Ферри Габриель - Косталь-индеец

атолкнуться в гасиенде, он призвал к себе отряд, осаждавший Дель-Валле, и во главе ста тридцати человек отправился к гасиенде Сан-Карлос. Ограбив ее, он рассчитывал на следующее утро со всеми своими силами напасть на Дель-Валле.

   Этим объясняется, почему Корнелио проехал мимо гасиенды Дель-Валле и через брод, не попав в руки бандитов.

   Хотя прислуга дона Фернандо была весьма многочисленна, но он не оказал ни малейшего сопротивления, надеясь откупиться значительной суммой, как это уже не раз случалось. Тем не менее смутное предчувствие заставило его спрятать Марианиту и свои сокровища в потайную комнату, о которой знала, кроме него, только горничная его жены.

   И в самом деле, бандиты потребовали от дона Фернандо, чтобы он выдал не только все свои сокровища, но и жену, которую, как сказал ему бандит с дьявольской усмешкой, ему возвратят не прежде, чем он и дон Сильва отдадут за нее равное ей по весу количество золота.

   В то время когда молодой испанец старался спасти свои сокровища от жадных бандитов, странный свет, исходивший из окон гасиенды, поразил суеверным ужасом душу дона Корнелио. Он еще спрашивал себя, что могут означать этот зловещий свет и белый призрак, мелькнувший перед его глазами, как вдруг ворота гасиенды отворились и оттуда выскочили четверо или пятеро всадников. Всадники испустили дикий крик, и один из них, без сомнения, заметил Корнелио, потому что в руках его что-то блеснуло, затем раздался выстрел, и пуля просвистела мимо головы капитана.

   При этом неожиданном происшествии капитан совершенно забыл о Бруте и Костале и обратился в бегство. Конечно, он ускакал бы на своей прекрасной лошади от всадников, если бы она не упала, споткнувшись о корни дерева.

   Падение было столь внезапно, что дон Корнелио перелетел через голову лошади и, если бы не мягкая почва, переломал бы себе все кости. Не успел он опомниться, как ему уже связали руки и снова посадили на коня, которого один из всадников повел под уздцы. Несколько минут спустя пленника привели в гасиенду.

   Не будем описывать сцены возмутительной жестокости, происходившие при разграблении гасиенды, невольным свидетелем которых должен был сделаться дон Корнелио. Довольно сказать, что дон Фернандо не выдал ни жены, ни сокровищ, несмотря на все угрозы и побои. Впрочем, сокровища он согласился бы отдать, если бы при этом не пришлось указать бандитом убежище Марианиты. К сожалению, его твердость оказалась бесполезной, так как горничная от ужаса выдала тайну. К счастью, Марианита в это время находилась уже в относительной безопасности: испуганная криками бандитов и дрожа при мысли, что ее вот-вот обнаружат, она выскочила в окно и побежала в соседний лес, к берегу Остуты.

   Донья Марианита и была тот белый призрак, который так напугал капитана Корнелио.

   Узнав о ее бегстве, Арройо тотчас приказал шестерым всадникам сесть на коней и поручил командовать шайкой одному из разбойников, поскольку сам намеревался отправиться вместе с Бокардо на поиски доньи Марианиты.

   После этих распоряжений бандит нашел время заняться доном Корнелио и двумя цветными, которых его люди перехватили одного за другим. Мы не может сказать, что капитан чувствовал себя достаточно уверенно в новой обстановке, но когда он увидел бедного Фернандо, который после продолжительных истязаний был со связанными руками брошен в угол, неожиданное мужество проснулось в груди его, он вдруг ощутил в себе искру того огня, который глаза Галеаны заронили ему в душу, когда он сражался рядом с этим героем.

   Едва его вместе с негром и индейцем ввели в ту же комнату, где находился Фернандо, он обратился к предводителям бандитов.

   - Сеньор Арройо и вы сеньор Бокардо! - крикнул он таким голосом, который удивил его самого. - Вы видите во мне и моих людях посланников генерала Морелоса. Мне поручено сообщить вам, что если вы не перестанете бесчестить ненужными жестокостями святое дело, за которое мы сражаемся как христиане, а не как разбойники, то генерал прикажет четвертовать вас.

   При этой нешуточной угрозе глаза Арройо загорелись гневом и бешенством. Что касается Бокардо, то при имени Морелоса он смутился и побледнел.

   - Доказательства! Доказательства! - крикнул Арройо, расхаживая взад и вперед, подобно тигру в клетке, - я хочу иметь доказательства!

   - Вот они, - отвечал капитан, который сам испугался своей смелости, и поспешил передать депеши бандиту.

   Имена Галеаны и Морелоса были для него так же спасительны в этом вертепе разбойников, как ангел Божий для Даниила во львином рву [15].

  

   [15] - Имеется в виду эпизод из Библии. Враги ветхозаветного пророка Даниила донесли вавилонскому царю Дарию, что Даниил нарушает его тридцатидневный запрет на молитвы и продолжает трижды в день молиться своему Богу. Дарий повелел бросить пророка в ров на растерзание львам. Однако посланный Господом ангел оградил Даниила от хищников. На другой день Дарий освободил Даниила, велев сбросить в ров его обвинителей, которые были тут же растерзаны голодными хищниками.

