Купер Джеймс Фенимор - Блуждающий огонь

sp;Один из младших офицеров, Кэтфол, старый моряк, стоял в группе нескольких матросов около бушприта и, как старший перед ними по рангу, был в разговоре главным. Матросы стояли со скрещенными на груди руками, с щепотью жевательного табака за щекой и то и дело подтягивали штаны, которые они носили без подтяжек и между которыми и курткой неизбежно лежала кольцом полоса белой рубахи, резко оттеняя голубой цвет платья.
    - Говорят, эти горы высоки, грандиозны! - говорил старик Кэтфол. - Я этого не нахожу. Я не вижу ничего необычайного в этих берегах! И все, что мы тут видим, эти дома, деревни, - все это можно встретить на любом из островов. Когда я делал кругосветное путешествие с капитаном Куком...
    Но в эту минуту появился Куф. Он редко появлялся в этой части судна, но его, конечно, везде встречали как лицо привилегированное. Все поднялись из уважения к нему, а Странд уступил ему свое место. Куф подошел к нему твердой, хотя и легкой походкой, так как ему не было еще и тридцати шести лет. Куф состоял еще мичманом на корабле, на котором тогда уже боцманом был Странд. Куф никогда не забывал этого обстоятельства и всегда находил возможность сказать несколько приветливых слов опытному моряку.
    - Замечательная местность, Странд, - заговорил он присаживаясь, - в Англии можно проездить неделю и не найти ничего подобного.
    Между ними завязался довольно бессодержательный разговор, но Странд время от времени самодовольно поглядывал на матросов, несколько отступивших из почтения к капитану, точно взглядами хотел им сказать: видите, какой старый друг вашему боцману наш капитан!
    - Тут решительно негде спрятаться "Блуждающему Огню", Странд! - проговорил между тем капитан.
    Боцман хитро улыбнулся, как человек, не желающий ни с кем делиться своими секретами.
    - "Блуждающий Огонь" не из тех судов, которые мы опять увидим, капитан, - ответил он, считая невежливым оставить без ответа замечание капитана.
    - Почему? "Прозерпина" всегда находила то, что искала.
    - Видите ли, капитан, были уже с нашей стороны три неудачные попытки овладеть этим люгером, и четвертая не приведет ни к чему; все хорошо только до трех раз.
    Куф с удивлением посмотрел на боцмана.
    - Заметьте, - продолжал тот, - все идет по трое: у нас три класса адмиралов, три цвета для флагов, три мачты на корабле...
    - И один капитан! - засмеялся Куф, для которого была новинкой эта тройная теория.
    - Да, потому что в противном случае экипаж не знал бы, которого слушаться. Все можно высмеять, капитан, если пуститься в рассуждения.
    Оба с минуту помолчали.
    - Какое печальное зрелище представляет тот человек между двух пушек, там на штирборте, капитан!
    - Вы говорите о нашем пленном, Странд? О, я бы от всего сердца желал, чтобы он был где-нибудь в другом месте. Больше всего хотел бы я, чтобы он был на своем люгере и чтобы мы пошли на него в четвертый раз, хотя вы этого и не одобряете, Странд.
    - Нередко совершение казни на корабле приносит ему несчастье, капитан.
    Куф задумчиво молчал, а когда это случалось, никто не решался с ним заговаривать. Затем он встал и, не останавливаясь, прошел на противоположный конец корабля, не поднимая головы и с тем же рассеянным взглядом. Все перед ним расступались, давая ему дорогу, и даже сам Винчестер уважал это настроение своего командира и не подошел к нему, хотя имел к нему дело.
    Андреа Баррофальди и Вито Вити все еще находились на корабле и начали понемногу осваиваться с неудобствами непривычных для них условий. Конечно, они не избежали глупого подшучиванья, но в общем к ним относились хорошо, и у них не было причин жаловаться на свое положение, особенно с тех пор, как снова разгорелась надежда на поимку люгера. Они, конечно, знали о смертельном приговоре над Раулем, и так как оба были люди гуманные и сердечные, то, естественно, пожелали повидать его еще раз, чтобы уверить его в своем полном прощении за обман. Они сказали об этом Винчестеру, и тот выжидал теперь удобной минуты спросить на то разрешение капитана.
    Наконец Куф очнулся от своей задумчивости, и Винчестер передал ему просьбу двоих итальянцев.
    - Бедняга! Ему немного остается жить, если только мы не получим каких-нибудь известий от Клинча. Мы ничем не рискуем, если позволим себе все возможные ему уступки. Допустите к нему всех, кто желает его видеть, Винчестер.
    - Даже старика Джунтотарди и его племянницу? И нашего дезертира Вольта? Он также желал бы проститься со своим прежним командиром.
    - Относительно первых двоих не может быть никакого сомнения; что же касается Больта, то мы, конечно, имеем право ему отказать, если только господин Ивар сам не пожелает его видеть, - тогда проведете.
    Винчестер не заставил повторить разрешение и поспешил оповестить как всех желавших свидания или, как он думал, могущих желать его, так и стражу, караулившую пленника, о том, что разрешение на свидания дано. Не спросили только согласия самого осужденного.
