Кервуд Джеймс Оливер - Там, где начинается река

о нельзя было сказать о препротивной, сварливой другой паре родственников, которые воспользовались своим правом старшинства в роде и нелепыми английскими законами и забрали у детей чуть ли не все их имущество. Вот чем объяснялись беспрерывные недоразумения и ссоры между родственниками.

   Когда Дервент подрос настолько, что разрешил себе зависеть только от самого себя, он порвал с родственниками. Все это Кейт узнал из писем, которые, однако, известную и значительную часть дела оставляли в полной тьме. Ясно было, что не совсем благополучно обстояло с Эгбертом, который был больным или калекой и лет на семь-восемь моложе Дервента. В письмах Мэри-Джозефина все время называла его "бедным Эгбертом", жалея его, вместо того чтобы осудить по заслугам. У Кейта не оставалось никакого сомнения, что причиной всех несчастий и вынужденной разлуки Дервента с Мэри был именно этот "бедный, несчастный брат". Однажды ночью "бедняжка" взломал сейф старого Коннистона, бежал, скрывался, а тем временем всю вину свалили на Дервента. Очевидно, Эгберт сознался во всем старшему брату, который счел тогда нужным бежать в Америку и тем спасти калеку. Перед отъездом он дал Мэри-Джозефине торжественное обещание, что рано или поздно возьмет ее к себе. Дядя вдогонку послал ему клятву, что при первой же попытке вернуться на родину он засадит его в тюрьму. Вскоре после этого "бедный Эгберт" был найден мертвым в постели, причем перед смертью его скрючило самым жестоким образом. Кейт никак не мог установить, был ли Эгберт болен душевно или физически.

   - Я только хотел было послать за тобой, - сказал он, когда они спустились вниз. - Мой план был вполне разработан и готов, как вдруг пришло это...

   Он остановился, и в продолжение нескольких напряженных минут Мэри-Джозефина читала девятое и последнее письмо, которое он нашел в сундуке англичанина.

   Это было письмо от дяди. В дюжине строк он сообщал о том, что Мэри умерла, и повторял свою угрозу предать племянника суду, как только тот посмеет вернуться в Англию.

   Страшный крик сорвался с уст девушки.

   - Вот что! Вот, значит, в чем дело!

   - Да, это... Да еще мой шрам! - воскликнул Кейт, вспомнив про свою роль. - Эти две вещи случились почти что одновременно, и это они-то и забросили песчинку в механизм моего мозга!

   Ему было невыносимо тяжело лгать, когда он глядел в ее внезапно побелевшее лицо и видел ее изумительные глаза, пронизывающие его душу до дна.

   Казалось, что на одно короткое мгновение она потеряла способность слышать его голос и понимать смысл его слов.

   - Теперь-то я понимаю, - произнесла она, скомкав письмо. - Понимаешь, Дерри, в продолжение почти целого года я была больна. Они думали, что я непременно умру. Вот, очевидно, тогда-то дядя и написал тебе, а все мои письма порвал. Когда же мне стало лучше, они заявили, что ты умер и что мне незачем больше писать тебе. Если бы ты только знал, как я в то время хотела умереть! А затем, так год спустя, ко мне явился полковник Реппингтон и дрожащим от волнения голосом высказал свое предположение о том, что ты жив. Какой-то друг ею как раз явился из Британской Колумбии и рассказал ему, что года три назад во время облавы на медведя он повстречался с англичанином, которого звали Дервентом Коннистоном. Мы разослали около сотни писем и нашли этого человека, Джека Отто, который снова подтвердил, что встретился с тобой в горах, и тогда-то я окончательно поверила, что ты жив! Но так как мы все же не могли определить, где ты находишься, то я решила приехать сюда, что я и сделала, как ты видишь, и...

   Он готов был поклясться, что она сейчас разрыдается, но она преодолела приступ слез и с улыбкой закончила:

   - ...и нашла тебя!

   Последние слова ее звучали торжественно и победно.

   Она снова прильнула к нему, он крепко обнял ее, и они двинулись дальше.

   Мэри-Джозефина стала рассказывать ему про то, как она прибыла в Галифакс, как полковник Реппингтон снабдил ее множеством рекомендательных писем к очень влиятельным лицам в Монреале и Виннипеге, как однажды она нашла его имя в "синих книгах" верховой полиции и после того стремительно понеслась в пост Принца Альберта, где и встретилась с ним.

   Когда она дошла до этого места, Кейт еще раз указал на запад и сказал:

   - Вот где лежит наш новый мир! Нам надо как можно скорее позабыть старое! Удастся нам это, Мэри-Джозефина?

   - Да, удастся! - прошептала она, и рука ее, теплая и доверчивая, нашла его руку и крепко пожала ее.

   Они шли в сиянии золотого утра, чувствуя влажную землю под своими ногами и вдыхая сладкий, бальзамический фимиам, источаемый многочисленными рощицами кедровых деревьев, - шли до тех пор, пока не спустились к реке и не увидели ее желтых песчаных берегов, залитых растопленным солнцем.

   Город остался далеко за ними, скрытый от глаз. Ни единого звука городской жизни не доносилось сюда. И глядя на великий Саскачеван, на эту реку, подернутую дымкой таинственности, славных преданий и легендарных чар, они смотрели далеко вперед, видели за стенами леса, слившегося с рекой, широко раскрытую дверь, через которую могли пройти в заповедную страну.