  

   Оба отпетых бандита преклонялись перед этими уважаемыми и страшными именами.

   - Ступайте! - сказал, наконец, Арройо. - И я вам советую нигде и ни перед кем не хвастаться тем, что вы говорили со мной так дерзко. Что касается сеньора Морелоса, то скажите ему, что всякий сражается по-своему и что я, несмотря на его угрозы, не могу изменить своей природы.

   Он указал на дверь, и Корнелио со своими спутниками поспешил оставить гасиенду. Индеец торопился к озеру Остута, так как было уже десять часов вечера, а луна должна была взойти задолго до полуночи. Немного времени спустя после их ухода, Арройо и Бокардо с шестью всадниками тоже выехали из гасиенды. Они ехали медленно, освещая дорогу факелами, чтобы не потерять следов доньи Марианиты, которые, по-видимому, направлялись к озеру. Но прежде чем мы последуем за всеми этими лицами на озеро, посмотрим, что делает полковник Рафаэль, которого мы оставили в камышах.

   Мы уже сказали, что Кальделас и дон Рафаэль так укрепили гасиенду Дель-Валле, что она могла сопротивляться всем революционным силам в этой провинции. К доставленным губернатором Оахаки полевым орудиям были прибавлены еще два, и дону Рафаэлю удалось добиться от испанского правительства, чтобы оно приняло на свой счет содержание гарнизона из восьмидесяти человек, начальство над которым было поручено полковнику. Эти расходы, не слишком обременительные для казны вице-короля, тем не менее оказались не по средствам дону Рафаэлю; его состояния, хотя и значительного, не хватило бы на содержание и вооружение восьмидесяти солдат в течение почти двух лет.

   Каталонский поручик, храбрый и предприимчивый человек, начальствовавший над гарнизоном в отсутствие полковника, долгое время придерживался оборонительной тактики, пока не вернулась в провинцию шайка Арройо. Теперь он решил во что бы то ни стало покончить с бандитами.

   В тот вечер, когда была ограблена гасиенда Сан-Карлос, этот храбрый офицер сидел в своей комнате за кружкой вина и, услышав за дверью окрик часового, никак не мог предположить, что этот оклик возвещал о прибытии дона Рафаэля, об участи которого со времени сражения при Гуахуапане ничего не было известно.

   Но каким образом полковник мог попасть в гасиенду целым и невредимым?

   Из своего убежища полковник мог следить за всем, что происходило в лагере Арройо; он видел, как весь лагерь снялся с места, и банда покинула берега реки.

   Когда наступила ночь и только звезды роняли слабый свет, полковник вышел из своего убежища и внимательно осмотрелся. Вокруг царило глубокое молчание; но вскоре оно было нарушено тремя всадниками; то проехали Корнелио и его двое спутников.

   Первым делом полковника, когда он опять остался один, было вернуться к тому месту, где он оставил Ронкадора. Он отвел истощенное голодом животное на луг и радовался аппетиту своего любимца, как вдруг заметил по ту сторону реки человека, собиравшегося перейти через брод на его сторону.

   Человек был один, и дон Рафаэль решил расспросить его поподробнее о положении в округе. Когда путник вступил на берег, полковник поспешил к нему с саблей в руке, приказывая остановиться и ничего не бояться.

   Тем не менее незнакомец, по-видимому, был испуган появлением полковника, который, с обнаженной саблей в руке, в разорванной и перепачканно тиной одежде, вовсе не производил безобидного впечатления.

   - Боже мой! - воскликнул незнакомец. - Пропустите слугу, сеньор, который ищет помощи для своих господ.

   - Кто ваши господа? - с участием спросил полковник.

   - Владельцы гасиенды Сан-Карлос.

   - Дон Фернандо и донья Марианита?

   - Вы знаете их?

   - Разве им угрожает опасность?

   - Ах! - вздохнул, слуга. - Их гасиенда разграблена, и я слышал стоны моего господина под плетью Арройо...

   - Как! Опять этот негодяй! - перебил полковник.

   - О, он всегда там, где можно совершить какое-нибудь преступление.

   - А ваша госпожа?

   - К счастью, она спаслась от бандитов бегством. Я тоже убежал, но только для того, чтобы просить помощи в гасиенде Дель-Валле; ее великодушный защитник, конечно, не позволит безнаказанно нарушить законы войны.

   - Разве дорога в Дель-Валле свободна? - спросил полковник.

   - Без сомнения; вся банда направилась в Сан-Карлос, сеньор.

   - Ладно! Едем со мной! - воскликнул дон Рафаэль. - И я обещаю, что ты увидишь скорую и кровавую месть.

   Не вступая в дальнейшие объяснения, полковник снова взнуздал Ронкадора, вскочил в седло, помог слуге усесться сзади и тронул коня крупной рысью.

   - Куда бежала твоя госпожа? - спросил дон Рафаэль после непродолжительного молчания.