    На "Прозерпине" царило общее подавленное, мрачное настроение. Всем было известно настоящее положение дел, и мало кто верил в возможность своевременного возвращения Клинча. Оставалось не более трех часов до солнечного заката, а время вместо того, чтобы тянуться, казалось, летело на крыльях. Общее напряженное состояние и лихорадочная тревога росли с каждой минутой; все следили за заходящим солнцем, находя, что оно на этот раз опускается особенно быстро; большая часть мичманов столпилась на передней части корабля с единственной целью раньше увидеть возвращающегося Клинча.
    Было уже половина шестого, а в шесть часов солнце должно было зайти; следовательно, оставалось всего полчаса до позднейшего срока совершения казни. Куф не отходил от борта судна и вздрогнул, когда часы начали бить шесть. Винчестер подошел к нему и глазами спросил его; в ответ он получил едва заметный жест, но этого ему было довольно. В определенном месте палубы началось нешумное движение, появилась веревка, которую прилаживали со слишком для всех понятной целью, устраивали род временной платформы - все угрожающие приготовления к близкой казни.
    Несмотря на привычку к разного рода опасностям и зрелищу всевозможных человеческих страданий, всеми присутствовавшими овладело глубокое чувство жалости. В действительности Рауль был их врагом, и еще двое суток тому назад все они искренне ненавидели его; но настоящие обстоятельства изменили эту ненависть в чувство более великодушное. Торжествующий враг совсем не то, что человек вполне зависящий теперь от их милосердия; к тому же, хотя по закону и осужденный как шпион, он в их глазах был только страстно полюбившим человеком, который очертя голову бросился в явную опасность ради свидания с дорогой его сердцу девушкой. Все это, в соединении с присущим морякам нерасположением к совершению казни на палубе их судна, совершенно изменило положение вещей, и Рауль, который два дня тому назад столкнулся бы на "Прозерпине" с двумя или тремя сотнями заклятых врагов, теперь имел столько же друзей, не чувствовавших к нему ничего иного, кроме уважения и сострадания.
    Понятно после этого, что на страшные приготовления все посматривали косо, хотя невидимая власть тяготела надо всеми и лишала самостоятельного выбора действий. Куф не считал себя вправе долее ждать и сделал последние необходимые распоряжения, после чего ушел к себе в каюту, как бы желая скрыть от других овладевшее им волнение.
    Следующие затем десять минут прошли в сильной тревоге и тяжелом ожидании. Винчестер ожидал только возвращения капитана, чтобы привести осужденного. Один из мичманов был отправлен доложить ему, что все готово: и Куф медленной и нетвердой поступью поднялся к платформе. Матросы стояли впереди и по обеим сторонам; солдаты вытянулись с ружьями; офицеры сгруппировались в одном месте; тяжелое и торжественное молчание воцарилось на палубе, и резко раздавался малейший посторонний шум. Андреа Баррофальди и Вито Вити стали в сторонке; но никто нигде не видел ни Карло Джунтотарди, ни его племянницы.
    - Я полагаю, что в нашем распоряжении еще двадцать пять минут, Винчестер, - сказал Куф, тревожно посматривая на заходящее солнце, достигшее уже почти горизонта и озарявшее ближайшую часть небесного свода золотом и пурпуром.
    - Боюсь, что не больше двадцати, капитан.
    - Полагаю, что пяти достаточно, чтобы все покончить, - хрипло и с дрожью в голосе произнес Куф, устремив глаза на лейтенанта, который ответил ему одним пожатием плеч, как бы желая сказать, что он этого не знает.
    Тогда капитан перекинулся несколькими словами с врачом, допытываясь, сколько времени в лучшем случае может прожить повешенный человек; и ответ, вероятно, не оправдал его ожиданий, так как он тут же дал знак, чтобы привели арестанта.
    Рауль появился в сопровождении каптенармуса с одной стороны и офицера, исполнявшего обязанности духовника, с другой. Он был в своем платье итальянского лаццарони, о котором мы уже говорили. Он был бледен, но нельзя было приметить ни малейшей дрожи в его мускулах, сильно открытых благодаря его костюму. Он вежливо поклонился офицерам, и только невольная дрожь пробежала по его телу, когда его взгляд упал на веревку и всю обстановку казни. Однако через секунду он совершенно овладел собой и, поклонившись капитану Куфу, твердым шагом направился к роковому месту, но в то же время без малейшей рисовки.
    Ему надели веревку на шею при гробовом молчании вокруг. Затем Винчестер шепотом сделал последние указания тем людям, на которых возложена была тяжелая обязанность совершения казни, внушая им главным образом быстроту действия, как единственное облегчение для несчастного в этих случаях.
    - Великий Боже! - воскликнул Куф. - Возможно ли, чтобы так и умер человек! Без молитвы, без обращения к Божественному милосердию!
    - Насколько мне известно, капитан, он неверующий, - сказал Гриффин.
    - Окликните еще раз часового наверху мачты, Винчестер, - сказал капитан.
