Кервуд Джеймс Оливер - Золотая петля

эк бежал именно в ту самую минуту, когда Филипп ворочался, употребляя невероятные усилия, чтобы проснуться. У него не оставалось времени ни на что другое, как возможно скорее убежать в более темное пространство, и уже некогда было думать об оружии, которое к тому же лежало рядом с Селией на снегу. Очевидно, Блэк предполагал, что Филипп находился только в полусонном состоянии, и заметил на его коленях большой, блестевший в лунном свете револьвер.

   Оставив Селию закутанной в ее меха, Филипп встал на ноги и тихонько подкрался к снежному сугробу, около которого помещался его пленник, и стал приглядываться к его следам. В это время к нему подошла и Селия, держа винтовку наготове. Она широко открыла глаза и вопросительно и с испугом смотрела ими то на Филиппа, то на красноречивые следы на снегу. Он был рад, что она не могла задавать ему вопросов, на которые ему пришлось бы отвечать. Затем он сунул револьвер к себе в кобуру и взял у нее винтовку. При тех крайних обстоятельствах, которых теперь нужно было опасаться, ружье могло оказаться более полезным, чем револьвер. А что чего-то надо было опасаться, он был твердо убежден. Его только удивляло, почему именно Блэк его не убил, вместо того чтобы бежать. Он откровенно признался в этом Селии, но и на этот раз остался доволен, что она его не поняла.

   - Все дело было в револьвере, - сказал он. - Он подумал, что я только закрыл глаза, а не сплю. Но если бы револьвер как-нибудь сполз у меня с колена, то тогда - пиши пропало!

   Он попытался улыбнуться, но это у него не вышло. У него не выходило из головы, что каждую секунду из этой серой, освещенной луною дымки или из вот этих самых теней, которые сгустились вдоль берега, можно было ожидать конца.

   Если он сначала и надеялся скрыть от нее весь ужас положения, то теперь, усаживая ее на сани, отлично понимал, что это ему не удалось. Он увидел это по ее глазам. Она сама по себе догадалась обо всем и, когда он наклонился над ней, вдруг обняла его за шею, и он услышал у себя на груди ее рыдания, которые она и не пыталась скрыть. Затем они поцеловались, и он бросился от нее к собакам.

   Псы уже проснулись и, услышав его команду, угрюмо стали потягиваться и занимать свои места в запряжке. Как только сани тронулись в путь, Филипп стал размахивать над их спинами плетью, и они постепенно разошлись. Прямо перед ними развертывалась белая равнина Медной реки, и скоро собаки неслись по ней уже так быстро, точно бежали к себе домой. Филипп бежал рядом с ними, подсчитывая в кармане патроны и молил судьбу, чтобы рассвет наступил раньше, чем на него успеют напасть эскимосы. Пред ним стояла только одна задача - это не ударить лицом в грязь в последней борьбе за Селию, и он желал рассвета, чтобы выполнить все как можно лучше. В его распоряжении было тридцать патронов, и он будет расходовать их все время, пока не доберется наконец до жилища Армина, а там уж все остальное пусть решает сама судьба!

   Но впереди оставались еще целые часы свинцово-серой ночи. Филипп подгонял собак, называя их теми именами, которыми их звал и Блэк, и время от времени пускал в дело длинный кнут, посвистывавший над их спинами. Лед на Медной реке был тверд и гладок. То и дело они попадали на целые пространства его, совершенно лишенные снега, и тогда Филипп садился на сани и сам и ехал рядом с Селией, все время оглядываясь назад в белесоватую тайну ночи. Было так тихо, что шум от бежавших по льду собак раздавался, как щелканье маленьких кастаньет. Слышно было также, как они тяжело дышали. Полозья из китовой кости на санях потрескивали, точно протестовали против того, что на них ехали не по снегу, а по льду. Кроме этих звуков, никаких других Филипп больше не слышал, за исключением только своего же собственного дыхания и биения собственного же сердца. Миля за милей Медная река уходила назад и оставалась за ними. Исчезли последнее дерево и последние кусты, и на востоке, севере и западе не было видно конца этой беспредельной пустоте великой полярной равнины. Воспоминание об этой ночи казалось потом Филиппу кошмарным сном всю его жизнь. Он долго еще помнил, как, оглянувшись назад, вдруг увидел красный серп заходившей ущербившейся луны, как наступила затем непроглядная темнота и как он нетерпеливо стал подгонять собак, часто сам впрягаясь в их упряжь, чтобы им помочь, и наведываясь иногда к Селии, чтобы лишний раз ее обнять и уверить ее еще и еще раз, что все идет как нельзя лучше и обстоит благополучно.

