Кервуд Джеймс Оливер - Охотники на волков

я своим туалетом, он слышал свист Миннетаки, доносившийся снаружи. Ибо молодая девушка умела свистеть с таким совершенством, которое возбуждало его зависть.

   Когда он спустился из своей комнаты и вышел, Миннетаки уже не было. Он нашел только Ваби, который вместе с Мукоки собирался увязывать мешки с провизией и снаряжением.

   Утро было чистое, ясное и холодное, и Род заметил, что тонкий слой льда за ночь покрыл озеро. Раз или два Ваби повернул голову к опушке и дал свой обычный сигнал Миннетаки. Никто не ответил. - Хотел бы я знать,- сказал он, продолжая затягивать ремни вокруг одного тюка,- почему это она не приходит? Скоро уже подадут завтрак. Род, пойдите-ка поищите ее. Хорошо?

   Родерик не заставил себя просить вторично. Он быстро побежал по маленькой тропинке, по которой, он знал, всегда гуляла Миннетаки.

   Прежде чем скрыться в лесу, эта тропинка тянулась по усеянному камнями песчаному берегу озера.

   Так он дошел до того места, где Миннетаки привязывала свою лодку из березовой коры, и понял, что не так давно она должна была пройти здесь. Действительно, лед вокруг лодки был разбит, и молодая девушка очистила от него воду на протяжении нескольких футов.

   С этого места тропинка, на которой запечатлелись следы маленьких ножек, поднималась по береговому склону и подходила к лесу. Род пошел по ней и, прежде чем вступить под деревья, он закричал в несколько приемов:

   - Олла, о, Миннетаки, Миннетаки!

   Он начал звать снова, на этот раз во весь голос. Никакого ответа.

   Беспокойство, смутное предчувствие, которого он не мог осознать, заставили его продолжать свой путь через лес, куда вела та же узенькая тропинка.

   Он шел пять, десять минут. Потом позвал снова. То же молчание. Тогда он подумал, что, быть может, молодая девушка пошла другой тропинкой и что сам он забрел слишком далеко в чащу леса. Но все-таки он продолжал идти еще несколько минут и вскоре добрался до места, где тропинку преграждал огромный ствол упавшего дерева, которое медленно гнило, оставляя на земле слой мягкого, густого, черноватого перегноя. Мокасины Миннетаки отпечатались на нем, как на воске.

   Род остановился в недоумении. Он прислушивался, сам не производя ни малейшего шума; но ветер не доносил до него никаких особенных звуков. Одно было несомненно - это то, что он находился сейчас на расстоянии более чем мили от фактории и что ни он, ни Миннетаки не могли бы уже поспеть к обычному часу завтрака. Рассматривая в перегное отпечатки следов молодой девушки, он, несмотря на все свое беспокойство, не мог удержаться от восхищения ее маленькими ножками. Кроме того, он обнаружил, что мокасины Миннетаки, вопреки общепринятому обычаю, были снабжены каблучками.

   Он дошел до этого пункта своих размышлений, как вдруг вздрогнул. Не отдаленный ли крик донесся до него? Сердце его перестало биться, кровь загорелась, и в ту же секунду он устремился вперед с быстротой оленя.

   Очень скоро он добрался до прогалины, выжженной лесным пожаром.

   И тут, посредине прогалины, глазам его представилось зрелище, от которого кровь застыла в его жилах. По тропинке шла Миннетаки. Ее длинные волосы распустились по плечам, глаза были завязаны, рот затянут платком, два индейца с обеих сторон стремительно тащили ее вперед.

   Род застыл от ужаса. Но это продолжалось одно лишь короткое мгновение. Он быстро овладел собой, и каждый мускул его тела напрягся в ожидании борьбы.

   В течение недели он упражнялся в стрельбе из своего револьвера, с которым теперь никогда не расставался. Он вынул его из кобуры. Но мог ли он выстрелить в этих двух негодяев, не рискуя попасть в Миннетаки? Осторожность не позволяла ему отважиться на такой риск. Огромная ветка валялась на земле тут же рядом. Он поднял ее, рассчитывая воспользоваться ею, как дубиной, и побежал вперед. Сырая почва заглушала шум его шагов.

   Он был уже на расстоянии не более десяти футов от поразившей его ужасом группы, когда Миннетаки сделала отчаянное усилие, чтобы освободиться. Один из краснокожих, стараясь удержать ее, случайно обернулся назад и вдруг увидел разъяренного, как демон, юношу, который, размахнувшись, опустил на него дубину. Рычание Рода, предостерегающий крик индейца - и бой завязался.

   Палка Рода опустилась с глухим ударом на плечо второго индейца, который повалился на землю. Но прежде чем молодой человек успел занять оборонительную позицию, второй противник схватил его сзади и стал душить смертельной хваткой. Неожиданная атака вернула свободу Миннетаки, и она поспешно сорвала повязку со рта и глаз. С быстротой молнии она сориентировалась в положении. Род и его противник катались по земле и боролись врукопашную не на живот, а на смерть. Первый индеец, выйдя из своего оцепенения, начал приподниматься и пополз к месту схватки, чтобы оказать помощь своему товарищу. Миннетаки поняла, что это была верная смерть для ее спасителя; лицо ее побледнело, а глаза страшно расширились. С судорожным рыданием она схватила палку, брошенную Родом, подняла ее и изо всех сил ударила ею по голове краснокожего, который боролся с Родом. Один раз, два раза, три раза поднималась и опускалась палка, и человек разжал свои объятия. Юноша, наполовину уже задушенный, начал дышать.