   - Не знаю наверное, но думаю, что она укрылась в лесу возле Сан-Карлоса. Бедная женщина! - прибавил слуга, вздохнув. - Сегодня утром она была так счастлива, потому что ожидала приезда отца и сестры. Ведь не видала их уже целый год!

   При этом известии дон Рафаэль не мог скрыть овладевшего им беспокойства.

   - Ты уверен, что дон Сильва и донья Гертруда находятся в дороге? - спросил он встревоженно.

   - По крайней мере в письме они извещали, что прибудут сегодня; но может быть, поездку отложили ввиду нездоровья доньи Гертруды. Дай Бог, чтобы так оно и было, сеньор!

   - Что ты говоришь? Разве донья Гертруда больна?

   - Точно не знаю. Но люди в гасиенде говорят, что тайная грусть угнетает ее.

   - А ты не знаешь причину этой грусти? - спросил полковник.

   - Я еще слишком недавно на службе у моих теперешних господ, чтобы знать их тайны, - отвечал слуга, - но горничная доньи Марианиты говорила, что сестра ее госпожи безнадежно влюблена в одного королевского офицера, который забыл ее.

   Полковник замолчал, прикусил губу и дал шпоры коню, так что благородное животное несмотря на двойную ношу помчалось галопом и через несколько минут достигло ясеневой аллеи, которая вела в гасиенду. Здесь они были задержаны часовыми.

   Дон Рафаэль назвал свое имя, и скоро внутри гасиенды зазвучали фанфары в знак прибытия начальника, между тем как слуга дона Фернандо, извиняясь, что не узнал ранга своего спутника, слез с лошади.

   Тяжелые ворота заскрипели, за ними появился поручик в сопровождении несших факелы солдат. И все почтительно проводили полковника в гасиенду.

   - Любезный поручик, - спросил полковник после первого приветствия, - вы без сомнения готовы для любого предприятия?

   - Завтра мы намеревались отправиться в погоню за Арройо, - отвечал каталонец.

   - Тем лучше! - сказал полковник с мрачной улыбкой. - Вам известно, где сейчас находится разбойник?

   - Следы Арройо всегда легко отыскать.

   - Вы правы! - воскликнул полковник. - Впрочем, вот этот слуга дона Фернандо собирался просить вашей помощи, чтобы отомстить за своих господ, жестоко оскорбленных и ограбленных бандитами. Поэтому отправимся немедленно: несчастные владельцы гасиенды Сан-Карлос, наверное, ждут не дождутся помощи. Прикажите снять с лафета легкую пушку и навьючить ее на мула, нам она будет необходима, чтобы выбить ворота гасиенды.

   - Трубите поход! - скомандовал поручик.

   Трубы снова зазвучали на дворе крепости, и в то время как приказания полковника приводились в исполнение, он вышел за ворота, желая остаться один. Он пошел на то место, где два года назад похоронил своего отца. В течение некоторого времени он молча молился на могиле и, когда встал, почувствовал прилив сил.

   Возвратившись во двор, он нашел все уже готовым к отъезду и вскочил в седло; по знаку поручика отворились тяжелые ворота, и отряд молча, крупной рысью отправился в путь.

   Отряд, состоявший из семидесяти человек, так как для охраны Дель-Валле было оставлено только десять, вскоре достиг брода через Остуту. Переехав брод, полковник велел остановиться; пушку поставили на лафет, и отряд был разделен на три части. Полковник командовал первой, которая направлялась прямо к воротам гасиенды; поручик и вахмистр приняли начальство над двумя другими, которые должны были окружить гасиенду.

   Оба эти отряда были снабжены ручными гранатами, чтобы в случае надобности бросить их через стены или в то место, где бандиты попытаются укрепиться, когда ворота будут выбиты. Полевое орудие находилось при отряде полковника, который хотел первым ворваться в гасиенду.

   Все эти приготовления остались незамеченными часовыми, стоявшими на асотее[16] гасиенды, так как ночная темнота и группы деревьев, разбросанных по поляне, мешали им видеть приближение врагов. Скоро, однако, в гасиенде поднялась тревога. Испанцы ринулись вперед, не обращая внимания на выстрелы часовых; наконец, по команде дона Рафаэля, отряд остановился, ряды раздвинулись, раздался пушечный выстрел и ядро выбило одну половину ворот.

  

   [16] - Асотея (исп. azotea) - плоская крыша.

  

   В то же время в темноте блеснули зажженные фитили, и гранаты посыпались во двор, где в беспорядке толпились бандиты.

   Некоторые из гранат удалось потушить, но большая часть разорвалась под ногами лошадей; испуганные животные сбросили всадников, еще более усилив суматоху и беспорядок.

   Крики раненых, отчаянные проклятия бандитов смешивались с грохотом гранат, летевших через стены.

   Снова раздался пушечный выстрел; ядро, влетев в отверстие ворот, проложило кровавый коридор в толпе бандитов.

   - Огонь, огонь! - раздался голос дона Рафаэля. - Выбейте другую половинку ворот! - приказал он пушкарям.

   В то же время от его отряда отделились два всадника и поскакали к командирам двух других отрядов, чтобы передать им приказание полковника взять гасиенду в полукольцо. Артиллеристы с такою быстротой зарядили пушку, что всадники едва успели отъехать, как раздался новый выстрел, и вторая половина ворот была разбита в щепки.