   Наконец после целой вечности наступил рассвет. То немногое, что должно было исполнять роль дня, последовало затем так же быстро, как и полярная ночь после сумерек. Стали быстро рассеиваться тени, точно выше поднялись берега, и безбрежный простор тундры вырисовался перед глазами, точно выплыл вдруг из целого моря рассеявшегося тумана.

   В течение последней четверти часа, в которой ночь боролась с наступавшим днем и наконец признала себя побежденной окончательно, Филипп особенно настойчиво оглядывался назад и напрягал зрение, чтобы увидеть, нет ли за ними погони. И только одна Селия смогла наконец оторвать его глаза от того пути, по которому, как он думал, должны были гнаться за ними враги. Все время она смотрела вперед, прямо на север, и только теперь увидела нечто, что заставило ее громко вскрикнуть. Филипп вздрогнул, точно над его ухом вдруг раздался ружейный выстрел.

   Он обернулся в ту сторону, куда смотрела и она, и увидел поднимавшуюся около леска струйку дыма. В следующую затем минуту перед ним обрисовалась избушка. Он перевел глаза на Селию и по ее лицу прочел все остальное. Она вдруг зарыдала и стала говорить что-то такое, чего он не мог понять, но он уже догадывался, что их бешеная скачка окончилась победой и что это было жилище ее отца Армина. И что Армин был жив. Значит, Блэк их не обманул. До сих пор Филипп еще стойко выдерживал напряжение всей этой ночи, но тут уж нервы ему изменили, и он вдруг ощутил в себе неудержимое желание плакать и смеяться. Но он был мужчиной, и у него не вышло ни того, ни другого. Он только продолжал всматриваться в избушку, не мигая, пока наконец Селия не обернулась к нему и не оказалась у него на руках. В этот момент конечного торжества силы оставили ее, а затем случилось то, что сразу вернуло Филиппу всю его бодрость.

   Что-то крича и размахивая руками, к нему кто-то бежал.

   Филипп не мог разобрать слов, но сразу же сообразил, что это был не эскимос, а белый. Он остановил собак и, взяв револьвер, отправился навстречу. Сердце у него билось, в висках стучало. Что-то подсказывало ему, что это был не отец Селии, а кто-то другой.

   Он ускорил шаг и через минуту уже стоял лицом в лицу с неизвестным.

   Незнакомец оказался настоящим великаном. Его длинные светлые волосы падали ему на плечи. Голова его была обнажена, он задыхался, и все лицо у него было в крови. Казалось, что его испуганные глаза, когда он глядел ими на Филиппа, готовы были выскочить из орбит. А Филипп, чуть не выронив от изумления револьвер, стоял, разинув рот и не веря своим глазам.

   - Боже мой! - воскликнул он наконец. - Да никак это вы, Олаф Андерсон?

   Вслед за первым неуверенным и растерянным взглядом шведа в его глазах вдруг появилось выражение радостного признания. Не произнеся ни слова, он, как утопающий, ухватился вдруг за руку Филиппа и продолжал пристально на него смотреть, точно не был вполне уверен в том, что видел перед собой действительно Филиппа, или точно все еще не доверял своим глазам. А затем он широко улыбнулся. Только один человек во всем мире и мог так улыбаться, как Олаф Андерсон. И несмотря на кровь и на опухшие черты лица, он точно вдруг преобразился. Все любили этого белобрысого шведа за эту его улыбку. Его сослуживцы клялись, что Олаф так и умрет с этой своей улыбкой, потому что чем хуже было положение, тем шире расплывалось его лицо от этой улыбки. Но на этот раз оно расплылось еще вдвое шире, потому что положение стало лучше.

   - Филипп Брант!.. - воскликнул он наконец. - Какими судьбами?..

   - Но почему вы в крови? - удивился Филипп.

