Хаггард Генри Райдер - Аэша

яю волю судьбы.

   - Ты задерживаешь свое освобождение, брат. Что дала тебе эта жрица неправой веры в прошлом? Когда-то ты служил богине природы Изиде. Потом тебя соблазнила женщина, с которой ты бежал. Обманутая богиня, или ее служительница, убила тебя. Но служительница эта - женщина она или злой дух - не хотела умирать, потому что полюбила тебя. Она знала, что в следующей жизни увидит тебя снова, ждала тебя, встретила и умерла, или, по крайней мере, казалось, что умерла. Теперь она возродилась, и вы снова встретитесь для новых страданий. О! Друзья мои, не ходите за горы, останьтесь со мной!

   - Нет, - отвечал Лео, - мы поклялись идти и пойдем.

   - Идите же, братья, но вспомните мои слова, когда пожнете жатву. Вино, которое вы получите из собранного винограда ваших желаний, будет красное, как кровь, и вы не найдете в нем забвения и покоя. Ослепленные страстью, напрасно ждете вы радости от прекрасного зла. Лучше было бы вам жить одиноко, чтобы слиться с несказанным добром и вечной Нирваной. Вы улыбаетесь и не верите мне, но настанет день, когда вы скажете: "Брат Ку-ен, мудры были слова твои и безумны наши поступки".

   Старец ушел, не убедив нас.

   Мы почти не спали в эту ночь. Ку-ен предсказал нам скорбь и пролитие крови, если мы пойдем по ту сторону гор; но никакие страдания не могли остановить нас. Итак, Ку-ен думал, что Аэша - богиня древнего Египта, жрецом которой был Калликрат. Он изменил богине и бежал с дочерью фараона Аменартой. Тогда богиня, воплотившись в женский образ Аэши, настигла вероломного жреца и его возлюбленную в Коре и отомстила им. Но пущенная ею стрела поразила ее саму в следующем тысячелетии.

   Я много думал, но не мог согласиться с мыслью, что Аэша богиня, а не женщина. Она, может быть, жрица, да; но она все-таки женщина с живой надеждой и страстью. Правда, сама Аэша дала нам понять, что она когда-то была дочерью Неба. Старый шаман из Сибири тоже говорил о ее божественном происхождении... Но оставим это. Что-то ожидает нас за горами? Найдем ли мы там ее? С этими мыслями я заснул.

  

  

   На следующий день рано утром мы покинули монастырь. Монахи плакали, провожая нас. Мы ушли далеко в степь, а Ку-ен все еще стоял, прислонившись к древней статуе Будды, и смотрел нам вслед. Только мысль о том, что мы встретимся в будущем, в одно из последующих воплощений, утешала доброго старца. "Если же суждено вам вернуться живыми, - сказал он на прощание, - вы всегда будете желанными гостями в нашем монастыре".

   Мы пошли на северо-восток. День стоял чудный. Равнина была покрыта ковром цветов. За весь день нам попались навстречу только несколько стад овец да диких ослов, которые спустились с гор на зеленые пастбища. К вечеру мы подстрелили антилопу, расположились под тамарисками и развели огонь. На ужин мы ели жаркое из мяса антилопы и пили чай.

   Мы шли по равнине три дня и на четвертый достигли подножия гор, которые тянулись на ее окраине. До сих пор все шло, по выражению Лео, "как по часам", без препятствий и приключений; но тут путь наш стал труднее. Горы были крутые, подтаявший на солнце снег проваливался под ногами и страшно слепил нас своей белизной.

   На седьмой день мы пришли к ведущему в глубь гор ущелью. Скоро мы убедились, что идем по настоящей дороге; всюду, даже на краю пропастей, она была плоская, ровная, а скалы носили на себе явный отпечаток работы заступа или иного инструмента человека. Местами были выстроены галереи, они кое-где подгнили, обвалились, и нам приходилось возвращаться и идти в обход, минуя опасное место, но все же мы старались держаться этого проложенного руками человека пути и возвращались к нему.

   Больше всего приходилось страдать нам по ночам от холода. Ледяной ветер завывал в ущелье. На десятый день мы вышли из ущелья и переночевали на страшном холоде. У нас не было топлива. Мы грелись, прижавшись к телу нашего яка, но все-таки наши зубы стучали, как кастаньеты. В довершение всех бед, у нас не было воды и, чтобы утолить жажду, приходилось глотать холодный снег. Когда рассвело, мы проползли ярдов сто вперед, чтобы согреть окоченевшие члены на солнце. Лео оказался за поворотом ущелья первым, я услышал его голос и догнал его. И что же? Перед нами открылась земля обетованная.

   Мы стояли высоко на горе, а много ниже расстилалась огромная плоская равнина. Должно быть, когда-то это было дно одного из больших озер, которых так много в Центральной Азии. Посреди этой обширной равнины высилась только одна увенчанная снегом гора, вершина которой дымилась. У края кратера этого вулкана виднелся огромный столпообразный утес, в верхней части которого было отверстие.

   Итак, вот он, символ наших видений, который мы искали столько лет! При виде его сердца наши забились. Гора эта была гораздо выше окружающих, вот почему свет пламени вулкана, попадая в отверстие столба, достигал величайших вершин близ монастыря. В данный момент вулкан только дымился, но, просыпаясь по временам, он, очевидно, извергал и пламя - источник виденного нами таинственного света.

