Купер Джеймс Фенимор - На суше и на море

казать вам и о последних? Но что вы хотите: у меня всегда было дел по горло, некогда было припоминать все мелочи. У майора Мертона начинается болезнь печени; в жарком климате ему оставаться запрещено, и вот, не найдя возможности вернуться к себе на родину, он приехал в Соединенные Штаты.

   - А долго ли они пробыли на твоем судне, Милс? - с важностью осведомилась Грация.

   - У меня на судне? Около девяти месяцев; но если принять в расчет пребывание в Лондоне, Кантоне и земле Мрамора, то наше знакомство длится приблизительно год.

   - Однако, братец, долго тебе изменяла память. Затем наступило невольное молчание, прерываемое расспросами Гардинга о путешествии в Кантон. Так как становилось прохладно, мы встали и отправились к миссис Брадфорт; я сразу заметил, что та дама была очень привязана к Люси. Под ее руководством Люси вращалась в высшем свете, куда с Грацией, по своему общественному положению, не могли бы проникнуть; но Грация везде была принята в качестве подруги Люси. Надо сознаться, что обе девушки много выиграли от этого общения.

   Дома на меня опять посыпались бесконечные вопросы. Я должен был начать с Адама и долго говорил без умолка.

   Между тем о Небе все забыли. Оказывается, что он не отставал от нас и преспокойно сидел себе в кухне у миссис Брадфорт. Когда его позвали к нам, его радости не было границ. Переминаясь с ноги на ногу, он теребил свою шляпу в замешательстве, что находится перед лицом людей выше себя.

   Вечером мы все сели за ужин, который прошел очень весело. В то время было принято говорить за столом тосты, и миссис Брадфорт предложила мистеру Гардингу начать.

   - Милая моя миссис Брадфорт, - весело ответил пастор, - если бы не было против всех правил называть присутствующих, то я, конечно, предложил бы тост за ваше здоровье. Но кого я выберу? Позволяете выпить за нового епископа, доктора Мура?

   Но тут раздался общий крик: "Не надо епископов! " Тогда, устремив глаза кверху, как бы ища вдохновения в потолке, мистер Гардинг решительно произнес, подняв свой бокал: - За здоровье Пегги Перотт!

   Это была старая дева, которая ухаживала за больными в окрестностях Клаубонни и была безобразна, как смертный грех. А потому мы все расхохотались.

   - Вы хотели, чтобы я предложил тост, а сами теперь смеетесь! - сказал Гардинг полушутя-полусерьезно. - Пегги - прекрасная женщина и одна из самых полезных.

   Затем провозгласила тост миссис Брадфорт.

   - Пью за моего старого друга, доброго доктора Вильсона! - И этот тост не мог вызвать никакой двусмысленной остроты, так как "добрый друг Вильсон" был достойнейшим пастором, не могущим возбудить иного чувства, кроме уважения и дружбы.

   Настала очередь Руперта.

   - За здоровье очаровательной мисс Винтроп! - уверенно произнес он, потрясая бокалом, как бы спрашивая нашего мнения.

   Винтропы были уважаемая семья из старинной местной аристократии.

   - Ты знаешь эту мисс? - тихо спросил я у Грации.

   - Не имею никакого понятия. Руперт и Люси знают массу людей, которые мне неизвестны.

   Между тем Руперт напомнил Грации, что теперь за ней речь. Моя сестра нисколько не сконфузилась и после минуты нерешительности сказала: - За мистера Эдуарда Марстона.

   Это было новое имя для всех нас; Марстон бывал иногда у миссис Брадфорт, которая относилась к нему с большой предупредительностью. Я посмотрел на Руперта, какое у него выражение лица, но он оставался так же спокоен, как Грация, когда он назвал мисс Винтроп.

   - Тебе теперь говорить, Милс! - сказала с улыбкой Грация.

   - Мне?! Да я тут ни души не знаю.

   - Как! А мы-то! Ну, так вспомни имя какой-нибудь молодой особы!

   - Прекрасно! В самом деле, не бесследно же прошли девять месяцев, проведенные на корабле с мисс Мертон, чтобы не упомянуть о ней в эту минуту. Итак, за здоровье мисс Мертон!

   Мистер Гардинг задумался при этом. Грация сделалась серьезной. А на Люси я не смел и взглянуть. Но вскоре болтовня возобновилась, и миссис Брадфорт обратилась к Люси, напомнив, что последний тост за ней.

   Подумав немного, она произнесла: - За мистера Эндрю Дреуэтта!

   Это был тот самый молодой человек, которого я встретил с ней на гулянье. Если бы я знал лучше свет и людей, то прекрасно понял бы, что никто при всех не назвал бы любимого человека. Но я был молод, и тост Люси расстроил меня на весь вечер.

   А потому я очень обрадовался, когда Руперт напомнил, что уже одиннадцать часов и пора прощаться.

   Весь следующий день я употребил на окончание своих служебных дел. Всюду, где бы я ни появлялся, меня встречали, как героя; сознаюсь в своей слабости: лестное мнение обо мне сильно льстило моему самолюбию.

