Купер Джеймс Фенимор - Блуждающий огонь

ор, потому что моя мать была француженкой, а нам всегда хоть что-нибудь да передается от матери.
    - Это совершенно верно. Ну, а теперь скажите мне, где и когда видели вы французский люгер?
    - Я так полагаю, синьор, что я должен вам сказать сначала, где я его видел, а потом - когда?
    - Вот именно, сообщите нам сначала, где вы его видели?
    - Вот видите ли, как вам это сказать, он направлялся к Искии, куда должен придти ночью, потому что с суши дул хороший ветер с вечера и до рассвета.
    - Это прямо противоречит сообщению, сделанному нам тамошним епископом, - заметил Гриффин. - Он нам указал как раз противоположное направление: по его словам, люгер огибал мыс, чтобы войти в залив Салерно.
    Рауль внутренне содрогнулся, так как сообщение епископа было совершенно верным. Однако он не растерялся.
    - Если вы имеете сведения от епископа, ваша светлость, то я не удивляюсь ошибочности его показания - он почти слеп. При всем нашем уважении к нему мы совершенно не полагаемся на его указания там, где наши глаза могут нам служить; но что касается евангельских истин, то там мы верим каждому его слову, потому что он изучил священные книги, когда еще обладал хорошим зрением.
    - Можно ли положиться на показания этого чудака? - заметил капитан Куф. - С другой стороны, если он не лжет, то мы совершенно напрасно прогуляемся в Салерно. Не легко гоняться за "Блуждающим Огнем" на одном фрегате; нам надо бы иметь в своем распоряжении два судна. Он слишком подвижен и слишком смел.
    - Я удивлюсь, почему не дал вам Нельсон другого судна в подспорье, ведь дело не в битве, а в поимке, и, конечно, небольшой французский люгер подвижнее огромного английского фрегата.
    Рауль не мог не проворчать проклятия сквозь зубы; но заметил это один только вице-губернатор, который стоял к нему ближе других.
    - Раз этот корсар встанет между Искией и Прочидой, нам будет труднее выгнать оттуда, чем выманить лисицу из ее норы. Что же до атаки на лодках, то, я полагаю, с вас пока слишком достаточно того, что уже было.
    - Я того же мнения, капитан. Наши матросы все еще под впечатлением понесенной неудачи и, пожалуй, утратили некоторую долю самоуверенности, - подтвердил Гриффин с откровенностью действительно храброго человека. - Надо дать им время оправиться.
    - Так! - пробормотал Рауль, забывая, что его могут услышать.
    - А все-таки мы должны его захватить, Гриффин, во что бы то ни стало.
    Разговор на английском языке двух офицеров был совершенно непонятен ни Андреа Баррофальди, ни подесте, и первый сначала безучастно присутствовал при допросе мнимого судовщика, пока два его восклицания не обратили на себя его внимания и не возбудили смутного еще пока, неопределенного подозрения, могущего впоследствии иметь серьезное значение для молодого моряка.
    Глубоко оскорбленные за тот обман, который позволил себе проделать над ними знаменитый французский корсар, желая прежде всего бежать от насмешек своих горожан, вице-губернатор со своим другом ухватились за предложение капитана Куфа, сделанное им в минуту дружеского участия, как за единственный выход из их неприятного положения. Им были предложены две койки в каюте капитана и общий с ним стол, и достойные представители власти города Порто-Феррайо надеялись оказать англичанам содействие в поимке корсара и затем с честью вернуться домой. Но уже сутки, проведенные на корабле в непривычных для них условиях, повергли вице-губернатора в некоторое уныние и совершенно убедили его в полной бесполезности для желанного дела. Тревожные мысли не давали покоя несчастному Баррофальди и в силу лихорадочного возбуждения изощрили до некоторой степени его обычную простоту и доверчивость.
    Присутствие Джиты и ее дяди при казни Караччиоли уже тогда показалось ему странным; и вот теперь он вторично различает их в этой взятой на буксир лодке. Само одновременное исчезновение этих трех лиц из Порто-Феррайо, не обратившее на себя до сих пор его внимания, хотя о нем и поговаривали в городе, показалось ему теперь подозрительным. Но все-таки все последующее мы должны отнести скорее к несдержанности Рауля, выдавшего себя своими восклицаниями, нежели к проницательности недалекого вице-губернатора.
    В ту минуту, когда Куф высказал свое непременное намерение захватить люгер, Андреа подошел к Гриффину и шепнул ему что-то на ухо.
    - Черт возьми! - воскликнул Гриффин. - Если вице-губернатор не ошибается, то наше дело наполовину сделано, капитан.
    - Вице-губернатор пороху не выдумает, но он все же хороший человек, - сказал Куф. - Ну, что он вам такое сообщил, Гриффин?
    Гриффин отвел его в сторону, и после короткого между ними разговора отданы были надлежащие распоряжения, и они оба быстро сошли с палубы.