   В долине же, на берегу широкой реки, виднелись белые кровли большого города. В подзорную трубу мы разглядели также хорошо обработанные, засеянные поля с прорытыми по краям рвами.

   Мы радовались, видя перед собой землю обетованную и таинственную гору, и были далеки от предчувствия ужасов и страданий, которые мы должны были вынести раньше, чем достигнем Символа Жизни.

   Наскоро закусив и проглотив немного снега, от чего у нас заболели зубы и пробрала дрожь, мы навьючили своего бедного измученного яка и тронулись в путь. Мы спускались с горы по удобной дороге, проложенной людьми. Но странное дело, кроме следов диких овец, медведей и горных лисиц, мы не видели ни одного следа человека. Мы утешили себя мыслью, что население равнины пользуется этой дорогой только летом, или, привыкнув к оседлой жизни, и вовсе не поднимается в горы.

   Уже стемнело, а мы еще не достигли подошвы горы и разбили для ночлега палатку под защитой утеса. На этой высоте было несколько теплее; мороз не превышал восемнадцати-двадцати градусов. На этот раз мы добрались до воды, а наш як отыскал в проталинах, где солнце согнало снег, немного сухого горного мха.

   Наутро мы пошли дальше, но горный кряж скрыл от нас и город и вулкан. В одном месте было ущелье, и дорога вела туда. На полдороге, однако, перед нами, зияя, открылась глубокая пропасть. Внизу слышалось журчание воды. Дорога обрывалась на краю бездны. Что бы это значило?

   - Вероятно, эта пропасть появилась недавно, - во время одного из последних извержений вулкана, - сказал Лео.

   - А может быть, прежде тут был деревянный мост, но обрушился, - отвечал я. - Но все равно, надо искать другую дорогу.

   - И поскорее, если мы не хотим остаться здесь навсегда.

   Мы взяли вправо и прошли с милю. Тут мы увидели глетчер, напоминавший обледенелый, застывший водопад. Нечего было и думать спускаться по его склону. Пропасть здесь казалась еще глубже и отвеснее. Тогда мы вернулись обратно и пошли влево. Но и тут внизу зияла все та же пропасть. Вечером мы взобрались на вершину высокой скалы, надеясь увидеть где-нибудь дорогу, но убедились, что бездна страшно глубокая, с полмили в ширину, а внизу журчит вода.

   Солнце село. Восхождение на утес так утомило нас, что мы не захотели спускаться в темноте и переночевали на его вершине. Это спасло нас. Сняв груз с яка, мы разбили палатку, съели вяленую рыбу и хлеб, - последние запасы, взятые из монастыря, и, завернувшись в одеяла, заснули, забыв обо всех невзгодах.

   Незадолго до рассвета нас разбудил страшный гул, за ним послышались словно ружейные залпы.

   - Господи! Что это? - воскликнул я.

   Мы выползли из палатки. Як испуганно замычал. Не было возможности что-либо разглядеть. Глухие удары и треск сменились скрежещущим шумом и шорохом. В то же время подул какой-то странный ветер, под напором которого трудно было устоять.

   Забрезжила заря, и мы увидели, что на нас надвигается лавина.

   О! Какой это был ужас! По склону горы сверху ползла, скользила, скатывалась снежная масса. Волны снега вздымались, образовывали впадины, наскакивали одна на другую, и над этим морем стояло облако распыленного снега.

   Мы в испуге прижались друг к другу. Вот первая волна дошла до нашего утеса. Под ее напором он задрожал, как лодка в бурном океане. Волна разбилась о скалы и с грохотом скатилась в пропасть. За первой волной, медленно извиваясь, как змея, показалась вся снежная громада.

   Волны снега вздымались с яростью почти до вершины нашего утеса, и мы боялись, что он вот-вот сорвется с основания и как камешек полетит в бездну. В воздухе стоял невообразимый шум от падения глыб в пропасть.

   То, что последовало за снежным обвалом, было еще страшнее. Сорванные с места огромные камни полетели по склону. Некоторые из них с грохотом бились по пути о нашу скалу. Иные сбивали на своем пути каменные глыбы и уносили их с собой. Никакая бомбардировка не могла быть столь ужасна и разрушительна.

   Это была грандиозная картина. Казалось, что скрытые силы природы вырвались на свободу, чтобы во всем своем величии разразиться над головой двух ничтожных человеческих существ.

   При первом толчке мы отскочили к утесу и прижались к нему, легли на землю, цепляясь и стараясь удержаться, чтобы ветер не унес нас в пропасть, как унес нашу палатку.

   Разбиваясь об утес, полетели камни, и осколки их падали в пропасть. Ни один из них, к счастью, не задел нас, но, когда мы оглянулись, то увидели, что наш бедный як лежит бездыханный с оторванной головой. Мы легли и покорно стали ждать смерти, думая, что нас занесет снегом или раздавит каменная глыба, или ветер унесет в бездну.