   Кейт протянул руку и указал Мэри на желтые песчаные "животы", выступившие из-под воды, на сверкающие вдали песчаные берега и рассказал ей, как часто люди, находившиеся на тысячу миль вниз по реке, находили несметные сокровища, снесенные вечно движущимися песками с тех горных вершин, куда они теперь рвались. Но ни единому человеку на свете не удалось до сей поры добраться до главной жилы, глубоко зарывшейся возле тех мест, где берет начало древний Саскачеван.

   Кейт признался, что, подобно Энди Дюггану, он лелеет мечту когда-нибудь найти эту материнскую жилу. Отныне они станут искать ее вместе.

   Они медленно продвигались вперед, пока не дошли до небольшой лесной лужайки, где когда-то стоял дом Кейтов. По мере того как они все ближе подходили к этому месту, сердце Кейта колотилось все чаще и возбужденнее. Он с трудом дошел.

   Но лужайка уже не была так "чиста", как когда-то.

   За истекшие четыре года народилась новая жизнь, новое поколение буйно пробилось сквозь землю на вольный воздух, и старые деревья были теперь окружены молодой ратью кустов и побегов. Мэри увидела дом за несколько ярдов, вдруг остановилась и издала невольный короткий крик.

   То, что она увидела, не носило следов ни невнимания, ни пренебрежения. Настоящая и глубокая трагедия открылась ее взору. В единый миг ей стало ясно, что жизнь ушла из этого дома, который, тем не менее, производил еще некоторое впечатление жилого помещения. Это было большое деревянное здание с высокой красной трубой на одном конце. Портьеры и занавески все еще висели на окнах. На широкой веранде, выходящей на реку, стояло три кресла. Но два окна были окончательно сломаны, а кресла находились в самом ужасном состоянии.

   Жизнь давно покинула эти места...

   Быстрый взгляд, брошенный на Кейта, объяснил девушке все. Он плотно сжал губы. Странное выражение застыло в его глазах. Держась за руки, они подошли совсем близко к дому, причем по мере приближения пальцы Мэри все крепче обвивали пальцы ее мнимого брата.,

   - Что это такое? - наконец спросила она.

   - Это - дом Джона Кейта, оставленный им ровно четыре года назад! - ответил он.

   Подозрительный хрип в его горле заставил девушку перевести взор с дома на спутника. Она ясно видела, что он отчаянно борется с самим собой. Хрип в его горле повторился несколько раз. Он так крепко стиснул ее руку, что ей стало больно.

   - Дом Джона Кейта? - пролепетала она.

   - Да, дом Джона Кейта...

   Она опустила головку и слегка и нежно коснулась ею его плеча.

   - Ты, вероятно, очень много думаешь о нем, Дерри!

   - Да, Мэри, это правда...

   Он выпустил ее руку, и кулаки его конвульсивно сжались. Она видела, как побледнело его лицо.

   - За несколько минут до его смерти я обещал прийти сюда и бросить прощальный взгляд на все, - медленно произнес он. - Он очень любил свой дом. Хочешь ли ты пройти внутрь вместе со мной?

   Она глубоко вздохнула.

   - Да, хочу.

   Он порылся в кармане и вынул ключ, которым отпер дверь, выходившую на веранду. Когда дверь подалась назад, взвизгнув на заржавевших петлях, они почувствовали, как на них дохнул холодный, сырой, безжизненный воздух.

   Кейт сделал несколько шагов вперед.

   Беглый взгляд сообщил ему, что тут ничто не изменилось и что все, все, даже ничтожнейшие мелочи, осталось на месте в этой комнате с большим камином. Все хранило такой же вид, как и в памятный вечер, когда он отправился к судье Киркстону.

   Одна вещь более всего поразила его. На занесенном пылью столе он заметил чашку и ложку и живо вспомнил, что в последний вечер он поужинал молоком с хлебом. Это была самая малая, самая простая деталь, но именно простота-то ее и поразила ею. Прошло четыре года, а чашка и ложка оставались на своем месте. Он как-то не подумал о том, что все остальные вещи и предметы в доме не подверглись никаким изменениям и перемещениям, но ему казалось каким-то чудом, что именно чашка и ложка оставались на месте, словно он их положил на стол только вчера.

   Самые обыкновенные вещи потрясли его так, что был один момент, когда он не мог бы поручиться за свои нервы.

   - Джон Кейт говорил мне и о чашке и о ложке, - сказал он, кивнув в их сторону головой. - Он указал мне, где именно я найду их, и все верно до точки. Если бы ты, Мэри, знала, как он любил свой дом и все, что в нем находилось! Ты понимаешь, даже в смертный час свой он помнил про чашку и ложку... Смешно, не правда ли?

   Ему сразу стало как-то легче.

   Старый отчий дом нашептывал ему сказки, столь дорогие памяти, и, по мере того как они медленно переходили из одной комнаты в другую, он рассказывал Мэри, рассказывал так долго, так убедительно, что перед ее мысленным взором как живой встал Джон Кейт, насмерть загнанный Дервентом Коннистоном. Его слова глубоко потрясли ее, так потрясли, что мысли ее не сразу нашли словесное выражение.