Глава XVI

    Те пять минут, в которые капитан и лейтенант отсутствовали, Рауль с самым простоватым видом осматривал пушки и другие предметы, находившиеся на корабле; но ничто не ускользало от его тонкой наблюдательности. Исчезновение офицеров несколько тревожило его, и он уже начинал сожалеть о своей отчаянной смелости, как вдруг его позвали в каюту капитана. Спускаясь туда, так как ослушаться было довольно рискованно, он заметил, что оба чиновника с острова Эльбы идут за ним следом.
    В каюте горела лампа, и едва вошел в нее Рауль, как очутился под ярким освещением. Куф и Гриффин стояли перед столом, и вице-губернатор и подеста поместились по сторонам их; все предвещало судебный допрос. В первое мгновение Рауль почувствовал, что предпочел бы находиться перед судом инквизиции, чем перед этими судьями.
    - Вы, должно быть, озябли, - обратился к нему Гриффин. - Сделайте мне удовольствие, наденьте этот черный шелковый платок на шею.
    В ту эпоху черный шелковый платок на шее считался необходимой принадлежностью одежды офицера - морского или сухопутного. Рауль это знал, но сознавал в то же время, что и ослушаться было рискованно.
    - Вы изволите шутить, ваша светлость! Где нам, судовщикам, думать о ночной свежести; но, если вы этого желаете, я надену. Вы делаете князя из бедного судовщика, синьор: жена примет меня за важного генерала.
    - Для полноты сходства наденьте-ка вот и это платье, дружище, - прибавил Гриффин, подавая ему свой мундир, так как был приблизительно одного с ним роста.
    Почти не оставалось никаких сомнений в намерении офицеров, но Рауль пока не видел выхода из своего положения и надел мундир. Таким образом он принял вид морского офицера в верхней части туловища, оставаясь судовщиком в нижней.
    - Итак, вице-губернатор, здесь светло, и вы его видите в мундире, что вы теперь скажете?
    - Я скажу, что господин офицер посетил меня недавно в Порто-Феррайо и что я его вижу сегодня с особенным удовольствием. Вы, как видно, любите маскарад, синьор Смит, и масленица длится у вас круглый год.
    - Господа, - воскликнул Рауль, срывая с себя мундир и платок, - я вижу, что больше нет надобности притворяться.
    - Знаете ли вы, что вы теперь пленник его величества короля великобританского?
    - Это победа не из славных, - насмешливо возразил Рауль, - но, как бы то ни было, а я в ваших руках. Уже не в первый раз приходится мне быть военным пленником на этих судах.
    - Ваше положение в настоящем случае несколько иное; мы вас арестуем, как шпиона.
    - Как шпиона! - повторил Рауль, содрогаясь. - Но я не имел намерения пробраться на борт вашего фрегата, я поднялся только по вашему приглашению; бесчестно было бы утверждать противное.
    - Подозрение на вас падает не за ваше появление на палубе нашего фрегата, а за ваше выслеживание переодетым наших судов в заливе.
    Все это было слишком верно, и несчастный молодой моряк только теперь увидел всю опасность своего положения. Он не мог внутренне не сознаться, что хотя желание увидеть Джиту было главной побудительной причиной его приезда в Неаполитанский залив, но он в то же время не пропустил бы случая разузнать что-нибудь важное для себя, если бы это оказалось возможным. Итак, он обвинялся в преступлении, подлежащем самому строгому наказанию по законам военного суда; он не видел для себя никаких смягчающих вину обстоятельств. И причиной всего этого была его страсть к Джите.
    - Что говорит бедняга, Гриффин? - спросил Куф, которому, несмотря на все его нерасположение к французам, было жаль видеть такого молодца в безнадежном положении. - Не налегайте на него слишком круто сразу. Чем он объясняет свое переодевание?
    - Что же может он сказать в свое оправдание, капитан? - насмешливо заметил Гриффин. - Очевидно, он на все готов ради своей республики, единой и неделимой.
    - Господа, - заявил Рауль по-английски, - нет надобности в посредничестве между нами, я, как видите, говорю на вашем языке.
    - Мне очень жаль, что вы очутились в таком скверном положении, господин Ивар, - сказал Куф. - Я предпочел бы для вас более почетную поимку.
    - Совершенно естественно, капитан, так как в том случае был бы захвачен и "Блуждающий Огонь". Но это бесполезные слова. Я - ваш пленник и должен покориться своей участи. Однако было бы несправедливо, чтобы остальные мои спутники разделили эту участь со мной, и я попросил бы вас, в виде особой милости, позволить добрым людям в моей лодке спокойно доехать до Сорренто, куда они отправляются.
    - Можете вы дать нам слово, что между вашими спутниками нет ни одного француза?
    - Да, капитан, между ними нет ни одного француза, даю вам честное слово.
    - Не мешало бы нам самим их порасспросить, капитан, - сухо заметил Гриффин.
    - Я уже поручил Винчестеру пригласить их на борт корабля.
    - В лодке есть молодая девушка. Она не привыкла бывать на палубах больших судов, - торопливо воскликнул Рауль, - и я просил бы вас о снисхождении к ней, капитан. Пусть поднимутся мужчины, а синьорину оставьте в покое.
