офицерами в кают-компании, а также и всем остальным экипажем. Томпсон был того мнения, что следует обвинить его перед военным судом. Я сделал бы это с радостью, если бы этим можно было от него избавиться. Но старик Суинберн уговорил меня оставить это намерение.
   - Видите ли, мистер Симпл, - говорил он, - у вас нет доказательств. Он не убежал вниз, а стоял на палубе, ничего не делая. Так, стало быть, вы не можете уличить его в трусости, хотя тут не может быть никакого сомнения. А относительно того, что он не хотел возобновить битвы - разве не капитанское дело решать, что полезно для королевской службы и что нет? А если он думал, что это неблагоразумно при поврежденном состоянии брига и близко от неприятельских берегов, то это будет приписано только ошибочному суждению. Сверх того, надобно припомнить, мистер Симпл, что ни один капитан, заседающий в военном суде, если будет хоть малейшая возможность, не обвинит в трусости своего брата капитана. Ведь это бесчестье для всего сословия.
   Совет Суинберна был благоразумен, и я оставил всякую мысль жаловаться; однако мне казалось, капитан очень опасался этого с моей стороны. Он был очень любезен и вежлив на обратном пути. Объявил мне, что видел, как я хорошо вел себя во время битвы и не преминет упомянуть о том в донесении. Это уже чего-нибудь да стоило. Но он не сдержал обещания. Его донесение даже было опубликовано прежде, чем мы вышли из рейда. Ни один офицер не был упомянут в нем, и только в общих словах говорилось, что он доволен их поведением. Он называл неприятельский корабль корветом, не определяя в точности, был ли это бриг или корабль-корвет. Вообще же донесение было написано таким напыщенным слогом, что посторонний подумал бы, что он имел дело с превосходящими силами. В заключение он говорил, что, исправив повреждения, повернул корабль, но неприятель уклонился ог битвы. Так было действительно, но по простой причине: мы так обстреляли неприятельский бриг, что он был не в состоянии идти нам навстречу. Во всем этом можно усомниться, но огромный список убитых и раненых доказывает, что мы были в жарком деле, а взятие брига на следующий день свидетельствовало, что мы одержали над ним верх. Одним словом, капитан Хокинз приобрел себе в глазах некоторых большое доверие, хотя кой-какие слухи, дошедшие до адмиралтейства и были причиной того, что ему не дали другого места, тем более что он имел скромность не просить о том.
  
  

ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ВТОРАЯ

Последствия битвы. - Корабль без капитана, участвующего в битве, все равно, что вещь без головы - так думают матросы. - Бунт и потеря нашего прежнего экипажа.