  

   Корабли не более. как доски; моряки не более, как люди; есть земляные крысы и крысы водяные, морские воры также, как воры на суше, - я хочу сказать пираты; затем есть опасность от воды, ветров и рифов. Этот человек по крайней мере предлагает достаточную гарантию. Три тысячи дукатов, - да, мне кажется, я могу принять его предложение.

   Шекспир

  

   С Грацией, мистером Гардингом и его детьми мы виделись ежедневно. К Мертонам же я собрался лишь в конце недели. Они, по-видимому, обрадовались мне, и, кажется, мое отсутствие нисколько не помешало им устроить свои дела.

   Полковник Берклей - таково было имя английского консула - взял их под свое покровительство, затем они ста, ли бывать в высшем обществе.

   Итак, моя сестра и молодые особы вращались в кругу, двери которого для меня лично остались закрыты, что для меня было очень прискорбно. Мое неприятное чувство усилилось еще вот почему.

   Когда я объявил Эмилии, что Грация и Люси в Нью-Йорке и собираются сделать ей визит, она, казалось, не особенно этому обрадовалась.

   - Мисс Гардинг - родственница Руперту Гардингу, которого я вчера видела на одном обеде?

   Не зная второго Руперта Гардинга, я ответил ей утвердительно.

   - Ведь это - сын уважаемого пастора, который пользуется в свете большим почетом?

   Этого для меня было достаточно, чтобы удостовериться, что мисс Мертон считает теперь капитана "Кризиса" последней спицей в колеснице.

   Раздался звонок, возвестивший о прибытии молодых особ. Сверх моего ожидания, Эмилия приняла их очень радушно. Она в самых искренних выражениях говорила им об ее признательности ко мне за то, что я спас им жизнь и затем оказал им столько услуг; похвалы, расточаемые мне, доставляли большое удовольствие обеим подругам. Затем заговорили о Нью-Йорке, о его увеселениях и обществе.

   Я заметил, что Люси и Грация были просто поражены, когда узнали, в каком кругу вращалась мисс Мертон, даже они не могли туда проникнуть. Мне же пришлось только слушать молча, так как все, о ком шла речь, были мне незнакомы; я воспользовался этим моментом для сравнения молодых девиц.

   Грация и Люси были гораздо грациознее, элегантнее молодой англичанки; но зато у этой - дивный бюст и выдающийся по своей свежести цвет лица. В общем, Люси показалась мне красивее всех; ее красота, более утонченная, выигрывала при дневном свете, тогда как Эмилия была бы очень эффектной при блеске вечерних огней.

   Визит продолжался довольно долго, и новые подруги, расставаясь, обещали скоро увидеться вновь. Пожав по-английски руку Эмилии, я простился с ней.

   - Действительно, дорогой Милс, - сказала Грация, лишь только мы вышли на улицу, - молодая особа, которая тебе столь обязана, просто обворожительна. Она мне очень нравится. А ты, Люси, тоже моего мнения?

   - Да, - сказала Люси несколько более сдержанным тоном. - Я редко встречала более красивое лицо и не удивлялась...

   - Чему? - спросила Грация, видя, что ее подруга замялась.

   - О, я чуть было не сказала глупость, лучше не продолжать. Но какие прелестные манеры у мисс Мертон. Не правда ли, Грация?

   - Если сказать правду, то мне именно это не нравится, что ее манеры слишком уж хороши. Все, что не естественно, меня отталкивает.

   - Может быть, это нам так кажется; для тех же, кто привык к таким манерам, было бы неприятно встретить отсутствие таких.

   Я знал, в чей огород бросался камешек, и мне трудно было сдержаться, а потому под благовидным предлогом я поспешил уйти от них. На набережной я наткнулся на мистера Гардинга, который меня искал.

   - Идите скорей, Милс, - сказал он мне, - я давно вас тут поджидаю, мне необходимо серьезно переговорить с вами. Со всех сторон я слышу о вас только одно хорошее, и я теперь убежден, что вы прекрасный моряк. Это много значит, что вы, в ваши годы, управляли целый* год судном, ходящим в Индию. Я только что разговаривал с моим хорошим другом Джоном Мурреем, одним из первых негоциантов Соединенных Штатов, и вот что он мне сказал про вас: "Раз это такой способный малый, надо дать ему ходу: купите ему судно; когда ему придется заботиться о своих собственных интересах, тогда из него выработается дельный человек". Я уже давно подумывал об этом и еще месяц тому назад наметил для вас подходящее судно, если вам улыбается эта идея, то я его куплю для вас.

   - Но хватит ли у меня денег на покупку судна, дорогой мой Гардинг?

   - Об этом не беспокойтесь; наши акции повысились. Да, кроме того, наверное, и вы сделали еще какие-нибудь сбережения?

   - У меня в настоящее время около трех тысяч долларов, не считая тех денег, которые я должен получить в награду. Даже Неб со своим жалованьем и частью наград приносит мне около девятисот долларов в год. Кстати, если бы вы разрешили, я с удовольствием бы дал свободу нашему доброму Небу.