   Однако сражение еще не окончилось. Второму индейцу удалось подняться на ноги, и, когда храбрая девушка в четвертый раз занесла свою палку, сильный толчок отбросил ее назад, и она почувствовала, что ее схватили за горло.

   Передышка, которую она дала Роду, оказалась ненапрасной. Он мог теперь дотянуться до кобуры своего револьвера. Приставив револьвер к груди своего противника, он выстрелил в упор. Раздался глухой треск, крик боли, и индеец упал навзничь. Увидев это, краснокожий, оставшийся в живых, выпустил Миннетаки и со всех ног пустился бежать в лес.

   Миннетаки, совершенно разбитая столько же страхом и тревогой, как и нечеловеческим напряжением воли, которое она только что проявила, как подкошенная упала на землю, заливаясь горючими слезами. Род, забыв о себе, подбежал к ней, гладил ее по растрепавшимся волосам и успокаивал, как только мог.

   Ваби и Мукоки нашли их на том же месте. Они услышали крик Родерика, бросающегося в атаку, и стремглав кинулись на помощь. Крики Миннетаки во время схватки помогли им определить направление, какого следовало держаться. Еще двое служащих фактории, совершавшие обход, пришли к тому же месту.

   Убитый индеец был признан одним из людей племени Вунга. Миннетаки рассказала, что она отошла еще недалеко от Вабинош-Хоуза и ее крики легко могли быть там услышаны, если бы два индейца, неожиданно на нее набросившиеся, не завязали ей тотчас же рот. С дьявольской хитростью они заставляли ее все время идти по узкой тропинке, а сами, держа ее с двух сторон за руки, шли сбоку по мху. Поэтому только ее следы отпечатались на тропинке там, где почва была помягче. Всякий, кто пошел бы, как это сделал Род, по следу молодой девушки, неизбежно должен был подумать, что она была одна и прогуливалась в полной безопасности.

   Эта попытка похищения Миннетаки, героическое вмешательство Родерика, смерть одного из похитителей вызвали в фактории чрезвычайное волнение. Для всех было очевидно, что сам Вунга должен был блуждать где-то поблизости в окрестностях фактории. Несколько белых семейств, живших в Вабинош-Хоузе, решили организовать облавы на двадцать миль в окружности. Этот район казался достаточным для обеспечения безопасности Миннетаки и других молодых девушек. Четверым из самых искусных следопытов колонии было дано специальное поручение разыскать следы поставленных вне закона индейцев. Ваби, Род и еще пара десятков мужчин проводили целые дни, рыская по лесам и болотам. Отъезд молодых охотников из-за этого был временно отложен.

   Но вунги исчезли так же внезапно, как и появились. Снова стали говорить об отъезде. Не раньше, однако, чем Миннетаки обещала Роду и Ваби быть впредь более осторожной и прекратить свои одинокие прогулки по лесу.

  

   Четвертого ноября, в понедельник, Род, Ваби и их старый проводник Мукоки оставили наконец факторию и вступили на стезю приключений, которые ждали их в Великой Белой Пустыне.

   Мороз стал крепчать. Озера и реки уже глубоко промерзли, и снег разостлал по земле свой первый тонкий покров.

   Молодые охотники, которые запоздали на две недели сравнительно со своим первоначальным планом, достигли форсированным маршем северной окраины озера Нипигон и через шесть дней добрались уже до реки Омбакики. Там они были задержаны сильной снежной метелью.

   Была разбита временная стоянка. Во время работы Мукоки открыл первые волчьи следы. Тогда он решил, что они останутся здесь день-два, чтобы обследовать окрестности.

   На второй день Род и Ваби, отделившись от Мукоки, решили до наступления ночи сделать большой обход и, воспользовавшись благоприятными условиями, еще до начала больших снегопадов обследовать более отдаленные места.

   Старый индеец остался один на стоянке.

   В течение шести дней, как мы уже сказали, маленький отряд шел безостановочно, и единственной его пищей было копченое сало и консервированная дичь. Мукоки, чудовищный аппетит которого мог сравниться разве только с тем искусством, которое он проявлял для его удовлетворения, решил, если удастся, пополнить съестные припасы за время отсутствия своих друзей.

   Кроме ружья, он взвалил на плечи два капкана для волков и отправился на час, на два. Осторожно скользил он вдоль реки, зорко всматриваясь и чутко прислушиваясь в ожидании случайной дичи. Вдруг он наткнулся на замерзшее и наполовину объеденное туловище оленя. Ясно было, что животное убито волками в этот самый день или накануне. Следы от лап, оставшиеся на снегу, убедили индейца, что в убийстве и в пиршестве приняли участие четыре волка.

   Он ни минуты не сомневался, на основании своего долголетнего охотничьего опыта, что волки должны вернуться на следующую ночь, чтобы закончить свой кутеж. Воспользовавшись этим, он расставил капканы и покрыл их сверху тремя или четырьмя дюймами снега.

   Продолжая свой путь, Мукоки напал на свежий след карибу. Уверенный в том, что животное не могло убежать очень далеко по мягкому снегу, он пошел по его следу с быстротой, на какую только был способен. Пройдя с полмили, он вдруг остановился, охваченный бесконечным изумлением. Другой охотник также преследовал зверя по его следам.