   Во время нашего пребывания в Ярмуте строго запрещалось выходить на берег под предлогом, что нужно исправлять повреждения, чтобы потом тотчас же отправиться к стоянке. Но на самом деле капитан Хокинз опасался, чтобы мы не рассказали о настоящем ходе битвы. Видя, что мы не думаем обвинять его, он возобновил свою систему гонений. Квартира его выходила окнами на то место, где стоял бриг. Постоянно наблюдая в подзорную трубу за всеми нашими передвижениями, он отмечал в памятной книжке, если я не подымал боты и прочее аккуратно в час, предписанный в его книге приказов. Очевидно, намеревался составить против меня целый список обвинений. Это мы узнали впоследствии.
   Я прежде упоминал о том, что Суинберн, соединясь с нами в Портсмуте, посоветовал приделать к бригу какую-нибудь фигуру. О'Брайен это выполнил за свой счет, но не по дешевке, как советовал Суинберн, а очень изящно Фигура представляла огромную змею, свернувшуюся в кольца. Голова ее угрожающе вытягивалась вперед, а хвост с погремушками опускался вниз. Все позолотили, и это производило эффект. Однажды ночью, когда корабельщики закончили на верфи работы и окрасили бриг, голова "Раттлснейка" исчезла. Ее спилили какие-то злоумышленники, но виновных и след простыл.
   Я доложил об этом капитану. Он рассердился и предложил двадцать фунтов стерлингов тому, кто найдет хулиганов. Но предложи он двадцать тысяч, и тогда не нашел бы. Однако он этого никак не мог забыть, хорошо понимая, что это значило. Новая голова была вырезана, но пропала в ту же ночь.
   Ярость капитана не знала границ. Он созвал всех наверх и объявил, что если виновного не выдадут, он пересечет весь экипаж. Срока было назначено десять минут. По истечении их он приготовился исполнить угрозу.
   - Мистер Пол, созовите матросов для наказания! - сказал капитан в бешенстве и отправился в каюту за военным уставом.
   Лишь только он ушел, офицеры собрались обсудить это распоряжение. Сечь всех за проступок одного было верхом несправедливости. Но не наше дело возражать. Однако ж матросы могли прочесть на наших лицах, что мы разделяем их чувства. Они стали в кружок и, по-видимому, о чем-то совещались; наконец, казалось, приняли решение. Плотники, нехотя притащившие на корму ростры [Ростры - решетчатый настил для установки шлюпок, складывания весел и запасного рангоута на палубе корабля, а также для привязывания к нему наказываемых.], закончили свою работу. Помощники боцмана появились с кошками [Кошка - морская плетка, применявшаяся для наказания матросов.], длинные хвосты которых были обмотаны вокруг красных рукояток. Все матросы ушли вниз. На квартердеке не осталось никого, кроме морских солдат под ружьем и офицеров.
   Заметив это, я приказал мистеру Полу, боцману, выслать людей, чтобы расставить ростры и квартирмейстеров со швартовами. Он вернулся и доложил, что звал, но они не идут. Видя, что экипаж явно готов возмутиться, я отправился в каюту и уведомил капитана о положении дел, прося приказаний или личного присутствия на палубе.
   Капитан, по-видимому, от злости лишившийся рассудка, тотчас же вышел на палубу и приказал морским солдатам зарядить ружья. Приказание было исполнено. Но мне рассказывал впоследствии Томпсон, что их зарядили одним порохом, спрятав пули в карманы. Они не хотели оказывать неповиновения и в то же время не желали убивать своих братьев, милых сердцу, которым они притом сочувствовали.
   Впоследствии открылось, что голову змеи во второй раз срезал морской офицер.
   Затем капитан приказал боцману вызвать матросов. Боцман вернулся с рукой, обвязанной шарфом.
   - Что с вашей рукой, мистер Пол? - спросил я, когда он проходил мимо меня.
   - Сейчас только упал с лестницы - не могу пошевельнуть; нужно будет идти к хирургу, когда все это закончится.
   Свисток снова подал знак явиться на палубу. Но никто не показывался. Бриг находился, таким образом, в состоянии бунта.
   - Мистер Симпл, подойдите к люкам и стреляйте на нижнюю палубу! - закричал капитан.
   - Сэр, - отвечал я, - на расстоянии полкабельтова от нас два фрегата. Не лучше ли, не проливая крови, позвать их на помощь? Кроме того, сэр, можно попытаться привести в повиновение боцманских помощников перекличкой по именам. Позвольте мне сойти вниз, я постараюсь усовестить их.
   - Ступайте, сэр. Вы, кажется, уповаете на свой авторитет? Ну, да об этом после.
   Я сошел вниз и стал перекликать людей по именам.
   - Сэр, - сказал один из боцманских помощников, - экипаж говорит, что не позволит себя сечь.
   - Я обращаюсь не вообще ко всему экипажу, Коллинз, - возразил я. - Вам приказывают расставить ростры и выйти на палубу: вы не можете не исполнить этого приказания. Ступайте тотчас же! Квартирмейстеры, выходите со швартовами. Когда все будет готово, вы можете оправдываться.
   Люди повиновались; они вышли на палубу, установили ростры и стали около них. Но когда дело дошло до наказания, боцман и его помощник наотрез отказались сечь.
   Капитан смутился и не знал, что делать. Настаивать на своем было напрасно, отступить - невозможно. На минуту настала мертвая тишина. Все едва дышали от нетерпения видеть, что будет дальше. Первым молчание нарушил Джой Миллер, разложенный для наказания.
   - Прошу извинить, сэр, - сказал он, поворачивая голову. - Но если уж без этого нельзя обойтись, будьте милостивы, начинайте поскорее. Я простужусь, лежа этак целый день голый.
   Это явно была насмешка со стороны матроса. Она привела капитана в чувство.
   - Сержант, - закричал он, - закуй Миллера и этого Коллинза в железо, вместе, нога об ногу... за возмущение. Я вижу, ребята, вы заговор составили, но я положу ему конец; я знаю виновных, и, ей-Богу, они раскаются! Мистер Пол, скомандуйте им идти вниз. Мистер Симпл, приготовьте мою гичку, и вот вам мое категорическое приказание: чтобы ни один бот не приставал к берегу.
   Капитан уехал с брига. Спускаясь с корабля, он злобно взглянул на меня. Но я исполнял свои обязанности и не беспокоился об этом. Наоборот, я теперь сам наблюдал за его поведением так же тщательно, как он за моим.
   - Капитан желает первым рассказать свою историю, - сказал Томпсон, подходя ко мне. - Если бы я был на вашем месте, Симпл, то постарался бы пролить свет на то, что произошло.
   - А как это сделать? - спросил я. - Он запретил всякую связь с берегом.
   - Просто-напросто, стоит только послать на каждый фрегат по офицеру. Они предупредят, что наш корабль бунтует и просит поддержать в случае надобности. Это вы обязаны сделать как командующий офицер. Пошлите только, а уж изложение дела предоставьте мне. Помните, что капитаны этих фрегатов будут назначены следователями, если дело дойдет до следствия, как я ожидаю.
   Подумав немножко, я нашел совет благоразумным, и отправил Томпсона сначала к одному фрегату, потом к другому. На следующий день капитан вернулся. Вступив на квартердек, он тотчас же спросил меня, как я смел противиться его приказанию не высылать боты. Я отвечал, что он запретил только сообщение с берегом и что, как командующий офицер, я счел своей обязанностью предупредить другие корабли, что экипаж наш в состоянии бунта, и просить присматривать за ним.
  