    - Видите вы что-нибудь похожее на лодку? Хорошенько смотрите на Неаполитанский залив, вам должен быть виден вход в него.
    Прошла добрая минута, и часовой ответил отрицательным движением головы, как бы не имея силы говорить. Винчестер взглянул на капитана. Куф вскочил на пушку и направил к северу свою подзорную трубу.
    - Все готово, капитан, - сказал старший лейтенант, когда прошла еще одна минута.
    Куф уже готов был поднять руку, что было бы сигналом к совершению казни, когда издали со стороны Неаполя послышался глухой пушечный выстрел.
    - Остановите! - закричал Куф в ужасе, как бы не поторопились матросы, державшие концы веревки. - Лоцман, выньте из губ свисток!.. Еще два таких выстрела, Винчестер, и я буду счастливейшим человеком из всей эскадры Нельсона!
    В то время как он говорил, раздался второй выстрел и затем третий через полминуты.
    - Может быть, это салют? - проговорил Гриффин с беспокойством.
    - Слишком велик промежуток. Слушайте.
    Все напрягли слух. Куф вынул часы, и с каждой секундой черты его лица прояснялись. Через две минуты он с торжеством поднял руки.
    - Все идет прекрасно, господа! - воскликнул он. - Господин Винчестер, отведите арестанта в его камеру. Отвяжите эту проклятую веревку и к черту отправьте все это адское сооружение! Господин Странд, распустите команду.
    Рауль был немедленно отведен обратно в свою загородку среди пушек. На пути все офицеры поздравляли его, радостно приветствуя его спасение; и не было ни одного человека на всем корабле, который не вздохнул бы облегченно при известии о полученной отсрочке.

Глава XXIII

    Рауль Ивар на этот раз обязан был своим спасением присутствию духа и предусмотрительности Клинча. Не будь тех трех выстрелов с судна адмирала, казнь успела бы совершиться; а те три выстрела были даны единственно благодаря предусмотрительности подшкипера. Объясним, как было дело. Еще в то время, когда Куф отправлял Клинча и условливался с ним, этому последнему пришло в голову, что какая-нибудь непредвиденная задержка с его стороны, хотя бы на одну минуту, может погубить все дело; и он тогда же получил от Куфа предписание о трех выстрелах с адмиральского судна, о чем капитан упомянул и в своем письме к Нельсону, настаивая на них, как на мере крайне важной. По прибытии в эскадру, Клинч узнал, что адмирал в Кастелламаре, и должен был туда отправиться на лошадях. Отыскав его, он передал ему бумаги. Ничто не могло доставить английскому адмиралу большего удовольствия, как возможность оказывать великодушие. Смерть несчастного Караччиоли была единственным исключением, и весьма вероятно, что еще свежее впечатление от этого акта, столь противного его природной склонности, немало повлияло на немедленное с его стороны разрешение испрашиваемой отсрочки.
    - Вот капитан пишет мне, - сказал Нельсон, два раза перечтя письмо Куфа, - что не может быть никакого сомнения в том, что Ивар заезжал в залив единственно по своим сердечным делам, а никак не в качестве шпиона.
    - Таково у нас общее мнение, милорд. У Ивара в лодке сидели старик и прелестная молодая девушка, которую капитан Куф видел на вашем корабле, в вашей комнате, милорд, несколько дней тому назад.
    Нельсон вздрогнул и покраснел.
    - Возьмите перо и запишите, что я вам продиктую.
    Потеряв правую руку несколько лет назад, Нельсон мог самостоятельно только подписываться под бумагами левой рукой, но много писать не мог. Клинч повиновался, и Нельсон продиктовал ему приказ об отсрочке казни Рауля впредь до нового распоряжения.
    - Возьмите это и поторопитесь доставить вашему капитану. Сохрани Бог повесить неповинного человека!
    - Простите, милорд, но я могу опоздать вернуться на "Прозерпину" до солнечного заката. Ничего не пишет вашей милости капитан о трех выстрелах с вашего судна?
    - А, в самом деле, это скорейший способ сообщения, и при настоящем легком западном ветре эти выстрелы должны быть далеко слышны. Возьмите перо, напишите.
    И он продиктовал приказ о трех выстрелах со своего судна, каждый с интервалом полминуты один от другого.
    Едва только оба приказа были скреплены магическим именем "Нельсон", как Клинч встал и откланялся адмиралу.
    - Ради Бога, не теряйте времени, - торопил его Нельсон. - На моей душе лежит это дело. Передайте вашему капитану, что я прошу его прислать вас ко мне как можно скорее, чтобы сообщить мне обо всем. Доброго вечера!
    Клинч поспешил на адмиральское судно, передал приказ Нельсона, и немедленно даны были три выстрела, спасшие жизнь Раулю.
    Через полчаса на палубе "Прозерпины" не осталось никаких следов предшествовавшей мрачной картины, все дышало радостью и весельем. Куф снова оживился и беспечно болтал с обоими итальянцами, причем Гриффин служил ему переводчиком. Они не могли сделать визита Раулю, так как тот выразил желание остаться один, но после вторичного запроса с их стороны согласился. Оба еще не вполне освоились с неудобствами корабля, а потому шли очень медленно и осторожно, разговаривая между собой.