   С удвоенной осторожностью Мукоки продолжал подвигаться вперед. На двести футов дальше вторая пара мокасин присоединилась к первой, а немного подальше и третья.

   Руководимый скорее любопытством, чем надеждой найти свою долю добычи, индеец молча шел вперед между деревьями. Когда он выходил из густой заросли молодых сосен, его ожидал новый сюрприз. Он чуть не полетел, наткнувшись на тушу карибу, которого выслеживал.

   Краткий осмотр убедил его, что животное было убито не больше чем два часа тому назад. Трое охотников выпотрошили его, унеся сердце и печень. Кроме того, они отрезали и забрали с собой всю заднюю часть, бросив остатки мяса и шкуру. Почему они удовлетворились такой незначительной частью добычи? Мукоки снова начал рассматривать отпечатки мокасин. Он констатировал явную поспешность торопливых шагов. Неведомые охотники, забрав самые лакомые кусочки дичи, не хотели больше задерживаться и быстро удрали.

   Это послужило новым поводом для изумления индейца. Ворча, вернулся он к мертвому карибу, быстро ободрал шкуру с его передней части, завернул в нее лучшие кусочки оставшегося мяса и, нагруженный своей добычей, вернулся на стоянку.

   Род и Ваби еще не возвращались. Он развел на свободе большой костер, пристроил близ огня на вертеле кусок жаркого и стал ждать. Он ждал долго, и ночь давно уже спустилась, а мальчики все еще не показывались.

   Беспокойство овладело Мукоки, и он начал опасаться, не случилось ли уже какое-нибудь непоправимое несчастье, когда услышал призыв Ваби. Он побежал и нашел его держащим на руках, как мы описывали выше, почти безжизненное тело Рода.

   Раненый был тотчас же перенесен на стоянку. Как только он был уложен на свою постель в построенной из веток хижине, против веселого огня, который вливал в него жизнь, Ваби дал некоторые разъяснения старому индейцу.

   - Я очень боюсь,- сказал он,- не сломана ли у него рука. Муки, есть у тебя теплая вода?

   - Ранен выстрелом из ружья? - спросил Мукоки, не отвечая на поставленный ему вопрос.

   И он опустился на колени рядом с Родом, протянув к нему свои длинные коричневые пальцы.

   - Выстрел из ружья? - повторил он. Ваби покачал головой.

   - Нет, палочный удар. Мы встретили трех индейцев, которые расположились на привал. Они пригласили нас закусить вместе с ними. В то время как мы ели, ничего не подозревая, они напали на нас сзади. Род получил этот удар и, кроме того, лишился своего ружья.

   Мукоки уже раздел мальчика и осматривал его. Левая рука сильно распухла и почти совершенно потемнела. С той же стороны, несколько повыше пояса, виден был большой синяк. Старый проводник был случайным, но не лишенным ловкости хирургом, какие встречаются в Великой Белой Пустыне, где нет иных учителей, кроме наблюдения за природой и опыта. Он поставил свой диагноз, тиская и щипля мышцы, нажимая на кости так основательно, что Род стал в конце концов громко кричать. Но исследование оказалось благоприятным.

   - Все кости целы,- с торжеством воскликнул наконец Мукоки.- Здесь,- и он показал на синяк,- самая большая рана. Почти сломанное ребро. Но не совсем. Этот удар мешать ему дышать и сделать его больным. Дать ему хороший ужин, горячий кофе, натереть медвежьим жиром. Тогда ему чувствовать себя лучше.

   Род с полузакрытыми еще глазами слабо улыбнулся, Ваби облегченно вздохнул.

   - Вот видите, Род,- сказал он,- дело не так уж плохо, как мы думали. Вы можете смело верить Муки. Если уж он утверждает, что рука не сломана, значит, она не сломана. Вот и все. Давайте-ка я подоткну под вас одеяло. А потом примемся за ужин. Это самое лучшее лекарство от всех ваших болезней. Я уже чувствую запах мяса. Да еще свежего мяса!

   Мукоки вскочил на ноги с радостным кудахтаньем и поспешно вернулся к своему жаркому. Оно уже приняло чудесный золотистый оттенок, и сок, который оно пустило, раздражал ноздри своим аппетитным запахом.

   Ваби, следуя указаниям старого индейца, занялся перевязкой ран своего друга. Не успел он справиться с этим делом, как все приготовления к пиру были закончены. Он принес Роду кусок жаркого весьма приличных размеров, а также лепешку из ржаной муки и чашку дымящегося кофе. Род весело расхохотался.

   - Мне просто неловко, что вы за мной так ухаживаете,- сказал он.- Сколько хлопот я причиняю вам обоим, как будто я какой-то беспомощный ребенок. И подумать только, что я даже не могу сослаться в свое оправдание на сломанную руку. По правде сказать, я действительно голоден как волк. Вы не находите, Ваби, что я немножко струсил? И испугался так, как будто уже умираю! Я начинаю, в конце концов, жалеть, что у меня и в самом деле не сломана рука. Мукоки был занят в это время огромным куском жирного мяса, в который запустил свои зубы. Он перестал есть и, подняв свою лоснящуюся физиономию, сказал вполголоса:

   - Да, надо ему много больной. Еще много больной, страшно больной. Ему больше больной, чем он думает...

   - Правильно,- закричал Ваби.- Великолепная штука - болезнь. И общая веселость раскатилась по пустыне взрывами громкого хохота.