    - Не беспокойтесь, мы позаботимся о ней, в особенности ввиду вашего видимого участия к ней. А теперь я должен оставить вас под стражей; вы останетесь в этой комнате по крайней мере до завтра. Гриффин, распорядитесь.
    Через минуту солдат уже водворен был в комнате, и оба офицера, оставив Рауля под его караулом, поднялись на палубу в сопровождении обоих итальянцев.
    Между тем Итуэл, Джита и ее дядя в это время оставались в лодке в очень тревожном и неприятном состоянии. На палубе фрегата было тихо, оттуда не доносилось ни звука, и у них не было никаких данных, чтобы остановиться на каком-нибудь определенном предположении. Беспокойство Джиты еще более увеличивалось оттого, что "Прозерпина" в эту минуту находилась прямо против того места на берегу, к которому им надо было причалить, а между тем она продолжала подвигаться с прежней скоростью, и о них никто не думал.
    Но вот фрегат начал убавлять ход; на палубе появился капитан, засуетилось несколько человек матросов, лодку подтянули к борту корабля, и в нее соскочил один из матросов. Осмотревшись по сторонам, он несколько оттолкнул лодку из-под борта и дал свисток, тогда с борта фрегата спустили канаты, которые англичанин матрос ловко зацепил за крючья и кольца лодки, и ее подняли на борт судна со всеми сидящими в ней людьми. Джита невольно слегка вскрикнула, когда почувствовала, что поднимается на воздух, и закрыла лицо руками; ее дядя на секунду был выведен из своего состояния столбняка ее криком. Итуэл в первое мгновение хотел броситься в воду, рассчитывая, что ему будет по силам доплыть какую-нибудь милю расстояния до берега, но вовремя сообразил, что ему не уйти от погони за ним на лодке, и решил не сопротивляться, не находя пока другого выхода.
    Не трудно представить себе ощущение, охватившее американца, когда лодку бережно поместили на палубе того самого судна, на котором он был когда-то пленником и под угрозой наказания за дезертирство, в случае если он будет узнан.
    Как только лодка была установлена, к ней подошел боцман фрегата, чтобы помочь выйти из нее сидящим в ней людям. Он внимательно всматривался в каждого из них, но наружность Джиты немедленно заставила его забыть об остальных. Действительно, она была неотразимо привлекательна и трогательна со своим кротким личиком, при мягком лунном свете, и одинаково очаровала всех, как матросов, так и офицеров.
    - Однако этот Ивар не может пожаловаться, что попал на неприятельский фрегат в дурном обществе, - заметил Куф. - Эта молоденькая девушка, по-видимому, итальянка, Винчестер, и у нее вид очень скромный.
    - Это маленькая Джита, - воскликнул Вито Вити. - Красавица Джита, как вы сюда попали, да еще в таком дурном обществе?
    Джита была вся в слезах; но не зная, насколько был скомпрометирован Рауль, постаралась овладеть своим волнением, чтобы не повредить любимому человеку. Она вытерла глаза, поклонилась вице-губернатору и подесте и затем ответила на предложенный ей вопрос:
    - Синьоры, для меня большое облегчение встретить моих соотечественников и старых знакомых на палубе иностранного судна, и я надеюсь на ваше покровительство. Нельзя обвинить в сообществе с дурной компанией сироту, которая едет со своим дядей, всегда заменявшим ей отца.
    - Она права, вице-губернатор. Этот ее дядя Карло Джунтотарди так поглощен своими молитвами и духовными размышлениями, что почти не имеет даже общений с бедными грешниками; он, можно сказать, совсем отрешился от всего земного. Но вы должны знать, Джита, что один из ваших судовщиков не кто иной, как Рауль Ивар, один из опаснейших французских корсаров, чума и бич всего итальянского побережья. Если бы церковь удостоила его своим вниманием, то только для того, чтобы предписать всем истинно верующим молить небо об истреблении его корабля.
    - Рауль Ивар! - повторила Джита таким удивленным тоном, что в свою очередь поразила Вито Вити. - И вы в этом вполне уверены, синьор подеста?
    - Он сам признался.
    - Сам признался, синьор?
    - Как же, ваш судовщик с Капри, ваш лаццарони сам сознался, что он ни более, ни менее как командир этого исчадья ада, "Блуждающего Огня".
    - Разве "Блуждающий Огонь" вреднее прочих корсаров? - спросила было Джита, но затем замолчала, боясь быть нескромной.
    - Сдается мне, что я именно эту девушку видел сегодня у Нельсона, Винчестер; ей что-то надобно было по поводу того казненного князя.
    - Что может быть общего у этих людей со злополучным Караччиоли?
    - Не знаю. Девушка долго беседовала с царицей эскадры, нашей леди адмиральшей; но говорили они по-итальянски, и я ничего не понял, а госпожа, как вы сами можете судить, мне их разговора не передала. Да сдается мне, что и Нельсон от нее мало что узнал.