   - Но не ты лично явился причиной его смерти? - в тоске спросила она. - Скажи, Дерри... Не ты?

   - Нет, не я лично. Его убил закон! Как я тебе говорил уже, он умер после того, как отморозил себе легкое. Говорю тебе: если бы это зависело только от меня, я готов был бы отдать ему половину своей собственной жизни. Мак-Довель не должен ничего знать об этом! Ты никогда не должна говорить в его присутствии о Джоне Кейте! Понимаешь?

   - Да, Дерри, я понимаю!

   - И точно так же он не должен знать, что мы побывали с тобой здесь. По его мнению, Джон Кейт был и остался разбойником, которого следовало бы повесить!

   Она странно посмотрела на него. Такого взгляда он еще никогда не замечал в ее глазах.

   - Дерри... - прошептала она.

   - Да, Мэри... В чем дело?

   - Дерри, скажи мне... Скажи мне: Джон Кейт жив?

   Он задрожал, и лицо его тотчас же выразило волнение, вызванное неожиданным вопросом. Он постарался овладеть собой, но было слишком поздно. В следующий миг рука девушки уже прижалась к его рту, и Мэри взволнованно, почти грубо закричала:

   - Нет, нет, нет... Не надо, Дерри... Я не хочу, чтобы ты ответил мне на этот вопрос. Не надо! Я знаю, я понимаю, и я рада, рада, рада. Он жив - и жив, благодаря только тебе, моему дорогому, славному брату, которым я горжусь! Я понимаю, что все остальные уверены в его смерти! Не надо отвечать мне, Дерри... не надо... Не говори ничего!

   Она дрожа прильнула к нему. А он обнял ее и прижимал к своему сердцу ближе и сильнее и дольше, чем делал это до сих пор. Он поцеловал ее несколько раз, много раз, целовал и губы ее, а она обхватила его шею руками, и мягкий, ликующий свет зажегся в ее глазах.

   - Я понимаю! - снова зашептала она. - Я все понимаю!

   - Я должен сказать тебе всю правду, открыть всю истину, - ответил он. - Я должен сделать это, потому что я люблю тебя и потому, что тебе следует все знать... Да, Джон Кейт жив!

   Через час Джон Кейт, вполне готовый к решительной схватке, направился в канцелярию Мак-Довеля. В голове его неведомые голоса торжественно пели победу, одержанную им сегодня утром. С тех пор, как он открыл сундук Коннистона, случилось множество вещей, из коих главная заключалась в том, что он не упирался уже лбом в черную непроницаемую стену тайны. Другой не менее важной причиной его возбуждения была Мэри-Джозефина.

   Она выразила определенное желание отправиться вместе с ним. В любой час, в любое место по его усмотрению! Когда она узнала, что сравнительно скоро кончится срок его отпуска, после чего он вступит в должность и надолго будет оторван от нее, она заявила энергичный протест против возобновления его прежней работы. Она не задала ни единого вопроса, когда он сказал ей, что, возможно, им очень скоро и вдруг придется сняться с места, не предупредив об этом ни единую душу, даже Валли. Часто инстинктивно она понимала, что в деле замешан Джон Кейт, потому что брат намекнул на то, что Мак-Довель может узнать истину, обвинить Дервента Коннистона в преступлении по службе, наказать его по всей тяжести закона и засадить на несколько лет в тюрьму. Боязнь всего этого заставила ее пуще прежнего гореть желанием как можно скорее привести в исполнение задуманный план.

   И была еще одна вещь, которая очень радовала Джона Кейта. Теперь уж он не был таким абсолютным лгуном, как вчера вечером. Счастливый случай помог ему сообщить Мэри, что Джон Кейт жив. Это открытие - одно из самых важных для него! - вызвало в девушке наилучшее отношение и сделало ее таким горячим соучастником его тайны, что она тут же на месте вызвалась бежать куда угодно. Ни на минуту у нее не явилось сомнения в правильности действий брата, который подарил Кейту полную свободу. Это обстоятельство, это отношение было ему всего приятнее: ясно, что она искренне радуется тому, что Джон Кейт жив.

   А теперь, после того как она узнала историю старого дома, приютившегося на лесной поляне, а также одиссею человека, жившего в нем, она пожелала в ближайший срок встретиться с Мириам Киркстон, дочерью убитого судьи.

   Кейт обещал ей устроить это свидание после обеда. В душе он сознавал, что вряд ли удастся привести в исполнение свое обещание. Ему предстояло так много работы в ближайшие часы! Кто знает, что могло случиться за это время! В конце концов, встреча с мисс Киркстон была не так важна.

   Сегодня был решительный день. Ничего определенного нельзя было сказать и знать до встречи со Смитом, но финальную схватку можно было ожидать в любую минуту.

   Крюз медленно расхаживал взад и вперед по холлу, когда Джон Кейт вошел в помещение, занимаемое канцелярией Мак-Довеля.

   По лицу молодого секретаря можно было судить, что он чем-то крайне смущен и озадачен. Он засунул руки глубоко в карманы штанов и все время попыхивал сигаретой. При виде Кейта он несколько оживился.