   - Подождите своего совершеннолетия, Милс, а тогда поступайте, как вздумаете. Итак, если принять в расчет все наши ресурсы, то мы в данный момент располагаем двадцатью тысячами долларов, а стоимость судна в его настоящем виде пятнадцать тысяч. Пойдите посмотреть его; если оно вам понравится, значит, дело решено.

   -Но, мистер Гардинг, разве вы полагаетесь на себя настолько, чтобы оценить судно по Достоинству.

   - Однако вы плохого обо мне мнения. Неужели же вы могли подумать, что я положился бы на одного себя? Нет, я уже посоветовался со сведущими людьми, знатоками дела, и все они в восторге от моего выбора.

   - В таком случае, идемте; я сам посмотрю корабль и скажу вам свое мнение. Мне необыкновенно улыбалась мысль быть хозяином самому себе.

   В то время за пятнадцать тысяч долларов можно было приобрести прекрасное судно. То, которое я осмотрел для себя, было все обито и скреплено медью и вмещало пятьсот тонн. Оно имело скорый ход и ко всему этому было построено в Филадельфии, что в 1802 году придавало ему особенную цену. Оно уже совершило плавание в Китай, называлось "Авророй"; на носу его красовалось изображение богини.

   Результатом моего осмотра "Авроры" и тех сведений, которые я собрал о ней, было то, что мы в конце недели купили судно.

   И в тот же день, как я вступил во владение "Авророй", ко мне явились уже с различными предложениями в разные места. Мне пришлось выбирать между Голландией, Францией, Англией и Китаем. Посоветовавшись с опекуном, я остановился на Франции. Там я мог скорее всего выиграть в денежном отношении и заодно ознакомиться со страной. В качестве лейтенантов я пригласил к себе Талькотта и еще одного филадельфийца, Вальтона, и мы приступили к погрузке.

   А пока я намеревался посетить Клаубонни и повеселиться там по этому случаю. Все наши обрадовались моему предложению, исключая Руперта.

   Я также предложил Мертонам погостить у нас на ферме. Эмилия, которая чувствовала себя в блестящем обществе как рыба в воде, с удовольствием согласилась приехать к нам, что меня очень удивило.

   Когда все приготовления были окончены, я попросил Руперта не расстраивать нашей компании, зная, что его будет недоставать Грации и Люси.

   - Милый друг, Милс, - ответил мне, зевая, молодой юрист. - Бесспорно, Клаубонни прелестное местечко, но после Нью-Йорка оно невыносимо. Мы здесь ни в чем не нуждаемся. Миссис Брадфорт так любит нас и заботится о нас. Вот уже два года, как она дает мне по шестьсот долларов, Люси она делает поистине царские подарки.

   Это открытие крайне поразило меня, так как Руперт, оказывается, не стесняясь, пользовался в то же йремя тем кредитом, который я ему устроил перед отъездом у моих судовладельцев.

   - Очень жаль, что вы не едете с нами, - сказал я, - так как я рассчитывал, что и Мертонам будет веселее в вашем обществе.

   - Мертонам! Но неужели они поедут на лето в Клаубонни?

   - Они едут с нами завтра. Но что же тут удивительного?

   - Но, Милс, вы ведь знаете, что англичане помешаны на этикете, на приличиях.

   - Правда, Клаубонни не княжеская резиденция, однако там жить можно. У нас есть ферма, мельница, старинный прочный и удобный дом.

   - Верно, верно, любезнейший, и я все это сам люблю, но вы знаете, молодые люди предпочитают произведения фермы пребыванию на ней, а в особенности англичанки. Но видите ли, майор Мертон заслуженный офицер, это ему дает вес в обществе; даже король определяет своих сыновей в морские и сухопутные армии, чем профессия возвышается. Понимаете ли вы это?

   - Да мне какое дело до того, что вздумается королю делать из своих сыновей!

   - Дело в том, милейший, что мы с вами слишком долго оставались детьми. И теперь мы отстали от света.

   - Зло, напротив того, в том, что настоящие дети слишком рано воображают себя взрослыми людьми.

   - Вы не понимаете меня. Я хочу сказать, что мы поспешили выбрать себе карьеру. Я еще вовремя сознал свою ошибку, вы же упорствуете, и это ваша вина.

   - Я согласен, что вы были правы одуматься, так как из вас вышел бы прежалкий моряк.

   Я думал задеть его за живое, но Руперт ни капли не обиделся.

   - Да я сумел выбрать себе приличное занятие. И вы сделали бы лучше, если бы вместо катанья по морям стали изучать право; теперь вы добились бы известного положения в свете.

   - Я в восторге, что ничего для этого не сделал. Какая мне была бы от того выгода?

   - Какая выгода, милейший? Да ведь здесь не Европа. В нашей стране армия и флот ровно ничего не значат. У нас играют роль три профессии: богословие, право и медицина. Но про последнюю мисс Мертон сказала совершенно правильно: "Бросьте медицину на съедение псам".

   - Как, мисс Мертон? Да ведь это слова Шекспира.