    - Синьор Андреа! - говорил старый подеста. - Можно подумать, что мы живем в мире чудес! За полчаса еще можно было считать этого мнимого сэра Смита мертвым, а теперь он живехонек.
    - Скажите лучше, сосед Вити, - глубокомысленно отвечал вице-губернатор, - что надо удивляться тому, что мы все еще живы, когда каждая минута может принести человеку смерть.
    - О, с такими мыслями вы могли бы быть одним из лучших проповедников, вице-губернатор! Церковь много потеряла, не имея вас в числе своих представителей. Но к чему постоянно такие грустные мысли? Думайте больше о живом, тогда и вам, и вашим близким будет веселее жизнь.
    - Знаете, сосед, что я вам скажу? Существует философская теория, утверждающая, что на свете нет ничего реального, а все, что мы видим кругом, создано одним нашим воображением.
    - Пресвятое небо! Так я не живу, а только воображаю, что живу?
    - Да, и вы, может быть, не подеста, а только воображаете, что вы подеста.
    - Но в таком случае я выхожу таким же обманщиком, как этот сэр Смит?
    - Нет, потому что другого Вито Вити совсем нет.
    - Великий Боже! И вы заявите гражданам Порто-Феррайо, что у них нет ни подесты, ни Вито Вити? Но ведь тогда же пойдет невообразимая смута.
    - Я полагаю, синьор Вити, что вам трудно сразу охватить всю глубину этой философии; отчасти это, вероятно, моя вина, но я не нахожу удобным в настоящую минуту заставлять ожидать нашего несчастного арестанта.
    - Но в таком случае и его ведь не существует, и некому ждать?!.
    Но Андреа Баррофальди уклонился от дальнейшего разговора, и скоро оба итальянца вошли к Раулю, куда их без задержки пропустили сторожевые, получившие уже приказ вводить к нему каждого беспрепятственно.
    Рауль встретил их приветливо и, видимо, чувствовал радость и облегчение от сознания миновавшей его чаши смерти - хотя и миновавшей, может быть, лишь на короткий срок, ввиду только отсрочки и пересмотра его дела, а не отмены наказания. Довольный в настоящую минуту своим положением, он приветствовал бы и более неприятных ему людей.
    Винчестер крайне внимательно отнесся ко всем его потребностям; ему дали два складных стула, которые он и предложил своим гостям, а сам присел на выступ около пушки. Стемнело, и так как легкие тучи заволокли звезды, то за загородку, занимаемую Раулем, проникал только слабый свет от отдаленных фонарей. Ему была предложена лампа, но, заметив еще раньше, что он составляет до некоторой степени предмет любопытства и люди менее церемонные заглядывают в щели полотна, Рауль отказался от света, не желая выставлять напоказ свое довольное лицо.
    Андреа Баррофальди, как человек более деликатный, счел невежливым заговорить о последнем событии и завел довольно безразличный разговор о всякой всячине, предполагая вставить свое поздравление, когда это окажется кстати. Вито Вити, недовольный таким оборотом дела, возобновил прерванное рассуждение с Баррофальди, гораздо более интересное для него. Баррофальди почувствовал себя несколько обиженным при этом неожиданном натиске, но вынужден был отвечать и разъяснять. Выслушав его теорию, Рауль, по-видимому, заинтересованный, улегся поудобнее на своем не особенно удобном ложе, положив голову к самому отверстию за пушкой, и начал оживленно возражать и выспрашивать. Объясняя себе его лежачее положение неудобством его ложа, посетители не думали обижаться на невежливость с его стороны, и беседа шла очень оживленно.
    - Но мне кажется, что молодой хорошенькой девушке не должно быть особенно приятно, когда ей скажут, что ее красота только кажущаяся! - громко смеялся Рауль.
    В увлечении разговаривающие все более и более повышали голоса, так что Гриффин, проходивший в эту минуту мимо перегородки, заинтересовался и приостановился; к нему понемногу присоединилось и еще несколько человек офицеров, которым он, улыбаясь, сообщил тему горячего разговора, происходившего на итальянском языке. Стража отступила из чувства почтения перед офицерами.
    Между тем Рауль, сначала вставлявший слова с единственной целью расшевелить своих посетителей, мало-помалу и сам искренне увлекся темой разговора и, в пылу увлечения, подвигал свою голову все дальше и дальше в отверстие, освежая ее прохладой вечернего воздуха. Каково же было его удивление, когда он неожиданно почувствовал осторожное прикосновение руки к своему лбу!
    - Тс! - послышался шепот около его уха. - Это я, Итуэл! Теперь как раз время нам бежать.
    Рауль слишком хорошо владел собой, чтобы выдать себя каким-нибудь восклицанием или неосторожным движением, но все его ощущения обострились мгновенно. Он полагался на Итуэла, признавая за ним опытность, предприимчивость и смелость в подобных случаях. Следовательно, американец несомненно наметил план, выполнимый в его глазах; в противном случае он не начал бы дела, так как это был не такой человек, чтобы рисковать и навлечь на себя наказание в случае неудачи.