   В то же время новые гранаты посыпались во двор, где бандиты, в отсутствие своих предводителей, не знали, что делать. Одни - и таких было большинство - бросились, наконец, в верхний этаж гасиенды; другие, напротив, решили, по-видимому, дорого продать свою жизнь: они выбегали за ворота или выскакивали из нижних окон и перелезали через ограду, думая проложить себе путь к своим предводителям, которые, как нам известно, преследовали в это время донью Марианиту. Но за оградой гасиенды они натолкнулись на стену пик и карабинов.

   Испанцы ожесточенно истребляли бандитов, и скоро перед воротами и на дворе валялись груды трупов. Только немногие оставшиеся в живых укрылись в здании. Арройо и Бокардо, которых победители искали особенно усердно, не оказалось среди убитых.

   В сражении наступил перерыв; в это время в верхнем этаже отворилось окошко, из которого высунулся бандит, размахивая белым платком в знак сдачи.

   Полковник не хотел ничего и слышать о сдаче; но когда в окне появилось расстроенное лицо дона Фернандо, который объявил, что при общей резне убьют и его, полковник уступил. Он потребовал от бандитов и всех находившихся в гасиенде, чтобы они вышли во двор и немедленно сложили оружие.

   Победители поспешно вязали пленников, которые, подобно потоку, стремились из дверей гасиенды. Многочисленная прислуга гасиенды, разумеется, осталась на свободе.

   Пока солдаты вязали пленных, полковник подошел к несчастному дону Фернандо и стал его расспрашивать о бедствии, которое так неожиданно обрушилось на его мирный дом. К своему ужасу, полковник узнал, что сообщение слуги, встреченного им у брода через Остуту, верно во всех подробностях. Донья Марианита действительно спаслась бегством; но, прибавил отчаявшийся дон Фернандо, теперь ее преследуют Арройо и Бокардо с несколькими всадниками; так же верно и то, что сегодня вечером ожидали дона Сильву и Гертруду.

   Медлить было опасно. Полковник обещал дону Фернандо тотчас же отправиться в погоню за бандитами и во что бы то ни стало освободить Марианиту, если она уже попала в руки разбойников. Когда дон Фернандо объявил, что несмотря на свои страдания он может держаться на коне, полковник согласился взять его с собою.

   Приказав поручику отвести пленных в гасиенду Дель-Валле, полковник выбрал восемь солдат и во главе этого маленького отряда ринулся по следам Арройо. Взошедшая луна благоприятствовала их предприятию.

  

  

  

   Перед нами расстилается огромная равнина, местами лесистая, местами покрытая болотами или голыми песчаными холмами, напоминающими дюны, середину ландшафта занимает обширное водное пространство, это - озеро Остута.

   Озеро имеет тот мрачный, печальный вид, каким, по словам путешественников, отличается Мертвое море. Черная тинистая вода уныло плещется о болотистый берег, поросший камышом и бамбуком, тощие стебли и завядшие шишки которых только усиливают тоскливое впечатление.

   Посреди озера возвышается холм, черно-зеленая масса которого походит скорее на огромную подводную скалу, чем на остров. Обильные испарения, подымающиеся от воды, образуют вокруг его вершины постоянное облако. Судя по многочисленным трещинам, это, должно быть, груда обломков застывшей лавы, извергнутой в незапамятные времена.

   Ночью, когда луна озаряет своими бледными лучами этот остров, его пласты, лежащие один на другом, походят на чешуи огромного аллигатора. Эти опасные гады в изобилии водятся в мутных водах озера, и часто прибрежный камыш трещит под тяжестью их тел.

   Печальный вид озера, мрачный, однообразный ландшафт, вечное молчание, царящее вокруг, - все это наводит страх на душу зрителя и вполне объясняет, почему индейские жрецы считали это место жилищем своих кровожадных богов; и так велика сила древних поверий, что и в наши дни озеро Остута и гора Монтапостиак внушают суеверный ужас невежественным окрестным жителям.

   Будучи уверен, что здесь можно найти безопасное убежище, слуга дона Сильвы посоветовал остановиться на ночь в лесу на южном берегу озера. На некотором расстоянии от спавших господ, трое слуг коротали ночь в болтовне, ожидая возвращения четвертого слуги, который отправился отыскивать брод.

   Сквозь деревья можно было видеть мрачный абрис заколдованной горы.

   - Я слыхал, - говорил вполголоса один из слуг, - что еще недавно вода этого озера была удивительно светла и что она потемнела с тех пор, как озеро попало во власть дьявола.

   - С какой стати, - подхватил другой, - Кастрильо выбрал это нечистое место для стоянки?

   - Разумеется, потому, что бандиты Арройо не посмеют сюда сунуться! - заметил третий.

   - Говорят, - начал опять первый слуга, который, по-видимому, больше других знал об этой местности, - что на вершине горы совершались кровавые жертвоприношения, и, чтобы скрыть их от глаз людей, индейский бог закутал ее в это облако.