   - Убежал! - ответил он, задыхаясь и вновь хватая за руку Филиппа. - И попал как раз вовремя, в самую точку! Все погибли, кроме меня одного, - и Калькинс, и Гаррис, и этот маленький голландец... ну, как его?.. Офлин. Все они валяются теперь окоченелые в снежных сугробах. Но я знал, что за мною вышлют новый патруль! Ожидал его со дня на день. И вот наконец вы пришли... Сколько с вами людей?

   Он посмотрел по направлению к избушке и к саням. Улыбка медленно стала сходить с его лица, и Филипп вдруг услышал, как он от разочарования вздохнул. Одного быстрого взгляда было достаточно, чтобы Олаф все понял. Он выпустил руку Филиппа из своей, сделал шаг назад и вдруг смерил его взглядом с головы до ног.

   - Один! - воскликнул он. - Неужели?

   - Да, один, - подтвердил Филипп. - Если не считать Селии Армин. Я привез её к ее отцу. За нею гонится сейчас со своею шайкой Блэк, и я уверен, что через полчаса он уже будет здесь.

   Улыбка опять появилась на лице у Олафа.

   - С нами крестная сила! - воскликнул он. - Так что они, можно сказать, прибудут сюда со следующим поездом? А с другой стороны опушки - погоня за мной! Ну не комедия ли в том, что вас принесло сюда только в единственном числе?

   И вдруг глаза его упали на револьвер.

   - А заряды? - быстро спросил он. - А продовольствие?

   - Есть и то и другое, - ответил Филипп. - Тридцать патронов для ружья, дюжина для револьверов и пудов восемь свежего мяса...

   - Ну в таком случае засядем в эту избушку! Надо только втащить в нее и собак!

   И они отправились вместе к саням, на которых все еще терпеливо сидела Селия.

   - Здравствуйте, Селия Армин!.. - весело крикнул ей Олаф.

   Она вздрогнула, подняла на шведа свои лучистые глаза и вдруг его узнала.

   - Олаф Андерсон!.. - воскликнула она и протянула к нему обе Руки.

   И затем быстро-быстро она стала ему что-то рассказывать на непонятном для Филиппа языке. Олаф отвечал ей и широко улыбался.

   Как вдруг с опушки леска раздался выстрел, и они слышали, как над их головами пролетела пуля.

   - Пора!.. Пора!.. - заторопил Андерсон.

   И через каких-нибудь десять секунд они уже ехали к избушке.

   Со стороны хижины за это время не было видно никаких признаков жизни, если только не считать, что самый дым означал жизнь. Не успели сани остановиться, как Селия уже мчалась к двери. Дверь оказалась запертой, и она в крайнем волнении стала колотить в нее своими маленькими кулачками и выкрикивать какое-то странное слово. Стоя прямо позади нее, Филипп услышал, как за бревенчатыми стенами кто-то завозился, затем что-то спросил низким басом, на что Селия ответила нетерпеливым восклицанием, и, наконец, отодвинул засов. Дверь отворилась внутрь и Филипп увидел распростертые объятия, в которые метнулась Селия, и седые волосы и бороду. Он нс успел увидеть более этого, так как в это время подозрительно оглянулся назад, боясь, как бы не настигла их врасплох погоня Блэка.

   Затем оба они с Олафом стали втаскивать в избушку собак. Протащить их через дверь, да еще вдобавок вместе с санями, оказалось делом далеко не легким. Когда Олаф захлопнул наконец дверь и задвинул засов, он тут же подошел к Армину и протянул ему руку.

   - Ну, здравствуйте, старина, - обратился он к нему по-датски. - Что нового?

   Они стали пожимать друг другу руки и пока обменивались первыми фразами, без которых не обходится ни одна встреча на всем земном шаре, Филипп повернулся к Селии. Она подошла к нему со сверкавшими в полумраке хижины глазами и вдруг обняла его за плечи. Швед так и застыл на месте, точно вкопанный, а белобородый Армин посмотрел на Селию так, точно не верил своим глазам. Поднявшись на цыпочки, Селия поцеловала Филиппа и затем, повернув голову к старику, но все еще продолжая обнимать Филиппа, она что-то ему сказала, от чего Олаф так и прыснул себе в кулак от изумления, смешанного с восторгом. Затем она отошла от Филиппа и обняла отца.

   - Что она ему сказала, Олаф? - обратился к шведу Филипп.