    - Что вы хотите сказать, Итуэл? - шепотом спросил Рауль, пока его посетители увлечены были собственными рассуждениями и не могли его слышать.
    - Итальянец с племянницей уезжают на нашей лодке, так я полагал, что вы можете пролезть в отверстие и бежать с ними. Будьте покойны, я все предвидел.
    Рауль ни минуты не заблуждался относительно смысла данной ему отсрочки; он знал, что в лучшем случае это означало отправку в Англию в качестве военнопленного, тогда как в предположении Итуэла ему являлось искушение получить свободу и Джиту. Все было в нем в смятении, но он заставил себя овладеть своим волнением.
    - Когда, дорогой Итуэл, когда? - спрашивал он голосом, дрожавшим от сдерживаемого волнения.
    - Сейчас, - отвечал Итуэл. - Лодка уже спущена, Джунтотарди сидит в ней, и сейчас спустят в нее молодую девушку. Вот, она уже садится. Слышите свисток?
    Рауль прекрасно слышал свисток, данный боцманом, чтобы отъезжали. Минута была критическая; на палубе наверное кто-нибудь следил за отъезжавшей лодкой, и хотя ночь была очень темная, но действовать надо было с величайшими предосторожностями, чтобы надеяться на успех.
    - Время приближается, - шепнул Итуэл, - старику Карло даны инструкции, а маленькая Джита позаботится, чтобы он их не забыл. Все теперь зависит от безмолвия и быстроты действия. Меньше чем через пять минут лодка подойдет под отверстие.
    Рауль вполне понимал план Итуэла, но находил его совершенно неосуществимым. Он считал невозможным, чтобы уезжающая Джита не привлекла к себе общего внимания; ему казалось невероятным исчезнуть никем незамеченным, но времени не оставалось на колебание, надо было или решиться на страшный риск, или вовсе отказаться от бегства. Раздавшийся громкий приказ, данный дежурным офицером в рупор, немного ободрил его, так как он увидел из этого, что по крайней мере тот чем-то отвлечен. Это уже было большим облегчением, потому что кто же бы осмелился заняться чем-нибудь другим, когда его призывают на другой конец судна?
    Целый вихрь мыслей кружился в голове Рауля. Он слышал как оба его итальянца горячее прежнего обсуждали поднятый им вопрос, как смеялись собравшиеся перед загородкой офицеры, присутствия которых в пылу увлечения итальянцы совершенно не замечали, различал малейшее трение лодки о кормовую часть судна, каждый всплеск весел старика Джунтотарди. Молодому корсару казалось, что все его сердечные ощущения, весь интерес его жизни, его настоящее, прошедшее и будущее - все заключалось в этой одной минуте. Не желая действовать без совета Итуэла, он шепотом спросил его, что ему делать.
    - Должен я головой вниз броситься в воду и доплыть до лодки?
    - Не двигайтесь, пока я вам не скажу, капитан Рауль; пусть себе горланят итальянцы.
    Рауль не мог видеть воды, потому что лежал на спине, держа голову в отверстии, и мог полагаться только на слух. Лодка медленно обходила корму, как бы собираясь от нее удалиться. Старик Карло как нельзя лучше играл взятую им на себя роль. Он так повернул свою лодку, что ее трудно было бы рассмотреть с палубы, если бы кто-нибудь и следил. Затем он приостановился и выжидал дальнейшего хода событий. С судна меньше всего считали нужным следить за ним, так как его считали слишком далеким от житейских дел.
    - Вот! Надо сейчас! - шепнул Итуэл. - У вас все безопасно?
    Рауль поднял голову и осмотрелся. Он слышал еще смех и разговоры офицеров около его помещения, но им не было никакого дела до него. Однако он подумал, что, пожалуй, может возбудить подозрение своим долгим молчанием, и, приняв меры, чтобы голос не выходил из отверстия, он повторил одно из прежних своих возражений; но оба гостя были так заняты своим спором, что не пожелали даже потратить времени на ответ. Рауль и не рассчитывал на ответ, он достиг своей цели, напомнил о своем присутствии и таким образом надеялся, что его не сразу хватятся. Итак, все обстояло благополучно, и Рауль снова принял свое прежнее положение, далеко выставив голову в отверстие, так что она пришлась всего в нескольких дюймах от головы Итуэла.
    - Все хорошо, - сказал он, - что мне теперь делать?
    - Больше ничего, как просунуть голову и плечи в отверстие, упираясь ногами.
    Рауль последовал этому совету и двигался очень медленно и с величайшей осторожностью. Но едва только одна его рука просунулась в отверстие, как Итуэл вложил в нее веревку, шепнув, что она надежно закреплена. С помощью веревки дело пошло гораздо успешнее и надо было остерегаться только одного, чтобы поспешностью не испортить всего дела. Теперь Раулю ничего не стоило продвинуть все тело в отверстие, но для окончательного успеха необходимо было сделать это незаметно. Раулю оставалось сделать еще одно последнее усилие, чтобы совершенно вылезти и спуститься в лодку, но Итуэл удержал его за руку.