   Внезапный треск в лесу перепугал слуг; но этот страх продолжался недолго. Причиною шума оказался Кастрильо, возвращавшийся после своих поисков и, по-видимому, чем-то сильно взволнованный.

   - Что ты видел? - спросили у него товарищи.

   - Я дошел до гасиенды Сан-Карлос, - сказал он, - на берегах реки не видать больше огней; я подошел к гасиенде, и - странное дело! - окна почти не освещены, и на крыше мелькают словно блуждающие огни. Кроме того, я видел между деревьями белое привидение; тут у меня душа ушла в пятки, и я бросился бежать. Завтра, когда мы придем в гасиенду при дневном свете, я постараюсь объяснить себе, что все это значит!

   Это сообщение, разумеется, еще усилило суеверный страх слуг. Кастрильо хотел было рассказать обо всем дону Сильве, но узнав, что господа уснули, подсел к товарищам.

   Вскоре над лесом взошла полная, светлая луна и под ее лучами вся окрестность оживилась. В лесу стало светлее, и крутые склоны Монтапостиака заблестели слабым зеленоватым блеском. Поверхность озера побледнела; в камышах зашевелились какие-то низкие черные фигуры; в соседней чаще послышался глухой шум.

   Ужас сковал слуг. Они прислушивались с бледными от страха лицами. Можно было подумать, что в камышах в самом деле раздаются неясные человеческие голоса. Но вскоре все смолкло, и каждый подумал, что он ошибся, приняв шум леса за человеческий голос.

   - Желал бы я, - шепнул один из слуг, - чтобы эта ночь прошла поскорей, но она протянется еще по крайней мере часов пять.

   - И по всему видно, - прибавил другой, - что эта ночь вряд ли пройдет без несчастья.

   В эту минуту на озере снова послышался человеческий голос. Он пел какую-то странную песню. Это был непонятный язык, на котором триста лет назад индейские жрецы молились своим богам.

   Все четверо перекрестились и с ужасом взглянули друг на друга.

   - Может быть, это душа какой-нибудь жертвы индейских жрецов, которая не может успокоиться, - прошептал один едва слышным голосом.

   Его товарищи могли только кивнуть головой в знак согласия. Вдруг Кастрильо схватил за руку сидевшего рядом с ним слугу и указал на человеческую фигуру, почти обнаженную, с медно-красной кожей. За ней показалась другая фигура, черная, как эбеновое дерево. Оба, казалось, что-то разыскивали в камышах, размахивая руками. Потом оцепеневшие зрители видели, как обе фигуры бросились в озеро, поплыли и растворились в отбрасываемой горой тени.

   Наши читатели, конечно, уже узнали Косталя и Брута, поплывших к острову, который в незапамятные времена был посвящен Талоку, богу гор. Но куда же девался их спутник, дон Корнелио?

   Хотя капитан знал о намерении обоих цветных и громко порицал их суеверие, но по своему добродушию не мог отказать Косталю, который просил его подождать их возвращения, так как посторонний зритель мог помешать заклинанию. Поэтому он остался в том же лесу, где остановился на ночь дон Сильва, в нескольких сотнях шагов от четырех слуг. Хотя он и обещал подождать на одной из прогалин внутри леса, но любопытство заставило его выйти на берег озера.

   Его лошадь вместе с двумя остальными была привязана в камышах; из предосторожности он влез на дерево и оттуда увидел индейца и негра значительно раньше, чем слуги дона Сильвы. Он решил остаться на дереве, пока индеец и негр не вернутся с острова; затем, пока они будут одеваться, он успеет на свою прогалину и там подождет их, сделав вид, что и не уходил никуда.

   Но время проходило, луна поднималась все выше, а ни Косталь, ни Брут не возвращались.

   Отдаленные выстрелы придали другое направление мыслям капитана. Тщетно старался он объяснить себе причину пальбы, так как ему и в голову не могло прийти, что дон Рафаэль штурмует гасиенду.

   Впрочем, он недолго ломал себе голову над причиной выстрелов; скоро ему неодолимо захотелось спать. Веки его отяжелели, глаза сомкнулись, но сон оказался некрепок, и какой-то смутный шум внезапно разбудил его. Он прислушался и уловил ясный звон колокола. Сначала он решил, что все еще грезит, однако звон повторился, и капитан ясно различил двенадцать ударов, как будто на какой-то колокольне пробили полночь.

   Дон Корнелио невольно почувствовал беспокойство: ведь в окрестностях не было никакой колокольни! Звон явно слышался с середины озера, с заколдованной горы. Будто это был сигнал пробуждения индейских богов после трехсотлетнего сна.

   Луна поднималась все выше и выше; лучи ее проникли в чащу камышей. Странный одинокий крик, который Корнелио уже несколько раз слышал сквозь сон, доносился снова и вскоре перешел в такой ужасный рев, какого он сроду не слыхивал. В подобную же ночь рычали над его головой ягуары, когда он висел в гамаке; но рычание ягуаров было куда слабее. Сейчас казалось, будто дикие звуки выходили из глотки какого-нибудь исполинского животного.