   - Что она собирается выйти за вас замуж, если только мы когда-нибудь выберемся из этого кромешного ада, - ответил Олаф. - Ну и подвезло же вам, Филипп! Только представить себе, что Селия Армин и вдруг выходит за такого урода, как вы! Но этому все-таки не бывать. Не угодно ли вам, милейший, посмотреть вот сюда?

   Филипп приник глазами к щели между бревнами и увидел перед собою всю тундру и черневшую вдалеке полоску леса. От этой полоски уже открыто бежали к избушке люди и уже не старались больше скрывать своих намерений.

   Селия и ее отец насторожились.

   - Ну, что ж, - постарался их успокоить Филипп. - Мы им покажем! У нас есть винтовка, револьвер и целых сорок патронов!

   Но последние слова чуть не застряли у него в горле. С реки и вдоль тундры, простершейся между нею и видневшимся на горизонте леском, двигались сани, за ними показались другие, потом третьи и четвертые. Рядом с санями бежало рысцой несколько закутанных в меха человек.

   - Это Блэк! - воскликнул Филипп.

   Андерсон отошел от стены. В глазах у него загорелся своеобразный огонек, а в лице было твердое, как железо, выражение. А в это железо была впаяна незаметно та страшная улыбка, с которой он всегда выходил на бой или встречался лицом к лицу со своим настоящим противником. Он медленно повернулся вокруг самого себя и указал своим длинным пальцем на все четыре стены избушки.

   - Прошу приготовиться! - сказал он коротко и повелительно. - Они будут нападать на нас со всех сторон. Только бы нам продержаться до ночи, а ночью они нападать не станут, так как очень суеверны и боятся темноты. Они не сделают этого даже и в том случае, если их к этому будет принуждать сам Блэк. А за этим-то артистом я и гнался по пятам, когда вдруг наткнулся на Армина и его людей. Смелее!

   В его голосе прозвучала вдруг какая-то неприятная нота, когда он вновь стал смотреть через щель в стене. Филипп отсчитал поровну снаряды и через всю избушку посмотрел на Селию и ее отца. Оба они прислушивались к тому, что говорил сейчас Олаф, но он знал, что они не поняли ни слова. Он всыпал шведу в правый карман тужурки половину патронов и затем выступил вперед, протянув к Армину обе руки для приветствия. Даже в этот напряженный момент он заметил, как вдруг просияло от удовольствия лицо у Селии. Губы ее зашевелились, она что-то быстро и тихо говорила отцу, то и дело поглядывая на Филиппа. Армин подошел к нему, и руки их встретились. В первую минуту Филипп принял его за старика. Его волосы и борода были совершенно седые, спина у него была сгорблена, и руки казались длинными и худыми. Но зато глаза у него, глубоко запавшие в орбиты, светились молодо и бодро, как у орла. Он пристально глядел ими на Филиппа, расценивая его так глубоко и всесторонне, как только мужчина может оценивать мужчину. Затем он заговорил и только по тому, как вдруг заблистали глаза у Селии, как разжались ее губы и как быстро вспыхнуло румянцем все ее лицо, он понял, о чем говорил ему Армин.

   С другого конца избушки вдруг послышался голос Олафа. Вместе с ним донеслось и металлическое щелканье ружья, которое он заряжал. Сперва он поговорил о чем-то с Селией и ее отцом на их родном языке, а затем сказал Филиппу по-английски:

   - Вернее будет, если мы теперь же приготовимся к отпору. Скоро они начнут. Вы уже разделили патроны?

   - Да, каждому по семнадцати, - ответил Филипп. - У вас в правом кармане.

   Филипп осмотрел свое ружье и стал глядеть сквозь щель на тундру. Он слышал, как Олаф тащил к себе собак, чтобы привязать их к ножкам скамьи, слышал, как что-то говорил на своем непонятном языке Армин и как утвердительно ему ответил швед, которого быстро и тихонько переспросила Селия. В тот же самый момент у него сильно забилось сердце.

   Враги соединились вместе и перешли в наступление.

   - Идут! - обратился он к Олафу.

   Швед спокойно подошел к своей щели и направил в нее ружье.

   - Не волнуйтесь, Филипп, - сказал он. - Отсюда у нас хороший прицел, и мы можем отлично попрактиковаться сегодня в стрельбе. Вот только бы они подошли поближе!