  

ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ТРЕТЬЯ

Вести из дому, не очень-то приятные, хотя, может быть, они позабавят читателя. - Отправление с конвоем в Балтийское море.

   Я написал письмо сестре Эллен, извещая ее обо всем случившемся, упоминая также о характере капитана и его, по-видимому, близости с нашим дядей.
   В ответе она сообщала мне, что узнала от одной разговорчивой девицы, что капитан Хокинз - сын нашего дяди, незаконно прижитый им от одной дамы, с которой он находился в связи в эпоху своей службы в армии. Тут я все понял: дядя поручил меня его ненависти. А он, как послушный и преданный сын, повиновался. Состояние батюшки никак не улучшилось. Но выдумки его были до крайности смешны. Он вообразил себя ослом и целую неделю ревел, брыкая сиделку ногами в живот. Потом он взял себе в голову, что он насос и, протянув одну руку в виде ствола, заставлял сиделку качать другую вверх и вниз по целым часам. В другое время он представлял себя женщиной в родах, так что пришлось дать ему порядочный прием каломели [Каломель - хлористая ртуть; применяется в медицине как желчегонное и противомикробное средство.] и занять у соседа шестилетнего ребенка, чтоб уверить, будто он разрешился от бремени. Он был вполне удовлетворен, хотя мальчика привели в панталонах и в куртке с тремя рядами пуговиц в виде сахарных головок. "Ага! - заметил он, - так эти-то пуговицы и раздирали мне внутренности".
   Одним словом, целый ряд подобных фантазий почти сводил с ума бедную сестру. Иногда удовлетворение его выдумок было сопряжено с большими расходами. Он посылал за архитекторами, хотел заключать контракты насчет построек, воображая, что наследовал титул и имущество брата. Последнее, как настоящая причина его болезни, повторялось довольно часто. Я написал бедной Эллен несколько полезных, по моему разумению, советов как поступать в этих случаях. Между тем бриг снова был готов к отплытию, и мы должны были отравиться немедленно. Я не забыл также написать О'Брайену. Но расстояние между нами было слишком велико. Я знал, что, по всей вероятности, получу ответ не раньше как через год, и сердце мое наполнилось грустными предчувствиями, что мне сильно понадобятся его советы.
   Мы получили приказ плыть в Портсмут и соединиться там с конвоем, отправлявшимся в Балтийское море, под прикрытием фрегата "Акаста" и двух других кораблей. Пустились в море без удовольствия и без всяких надежд касательно призов. Нашего капитана было достаточно, чтоб обратить в ад какой угодно корабль. Новый экипаж наш состоял из дерзких и неисправимых негодяев, за небольшими исключениями. Какая перемена произошла с бригом, лишившимся капитана О'Брайена и своего отличного экипажа! Кошка была в деле почти каждый день, и, правду сказать, по большей части заслуженно. Нередко, впрочем, донос морского сержанта на какого-нибудь хорошего человека навлекал и на него наказание. Эта система принимать донесения прямо от унтер-офицера, минуя меня, старшего лейтенанта, стала до того нетерпимой, что я решил протестовать. Случай скоро представился.
   - Мистер Симпл, - сказал мне однажды капитан, - я слышал, что вчера ночью у вас горел огонь на кухне после определенного часа?
   - Сущая правда, сэр. Я приказал затопить печку. Но позвольте спросить, разве старший лейтенант не имеет в этом случае права действовать по своему усмотрению? А притом, каким это образом на меня доносят вам? Корабельной дисциплиной распоряжаюсь я, под вашим руководством, и все донесения должны идти через меня. Не понимаю, почему вы допускаете, чтоб они доходили до вас другим путем.
   - Этим кораблем командую я, сэр, и поступаю, как мне угодно. Если б я имел офицеров, которым можно было бы доверять, я, по всей вероятности, поручил бы составление донесений им.
