Хаггард Генри Райдер - Священный цветок

нс. - О Ханс, хоть ты и стар, тебе надо еще многому поучиться!

   - Среди многого другого, что я могу передать тебе, о Мотомбо, - спокойно продолжал Комба среди всеобщего молчания, - я слышал, как наш господин Калуби, чье имя "Дитя бога", заключил с белыми людьми договор, по которому они должны убить бога (каким образом - я не знаю, ибо об этом не говорилось), взамен чего они должны получить Мать Священного Цветка, ее дочь, будущую Мать, и весь Священный Цветок, выкопанный с корнем. Кроме того, все они, вместе со Священным Цветком, должны быть переправлены через большую воду. Вот и все, о Мотомбо!

   Среди напряженной тишины Мотомбо долго смотрел своими грозно сверкающими глазами на распростершегося перед ним Калуби. Потом вдруг Мотомбо громко заревел. Да, он ревел, словно раненый буйвол! Я никогда не поверил бы, что такой сильный звук может исходить из груди столь хилого человека. В продолжение почти целой минуты его яростный крик эхом раздавался по всей пещере. Между тем воины понго, вскочив на ноги, указывали руками (некоторые из них все еще держали горящие факелы) на несчастного Калуби, на котором, по-видимому, больше, чем на нас, сосредоточился их гнев, и шипели, словно змеи. Поистине эта была адская сцена, в которой Мотомбо играл роль Сатаны. Его грузная дьявольская фигура на тонких, как у жабы, ногах, большие костры, горевшие по обеим сторонам пещеры, бледный вечерний свет, отражавшийся в тихой воде на заднем плане и придававший зловещий вид деревьям на горе, белые фигуры понго, обращенные к несчастному осужденному и шипевшие, словно разъяренные змеи - все это казалось ужасным кошмаром.

   Наконец Мотомбо схватил свой причудливый рог и затрубил. На звук его изо всех дверей выбежали женщины, но, видя, что в них нет надобности, остановились в выжидательных позах. Лишь только звуки рога замолкли, тотчас же воцарилась глубокая тишина, нарушавшаяся треском костров.

   - Все кончено, старина! - шепнул мне дрожащим голосом Стивен.

   - Да, - ответил я, - все кончено. Теперь сомкнемся потеснее и постараемся продать свою жизнь как можно дороже. У нас есть копья...

   В это время Мотомбо снова заговорил:

   - Итак ты, бывший Калуби, вместе с белыми людьми, которым пообещал отдать Священный Цветок и тех, кто охраняет его, задумал убить бога? Хорошо! Ты и все они должны пойти и поговорить об этом с богом. А я отсюда посмотрю, кто умрет - вы или бог. Возьмите их!

  

   С громким криком бросились на нас воины понго. Мавово, кажется, успел поднять копье и убить одного из них, так как я видел, как этот воин упал навзничь и остался неподвижным. Но они очень скоро справились с нами. Через полминуты мы были схвачены, копья были вырваны из наших рук, и мы, все шестеро (вернее, семеро, включая Калуби), были брошены в лодку. Несколько воинов под предводительством Комбы, занявшего место на корме, прыгнули в лодку, которая быстро была выведена из-под платформы, где сидел Мотомбо, и направлена через выход из бухточки в тихие воды канала или залива, отделявшего скалистую громаду, с пещерой внутри, от основания горы.

   Когда мы выплывали из пещеры, Мотомбо, беспокойно вертевшийся на своем сидении, закричал Комбе:

   - О Калуби! Отвези бывшего Калуби и троих белых людей с их слугами к краю леса, называемого "Домом бога", и оставь их там. Потом возвратись в город Рику. Когда все будет окончено, я призову тебя.

   Комба кивнул своей красивой головой. По его знаку двое воинов взялись за весла (большего числа гребцов не требовалось), и лодка медленно поплыла через канал.

   Первое, что мне бросилось в глаза, это чрезвычайно черный цвет воды, причиной чего, я полагаю, была ее глубина и тень, отбрасываемая скалой с одной стороны и высокими деревьями - с другой. Кроме того, я заметил, что оба берега этого канала служат убежищем для множества крокодилов, лежавших повсюду словно бревна. Далее я увидел, что в том месте, где канал сужается, из воды торчат зубчатые сучья, как будто туда упали или были сброшены большие деревья. Я вспомнил о Бабембе, бежавшем отсюда в лодке этим путем, и подумал, что это было бы теперь невозможно из-за упомянутых деревьев. Переплыть через них можно было бы только во время большого половодья.

   Через две - три минуты мы достигли противоположного берега. Нос лодки врезался в мель, спугнув больших крокодилов, которые с сердитым всплеском исчезли в глубине.

   - Выходите на берег, белые господа, выходите! - сказал Комба с крайней учтивостью. - Посетите бога, который, без сомнения, ждет вас. Прощайте, так как мы больше никогда не встретимся. Хоть вы и мудры, а я глуп, но выслушайте мой совет и вспомните его, если когда-нибудь снова вернетесь на землю. Держитесь поближе к своему собственному богу, если у вас таковой имеется, и не вмешивайтесь в дела богов других народов. Еще раз прощайте!