    - Послушайте, все ли еще грызутся ваши итальянцы? - шепнул он.
    Прения шли все так же оживленно и шумно, не смолкая ни на секунду. Итуэл дал понять, что надо кончать, и Рауль, крепко держась за веревку, оттолкнулся ногами от пушки, совершенно вылез из отверстия и повис перпендикулярно. Легко опуститься затем в лодку, бросив веревку, было делом одной секунды. Коснувшись ногами одной из скамеек, он заметил, что Итуэл уже предупредил его. Затем американец притянул его к себе, и оба они легли на дно лодки, а Джита накрыла их своим плащом. Карло Джунтотарди умел править лодкой, и ему оставалось только отцепить багор, которым он придерживался за одну из цепей. Фрегат продолжал медленно подвигаться вперед, оставив их через минуту футов на сто позади себя.
    До сих пор все складывалось замечательно удачно. Ночь была так темна, что оба беглеца осмелились приподняться и сесть на скамьи; они даже взяли весла, хотя с большими предосторожностями и совершенно бесшумно. Рауль задрожал от радостного чувства, когда с первым же сильным взмахом весла лодка далеко отошла.
    - Тише, капитан Рауль, тише, - шепотом предостерег его Итуэл. - Нас еще могут услышать с фрегата. Еще пять минут, и мы в безопасности.
    В эту минуту с "Прозерпины" раздался сигнал для смены дежурства, но в то же время его сопровождал больший против обыкновенного шум.
    - Это простая смена дежурства, - заметил Рауль, замечая некоторую тревогу на лице Итуэла.
    - Обыкновенно не бывает такого шума.
    - Что это?
    Не было никакого сомнения: с судна спускали на воду лодку.

Глава XXIV

    Уступая чувству сострадания к злополучному Раулю Ивару, над ним ослабили надзор, и Винчестер приказал часовым только каждые полчаса немного приподнимать угол занавески, чтобы убедиться, что арестант не ушел и ничего над собой не сделал, не тревожа его постоянным подсматриванием. Теперь как раз на часах пробило половину, и один из часовых почтительно приблизился к кучке офицеров, чтобы исполнить приказ старшего лейтенанта. Ему дали дорогу, хотя и находили излишней пунктуальностью эту проверку теперь, когда из-за занавески громко раздавались голоса Баррофальди и Вито Вити. Через плечо часового туда заглянул и Иэльвертон, один из младших и очень усердных офицеров. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что случилось, и Иэльвертон, ничего не сказав другим, поспешил со своим открытием к дежурному офицеру. Новость быстро разнеслась. Винчестер приказал сорвать парусину, и глазам всех предстали все еще горячо спорившие, кричавшие и жестикулировавшие итальянцы, не подозревавшие об исчезновении Рауля.
    - Черт возьми, господин вице-губернатор! - вскричал Гриффин, который понимал, что в эту минуту надо отложить в сторону всякие церемонии. - Где же Рауль Ивар?
    - Синьор сэр Смит?.. Или месье Ивар, если вы предпочитаете это имя?.. Ах!.. Слушайте-ка, милейший Вити, где же он, в самом деле?.. Ведь он был все время тут, около нас. Минуты не прошло, как он был тут!..
    - Cospetto, синьор Андреа! Да ведь по вашей же доктрине выходит, что никакого настоящего, реального человека тут вовсе и не было, а был воображаемый человек, так что ничего нет удивительного, что его здесь больше и нет!
    - Послушайте, сосед Вити, - начал Баррофальди. Но тут его нетерпеливо перебил Гриффин:
    - Простите, вице-губернатор, но в настоящую минуту, казалось бы, не до философских измышлений; по крайней мере нам, морякам, надо торопиться исполнить нашу прямую обязанность.
    - Что это?..
    Капитану Куфу сообщили о случившемся, и он явился из своей комнаты раздраженный.
    - Где лодка старика итальянца с его племянницей? - спросил он.
    И этот вопрос разом все осветил. В эту же минуту молодой матросик спустился с мачты и впопыхах сообщил, что, насколько можно было разобрать среди темноты, он заметил, что лодка итальянца приостанавливалась под пушечными отверстиями на батарее, и ему показалось, что в нее спустилось что-то из отверстия.
    - Пусть позовут Вольта, скорее! - приказал капитан.
    И когда Итуэла нигде не нашли, для всех стало совершенно понятно, каким образом исчез Рауль. Мигом спустили пять или шесть лодок, в каждую село по офицеру, не считая матросов, и пустились в погоню за беглецами, а на фрегате подняли фонарь.
    Было так темно, что совершенно невозможно было увидеть маленькую лодочку. С одной стороны черной массой выделялся остров Капри, а с другой, - слабо виделись очертания берегов Италии. Фрегат направлялся опять к Неаполитанскому заливу, намереваясь стать на якорь приблизительно там же, откуда тронулись накануне.
    Иэльвертон первый заметил лодочку, удалявшуюся по направлению берега; заподозрив, что это и есть разыскиваемая лодка итальянца, он устремился за ней, чем навлек за собой погоню своих же двух гичек, заслышавших сильный всплеск весел и принявших его легкую лодку с четырьмя искусными гребцами за удаляющуюся лодку беглецов. Началась сумасшедшая гонка.
    Так как Рауль и Итуэл все время не переставали усердно работать веслами, а лодки фрегата потеряли не мало времени на розыски около самого судна, то наши беглецы опередили их по крайней мере на пятьдесят саженей. Их легкая лодка была приспособлена только для двоих гребцов, и их четыре сильные руки действовали как нельзя лучше; но все же их нельзя было приравнять к очень ходкой гичке Иэльвертона с четырьмя отборными гребцами, и чуткое ухо Рауля довольно скоро различило, что расстояние между ними значительно сократилось. Так как весла Рауля были приспособлены таким образом, что не производили никакого шума, то он решил изменить направление и дать гичке Иэльвертона опередить себя, рассчитывая, что тот его не заметит. Эта хитрость вполне удалась ему. Иэльвертон, увлеченный погоней, устремился вперед, все по направлению к берегу, и ему даже по временам казалось, что он видит перед собой лодку Рауля. Рауль и Итуэл перестали грести, давая установиться новому положению вещей, и Итуэл облегчил свою душу несколькими сарказмами в адрес их преследователей. Пропустив значительно вперед себя лодки с фрегата, которые все также устремились за Иэльвертоном, слыша только удары весел с его гички, Рауль и Итуэл медленно направились следом за ними, намеренно сберегая свои силы для какого-нибудь непредвиденного случая.
    Подстрекаемый желанием лично отличиться в поимке беглецов, Иэльвертон мчался изо всех сил; другие две лодки старались по той же причине не отставать от него, а Рауль и Итуэл могли только благословлять судьбу, облегчавшую им их задачу.
    - Можно подумать, Джита, что ваши друзья - вице-губернатор и подеста распоряжаются погоней, если бы не знать наверное, что они в настоящее время разбирают вопрос, существует ли в действительности остров Эльба, - говорил Рауль смеясь, хотя и шепотом.
    - Ах, Рауль! Вспомните об ужасных часах, которые вы только что провели, и не шутите, пока не будете в полной безопасности.
    - Честное слово, я теперь не могу не признать за англичанами некоторой доли великодушия! Я не могу отрицать того, что они ко мне хорошо относились; я бы даже, пожалуй, предпочел большую строгость с их стороны.
    - Признавать за англичанами великодушие! Это слишком, - сказал Итуэл. - Это жестокий, безжалостный народ.
    - Но, мой добрый Итуэл, вы-то уж, кажется, только можете их благодарить за то, что они вас пощадили.
    - А почему? Потому что им нужны были лишние руки опытного матроса; иначе бы они не задумались прикончить меня.
    - Ну, а что касается меня, то я навсегда сохраню добрую память об этом судне. Капитан Куф принял меня ласково, хорошо кормил, удобно поместил; дал хорошую постель и добыл отсрочку как раз вовремя.
    - За нами идут остальные лодки с фрегата, - заметил Карло Джунтотарди, внимательно прислушившийся все время против своего обыкновения.
    Эти слова заставили обоих разговаривавших разом замолчать; они перестали даже грести, чтобы лучше прислушаться. Не было никакого сомнения: за ними гнались. Решено было после некоторого обсуждения проехать проход между Капри и Кампанеллой, рассчитывая на то, что едва ли английские лодки поедут дальше этого мыса и что они, по всей вероятности, откажутся от дальнейшего преследования.
    - Еще часок-другой, и мы можем высадить вас, дорогая Джита, вас и вашего дядю; там уж вам немного останется дойти до Санта-Агата.
    - О, не думайте обо мне, Рауль! Спустите меня при первой возможности и спешите к вашему люгеру. Что для меня значат несколько миль, когда вы все еще находитесь в опасности?!
    - Ангел божественный! Никогда ни одной мысли о себе!.. Но о нас не беспокойтесь, мы сумеем отыскать "Блуждающий Огонь". Здесь еще вам рано сходить.
    Джита попробовала было возражать, но это оказалось совершенно бесполезным; Рауль настоял на своем, и ей пришлось уступить. Всякие разговоры прекратились, и оба гребца сильно налегли на весла. По временам они переставали грести и прислушивались к шуму весел с лодок фрегата, и им казалось, что теперь те все сгруппировались около мыса. Скоро лодка Рауля далеко отъехала от лодок своих преследователей, хотя в такой темноте нельзя было с точностью определить местонахождение лодок с фрегата. Раулю много помогало то обстоятельство, что его весла скользили бесшумно по воде, и, после некоторого времени усиленной гребли, беглецы почти убедились в своей безопасности.
    Еще около часа не прерывалась усиленная работа веслами, и затем Рауль, совершенно уверенный теперь в их безопасности и возбужденный радостным сознанием свободы и близости Джиты, положил весла и принялся весело болтать, подсмеиваясь над Итуэлом, который все еще тревожно прислушивался.