   - Если вы . находите меня неспособным или неблагонадежным, то я очень буду обязан вам, сэр, если вы укажете мне на это и, если я не исправлюсь, предадите меня военному суду.
   - Я не сутяга, сэр, - возразил он, - но и не позволю подчиненным учить себя, а потому вы много меня обяжете, если замолчите. Морской сержант в качестве каптенармуса должен доносить мне о всех уклонениях от правил, положенных мной для дисциплины на корабле.
   - Согласен, сэр. Но это донесение, по уставу службы, должно идти через старшего лейтенанта.
   - А я хочу, чтоб оно доходило до меня прямо, сэр. Так скорее можно надеяться, что оно не будет искажено.
   - Очень вам благодарен, капитан Хокинз, за комплимент.
   Капитан, не отвечая, отошел от меня и вскоре ушел вниз. Суинберн тотчас же подошел ко мне.
   - Мистер Симпл, я слышал, мы отправляемся в Балтийское море. Как это они не распорядились о том, чтоб мы приняли конвой в Ярмуте, вместо того чтобы плыть за ним в Портсмут? С этим ветром мы завтра будем там.
   - Полагаю, конвой еще не собрался, Суинберн, а притом, вы знаете, в канале нет недостатка во французских корсарах.
   - Ваша правда, сэр.
   - Когда вы были в Балтийском море, Суинберн?
   - Я находился в то время на "Сен-Джордже", старинном девяностовосьмипушечном корабле. Он плавал, как копна сена - милю вперед, три в подветренную сторону. Каттегат был слишком узок для него. Но, впрочем, очень удобный корабль, исключая только прибрежное плавание, отчего, помню, мы всегда держались подальше от земли. Да, кстати, мистер Симпл, помните, как вы сердились в Барбадосе за то, что я не предупредил вас насчет сосания обезьяны?
   - Помню, конечно.
   - Ну, так тогда мне это казалось неприличным, потому что я сам был матросом. Но теперь, когда я нечто вроде офицера, я скажу вам, что в Карлскрине есть тоже свой метод сосать обезьяну, и как старшему лейтенанту, да еще при таком капитане, вам недурно бы знать это. На старом "Сен-Джордже" у нас в один прекрасный день перепились семнадцать матросов, и старший лейтенант никак не мог догадаться, каким образом.
   - Так посвятите меня в эту тайну, Суинберн.
   - С удовольствием, мистер Симпл. Известна вам знаменитая эссенция, употребляемая при порезах и ранах, бальзам?
   - Как, рижский бальзам?
   - Ну, да, он самый. Боты навезут его для продажи, как тогда на "Сен-Джордж". Это прекрасная вещь против ран, но и для питья недурна, а главное - очень крепкая. Мы пользовались им для внутреннего употребления, мистер Симпл, и старший лейтенант никак не мог догадаться.
   - Как, вы были пьяны от рижского бальзама?
   - Все, кто только мог. Так я вас предупреждаю.
   - Очень вам благодарен, Суинберн. Мне бы это и в голову не пришло. Кажется, матросы готовы пить все, что угодно, лишь бы только напиться.
   На следующее утро мы бросили якорь у Спитхеда и нашли конвой уже готовым к отплытию. Капитан отправился на берег рапортовать адмиралу.
   Он вернулся на корабль вечером, после обеда у адмирала, и приказал приготовиться к снятию с якоря и отплытию на рассвете. Фрегат дал сигнал, и до двенадцати часов мы уже снялись с якоря и плыли при попутном ветре по каналу Св. Елены. Силы наши состояли из фрегата "Акаста", шлюпа "Айсиса", восьмидесятипушечного корабля "Рейнджер" и нашего брига. Конвой насчитывал почти двести кораблей. Несмотря на попутный ветер и спокойное море, мы, благодаря тихому плаванию и нерадивости экипажей многих кораблей, принадлежавших к конвою, плыли целую неделю, прежде чем завидели Ангальтский маяк. Мы постоянно повторяли сигналы, стреляли из пушек и часто даже возвращались назад буксировать задние корабли. Наконец миновали при легком ветре Ангальтский маяк, и на следующее утро с обеих сторон можно было видеть материк.
  
