Марриет Фредерик - Персиваль Кин

   Она беспрестанно показывала мне необходимость заслужить расположение такой высокой особы, и чем более она это делала, тем более я чувствовал наклонность ее не слушаться. Я бы давно стал действовать открыто, если бы матушку не поддерживал капитан Бриджмен, и когда однажды я сообщил ему свое желание сыграть новую штуку с благородным капитаном, он не только отказался помогать мне, но сказал, что ежели я когда-нибудь это сделаю, то он никогда не будет принимать меня к себе.

   - Но что он может для меня сделать? - спросил я.

   - Он может быть очень для тебя полезен. Как знать, быть может, он определит тебя на службу.

   - Как, сделает меня мичманом?

   - Да, из мичмана ты дослужишься до капитана, а там будешь и адмиралом, - сказал капитан Бриджмен, - итак, будь послушен матушке, будь вежлив с капитаном Дельмаром, и он будет для тебя добр, как отец.

   - Это не слишком много, - отвечал я, думая об отце Бене, - я бы лучше хотел иметь двух матерей, чем двух отцов.

   На этом наш разговор кончился.

   Я свел тесную дружбу с мичманом Доттом, который всегда был при капитане Дельмаре, как Боб при мне, и который всегда оставался со мною, между тем как капитан его был у матушки. Он был такой же шалун и проказник, как я, и как ни боялся своего капитана, но часто охота шалить превозмогала в нем страх. Матушка очень полюбила его, и когда его отпускали гулять, приглашала к нам. Мы шалили вместе, забавляя друг друга на чужой счет, и скоро сделались ужасом всех соседних старух и нищих.

   Когда до капитана Дельмара доходили слухи о моих проказах, он принимал грозный и сердитый вид; но я был не мичман, и мне нечего было его бояться. Наконец, представился случай, которым я не мог не воспользоваться, но не смея сообщить своего плана ни Милли, ни капитану Бриджмену, я сообщил его Тому Дотту, маленькому мичману, который, не заботясь о последствиях, обещал быть моим товарищем.

   В Чатаме открылся театр, и представления имели необыкновенный успех. Я был там один раз с тетушкою. Милли и два раза с Доттом. Слухи носились, что одна из актрис, которая скоро должна была иметь бенефис, особенно желала приобрести покровительство капитана Дельмара и с свойственною женщинам хитростью прибегла к матушке с просьбою склонить на ее сторону капитана. Матушка, обрадованная мыслью, что может оказывать покровительство, умела так убедить капитана, что дня через два афиши возвестили всему городу, что в пятницу вечером дана будет драма "Незнакомец" и какой-то фарс для бенефиса мисс Мортимер, под покровительством капитана Дельмара и офицеров фрегата Его Величества "Каллиопы". В знак благодарности бенефициантка прислала матушке несколько билетов, и два из них я сберег для себя и для Томушки Дотта.

   Капитан Дельмар пригласил множество дам и всех своих офицеров, так что театр был полон. Матушка с тетушкой Милли также имели ложу. Мы с Томушкой Доттом вошли в театр вместе с ними, но потом пробрались в раек и сели прямо над капитаном Дельмаром, который с дамами и офицерами занимал весь первый ярус, но не мог нас видеть.

   Представление началось. Мисс Мортимер была неподражаема в своей роли и в последней сцене заставила всех прослезиться. Но нам также пришло на мысль растрогать публику до слез.

   Мы купили фунт лучшего шотландского табаку и, разделив его на две части, завернули каждую в бумагу и положили к себе в карман. План наш состоял в том, чтобы выбросив весь табак разом, рассыпать его во все стороны.

   В райке возле нас не было никого, кроме мичманов и людей, на которых мы могли положиться, что они нас не выдадут.

   По условленному сигналу в ту самую минуту, когда актриса, игравшая роль чувствительной супруги, отдавала любовное письмо своему мужу, мы попотчевали табаком почтенную публику, бросив его разом через театр. В несколько минут произошел блестящий эффект; гости, приглашенные капитаном Дельмаром, сидя прямо под нами, вероятно, получили на свою долю большую часть табаку и начали беспрестанно чихать. Примеру их последовали зрители, сидевшие в других ложах, потом партер и, наконец, мисс Мортимер и "Незнакомец" стали так часто чихать, что не могли сказать друг другу ни слова.

   Детей подвели к родителям, чтобы довершить их примирение, но они, бедняжки, только чихали. Наконец, тревога сделалась ужасная, и занавес опустился не при громких аплодисментах, но при громком чихании со всех сторон.

   Ничто не могло быть забавнее этой сцены. Директор труппы разослал отыскивать виновных, но все труды были напрасны. Тогда он сам вышел на сцену, чтобы извиниться перед зрителями, но чихнув семь или восемь раз, принужден был уйти, зажимая нос платком. Публика, находя невозможным удерживаться от чихания, бегом бросилась из театра, оставя актеров доканчивать фарс перед пустыми ложами.

   Излишним считаю говорить, что, бросив на зрителей табак, мы с Доттом сошли вниз и смиренно заняли свои места возле матушки, прикидываясь столько же удивленными и столько же чихая, как и все зрители.

   Капитан Дельмар был вне себя, видя такое неуважение к его гостям, и если бы нас открыли, не знаю, что было бы со мною, а Томушке Дотту пришлось бы плохо. Но мы не выдавали друг друга и вышли сухими из воды.

   Без сомнения, тетушка Милли и капитан Бриджмен подозревали меня, и тетушка старалась даже выпытать у меня нашу тайну, но без успеха. Матушка также начинала догадываться, но так как капитан Дельмар ничего не знал, то это и не имело никаких последствий.

   Такой необыкновенный успех вводил нас в сильное искушение сыграть еще какую-нибудь штуку с благородным капитаном. Но он спасся от нас тем, что фрегат Е.В. "Каллиопа" был вооружен и совсем готов к выходу в море. Он должен был идти в Портсмут, чтобы там ожидать приказаний лордов адмиралтейства, и капитан Дельмар пришел с нами проститься.

   Учитель мой удивлялся моим успехам, и капитан Дельмар спросил меня в первый раз, хочу ли я быть моряком. Помня, что мне советовали не отказываться от предложений благородного капитана, я отвечал, что хочу; на это он сказал мне, что если я буду всегда хорошо учиться, то через год он возьмет меня к себе на фрегат.

   Потом он погладил меня по голове и, пожав руки матушке и тетушке Милли, вышел из дому с Томушкой Доттом, который уходя весело кивнул мне головою.

   Я давно уже не говорил ни слова о своей бабушке. Дело в том что когда явился капитан Дельмар, по какой-то причине, которую я не мог понять, она объявила, "что хочет съездить в замок повидаться со старыми знакомыми". Так она и сделала. После я узнал, что она терпеть не могла благородного капитана, но причину такого отвращения никто не открыл мне. Скоро после отплытия "Каллиопы" она опять явилась, заняла свое прежнее место на старом кресле и по-прежнему стала вязать чулок.

  

   Быстро пролетел год: мне минуло тринадцать лет. Я сделался сильным, смелым мальчиком, как будто созданным для морской службы, и начинал терять терпение, ничего не слыша о капитане Дельмаре, когда пришли новости с другой стороны.

   В одно утро капитан Бриджмен пришел ранее обыкновенного; видно было, что он старался принять печальный и серьезный вид. Я не ходил в школу и тотчас подбежал к нему; но он отстранил меня, сказав: "Мне необходимо тотчас видеть твою матушку, чтобы сообщить ей важные новости".

   Матушка пригласила капитана в залу, а меня с тетушкою Милли оставила в лавке. Через несколько минут к нам вышел капитан Бриджмен.

   - Что случилось? - спросила Милли.

   - Прочитайте эту газету, - сказал он, - здесь напечатана депеша из Индии, из которой вы все узнаете. Вы можете показать ее сестрице, когда она придет в себя.

   Любопытствуя знать, в чем дело, я вошел в залу и увидел матушку, бледную и расстроенную, которая сидела, закрыв лицо руками.

   - Что с вами матушка? - спросил я.

   - О, дитя мое, дитя мое! - вскричала матушка, ломая руки. - Ты сирота, а я несчастная вдова.

   - Как так? - спросил я.

   - Как? - повторила бабушка. - Неужели ты так глуп, что не понимаешь, что твой отец умер.

   - Отец умер? - спросил я. - Пойду расскажу тетушке Милли. - И я подбежал к Милли и застал ее читающей газету.

   - Тетушка, - сказал. я, - отец-то мой ведь умер!

   - Удивляюсь, как он умер.

   - Он убит в сражении, - отвечала тетушка. - Смотри, вот список убитых и раненых. Видишь имя твоего отца: Бенжамен Кип.

   - Дайте мне все прочесть, тетушка, - сказал я, взяв у нее газету; и меня скоро заняло описание сражения.

   Читатели не должны считать меня бесчувственным, видя, что я не грустил о смерти отца; стоит только вспомнить, в каком унижении я всегда привык его видеть, и как обходилась с ним матушка, не подававшая мне примера ни любви к нему, ни уважения.

   Но меня чрезвычайно удивляло то, что теперь матушка так много тосковала. Я тогда еще не знал света и не понимал, что она должна была из приличия казаться печальною. Тетушка Милли, по-видимому, не принимала в этом никакого участия, хотя часто задумывалась. Прочитав депешу, я положил газету и сказал: "Мне пора идти в школу, тетушка?"

   - Нет, тебе несколько дней нельзя будет ходить в школу, - отвечала она, - ты должен будешь оставаться дома и ждать, пока тебе сошьют траур.

   - Во всяком случае, я этому очень рад, - отвечал я. - Удивляюсь только, отчего капитан Дельмар не присылает за мною; мне надоела школа.

   - Ты скоро о нем услышишь, - сказала тетушка, - останься здесь в лавке, а я пойду к твоей маме.

   Правду сказать, мне казалось, что смерть Бена очень обрадовала всех, собравшихся в зале. Что касается до меня, то я радовался только тому, что несколько дней могу гулять, мало думая о том, жив он или умер.

   Войдя в залу, я застал всех в хлопотах о трауре. Матушка, во-первых, не хотела показать, что много печалится о потере мужа, которого стыдилась, и во-вторых, терпеть не могла глубокого траура. Решено было, что так как прошло уже шесть месяцев со смерти Бена, то теперь можно носить полутраур.

   Через три дня матушка опять явилась в лавке. Она была очень интересна в полутрауре, а также тетушка Милли, и офицеры морских полков, особенно капитал Бриджмен и поручик Флет были в восторге.

   Казалось, что со смертию Бена исчезло затруднение выдать тетушку за офицера, и бабушка решилась узнать намерения капитана Бриджмена, и в случае неудачи с этой стороны убедить Милли выйти замуж за мистера Флета.

   Раз вечером матушка с тетушкою вышли гулять, когда пришел капитан Бриджмен. Бабушка просила его в залу, а мне велела остаться в лавке и позвать ее, если будет нужно.

   Входя в залу, они неплотно притворили за собою дверь, и я мог слышать весь их разговор, потому что бабушка, будучи очень глуха, как почти все глухие, говорила очень громко; а капитан Бриджмен также должен был почти кричать, чтобы она могла его слышать.

   - Капитан Бриджмен, - сказала старушка, - я хочу просить вас сообщить мне ваше мнение об одном деле, касающемся до моей дочери Эмилии. Прошу вас садиться.

   - Я к вашим услугам, - отвечал капитан.

   - Вы, вероятно, имели случай видеть, что дочь моя Эмилия получила хорошее воспитание по доброте моей старой покровительницы, миссис Дельмар, тетки благородного капитана Дельмара, которого вы здесь часто встречали. Я пятьдесят лет жила в этом семействе, капитан Бриджмен; старый лорд очень любил моего мужа, но он, бедняжка, давно умер. Я уверена, что при жизни своей он не перенес бы замужества Арабеллы с простым солдатом; но что сделано, того не воротить, и теперь уже все кончено.

   - Конечно, очень жаль было, что миссис Кин поступила так необдуманно, - отвечал капитан, - но ваша правда, теперь все кончено.

   - Да будет воля Божия, капитан Бриджмен. Вы видите, что замужество Беллы много повредило сестре ее Эмилии, которая всегда была доброю и прекрасною девушкою и могла бы принести хорошее приданое своему будущему мужу. Отец ее, живя у Дельмаров, не оставался праздным, и моя Эмилия не будет ни в чем иметь нужды, если выйдет замуж с согласия своей матери.

   При этом интересном месте разговора капитан Бриджмен стал внимательнее слушать бабушку.

   - Вы говорите о хорошем приданом, сударыня? Я прежде никогда об этом не слышал; что вы разумеете под хорошим приданым?

   - Четыре тысячи фунтов стерлингов, капитан Бриджмен; половину теперь, а другую после моей смерти.

   - Я никогда не думал, чтобы мисс Эмилия была так богата, - сказал капитан Бриджмен, - она слишком достойная девица, чтобы иметь нужду в богатстве.

   - Теперь, - продолжала бабушка, - дело, о котором я хотела с вами посоветоваться, состоит вот в чем. Вы знаете, что поручик Флет часто бывает здесь, и что ему давно уже нравится моя дочь; он почти уже сделал предложение, но он не нравится Эмилии. Мне кажется, капитан Бриджмен, что хотя мистер Флет и не ловок, но он достойный молодой человек; однако нельзя не быть осторожною, и потому я хотела спросить вашего мнения, может ли мистер Флет сделать мою дочь счастливою.

   - Позвольте мне быть с вами откровенным, - отвечал капитан. - Мне кажется, что такая девица, как мисс Эмилия, не может быть счастливою за моим другом мистером Флетом. Впрочем, я ничего не могу сказать против него.

   - Он очень красивый мужчина, капитан Бриджмен.

   - Да; в нем нет ничего дурного.

   - Прекрасного характера.

   - Да, он не вспыльчив.

   - Я слышала, что он хороший офицер.

   - Да, он никогда не был под арестом.

   - Что ж, в человеке невозможно найти все совершенства; он недурен собою, добр и хороший офицер; мне кажется, Эмилии нет причины не любить его, особенно, если сердце ее свободно. Вы очень обрадовали меня вашими отзывами, капитан Бриджмен, и теперь я постараюсь убедить Эмилию выйти за мистера Флета.

   Капитан Бриджмен оставался в нерешимости.

   - В самом деле сударыня, если сердце ее свободно, то есть совершенно свободно, мне кажется, она не может лучше поступить. Не угодно ли вам, чтобы я поговорил с мисс Эмилией об этом предмете?

   - Вы очень добры, капитан Бриджмен. Быть может, вы успеете убедить ее выйти за вашего друга.

   - Во всяком случае, я постараюсь узнать ее истинные чувства, - сказал капитан вставая.

   Ожидания бабушки сбылись. Смерть Бена и неожиданное богатство Эмилии поколебали нерешительность капитана Бриджмена. На другой день он сделал предложение, и через шесть недель тетушка Милли была его женою.

   Свадьба была очень веселая; нашлись, однако, люди, которые смеялись; но где не смеются люди? Везде и всегда одни завидуют счастью других. Две или три подпоручицы объявили, что они ни за что не поедут к миссис Бриджмен; но когда полковник с супругою приехали поздравить молодых и дали в честь их бал, подпоручицы бегом спешили с визитами.