   В эти минуты напряженного ожидания Филипп впервые улучил возможность поговорить со своим соседом. Сперва он сказал:

   - Думаю, Олаф, что, быть может, вы и поймете меня. Вместе с этой девушкой мы прошли целый ад, и я полюбил ее. Если нам удастся выбраться отсюда, то она будет моей женой. Она уже обещала мне это, но, к сожалению, я ровно ничего не понял из того, что она говорила мне о себе. В чем дело? Кто она такая? Почему вдруг она оказалась у Брэма Джонсона? Вы знаете их язык и к тому же некоторое время пробыли вместе с ними.

   - Вот они сейчас там получают распоряжения, - перебил его Олаф, точно вовсе его и не услышал. - Они затевают что-то особенное. Это все Блэковские планы. Смотрите, как они разбились на группы!

   Он глубоко вздохнул и, точно ничего и не случилось, продолжал без малейшей перемены в голосе:

   - Калкинс, Гаррис и Офлин погибли в честном бою, тщетно отбиваясь. Но об этом я расскажу вам потом. Целых семь дней я убегал на запад и вдруг наткнулся на лагерь Армина, этой девушки и двух русских. От залива Коронации их вели, в качестве проводников, два эскимоса. Ну а об остальном вы можете догадаться и сами. Эти проводники дали знать о нас Блэку и его шайке два дня спустя, как я познакомился впервые с Армином и его дочерью. Затем вдруг как снег на голову откуда-то появился Брэм Джонсон со своими волками. Он остановился около нас, долго сидел на корточках и что-то бормотал. Тогда я стал за ним наблюдать. Оказалось, что он подобрал один из волосков Селии, который она сбросила во время причесывания с гребешка и когда увидел меня, то зафыркал, как зверь, точно боялся, что я отниму у него этот священный волос. Я понял тогда, что этот волос ему нужен был для силка. Я предвидел, что должно было случиться. Я знал, что Блэк только и ожидал того, чтобы Брэм поскорее уехал и развязал ему этим руки. Поэтому я посоветовал Селии давать Брэму свои волосы добровольно, чтобы задержать его при нас подольше. Она стала давать их ему своими собственными руками, и с этой минуты этот сумасшедший стал следовать за нею по пятам, как собака. Я пробовал было поговорить с ним, но это оказалось невозможным. От него нельзя было добиться ни одного слова. Ну-с, а затем Брэму и его волкам понадобилось мясо, и он все-таки должен был от нас уехать. Тогда Блэк напал на нас. Оба русских были убиты, а я и Армин забились в уголок, прикрыли своими телами Селию и долго отбивались, пока наконец точно снег на голову снова не явился к нам Брэм. Он вовсе не принял никакого участия в этой драке, а просто отнял у нас девицу, посадил ее к себе в сани - и был таков со своими волками! Армин и я впоследствии кое-как добрались до этой избушки и живем в ней вот уже сорок дней и сорок ночей. Сбегал было я сегодня, чтобы достать себе пищи, да вот нарвался опять на этих разбойников и пришлось вернуться назад ни с чем...

   Его голос вдруг осекся. Через какую-нибудь сотую секунды вслед за этим грянул выстрел из его ружья, и вслед затем один из эскимосов Блэка повалился на землю.

   Послышалась стрельба со всех сторон. Эскимосы бежали к хижине на рысях по открытому пространству и стреляли на бегу. Филиппа удивило их количество. Сердце его замирало от отчаяния даже в тот самый момент, когда, нажав затвор, он сделал свой первый выстрел в нападавших. Что будет с Селией, когда его убьют? А что его убьют, он в этом не сомневался нисколько, так как пули уже давно стучали о бревенчатые стены избушки, точно кастаньеты.

   Филипп уже видел, как в нескольких местах пули уже пробили стены и влетели в избушку, и, приставив ружье к косяку, подскочил к Селии и почти на руках отнес ее вглубь и загородил ее скамьей, стоявшею вдоль стены.

   - Оставайся здесь! - приказал он ей. - Понимаешь? Здесь!

   Она улыбнулась ему и утвердительно кивнула головой. Это была удивительная улыбка, полная нежности, которая говорила ему, что она поняла то, что он говорил ей, и будет ему повиноваться. Она не сделала ни малейшей попытки удержать его около себя, но в этот момент Филипп не мог осилить искушения, привлек ее к себе и поцеловал ее в губы. Армин стоял у двери, держа в руке тяжелую дубину, которая нижним своим концом касалась пола. Он спокойно ожидал заключительной сцены атаки, когда враги будут наконец ломиться в самую избу. А затем случилось то, чего так боялся Филипп. Пули стали пробивать дверь и влетать через окно. Одна из собак вдруг жалобно завизжала и повалилась на пол, начав корчиться от конвульсий.

   Олаф отступил назад и посмотрел на Филиппа. Теперь на его лице уже не было улыбки. Оно застыло, как железная маска.

   - Ложитесь! - скомандовал он. - Слышите? Ложитесь все!

   Он опустился на колени и приказал это сделать и Армину на его родном языке.

   - Растянитесь на полу! - продолжал он. - Вытяните ноги по направлению к ним и так лежите, пока они совсем не прекратят стрельбу. Вот так! - И он сам растянулся на полу параллельно полету пуль.

   Вместо того, чтобы последовать примеру шведа, Филипп подскочил к Селии. На полпути к ней пуля задела его за ворот. Он опустился перед ней, забрал ее целиком к себе в руки и заслонил ее своим телом от огня. Минутой позже он уже благодарил за это судьбу, так как пули стали влетать в избушку, как крупные капли дождя. Он опять услышал команду шведа, кричавшего ему с пола:

   - Нагнитесь ниже! Спрячьтесь за последнее бревно! Вы имеете в своем распоряжении еще восемь дюймов!

   То же он приказал, по-датски и Армину.

   И вдруг неожиданно, сама собою, пальба прекратилась.

   Вместо ружейного огня до них вдруг долетел неожиданный гул голосов, и Олаф вскочил на ноги и радостно вскрикнул. Филипп тоже бросился к нему, и оба выглянули через щель наружу.

   - Что такое?! - в удивлении воскликнул Олаф. - Да это никак Брэм Джонсон? Да, да! Так и есть! Это сам Брэм Джонсон!

   Даже Селия поняла потрясающее значение этих слов взволнованного Олафа. Неужели это правда? Неужели в самом деле это Брэм Джонсон? Она бросилась вслед за Филиппом и выглянула вместе с ним через щель. Оттуда, от той далекой полоски леса, сюда бежали Брэм и его волки! Вся стая была на свободе и развертывалась, как громадный веер. Она мчалась с быстротою ветра! А за ними едва поспевал на своих лыжах их хозяин Брэм - дикая, чудовищная фигура, выделявшаяся на яркой белизне снега. В руках у него была тяжелая дубина. Он что-то кричал вслед волкам. Этот его вопль покрывал собою все другие звуки, как рев дикого, громадного животного, и они его услышали и повиновались. Они побежали еще скорее, а затем...

   Находившиеся в избушке сразу поняли все, и сердца у них остановились.

   Брэм Джонсон со своими волками повел атаку на эскимосов.

   С безумца-великана, мчавшегося со своими кровожадными зверями через равнину, Филипп перевел глаза на нападавших. Охваченные суеверным страхом, они только смотрели на мчавшихся на них животных и на кричавшего во все горло человека-волка. Никто из них не поднял ружья и не выпустил ни одного заряда. А затем они вдруг пришли в себя и бросились бежать в разные стороны. Волки их уже настигали. Селия закрыла глаза руками. Швед проскользнул мимо нее, откинул засов и распахнул дверь настежь. Филипп последовал за ним.

   Еще минута, и все было кончено. Последний из осаждавших скрылся в опушке леса, но волки бросились вслед за ними, а за волками побежал туда же и Брэм.

   Филипп посмотрел на Олафа Андерсона. На лице у шведа была его старая улыбка. И несмотря на нее, он все-таки казался взволнованным.

   - Мы не последуем за ними, - сказал он. - Брэм и его волки расправятся с ними и затем он вернется, когда все уже будет кончено. А тем временем не отправиться ли нам всем домой? Давайте запрягать собак! Я уже так устал от этой хижины! Сорок дней и сорок ночей - уф! - ведь это ад! Не найдется ли при вас табаку, Филипп? Если есть, то угостите... На чем это, бишь, я остановился, рассказывая вам историю Селии и Армина? Что это, табачок?

   Филипп протянул ему свой кисет с табаком и трубкой. Олаф набил ее и закурил, сразу выпустив целое облако дыма.

   - Да, на чем, бишь, я остановился? - продолжал он. - Ах да! Этот самый Армин рассказал мне, что, несмотря на то, что он был природным датчанином, его по особым проискам Распутинской партии арестовали и засадили в Петропавловскую крепость, где он протомился несколько лет. Большая часть его друзей тоже оказались кто в ссылке, кто в тюрьме. Некоторые из них, впрочем, заботились о Селии, думая, что он умер. Как только Распутин был убит и еще прежде чем началась революция, они узнали, что Армин был жив и медленно умирал где-то в отдаленных местах Сибири. Мать Селии, тоже датчанка, умерла еще тогда, когда Селия была ребенком. Но некоторые из родных и кое-кто из русских решили вернуть Армина из Сибири, наняли пароход и отправились вместе с Селией на поиски.

   Он остановился на минуту, чтобы снова зажечь трубку.

   - И они нашли его, - продолжал он. - Они бежали с ним из Сибири раньше, чем узнали о революции, иначе Армин вернулся бы оттуда вместе с другими ссыльными, и ему были бы возвращены его права. По каким-то соображениям они погрузили его на американское китобойное судно, а этот китобой имел несчастье быть затертым льдами и должен был зазимовать в заливе Коронации. Тогда они сошли с него на берег и отправились далее уже на собаках с проводниками. Ну, а остальные подробности вы, Филипп, узнаете, когда научитесь у Селии ее языку, а ее выучите говорить по-английски. Ведь вам придется сделать из нее американку. Не правда ли?

   Селия тоже вышла из избушки и стала рядом с Филиппом. Тихая радость, которая светилась у нее в глазах и которой она не скрывала, заставила Олафа слегка засмеяться.

   - А она полюбит Америку! - воскликнул он. - Да, милейший, она полюбит ее больше, чем все другие страны на всем земном шаре! Уверяю вас!

  

   В тот же полдень они медленно отправились к югу, держась берега Медной реки, и вдруг неожиданно услышали позади себя вой волков Брэма Джонсона. Он донесся до них только однажды, как отдаленное завывание ветра, и тем не менее, когда с наступлением темноты они расположились на отдых, Филипп был твердо уверен, что сумасшедший со своими волками находился где-нибудь поблизости от них Совершенное изнеможение от усталости сливало для него и для Селии эти часы в одну общую, сплошную массу в то время, как Олаф, одевшись потеплее, всю ночь просидел на страже. Два раза в тишине ночи до него доносились крики. Одним из них был голос человека другим - вой его волков.

   На следующий день они расположились на ночлег на опушке леса и разожгли громадный костер. Это был такой огонь, что было видно все на расстоянии пятидесяти шагов и даже больше. И вот именно на этот огонь и явился Брэм Джонсон. Он подошел к костру так неожиданно и так неслышно, что Селия вдруг вскрикнула от испуга, а Олаф, Филипп и Армин в удивлении уставились на него большими глазами. Казалось, что Брэм позабыл обо всем на свете, кроме одной только Селии. Он подошел к ней, долго смотрел на нее, не отрывая глаз, и затем круто повернул назад и исчез во мраке. Швед бросился за ним вслед, но было уже поздно.

  

   В конце концов, много все-таки в жизни разных происшествий и подчас таких странных, что просто разведешь руками. Случай с Брэмом Джонсоном с Крайнего Севера, этим безумным человеком-волком, несомненно, относится к их числу. Среди архивных материалов пограничной стражи в Черчилле в настоящее время хранится объемистый пакет, полный официальных и личных документов. Там имеется, между прочим, краткий и откровенный доклад капрала Олафа Андерсона, есть и более длинное и подробное изложение показаний мистера и миссис Филиппа и Селии Брант и Поля Армина. К этим бумагам приложена также и копия официального распоряжения о помиловании Брэма Джонсона. За ним уже не охотится больше никто. "Да будет Брэм Джонсон на свободе" - вот та фраза, которая объявлена всем чинам пограничной стражи, - и это несомненно разумное и гуманное постановление, так как страна Брэма пустынна и велика, и он никому там не может помешать, охотясь со своими волками при свете полярной луны и звезд.

  

   Первая публикация перевода: Джемс Оливер Кэрвуд. Золотая петля (The golden snare). Роман / Пер. с англ. М. П.Чехова. - Л.: Мысль, [1926]. - 209 с.; 18 см.

   OCR Library of the Huron, 2007.