   Потом, под угрозой копий понго, мы вышли на тинистый берег. Брат Джон вышел первым с улыбкой на своем красивом лице, которая при таких обстоятельствах казалась мне неуместной, хотя, без сомнения, он лучше меня знал, когда ему следует улыбаться. Калуби вышел последним. Его ужас перед зловещим берегом был так велик, что он почти насильно был удален из лодки своим наследником Комбой. Однако когда он покинул ее, к нему вернулось некоторое мужество, так как он обернулся и сказал Комбе:

   - Помни, о Калуби, что постигшая меня участь будет в свое время твоей участью. Богу скоро надоедают его жрецы. Через год, два или больше, - ты неизбежно последуешь за мной!

   - Тогда, о бывший Калуби, - насмешливо ответил Комба, отталкивая лодку, - попроси за меня бога, чтобы это случилось попозже. Попроси его, когда твои кости будут трещать в его объятиях!

   Глядя на удалявшуюся лодку, я вспомнил одну картинку из старой латинской книжки моего отца, на которой были изображены души умерших, перевозимые неким Хароном [49] через реку Стикс. Сцена, открывавшаяся перед нами, очень напоминает эту картинку. Тут была лодка Харона, плававшая по ужасному Стиксу. Там, вдали, сиял свет мира - здесь был печальный, неведомый берег. А мы - мы были душами умерших, ожидающих гибели от зубов или когтей неведомого чудовища... Ох! Параллель была удивительно точной! И как вы думаете, какое замечание последовало со стороны этого сумасшедшего Стивена?

  

   [49] - Харон - в древнеримской мифологии - старик-перевозчик, переправлявший тени умерших в загробное царство.

  

   - Наконец-то мы попали сюда, старина! - сказал он. - И это удалось нам, можно сказать, без больших хлопот. Ох, как весело! Ура!

   Он плясал на топком берегу, подбрасывая вверх свою шляпу и испуская веселые крики.

   - Сумасшедший! - только и мог сказать я. - Ему весело! - Конечно, иногда безумие человека проявляется в веселости. Потом я спросил Калуби, где находится бог.

   - Всюду, - ответил он, указывая дрожащей рукой на безграничный лес. - Быть может, за этим деревом, быть может, за тем, быть может, далеко отсюда. Мы узнаем это до наступления утра.

   - Что же ты намерен делать? - сердито спросил я его.

   - Умереть, - ответил он.

   - Послушай, глупец! - воскликнул я. - Ты можешь умереть, если тебе нравится, но мы вовсе не желаем этого. Проведи нас в какое-нибудь место, где мы могли бы укрыться от вашего бога.

   - Никто не может спастись от бога, господин, особенно в его собственном Доме, - он отрицательно покачал своей глупой головой, потом продолжал: - Как нам спастись, когда отсюда никуда нельзя уйти?

   Калуби нерешительно направился вверх по горе. Я спросил его, куда он идет.

   - На кладбище, - ответил он. - Там можно найти копья, похороненные вместе с костями.

   Я принял это к сведению (ибо нельзя пренебрегать копьями, когда у нас имеются только складные ножи) и приказал ему вести нас туда.

   Через минуту мы поднимались вверх по холму через страшный лес, где сумерки надвигавшейся ночи напоминали лондонский туман.

   Пройдя триста или четыреста шагов, мы вышли на открытое место, где прямо на земле стояло много железных ящиков. На каждом из них лежал покрытый плесенью, наполовину сломанный череп.

   - Бывшие Калуби! - пробормотал в виде пояснения наш проводник. - Смотрите, Комба уже приготовил для меня гроб! Он указал на новый ящик с открытой крышкой.

   - Какая заботливость с его стороны! - сказал я. - Но покажи нам, где копья, пока не стало совсем темно.

   Он подошел к одному из более новых гробов и сказал, чтобы мы подняли его крышку, так как он боится сделать это. Я сбросил ее в сторону. В гробу лежали кости, из которых каждая, за исключением, конечно, черепа, была во что-то завернута. Тут же стояло несколько горшков, наполненных, по-видимому, золотым песком, и лежали два прекрасных копья.

   Мы открыли несколько гробов и извлекли из них еще несколько копий, положенных туда для того, чтобы покойник мог пользоваться ими во время своего путешествия в царство теней. Древки большинства из них несколько подгнили от сырости, но, к счастью, наконечник каждого копья был снабжен медным гнездом, имевшим вид трубки длиною около трех футов, что давало возможность пользоваться им даже без древка.

   - Плохое оружие для борьбы с дьяволом! - заметил я.

   - Да, баас, - весело ответил Ханс, - но у меня есть кое-что получше!

   Я посмотрел на него - все обернулись с изумлением.

   - Что ты хочешь сказать, Пятнистая Змея? - спросил Мавово.

   - Что ты мелешь, сын сотни идиотов? Разве сейчас время шутить? Довольно с нас и одного шутника! - сказал я, посмотрев на Стивена.

   - Что я хочу сказать, баас? Разве баас не знает, что при мне есть маленькое ружье Интобми, то самое, из которого баас стрелял коршунов в краале Дингаана? Я ничего не говорил, потому что думал, что баас знает об этом. Кроме того, я считал лучшим, чтобы баас не знал об Интомби, так как эти мерзкие понго могли случайно узнать о нем от бааса, а тогда...

   - Он помешался, - прервал его брат Джон, хлопая себя по лбу, - совсем помешался, бедняга! Что ж, при таких обстоятельствах это вовсе неудивительно!