    - По многим причинам желал бы я, чтоб Нельсон отпустил эту леди на все четыре стороны. Если бы вы знали, капитан, что говорят на этот счет почти вслух по всей эскадре! Коснись это кого-нибудь другого, шум подняли бы невообразимый; но имя Нельсона всем зажимает рты.
    - Ну, хорошо уж, каждый волен отвечать сам за свои поступки. И не вам бы осуждать Нельсона, Винчестер; он так участливо отнесся к вашей ране. Сам он, бедняга, стал таким калекой со своей изуродованной рукой, что в каждом раненом видит своего собрата. Откровенно говоря, я бы и сам был не прочь, чтобы оспа попортила эту адскую красоту. Но спросите, Гриффин, действительно ли эта девушка была сегодня на корабле адмирала?
    Вопрос был предложен, и Джита спокойно и без колебаний отвечала утвердительно.
    - А теперь попросите ее объяснить нам, каким образом очутилась она в обществе Рауля Ивара?
    - Синьоры, - отвечала Джита также естественно, потому что она и не думала скрывать этого, - мы с дядей живем на горе Арджентаро, где дядя смотритель княжеских башен. В прошлом году один пират захватил нас в плен, дядю и меня, и увез в Африку. Тогда синьор Ивар пришел туда на своем люгере и освободил нас. С тех пор мы считаем его своим другом, и он иногда навещает нас в нашем доме. Сегодня мы встретили его в его лодочке около адмиральского английского судна, и так как нанятый нами перевозчик куда-то пропал, то в силу старого знакомства мы согласились на его предложение отвезти нас в Сорренто, где мы гостим в настоящее время у сестры моей матери.
    Рассказ Джиты дышал такой искренностью, что, переводя его для капитана, Гриффин от себя прибавил, что не сомневается в его правдивости.
    - Так, так, Гриффин, вы, молодые люди, всегда покровительствуете хорошеньким девушкам. Впрочем, она, действительно, внушает доверие и смотрится такой скромной и честной. Уверьте ее, что ей нечего бояться, но что все-таки ей нельзя будет оставить нас раньше, как завтра утром.
    После этого Джиту и ее дядю проводили в отдельные пустые каюты, куда позаботились положить для них матрасы, чтобы они могли отдохнуть за ночь.
    Рауль, как уже был сказано, сидел под сильным караулом, и у него было отобрано всякое оружие, а также все, что могло бы ему послужить к самоубийству.
    - Бедняга! - пожалел его Куф. - Ему не миновать виселицы! И зачем лишать его возможности самому с собой покончить? По крайней мере, мы были бы избавлены от этой тягостной обязанности.
    - Я думаю, капитан, что его повесят на его собственном люгере, если нам удастся его захватить.
    - Вы правы, Гриффин. Если только нам удастся его найти!
    Затем офицеры и оба их итальянские гостя перешли в свою каюту, и тут капитан вспомнил еще об одном недопрошенном пленнике, четвертом из пассажиров лодки Рауля, и велел его привести Итуэл Больт, видя, что общее внимание сосредоточено на Джите, надеялся остаться незамеченным и забытым и с этой целью украдкой снова забрался в свою лодку, где и притаился на дне, притворяясь спящим и рассчитывая улизнуть за борт, как только стемнеет. Но его нашли, подняли и повели к капитану.
    Рискуя попасться на глаза своим старым врагам, Итуэл, отправляясь с Раулем в Неаполитанский залив, принял все от него зависящие меры предосторожности, гарантирующие его неузнаваемость: поверх его рыжих, длинных и жестких волос Рауль, искусный в переодевании, напялил ему черный, кудрявый парик и даже подкрасил его бакенбарды и брови; к тому же сам костюм много изменял его наружность.
    В ожидании этого четвертого пленника капитан говорил Гриффину:
    - Наверное, это какой-нибудь бедняга матрос из экипажа "Блуждающего Огня", и было бы жестоко подвергать его строгому наказанию за его обязательное послушание своему командиру. Мы отошлем его как простого французского пленника в Англию при первой возможности.
    В эту минуту ввели Итуэла. Прекрасно понимая все, что говорилось по-английски, Итуэл чувствовал холодный пот при одной мысли о том, что его будут спрашивать на французском языке, основательно предполагая в нем француза: единственный для себя выход он видел в том, чтобы притвориться немым.
    - Слушайте меня внимательно, приятель, - начал Гриффин весьма порядочным французским языком, - и отвечайте одну правду - вам от этого лучше будет. Вы из экипажа "Блуждающего Огня"?
    Итуэл отрицательно и энергично покачал головой, с усилием издавая при этом звук, какой мог бы издать немой, желая произнести слово Неаполь.
    - Что такое бормочет этот шут? - спросил Куф. - Возможно ли, чтобы он не понимал французского языка? Попробуйте заговорить с ним по-итальянски, Гриффин.