   Не знаю, долго ли это продолжалось. Может быть, десять минут, может быть, два часа. Наконец ветер утих; смолк грохот каменного града. Мы встали и осмотрелись: отвесный склон горы, который был раньше покрыт снегом, стоял теперь обнаженный. Наш утес местами раскололся, и в изломе его блестели слюда и другие минералы. Пропасть была засыпана снегом и камнями. И над этим хаосом спокойно сияло солнце.

   Мы остались живы и невредимы, но не решались тронуться с места: переправляясь через пропасть, мы могли провалиться в рыхлом снегу; если же мы пошли бы по дороге, нас могло засыпать снежными лавинами.

   Мы сидели и вспоминали Ку-ена, который предостерегал нас. Наконец, голод дал себя знать.

   - Сдерем шкуру с яка, - предложил Лео.

   Мы содрали с животного шкуру и, нарезав кусочками, морозили в снегу и ели его мясо. Делая это, мы невольно чувствовали себя каннибалами. О! Это был отвратительный обед! Но что оставалось нам делать?

  

  

   Так как у нас не было палатки, то на ночь мы завернулись в одеяла и накрылись шкурой яка. Мороз был сильный.

   Утром Лео сказал:

   - Пойдем, Гораций. Если нам суждено умереть, все равно, где умирать - здесь или в пути. Но я думаю, что наш последний час еще не настал.

   - Отлично, - согласился я. - Пойдем! Если снег не выдержит нас сегодня, не выдержит и потом.

   Мы связали свои одеяла и шкуру яка в два тюка, взяли с собой несколько ломтиков мороженого мяса и начали спускаться. За ночь сильный мороз настолько укрепил снег, что он мог нас выдержать. Только, когда мы добрались до середины пропасти, снег оказался менее твердым, и мы вынуждены были двигаться вперед на четвереньках. Все шло прекрасно, пока мы не достигли самой середины. Лео и тут пробрался благополучно, но я взял ярда на два правее и почувствовал вдруг, что ледяная кора подо мной подается. Я начал биться и барахтаться. Это ухудшило дело: я успел только один раз закричать и тут же провалился. Провалиться в рыхлый снег гораздо приятнее, чем погрузиться в воду. Я погружался все ниже и ниже пока, наконец, не уперся в утес; не случись этого, я исчез бы навеки. Между тем меня сверху засыпало снегом, и я очутился в темноте.

   Я приготовился к смерти. Говорят, что вся прошлая жизнь проносится перед глазами умирающего. Этого со мной не случилось; но я вспомнил Аэшу. Она, показалось мне, стоит в плаще на утесе надо мной. Рядом с ней стоял какой-то человек. Ее прекрасные глаза выражали испуг.

   - Что за несчастье случилось? - спросила она. - Ты жив, но что случилось с моим другом Лео? Отвечай, где ты его оставил, или умри!

   Видение было яркое, реальное, но быстро исчезло. Я лишился чувств. Очнувшись, увидел свет и услышал голос звавшего меня Лео.

   - Держись за ствол ружья, Гораций! - кричал он.

   Я почувствовал что-то твердое и уцепился за него руками. Лео потянул, но напрасно, я не шевельнулся. Тогда с отчаянным усилием я встал на ноги и уперся в утес, на котором лежал. Лео опять потянул; на этот раз снег над моей головой подался, и я выскочил на поверхность, как лисица из своей норы. Я увидел Лео. Мы вместе покатились по склону до противоположного края пропасти. Я вздохнул полной грудью. О! Как легко дышалось! Взглянув на свои руки, я убедился, что смерть моя была близка: синие жилы на них надулись, как веревки. Я был под снегом минут двадцать, но они показались мне двадцатью веками. Проваливаясь, я поднял руки вверх, и Лео увидел мои посиневшие пальцы. Тогда он растянул на снегу шкуру яка и подполз на ней ко мне настолько, что мог протянуть мне ружье. К счастью, руки мои еще не совсем окоченели, и я смог уцепиться за якорь спасения. Счастье также, что мы с Лео были сильны.

   - Благодарю тебя, старый друг Лео, - сказал я.

   - За что? - улыбнулся он. - Мне вовсе не хотелось продолжать путешествие без тебя. Ну, отдышался? Тогда пойдем дальше! После холодной ванны полезно подвигаться. Мое ружье сломано, а твое провалилось в снег. Незачем нам в таком случае таскать с собой и патроны.

   Мы пошли обратно к обрыву, от которого вернулись. Вот на снегу наши следы и следы яка, вот и зияющая внизу пропасть. Но спуститься по отвесной ледяной стене глетчера по-прежнему было невозможно.

   - Что нам делать? - спросил я. - Впереди - смерть, позади - тоже смерть: не можем же мы возвращаться обратно через горы, не имея ни пищи, ни оружия. Здесь тоже нас ожидает голодная смерть. Настал наш конец, Лео! Спасти нас может только чудо!

   - Разве это не чудо, что мы поднялись на вершину утеса, в то время, как вниз обрушилась лавина? - возразил Лео. - Разве не чудом спасся ты из снежной могилы? И сколько раз за эти семнадцать лет мы чудом избавлялись от опасности? Судьба хранит нас; какая-то неведомая сила направляет нас и поможет нам и теперь. Слушай, я ни за что не вернулся бы, даже будь у меня припасы и ружье. Не хочу быть трусом. Я пойду дальше.

   - Куда?

   - Вот этой дорогой! - указал он на глетчер.

   - К смерти?

   - Хотя бы и так. Гораций. Может быть, мы умрем, чтобы возродиться в новой жизни. Решайся!

   - Я давно решился. Мы начали это путешествие вместе, вместе и закончим. Может быть, нам поможет Аэша! - засмеялся я с горечью.

   Разрезав шкуру яка и свои одеяла, мы сделали из них веревки, которыми обмотали себя вокруг пояса, оставив один конец свободным, надели толстые кожаные рукавицы и обвязали колени кусками шкуры яка, чтобы не больно было ползти по ледяному откосу. Поклажу свою мы связали покрепче и, подвесив к ней для груза камни, бросили вниз, рассчитывая найти ее, когда спустимся с ледяной горы. После всех этих приготовлений мы молча обнялись. Признаюсь, слезы навернулись у меня на глаза при мысли, что мой лучший друг, мой сын, полный сил и здоровья, через несколько минут превратится в кучу костей и мяса. Мне-то уже пора умирать, - я стар, но Лео мне было жаль. Я благословил его.

   - Идем! - сказал он, и глаза его засверкали.

   Мы начали спускаться, рискуя каждую минуту, сделав неосторожное движение, перейти в вечность. Добравшись до небольшого выступа, мы остановились и оглянулись. Но голова кружилась при виде страшной крутизны, разверзавшейся под нашими ногами. Мы поспешили повернуться лицом к ледяной стене и стали спускаться дальше. Спуск становился все труднее, так как вмерзших в ледяную массу камней попадалось мало. Мы перебирались от одного камня к другому при помощи веревки, привязанной к уступу утеса. Таким образом мы достигли середины глетчера и сели отдохнуть на небольшой площадке.

   - Держи меня за ноги, я перегнусь через выступ и посмотрю, что там внизу, - сказал Лео.

   Я исполнил его желание, но тут случилось нечто непредвиденное и ужасное. Я не удержал тяжелое тело перевесившегося через карниз товарища, и он полетел вниз.

   - Лео! - закричал я в отчаянии. - Лео!

   Мне послышалось, что в ответ он крикнул мне: "Иди сюда!", и я тотчас же начал стремительно спускаться по крутой стене глетчера. Наконец, я достиг узкого карниза, держась руками за шероховатости стены и представляя собой человека, распятого на ледяном кресте.

   Кровь застыла в моих жилах от того, что я увидел. Немного ниже в воздухе качался на веревке Лео. Он не только висел, а вращался в воздухе. Внизу зияла черная пасть пропасти, и только далеко-далеко на дне ее белел снег.

   Представьте себе эту картину: меня, распятого на ледяной стене, держащегося за чуть заметные выступы, а подо мной Лео, качающегося над бездной, как паук на паутине. Наверх подняться невозможно; внизу нас ожидает гибель. Я видел, как натянулась веревка Лео. Вот-вот она не выдержит тяжести и оборвется.

   Холодный пот выступил у меня на лбу, волосы встали дыбом. А Лео все вертелся в воздухе. Он взглянул вверх, и глаза наши встретились. Он не кричал, не боролся, он молчал, и это молчание было ужаснее жалоб и воплей.

   Руки мои ныли от боли и напряжения, но я боялся пошевелиться. Вспомнилось мне, как раз в детстве я взобрался на высокое дерево и не мог ни подняться выше, ни спуститься вниз, и как мне было тогда жутко. Потом у меня потемнело в глазах. Вокруг было темно и тихо. Я дрожал, как в лихорадке.

   И вот среди мрака сверкнула молния, среди молчания возник звук. Это сверкнул нож, которым Лео, не будучи более в силах выносить это мучение, перерезал веревку, чтобы положить всему конец. Я услышал крик Лео: крик презрения к смерти и в то же время крик ужаса. Верхний конец веревки, отскочив, ударил меня по лицу. Через секунду я услышал какой-то стук внизу: это Лео ударился о дно пропасти. Итак, Лео разбился. Его тело представляет сейчас груду мяса и костей...

   - Иду! - закричал я, перестав держаться, поднял руки над головой, как бросающийся в воду пловец, и полетел в черную бездну.

  

  

   Говорят, что при падении с высоты люди теряют сознание. Со мной этого не случилось. Только полет показался мне странно долгим. Но вот передо мной мелькнул снег на дне пропасти, и все кончилось.

   Послышался треск. Что это? Я еще жив? Я погружаюсь все глубже и глубже в холодную воду. Я задыхаюсь; но нет, вот я снова на поверхности. Падая, я проломил лед на реке, и теперь, вынырнув, снова ударился об лед, но так как он был очень тонок, то треснул, и я очутился на свободе. Недалеко от меня вынырнул и Лео. Вода струилась по его волосам и бороде. Лео жив и невредим! Вот он ломает ледяную пленку и направляется к берегу.

   - Мы оба спаслись и перешли пропасть! - закричал он мне. - Разве я был не прав, говоря, что Судьба хранит и ведет нас?

   - Куда только? - отвечал я, тоже направляясь к берегу.

   Тут я заметил на берегу старика и женщину. У него было злобное лицо, желтое, как воск; одет он был в широкое, похожее на монашеское, одеяние. Женщина указала на нас своему спутнику.

   Ближе к берегу река бежала быстрее, и мы поплыли, стараясь держаться поближе, чтобы, если нужно, помочь друг другу. Действительно, силы скоро изменили мне. Члены окоченели от холодной воды и, если бы не Лео, я пошел бы ко дну. Впрочем, не спасла бы нас и энергия Лео, если бы не помогли стоявшие на берегу люди. С необычайной для него поспешностью старик подбежал к выступавшему из реки утесу и протянул нам свою длинную палку. Лео уцепился за нее; но старик, несмотря на все свои усилия, не удержал палку, выпустил ее из рук, и быстрым течением нас отнесло от берега. Тогда женщина проявила мужество и благородство. Она вошла по пояс в воду и, держась левой рукой за руку спутника, правой вытащила Лео за волосы из воды. Встав на мелкое место, Лео схватил меня. Страшно утомленные борьбой с течением, выбравшись на берег, мы легли и долго не могли отдышаться.

   Женщина стояла над Лео и задумчиво смотрела на его бледное лицо. Из глубокой ранки на его голове сочилась кровь. Женщина была очень хороша собой. Вода струилась с ее платья и волос. Наконец, сказав что-то своему спутнику, она ушла по направлению к утесу.

   Между тем старик заговорил с нами сначала на каком-то незнакомом нам наречии, потом на ломаном греческом языке.

   - Вы, должно быть, волшебники, - сказал он, - иначе, как бы вы проникли в нашу страну?

   - Нет, - отвечал я, - если бы мы были волшебниками, то пришли бы несколько иным путем.

   Говоря это, я указал на пропасть и на ушибы и царапины на своем теле.

   - Что ищете вы здесь, чужеземцы? - продолжал расспрашивать старец.

   Я не хотел называть ему настоящую цель нашего путешествия, опасаясь, что узнав, зачем мы пришли, он бросит нас обратно в реку; но Лео оказался менее осторожным.

   - Мы ищем Огненную Гору, увенчанную Символом Жизни, - сказал он.

   - Так вам все известно? - удивился старик. - Кто же, собственно, вам нужен?

   - Она, - не удержался Лео. - Царица!

   Он, вероятно, хотел сказать "жрица" или "богиня", но, плохо зная греческий язык, нашел только слово "царица".

   - Ах! Вы пришли к царице. Значит, вы именно те странники, навстречу которым нас послали?

   - Сейчас не время для расспросов, - нетерпеливо прервал его я. - Скажи нам лучше, кто вы сами?

   - Меня зовут Стражем Двери, а женщину, которая была здесь, ханшей Калуна.

   Между тем Лео сделалось дурно.

   - Он болен, - сказал я Стражу Двери. - Помоги нам и отведи нас в свое жилище.

   Поддерживая Лео под руки, мы ушли от проклятой реки, похожей на древний Стикс. Вскоре мы увидели Врата, или Дверь страны. Направляясь по узкой тропинке, мы добрались до высеченной в скале крутой лестницы. Навстречу нам вышла женщина, которая спасла нас, и приказала двум слугам, похожим на монголов, нести Лео.

   Мы пришли в дом, выстроенный из высеченных из скал каменных глыб. В кухне горел огонь. Нас провели в комнату, где стояли две кровати, подали нам теплой воды умыться, перевязали наши раны и ушибы и дали какое-то лекарство, от которого у меня по всему телу разлилась приятная теплота и я впал в забытье. Что было после, не помню. Знаю только, что мы с Лео были долго больны, если можно назвать болезнью слабость, которую испытываешь после сильной потери крови или страшного переутомления. Мы бредили и находились в каком-то забытьи. Как сквозь сон помню, что надо мной склонился бледный старик с седой бородой.

   - Нет никакого сомнения, что это они, - прошептал он, подошел к окну и долго смотрел на звезды.

   В другой раз я услышал женский голос, шуршанье шелкового платья, открыл глаза и увидел женщину, которая спасла нас. У нее была благородная осанка, прекрасное, но усталое лицо и жгучие глаза с поволокой. Она подошла ко мне, равнодушно посмотрела, потом отошла к Лео. Голос ее зазвучал нежнее, когда она заговорила с привратником, расспрашивая его о больном. Старик вышел, тогда она опустилась на грубый стул у кровати моего товарища и долго и пристально вглядывалась в его черты. Мне стало жутко от этого пристального взгляда. Потом она встала и быстро стала ходить по комнате, прижимая руку то к сердцу, то ко лбу, точно мучительно силясь что-то вспомнить.

   - Где и когда? - прошептала она.

   Дальше я не мог наблюдать за ней, потому что опять впал в беспамятство. С тех пор, когда я приходил в себя, я часто видел женщину в нашей комнате. По-видимому, она ухаживала за больным, кормила его, а когда он не требовал забот, давала пить и есть и мне.

   Однажды ночью произошло нечто странное. Лунный свет падал на кровать Лео. Женщина с царственной осанкой стояла у его изголовья. Вдруг больной заговорил в бреду. Он произносил то английские, то арабские слова. Она жадно прислушивалась. Потом на цыпочках подошла ко мне, - я притворился, что сплю, потому что мне тоже хотелось знать, кто эта женщина, которую называют ханша Калуна. Уж не та ли это, которую мы ищем? Впрочем, если бы то была Аэша, мы узнали бы ее.