   Не станем томить читателей: кошмарные звуки испускала пара обезьян-ревунов. Эти животные, населяющие леса Южной Америки, крайне редко забредают так далеко на север; поэтому их крик был совершенно не знаком дону Корнелио. Посредством особенного костяного барабана, соединенного с гортанью, ревуны могут издавать вопли, которые слышны на огромном расстоянии. Ревуны приходят в особенное беспокойство при перемене погоды и когда видят или чуют людей.

   Капитан задрожал всем телом и, наверное, свалился бы с дерева, если бы его не поддержали ветви. Но не один он был испуган. Люди дона Сильвы, находившиеся на расстоянии двух ружейных выстрелов от капитана, с таким же ужасом считали двенадцать ударов. Их гораздо более храбрый господин тщетно старался объяснить себе, что такое происходит вокруг. Гертруда проснулась и испуганно вскрикнула, услышав обезьяний концерт.

   Кастрильо внезапно появился подле дона Сильвы и его дочери. Лицо его выражало ужас.

   - Что случилось? - спросил дон Сильва.

   - Ничего, сеньор; только нам следует поскорее убраться подальше от этого проклятого места! - отвечал слуга.

   - Приготовьте-ка лучше оружие; поблизости ревут тигры.

   - Никогда тигр не ревет таким образом, - возразил слуга, качая головой. - Оружие бесполезно, сеньор, - голос духа тьмы!

   Наступило короткое молчание, потом Кастрильо продолжал:

   - Нынче ночью мы видели много удивительных знамений; было бы безумием оставаться в таком месте, где мертвые встают из гроба, колокола звонят вдали от всякого жилища, духи ревут во тьме. Бежим, сеньор, пока еще есть время!

   - Но мое измученное дитя не в силах идти пешком, - воскликнул дон Сильва, указывая на Гертруду.

   - Мы сходим за мулами, пока донья Гертруда помолится об избавлении нас от опасности, - настаивал на своем Кастрильо. - Поспешим, сеньор, нельзя терять ни минуты. Я, пожалуй, не смогу удержать от бегства товарищей, да и сам...

   - Остаться здесь одной! - с ужасом перебила Гертруда. - Нет, нет, я смогу идти пешком.

   - Ну, ладно, будь по-твоему, - сдался дон Сильва. - Как-нибудь доберемся до гасиенды Сан-Карлос.

   Кастрильо поспешил к товарищам, которые, дрожа и крестясь, пошли за ним к мулам и лошадям, стоявшим на привязи несколько поодаль.

   ...Дон Корнелио ни за что на свете не отважился бы бежать. Страх буквально приковал его к ветвям дерева, и, в сотый раз проклиная свое глупое любопытство, он продолжал слушать разговор, как ему казалось, индейского божества со своим поклонником, как вдруг рев разом прекратился, и наступила глубокая тишина.

   Она длилась недолго и вскоре была прервана человеческими голосами, раздававшимися за цепью маленьких холмов, окаймляющих озеро с северной стороны.

   Дон Корнелио не сомневался, что эти голоса принадлежат Косталю и Бруту, возвращающимся после успешного выполнения своего предприятия.

   Вскоре капитану стало ясно, что он ошибся. Он увидел свет, который быстро приближался к озеру, затем показалась группа всадников с факелами в руках, среди них легко было узнать Арройо и Бокардо. Бандиты, казалось, искали чего-то самым деятельным образом, пока не дошли до того места, где стояли лошади дона Корнелио и его товарищей. Тут факелы разом погасли.

   Люди дона Сильвы, уже готовые к отъезду, остановились при виде всадников, они тоже узнали бандитов.

   Дон Корнелио с величайшим беспокойством следил за всеми движениями Арройо и почувствовал облегчение, когда бандиты отправились дальше вокруг озера. Берега озера снова опустели. Неожиданно Корнелио заметил легкое движение в прибрежных камышах, и в то же мгновение среди остроконечных листов аира появилась тень, которая, секунду спустя, приняла вид женщины. Она была одета в белое платье, длинные, распущенные волосы спускались по ее плечам.

   Холодный пот выступил на лбу капитана. Оцепенев от ужаса, он не мог отвести глаз от призрака. То была - он не сомневался в этом - подруга Талока, богиня Матлакуце, поднявшаяся на зов потомка касиков из своего подводного жилища...

  

  

  

   Бросившись в озеро, Косталь и Брут скоро доплыли до острова.

   Монтапостиак - огромная масса лавы черно-зеленого цвета - состоит из длинных вертикальных отдельных пластов. При свете солнца или луны этот минерал принимает зеленоватый оттенок, который вместе с облаком, постоянно окружающим вершину горы, придает острову странный вид. Еще замечательнее свойство этого камня издавать странный звенящий звук при ударе каким-нибудь твердым предметом. Это свойство было хорошо известно Косталю.

   Индеец, то погруженный в размышление, то повторяя вполголоса молитвы своих предков, ожидал, пока луна окажется над одной группой кедров, чтобы тогда начать заклинание. Вдруг он обратился к стоявшему рядом негру, который с полной уверенностью ожидал успеха предприятия.

   - Брут, - сказал он серьезным тоном, - когда боги моих предков услышат звон, которого они ожидают уже триста лет, они, без сомнения, явятся.