   Через несколько недель восстановился прежний порядок. Матушка не хотела сдавать своей лавки, которая приносила ей слишком много выгод, но свободнее обходилась с покупателями, и когда люди нашли, что матушка не стыдится своего звания, несмотря на то, что ее сестра замужем за капитаном, ее стали еще более уважать. А она все еще была прекрасна, к тому же вдова, некоторые офицеры морского полка сильно за нею ухаживали; но матушка не имела намерения снова выходить замуж и предпочитала остаться in statu quo. Кроме меня, ей не о ком было заботиться, и для меня она продолжала содержать лавку и библиотеку, хотя могла бы без торговли жить независимо.

   Какова бы ни была матушка, быв девушкою, теперь она стала умною, рассудительною женщиною. Для нее тягостно было даже подумать, что она должна будет отпустить меня в море. Я был ее единственным ребенком, одного ее заботою. Я чувствовал, что она нежно любила меня, хотя не так часто ласкала, как тетушка Милли; но она знала, что для моей пользы мне необходимо заслужить покровительство капитана Дельмара, и жертвовала собою для моих выгод.

  

   Через месяц после тетушкиной свадьбы, мы получили письмо от капитана Дельмара, который, приехав в Спитгед, просил матушку как можно скорее прислать меня в Портсмут и не беспокоиться об издержках на обмундировку, которые он хотел взять на себя.

   Это было печальное известие для матери, но делать было нечего; она отвечала, что через три дня я приеду.

   Она тотчас взяла меня из школы, чтобы наглядеться на меня до отъезда, и хотя не старалась меня удерживать, но я часто замечал, как слезы катились по ее щекам.

   Бабушка сочла за нужное в продолжение нескольких часов говорить мне длинные речи, сущность которых можно передать в немногих словах: что я был негодный мальчик и теперь стал немного лучше; что меня избаловали, и что к счастью моему тетушка Милли уже не так часто со мною видится; что на военном корабле нельзя так шалить, как дома; что капитан Дельмар важный человек, и что я должен уважать его; что рано или поздно я буду благодарить ее за ее доброту ко мне, что она надеется, что я буду хорошо вести себя, а в противном случае уверена, что меня часто будут наказывать.

   Наконец, мне надоела одна и та же песня, и на третий вечер я прервал ее, сказав: "Фу, бабушка, какая вы болтунья!" На это почтенная старушка назвала меня негодяем и сказала, что мне не миновать виселицы. Вследствие этого мы не совсем дружелюбно расстались с бабушкою, и уезжая, я искренне желал, чтобы к моему возвращению она отправилась к предкам.

   На следующее утро я простился с дорогою тетушкою Милли и с капитаном Бриджменом; получил сухой поцелуй от бабушки, которая целуя меня как будто думала, что ее губы прикасаются к чему-нибудь ядовитому, и отправился с матушкою в Портсмут.

   Прибыв благополучно в Портсмут, мы остановились в гостинице. На другой день, одевшись с большим вкусом и спустив черную вуаль, матушка пошла со мною к капитану Дельмару.

   Матушка послала свою карточку, и нас тотчас впустили. Войдя в комнату, мы нашли капитана Дельмара в полной форме, сидевшего у стола за бумагами. По одну сторону стола стоял лейтенант со шляпою в руке; по другую капитанский писарь с бумагами. Приятель мой Дотт стоял у окна и от нечего делать ловил мух; метрдотель стоял за стулом, ожидая приказаний.

   Матушка, опустив вуаль, чтобы не видно было ее лица, поклонилась капитану Дельмару, который встал и учтиво просил ее садиться и немного подождать.

   Мне казалось, что благородный капитан хотел показать матушке всю власть и достоинство капитана флота его королевского величества.

   На меня он не обращал внимания. Томушка Дотт мигнул мне одним глазом, а я высунул ему язык; но все были слишком заняты, чтобы заметить наше дружеское приветствие. Капитан Дельмар отдал несколько приказаний и потом отпустил офицеров.

   Едва мы остались одни, капитан обратился к матушке и стал говорить высоким слогом, противоречившим его прежней учтивости пред другими. Он сказал ей, что берет меня под свое покровительство, платит за все мои издержки и будет стараться о моем повышении.

   Матушка не находила слов благодарить капитана и сквозь слезы сказала, что мальчик будет почитать его, как родного. На это капитан Дельмар не отвечал ни слова, но, переменив разговор, сказал, что он через три или четыре дня уходит в море и что должно скорее обмундировать меня; он советовал матушке возвратиться в Чатам и оставить меня у него.

   При мысли, что должно расстаться со мною, матушка горько заплакала. Капитан Дельмар встал со стула и, взяв ее за руку, старался утешить. Матушка отняла платок от глаз и, тяжело вздохнув, сказала капитану Дельмару, устремляя на него умоляющий взгляд:

   "О, капитан Дельмар, смотря на этого мальчика, который для меня так дорог, помните, сколько жертв я принесла для вас".

   - Я не оставлю его, - отвечал капитан, несколько смутившись, - но с вашей стороны я требую молчания; вы должны обещать мне, что никакие обстоятельства...

   - Я тринадцать лет повиновалась вам, - сказала матушка, - и теперь не забуду своего обещания; мне тяжело расстаться с ним, но я оставлю его на руках...

   - Вы забываете, что мальчик здесь, - прервал капитан Дельмар. - Теперь возьмите его с собою, завтра поутру я пришлю за ним моего урядника, а вы поезжайте в Чатам.

   - Благодарю вас, - сказала матушка плача, и простясь с капитаном, мы вышли из комнаты.

   Дорогою я спросил у матушки:

   - Какая у вас тайна с капитаном Дельмаром?

   - Тайна! О, это об одном происшествии, которое случилось в то время, когда я жила у его тетки, и о котором он не хочет рассказывать; тебе незачем об этом спрашивать.

   Возвратясь домой, матушка дала мне множество советов. Она сказала, что, потеряв отца в Бене, я должен смотреть на капитана Дельмара как на отца; что Бен был верным слугою капитана, а она всем обязана его тетке, миссис Дельмар, и что поэтому капитан Дельмар принимал во мне такое участие и обещал столько для меня сделать; просила меня уважать его и никогда не играть с ним штук, говоря, что иначе он отошлет меня домой, и я никогда не буду офицером.

   Признаюсь, советы эти не были выслушаны с должным вниманием, потому что мне ни с кем так не хотелось сыграть какую-нибудь штуку, как с благородным капитаном; однако я обещал выполнить советы матушки и взамен просил ее беречь мою собаку Боба.

   Матушка много плакала ночью. На другое утро она дала мне пять гиней и сказала, чтобы я обращался к капитану Дельмару, если буду иметь в чем-нибудь нужду. Она завязала мое белье в платок, и вскоре урядник явился, требуя меня на службу его величества.

   - Я пришел за ними, сударыня, - сказал урядник, высокий, красивый моряк, чисто и опрятно одетый. Матушка обняла меня и залилась слезами.

   - Извините, сударыня, - сказал он, помолчав с минуту, - неужели вы не можете наплакаться, когда он уйдет? Если я долго останусь здесь, то мне не миновать линьков, и это так же верно, как то, что мое имя Боб Кросс.

   - Я недолго задержу тебя, - отвечала матушка. - Быть может, я никогда более его не увижу.

   - Конечно, это правда; моя бедная мать никогда меня более не видела, - отвечал урядник.

   Это замечание не очень утешило матушку. Снова наступило молчание; урядник опять подошел.

   - Извините, сударыня, но если вы слышали что-нибудь о капитане Дельмаре, то, верно, знаете, что с ним нельзя шутить, и не захотите наделать мне беды. Тяжело расставаться с сыном, я сам знаю, но ваши слезы меня не оправдают.

   - Возьми же его, - отвечала матушка, судорожно прижимая меня к сердцу, - возьми его. Бог да благословит тебя, Персиваль.

   Я снова поцеловал мою бедную матушку; она передала меня уряднику и, взяв со стола несколько серебряных монет, положила ему в руку.

   - Благодарю вас, сударыня. Великодушно думать о других, когда сами расстроены, и я никогда этого не забуду. Я буду немного присматривать за вашим сыном, и это так же верно, как мое имя Боб Кросс.

   Матушка упала на софу и закрыла лицо платком.

   Боб Кросс взял узелок и увел меня. Я был грустен, потому что любил матушку, и несколько времени мы шли, не говоря ни слова.

   Урядник первый прервал молчание:

   - Как ваше имя, малютка? - сказал он.

   - Персиваль Кин.

   - А я думал, по вашему кливеру, не родня ли вы нашему капитану. Как бы то ни было, умное дитя то, которое знает своего отца.

   - Отец мой умер, - отвечал я.

   - Умер? Что ж! Отцы часто умирают; должно уметь жить без отца. Мой отец ничего для меня не сделал, а только помогал матушке сечь меня, когда я шалил.

   Читатель из того, что он знает о Бене, легко может отгадать, что я был одного мнения с Бобом Кроссом.

   - Я думаю, вы никого не знаете на фрегате?

   - Я знаю мичмана Дотта; я знал его, когда фрегат стоял в Чатаме.

   - О, вас парочка с мистером Доттом. Он, как говорят, великий человек на малые дела; в нем одном больше хитрости, чем в двух женских головах. Ну, вот мы и пришли, и я доложу о вашем приходе.

   Боб Кросс послал вестового к капитанскому камердинеру, который доложил капитану Дельмару. Меня позвали, и я опять очутился в присутствии благородного капитана и еще какого-то старика в белокуром парике.

   - Вот мальчик, - сказал капитан Дельмар, когда я вошел в комнату. - Вы знаете, что ему нужно; прошу вас хорошенько обмундировать его и потом прислать ко мне счет.

   - Ваши приказания будут исполнены, капитан, - сказал старичок, низко кланяясь.

   - Вы лучше немного для него шейте, он скоро растет.

   - Ваши приказания будут в точности исполнены, капитан, - отвечал старичок с новым поклоном.

   - Я не знаю, что мне делать с ним сегодня и завтра, пока не готов его мундир, - продолжал капитан. - Я думаю отослать его на фрегат.

   - Если позволите, капитан Дельмар, - сказал старичок, опять кланяясь, - то я уверен, что жена моя за счастье почтет позаботиться о вашем protege. Молодой джентльмен может остаться у нас, пока не будет готов его мундир.

   - Пусть так, мистер Кольпеппер; ваша супруга возьмет его на свое попечение. Вы обяжете меня также, если позаботитесь о его столе.

   - Ваши желания будут строжайше исполнены, капитан Дельмар, - отвечал мистер Кольпеппер, опять кланяясь, между тем как я едва удерживался от смеха.

   - Если вам не угодно будет отдать более никаких приказаний, капитан, то я возьму теперь маленького джентльмена с собою.

   - Никаких более, мистер Кольпеппер, прощайте, - отвечал капитан Дельмар, не сказав мне ни "здравствуй", когда я пришел, ни "прощай", когда я уходил с мистером Кольпеппером.

   Я сошел вниз за мистером Кольпеппером, который оставил меня с урядником, а сам стал разговаривать с капитанским камердинером.

   - Ну, - сказал Боб Кросс, - вы едете со мною на фрегат?

   - Нет, - отвечал я, - я остаюсь на берегу с этим, старым филином, который умеет только качать головою вверх и вниз. Кто он?

   - Это наша фрегатская мышь.

   - Как мышь? - спросил я.

   - Да, мышь значит корабельный комиссар; вы все это со временем узнаете; постарайтесь с ним поладить, потому что он порядком подъехал к капитану.

   Видя, что я не понимаю его. Боб Кросс продолжал:

   - Я хочу сказать вам, что капитан наш очень любит, чтобы офицеры оказывали ему больше уважения, и, любит все, что кланяется и ползает.

   Мистер Кольпеппер подошел к нам, и, взяв меня за руку, повел к своему дому. Он не сказал ни слова во всю дорогу, но казалось, о чем-то думал. Наконец, мы пришли к дверям.

  

   Зачем утомлять читателя описанием семейства мистера Кольпеппера? Не знаю, но я намерен рассказывать свою жизнь со всеми подробностями.

   Дверь отворили, и я очутился в присутствии миссис Кольпеппер и ее дочери, наследницы мистера Кольпеппера, который, будучи уже тридцать лет комиссаром на разных военных судах, не обижал своего кармана.

   Миссис Кольпеппер была огромная женщина. Щеки ее были велики, как блюдо, глаза узки, как щелки, нос едва заметен, рот, как буква О. Говорили, что прежде она славилась красотою в Девоншире. Время, которое называют Edax rerum, конечно, до сих пор еще не тронуло ее, сберегая кому-нибудь pour la bonne bouche.

   Она сидела в огромном кресле; и то правда, что обыкновенное кресло не могло бы вместить ее персоны. Она не встала, когда мы вошли, и после я узнал, что в продолжение суток она только два раза делала усилие, чтобы встать; один раз, выходя из своей спальни в залу, и другой, снова входя в нее.

   Мисс Кольпеппер была почти так же сложена, как ее мать. Ей было около двадцати лет, но для своего возраста она казалась слишком полною; однако у нее был прекрасный цвет лица, так что многие считали ее хорошенькою. Со временем она обещала даже перерасти мать.

   - Кого это вы привели? - спросила миссис Кольпеппер, квакая как лягушка. Она была так толста, что не могла говорить человеческим голосом.

   - Я еще сам не знаю, - отвечал комиссар, потирая лоб, - но у меня есть свои догадки.

   - Боже мой, какое сходство! - вскричала мисс Кольпеппер, смотря на меня и потом на своего отца. - Не хочешь ли ты погулять по саду, малютка? - продолжала она. - Вот калитка, из двери налево.

   Считая это приказанием, я повиновался; но войдя в сад, который был не что иное, как клочок земли возле дома, я подошел к отворенному окну и, прижавшись к стене, стал подслушивать.

   - Совершенный портрет! - продолжала дочь.

   - Да, да, большое сходство, - квакнула старуха.

   - Я знаю только, что капитан Дельмар велел мне обмундировать его и сказал, что платит за все издержки - заметил мистер Кольпеппер.

   - Какого же доказательства вы еще хотите? - сказала дочь, - Он не стал бы платить за чужих детей.

   - Его привела прекрасная собою дама, лет тридцати.

   - Значит, она была очень хороша собою, когда этот мальчик родился, - отвечала дочь, - Я считаю это новым доказательством. Где же она?

   - Уехала сегодня поутру, оставя мальчика у капитана, - Тут кроется какая-то тайна, - заметила дочь, и потому я считаю это третьим доказательством.

   - Да, - сказал мистер Кольпеппер, - и доказательством сильным. Капитан Дельмар так горд, что, верна, не хочет открыть своей связи с этою женщиною и потому отослал ее отсюда.

   - Именно; и будь я не женщина, если этот мальчик не сын капитана Дельмара.

   - Я тоже думал, - отвечал отец, - и потому сам вызвался позаботиться о нем; капитан не знал, что делать с ним, пока еще не готов его мундир.

   - Хорошо, - сказала мисс Кольпеппер, - а скоро открою еще более, я повыспрошу все, что он знает о нем, прежде чем мы с ним расстанемся; я умею сводить концы.

   - Да, - заквакала толстая маменька. - Медея мастерица сводить концы и все, что угодно.

   - Будьте с ним ласковы, - заметил мистер Кольпеппер, - потому что самое то обстоятельство, что капитан должен будет отдалить от себя мальчика, еще более увеличит его привязанность к нему.

   - В подобном случае я не могу принудить себя, - заметила дочь, - и не понимаю, как люди знатных фамилий так ведут себя; не удивительно, что после они стыдятся своих поступков и не хотят признавать своих собственных детей.

   - Правда, правда, - проквакала старуха.

   - Если женщина бывает так несчастна, что увлекается страстью, они пользуются ее заблуждением! - вскричала мисс Медея.

   - Правда, правда, - заквакала мать.

   - Мужчины создают законы и сами нарушают их, - продолжала мисс Кольпеппер, - пользуясь своею силою даже в образованнейших обществах. Если бы все женщины имели хоть столько ума, как я, то многое бы изменилось, и на свете было бы больше справедливости.

   - Я не совсем согласен с тобою, Медея, - отвечал мистер Кольпеппер, - я люблю свет, каков он есть, и не хотел бы, чтоб он изменялся. Но мне пора идти в провиантские магазины. Почисти немного мою шляпу, Медея, и я сейчас уйду.

   Я тихонько отошел от окна. Передо мною разлился новый свет. Как молод я ни был, но также умел сводить концы. Я вспомнил обхождение матушки с ее мужем Беном; ненависть бабушки к капитану Дельмару; разные подслушанные мною разговоры; слова матушки: "Если бы ты знал, с кем сыграл штуку"; посещения матушки капитаном Дельмаром, который для других был так горд и надменен; обещание его заботиться обо мне и наставления матушки быть ему послушным и считать его за второго отца; наконец; замечание урядника, не родня ли я капитану, - все это, вместе с тем, что я теперь слышал, удостоверило меня, - что они не ошибались в своих догадках, и что я точно был сын благородного капитана.

   Матушка уехала; я бы отдал все на свете, чтобы собрать эти догадки прежде и узнать от нее истину; но теперь это было уже невозможно, и я понимал, что письма будут бесполезны. Я вспомнил ее разговор с капитаном, когда она обещала ему хранить тайну, и ответ, который она дала мне на мои вопросы; но я знал, что только мои слезы и просьбы могут склонить матушку высказать мне правду. Я не хотел спрашивать тетушку Милли, зная, что она не захочет открыть матушкиной тайны, и пока решился молчать. Я не забыл, что мистер Кольпеппер говорил, как неприятно будет капитану Дельмару, если узнают, что я его сын, и потому решился не подавать ему вида, что знаю это обстоятельство.

   Более часа я оставался в задумчивости, и странно, какое чувство родилось в моем сердце при этом открытии; я хорошо понимал свое положение и при всем том был доволен. Я чувствовал себя выше и теперь как будто считал себя более способным мыслить и действовать, чем прежде.

   Мои размышления прерваны были мисс Медеею, которая, войдя в калитку, спросила меня, не устал ли я и не хочу ли войти в комнату.

   - Не голодны ли вы, мистер Кин? Не угодно ли вам кусок пирога и рюмку вина перед обедом? Мы обедаем не ранее трех часов.

   - Позвольте, - сказал я, не думая ни от чего отказываться, хотя знал, с какою целью меня потчевали.

   Мисс Медея принесла кусок пирога и вина. Едва я кончил свой завтрак, она начала у меня выведывать, как я и ожидал, но, к счастью, я твердо знал свою роль.

   - Грустно было расстаться с маменькою, мистер Кин?

   - Да, очень грустно, мисс.

   - Где ваш папенька, мой друг? Не правда ли, маменька, какой он прекрасный мальчик? - продолжала она, играя моими каштановыми кудрями.

   - Да, хорошенький мальчик, - проквакала старуха.

   - Папенька умер.

   - Умер! Я так и думала, - заметила мисс Медея, мигая своей матери.

   - Видели ли вы когда-нибудь своего папеньку, мой друг?

   - О, да, он ушел в море полтора года назад и был убит в сражении.

   После того пошли новые вопросы и ответы. Я так отвечал ей, чтобы она думала, что Бен был моим отцом, хотя сам был противного мнения. Я решился не дать им ничего от меня выпытать и сбил их с толку, рассказав, что моя тетка замужем за капитаном Бриджменом. Тогда только мисс Медея спросила, кто был мой отец. Я отвечал, что он также служил в морских полках, и, конечно, они сочли его за такого же офицера, как и капитан Бриджмен.

   Это столько возвысило родных моих в глазах мисс Медеи, что она не знала, что подумать, и нашла, что не так легко сводить концы, как она думала.

   Утомясь расспросами, она спросила меня, не хочу ли я еще прогуляться по саду, на что я согласился, и, став по-прежнему у окна, услышал, как мисс Медея говорила матери:

   - Папенька всегда что-нибудь выдумает. Найдя в мальчике какое-то сходство с капитаном, он тотчас вообразил, что сделал важное открытие. Теперь нет никакого сомнения, что он, по обыкновению, ошибся. Невероятно, чтобы капитан Дельмар имел интригу с женою офицера, которой сестра также замужем за капитаном. Правда, что вдова сама привезла его, но это еще ничего не доказывает: кому же было привезти его, как не матери? И самый поспешный отъезд ее показывает, что она считала неприличным долее здесь оставаться. По моему мнению, она скромна, прекрасная дама, в которой капитан Дельмар принял участие. Не знаю, отчего папенька всегда что-нибудь выдумает и теперь наговорил нам вздор о мальчике.

   - Правда твоя, Медея, - отвечала мать. - Ты бы сберегла и пирог и вино.

   - Что взяли, друзья! - подумал я и никогда еще не был в таком восхищении, как теперь. Однако я тихонько отошел от окна.

   Вскоре потом возвратился мистер Кольпеппер с одним из бесчисленных портсмутских портных, который представил длинный список вещей, необходимых, по его мнению, для обмундировки джентльмена.

   Мистер Кольпеппер вымарал две трети и сказал, чтобы остальное было готово через три дня. Портной обещал, и мистер Кольпеппер обещал также, что если платье не будет готово, то он не заплатит денег.

   Едва портной успел выйти, мисс Медея спросила меня, не хочу ли я еще походить по саду. Я понял, что она хотела говорить с отцом, и потому решился рассердить ее и отвечал, что почти целый день провел в саду и больше не хочу туда идти.

   - Я не спрашиваю, хочешь ты или нет; я хочу, чтобы ты шел, - отвечала с досадою мисс Медея.

   - Медея, что значит такое обращение? - вскричал мистер Кольпеппер. - Конечно, мистер Кин может делать, что ему угодно. Я удивляюсь тебе, Медея.

   - А я удивляюсь, папенька, что вы находите тайны там, где их вовсе нет, - резко отвечала Медея. - Все, что вы говорили поутру, и все ваши предположения сущий бред.

   - Что за пустяки ты говоришь, Медея, - заметил Кольпеппер.

   - Медея права, - заквакала старуха, - все сущий бред.

   - Так не будьте слишком заботливы, папенька, - продолжала мисс Медея, шепнув отцу на ухо, - ничего подобного; простой офицер морского полка.

   - Пустое, - отвечал комиссар тихо, - мальчика научили так отвечать тебе; он перехитрил тебя, Медея.

   При этом справедливом замечании отца Медея вышла из себя. Все лицо ее, шея и плечи вспыхнули и побагровели. Я никогда никого не видел в таком бешенстве. Она так бросилась на меня, что я должен был отскочить от нее, и потом выбежала из комнаты.

   - Медея умна только по ее мнению, а ты просто старая дура, - с досадою сказал мистер Кольпеппер, - одна слишком много знает, а другая не понимает ничего. Мистер Кин, я боюсь, что вы будете голодны, потому что у нас самый простой обед. Любите вы утку и зеленый горох?

   - Очень люблю, - отвечал я.

   - Вы родились в Чатаме, мистер Кин?

   - Нет, я родился в поместье, близ Соутгемптона. Матушка была воспитана старою мисс Дельмар, теткою капитана.

   Я сказал это нарочно, потому что знал, как это взбесит мисс Медею, возвращавшуюся из кухни.

   Мистер Кольпеппер покачал головой на жену и дочь, которые онемели, как пораженные громом, при этом известии.

   Наконец, мисс Медея обратилась ко мне:

   - Я хочу задать вам один вопрос, мистер Кин.

   - Я не хочу более отвечать на ваши вопросы, мисс, - сказал я. - Вы расспрашиваете меня целое утро и даже теперь были так грубы, что едва не сшибли меня с ног. Если вам угодно знать еще что-нибудь, спросите капитана Дельмара, или если вам угодно, я спрошу капитана Дельмара, прикажет ли он отвечать вам, и если прикажет, то я отвечу.

   Это был решительный удар с моей стороны. Старуха и мисс Медея струсили не на шутку, а мистер Кольпеппер испугался еще более их обеих. Я показал им, что знаю, зачем они расспрашивают меня, и также дал почувствовать, что знаю, кто я. Ссылка моя на капитана Дельмара заставила их понять, что я уверен в его покровительстве, и они знали, как он будет рассержен, если я скажу ему, о чем они меня расспрашивали.

   - Вы совершенно правы, мистер Кин, отказываясь отвечать на вопросы, которые вам не нравятся, - сказал мистер Кольпеппер, покраснев, как рак. - Я удивляюсь тебе, Медея, и прошу вперед не беспокоить мистера Кина своим неуместным любопытством.

   - Да, да, - заквакала старуха, - молчи, Медея, молчи.

   Мисс Медея, которая, кажется, рада была бы выцарапать мне глаза, скрыла, как могла, свою досаду. Она была рассержена тем, что ошиблась, взбешена моими смелыми ответами и боялась гнева отца, потому что старик любил решительные меры и больно надрал бы ей уши.

   К счастью, обед был готов и дал новый оборот разговору. Мистер Кольпеппер весь превратился во внимание, а мисс Медея, постепенно приходя в себя, также сделалась ласковою и внимательною.