  

ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ЧЕТВЕРТАЯ

Как мы проплыли Зунд и что случилось в Зунде. - Капитан снова подслушивает разговор между мной и Суинберном.

   Я считал конвойные корабли, стоя на корме. Ко мне подошел Суинберн.
   - Какое различие, мистер Симпл, между этой частью света и Вест-Индией, - заметил он. - Черные скалы и сосновые леса никак не напоминают нам голубых гор Ямайки или пальм, колеблемых морским ветром.
   - Правда, Суинберн.
   - Нам надоест здесь тишь, хотя мы и не будем жаловаться на солнце. Зато, полагаю, канонерские лодки поддадут нам жару. Будьте уверены, лишь только ослабнет ветер, они выползут из своих нор и покоя не дадут нам.
   - Вы бывали тут прежде с конвоями, Суинберн?
   - Конечно, бывал и видал тут жаркие схватки, мистер Симп, схватки - на какие, полагаю, у нашего капитана не хватит духу.
   - Суинберн, прошу вас держать язык за зубами насчет капитана. Вспомните прошлый раз. Моя обязанность запрещает мне слушать вас.
   - А я думаю, мистер Симпл, что она предписывает вам даже доносить о том, - произнес капитан Хокинз, подкравшийся к нам и подслушавший разговор.
   - В данном случае нет в этом никакой надобности, сэр, потому что вы сами слышали, - отвечал я.
   - Слышал, сэр, и не забуду этого.
   Я отошел. Суинберн удалился тотчас же, заслышав голос капитана.
   - Сколько, сэр, парусов в виду? - спросил капитан.
   - Сто шестьдесят три, сэр, - отвечал я.
   - Сигнал для конвоя: приблизиться к "Акаете", - ³ сообщил мичман.
   Мы повторили его, и капитан сошел в свою каюту. Бриг делал около четырех миль в час. Море было гладко, и Ангальтский маяк едва виднелся с палубы в двадцати милях на северо-северо-западе. Мы находились недалеко от входа в Зунд- - узкого прохода, ведущего в Балтийское море. Мы вошли в него, сопровождаемые конвоем, некоторые корабли которого находились милях в восьми или десяти позади нас. В Зунде ветер начал мало-помалу утихать, наконец настала полная тишь.
   Моя вахта почти заканчивалась, когда мичман, осматривавший в подзорную трубу море по направлению к Копенгагену, доложил, что три канонерских лодки показались из-за мыса. Я оглядел их и отправился рапортовать о том капитану. Когда я вернулся на палубу, мне донесли, что их появилось еще несколько. Наконец мы насчитали до десяти, из них две были большие, называемые ирамами. Капитан вышел на палубу, и я доложил ему об этом. Мы подали "Акаете" сигнал, что неприятель на виду, и получили ответ. Неприятель разделился: шесть лодок поплыли вдоль берега к конвою, находившемуся в арьергарде, три направились прямо к бригу. "Акаста" подала сигнал: "Снаряжать, вооружать боты и быть в готовности". Мы спустили полубаркас и оба катера. Прочие военные корабли сделали тоже самое. Через четверть часа канонерские лодки открыли огонь из своих длинных тридцатидвухфунтовых пушек, и первое же их ядро ударило прямо в корпус брига, позади передних кнехтов [Кнехты - парные тумбы на палубе судна или на пристани, служащие для закрепления швартовных или буксирных канатов.]. К счастью, никто не был ранен. Я обернулся взглянуть на капитана: он был бледен, как рубашка. Его глаза встретились с моими. Он обернулся и встретил взгляд Суинберна, настойчиво впившийся в него. Это заставило его перейти на другую сторону палубы. Другое ядро всплеснуло воду близехонько от нас, отразилось и ударилось в коечную сегь, оторвав две койки и бросив их на квартердек. "Акаста" распустила флаг и подала нам сигнал выслать полубаркас и катер на помощь арьергардным кораблям. Тот же сигнал был подан "Айсису" и "Рейнджеру". Я доложил о сигналах капитану и спросил, кому принять начальство над судами.
   - Вы мистер Симпл, возьмете полубаркас, а мистеру Суинберну прикажите взять катер.
   - Мистеру Суинберну, сэр! - возразил я. - Бриг, по всей вероятности, скоро вступит в битву и услуги его, как канонира, будут необходимы.
   - Ну, так пусть идет мистер Хилтон. Вызовите матросов на шканцы. Где мистер Вебстер?