   Я снова посмотрел на Ханса, так как был согласен с братом Джоном. Однако он совсем не походил на сумасшедшего, но казался еще более хитрым, чем обыкновенно.

   - Ханс, - сказал я, - скажи нам, где это ружье, или я прикажу Мавово высечь тебя.

   - Где это ружье, баас? Да разве баас не видит, что оно перед глазами бааса?

   - Вы правы, Джон, - сказал я, - он помешался. Но Стивен подбежал к Хансу и начал трясти его.

   - Не надо трясти меня, баас, - запротестовал последний, - иначе ружье может испортиться.

   Крайне изумленный, Стивен выпустил его.

   Тогда Ханс сделал что-то с верхним концом своей огромной бамбуковой палки, потом осторожно перевернул ее и из нее выскользнул. ствол ружья, тщательно обмотанный грязной тряпкой; его дуло было закупорено куском пакли.

   Я был готов расцеловать Ханса. Да, такова была моя радость, что я готов был расцеловать этого грязного, скверно пахнущего старого готтентота!

   - А ложе? - спросил я едва дыша, - Ведь без него, Ханс, ствол совсем бесполезен.

   - Ох, неужели баас думает, что я, так много лет владеющий ружьем, не знаю, что у него должно быть ложе?

   Он снял с плеч свой узел, развернул его и достал из него большую связку желтого табака, которая заинтриговала меня и Комбу на берегу озера перед нашим отплытием в Землю Понго. Он разорвал эту связку и вынул из нее ложе ружья, тщательно вычищенное, с одетым пистоном и спущенным курком, под который в виде предосторожности был на всякий случай подложен клочок пакли.

   - Ты герой, Ханс! - воскликнул я. - Тебе цены нет!

   - Да, баас. Хотя баас до сих пор ни разу не говорил мне этого. Я решил, что мне на этот раз не следует спать перед лицом смерти. Кто теперь должен спать на постели, которую прислал мне Бауси? - спросил он, собирая ружье. - Я думаю, что ты великий глупец, Мавово. Ты не принес сюда ружья. Если бы ты был настоящим колдуном, ты послал бы сюда наперед наши ружья, чтобы мы могли найти их здесь готовыми. Что, теперь будешь смеяться надо мной, тупоголовый зулус?

   - Нет, - искренне ответил Мавово. - Я дам тебе похвальное имя. Я составлю для тебя похвальное имя, о Мудрая Пятнистая Змея.

   - Однако я не вполне герой, - продолжал Ханс, - и заслуживаю похвалу только наполовину. Ибо, хотя в моем кармане есть много пороха и пуль, но пистоны вывалились через дыру в моем жилете. Баас помнит, как я говорил ему о потерянных талисманах? Но все-таки осталось три пистона; нет, четыре, потому что один на ружье. Ну вот, баас, Интомби готово и заряжено. Теперь, когда придет Белый Дьявол, баас может прострелить ему глаз, как это он умеет хорошо делать с расстояния в сто ярдов, и отправить его прямо в ад к другим дьяволам.

   Он с самодовольной улыбкой взвел курок и передал мне ружье готовым к стрельбе.

   - Благодарение Богу, научившему этого бедного готтентота спасти нас! - торжественно сказал брат Джон.

   - Нет, баас Джон. Меня научил этому не Бог. Я сам додумался до этого. Но смотрите, становится темно. Не развести ли нам огонь? - и, забыв о ружье, он начал искать дров.

   - Ханс, - сказал ему Стивен, - если мы спасемся, я дам тебе пятьсот фунтов или, во всяком случае, это сделает мой отец.

   - Спасибо, баас, спасибо, хотя сейчас мне больше всего хотелось бы выпить капельку водки. Но я совсем не могу найти дров!

   Он был прав. Правда, около кладбища лежало несколько бревен, но они были слишком велики для того, чтобы мы могли их сдвинуть с места или разрубить на части. Кроме того, они, как и все вокруг, настолько были пропитаны сыростью, что поджечь их было совершенно невозможно.

   Сумерки сгущались. Однако было не совсем темно, так как вскоре взошла луна, хотя небо было покрыто тучами, которые часто скрывали ее. Кроме того, мрак усиливался огромными деревьями. Мы присели на корточки, прижавшись поплотнее друг к другу, развернули одеяла, чтобы защитить себя от холода и сырости, и подкрепили свои силы сушеным мясом и поджаренными хлебными зернами, оказавшимися у Джерри в мешке, который, к счастью, остался у него на плечах, когда он был брошен в лодку. Кроме того, у меня сохранилась фляжка с водкой.

   Вскоре после этого издали послышался ужасный рев, сопровождаемый шумом, похожим на барабанный бой - рев, какого никто из нас никогда не слышал, так как он не походил на рев известных нам животных.

   - Что это? - спросил я.

   - Бог, - простонал Калуби, - бог, молящийся луне, с восходом которой он всегда встает.

   Я ничего не сказал, так как задумался о тех четырех зарядах, которые имелись в нашем распоряжении. Их нужно было беречь. Ох, зачем Ханс надел старый жилет вместо нового, подаренного ему мною в Дурбане!

   Рев прекратился, и брат Джон начал расспрашивать Калуби, где живет Мать Священного Цветка.

   - Господин, - рассеянно ответил он, - она живет там, по направлению к востоку. Надо пройти вверх по холму, по тропинке, отмеченной зарубками на деревьях, за Сад бога. Там, на вершине горы, есть вода, окружающая остров. На берегу ее, в кустах, спрятана лодка, в которой можно переправиться на остров, где живет Мать Священного Цветка.

   Брат Джон, по-видимому, не был удовлетворен этими указаниями и заметил, что Калуби должен завтра показать нам эту тропинку.

   - Не думаю, что когда-нибудь я буду в состоянии показать ее вам, - простонал несчастный в ответ. В этот самый момент бог снова заревел - на это раз значительно ближе.

   Потом бог, находившийся уже совсем близко, начал колотить в какой-то большой барабан. На это раз он не ревел, а только барабанил. По крайней мере, производимые им звуки были очень похожи на барабанный бой, и в этом ужасном лесу, среди ящиков с лежащими на них черепами, они действовали на нас самым угнетающим образом.

   Барабанный бой прекратился. Как раз в это самое время густая дождевая туча совсем закрыла луну и мрак усилился. Потом я увидел страшную черную тень, которая с чрезвычайной поспешностью приближалась к нам с дальнего конца поляны. В следующую секунду в нескольких футах от меня послышался шум легкой борьбы, сопровождавшейся подавленным криком, и я снова увидел тень, удалявшуюся в том направлении, откуда она появилась.

   - В чем дело? - спросил я.

   - Зажигайте спичку, - ответил брат Джон, - кажется, что-то произошло.

   Я зажег спичку, которая загорелась хорошо, так как воздух был совершенно неподвижен. При свете ее прежде всего я увидел встревоженные лица членов нашей компании (какой ужасный вид они имели! ), потом Калуби, стоявшего, шевеля окровавленным остатком своей правой руки.

   - Бог посетил меня и взял у меня руку! - горестно простонал он.

   Никто из нас не проронил ни слова. Трудно было выразить что-нибудь словами. Однако мы при свете спички попытались сделать перевязку этому несчастному человеку. Потом снова сели и ждали, что будет дальше.

   Мрак усилился еще больше, так как луну заволокло густое облако, и тишина - эта абсолютная тишина тропического леса, - нарушалась только нашим учащенным дыханием, жужжанием москитов, отдаленными всплесками крокодилов и подавленным стоном искалеченного человека.

   Снова я увидел (это было, вероятно, полчаса спустя), как по направлению к нам метнулась черная тень, словно щука в пруде, бросившаяся на мелкую рыбу. Снова слева от меня послышался шум борьбы, за которой последовал протяжный стон.

   - Калуби исчез! - прошептал Ханс, сидевший между мной и Калуби. - Его словно ветром сдуло. Где он сидел, там теперь пустое место.

   Вдруг луна выглянула из-за туч. При ее бледном свете, приблизительно на полпути между нами и краем поляны, т.е. ярдах в тридцати от нас, я увидел... ох, что я увидел!

   Огромное темно-серое существо, похожее на чудовищного человека, держало в своих руках Калуби. Голова последнего скрывалась на животе чудища, которое своими огромными руками, казалось, разрывало несчастного на куски. По-видимому, он был уже мертв, хотя его ноги, беспомощно висевшие над землей, слабо шевелились.

   Я вскочил на ноги, поднял ружье, курок которого был взведен, прицелился зверю к голову (хотя сделал это почти наудачу, так как она была видна не отчетливо), и спустил курок. Выстрел последовал не сразу: либо порох, либо пистоны отсырели во время путешествия, В этот момент чудовище увидело меня. Оно бросило Калуби и, как бы предчувствуя что-то, подняло вверх свою огромную правую руку, точно желая прикрыть ею голову. Я выстрелил и при свете мгновенной вспышки молнии увидел, как огромная рука чудовища беспомощно опустилась вниз, и в следующий момент весь лес наполнился ужасным воем, в котором слышалось страдание.

   - Сомкнитесь теснее, - крикнул я, - держите перед собою копья, пока я снова заряжу ружье!

   Я опасался, что чудовище бросится на нас. Но оно этого не сделало. В продолжение всей этой ужасной ночи мы больше не видели и не слышали его. Я начал надеяться, что моя пуля смертельно ранила эту огромную обезьяну и она уже издохла.

   Наконец наступила заря и осветила нас, сидевших бледными и дрожащими среди серого тумана.

   Когда рассеялся туман, мы отправились на поиски Калуби и нашли его... но я не стану описывать, что мы нашли.

   Мы положили его изуродованные останки в ящик, заботливо заготовленный Комбой для этого неизбежного случая, а брат Джон прочел над ним молитву. Потом, после небольшого совещания, мы в весьма подавленном состоянии духа отправились искать дорогу в обиталище Матери Священного Цветка.

   Вначале все шло хорошо, так как от поляны вверх по холму была проложена отчетливая, хотя и узкая тропинка. Потом идти стало значительно труднее, так как лес стал гуще. К счастью, в нем росло много ползучих растений, но густая листва огромных деревьев совершенно скрывала от нас небо, так что кругом царил полумрак, превращавший день в ночь. Ох, какое это было печальное путешествие! Бледные, полные тревожных опасений, осторожно переходили мы от дерева к дереву, рассматривая зарубки, указывавшие дорогу, и разговаривая при это шепотом, дабы не привлечь внимания ужасного бога. Пройдя милю или две, мы увидели, что, несмотря на принятые нами меры предосторожности, его внимание все-таки привлечено, так как по временам мы замечали его среди деревьев.

   Ханс хотел, чтобы я выстрелил в это существо, но я не решался, так как знал, что попасть в него очень мало шансов. Располагая всего тремя зарядами, я должен был быть экономным.

   Мы остановились, чтобы посоветоваться, и в конце концов решили, что идти вперед не более опасно, чем стоять на месте или пытаться вернуться обратно. Поэтому мы пошли дальше, держась как можно ближе друг к другу. Мне, как единственному обладателю ружья, была предоставлена честь идти впереди всех, каковой я, впрочем, совсем не оценил...

   Пройдя еще полмили, мы услышали барабанные звуки, происходившие, вероятно, оттого, что огромное животное колотило себя в грудь. Но эти звуки были не так часты, как в предыдущую ночь.

   - Ха! - сказал Ханс. - Он может бить в свой барабан только одной палкой. Пуля бааса сломала другую!

   Немного спустя бог заревел совсем близко и так громко, что от его рева, казалось, задрожал воздух.

   - Что бы там ни случилось с палками, а барабан цел, - сказал я. Мы прошли еще около сотни ярдов, после чего разыгралась настоящая трагедия. В это время мы достигли места, где одно из деревьев упало на землю, открыв наверху доступ для света. Я до сих пор ясно помню это место. Тут лежало огромное дерево, покрытое серым мхом, обросшее со всех сторон кустами гигантского волосатого папоротника. С нашей стороны было небольшое открытое пространство футов в сорок шириной, на которое отвесно падал свет, проходивший через отверстие наверху, словно через дымовой ход туземной хижины. За распростертым на земле стволом дерева я увидел сперва пару угрюмых глаз, злобно сверкавших в тени, затем, почти в то же самое мгновение, - дьявольскую голову, окруженную светло-зеленым папоротником.

   Я не могу описать эту голову, но утверждаю, что она походила на голову Дьявола, с бледным лицом, огромными, низко нависшими бровями и большими желтыми клыками по обеим сторонам рта. Прежде чем я успел поднять ружье, чудовище с ужасным ревом бросилось на нас. Я увидел, как его огромная серая фигура очутилась на стволе лежащего дерева, как она быстро промчалась мимо меня, держась прямо, словно человек, но с вытянутой вперед головой, и заметил, что ближайшая ко мне рука чудовища висит, словно сломанная. Потом я услышал крики ужаса и, обернувшись, увидел, что обезьяна схватила бедного мазиту Джерри, шедшего предпоследним. Она схватила его и понесла прочь, прижимая его здоровой рукой к своей груди. Джерри, вполне взрослый, несколько склонный к полноте мужчина, казался в этих ужасных объятиях ребенком, что может дать некоторое представление о величине этого необыкновенного существа. Мавово, обладавший храбростью буйвола, бросился на чудовище и вонзил ему в бок свое медное копье. Все, словно одержимые бесом, тоже бросились на него, за исключением меня, ибо (благодарение Богу! ) я знал, что мне надо делать. Через три секунды посреди полянки завязалась отчаянная борьба. Брат Джон, Стивен, Мавово и Ханс - все поражали гориллу (это несомненно была горилла) копьями, хотя уколы последних, казалось, были для нее не страшнее булавочных уколов. К счастью для нас, животное не выпускало Джерри и, располагая всего одной здоровой рукой, могло только щелкать зубами на нападающих. Если бы оно подняло ногу, чтобы схватить кого-нибудь из нас, оно бы неизбежно потеряло равновесие и опрокинулось.

   Наконец горилла, по-видимому, поняла это и бросила Джерри, сбив им с ног брата Джона и Ханса. Потом она прыгнула на Мавово, который, видя это, выставил навстречу ей копье, так что, когда горилла попыталась схватить его, конец копья уколол ее в грудь. Почувствовав боль, горилла откинула руку, по пути сбив с ног Стивена, и занесла ее над Мавово, чтобы сокрушить его одним ударом. Тут мне представился случай, которого я ждал. До этого момента я не решался стрелять, боясь убить кого-нибудь из своих компаньонов.

   Теперь, когда между мной и обезьяной никого не было, я, собравшись с духом, прицелился в ее огромную голову и спустил курок. Сквозь рассеивающийся дым я увидел, как она на момент осталась неподвижной, словно задумалась, потом вскинула вверх здоровую руку, закатила свои свирепые глаза и, издав жалобный вой, пала мертвой. Пуля пробил ей голову как раз за ухом и застряла в мозгу.

   Вслед за тем наступила глубокая тишина. В продолжение некоторого времени никто из нас не проронил ни слова. Потом откуда-то из мха послышался тоненький голосок, напомнивший мне шум воздуха, выпускаемого из резиновой подушки.

   - Прекрасный выстрел, баас, - пропищал он, - такой же, как и тот, которым баас убил Короля Коршунов в краале Дингаана, даже более трудный. Но если баас сможет стащить с меня бога, я скажу баасу спасибо.

   Последние слова были еле слышны, и неудивительно, так как Ханс лишился чувств. Он лежал под огромным трупом гориллы, и только его нос и рот были чуть-чуть видны между туловищем и рукой животного. Если бы не мягкий мох, я думаю, он был бы раздавлен.

   Мы кое-как стащили с него труп гориллы и влили Хансу в горло немного водки, которая произвела на него удивительное действие, так как менее чем через минуту он приподнялся, дыша словно умирающая рыба, и попросил еще водки.

   Предоставив брату Джону осмотреть Ханса, действительно ли он цел и невредим, я отправился к бедному Джерри. Он был мертв. Брат Джон сказал мне потом, что у Джерри были переломаны обе руки, все ребра и даже позвоночный столб.

   Меня удивляло, почему горилла, миновав нас, излила свой гнев именно на Джерри, шедшем позади всех. Это могло быть потому, что в предшествующую ночь последний сидел около Калуби, что заставило обезьяну отождествить ее с человеком, которого она ненавидела. Мы осмотрели мертвого бога. Поистине это было ужасное существо! Каковы в точности были его размеры и вес - мы не имели возможности установить, но я никогда не слышал о таких огромных обезьянах. Понадобились объединенные усилия всех нас, пяти человек, чтобы поднять ее труп с потерявшего сознание Ханса и даже для того, чтобы переворачивать его с боку на бок, когда мы некоторое время спустя снимали с нее шкуру. Несомненно, она была очень старой. Ее длинные желтые клыки были наполовину стерты, глаза глубоко провалились, а шерсть на голове, которая, как я слышал, обыкновенно бывает бурого или коричневого цвета, была совершенно белая; даже та, которая покрывала грудь (обыкновенно - черная), имела сероватый оттенок. Можно было легко поверить, что это существо прожило сотни две лет, как объявил Мотомбо. Стивен высказал мысль, что с гориллы следует содрать шкуру, и хотя у меня было мало надежды на то, что нам удастся унести отсюда столь большую редкость, тем не менее я согласился на это и оказал свое содействие в выполнении этой операции. Брат Джон ворчал, что мы напрасно теряем время, но я считал, что всем нам надо отдохнуть после пережитых волнений и схватки с огромным чудовищем. Мы принялись за работу и, потрудившись более часа, сняли с него шкуру, которая была такой толстой, что наши медные копья оставили на ней незначительные следы.

   Пуля, которую я послал зверю в предыдущую ночь, попала ему в верхнюю часть левой руки, лишив его возможности действовать этим членом. Это обстоятельство было для нас очень счастливым, так как если бы животное располагало обеими руками, нас погибло бы значительно больше.

   Когда шкура была снята, мы развесили ее на полянке сырой стороной вверх, чтобы высушить ее на солнце. Потом, похоронив бедного Джерри в пустом дупле лежавшего на земле огромного дерева, мы подкрепили силы оставшейся у нас пищей.

   После этого мы снова двинулись вперед - на этот раз в значительно лучшем настроении. Правда, Джерри был мертв, но зато был мертв и бог. Больше никогда не будут Калуби Земли Понго трепетать за свою жизнь перед тем ужасным божеством, которое рано или поздно становилось их палачом!

   Чего бы я не отдал за то, чтобы узнать историю этого зверя! Могло ли быть, как утверждал Мотомбо, что он пришел вместе с народом понго из прежнего местожительства понго в Западной или Центральной Африке? Или, быть может, он был доставлен сюда пленником?

   Я не могу ответить на эти вопросы, но следует заметить, что никто из мазиту и других туземцев не слышал о существовании горилл в этой части Африки. Это все, что я могу сказать об этом звере, хотя у понго, конечно, была своя собственная история. Согласно ей, это был злой дух в образе обезьяны, некогда живший в теле одного из первых Калуби, убитого этой обезьяной. По этой причине она убивала всех Калуби, чтобы "освежить себя человеческим духом" и тем самым избегнуть разрушительного действия времени. Но если даже этот бог обладал какими-либо сверхъестественными качествами, то все же они не смогли защитить его от моей пули.

   Пройдя небольшое расстояние, мы вдруг вышли на открытое место, которое, как мы сразу догадались, было "Садом бога", где несчастные Калуби должны были два раза в год засевать "священное семя". Это был большой сад площадью в несколько акров, расположенный на плоской горной террасе и орошаемый ручьем. В нем росли маис и другие злаки, окруженные поясом густых смоковниц. Этот сад доставлял пищу богу-обезьяне, которая, судя по многим признакам, приходила сюда, когда была голодна. Содержался он довольно хорошо; сорные травы в нем почти отсутствовали. Уход за ним лежал, как говорил Калуби, на обязанности служанок Матери Цветка, которые были либо альбиносками [50], либо немыми.

  

   [50] - Альбинизм - прирожденное ненормальное состояние людей и животных, характеризующееся отсутствием пигмента (белизна кожи и волос, бледно-красная радужная оболочка). Особенно часто встречается у негров. Среди животных наиболее известны альбиносы среди кроликов и крыс.

  

   Мы пересекли этот сад и снова стали подниматься на гору по удобной, хорошо утоптанной тропинке. Теперь нам было ясно, что мы приближаемся к краю кратера. Наше возбуждение было столь велико, что мы не могли говорить, а брат Джон, несмотря на свою больную ногу, шел так быстро, что мы не поспевали за ним. Он первым достиг края кратера; Стивен не отставал от него.