   - Да, но также и мисс Мертон. Кстати, Милс, единственно, что вы извлекли хорошего из всех ваших путешествий, это знакомство с таким милым созданием, как мисс Мертон. Ее взгляды удивительно правильны.

   - Разве мисс Мертон говорила с вами о моей профессии?

   - Как же, не один раз, и всегда с сожалением. Вы сами отлично знаете, что моряк, не состоящий в военном флоте, не важная шишка.

   Я так и покатился со смеху. Моя честная, благородная профессия, которой я так гордился, казалась Руперту недостойной. Я насилу овладел собой, чтоб ему ответить: - Послушайте, Руперт, во всяком случае я надеюсь, что мисс Мертон не обвиняет меня в намерении рисоваться в ее глазах.

   - Мисс Мертон - англичанка, и она ценит вас главным образом за ваши земли, о которых составила себе превратное понятие, но я объяснил ей все.

   - А, вот что! Но мне бы хотелось знать, как вы ей объяснили?

   Руперт вынул изо рта сигару, выпустил несколько клубков дыма, задрал нос кверху, как бы наблюдая за ходом небесных светил, и, наконец, соблаговолил ответить мне: - Очень просто, милейший. Я ей сказал, что Клаубонни не поместье, а ферма. Затем я выяснил, как у нас смотрят на фермеров. Эмилия умная девушка и поняла меня с полуслова.

   - Показала ли чем-нибудь мисс Мертон, что эти объяснения унизили меня в ее глазах?

   - Нисколько. Она вас очень уважает и считает удивительным моряком, вторым Нельсоном Трукстоном.

   - Ну, а Люси Руперт?! Неужели ей хотелось бы видеть меня адвокатом?

   - Без всякого сомнения; разве вы забыли, как она плакала вместе с Грацией при вашем отъезде. Это оттого, что вы выбрали себе такую жалкую карьеру.

   - Ваше последнее слово, Руперт, - резко спросил я, - едете вы в Клаубонни или нет?

   - Раз вы говорите, что там будет мисс Мертон, то я должен ехать.

   Предупредив Руперта, что мы отправляемся рано утром, я оставил его с чувством отвращения и досады.

   В назначенный час все собрались, и мы поплыли по Гудзону на "Веллингфорде" с необыкновенной быстротой. Мертоны восхищались представлявшимися пейзажами. К двенадцати часам мы уже подъезжали к мельнице. Я, по долгу гостеприимства, предложил Эмилии руку; Руперт пошел один. Люси же я был очень недоволен, чтобы быть любезным с ней. Вскоре перед нами показалось все Клаубонни.

   - Ах, какая прелесть это Клаубонни! - воскликнула Эмилия. - Гораздо красивее, чем вы его мне описывали, мистер Руперт.

   - О, я всегда справедлив ко всему, что принадлежит мистеру Веллингфорду; мы ведь с ним были всегда так дружны.

   Что же касается мистера Гардинга и Люси, они так сияли от радости, что мы все вместе в Клаубонни. Мой опекун, не стесняясь присутствия мисс Мертон, начал говорить мне о делах, о результатах его хлопот.

   - Я надеюсь, Милс, - сказал он, - что вы не разрушите этого дорогого старого дома с целью выстроить новый?

   - Сохрани меня Бог, дорогой мой друг. Такая безумная мысль могла прийти мне в голову, когда я был ребенком; теперь же я рассудительнее. А что думает Люси по этому поводу? Нравится ли ей дом в настоящем виде?

   - Этот вопрос решит когда-нибудь миссис Веллингфорд! - ответила она, уклоняясь от вопроса.

   Мне так хотелось поймать взгляд Люси; я нагнулся вперед, но она отвернула голову. Мистер Гардинг подхватил ее слово на лету.

   - Нет, серьезно, Милс, ведь уж теперь пора подумать о вашей женитьбе. Но не советую вам выбирать себе в жены женщину, которая заставит вас бросить Клаубонни; значит, она будет без сердца. Подумайте, ведь здесь все напоминает вам жизнь ваших незабвенных родителей, радости их и огорчения!

   Затем последовали наши общие воспоминания всего, что произошло здесь в течение сорока лет, и пастор торжественно закончил: "Так смотрите же, Милс, не женитесь на такой женщине! "

  

   Если тебя ценят за то почтение, которым ты пользуешься, то этого достаточно; но это достаточно может и не простираться на даму.

   "Венецианский купец"

  

   На следующий день рано утром я уже был на ногах и вместе с Грацией отправился в сад, где мы нашли Люси. Наша ранняя встреча воскресила в памяти прежние веселые дни, не хватало только Руперта для пополнения картины.

   - Я никак не ожидала найти тебя здесь, мисс Люси, за истреблением недоспелой смородины, - сказала Грация. - Еще не прошло двадцати минут, как ты была у себя в комнате, совсем еще не одета.

   - Зеленые фрукты Клаубонни для меня вкуснее зрелых, купленных на противных рынках Нью-Йорка! - вскричала Люси с жаром.

   Грация ответила: - Как жаль, что Милс не разделяет наших вкусов, предпочитая море мирному пребыванию в этом месте, где так долго жили наши отцы. Ведь правда, Люси?