   Второй лейтенант находился около нас и ему поручено было исполнять мою должность в мое отсутствие.
   Я вскочил в полубаркас и отчалил. Десять других ботов с "Акасты" и с прочих кораблей плыли по тому же направлению. Я соединился с ними. Канонерки открыли теперь огонь по арьергарду конвоя и приближались овладеть им, разделившись на две партии, направлявшиеся к различным его частям. Через полчаса мы были от ближайшей на расстоянии выстрела, и она начала палить в нас. Лейтенант "Акасты", командовавший отрядом, приказал на минуту остановиться и разделил свои силы на три группы, по четыре бота. Каждая из них должна была взять на свою долю по две канонерских лодки и выбрать по одному из крайних кораблей конвоя, чтобы, укрываясь сколько можно за его подветренной стороной от неприятельского огня, быть наготове взять на абордаж лодки, которые попытались овладеть одним из наших кораблей.
   Это было дельное распоряжение. Я командовал одной из групп, так как старшие лейтенанты "Айсиса" и "Рейнджера" остались на кораблях. Спросив, против каких лодок мне идти, отправился к ним. Между тем заме, тили, что два прама и две других канонерки, оставшиеся сзади нас и обстреливавшие "Рейхсгорс", также разделились: один прам напал на "Акасту", две канонерские лодки завязали перестрелку с "Айсисом", а другом прам - с "Раттлснейком" и "Рейнджером". Последний находился на одной линии с нами на полмили дальше, так что не мог ни успешно действовать пушками, ни подвергаться обстрелу со стороны неприятеля. Вся тяжесть падала на "Раттлснейк". Прам направил свой огонь преимущественно против него. На расстоянии, избранном неприятелем, только пушки фрегата доставали до него. Прочие военные корабли могли отвечать на его огонь лишь из длинных пушек, которых было всего по две на каждой, каронады же оставались бесполезными.
   На одном праме было десять пушек, на другом восемь; последний имел дело с "Раттлснейком". Огонь не прекращался, в особенности между "Акастой" и неприятелем. В четверть часа я достиг со своими ботами корабля, ближайшего к неприятелю; это было большое судно сандерлендской постройки. Канонерки, находившиеся от него в четверти мили, спешили к нему, но, заметив наше приближение, открыли огонь, безуспешный, правда, исключая последний выстрел картечью, когда мы подошли к ним слишком близко. На коротком расстоянии картечь не успела разлететься, но один осколок попал в матроса на носу полубаркаса и оторвал у него три пальца правой руки, державшей весло. Прежде чем они успели выстрелить снова, мы укрылись за кораблем, прижавшись вплотную к его боку. Мой бот, один из всех имел, пушку; я зарядил, дожидаясь залпа канонерок, потом вышел несколько вперед корабля, выстрелил и слова спрятался, чтобы зарядить пушку.
   Так продолжалось некоторое время. Неприятель не решался подойти ближе, а только обстреливал сандерлендский корабль. Наконец хозяин его закричал мне:
   - Послушайте, шутник, вы решили помогать мне?
   Мне без вас было легче. Тогда я получал только свою долю выстрелов, а теперь в меня направлены все. Я продырявлен, как решето, и уже потерял четырех человек. Ну, положим, вы меня уже заколдовали от опасности - так переезжайте теперь к другому кораблю, что впереди нас. А я попытаю сам своего счастья.
   Мне это требование показалось справедливым, и так как у другого корабля я был бы ближе к неприятелю и в состоянии помочь этому в случае нападения на него, то я и исполнил его желание. Я получил твердое приказание не пускаться на абордаж неприятеля с такими слабыми силами (на четырех моих ботах было всего сорок человек, тогда как каждая канонерка имела, по крайней мере, по семьдесят), если она не будет пытаться овладеть кораблем. В этом случае я должен был рисковать всем.
   Я поплыл к другому кораблю, и капитан, лишь только я подошел к нему, закричал мне:
   - Вижу, чего вам хочется, и сейчас оставляю корабль. Возитесь с ним, как угодно. Не хочу терять людей и самому лежать с размозженной головой.
   - Вы правы, и ничего не можете сделать лучшего, точно так же, как и мы.