   Я бросился к ним, и перед моими глазами открылась такая картина: у наших ног был крутой склон, совершенно лишенный леса, который оканчивался у края кратера; этот склон тянулся вниз на расстояние приблизительно полумили до берега красивого озера площадью около двухсот акров; посреди этого голубого озера лежал остров площадью не более двадцати пяти - тридцати акров, который, очевидно, обрабатывался, так как на нем были хлебные поля, росли пальмы и другие плодоносные деревья; посреди острова стоял небольшой красивый домик с верандой и тростниковой изгородью. На некотором расстоянии от него находилось несколько туземных хижин, а перед ними - небольшое пространство земли, окруженное высокой стеной, над которой на шестах были укреплены циновки, по-видимому защищавшие что-то от ветра или солнца.

   - Держу пари, что там растет Священный Цветок! -возбужденно воскликнул Стивен (он не мог думать ни о чем другом, кроме этой проклятой орхидеи). - Смотрите! Эти циновки находятся на солнечной стороне, чтобы защищать его от палящих лучей, а эти пальмы посажены для того, чтобы доставлять ему тень...

   - Там живет Мать Цветка, - прошептал брат Джон, указывая на дом. - Кто она? Кто она? Что, если я ошибаюсь... Не дай Бог, иначе я не перенесу этого.

   - Лучше всего пойдем и посмотрим, что там, - сказал я, и мы почти бегом начали спускаться вниз.

   Через пять минут мы, запыхавшись и обливаясь потом, достигли озера и начали искать в камышах и кустах, покрывавших его берега, лодку, о которой говорил Калуби.

   Вдруг Ханс, который, повинуясь некоторым указаниям, замеченным его опытным глазом, направился влево, поднял вверх руку и засвистел. Мы бросились к нему.

   - Она здесь, баас, - сказал он, указывая на небольшой заливчик, заросший кустарником и густым камышом. Мы раздвинули камыши и действительно нашли в них лодку, которая могла вместить двенадцать - четырнадцать человек, и несколько пар весел.

   Через две минуты мы плыли через озеро.

   Мы благополучно достигли острова, где нашли маленькую пристань, построенную на опущенных в воду бревнах. Потом привязали лодку и направились к дому по тропинке, которая вела через обработанные поля. Тут я настоял на том, чтобы меня пустили идти впереди всех, на случай, если мы подвергнемся внезапному нападению.

   Тишина и полное отсутствие жизни внушали мне мысль о возможности этого, так как наш переезд через озеро не мог остаться незамеченным. Впоследствии я узнал, почему это место казалось необитаемым. Это было по двум причинам: во-первых, теперь был полдень - время, когда эти бедные служанки удалялись в свои хижины, чтобы поесть и провести в них жаркое время дня, во-вторых, хотя служанка, исполнявшая обязанности сторожа, заметила на озере лодку, тем не менее она решила, что это едет Калуби, намеревающийся посетить Мать Цветка, и поэтому, согласно обычаю, удалилась в свою хижину, так как редкие встречи Калуби и Матери Цветка носили религиозный характер и должны были происходить без свидетелей. Прежде всего мы подошли к небольшому огороженному пространству, окруженному пальмами, которое, как я уже говорил, было защищено с солнечной стороны циновками.

   Шагах в пяти от упомянутой изгороди стояла другая высокая тростниковая изгородь, окружавшая дом. В ней были ворота, сделанные тоже из тростника. Прокравшись как можно острожнее к полураскрытым воротам (мне казалось, что я слышу за ними чей-то голос), я заглянул в них.

   Футах в четырех или пяти в стороне находилась веранда, на которой была дверь, ведущая в одну из комнат дома, где стоял стол, по-видимому обеденный.

   На этой веранде стояли две белые женщины в белых одеждах, украшенных пурпурной бахромой, в браслетах и других украшениях из туземного червонного золота. Одной из них можно было дать лет сорок. Это была белокурая, несколько полная женщина с голубыми глазами; ее золотистые волосы были распущены.

   Другой было лет двадцать. Она была тоже белокурой, но глаза у нее были серого цвета, и ее длинные волосы имели каштановый оттенок.

   Я сразу заметил, что она стройна и очень красива.

   Я обернулся и посмотрел на брата Джона. Он находился в состоянии крайнего волнения и не мог ни двигаться, ни говорить.

   - Удерживайте его, - шепнул я Стивену и Мавово, - пока я буду говорить с этими леди.

   Потом, передав ружье Хансу, я снял шляпу, раскрыл ворота и, пройдя в них, кашлянул, чтобы привлечь внимание дам.

   Обе женщины испуганно оглянулись и смотрели на меня, как на привидение.

   - Леди! Прошу вас, не пугайтесь меня! - сказал я с поклоном. - Я принадлежу к небольшой группе белых людей, которым с некоторыми затруднениями удалось проникнуть сюда и... вы позволите нам посетить вас?

   Они продолжали смотреть на меня с изумлением. Потом старшая леди сказал:

   - Я Мать Священного Цветка, и чужестранец, говорящий со мною, обречен на смерть! Если ты человек, то как удалось тебе добраться сюда живым?

   - Это длинная история, - весело ответил я. - Можем ли мы войти? Идя сюда, мы рисковали, но риск - дело для нас привычное, и мы надеемся, что сможем быть вам полезными. Я должен объяснить, что трое из нас - белые люди: двое англичан и один американец.

   - Американец? - воскликнула она. - Как его зовут, как он выглядит?