   - Надеюсь, - сказал Брут.

   - Да, но неизвестно, явится ли Талок, или его жена.

   - Мне это как-то все равно, - заметил негр.

   - Матлакуце, - продолжал Косталь, - одета в белое, как перья лебедя, платье; когда ее волосы не завязаны на голове, они спускаются, подобно мантии, по платью; глаза ее блестят, как звезды, а голос нежнее, чем голос пересмешника, - и все-таки трудно вынести ее вид.

   - Я вынесу, - уверил приятеля Брут.

   - Талок же исполинского роста, в его волосах вьются змеи, его глаза ярче, чем глаза тигра, а голос подобен грому; подумай об этом, пока есть время.

   - Я тебе сказал, что хочу добыть золото, и мне все равно, кто его доставил - Талок или Матлакуце. Клянусь всеми языческими богами! Я пришел сюда не для того, чтобы отступать.

   - Ну, так я начну вызывать моих богов, - сказал Косталь.

   Он вынул из-за пояса нож и ударил клинком о камень; раздался звук, подобный звону медного колокола, и замер вдали. Это он повторил еще одиннадцать раз.

   Вскоре раздался дикий рев, как будто Косталь в самом деле мог заставить Талока подать голос.

   Негр, испугавшийся в первую минуту, быстро оправился и сказал твердым голосом:

   - Звони еще, Косталь, Талок отвечал.

   - Глупый, - возразил Косталь, - неужели ты так мало знаешь наши леса, что можешь принять голос зверя за голос бога гор?

   - Разве это зверь?

   - А то кто же? Это пара обезьян-ревунов, которых ты мог бы убить ударом кулака. Нет, нет, голос Талока грознее и ужаснее!

   - Ты так полагаешь? - воскликнул негр и задумался. Однако тут его внимание привлекла группа всадников, ехавших по берегу озера. Как только бандиты Арройо скрылись за камышами, среди прибрежных растений появился белый призрак, страшно перепугавший капитана Корнелио.

   При неожиданном явлении белой фигуры в глазах неустрашимого Косталя блеснул торжествующий огонь. Он схватил своего товарища за руку и торжественно произнес:

   - Настало время, когда слава касиков Тегуантепека снова возродится. Смотри!

   - Это Матлакуце! - прошептал негр, и хотя его сердце билось с удвоенной силой, он ничем не обнаружил своего тайного страха.

   Оба осторожно спустились со скалы и бросились в воду.

   Призрак исчез, и заклинатели потеряли его из вида, только капитан мог видеть его позади зеленой стены озера. Но индеец хорошо заметил направление, и его мощные руки так быстро рассекали воду, что Брут, несмотря на все свои усилия, остался позади. Затем Корнелио увидел, как Косталь вытянул руки, чтобы схватить богиню вод; но в эту минуту чей-то голос крикнул:

   - Стреляй в черного шпиона!

   Раздался выстрел. Корнелио потерял из вида негра и индейца, так как оба нырнули. Но спустя минуту их головы снова показались на поверхности воды, и через несколько секунд друзья благополучно выскочили на берег на расстоянии ружейного выстрела от капитана. Вскоре затем Корнелио увидел, что из камыша, недалеко от того места, где находилось приведение, выскочили двое бандитов Арройо и бросились на индейца и негра с саблями в руках. Страх за своих товарищей возвратил капитану хладнокровие, он забыл о всех привидениях, прицелился и выстрелил. Один из бандитов упал, другой - остановился, как вкопанный.

   Тем временем индеец и негр добежали до лошадей и вскочили в седла. Капитан также поспешно спустился с дерева и окликнул Косталя и Брута.

   Оставшийся в живых бандит обратился было в бегство, но Косталь настиг его и заколол ударом ножа.

   - Теперь скорее на озеро! - крикнул он негру. - Подождите нас в лесу, дон Корнелио, нам необходимо остаться одним.

   В эту минуту на берег озера выехали пятеро всадников и пара мулов с носилками. То были дон Сильва и его спутники. Они услышали имя капитана и обрадовались неожиданному подкреплению, посланному им, вероятно, самим небом.

   В то же время на другой стороне озера позади кедровой рощицы появились несколько всадников, очевидно, спасавшихся от погони.

   - Это еще что за молодцы являются мешать поклонникам Талока? - воскликнул Косталь с бешенством.

   Негр, услышав, что его и Косталя опять называют по имени, с отчаянием ударил себя в грудь, так как неожиданные посетители до тех пор пустынного озера угрожали снова помешать им овладеть золотом. Голос, который он услыхал, принадлежал дону Сильве. Владелец гасиенды назвал дона Корнелио по имени, все еще сомневаясь, точно ли он видит перед собой своего бывшего гостя.

   - Да, да, это я самый! - откликнулся капитан, с крайним удивлением увидев знакомых в этой пустыне.

   Группа всадников, спасавшихся бегством, казалось, с минуту находилась в нерешительности, куда двинуться, и, быть может, не заметив за деревьями зрителей, помчалась прямо на них.