   Он спустил свой бот, сел в него с матросами, отплыл к другому кораблю и стал позади него, готовый возвратиться при первом дуновении ветерка.
   Канонерки, как и должно было ожидать, направили огонь на покинутый корабль, за которым находились боты, и битва продолжалась в этой диспозиции, пока не стемнело. Лодки не решались приблизиться, а нам запрещено было нападать на них.
   Но с наступлением темноты я заметил, что канонерки при каждом выстреле приближались к нам. Я стрелял теперь одной картечью, ожидая перед каждым выстрелом, чтоб отблеск пушек указал мне направление, в котором они находились. Наконец разглядел на расстоянии полкабельтова от нас их длинные низкие корпуса. Было ясно, что они приближаются с намерением взять корабль на абордаж, и я решил предупредить их. Я выстрелил, выйдя вперед из-за брига, и снова со всеми своими ботами возвратился назад, отдав нужные приказания офицерам и приготовившись грести к неприятелю. Канонерки находились на расстоянии полкабельтова одна от другой, гребя наискось. Когда они приблизились к нам почти на такое же расстояние, я подал знак к нападению. Я решил всеми силами навалиться на ближайшую лодку. За полминуты скулы наших ботов вломились в их борта, и, ухватившись за них, мы притянули наши боты к их бокам.
   Датчане отчаянно сопротивлялись. Три раза я вступал на палубу, и три раза меня сталкивали вниз. Наконец мы укрепились и начали постепенно оттеснять их назад. Я бросился на шкафут, желая занять позицию во главе матросов. Но удар прикладом мушкета, кажется, по плечу перебросил меня за борт. Очутившись под дном лодки, я вынырнул позади ее, но ударившись, на время потерял чувства и постарался держаться на воде, отплыв подальше от корабля. Тут я наткнулся на доску, упавшую через борт. Ухватившись за нее, мало-помалу опомнился.
   Пробудил меня оглушительный выстрел пушки, раздавшийся надо мной. Я заметил, что это стреляла та самая канонерка, на которую я напал. Через некоторое время раздался выстрел с другой лодки, и я заметил, что она гребет к берегу. Проплыла мимо меня ярдах в двадцати. Ухватившись руками за доску, я принялся плыть от берега по направлению к конвоям.
   Легкий ветерок зарябил воду. Нельзя терять время. Через пять минут я услышал плеск весел и заметил бот, пересекавший мне дорогу. Изо всей мочи я окликнул его; меня услышали, остановили весла. Я снова окликнул. Бот приблизился, и меня вытащили. На нем был хозяин брига, который, увидев захват одной лодки и отступление другой, плыл осмотреть свой корабль, или, как он выражался, то, что от него осталось. Мы скоро отыскали корабль. Он был очень поврежден, но не имел пробоин в подводной части. Через час ветер усилился, канонада затихла во всех направлениях. Мы исправили повреждения и продолжили путь через Зунд.
   Здесь я могу рассказать об исходе битвы. Одна из канонерских лодок другой группы отступила при нападении ботов, другой удалось отразить боты и перебить у нас много людей, но она была сама так повреждена, что вынуждена была отступить, не овладев ни одним ботом.
   На "Акаете" было четверо убитых и семеро раненых, на "Айсисе" трое раненых, на "Рейнджере" ни одного; на "Раттлснейке" шестеро убитых и двое раненых, в том числе капитан. Но об этом после. Я нашел, что удар приклада ранил меня вовсе не опасно. Плечо чувствительно побаливало, и с неделю на нем был синяк. Притом, падая через борт, я ударился о доску, и мне почти отрезало ухо. Капитан брига ссудил меня сухим платьем, и через несколько часов я спокойно спал. Но надежда моя вернуться на корабль на следующий день не осуществилась. Ветер был попутным и свежим, так что мы скоро миновали Зунд.
   Мы были позади всего конвоя, а передних военных кораблей и видеть не могли. Одевшись, я вышел на палубу и тотчас же убедился, что не придется мне возвратиться на свой корабль до прибытия в Карлскрин. Так и случилось. Около десяти часов ветер затих и с тех пор дул только временами, и так тихо, что мы могли бросить якорь не раньше, как через шесть дней, и прибыли последними.
  