    Гриффин повторил свой вопрос по-итальянски, и с тем же успехом: в ответ получил те же глухие звуки, как будто у этого человека был забит рот. Присутствующие переглянулись с недоумением. Но тут выдало Итуэла его характерное носовое произношение, и чем больше усилия он прилагал, чтобы подражать звукам немого, тем громче заговорил его природный недостаток, и Андреа Баррофальди, которого эта особенность Итуэла поразила еще в кабачке Бенедетты, теперь невольно вспомнил об этом и, сопоставляя близость этого человека к Раулю, мгновенно сообразил в чем дело. Ободренный первым своим успехом, достойный вице-губернатор, не говоря ни слова, подошел к Итуэлу и смело сорвал с него парик. Рыжие волосы американца рассыпались по плечам. Куф засмеялся.
    - Каково, вице-губернатор, вы нынче всех лисиц выгоняете из их нор! Однако, Гриффин, будь я повешен, если я не видел уже этого чудака раньше!
    - Мне также знакомо его лицо, капитан. Позвольте позвать кого-нибудь из наших мичманов, те как раз признают.
    Призвали старшего из мичманов, мистера Роллера.
    - Посмотрите на этого человека, Роллер, - обратился к нему Гриффин, - не напоминает ли вам кого-нибудь его физиономия?
    - Да, это лаццарони с той лодки, что мы взяли на борт сейчас.
    - Совершенно верно, но нам с капитаном кажется, что мы его видели еще где-то раньше - не припомните ли вы?
    Роллер внимательнее всмотрелся в совершенно неподвижного Итуэла, даже обошел его кругом и вдруг хлопнул по плечу:
    - Ты таки вернулся, товарищ! - воскликнул он. - Добро пожаловать! Надеюсь, что тебе теперь здесь будет не хуже прежнего. Это Больт, капитан, наш матрос, бежавший с нашего судна, когда мы в последний раз были в Англии. Его тогда поймали и посадили на плашкот, откуда он опять бежал с двумя или тремя французскими пленниками, стащив одну из казенных лодок, как мы слышали. Неужели вы этого не помните, мистер Гриффин? Еще он вздумал выдавать себя за американца.
    Итуэлу теперь ничего не оставалось, как покориться судьбе.
    Лицо капитана Куфа омрачилось: по своему положению он не мог снисходительно относиться к дезертирам, а в настоящем случае дурное настроение еще усиливалось тайным голосом совести, нашептывавшим ему, что не совсем-то справедливо было силой вербовать иностранцев, заставляя их против желания служить чужому государству. Но именно такое фальшивое положение и заставляло его удваивать строгость к дезертирам, как будто их недостатками оправдывая себя перед самим собой.
    - Вы слышали, что говорит мистер Роллер? - обратился к Итуэлу капитан. - Я теперь совершенно ясно припоминаю вас.
    - Будь вы на моем месте, капитан Куф, вы бы также бежали.
    - Молчите! Лейтенант, распорядитесь заковать в кандалы этого человека. Завтра мы разберем его дело.
    Когда все было исполнено и Итуэла в цепях отдали под стражу, капитан простился со своими гостями, отпустил лейтенанта и удалился в свой кабинет, чтобы приготовить рапорт адмиралу обо всем случившемся. Больше часа употребил он на написание этого документа и, наконец, остался доволен последней редакцией. Он излагал адмиралу обстоятельства поимки Рауля Ивара, а также и Итуэла, и в заключение настоятельно просил о присылке ему в помощь еще одного судна ввиду слишком большой подвижности "Блуждающего Огня", делающегося совершенно неуловимым при слишком незначительном ветре для такого огромного фрегата, как "Прозерпина".
    Окончив письмо, капитан положил его в конверт, запечатал и пошел на палубу. Было девять часов вечера, и Винчестер стоял около борта. Матросы на вахте по большей части задремали в разных положениях; все вокруг было тихо, легкий ветерок едва заметно напоминал о своем присутствии, вода спала неподвижно, красавица луна серебрила ее поверхность. Вершина Везувия окуталась дымкой, из которой по временам выскакивало пламя; Капри виднелся в тумане в нескольких милях.
    По распоряжению Куфа все мгновенно пришло в движение. На воду спущена была лодка, появился Роллер в плаще, чтобы уберечься от ночного холода, и Куф дал ему свои инструкции.
    Через полчаса лодка Роллера совершенно скрылась из вида, а Куф еще с добрый час прохаживался со своим первым лейтенантом по палубе; затем, убедившись в том, что ночь не предвещала ничего дурного, он спустился в свою каюту.
    Роллер подошел к судну адмирала в полночь. Нельсон еще не спал; он занимался делами у себя в каюте. Прочтя рапорт, он немедленно разбудил своего секретаря, так как его подвижной натуре мучительны были малейшие промедления. Приказ был продиктован, записан, переписан, подписан и в два часа ночи уже разослан по назначению. Тогда только его служащие получили позволение идти отдыхать.
    Поужинав с аппетитом в каюте адмирала, Роллер перебрался на фрегат, куда назначил его Нельсон, и уже в четыре часа ночи на этом корабле направился к Капри.