   - Черт побери, не могу понять, что происходит сегодня с нашим начальником! - воскликнул он и кивнул головой в сторону закрытой двери. - Он отдал мне строжайшее приказание никого, кроме вас, не допускать к нему. Можете пройти!

   - А в чем дело? - осторожно спросил Кейт.

   Крюз повел своими тощими плечами, сбросил пепел с сигареты и сказал с выразительной гримасой:

   - Смит!

   - Смит?

   Кейт свистящим шепотом произнес это имя. В нем задрожал каждый нерв в отдельности, и ему показалось, что он сам себя выдал с головой. Значит, Смит уже был здесь сегодня, был раньше него. И теперь Мак-Довель отдал распоряжение никого не принимать в ожидании его, Кейта. Но, если допустить мысль, что Смит рассказал инспектору всю правду, почему Мак-Довель не послал его арестовать до того, как он явился сюда?

   Вот какой первый вопрос возник в голове Кейта. Но на вопрос этот последовал немедленный ответ: Мак-Довель не приказал арестовать его только потому, что, ненавидя Смита, не поверил рассказу. Но теперь он ждет с нетерпением, желая учинить личный допрос. Дрожь пробежала по телу Кейта. Крюз посмотрел на него очень пытливо.

   - Я не сомневаюсь, что во всем виноват Смит! - произнес он. - Никто иной не действует так на нервы старика... А старик-то ждет вас с нетерпением, мистер Коннистон. Я раз пять-шесть звонил вам по телефону.

   Он бросил сигарету, живо повернулся и направился к инспекторской двери.

   Дверь открылась; Кейт слышал, как Крюз доложил о его приходе, и ему показалось, что слова секретаря не успели еще сорваться с его уст, как Мак-Довель уже появился на пороге.

   - Пожалуйте, пожалуйте, Коннистон! - спокойно молвил он. - Входите, я жду вас.

   Это не был обычный мак-довельский тон. Он до ужаса изменился. Это был голос человека, говорящего страшно спокойно, для того чтобы скрыть пожирающий его внутренний огонь. Кейт решил, что все копчено. Вот почему так безгранично было его изумление, когда Мак-Довель, закрыв дверь, так порывисто схватил его руку, что причинил ему боль, и пожал с видимой радостью и облегчением.

   - Я, конечно, нисколько не обвиняю вас, друг мой! - вскричал он. - Напротив, я нахожу, что это с моей стороны возмутительно было беспокоить вашу сестрицу до того, как вы проснулись сегодня утром. Она решительно отказалась будить вас, и мне пришлось войти, так сказать, с вами в соприкосновение через посредство Крюза. Садитесь, Коннистон! Предупреждаю, что я собираюсь взорвать мину под вами!

   Он уселся в свое вертящееся кресло, жестко закрутил один из своих усов и устремил горящий взор на Кейта. Тот ждал, чувствуя, что его собеседник, точно тигр, готов каждую минуту прыгнуть на него и только ждет подходящего повода и момента.

   - Что случилось сегодня ночью? - спросил наконец Мак-Довель.

   Мысль Кейта всегда работала чрезвычайно быстро и четко. Вопрос инспектора дал ему возможность сделать первую вылазку против Смита.

   - Случилось нечто, что заставляет меня искать немедленной встречи со Смитом! - ответил он.

   Он обратил внимание на то, как пальцы Мак-Довеля крепко зажали ручки кресла и тотчас же выпустили их.

   - Значит, я был прав?

   - Да, я имею основание, почти полное основание думать, что вы были совершенно правы! Я хочу только теперь же выяснить, когда и как я могу встретиться со Смитом.

   Он угрюмо усмехнулся.

   Взор Мак-Довеля по жестокости нисколько не уступал его собственному. Железный человек глубоко вздохнул и поерзал в своем кресле.

   - Если что-нибудь случится, - начал он, глядя как-то мимо Кейта и словно не придавая большого значения собственным же словам, - если он нападет на вас...

   - ...то я в состоянии самозащиты убью его на месте! - закончил гость его фразу.

   Мак-Довель ровно ничем не выразил того, что он слышал последние слова, но Кейт был уверен, что они попали в цель.

   Он стал излагать все события, которые имели место накануне в доме Киркстонов. Лицо Мак-Довеля побагровело, когда он услышал все подробности пребывания Смита в обществе Мириам Киркстон, но сильным напряжением воли он подавил свое волнение.

   - Так и есть! Так и есть! - воскликнул он, преодолевая клокотавшую в нем ярость. - Я так и знал, что он был у нее! И сегодня утром оба с одинаковым усердием лгали мне, оба!

   Вы понимаете: оба! Она лгала, глядя мне прямо в глаза! И он лгал, причем впервые в жизни я услышал его смех! Пусть я лопну на месте, если это не так! Смех его был похож на бульканье масла. Я никогда не думал, что человек может так смеяться! И в заключение всего он сообщил мне такую неожиданную вещь, что - клянусь Всевышним! - я не поверил ему!

   Он вскочил на ноги и начал измерять огромными шагами комнату, причем закинул за спину сжатые кулаки.

   Вдруг он повернулся к Кейту.