   Было тихо, так тихо, что, казалось, можно было слышать, как билось ее сердце. Она заговорила на ломаном греческом языке с примесью монгольских слов. До меня доносились лишь обрывки ее речи, но даже то, что я услышал, испугало меня.

   - Откуда пришел ты, о ком я мечтала? Кто ты? Зачем Гезея повелела мне встретить тебя? Ты спишь, но твои глаза открыты. Приказываю тебе: отвечай мне! Что нас соединяет? Отчего ты мне снился? Отчего я тебя знаю? - и голос ее замер.

   Выбившаяся из-под повязки с самоцветными камнями прядь ее волос упала на лицо Лео и разбудила его. Он взял слабой рукой этот локон и спросил по-английски:

   - Где я?

   Глаза их встретились. Лео хотел подняться, но не мог.

   - Ты женщина, которая спасла меня? - продолжал он уже по-гречески, - скажи, не та ли ты царица, которую я так долго искал?

   - Не знаю, - отвечала она, и голос ее звучал нежно. - Но я, правда, царица, ханша.

   - Помнишь ли ты меня, царица?

   - Мы видели друг друга во сне, - сказала она. - Должно быть, мы встречались когда-то давно, в далеком прошлом. Я хорошо помню твое лицо. Скажи, как тебя зовут?

   - Лео Винцей.

   - Никогда не слышала этого имени, но тебя я знаю.

   Лео опять впал в забытье. Тогда женщина снова пристально вгляделась в его черты и, словно не в силах сдержаться, припала к нему и поцеловала. Краска залила ее лицо до корней волос. Ей было стыдно за свой безумный поступок. Она оглянулась и увидела меня сидящим на кровати. Дело в том, что, пораженный, я забылся и привстал, чтобы лучше все слышать и видеть.

   - Как ты осмелился? - гневно спросила она и вынула из-за пояса кинжал.

   Видя, что настал мой последний час, я очнулся.

   - Пить! Пить! Я весь горю! - сказал я дико, словно в бреду, озираясь вокруг. - Пить дай мне, о Страж Двери!

   С этими словами я беспомощно упал на подушки. Женщина спрятала кинжал, взяла кувшин с молоком и подала его мне. Я жадно припал к нему и стал пить большими глотками, чувствуя на себе взгляд ее жгучих глаз, в которых боролись страсть, ярость и страх.

   - Ты весь дрожишь - тебе что-нибудь приснилось? - спросила она.

   - Да, друг, - отвечал я, - пропасть и наш последний прыжок.

   - Что еще?

   - Ничего. Разве этого мало? О! Какое ужасное путешествие, чтобы приветствовать царицу!

   - Чтобы приветствовать царицу? - с удивлением повторила она. - Что ты хочешь этим сказать? Поклянись, что ты ничего не видел больше во сне.

   - Клянусь Символом Жизни, Огненной горой и тобой, о древняя царица! - воскликнул я и сделал вид, что снова лишился сознания.

   - Хорошо, что он ничего не видел! - прошептала она. - Жаль было бы отдавать "собакам смерти" человека, который пришел издалека к нам. Правда, он стар и безобразен, но у него вид неглупого человека, который умеет молчать.

   Я не знал, что значит "собака смерти", но дрожь пробежала у меня при этих словах. Послышался стук в дверь.

  

  

   - Что поделывают больные, племянница? - спросил вошедший привратник.

   - Оба в обмороке.

   - А мне казалось, что они проснулись.

   - Что ты слышал, шаман? - гневно спросила она.

   - Слышал, как вынимали из ножен кинжал, и вдали лаяли собаки смерти.

   - Что ты видел, шаман? - продолжала она спрашивать.

   - Странные вещи, племянница. Однако, люди приходят в себя от обморока.

   - Да, - согласилась она. - Поэтому, пока вот этот спит, вели-ка его перенести в другую комнату. Другому больному будет больше воздуха.

   - В какую комнату, ханша? - спросил он многозначительно.

   - Я думаю, - сказала она, - его надо поместить так, чтобы он мог поправиться. Он что-то знает. Кроме того, было бы опасно причинять ему зло, так как нам дали знать с Горы о приходе обоих странников. Но почему ты спрашиваешь?

   - Говорю тебе, что я слышал лай собак смерти. Я тоже думаю, что он много знает. Пчела должна высосать сок из цветка, пока он не увял. Не следует шутить с некоторыми приказаниями, хотя бы смысл их был нам непонятен.