Глава XVII

    На следующее утро с палубы "Прозерпины" увидели, что они находятся на расстоянии не более мили от Капри. Пользуясь дневным светом, пустили в ход подзорные трубы, желая высмотреть, нет ли где признаков присутствия "Блуждающего Огня" вдоль крутых и живописных берегов этого острова. Но на этом обширном водном пространстве под громадными, окаймляющими его горами и при необыкновенной прозрачности воздуха самые большие суда теряли в своих размерах, и весьма возможно, что "Блуждающий Огонь" мог неделями стоять на якоре близ устья какой-нибудь речки, не будучи никем замечен.
    Куф последним поднялся на палубу уже около семи часов утра. Он окинул взглядом присутствующих и обратился к Гриффину:
    - Я вижу вдали два судна, выходящие из залива; интересно бы знать, что это за суда?
    - Вот они как на ладони! Это фрегат и корвет, очевидно, посланные нам в помощь.
    Час спустя оба приближающихся судна подошли уже на расстояние человеческого голоса; командиры фрегата и корвета пересели в гички, Роллер на своей лодке, взятой на буксир первым, сопровождал их, и все подплыли к "Прозерпине".
    Капитаном нового фрегата, "Терпсихоры", был сэр Фредерик Дэшвуд, молодой баронет, полный отваги и жизни, отдававший предпочтение деятельной жизни моряка перед спокойным и праздным прозябанием, обеспеченным шестью тысячами фунтов стерлингов дохода и в двадцать два года достигший звания командира хорошего судна.
    Командиром корвета был некто Лейон, старик шестидесяти лет, добившийся настоящего своего положения путем долгой и трудной службы.
    Оба одновременно поднялись на палубу "Прозерпины", где их встретил капитан Куф со своими офицерами.
    - Здравствуйте, Куф, - приветствовал его Дэшвуд, подавая концы пальцев. - Что это вздумалось Нельсону послать нас сюда в такое чудное утро? Я, впрочем, отчасти знаю: на нас возлагается обязанность выследить и захватить люгер, как сообщил мне лейтенант, подавая вот этот пакет от нашего маленького Нелли, в которого все старые служаки, кажется, влюблены, как в хорошенькую девушку.
    - Нет, сэр Фредерик, - возразил Лейон, - я никогда не позволю себе называть адмирала иначе, как лордом Нельсоном, или милордом, со времени его пожалования в герцоги Бронте.
    - Вот данные нам инструкции, господа, - начал Куф. - Нам предписывается составить военный совет: мне, сэру Дэшвуду, капитану Лейону, Винчестеру - старшему лейтенанту моего фрегата, и Сприггсу - старшему лейтенанту фрегата "Терпсихора", с целью произвести расследование и произнести приговор над Раулем Иваром, французским гражданином, обвиняемом в шпионаже, и Итуэлом Вольтом, матросом, обвиняемом в дезертирстве. Все в порядке, и вот приказы, лично относящиеся к вам, господа.
    - С нами Бог! Я был далек от мысли о подобного рода приказе! - воскликнул Лейон, не любивший этого рода обязанностей офицеров.
    - Совершенно разделяю с вами вашу антипатию к этим обязанностям, капитан Лейон, - сказал Куф, - но это неизбежно. Теперь вы потрудитесь, господа, вернуться на ваши суда, так как я нахожу более удобным бросить якорь близ Капри, где мы можем простоять некоторое время, - вероятно, очень недолго, - и прийти к соглашению по этому делу. Вам дан будет сигнал, когда можно будет открыть наш военный совет.
    Капитаны вошли в свои гички и вернулись на свои суда, после чего все три корабля направились к назначенному месту, где и бросили якоря. Десять минут спустя с "Прозерпины" раздался выстрел из пушки и поднят был флаг, означавший открытие заседания военного совета.
    Не входя в подробности, скажем только, что все требуемые законом формальности были тщательно соблюдены в данном случае. Быстрота действия вполне соответствовала решительному характеру адмирала, надеявшегося воспользоваться этим разбирательством и судом для облегчения поимки не дающегося в руки "Блуждающего Огня".
    Члены совета явились в полной парадной форме, торжественно произнесли присягу и сохраняли на своих лицах подобающую важность во все время суда. Не теряя напрасно времени, отдали распоряжение ввести арестантов.
    Рауль Ивар и Итуэл Больт появились одновременно, хотя из различных частей судна; до сих пор между ними не дозволено было никаких переговоров. Когда они заняли указанные места, им прочли обвинительный акт, и так как оба понимали английский язык и в переводчике не оказалось надобности, то прямо приступили к делу. Так как Раулю предстояло судиться первому и Итуэл мог явиться свидетелем по его делу, то этого последнего на время удалили, чтобы ему были неизвестны показания обвиняемого.
    - Теперь следует привести к присяге синьора Андреа Баррофальди, - заявил Медфорд, офицер, исполнявший роль королевского прокурора. - Но сначала я сам присягну, как посредник между членами суда и свидетелями, не знающими английского языка. Вот католическая Библия, синьор: я скажу вам итальянский текст присяги, а вы повторите его за мной.