   - Ох, - смущенно ответил я, - он старенький, с белой бородой... Коротко говоря, он похож на рождественского деда; а его имя... - (Я не решился сразу назвать его имя), - видите ли, мы зовем его братом Джоном. Но я думаю, - прибавил я, - что у него есть некоторое сходство с вашей подругой...

   Услышав это, леди едва не лишилась чувств (я проклинал себя за неосторожность); она ухватилась за молодую девушку, чтобы удержаться на ногах, по-видимому поняв смысл моих слов.

   - Леди! Прошу вас, успокойтесь! - сказал я. - Пережив столько горя, было бы весьма неблагоразумно умереть от радости. Могу ли я привести сюда брата Джона?

   Она сделала над собой некоторое усилие и прошептала:

   - Пошлите его сюда.

   Я выбежал за ворота, взял брата Джона за руку (теперь он несколько оправился) и потащил его за собой.

   Брат Джон и пожилая леди стояли, пристально смотря друг на друга. Молодая леди тоже смотрела на них широко открытыми глазами и с раскрытым ртом.

   - Лизбет! - сказал брат Джон.

   - Муж мой! - вскрикнула она, бросаясь к нему на грудь. Я выскользнул за ворота и поспешно закрыл их за собой.

   - Скажите, Аллан, - обратился ко мне Стивен, когда мы отошли на некоторое расстояние, - вы рассмотрели ее?

   - Кого? -спросил я.

   - Молодую леди в белой одежде. Она прехорошенькая.

   - Удержите свой язык, осел вы этакий! - ответил я. - Разве время теперь говорить о подобных вещах?

   Я отошел к изгороди и буквально плакал от радости. Это был один из счастливейших моментов в моей жизни, ибо как редко бывают подобные случаи!

  

   Прошло около получаса. В продолжение этого времени я обдумывал наше положение и слушал болтовню Стивена. Он говорил мне, во-первых, о том, как должен быть хорош Священный Цветок, и, во-вторых, о красоте глаз молодой леди в белом. Мне едва удалось убедить его не пытаться до поры до времени проникнуть в ограду, где росла орхидея. Во время нашего разговора ворота открылись и в них показалась молодая леди.

   - Сэр, - сказал она с почтительным поклоном на своем забавном английском языке, - мать и отец... да, отец... спрашивают, не хотите ли вы и ваши товарищи поесть?

   Мы ответили, что хотим, и она повела нас к дому.

   - Не удивляйтесь, глядя на них, так как они очень счастливы, и не взыщите с нас за пресный хлеб, - сказала она. После этого она весьма учтиво взяла меня за руку, и мы в сопровождении Стивена вошли в дом, оставив Мавово и Ханса охранять его снаружи.

   Дом состоял из двух комнат. В первой мы нашли брата Джона и его жену. Они сидели рядом и восхищенно смотрели друг на друга. Я заметил, что перед этим они, по-видимому, плакали, но это, несомненно, были слезы радости.

   - Лизбет, - сказал брат Джон, когда мы вошли, - это мистер Аллан Квотермейн, благодаря решительности и смелости которого мы снова вместе. А этот молодой джентльмен - мистер Стивен Соммерс, его компаньон.

   Она поклонилась и протянула нам руку, которую мы пожали.

   Потом мы сели за стол, чтобы подкрепиться пищей, состоявшей из овощей и утиных яиц, сваренных вкрутую. Большие порции того и другого были отнесены Стивеном и мисс Хоуп Хансу и Мавово. Хоуп было имя девушки, данное ей матерью как родившейся в час глубокого отчаяния [51]. Миссис Эверсли вкратце рассказала нам свою необыкновенную историю. Она бежала от Хассан-бен-Магомета и работорговцев, как рассказывал ее мужу перед своей смертью невольник в Занзибаре, и, проблуждав несколько дней, была захвачена небольшим отрядом понго, вышедшим, по-видимому, на поимку пленников. Понго увезли ее в свою землю. В это время прежняя Мать Цветка умерла от старости, и миссис Эверсли была водворена на ее место на острове, который она с тех пор не покидала. Она была привезена сюда тогдашним Калуби и некоторыми из тех, кто "миновал бога". Последнего она никогда не видала (хотя однажды слышала его рев), так как во время их путешествия он не появлялся. С этого момента с ней и ее ребенком все стали обращаться с большой заботливостью и благоговением, так как Мать Цветка и самый Цветок считались воплощением сил природы и плодородия, и это рождение рассматривалось как благоприятное предзнаменование для народа понго. Кроме того, понго надеялись, что со временем "Дитя Цветка" займет место свой матери. Так жили они здесь в полном одиночестве, занимаясь надзором за обработкой острова. К счастью, при миссис Эверсли осталась маленькая Библия. Благодаря этому она имела возможность научить свою дочь читать.

  

   [51] - Ноpе (англ.) - надежда.

  

   Я часто думал, что если бы я был осужден на одиночное заключение и мне было бы позволено взять с собой только одну книгу, я выбрал бы Библию, так как, помимо всего изложенного в ней и красоты ее языка, она заключает в себе историю надежды человека на спасение.

   Довольно странно, но, подобно своему мужу, миссис Эверсли в продолжение этих бесконечных лет не теряла веры в свое избавление.

   - Я все время была уверена, что ты, Джон, жив и что мы снова встретимся, - говорила она мужу.

   Когда миссис Эверсли окончила свой рассказ, мы изложили ей в сжатом виде свою историю. Обе