  

ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ПЯТАЯ

Покойник останавливает продажу с аукциона своего имущества. - Я наследую свое же место. - Капитан Хокинз по-дружески заботится о моих бумагах. - Строгое запрещение корабельному экипажу лечиться рижским бальзамом.

   Как только собрали паруса, я поблагодарил хозяина корабля и попросил бот. Он тотчас же приказал снарядить его.
   - Как рад будет капитан видеть вас, - сказал он при прощании.
   В этом я сомневался. Мы пожали друг другу руки, и я отправился на "Раттлснейк", находившийся на расстоянии двух кабельтовых позади нас. Отправляясь с брига в дело, я надел куртку. Теперь же возвращался в купеческом боте, а потому на меня не обратили внимания. Да и в самом деле, при обстоятельствах, в которых я застал корабль, некому было караулить. Я вошел на борт незамеченным.
   Все матросы и офицеры были на квартердеке, присутствуя при продаже моего имущества и имущества убитых. А глаза всех были обращены на полдюжины нанковых брюк, выставленных помощником казначея. Среди них я узнал свои.
   - Девять шиллингов за полдюжины нанковых брюк! - провозгласил помощник казначея.
   - Что ж, ребята? Покупайте - они стоят больше, - заметил капитан, бывший, казалось, в шутливом расположении духа. - Гораздо лучше ходить в его брюках, чем по его следам.
   За этими бессовестными словами последовала минута молчания.
   - Так оставьте их, - продолжал он, обращаясь к помощнику казначея. - Они, кажется, боятся, что, надев их, станут такими же трусами, каким был он, - прибавил капитан, ухмыляясь.
   - Стыдно! - крикнули из толпы офицеров три голоса, среди них я узнал голос Суинберна
   - Скорее так было бы, если бы надели ваши! - закричал я громко с негодованием.
   Все вздрогнули и обернулись. Капитан Хокинз отошел к каронаде.
   - Честь имею рапортоваться, возвратившись на корабль, сэр, - продолжал я.
   - Ура, ребята! Троекратное "Ура! " в честь мистера Симпла! - закричал Суинберн.
   Матросы с воодушевлением подчинились. Капитан взглянул на меня и, не говоря ни слова, поспешно удалился в свою каюту. Я заметил, что рука его висела на перевязи. Поблагодарив матросов за их участие ко мне, я пожал руку Томпсону и Вебстеру, они чистосердечно поздравляли меня с избавлением; потом старику Суинберну, едва не изломавшему моей руки и причинившему мне такую боль в плече, что я чуть не вскрикнул; наконец всем, кто только протягивал мне свою. Я приказал остановить продажу моего имущества. К счастью, она только что началась, и все вещи были возвращены. Томпсон говорил капитану, что ему известен адрес моего отца и что он возьмет мое имущество на сохранение, чтоб отослать его домой. Но капитан па это не согласился.
   Через несколько минут я получил записку от капитана, в которой он мне приказывал изложить письменно, каким образом я спасся, для донесения о том старшему офицеру. Я сошел вниз, где встретил мичмана с "Акасты", назначенного исправлять мою должность, с очень грустным лицом. Подойдя к своему сундуку, я нашел, что в нем недостает двух важных вещей: портфеля с частными письмами и бумагами, а также дневника, из которого извлечен этот рассказ. Я объявил о том товарищам, и они сказали мне, что сундук мой никто не открывал, кроме капитана, который, ко

Другие авторы
  • Бестужев-Рюмин Константин Николаевич
  • Гаршин Евгений Михайлович
  • Бардина Софья Илларионовна
  • Вронченко Михаил Павлович
  • Кронеберг Андрей Иванович
  • Лесков Николай Семенович
  • Ильф Илья, Петров Евгений
  • Март Венедикт
  • Брюсов Валерий Яковлевич
  • Милль Джон Стюарт
  • Другие произведения
  • Трилунный Дмитрий Юрьевич - Дума
  • Гримм Вильгельм Карл, Якоб - Счастливчик Ганс
  • Брянчанинов Анатолий Александрович - Мужицкая сметка
  • Скиталец - Октава
  • Анненков Павел Васильевич - Русская современная история в романе И.С. Тургенева "Дым"
  • Добролюбов Николай Александрович - Заграничные прения о положении русского духовенства
  • Крюков Федор Дмитриевич - Товарищи
  • Полевой Николай Алексеевич - Хань-вынь-ци Мын. Китайская Грамматика, сочиненная монахом Иакинфом
  • Чеботаревская Анастасия Николаевна - Федор Сологуб
  • Салтыков-Щедрин Михаил Евграфович - Егор Петрович Ковалевский
  • Категория: Книги | Добавил: Armush (20.11.2012)
    Просмотров: 341 | Рейтинг: 0.0/0
    Всего комментариев: 0
    Имя *:
    Email *:
    Код *:
    Форма входа