   Но вдруг молодой человек стал серьезен. Он бросил подозрительный взгляд в темноту, за пределы освещенного костром круга.

   - Вы предполагаете,-спросил Род,-что они способны преследовать нас и здесь?

   Ваби вместо ответа приложил палец к губам, и все голоса невольно понизились.

   Потом Ваби рассказал старому проводнику о событиях дня. Он снова повторил, как они с Родом, в глубине леса, на расстоянии нескольких миль от озера, приняли приглашение троих индейцев и как стали жертвой предательского нападения. Нападение было столь быстро и столь неожиданно, что один из индейцев имел полную возможность сразу же удрать с ружьем Рода, его патронташем и револьвером. В схватке, которая завязалась, Ваби был повержен наземь двумя остальными индейцами, и именно тогда-то, придя ему на помощь, Род получил два жестоких удара не то палкой, не то ружейным прикладом. Целью нападавших было завладеть ружьем Ваби, как они это сделали с ружьем Рода. Но мальчик вцепился в него крепко, и ничто не заставило бы его выпустить из рук свое оружие. Видя это, оба индейца после короткой борьбы быстро скрылись в зарослях, удовлетворившись своей первой добычей.

   - Я думаю,-закончил Ваби,- что это люди племени Вунга. Но я спрашиваю себя, почему они с самого начала не убили нас, ведь это так легко было сделать. Казалось, что они это и имеют в виду. Может быть, они боялись мести наших...

   Ваби умолк, и в глазах его отразилась внутренняя тревога.

   Тогда наступила очередь Мукоки рассказать обо всем, что случилось с ним за день, и об оставленной неведомыми охотниками части убитого ими карибу.

   - Любопытная история,-сказал Ваби.-Не думаю, чтобы это были те самые индейцы, которых встретили мы. Но ручаюсь головой, что они принадлежат к той же шайке. Надо полагать, что Вунга имеет в этих краях одно из своих обычных пристанищ. Мы попали в осиное гнездо. Самое лучшее, что мы теперь можем сделать, эго как можно скорее выбраться из этой области.

   - Мы послужили бы для них великолепной мишенью,- подтвердил Род.

   В самом деле, устроившись вначале в конусе тени, отбрасываемой горой, они были теперь, когда луна поднялась выше, освещены яркими лучами ночного светила, тогда как другой берег руки, напротив, был погружен во мрак.

   Тем временем послышался слабый звук, как будто кто-то задел снаружи ветки их хижины. За ним последовало странное фырканье, а потом глухой стон.

   - Молчите и слушайте,- приказал Ваби приглушенным голосом. И он раздвинул сосновые ветки, проделал небольшое отверстие и просунул через него голову.

   - Олла, Волк! - прошептал он чуть слышно.- Что там такое? В нескольких шагах от хижины к одному из кустов было привязано худощавое животное, которое смутно напоминало собаку. Оно вытянулось вперед, мускулы ног были напряжены, уши настороже.

   Присмотревшись к нему ближе, можно было заметить, что это была не собака, а взрослый волк, самый настоящий волк. Взятый в плен еще детенышем, он получил воспитание подлинной собаки, но дикий инстинкт никогда не покидал его. Если бы оборвалась привязь, которая его удерживала, если бы его ошейник соскользнул с шеи, волк одним прыжком очутился бы в лесу и присоединился к стае своих собратьев.

   Но пока что волк был здесь. Он дергал за веревку и с полуоткрытой пастью прислушивался к чему-то, подняв кверху морду.

   - Совершенно ясно, что-то происходит недалеко отсюда,- сказал Ваби, просовывая голову обратно в хижину.- Что ты об этом думаешь, Муки?

   Протяжный и заунывный вой пленного волка прервал его слога.

   Мукоки встал с быстротой кошки и, вскинув ружье на руку, выскользнул наружу. Родерик не испугался и продолжал лежать, а Ваби, взяв второе ружье, последовал за Мукоки.

   - Оставайтесь здесь и лежите спокойно,- сказал он тихо.- Ваша постель в тени, и пуля не может попасть в вас. По всей вероятности, это просто какое-нибудь животное, напавшее случайно на нашу стоянку. Но все-таки осторожность требует, чтобы мы убедились в этом.

   Десять минут спустя Ваби показался снова.

   - Ложная тревога,- сказал он, весело смеясь.- Эта первая оленья туша, на которую вчера наткнулся Муки, привлекла, как он и предполагал, нескольких волков. Наш волк почуял своих сородичей и пришел в волнение. Капканы, расставленные Муки, без сомнения, снабдят нас первыми скальпами.

   - А где Муки?

   - Для большей безопасности он держит караул снаружи и останется там до полуночи. А потом я пойду сменить его. Надо остерегаться вунгов.

   Род повернулся не без труда на своем ложе.

   - А завтра? - спросил он.

   - Завтра мы отправимся восвояси, дорогой дружище. Если только вы в состоянии будете передвигаться... Еще два-три дня мы будем подниматься по течению Омбакики и только тогда устроим более основательную стоянку. Завтра рано утром вы сможете отправиться в путь вместе с Муки, держась этого направления.

   - А вы? - спросил Род опечаленным голосом.

   - Я? О, я, прежде всего вернусь обратно, чтобы подобрать скальпы тех волков, которых мы с вами убили. Они стоят по меньшей мере вашего месячного жалованья. А теперь повернемся-ка на другой бок. Покойной ночи, Род, и спите крепко. Вам придется завтра подняться спозаранку.