   Индеец и негр едва успели отскочить, чтобы не быть растоптанными мчавшимися, как вихрь, конями. Но несмотря на быстроту всадников, зоркий глаз Косталя узнал между ними Арройо и Бокардо.

   Не успел он сообщить об этом открытии своим товарищам, как мимо промчались преследовавшие Арройо.

   Один из них, наклонившись к шее коня, скорее летел, чем скакал, и значительно опередил своих товарищей; другой занимал середину между передним всадником и остальными.

   Когда первый из преследователей мчался мимо носилок доньи Гертруды, его конь, вероятно, испугавшись, бросился в сторону и хрипло заржал. Легкий возглас раздался за занавесками носилок, но всадник не слышал его. Не одна донья Гертруда узнала коня, а по нему и всадника. Ее отец тоже припомнил странное ржание лошади, которая так долго стояла в его конюшне. И Корнелио, конечно же, узнал своеобразные хриплые звуки, так напугавшие его в битве при Гуахуапане.

   Косталь и Брут поспешно оделись и схватили оружие, чтобы быть готовыми на всякий случай, и все с нетерпением ожидали конца сражения, которое завязалось на берегу озера. Несмотря на лунный свет, они не могли разобрать, на чью сторону клонится победа. Пока дон Сильва, беспокоясь за участь дона Рафаэля, который был ему дорог как нареченный Гертруды, мучился, не зная, что теперь делать, девушка приняла решение. Сняв с себя шелковый шарф, она свернула тонкую материю в маленький шарик и подозвала к себе слугу.

   - Кастрильо, - сказала она дрожащим голосом, - я знаю, что ты мне предан и не откажешься ни от какого поручения. Один из только что промчавшихся всадников - полковник дон Рафаэль, ты его знаешь. Поспеши к нему, передай ему мой шарф и скажи, что его владетельница находится здесь.

   Кастрильо молча поклонился и поскакал к месту стычки.

   ...Дон Рафаэль довольно скоро достиг берегов Остуты. Увидев Арройо, он и его спутники пришпорили лошадей и с радостью заметили, что расстояние между ними и бандитами быстро сокращается. В свою очередь предводитель бандитов, который вопреки своей показной храбрости не на шутку струсил, увидев полковника, не мог скрыть от себя, что теперь наконец ужасная рука мстителя настигнет его.

   Конечно, Арройо вполне мог бы приказать своим спутникам обернуться, окружить полковника, который значительно опередил своих, и убить его, прежде чем подоспеет помощь. Однако у него не хватило мужества на такую отчаянную попытку. Он предпочел при первом же удобном случае скрыться в лесу.

   Но дон Рафаэль, казалось, понял его намерение, потому что уже в течение нескольких секунд удалялся от берега, чтобы отрезать Арройо путь направо. Когда Арройо внезапно повернул в сторону, было уже поздно.

   Полковник мчался теперь рядом с бандитами: его тень уже достигла ног лошади Арройо. Тот резко повернул влево, но этого только и хотел дон Рафаэль. По-видимому, он намеревался поступить с бандитом так же, как охотник с ланью, которую он старается загнать к воде.

   - Берегись! - крикнул Бокардо своему товарищу, видя, что полковник, миновав его, бросился на Арройо.

   Арройо повернулся в седле и выстрелил из пистолета, невольно задержав при этом лошадь. Поспешный выстрел не причинил вреда дону Рафаэлю, и в то же мгновение Ронкадор со всего маха ударил грудью в круп лошади Арройо, которая вместе с всадником покатилась на землю.

   Между тем Бокардо поравнялся с полковником и занес кинжал для удара, однако полковник с криком: "Назад, негодяй!" одним взмахом сабли сбил его с лошади.

   Пока ушибленный и придавленный лошадью Арройо тщетно пытался встать на ноги, его окружили солдаты полковника. Остальные четверо бандитов, отпустив поводья, во весь опор мчались прочь.

   С того места, где стояли зрители, видно было падение двух всадников, но нельзя было разобрать, на чьей стороне победа.

   Косталь первый прервал молчание, так как ему хотелось остаться вдвоем с Брутом на берегу озера.

   - Кто бы ни победил, - заявил он, - в любом случае дорога свободна, и дон Сильва может продолжать свой путь.

   - Мы едем не в Лас-Пальмас! - решил дон Сильва и сделал несколько шагов вперед, как будто бы шум голосов, слышавшихся на месте сражения, мог разрешить его сомнение относительно исхода битвы.

   - На вашем месте я бы не стал медлить, - сказал Косталь, - каждая минута дорога и... клянусь змеями Талока, - воскликнул он с гневом, - тут есть еще кто-то!

   В самом деле, поблизости в тростнике послышался треск, вслед за тем появилась женщина в белом платье, с распущенными волосами, и бросилась в объятия дона Сильвы.

   Между тем как донья Гертруда обнималась с сестрой, изливая свои чувства в поцелуях, слезах, отрывочных вопросах, а дон Сильва, осыпая поцелуями свое дитя, тщетно ломал себе голову, стараясь объяснить эту загадку, Косталь и Брут взглянули друг на друга с видом людей, обманутых в своих ожиданиях, и вместе с капитаном отошли, понурив го