    - Ого-го, лодка! - раздался окрик саженях в двадцати от них, ближе к берегу. Голос очевидно принадлежал человеку, служащему на военном судне - он был сух и решителен. С секунду беглецы молчали, так как этот окрик, эта близость неизвестных людей застала их совершенно врасплох. Наконец, Рауль, опасаясь, что чужая лодка подъедет к самому их борту, откликнулся в ответ на итальянском местном наречии.
    Клинч - так как это он возвращался на "Прозерпину" из Неаполя и намеренно держался берега, выслеживая люгер, проворчал что-то по поводу затруднений с этими иностранными языками, а затем, как умел, заговорил по-итальянски.
    - Вы с Капри? - спросил он.
    - Нет, мы из Санта-Агаты, везем винные ягоды в Неаполь, - отвечал Рауль.
    - Из Санта-Агаты? А, это деревушка на горе. Я в ней ночевал у Марии Джунтотарди.
    - Кто это может быть? - прошептала Джита. - Тетя не знакома ни с какими иностранцами.
    - Судя по его выговору, он англичанин, - отвечал Рауль. - Надеюсь, что он у нас не спросит винных ягод себе на ужин.
    Между тем Клинч продолжал:
    - Не попался ли вам тут где-нибудь люгер с французской оснасткой и французским экипажем?
    - Как же, синьор, мы видели, как он направился к северу, в Гаэтский залив, перед самым солнечным закатом.
    - А фрегата не видали около мыса Кампанеллы? Английское большое военное судно!
    - Как же, синьор! Вон там горит на нем фонарь на верху мачты. Мы его видели весь вечер, и он даже подтянул нас немного на буксире.
    - А! В таком случае вы мне, может быть, сообщите кое-что. Не знаете вы, был повешен человек на этом судне при закате солнца?
    Рауля немного покоробило - он не мог решить, какой ответ мог быть приятнее спрашивающему.
    - Если это вам доставит удовольствие, синьор, то я могу вам сказать, что казнь действительно была назначена, но капитану угодно было отменить ее.
    - После того, как даны были три выстрела со стороны Неаполя? - с живостью спросил Клинч.
    "Черт возьми! Это, пожалуй, тот человек, который меня спас", - подумал Рауль.
    - Да, после трех выстрелов, - отвечал он громко, - только я не знаю, какое они могли иметь отношение к казни?
    - Какое отношение! Да я сам об этом распорядился: это был сигнал об отсрочке, данной адмиралом этому бедному Раулю Ивару. Как я рад, что все так прекрасно удалось! Не люблю я этих казней!
    - Это показывает, что у вас доброе сердце, синьор, и вы когда-нибудь получите награду за ваше великодушие. Желал бы я знать имя такого великодушного человека, чтобы упоминать его в своих ежедневных молитвах.
    - Кто бы мог думать, что это говорит капитан Рауль? - с гримасой проворчал Итуэл.
    - Что до моего имени, приятель, то не велика она штука - Клинч, а звание - подшкипер, хотя в мои годы другие сидят обыкновенно гораздо выше. Добрый вечер!
    И Клинч поехал своей дорогой.
    - Честный он человек! - заметил Рауль, когда они немного отъехали. - Будь сотня таких людей в английском флоте, мы могли бы его любить, Итуэл.
    - Все они огненные драконы, капитан Рауль, не доверяйте им. Впрочем, этот Клинч еще довольно порядочный, вообще; только вот беда его: этот грог злейший его враг.
    - Ого-го! Лодка! - снова раздался оклик Клинча с некоторого расстояния.
    Рауль и Итуэл невольно оставили весла, думая, что этот оклик опять относится к ним.
    - Го-го! Лодка! - повторил Клинч. - Отвечайте же!
    - Это вы, Клинч? - послышалось с других лодок.
    - Да, да. А это вы, Иэльвертон? Я как будто узнаю ваш голос.
    - И вы не ошиблись. Но тише, не шумите так и скажите, с кем это вы сейчас разговаривали?
    Затем стало очевидно, что лодки близко подъехали одна к другой, и разговор продолжался вполголоса. Рауль не мог расслышать ни слова. В тревожном ожидании они почти не смели шевелить веслами и сдерживали дыхание. Они чувствовали, что неприятельские лодки должны находиться всего в каких-нибудь ста саженях от их маленького ялика, и, конечно, четыре весла имели перевес перед двумя, в особенности на ходкой гичке капитана Куфа, не один раз бравшей приз на гонках!
    - Тс! - воскликнула Джита, вся дрожа. - О, Рауль! Они приближаются!
    Они действительно приближались и подошли к беглецам саженей на стр.
    Догонявшие ехали в глубоком молчании; с их лодок не доносилось никаких звуков, кроме удара весел. Близость опасности пробудила все дремавшие силы Карло Джунтотарди; он умелой и твердой рукой направил ялик прямо на береговые скалы, имея две цели в виду: или укрыться еще надежнее под их мрачным навесом, или, в кра