   - Мужчины созданы не так, как мы, женщины; когда мы любим что-нибудь, то уж мы любим от всего сердца. Нет, мужчинам приятнее искать Приключения, терпеть крушения, быть брошенными на пустынном острове, чем жить спокойно у себя дома.

   - Да, мне нисколько не удивительно, что брата прельщают необитаемые острова, на которых он находит попутчиц вроде мисс Мертон.

   - Имейте в виду, милая сестрица, что, во-первых, земля Мрамора - не пустынный остров, а во-вторых, я с ней познакомился в Лондоне, в Гайд-Парке.

   - Странно, Люси, что Милс и тогда нам ничего не сообщил. А кажется, чего же проще рассказать своим друзьям о такой вещи, как спасение жизни молодой особы?!

   Грация говорила без задней мысли, но, несмотря на это, нам стало не по себе. Люси не сказала ни слова. Я сделался задумчив и мрачен; разговор не клеился, и мы поспешили воротиться домой.

   Мистер Гардинг, поговорив со мной о хозяйстве, которое он привел в блестящее состояние, завел снова речь о моей женитьбе.

   - А разве у вас есть кто-нибудь в виду для меня? - спросил я его, смеясь; ответ его очень интересовал меня.

   - А что вы скажете о мисс Мертон? Она хороша собой, умна и прекрасно воспитана; к тому же она, как мне кажется, милая.

   - Что вы подразумеваете под "милой" женщиной?

   - Вы мне задаете очень щекотливый вопрос, требующий обдуманного ответа. Эта женщина, в которой нет эгоизма, которая думает о себе меньше, чем о других, или, вернее, счастье которой состоит в счастье любимого человека. Доброе сердце, твердые правила, вот качества милой женщины, хотя и характер играет тут не последнюю роль.

   - Но не знаете ли вы хоть одну такую?

   - Да ваша сестра, например; этот ребенок и мухи-то, кажется, никогда не обидит.

   - Но согласитесь, дорогой опекун мой, что на Грации не могу же я жениться.

   - Очень жаль, что она ваша сестра, лучшей жены для вас я бы не мог найти.

   - Подумайте хорошенько, может быть, ваш выбор еще на ком-либо остановится.

   - Я говорил вам сейчас о мисс Мертон, хотя я ее не настолько знаю, чтобы обвенчать вас с ней с закрытыми глазами. Вчера еще мы говорили об этом с Люси... Но посмотрите-ка на эти дивные колосья! Жатва будет обильная! И все это по совету старика Гирама, дяди Неба, что я согласился посеять пшеницу на этой равнине и посадить картофель на холме. Удивительно, что такая идея пришла негру!

   - Но ведь вы не докончили, о чем вы начали говорить с Люси?

   - Да, правда; конечно, вам приятнее, чтобы я говорил о мисс Мертон, чем о картофеле. Я непременно скажу это Люси.

   - Надеюсь, что вы этого не сделаете! - вскричал я в тревоге.

   - Отчего же нет, скажите, пожалуйста? Разве есть преступление в добродетельной любви? Напротив, я все это поясню ей, так как, знаете ли, Милс, Люси любит вас наравне со мной. А, молодой человек, вы изволите краснеть!

   - Умоляю вас, оставьте мою красноту, продолжайте, что же вы сказали Люси?

   - Я ей говорил... я ей говорил... одним словом, я ей сказал, что весьма естественно, что, проведя столько времени наедине с мисс Мертон на пустынном острове и у вас на судне, вы полюбили друг друга. Хотя есть разница в происхождении.

   - И в положении тоже.

   - Как в положении? Но я в этом отношении не вижу никакого препятствия к вашему союзу.

   - Она дочь офицера английской армии, я же просто владелец судна.

   - Однако! За вами Клаубонни, "Аврора" и капитал.

   - Я полагаю, что этого недостаточно; чтобы иметь вес в обществе, мне нужно было изучить право.

   - Й между юристами найдется немало дураков, Милс. И я вовсе не с этой целью хотел заставить вас избрать адвокатуру, когда вы оба были молоды.

   - Руперту нечего было заботиться создавать себе положение: он уже имел его, как сын уважаемого пастора. Я - дело другое.

   - Милс, что за мысль вам пришла в голову?! Да уж если на то пошло, так Руперт скорей может завидовать вам, чем вы ему.

   - Я убежден, что Руперт и Люси прекрасно сознают свое превосходство надо мной.

   - Ну, полно, друг мой, что попусту терять слова; из Руперта, к сожалению, вышло не то, что я хотел, а Люси любит вас, как родного брата.

   Мы переменили тему разговора; мне было неприятно, что добрый пастор невольно поселил недоразумение между своей дочерью и мной.

   За обедом я с удовольствием заметил, что Грация сделала большие успехи в хозяйстве. Наш стол был накрыт на славу; ничто не могло шокировать Мертонов. Грация с достоинством и спокойствием угощала гостей.

   Эмилия казалась вполне удовлетворенной вниманием, с которым к ней относились; Люси повеселела.