    По принесении обеих присяг королевский прокурор задал Баррофальди обычные вопросы о его имени, возрасте, звании и тому подобном и затем уже приступил к более существенному.
    - Синьор вице-губернатор, знаете ли вы этого человека?
    - Как же, синьор! Я имел честь принимать его у себя на острове Эльбе.
    - Под каким именем и при каких обстоятельствах вы его знали?
    - Он назвал себя сэром Смитом и рекомендовался, как капитан на службе английского короля.
    - Как называл он судно, командиром которого явился?
    - "Крыло-и-Крыло", люгер; но я позднее узнал, что это был "Блуждающий Огонь", французский корсар. Капитан удостоил меня двумя визитами под фамилией сэра Смита.
    - А теперь вам известно, что его имя Рауль Ивар и что он капитан французского корсара?
    - Знаю ли я это? Гм! Я знаю только то, что мне сказали: что сэр Смит - Рауль Ивар, а "Крыло-и-Крыло" - "Блуждающий Огонь".
    - Показание такого рода не может нас удовлетворить, нам недостаточно того, что "говорят", синьор Баррофальди. Не можете ли вы лично подтвердить верность сообщенных вами сведений?
    - Не могу, синьор.
    Совещание на минуту было прервано. Послали за Вито Вити, с которого также сняли присягу, при этом его внимание было исключительно поглощено крестом на переплете Библии.
    - Синьор Вити, - обратился к нему королевский прокурор после предварительных вопросов, - видели вы арестованного до настоящей минуты?
    - Да, синьор, и даже чаще, чем мне было бы приятно об этом вспомнить. Не полагаю, чтобы когда-либо двое высокопоставленных должностных лиц города были более одурачены, чем вице-губернатор и я. Но, видно, бывает, что самые умные люди обращаются в грудных младенцев, точно туман застилает им глаза.
    - Сообщите совету, при каких обстоятельствах все это случилось, синьор подеста.
    - Да вот как, синьор. Андреа Баррофальди, как вам известно, вице-губернатор острова Эльбы, а я недостойный градоначальник Порто-Феррайо. Само собой, наша обязанность наблюдать за всем, что относится к общественному спокойствию, и в особенности осведомляться о поводах прибытия к нам иностранцев. Вот, недели две-три тому назад заметили люгер или фелуку...
    - Что же это было, люгер или фелука? - спросил королевский прокурор, держа перо наготове, чтобы записать ответ.
    - И то, и другое, синьор.
    - Значит, было два судна?
    - Нет, синьор. Я хочу только сказать, что эта фелука была люгер. Томазо Тонти пытался сбить меня на этот счет; но я недаром прослужил градоначальником приморского города, успел приглядеться ко всевозможным фелукам: есть корабли-фелуки, фелуки-люгеры...
    При этом ответе члены совета не могли сдержать невольной улыбки, а Рауль готов был расхохотаться.
    - Итак, синьор подеста, - продолжал королевский прокурор, - арестованный прибыл к вам в Порто-Феррайо на люгере.
    - По крайней мере, мне так сказали, синьор, так как сам я не видел его на палубе этого судна. Он говорил, что он капитан на судне "Крыло-и-Крыло", состоит на службе английского короля и зовут его сэр Смит.
    - Он вам это сказал? А вы не знаете, что этот люгер - знаменитый французский корсар, называющийся "Блуждающий Огонь"?
    - Теперь я знаю, что это говорят, синьор, а тогда мы с вице-губернатором думали, что он называется "Крыло-и-Крыло".
    - Ну, а сами-то вы лично не знаете, что находящийся здесь перед вами арестант действительно Рауль Ивар?
    - Да как же я могу это знать, синьор? Мне не доводилось принимать у себя корсаров, если они не назывались сэром Смитом.
    Королевский прокурор и члены совета с недоумением посматривали один на другого. Никто из них ни на минуту не сомневался в том, что арестованный ими человек и есть именно Рауль Ивар, но им необходимо было законное доказательство для произнесения приговора.
    Спросили Куфа - не признался ли подсудимый в своем тождестве с упомянутым лицом? Но ни Куф, ни другие офицеры не могли сказать, чтобы он положительно сознался, хотя в том, что он говорил, как бы отчасти заключалось признание. Словом, суду, по-видимому, грозила опасность оказаться в положении невозможности доказать то, в чем никто не сомневался, - положение далеко не составляющее редкого явления. Но вот Куф вспомнил об Итуэле и о Джите и, написав их имена на клочке бумаги, передал его прокурору. Тот наклоном головы дал понять председателю совета, Куфу, что понял его мысль; вслед за тем предложил Раулю, в свою очередь, переспросить свидетеля.
    Рауль прекрасно понимал свое положение. Хотя прибыл он в Неаполитанский залив не как шпион, но раз уже оказался скомпрометированным в этом отношении, он видел ясно, что его враги не упустят случая осудить его, если получат законные доказательства.