   Оба мальчика, истощенные событиями этого длинного и драматического дня, не замедлили погрузиться в глубокий сон. И, когда наступила полночь, верный Мукоки не пошел будить Ваби, чтобы он сменил его на карауле. Часы проходили за часами, а он и не думал отлучаться со своего поста. Потом, при первых проблесках дня, он стал раздувать пламя костра, пока оно не ожило, и, собрав горячие уголья, занялся приготовлением завтрака.

   Когда Ваби проснулся, он застал его на корточках за этим занятием,

   - Я никогда не думал,- сказал он, и его доброе лицо залилось легкой краской смущения,- что ты сыграешь со мной такую штуку, Муки. Конечно, ты очень добр ко мне, но когда же ты перестанешь смотреть на меня как на маленького мальчика, мой старый друг?

   Его рука ласково легла на плечо Мукоки, и старый охотник, повернув голову, взглянул на него счастливым взглядом. Довольное выражение появилось на его суровом, морщинистом от долгих лет, проведенных в Великой Белой Пустыне, лице, изъеденном непогодами и бурями, как дубленая кожа. Ведь он первый на своих плечах таскал маленького Ваби по рощам и лесам. Он первый научил его играм и заботился о нем, когда тот был еще совсем крошкой, и он же приобщил его к нравам и обычаям Пустыни. Когда Ваби отослали в школу, никто не страдал от этой разлуки так, как старый индеец, если не считать маленькой Миннетаки. Для обоих детей он был вторым отцом, одновременно и сторожем и товарищем, внимательным и молчаливым. Прикосновение руки Ваби было для него вполне достаточным вознаграждением за долгие часы бодрствования, и он выразил свою радость двумя или тремя глухими ворчливыми звуками.

   - Вы иметь худой день,- сказал он.- Много устать. Мне быть здоров. Не спать для меня лучше спать.

   Он поднялся на ноги и протянул Ваби длинную вилку, с помощью которой переворачивал мясо на угольях.

   - Вы делать это,- прибавил он.- Я пойти посмотреть капканы. Род также проснулся. Он слышал конец разговора и крикнул из хижины:

   - Подожди меня минутку, Мукоки. Я пойду с тобой. Если ты поймал волка, я хочу посмотреть на него.

   - Конечно же я поймать волка,- проворчал Мукоки. Родерик не замедлил явиться, совершенно одетый и с лицом гораздо более свежим, чем когда он лежал. Он потянулся перед огнем, вытянул одну руку, потом другую, поморщился от боли и сообщил своим компаньонам, что чувствует себя лучше, чем когда бы то ни было, если не считать довольно сильной боли в левой руке. Короче говоря, он опять стал самим собой, как выразился Ваби.

   Итак, они отправились вместе с Мукоки вдоль реки, подвигаясь очень медленно и с предосторожностями. Утро было серое и хмурое, и время от времени начинали летать большие хлопья снега, верный признак того, что к концу дня должна была разыграться новая снежная метель.

   Капканы Мукоки были не очень далеко. Громкое ворчание, которое должно было означать удовольствие, вырвалось из груди индейца, и он ускорил шаги.

   Род скоро догнал его. Черная масса лежала перед ним на снегу.

   - Есть! - воскликнул индеец.

   Увидев, что они подошли, черная масса ожила. Она стала биться, задыхаясь в судорогах агонии. Мукоки осмотрел свою добычу.

   - Волчица! - воскликнул он.

   Взяв в руки топор, который он захватил с собой, Мукоки приблизился к животному, распростертому перед ним.

   Род мог теперь видеть, что один из больших стальных зажимов захватил переднюю лапу зверя, а второй погрузил свои зубья в его заднюю лапу. Захваченный таким образом пленник не мог ничего сделать для своей защиты и лежал молчаливый и испуганный, в мрачном спокойствии обнажив блестящую полосу своих белых зубов. Глаза его лихорадочно сверкали от боли и от бессильной ярости, и, когда индеец занес руку, чтобы нанести удар, дрожь ужаса сотрясла все его тело.

   Это было страшное зрелище, и Род почувствовал, как в нем поднимается волна жалости, но в ту же минуту он вспомнил об опасности, которой избежал накануне, и о своем стремительном бегстве от волчьей стаи.

   Двумя или тремя быстрыми ударами Мукоки прикончил животное. Потом, с ловкостью, характерной для его расы, он вытащил нож и решительным взмахом надрезал кожу вокруг головы волчицы, пройдя как раз под ушами. Легкое встряхивание сверху вниз, потом снизу вверх, потом вправо, влево - и скальп отделился.

   Это было сделано так искусно, что Род, сам не сознавая, что говорит, не мог удержаться от восклицания:

   - Ты так же скальпируешь и людей, Муки?

   Старый индеец поднял глаза, посмотрел на него пристально одно мгновенье и широко раздвинул свои челюсти. Раздался какой-то звук, который Роду уже приходилось слышать и который у Мукоки больше всего походил на смех, на тот смех, каким смеются обыкновенные люди. Действительно, обычно, когда Мукоки хотел смеяться, он издавал звук, которому не было названия, нечто вроде кудахтанья; ни Род, ни Ваби никак не могли научиться подражать ему, хотя очень старались в течение целого месяца. Но на этот раз веселость его была беспредельна.

   - Никогда не скальпировать белых. Мой отец делать это, когда был молодой. Никогда не делать потом. Я никогда.