   После обеда 'мистер Гардинг и майор остались за столом поболтать и распить бутылку мадеры. Молодежь же отправилась в сад. Лишь только наша группа расположилась, я исчез на минутку и тотчас же вернулся.

   - Грация, - сказал я, - я еще не успел вам ничего сказать о жемчужном ожерелье, которое...

   - О, да, мы с Люси знаем все, - ответила Грация с необычайным спокойствием. - Если мы не просили показать нам его, то это потому, чтобы ты не обвинил нас в любопытстве.

   - Как, вы знаете, но от кого?

   - А, это другой вопрос. Пожалуй, мы и ответим на него, когда увидим ожерелье.

   - Нам сказала мисс Мертон, Милс, - ответила моя дорогая Люси, видя, что меня мучила неизвестность.

   - Мисс Мертон! Значит, мой секрет выдан! Прощай приятный сюрприз.

   Хотя я старался все обернуть в шутку, но все заметили, что я обиделся. Эмилия закусила губу. Грация стала за нее заступаться.

   - И прекрасно сделала мисс Мертон. Довольно с нас этих сюрпризов. Однако где же ожерелье, Милс?

   - Да вот оно! Теперь сознайтесь, что вы еще никогда не видали ничего подобного.

   Лишь только я раскрыл футляр, все пришли в восторг. Решено было, что во всем Нью-Йорке не сыскать такой прелести. Я тогда заметил, что я сам вытащил эти жемчужины из глубины моря.

   - Как они дороги вследствие этого! - тихо и просто проговорила Люси.

   - Однако дешево же они вам достались, не правда ли, мисс Веллингфорд? - добавила Эмилия тоном, который мне не понравился.

   - Конечно, но, как говорит Люси, для нас оно тем ценнее.

   - Если мисс Мертон согласится забыть мое обвинение в измене и померить ожерелье, то вы тогда можете судить, до какой степени оно красиво на прекрасной шее.

   Грация присоединилась к моей просьбе, и Эмилия согласилась померить. Мы просто не знали, чем любоваться - жемчугом или белизной кожи Эмилии.

   - О, как они теперь хороши! - воскликнула Люси в полном восторге. - О, мисс Мертон, вы бы всегда носили жемчуг!

   - Ты хочешь сказать, этот жемчуг, - заметил Руперт, всегда очень щедрый на чужой карман. - Ожерелье как раз на своем месте, его никогда не следовало бы снимать отсюда.

   - Мисс Мертон знает его предназначение, - весело сказал я, - а также и условия собственника.

   Эмилия расстегнула ожерелье, не торопясь положила его перед собой и долго смотрела на него молча.

   - Какое же это назначение и каковы твои условия, . Милс? - спросила Грация.

   - Чего ты спрашиваешь? - сказала Люси. - Конечно, оно приготовлено для тебя. Разве можно для него найти лучшее назначение?

   - Вы ошибаетесь, мисс Гардинг. Грация простит мне на этот раз эгоизм. Это ожерелье будет принадлежать не мисс Веллингфорд, а миссис Веллингфорд, если таковая будет существовать. Но у меня, mesdames, есть про запас еще целая коробка жемчуга, вы меня очень осчастливите, если позволите разделить его между вами.

   - Что ж, мы не так горды, - смеясь, сказала Грация, - чтобы пренебречь щедростью вашей милости. Мы сделаем три билетика и вытащим на счастье. Тут некоторые замечательно хороши!

   - Тебе, а может быть, и Люси обладание ими может доставить удовольствие, так как я их сам доставал. А для мисс Мертон они будут иметь другое значение.

   - Какое же?

   - Как воспоминание об избегнутых опасностях, о пребывании на земле Мрамора и о многих сценах, которые спустя несколько лет покажутся ей сном.

   - В таком случае, я возьму себе только одну жемчужину, если мисс Веллингфорд выберет за меня.

   - Ну, нет, - сказала Грация своим милым голоском, - возьмите одну на память о Милсе, а пять на память обо мне, а то у вас и кольца не выйдет.

   - С удовольствием; но поверьте, что незачем иметь сувенир, чтобы помнить, чем мы с отцом обязаны капитану Веллингфорду.

   - Руперт, - обратилась к нему Грация, - у тебя хороший вкус, помоги-ка нам выбрать.

   Руперт не заставил себя упрашивать. Он любил вмешиваться в подобные вещи.

   - Посмотрите, мисс Мертон. Разве мой выбор плох? Завидую тем, кого вы будете вспоминать, глядя на это кольцо.

   - Вы будете в числе их, господин Гардинг, так как вы немало постарались для меня и при этом выказали столько вкуса, я этого не забуду.

   Я хорошо не понял, что она этим хотела сказать, но Руперт покатился со смеху.

   - Видите, дорогой Милс, что значит не принадлежать к сословию адвокатов. Дамы не ценят достоинства дегтя.

   - Я это заметил, * - сухо ответил я, - но может быть, мисс Мертон уж чересчур насмотрелась на нашу профессию.

   Эмилия промолчала. Все ее внимание было устремлено на жемчуг, и мои слова пролетели мимо ее ушей. Я окончил дележ.

   - Но что мы теперь сделаем? Будем тащить жребий или вы положитесь на меня?

   - Решай за нас, - сказала Грация. - Обе части равные.

   - Ну, хорошо, вот ваша часть, Люси, а вот твоя, Грация.

   Грация вскочила со своего места, обвила мою шею руками и крепко начала целовать, как она всегда благодарила меня, будучи ребенком, за малейший пустяк, Люси же, пробормотав несколько слов, не тронулась с места. Эмилию утомила эта сцена. Сказав, что вечер дивно хорош, она предложила пройтись, на что Руперт и Грация с радостью согласились. Люси ждала, пока ей принесут шляпу; я же отказался от прогулки под предлогом, что мне необходимо написать несколько писем.

   - Милс, - позвала меня Люси, протягивая мне коробочку с жемчугом.

   - Вы хотите, чтобы я спрятал их, Люси?

   - Нет, Милс, не для меня, но для вас самих, для Грации, для миссис Милс Веллингфорд, если хотите.

   В голосе ее в эту минуту не слышалось совершенно никакой иронии; она просто обращалась ко мне с этой просьбой.

   - Я, быть может, невольно огорчил вас чем-нибудь, Люси? - сказал я, смутившись.

   - Рассудите, Милс; мы более не дети, а в наши годы надо быть осмотрительнее. Этот жемчуг - слишком ценный подарок, и, наверное, отец не одобрил бы меня, если бы я приняла его от вас.

   - И это вы так говорите со мной, Люси?

   - Да, дорогой Милс, - ответила бедная девочка, стараясь улыбнуться сквозь слезы. - Берите же скорей ваш жемчуг, и мы останемся такими же добрыми друзьями, как прежде.

   - Если я вам предложу один вопрос, Люси, ответите ли вы мне на него откровенно?

   Люси побледнела и задумалась.

   - Чтобы я ответила, надо же сперва предложить его.

   - Так как вы пренебрегаете моими подарками, то, наверное, у вас больше нет того медальона, который я вам дал на память перед отъездом?

   - Извините, Милс, я сохранила его и не расстанусь с ним всю жизнь; это воспоминание о счастливых днях нашего детства, а потому он для меня навсегда будет дорог.

   - Покажите мне этот медальон.

   Люси сразу сделала быстрый жест, как бы намереваясь достать его, но вдруг остановилась, сильно покраснев.

   - Я понимаю, - сказал я, - у вас его больше нет и вам тяжело в этом сознаться.

   Медальон тогда находился у самого ее сердца, а потому она и сконфузилась, но я ничего не знал. Если бы я настоял, то она показала бы мне его, но уязвленное самолюбие удержало меня. Я взял коробку, которую она протягивала мне, с трагическим жестом. Она пристально посмотрела на меня. Видно было, как она была взволнована.

   - Вы не сердитесь на меня, Милс? - сказала она.

   - Вы меня очень обидели, Люси. Вы видели, что даже Эмилия Мертон не отказалась принять от меня подарок.

   - Она долго отказывалась от него, и если она уступила, то только потому, что провела с вами много времени при таких тяжелых обстоятельствах...

   Люси так и не решилась окончить фразу.

   - Люси, - сказал я, - когда я уезжал с Рупертом в первый раз, вы отдали мне свое маленькое сокровище, все ваше достояние.

   - Да, Милс, и от всего сердца; мы тогда были молоды, и вы всегда выказывали относительно меня столько доброты, что с моей стороны было бы неблагодарностью поступить иначе; но теперь мы больше не нуждаемся во взаимной помощи.

   - Очень может быть, но я никогда не забуду эти дорогие для меня золотые монеты.

   - А я - своего медальона. И вам нечего обижаться, я исполняю просьбу нашей доброй родственницы, миссис Брадфорт: никогда не принимать ни от кого подарков, кроме нее.

   Как бы мне было приятно, если бы Руперт позаимствовал у своей сестры хоть частицу ее щепетильности. Ведь он, невзирая на неудовольствие своих родных, черпал деньги одновременно из двух источников!

   Лишь только жемчуг оказался в моих руках, Люси тотчас же исчезла.

   Я решил в тот же вечер поговорить с Грацией откровенно и выяснить для себя то, что меня интересовало более всего на свете, а именно намерения Эндрю Дреуэтта. Как я жалел, что, благодаря влиянию миссис Брадфорт, Люси стала такой самостоятельной личностью; мне казалось, что вследствие этого между нами вырастала пропасть.

  

   Ваше имя, упомянутое внезапно, несколько похвал, высказанных вашим дядей о вашем поведении, известие о вашем возвращении - вызвали краску на ее похудевшие щеки и возвратили на мгновение весь блеск ее глазам.

   Гильгауз

  

   Мне не трудно было исполнить свое желание. В Клаубонни имелся зал, которым пользовались хозяева дома в исключительных случаях. Чтобы предупредить Грацию, я сунул ей в руку записочку со словами: "Ровно в шесть, в семейном зале".

   Надо было обдумать то, что я предполагал сказать ей и как начать столь щекотливый разговор. До сих пор мы с Грацией никогда не говорили о серьезных вещах.

   Войдя в зал, я увидел, что Грация уже ждала меня. Она сидела на диване спиной к окну; в ее глазах выражалось любопытство. Я сел рядом с ней, обняв ее за талию, и привлек к себе. Опустив голову ко мне на грудь, она заплакала как ребенок. Я сам не мог овладеть собой от волнения, и так прошло несколько минут в глубоком молчании. Всякое объяснение было бы тут излишне; я видел насквозь мысли моей сестры, да и она понимала, какие чувства волновали меня. Наконец Грация подняла голову.

   - Ты с "тех пор" никогда не был в этом зале? - спросила она.

   - Нет, не был. И сколько лет прошло после того, особенно для нас!

   - Милс, но ведь ты не бросишь Клаубонни? И мы никогда не разрушим эту священную комнату.

   - Не беспокойся, Грация. Для меня Клаубонни теперь дороже еще, чем когда-либо, так как самые мои лучшие воспоминания связаны с ним.

   Грация высвободилась из моих рук, и в то же время пристально и испуганно посмотрела на меня. Затем сказала, пожав мою руку: - Милый брат, ты еще слишком молод, чтобы так рассуждать, - при этом я в первый раз заметил в ней такое грустное выражение лица, - слишком молод для мужчины; женщины - дело другое. Мне кажется, что нам всем суждено одно страдание.

   У меня не хватило духу ответить, так как я подумал, что Грация сейчас станет говорить о Руперте. Несмотря на нашу нежную дружбу, мы никогда ни одним намеком не затрагивали наших отношений к Руперту и Люси. Итак, нам теперь предстояло заглянуть в самые сокровенные уголки наших сердец; но когда пришла решительная минута, мы заговорили о другом.

   - О! Ты не знаешь жизни, Грация, - сказал я с напускным равнодушием. - Сегодня - всюду свет, а завтра - мгла. Я, вероятно, никогда не женюсь; а потому Клаубонни перейдет к тебе и твоим будущим детям. Тогда делайте с домом, что хотите.

   - Но я надеюсь, что ты не стыдишься своего Клаубонни. А что касается твоей женитьбы, это вопрос еще не решенный. Мы не можем знать будущего.

   Видя мое волнение, она добавила: - Станем лучше говорит! } о чем-нибудь другом. Скажи же, Милс, зачем собственно ты позвал меня сюда?

   - Зачем? Ты ведь знаешь, что я уезжаю на будущей неделе, и мне надо кое-что сообщить тебе, чего я не могу сделать, когда ты вечно окружена посторонними людьми, как Мертонами и Гардингами.

   - Посторонними, Милс! С каких это пор Гардинги стали для тебя чужими?

   - Я хочу сказать, что я их не считаю принадлежащими к нашей семье.

   - А нашу дружбу с ними с самого детства ты считаешь ни за что? Да я не помню того времени, когда бы я не любила Люси, как родную сестру.

   - Я вполне разделяю твои чувства; Люси прекрасная девушка. Но теперь положение Гардингов изменилось с того момента, как миссис Брадфорт вдруг воспылала к ним страстью!

   - Вдруг, Милс? Но ты забыл, что она их близкая родственница, что мистер Гардинг законный наследник миссис Брадфорт и что вполне естественно, что эта женщина оказывает внимание тем людям, которые имеют равные с ней права на ее средства.

   - И Руперт тоже - в числе ее наследников?

   - Мне кажется, и я боюсь, что сам Руперт слишком рассчитывает на это. Конечно, и Люси не будет забыта. Она - любимица миссис Брадфорт, которая мечтала даже удочерить ее, чтобы никогда с ней не расставаться. Ты сам знаешь, какая Люси добрая и преданная, ее невозможно не полюбить! Только мистер Гардинг не согласился отпустить от себя дочь, и миссис Брадфорт уступила с тем, чтобы Люси проводила у нее в Нью-Йорке каждую зиму. Руперт кончил изучение права, и теперь устраивается там в ожидании вступления в адвокатуру.

   - И, конечно, как только стало известно, что Люси - наследница богатой тетки, ее шансы на приискание женихов возвысились?

   - У Люси и без того слишком много достоинств, и хотя она не откровенничала со мной, но я догадываюсь, что она уже отказалась от одной партии два года тому назад и от трех - нынешнюю зиму.

   - В том числе и Дреуэтту? - спросил я с такой поспешностью, что Грация удивилась и грустно улыбнулась.

   - Думаю, что нет. Иначе он не считался бы ее женихом. Люси слишком правдива, чтобы поселять в душе человека сомнения. А ухаживания мистера Дреуэт-та начались совсем недавно, так что она еще не имела времени ему отказать. Кстати, тебе, конечно, известно, что мистер Гардинг пригласил его сюда?

   - Сюда? Эндрю Дреуэтта? Зачем это?

   - Я слышала, как он сам просил у мистера Гардинга позволения приехать. А ведь наш опекун - сама доброта и кротость; конечно, он не мог отказать; тем более, что он очень