   - Вы тоже хороши, черт побери! - вскричал он. - Одно из двух: либо вы Должны были доставить сюда Джона Кейта живым, либо в крайнем случае его исповедь, им же самим подписанную. Почему вы этого не сделали?

   Это был, что называется, удар в спину.

   - Позвольте... позвольте... а какое же отношение ко всему этому делу имеет Кейт?

   - Большее, чем я смею сказать вам, Коннистон! Я спрашиваю вас: почему вы не принесли его исповедь? Умирающий преступник всегда сознается в последние минуты!

   - Если он виновен! - согласился Кейт. - Но этот человек составляет исключение. Если даже он убил судью Киркстона, то нисколько не жалел об этом. Он абсолютно не смотрел на себя как на преступника. Он все время считал, что, со своей точки зрения, он совершенно прав и поступил именно так, как надо было! Вот почему в последние минуты жизни он не чувствовал потребности в такой исповеди.

   Мак-Довель упал в кресло.

   - Черт побери, хуже всего, что я ничего не могу поделать с китайцем! - завопил он. - Ровно ничего! Точно так же и Мириам Киркстон вполне самостоятельный человек, который может поступить так, как ему заблагорассудится! А Смит, с точки зрения закона, так же чист и невиновен, как я сам! Если ей лично угодно стать жертвой этого дьявола... это ее дело... формально она вправе располагать собой, но морально...

   Он остановился, и его дико горящие глаза, казалось, хотели пронзить Кейта до самого мозга.

   - Он ненавидит вас так, что я... и передать не могу! При первой только возможности он способен...

   Он опять остановился и весь скрючился в ожидании того, что Кейт уловит смысл слов, которых он не произнес. А Кейт решил двояко имитировать Дервента Коннистона. Он характерно повел плечом, столь же характерным жестом закрутил усы и поднялся на ноги.

   Он с холодной усмешкой посмотрел на железного человека.

   - Эту возможность я сегодня же дам ему! - выразительно произнес он. - А теперь, дружище, я думаю, что мне лучше уйти. Уж очень мне хочется повидаться со Смитом до обеда!

   Мак-Довель проводил его до дверей. Его лицо совершенно прояснилось. В нем читалась страстная, напряженная надежда и вместе с тем возбуждение. Он снова схватил руку Кейта, так же крепко сжал ее и до того, как дверь закрылась, произнес:

   - Послушайте, Коннистон, если должно что-нибудь случиться, пусть оно случится на виду у всех, но не в усадьбе Смита! Таково мое мнение!

   Когда Кейт вышел наружу, он тут же задался вопросом: что это за мина, которую Мак-Довель обещал взорвать да так и не взорвал?

   Желая опередить Смита, Кейт не терял золотого времени. Он напоминал сейчас человека, играющего в шахматы. Ходы были так быстры и запутанны, что его мозг не отдыхал ни минуты. Каждый час приносил новые неожиданности и столь же новые альтернативы. Только что Мак-Довель дал ему последний совет, совет, быть может, наиболее верный и безопасный. Следуя ему, он мог, пожалуй, более всего рассчитывать на выигрыш. Железный человек, верный адепт безжалостного закона, который требовал око за око и зуб за зуб, ясно и определенно намекнул ему, что без Смита дело сложилось бы гораздо удачнее для всех действующих лиц. Человек, который за всю свою долголетнюю практику не находил оправдания для убийцы, теперь негласно подталкивал своего друга на убийство.

   Кейт находился в состоянии крайнего изумления.

   "Если должно что-нибудь случиться, пусть оно случится на виду у всех, но не в усадьбе Смита!"

   Такого было предупреждение Мак-Довеля. Мозг инспектора разработал холодную и точную стратагему, согласно которой Кейт должен был в целях самозащиты убить китайца. Вся кровь забурлила в нем, когда он вполне уразумел, на что подстрекал его Мак-Довель. Он не только понял личные причины его интереса к Мириам Киркстон, но и получил сильнейшее оружие в руки, оружие, которое, быть может, предстояло пустить в ход через несколько часов. Он был загнан в угол и, не имея никакой надежды на спасение, должен был прибегнуть к последнему средству - убить Смита в полной надежде на то, что Мак-Довель отстоит его.

   Он направился прямо в кафе Смита. За последние четыре года тут произошли весьма существенные перемены. Кейт всего лишь минуту оставался в затемненном вестибюле и тем не менее сразу почувствовал восточный дух его, который выражался в каком-то исключительном и таинственном спокойствии, царящем вокруг. Он прошел дальше.

   Кафе было устроено и убрано так роскошно, что не затерялось бы среди лучших кафе самого большого города. Пышное убранство говорило о громадных суммах, потраченных на оборудование помещения, а между тем ничто вокруг не бросалось резко в глаза и не оскорбляло хорошего вкуса.

   До завтрака оставалось еще немало времени, но Кейт услышал несколько приглушенных голосов и, понял, что за ширмами находятся посетители.

   Двое людей, такие же чистые и лоснящиеся, как столовое белье и серебро, двигались бесшумно и бархатисто, как рыси. Третий лакей на заднем плане стоял так же неподвижно, как соседний стол. Он курил папироску и время от времени озирался по сторонам с напряженным вниманием хорька.

   Это был Мидлэнд, правая рука хозяина.