   И смех его, снова перешедший в гортань, превратился в обычное кудахтанье, которое еще продолжалось, когда оба спутника подошли к стоянке.

   Не больше десяти минут употребили они на сборы и на легкий завтрак. Начинался сильный снег. Отправившись немедленно в путь, они могли быть уверены, что следы их будут сейчас же заметены. А это было наилучшее, чего только можно желать, поскольку речь шла о возможном преследовании вунгами. С другой стороны, нечего было бояться, что Ваби не сумеет найти их, так как было решено, что они должны все время неуклонно следовать по течению замерзшей Омбакики. Ваби должен был нагнать их до наступления ночи.

   Ваби тоже не терял времени. Вооружившись своими ружьями, револьвером и охотничьим ножом, с топором за поясом он дошел до окраины озера, до того места, где в лиственницах разыгрался неравный поединок между старым лосем и волками. Он увидел развязку его несколько дальше, на снегу, по которому рассеяны были остатки огромного скелета, а рядом с ними лежала пара колоссальных рогов.

   Стоя на этом необычайном поле сражения, Ваби много дал бы, чтобы и Род мог увидеть его. Несколько костей - вот все, что осталось от старого героического лося. Но голова и поднимавшиеся на ней рога были нетронуты. Это были самые великолепные рога, какие молодому человеку когда-либо приходилось встречать в Великой Белой Пустыне. И ему пришло в голову сохранить этот роскошный трофей и отвезти его позднее в цивилизованную страну, где за него можно будет получить сто долларов, если не больше.

   Легко было видеть, что бой был горячий. Рядом со скелетом лося лежало два волчьих трупа, наполовину объеденных другими волками. Обе головы были целы, и Ваби оскальпировал их. Потом он продолжал свой путь.

   Там, где, как он помнил, он израсходовал свои последние два заряда, лежали еще два убитых волка. На опушке леса из лиственниц он нашел третьего. Без сомнения, этот последний волк был ранен в течение того же дня им или Родом и пришел умирать в это место, после чего, по всей вероятности, был прикончен своими собратьями. На расстоянии полумили, там, где стрельба развернулась вовсю, шестой и седьмой волчьи трупы дополняли коллекцию. Ваби взял все эти скальпы и вернулся к останкам старого лося.

   Голова животного была во многих местах прокушена зубами. Но так как на ней было мало мяса, то она не возбуждала в волках особой кровожадности, и они скоро перестали набрасываться на нее. В тех местах, где шкура была повреждена, ее легко можно было зашить и заштопать. Индейцы фактории были искусными мастерами в такого рода работе.

   Но как сохранить эту голову до возвращения, то есть в течение нескольких месяцев? Если подвесить ее к ветке дерева, то есть опасение, что она испортится при наступлении первых же теплых дней будущей весны. Была и другая опасность - ее мог украсть какой-нибудь охотник, случайно проходящий мимо.

   Ваби знал, что индейцы имеют обыкновение сохранять замороженные головы лосей и оленей иногда в течение очень долгою времени в так называемых "ледяных ямах". Самое лучшее было последовать их примеру. Потому он не без труда поволок огромную голову с рогами в самую гущу лиственниц, куда редко проникали солнечные лучи, и, взяв топор, принялся за работу.

   Полтора часа без передышки копал он промерзшую землю и вырыл наконец достаточно большую яму, чтобы поместить в ней свой драгоценный трофей. На дно он насыпал толстый слой снега, который утоптал ногами и прикладом ружья. Потом, положив на него огромную голову, наполнил яму землей, которую разбил на возможно более мелкие комья. Он закончил тем, что скрыл засыпанную яму под новым толстым слоем снега. Затем сделал топором нарезки на двух соседних деревьях и двинулся в обратный путь к своей стоянке.

   "Эта земля,- рассуждал он сам с собой, не переставая идти,- не оттает раньше июня. Семь волчьих скальпов по пятнадцати долларов - это составит сто пять долларов. И сто долларов за голову - вместе будет двести пять. Другими словами, семьдесят долларов в среднем на брата. Хе, хе, дружище Род, весьма приличный заработок за двадцать четыре часа работы".

   Экскурсия Ваби продолжалась три часа. Шел густой снег, когда он добрался до опустевшей стоянки и разыскал уже наполовину заметенные следы Родерика и Мукоки, а также маленьких санок, нагруженных их общим багажом, которые тащил старый индеец.

   Склоняя голову под белыми, неслышно падающими хлопьями, мальчик решил как можно скорее нагнать своих спутников. Снег падал такой густой, что он видел перед собой не дальше чем на десять шагов. Противоположный берег реки совершенно исчез. Погода, какой только можно было желать, чтобы избегнуть преследования вунгов.

   Два часа подряд он шел так без устали. Следы тех, кто двигался впереди него и чьи шаги были более медленны, становились все более и более свежими. Явное доказательство, что он нагонял их. Но, по правде сказать, ему не слишком легко было распознать, что это были следы человеческих ног. Ибо снег настолько изменял их, что всякий другой с одинаковым успехом мог принять их за следы лося или оленя.

   После третьего часа ходьбы, полагая, что он сделал по меньшей мере десять миль, Ваби присел, чтобы немного отдохнуть и восстановить свои силы теми запасами, которые захватил с собою.