   Он вышел и позвал слуг, которые довольно бережно перенесли меня вместе с постелью в другую комнату, немного поменьше первой. Привратник пощупал мой пульс, покачал головой и вышел, закрыв дверь на ключ. От слабости я заснул в самом деле. Когда я проснулся, было совсем светло. У меня не было лихорадки, и я чувствовал себя бодрым и свежим. Я стал обдумывать происшествия прошлой ночи и понял, что нахожусь в опасности. Я слишком много узнал, и ханша догадывается об этом. Не упомяни я о Символе Жизни и Огненной горе, ханша, наверное, приказала бы шаману отправить меня на тот свет, а он, конечно, не замедлил бы исполнить ее приказание. Во всяком случае, надо быть осторожным и притворяться и далее ничего не знающим. Я задумался над нашим положением. Уж не достигли ли мы цели, и не Аэша ли эта женщина? Лео еще в бреду, его словам не следует придавать значения, но вот ей-то кажется, что между ними обоими есть какая-то связь. Зачем она его поцеловала? Ведь эта женщина не похожа на легкомысленную и не станет же она заигрывать с находящимся при смерти больным человеком. Очевидно, какое-то воспоминание прошлого побудило ее обнять его. Но кто же, кроме Аэши, мог помнить Лео в прошлом? А что если Ку-ен и десятки тысяч его единоверцев правы, если на свете существует лишь определенное число душ, и они меняют свою бренную оболочку, как мы меняем изношенное платье на новое? Тогда Лео мог быть некогда Калликратом, жрецом Изиды, "которого любили боги и которому повиновались демоны". Тогда его могла любить в прошлом дочь фараона Аменарта. Внезапная мысль осенила меня. Что если ханша и Аменарта одно и то же? Она узнала в Лео своего возлюбленного и хочет отвлечь его от поисков Аэши. Горе нам, если это так! Во всяком случае, надо узнать истину.

   Мои размышления были прерваны вошедшим в комнату стариком, которого ханша называла шаманом.

   Осведомившись о моем здоровье, шаман сказал, что его зовут Симбри. Он наследственный Страж Двери, а по профессии - придворный медик. Его искусству обязаны мы с Лео жизнью. Шаман спросил, как меня зовут. Я назвал себя и поинтересовался, что он делал на берегу реки. Очутился он там не случайно. Он был предупрежден о нашем появлении и ждал нас.

   - Это очень любезно с вашей стороны, - сказал я.

   Лейб-медик отвесил мне низкий поклон.

   - Скажи, Холли, - спросил он, - как нашли вы дорогу в нашу страну, куда не заходят путешественники? Кого вы ищете здесь? Твой спутник говорил нам на берегу реки о какой-то царице.

   - Разве? Это странно после того, как он нашел женщину с царственной осанкой, которая вытащила нас из реки.

   - Ханша и в самом деле царица, Холли. Но как мог узнать это твой друг, лишившийся чувств, не понимаю. Не могу понять также, каким образом вы говорите на нашем наречии.

   - Это язык очень древний, и мы ему обучались в детстве. Вы говорите по-гречески. Не знаю только, как греческий язык проник в эти края.

   - Я объясню тебе, - сказал шаман. - Много поколений тому назад в местность южнее нашей пришел великий завоеватель. Ему пришлось уйти, но один из его полководцев, родом из Египта, перешел горы и покорил нас. Победители принесли в страну свой язык и религию. Окруженные высокими горами и пустынями, мы живем, не имея связей с внешним миром, и наша царствующая династия до сих пор ведет свой род от того полководца.

   - Завоевателя звали Александром, не правда ли?

   - Да, а его полководца - Рассеном. Его кровь течет в жилах ханши.

   - Богиню, которой поклонялись завоеватели, звали Изидой?

   - Нет, ее звали Гезеей.

   - Это та же Изида. В Египте ее культ угас. Скажи, у вас ей продолжают поклоняться?

   - На той горе есть выстроенный в честь ее храм. Там служат ей жрецы. Но жители этой страны - огнепоклонники. Задолго до прихода Рассена они поклонялись огню вот той горы, поклоняются ему и теперь.

   - Не живет ли там на огнедышащей горе богиня?

   - Чужеземец Холли, я ничего не знаю о такой богине, - отвечал шаман, пытливо вглядываясь в мое лицо. - Это гора священная. Проникнуть в ее тайны - значит умереть. Но зачем тебе знать все это?

   - Потому что я интересуюсь древними религиями. Мы увидели Символ Жизни вот над той вершиной и пришли сюда изучать вашу религию, о которой знают многие ученые.

   - Откажитесь лучше от своих намерений. На пути к горе вас ждут копья дикарей и пасти собак смерти. Да и нечего там изучать.

   - Скажи, шаман, что это за "собаки смерти"?

   - Собаки, на съедение которым обрекают, по обычаю страны, преступников и тех, кто оскорбил хана.

   - Ваш хан женат?

   - Как же, на своей двоюродной сестре, которой принадлежало полцарства. Поженившись, они соединили оба царства. Однако, довольно разговоров. Сейчас тебе принесут обед.

   - Еще один вопрос. Скажи, друг Симбри, как я попал в эту комнату?

   - Тебя перенесли сюда, когда ты спал. Разве ты не помнишь?

   - Ничего не помню, - серьезно отвечал я. - А где мой товарищ и что с ним?

   - Ему лучше. Жена хана, Афина, кормит его.

   - Афина? - сказал я. - Это древнеегипетское имя означает "диск солнца". Тысячи лет тому назад жила женщина, которая носила это имя. Она была красавица.

   - Разве моя племянница не хороша?

   - Не знаю, - отвечал я, - я видел ее мельком.

   Шаман ушел. Вошли слуги и принесли мне обед. Несколько позже пришла жена хана. Она замкнула дверь на ключ.

   - Не бойся, - сказала она, заметив, что я испугался, - я не сделаю тебе ничего дурного. Скажи, кем тебе приходится Лео? Сыном? Впрочем, не может быть. Он так же мало похож на тебя, как свет на тьму.

   - Он мой приемный сын, и я его люблю.

   - Зачем вы пришли сюда? - спросила она.

   - Мы ищем того, что пошлет нам судьба вот на той Огненной горе.

   - Гибель найдете вы там, - сказала она, побледнев. - У подножия горы живут дикари. Но если вы даже спасетесь от них, за оскорбление святыни вас ждет смерть в вечном огне. На горе есть множество жрецов.

   - Кто стоит во главе их? Жрица?

   - Да, жрица. Я никогда не видела ее лица. Она так стара, что скрывает его под покрывалом.

   - Она носит покрывало? - нетерпеливо спросил я, вспомнив другую, которая тоже "была так стара, что скрывала свое лицо под покрывалом". - Все равно мы пойдем к ней.

   - Это запрещено законом, а я не хочу, чтобы кровь ваша была на мне. Я не пущу вас.

   - Кто же из вас сильнее, ты или жрица?

   - Я могу выставить шестьдесят тысяч воинов, у нее только ее жрецы да горцы-дикари. Я сильнее.

   - Не все решает сила, - отвечал я. - Посещает ли жрица когда-нибудь Калун?

   - Никогда. Между жрецами и моим народом заключен договор, по которому они не должны переступать реку. Точно также и ханы Калуна восходят на гору лишь для погребения своих близких, но безоружные и без войска.

   - Кто же настоящий хозяин страны, хан Калуна или глава жрецов Гезея? - спросил я.

   - В делах гражданских - хан Калуна, в вопросах совести - жрица Гезея, наш оракул и голос свыше.

   - Ты жена хана, не так ли?

   - Да, - покраснела она, - мой муж сумасшедший, и я его ненавижу.

   - Я так и знал.

   - Разве шаман Симбри сказал тебе? - внимательно взглянула она на меня. - Ты видел все. Лучше было бы, если бы я убила тебя! Что ты обо мне думаешь?

   Я, откровенно говоря, не знал, что и думать. В то же время я опасался мести жены хана.

   - Я всегда ненавидела мужчин. Мои уста чище горного снега. В Калуне меня называют "ледяным сердцем". А ты, может быть, думаешь, что я бесстыдное существо. - Она закрыла лицо руками и зарыдала. - Ты много знаешь, чужеземец, узнай же больше. Я сошла с ума, как хан. Это случилось тогда, когда я в первый раз увидела лицо твоего друга и вытащила его из реки. Тогда я...

   - Полюбила его? - подсказал я. - Что же, это случается не только с безумными.

   - О! Это не любовь, это что-то сильнее. Мною овладела какая-то роковая сила. Я вся его и только его. И, клянусь, он будет мой!

   С этими словами жена хана вышла из комнаты. Как случилось, что страсть овладела ею так внезапно? Кто эта жена хана? За кого принимает ее Лео? О! Если бы я мог повидаться с ним раньше, чем он скажет решительное слово или сделает решительный поступок!

   Три дня не видел я жены хана. Симбри сказал, что она уехала в город, чтобы приготовиться ко встрече гостей. Я просил Симбри пустить меня к Лео, но он вежливо отказал. Я попробовал написать записку, но монгол-слуга отказался ее передать, а привратник сказал, что не станет передавать записок на незнакомом ему языке. Я стал серьезно беспокоиться за судьбу Лео и на третью ночь решил во что бы то ни стало разыскать его.

   В полночь я встал, оделся, открыл дверь ножом и вышел. Когда меня переносили в мою комнату, я сосчитал шаги несших меня слуг. И вот теперь, пройдя тридцать шагов, я повернул налево, потом отсчитал еще десять шагов и повернул направо. Таким образом, я очутился перед своим прежним помещением. Перед дверью стояла жена хана и запирала ее на ключ. Первой моей мыслью было бежать. Потом я прижался к стене, решив: если она меня заметит, признаться, что искал Лео. Жена хана прошла мимо и стала подниматься по лестнице. Что мне было делать? В комнату к Лео не попасть - дверь закрыта на ключ. Я последовал за ханшей, надеясь узнать что-нибудь новое; если бы она увидела меня, я сказал бы, что ищу Лео, а там - будь что будет.

  

  

   Бесшумно, как змея, пробрался я по винтовой лестнице на площадку перед дверью. Дверь была старая. Сквозь щели виднелся свет и слышались голоса шамана Симбри и его племянницы. Я припал к щели и увидел их обоих. Ханша была одета в великолепное пурпурное платье. На ее роскошных вьющихся волосах красовалась маленькая корона. Должно быть, недаром она так нарядилась. Симбри смотрел на нее серьезно. Взгляд его выражал сомнение и страх.

   - Что произошло между вами? - спросил он. - Что ты узнала?

   - Немного. Я спрашивала о цели их прихода. Он сказал, что ищет какую-то прекрасную женщину, и только. На мой вопрос, красивее ли она меня, он вежливо, но уклончиво ответил, что она не похожа на меня. Тогда я сказала ему, что слыву за самую красивую женщину в Калуне, что я жена хана и вытащила его из реки и что сердце подсказывает мне, что я та, которую он ищет.

   - И что же? - спросил