   Кейт направился к нему и, когда он подошел достаточно близко, Мидлэнд едва-едва заметно кивнул головой и вынул папиросу изо рта.

   Не двинув больше ни единым мускулом лица и не задав никакого вопроса, он тем не менее всем существом своим спрашивал: в чем дело, что угодно господину?

   Кейт знал эту повадку. Он ни минуты не сомневался в том, что Мидлэнд получил от своего хозяина самые точные инструкции, знал об его, Кейта, возможном приходе и даже ждал его. Убежденный в этом, он протянул одну из визитных карточек Коннистона и сказал:

   - Отнесите это мистеру Смиту. Он ждет меня.

   Мидлэнд взглянул на карточку, на секунду замер в явной нерешительности и, наконец, покачал головой:

   - Мистера Смита нет дома.

   И это было все.

   Куда он ушел, когда вернется, на эти вопросы он не счел нужным ответить. Управляющий всеми делами Смита, казалось, знал только одну вещь: его господин ушел. Ничего больше он не знал и не желал знать. У Кейта было огромное желание схватить этого лгуна за горло и вытрясти из него всю правду, но он прекрасно понимал, что тот следит за каждым его шагом, внимательно изучает любое движение и выражение его лица, вот почему он с деланным спокойствием взглянул на часы, закурил сигару, очень любезно поклонился и сказал, что вернется еще в самом непродолжительном времени.

   Десять минут спустя он отважился на отчаянный шаг. У него не было времени, чтобы долго оставаться в нерешительности. Он должен был во что бы то ни стало найти Смита и найти его быстро! Он был уверен, что в данном случае Мириам Киркстон может дать ему самые точные указания, и немедленно отправился к ее дому на холме, мысленно готовя те вопросы, которые должен будет задать ей. Но и здесь его ждало разочарование: мисс Киркстон не было дома. Может быть, она и была дома, но, во всяком случае, не отзывалась ни на его звонки, ни на стук в дверь.

   Кейт пошел на вокзал. Ни один человек из всех тех, кого он спрашивал, не видел Смита, садящегося в западный поезд - единственный поезд, который до сих пор был отправлен. То же самое подтвердил и кассир: он знает Смита и ему сегодня билета не продавал. Ясно было, что Смит находится где-нибудь в городе. В голове Кейта зароились подозрения, и на минуту он представил себе Смита в обществе Мириам Киркстон. Ему стало противно за обоих.

   В таком настроении он явился в канцелярию инспектора. Пройдя внутрь, он облокотился на письменный стол и воззрился на Мак-Довеля. Видно было по всему, что на сей раз он играл роль следователя.

   - Собственно говоря, - начал он, - если между ними и существует какая-нибудь связь, то это их частное дело, которое нас абсолютно не касается. Неважно то, что она - белая, а он - желтый. Но это между прочим! А важно следующее: мне очень интересно знать, где находится теперь ее жирный братец?

   Мак-Довель медлил с ответом.

   - Нет, это нельзя назвать связью, - произнес он наконец. - Тут готовится какое-то преступление, план которого они вместе разрабатывают...

   - Где сейчас находится ее жирный братец? - снова повторил Кейт и для большей выразительности каждое слово сопровождал ударом кулака по столу. - Где он?

   Мак-Довель был глубоко смущен. Кейт обратил на это внимание и ждал.

   После минуты молчания инспектор поднялся со своего вертящегося кресла, подошел к окну, некоторое время глядел наружу и снова побрел на свое место, с таким ожесточенным видом крутя свой длинный седой ус, что явно выдавал свое волнение.

   - Черт побери, Коннистон! - воскликнул он. - У вас какая-то странная манера задавать маленькие нелепые вопросы, на которые, однако, часто трудно ответить.

   - Но эти маленькие вопросы имеют иногда очень большое значение, - добавил Кейт. - Вот, например, мне кажется страшно важным, где находится Питер Киркстон и почему он ничего не делает, чтобы спасти сестру? Где он?

   - Не знаю. Он исчез из города около месяца тому назад. Мириам заявляет, что он будто бы пропадает в Британской Колумбии, где хлопочет насчет старых золотых приисков. Она сама точно не знает, где его можно сейчас найти.

   - И вы верите ей?

   Их глаза встретились. Тут не было больше места различным уверткам. Они поняли друг друга.

   Мак-Довель улыбнулся, как бы признавая несомненный факт.

   - Нет, Коннистон, не верю. Должен вам сказать, что Мириам Киркстон самая очаровательная лгунья на свете. Но я должен отметить еще одну замечательную вещь: она лжет с определенной целью. Нет, вы представьте себе это ничтожество, Питера Киркстона, который якобы отправился по каким-то приисковым делам. Ведь это курам на смех. Что он понимает вообще в таких делах? Но как ни печально, надо признать самую глупую вещь во всей этой глупой кутерьме: Мириам обожает своего жирного и абсолютно ничтожного брата. Вы не думайте: я сделал попытку отыскать Питера Киркстона в Британской Колумбии. Конечно, из этого ровно ничего не вышло. Еще одно доказательство тому, что "связь" между девушкой и Смитом ей лично навязана силой обстоятельств. И она лжет! Лжет все время, ходит по дороге, вымощенной ложью. Если даже она говорит правду...

   - Есть такого рода правда, которую ни единый человек на свете не расскажет про себя, - перебил его Кейт. - Но мы должны узнать все, что только в наших силах. И у меня имеется на примете такой фортель. Надеюсь, что еще до вечера я сумею сообщить вам нечто весьма интересное.

   Десять минут спустя, направляясь домой, он усиленно раздумывал над modus operandi своего "фортеля".

   Его внезапно осенила блестящая мысль. Он решил после обеда обязательно повстречаться с Мириам Киркстон и задать ей несколько вопросов касательно ее брата. После этого он вернется к Мак-Довелю, сообщит ему некоторые подробности этого разговора, изложит вкратце новый план действий и в конце концов объявит о своей кратковременной поездке в Британскую Колумбию. Он возьмет с собой Мэри-Джозефину, останется там до конца служебного отпуска, а затем письменно сообщит Мак-Довелю, что его план не выгорел, что он вообще не желает больше служить в полиции и уезжает с Мэри-Джозефиной попытать счастья в Австралию. Еще до того, как письмо дойдет до инспектора, они далеко уйдут в горы. "Фортель" давал возможность убежать под весьма благовидным предлогом, и на Мириам Киркстон и на все ее дела Кейт смотрел только с точки зрения пользы для него лично. Он снова был Джон Кейт, снова боролся за жизнь Джона Кейта и за счастье сестры Дервента Коннистона.

   Мэри-Джозефине было суждено сделать первой выстрел. Она, очевидно, ждала его с огромным нетерпением, потому что он встретил ее на середине ската. Прежде всего она выругала его за то, что он так надолго оставил ее в полном одиночестве, затем взяла его руку, обвила ею свой тоненький девичий стан, буквально вцепилась в нее своими ручками и не выпускала все время, пока они подымались по извилистой тропке. Он тотчас же обратил внимание на крохотные морщинки на ее очаровательном лбу.

   - Скажи, пожалуйста, Дерри... Это что, так принято, чтобы молодые девушки звали к себе в гости посторонних мужчин? - вдруг спросила она.

   - Почему, собственно... - запинаясь начал Кейт, - видишь ли, Мэри-Джозефина, все это зависит... Ты имеешь в виду?..

   - Да, да, Дервент Коннистон, я имею в виду кого надо. Она очень хорошенькая... и я вообще не ругаю и не хочу ругать ее, но в то же время не скрываю, что мне это не нравится!

   Он так крепко стиснул ее руку, что она вскрикнула. Прикосновение к ее мягкой нежной ручке доставляло ему огромное наслаждение.

   - Дерри! - закричала девушка. - Если ты еще раз сожмешь мне так руку, я останусь калекой!

   - Но я ничего не могу поделать с собой, - пылко ответил он. - Ничего, дорогая моя девочка, ничего не могу поделать! Ты только что так сказала эти несколько слов, что я почти бессознательно... причинил тебе боль. Я страшно рад, что тебе это не нравится. Я могу любить только одного человека зараз, и я люблю тебя и буду любить до конца моей жизни. Вот и все.

   - Я вовсе не ревнива, - заявила она, покраснев. - Но она дважды звонила по телефону и затем сама пожаловала к нам. Она очень и очень хорошенькая.

   - Постой!.. Ты говоришь о мисс Киркстон?

   - Ну да, о ней! Она страшно хочет видеть тебя...

   - Какое впечатление она произвела на тебя?

   Она бросила на Кейта быстрый, беглый взгляд.

   - Она мне очень нравится... Она хорошенькая и нежная с виду, а в волосы ее я просто влюбилась. Но она была сегодня утром слишком взволнована. Я уверена в этом, хотя она всячески хотела скрыть это.

   - Ты хочешь сказать, что она нервничала, была бледна и что в глазах ее читался определенный испуг? Так ли я понял тебя?

   - Ты угадал, Дерри! Мне кажется, что все было именно так, как ты только что сказал.

   Он кивнул головой.

   Ему показалось, что небо сразу порозовело над его головой и что фортуна наконец стала улыбаться ему. Казалось, все складывалось в его пользу, даже неожиданный визит мисс Киркстон. Он вовсе не желал ломать голову над вопросом: почему именно она пожаловала к нему? Сейчас его волновал и интересовал вопрос только о собственном благополучии, только о собственной удаче и о том, чтобы поскорей выбраться отсюда и половчее сделать последний мастерской ход. Все его мысли были сосредоточены в одном направлении.

   Приспело время, когда он должен был рассказать обо всем Мэри-Джозефине. Ее необходимо было подготовить к событиям, которые могли разыграться с минуты на минуту.

   На плоской вершине холма, приютившего бунгало Брэди, там и здесь были разбросаны отдельные небольшие березовые рощицы. В тени ближайших деревьев находилась скамья, к которой Кейт повел теперь девушку. Там он посвятил ее во все свои планы, и по мере того как он говорил, щеки Мэри все розовели и розовели. Ее глаза загорались возбуждением и нетерпением. Она жадно и напряженно слушала все то, что имело столь близкое отношение к заповедным горам, таким богатым и таинственным. Там они будут одни... Там никто не посмеет и не сумеет омрачить их радость...

   Кейт добавил, что пока им еще необходимо держать все в строжайшей тайне, что от этого зависит благополучие и безопасность их обоих - единственных конспираторов - и что, возможно, им еще сегодня ночью придется двинуться на запад. Поэтому она должна быть готова в любую минуту.

   Он вдруг замолчал, словно в нерешительности: продолжать ему или нет? Но его рука все еще находилась в обеих руках Мэри, и девушка все еще не спускала с него своих прекрасных глаз, которые теперь больше чем когда-либо походили на мерцающие звезды. Тогда он почувствовал новый прилив веры и желания и откровенно рассказал про все счастливые обстоятельства, которые так удачно способствуют их плану бегства. Он по-прежнему не испытывал ни малейшего угрызения совести при мысли о делах Мириам Киркстон. Как он уже сказал Мак-Довелю, девушка совершенно свободна в своем выборе и способе устройства собственной судьбы. К тому же тут остается Мак-Довель, который будет до самого конца бороться за нее. И еще ее жирный братец...

   Вот почему Джон Кейт, не испытывая никакого смущения, поведал Мэри-Джозефине о таинственных отношениях, связывающих Мириам Киркстон со Смитом, о подозрениях Мак-Довеля и о том, как вся эта "история" выгодна им лично.

   Он говорил до тех пор, пока не заметил какой-то странной перемены в ее глазах. Он остановился, обратив вдруг внимание на то, что радость исчезла с милого личика девушки, которая смотрела на него так пытливо и возбужденно, как ни разу до сих пор.

   Он понял, что в ней произошла перемена. Она уже не смотрела на вещи его собственными глазами. Он хотел использовать трагическое положение другой женщины, на нем базировать собственное благополучие, и на это Мэри-Джозефина реагировала, как реагирует женщина с тех пор, как наш мир стал миром.

   Им сразу овладел стыд, который он все время старательно подавлял в себе. Он должен играть честно, ибо вся его дальнейшая жизнь зависит от того, как он поведет себя сегодня. Мэри-Джозефина может не понимать потайных пружин его действий, но он не смеет ни на минуту пасть в ее глазах.

   Ее пальцы все еще сжимали его руку, но она глядела как-то мимо него. Он заметил, как она побледнела. Но новый, неведомый ему огонь загорелся в ее глазах.

   - Так вот почему "она нервничала, была бледна, и в глазах ее был определенный испуг"! - тихо повторила она его собственные слова. - Значит, во всем виновато это чудовище Смит, который имеет какое-то таинственное влияние на нее, потому что...

   Она так неожиданно и сильно вырвала свою руку, что Кейт вздрогнул. Ее глаза, за несколько минут до того такие мягкие и лучистые, теперь горели страстным огнем...

   - Дерри! - воскликнула она. - Если ты не уберешь этого дьявола, то я сама займусь этим!

   Она стояла перед ним, выпрямившись во весь рост, и тяжело и часто дышала. Это не было уже то полубожество, каким он считал ее двадцать минут назад, нет, он увидел перед собой решительную женщину, готовую отважно бороться до конца за свою идею. Но новая Мэри-Джозефина нисколько не испугала его. Напротив, ему показалось, что какой-то невиданный доселе нимб украсил ее головку.

   Поистине она была сестрой Дервента Коннистона, Мэри-Джозефина Коннистон!

   Если бы даже он знал, что разрушает собственные планы, он сделал бы то же самое, что сделал сейчас, а именно протянул руки и взглядом позвал ее к себе. А она с той стремительностью, которую родит только любовь, подбежала к нему, подняла к его лицу обе свои руки и держала их так до тех пор, пока он прижимал ее к себе и целовал в губы.

   - До того, как мы уйдем отсюда, ты расправишься в этим дьяволом! - сказала она. - Слышишь, голубчик, что я говорю тебе!

   Валли страдал так, как может страдать только художник-повар, который видит, как напрасно стынут все изготовленные им шедевры. Не в силах больше совладать со своим волнением, он вышел из кухни и нашел Кейта и Мэри-Джозефину на скамье в роще серебристых берез.

   Это был совершенно исключительный обед - кулинарное чудо. Мэри пила свой послеобеденный кофе, а Кейт курил сигару, и в это время они заканчивали (или начинали) страстный спор о последних приготовлениях к отъезду.

   Кейт недолго думая дал торжественное обещание, что расправится со Смитом в кратчайший срок, может быть, даже до вечера. Глядя в сверкающие гордостью глаза Мэри, он думал, что нет такой вещи на свете, которую он не мог бы выполнить для этой прелестной девушки. Но к тому времени, как он выкурил полсигары, Мэри подошла ближе, присела на ручке его кресла и начала пробегать пальцами по его волосам. В таком состоянии он бы мог оставаться всю жизнь.

   Наконец Мэри встала, поднялась на цыпочки, положила руки на его плечи и протянула губы для поцелуя: этим она ясно дала понять, что ему пора отправиться по делам.

   Самая могучая армия на свете не могла бы добиться от Кейта того, что сделал этот последний поцелуй. Он положил конец всяким сомнениям и колебаниям. Кейт понял, что действительно пора приняться за работу, и немедленно отправился в дом Киркстонов.

   На этот р