   Выносливость Рода поражала его. Он считал, что еще три или четыре мили отделяли его от Мукоки и белого юноши, если только они, в свою очередь, не сделали привала, чтобы поесть. Такое предположение было вполне вероятно.

   Бесконечный покой Пустыни окружал его. Ничто не нарушало молчания. Не слышно было даже щебета снежной птицы.

   Довольно долго оставался он в полной неподвижности, как тот пень, на котором сидел, желая дать отдых своим ногам и прислушиваясь к окружающей тишине. Она охватывала его душу каким-то странным очарованием. Казалось, будто весь мир погрузился в небытие и даже дикие властители лесов не осмеливались выползти из своих берлог в этот час, когда небо щедрой рукой кидало нескончаемые белые хлопья, которые, без сомнения, набросили уже пушистый покров на все пространство вплоть до Гудзонова залива.

  

   Ваби сидел, чутко прислушиваясь к этому бездонному молчанию, как вдруг в воздухе что-то щелкнуло. С губ Ваби сорвался тревожный крик. Это был отчетливый, гулкий треск ружейного выстрела. За ним последовал другой, потом третий, четвертый.

   Он насчитал пять. Они следовали один за другим без перерыва.

   Чтобы это могло значить? Он вскочил на ноги с сильно бьющимся сердцем. Этот треск напоминал выстрел из ружья Мукоки. А между тем старый индеец не должен был стрелять дичь. Это было вполне определенно между ними условлено.

   Значит, кто-то напал на Рода и Мукоки? Но момент был неподходящим для бесплодных размышлений, и Ваби пустился бежать со всей быстротой, на какую был способен.

   Он понимал, что не должен терять ни минуты, если его спутники находятся в опасности. Но, конечно, он придет слишком поздно. За пятью выстрелами последовало снова абсолютное молчание, и оно только увеличивало его тревогу. Если там произошла схватка, то теперь уже все кончено. И, пока он бежал, с глазами, ослепленными снегом, нажимая пальцем на курок ружья и готовясь к выстрелу, он не переставал прислушиваться, не донесутся ли до него новые звуки битвы, ружейные или револьверные выстрелы или торжествующая песнь победителей.

   Он дошел до места, где долина до того суживалась, что замерзшая Омбакика, превратившись в небольшой поток, совершенно исчезала под высокими и густыми кедрами, сплетавшими над ней свои ветви.

   Кедры, теснившиеся в узком скалистом проходе, придавали ему еще более мрачный, зловещий вид, заслоняя и без того сумрачное бледно-серое небо, в котором уже угасал короткий ноябрьский день.

   Прежде чем углубиться в лесную чащу, Ваби инстинктивно остановился, чтобы прислушаться. Но он не услышал ничего, кроме ударов собственного сердца, которое, как молот, колотилось в его груди. Не страх удерживал его, ибо он не видел перед собой никакой опасности, но самая неопределенность этой опасности, неведомой, но возможной.

   Бессознательно он сделал то, что на его месте сделало бы любое животное: бросился на землю и тесно прижался к ней, стараясь стать невидимым. Дуло его ружья было направлено в сторону таинственного темного ущелья. Быть может, к нему подкрадывалась опасность точно так же медленно, волчьим шагом? И он еще глубже вдавился в снег.

   Минуты шли за минутами. Он по-прежнему ничего не слышал. Потом вдруг раздался тревожный щебет птицы. Он прозвучал как предостерегающий сигнал. Возможно, конечно, что птицу вспугнула какая-нибудь рыскающая за добычей лисица и заставила ее вылететь из убежища, либо ее напугал олень или лось. Но ведь нежные и тревожные звуки песни могли возвещать и другое,- а Ваби не сомневался, что так и было,- они могли возвещать и присутствие человека.

   Между тем Ваби овладел собой, поднялся на ноги и вступил под кедры, по-прежнему держась течения замерзшего потока. Продвигаясь с тысячью предосторожностей, он беспрепятственно пробрался в их тени и, притаившись за стволом дерева, стал всматриваться в открытое пространство, которое расстилалось перед ним. Снег падал теперь не так густо, и его глаз различал предметы, находившиеся на довольно далеком расстоянии.

   Волнение его дошло до предела. Чмоканье рыжей белки, раздавшееся неожиданно над самым его ухом, заставило его вздрогнуть. Потом ему показалось, что он слышит немного поодаль, в темноте, какой-то шорох, как будто кто-то зацепился нечаянно ружьем за ветку дерева.

   Вдруг ему померещилось, что из темноты выплывают две едва различимые тени. Он протер рукавицей глаза, мокрые от снега, который таял у него на лице, и стал пристально, со страшным напряжением всматриваться вдаль.

   Теперь уже не было никакого сомнения. Две тени, заставившие только что вспорхнуть птицу, молча приближались.

   Их силуэты скоро стали вырисовываться более четко. Он уже видел, что это были двое мужчин. Они подвигались с крайней осторожностью, метр за метром, почти что крадучись по земле, как он сам за минуту перед тем, и, казалось, также готовились к встрече с врагом. Ваби приложил ружье к плечу. Он был невидим, и положение складывалось в его пользу. Он держал обе тени на прицеле. Жизнь или смерть зависела от нажима его пальца на курок ружья.

   Его обезумевшее воображение рисовало Рода и Мукоки, сраженных в схватке и убитых двумя вунгами (потому что он не сомневался уже в тождественности с ними этих двух теней), которые возвращались теперь обратно по следам, чтобы убить и его. Да, да это так... И его палец начинал незаметно нажимать курок.