    Видя теперь затруднительное положение, в которое поставлены были судьи невозможностью доказать подлинность его личности, он решил извлечь все возможное в свою пользу из этого обстоятельства. До настоящей минуты ему не приходило в голову отрицать свое имя, теперь же он совершенно естественно пожелал прибегнуть к этому средству спасения.
    Он обратился к градоначальнику с вопросами на английском языке, на котором обращались к нему самому.
    - Вы говорите, синьор подеста, что видели меня в Порто-Феррайо на острове Эльбе?
    - Да, синьор, и я имею честь состоять в должности в этом городе.
    - Вы говорите, будто бы я заявил вам, что состою на службе английского короля в качестве капитана фелуки "Крыло-и-Крыло"?
    - Да. "Крыло-и-Крыло", вы так назвали эту фелуку.
    - Насколько я понял, мистер подеста, вы назвали это судно люгером, - сказал Лейон.
    - Фелука-люгер, синьор капитан, ни более ни менее, честное слово.
    - Все присутствующие здесь почтенные офицеры как нельзя лучше знают, что фелука-люгер и такой люгер, каков, как говорят, "Блуждающий Огонь", две вещи совершенно различные. Далее, синьор, скажите, слышали ли вы когда-нибудь от меня, будто я француз?
    - Нет, вы не так были глупы, чтобы назваться им человеку, который ненавидит французов. Клянусь, если бы все подданные великого герцога ненавидели этих врагов так, как я, он был бы могущественнейшим князем в целой Италии.
    - Без сомнения, синьор. Теперь позвольте мне спросить вас, называл ли я когда-нибудь эту фелуку иначе, как "Крыло-и-Крыло"? Упоминал ли когда-нибудь о "Блуждающем Огне"?
    - Нет, вы всегда говорили: "Крыло-и-Крыло", никогда иначе; но...
    - Извините, синьор, но я попрошу вас ограничиться только одними ответами на мои вопросы. Итак, фелуку я всегда называл "Крыло-и-Крыло", а себя капитаном Смитом - не правда ли?
    - Совершенно верно, синьор: "Крыло-и-Крыло", капитан Смит, сэр Смит, потомок славной английской фамилии, сколько мне помнится.
    Рауль улыбнулся, так как он помнил, что, возбужденный беседой с двумя итальянцами, он случайно, совершенно не преднамеренно обмолвился двумя-тремя словами в этом роде, а затем уже его собеседники сами ухватились за них и раздули их. Однако он счел неуместным противоречить подесте, который до сих пор не говорил ничего такого, что могло бы ему повредить.
    - Когда молодой человек из тщеславия желает прослыть знатным, господа, то это еще не дает права считать его шпионом, это доказывает только его легкомыслие, - спокойно заметил Рауль. - Вы говорите, синьор, что я никогда не выдавал себя за француза; но разве не сказал я вам, что родом с Гернси?
    - Да, вы мне сказали, что поколение Смит - уроженцы этого острова. Признаюсь, я никогда не слыхал об этом острове, но вице-губернатор знает, - он все знает, вице-губернатор; я думаю, в целой Италии не найдется равного ему по учености.
    - Хорошо, хорошо! Теперь, будьте любезны, синьор подеста, заявите этим господам, если вы по совести и согласно данной вами присяге можете это подтвердить, что вы лично ручаетесь в том, что я имею какое-нибудь отношение к этой фелуке "Крыло-и-Крыло".
    - Я могу только сказать, что знаю это с ваших собственных слов. На вас был точно такой мундир, как на этих офицерах, и вы себя назвали командиром "Крыла-и-Крыла".
    - Прекрасно; вот это значит, действительно, помнить о присяге - ваши показания удивительно точны. Итак, все ваше сообщение сводится к тому, что вы не знаете, называется ли фелука, о которой вы говорите, "Блуждающим Огнем", ни того, француз ли я, и еще того менее, что я Рауль Ивар; но что вы помните, что я назвался Джэком Смитом, уроженцем Гернсея.
    - Да, вы называли себя Джэком Смитом, а не Раулем Иваром. Но, синьор, я видел, как вы направляли пушки против лодок фрегата, на котором мы теперь находимся; и вы тогда подняли французский флаг. Это доказывает, что вы ему враг, насколько у нас понимают эти дела в Порто-Феррайо.
    Рауль почувствовал, что это последнее заявление говорит против него; но в то же время ему чего-то недоставало, чтобы стать настоящим доказательством.
    - Видели вы, что я стрелял или отдавал приказание стрелять, синьор? Вы хотите сказать, что "Крыло-и-Крыло" враждебно выступило против лодок с "Прозерпины"; но уверены ли вы, что я был в то время на палубе этой фелуки?
    - Нет, синьор, но вы мне говорили, что вы на ней командиром.
    - Разберемся хорошенько, - сказал королевский прокурор, - вы намерены отрицать то, что вы француз и враг англичан, подсудимый?
    - Я намерен, сэр, отрицать все, что не будет доказано.
    - Но ваше произношение, обороты, которые вы употребляете, говоря по-английски, сама наружность ваша - все говорит, что вы француз.
    - Извините, господа,