   Он готов был уже выстрелить, когда две тени, находившиеся от него теперь не больше чем в двадцати ярдах остановились и, приблизившись одна к другой, стали, по-видимому, совещаться. Ваби опустил свое ружье и напряг слух, стараясь уловить, что они говорили.

   Тени разговаривали приглушенными голосами. Но тишина была так велика, что их бормотанье долетело до него. На момент один из собеседников слегка повысил голос, и он услышал:

   - All right!

   Ну конечно же не Вунга стал бы так выражаться. И интонация была слишком чиста.

   Тогда, в свою очередь, он позвал едва слышно:

   - Род, это вы? Эй, Муки... Род... Муки!

   Через секунду трое друзей были уже вместе, молча сжимая друг другу руки, так что кости трещали. Смертельная бледность Рода, сверхъестественное напряжение в бронзовых чертах Ваби и Мукоки свидетельствовали достаточно о той тревоге друг за друга, которую они только что пережили.

   - Это вы стрелять? - прошептал Мукоки.

   - Нет, я не стрелял,- ответил Ваби, и глаза его расширились от удивления.- А вы?

   - Нет.

   Одно слово сорвалось с уст старого индейца. Но оно заключало в себе целый сонм вопросов и новых тревог. Пять ружейных выстрелов. Кто же в таком случае стрелял?

   Род и Мукоки предполагали, что это Ваби, как он сам думал, что это они, и они вернулись обратно, чтобы оказать ему помощь, если бы он в ней нуждался.

   - Я думать,- сказал Мукоки,- враги засесть здесь.

   И он показал пальцем на кедровый лес. Ваби ограничился тем, что отрицательно покачал головой.

   Не зная, что предположить, они продолжали все трое стоять на том же месте. Одинокий вой волка донесся до них на расстоянии около полумили.

   - Зверь, должно быть, напал на человеческий след,- сказал Ваби.- Не думаю, чтобы это был мой, судя по направлению звука.

   Ни один звук не нарушал больше спокойствия надвигающейся ночи. Мукоки двинулся в путь, и оба мальчика последовали за ним.

   Они прошли так около четверти мили. Долина все больше и больше суживалась, и русло замерзшего потока терялось среди огромных массивов скал, которые, теснясь и налезая друг на друга, образовывали дикие нагромождения крутых утесов. Несколько дальше оно совершенно исчезало между этими циклопическими скалами, и поток уходил под землю. Не было никакой возможности пройти дальше.

   Покинув долину, путники стали карабкаться вверх среди наносных каменных глыб. Скоро они добрались до гребня, где под навесом большой скалы, которая служила прекрасной защитой от снега и от ветра, дувшего с противоположной стороны, еще тлели остатки костра.

   Это было то место, где Род и Мукоки сделали привал и откуда они вернулись обратно к Ваби, услыхав треск пяти таинственных ружейных выстрелов.

   Место было на редкость удобное, и трудно было найти что-нибудь более подходящее для стоянки после целого дня утомительной ходьбы по мягкому снегу. Мукоки уже разложил костер из благоухающих сосновых веток и пристроил на вертеле возле огня большой кусок консервированной дичи, но в тревожной спешке ухода старый индеец так и оставил его лежать у огня.

   Оба мальчика, казалось, были в восторге и обменивались счастливыми взглядами, несмотря на внутреннюю тревогу, которая их угнетала. Они готовились устроиться на ночь в этом уютном убежище и начали уже раздувать огонь. Но, случайно подняв глаза на Мукоки, остановились, удивленные его поведением.

   Старый проводник стоял совершенно неподвижно, опираясь на свое ружье, и вся его фигура выражала явное, хотя и безмолвное, неодобрение работы, которой они занялись.

   Ваби, одним коленом опираясь на землю, посмотрел на него вопрошающим взглядом.

   - Не делать огонь,- пробормотал старый индеец, качая головой.- Идти дальше, вверх по горе.- И он протянул по направлению к северу свою длинную руку.- Река,- сказал он, - обходить горы через скалы, потом образовать водопады и после больших болот хорошее место для лосей. Потом снова стать широкая и ровная. Мы пройти по верху горы, снег падать всю ночь. Утро наступить и никакого следа для вунгов. Если остаться здесь, сделать хороший след утром. Вунги гнаться, как дьяволы. Очень легко видеть.

   Ваби выпрямился, и горькое разочарование отразилось на его лице. С самого раннего утра он безостановочно шел, а несколько раз ему даже приходилось бежать. Он чувствовал усталость, совершенно достаточную для того, чтобы, во имя возможности поужинать и выспаться, подвергнуть себя без колебаний небольшой опасности.

   Положение Рода было еще хуже, хотя он прошел меньший путь. В течение нескольких минут огорченные мальчики молча смотрели друг на друга, всеми силами старались скрыть свою досаду, вызванную требованием Мукоки. Но Ваби был слишком рассудителен, чтобы решительно воспротивиться желанию старого индейца. Если тот утверждал, что было опасно провести ночь на этом привале,- ну что ж! - приходилось верить ему и сказать "нет" было бы безумием.

   Тогда, скрывая под улыбкой свое огорчение и стараясь изо всех сил подбодрить Рода, который в этом очень нуждался, Ваби стал снова прилаживать на плечи свой мешок, уже сброшенный на землю. Мукоки в свою очередь подбадривал бедного мальчика: