Ферри Габриель - Косталь-индеец

">   Галеана и Косталь стали для поручика ангелами-хранителями в битвах. Меж них он находился почти в безопасности, принимая очень мало участия в сражениях.

   Тем не менее он считал славу слишком непосильным для себя бременем, и так как дезертировать было невозможно, то он просил у генерала отпуск, который намеревался продлить до бесконечности.

   Как мы видели, его хитрый план не удался из-за молвы о его храбрости.

   Таковы были в общих чертах приключения студента со времени его отъезда из гасиенды Лас-Пальмас до того момента, когда мы нашли его в палатке генерала Морелоса и сопровождали до моста Горна.

   Здесь он стоял рядом с индейцем, устремив глаза на океан, как вдруг монати с резким криком исчез под водой. В то же мгновение раздался грохот сильного ружейного залпа.

   - Цитадель взята! - воскликнул Корнелио.

   - Гаго нас предал! - воскликнул в свою очередь индеец.

   Послышались новые и новые залпы, и доказали, что Косталь не ошибся. Мексиканские войска обратились в беспорядочное бегство, несмотря на призывы офицеров. Это была первая неудача Морелоса в течение трех месяцев.

   Все произошло довольно просто. Отряд мексиканцев, подкрепленный сильным резервом, подошел к воротам, которые Пепе Гаго должен был сдать после того как обменяются паролем. Голос унтер-офицера действительно послышался из-за ворот; он спрашивал, здесь ли главнокомандующий. Лишь только Морелос ответил, испанские солдаты, заранее предупрежденные, открыли из бойниц шквальный огонь по восставшим, убили многих из них, и после неудачной атаки повстанцы вынуждены были отступить.

  

  

   В двух милях от крепости Акапулько возвышается из моря остров Ла-Рокета, на котором в то время располагалось укрепление с небольшим гарнизоном. Благодаря сношениям с этим островком крепость всегда могла легко получить провиант.

   Спустя несколько часов после отбитого штурма, Морелос и дон Галеана совещались о том, как возобновить атаку и поправить неудачу. Лицо генерала еще носило следы пылких страстей, волновавших его несколько часов тому назад. Полковник тоже был мрачен, так как видел пасмурное выражение на лице любимого генерала. Самого же его никакие заботы не могли опечалить.

   - Взять город, - говорил генерал, - дело одного часа; но наша победа будет полной лишь тогда, когда мы овладеем крепостью.

   - Возьмем пока город, - спокойно сказал Галеана, - а там увидим, что делать дальше.

   Морелос, как бы не заметив возражения, продолжал:

   - Комендант отлично понимает выгоды своего положения, которое дает ему возможность в крайнем случае спастись морем. Крепость в избытке снабжена военными припасами, и он надеется затянуть сопротивление до тех пор, пока явятся на помощь королевские войска. Следовало бы начать осаду и с суши, и с моря; но это предприятие столь же сомнительно, как и трудноисполнимо. Пройдут дни, недели, месяцы, и в ту самую минуту, когда мы будем надеяться, что у врагов наконец не хватает провианта и военных запасов, - испанский корабль подойдет под охраной двойного огня из крепости и с острова Ла-Рокета и доставит боеприпасы и провиант.

   - Все-таки, генерал, возьмем город, - настаивал Галеана, - в нем по крайней мере условия жизни гораздо здоровее, чем среди этих раскаленных песков. Кроме того, нам следует сделать попытку овладеть островом Ла-Рокета, чтобы голодом принудить врага к сдаче. Предприятие опасно, я знаю: в наших суденышках поместится не более восьмидесяти человек, к тому же придется сделать по морю две мили в бурное время и, наконец, с ничтожным числом солдат напасть на укрепленный остров, защищаемый, вероятно, многочисленным гарнизоном. Однако как ни опасно это предприятие, но я готов осуществить его во славу вашего имени, или погибнуть, - закончил бесстрашный полковник.

   - Хотя вы, мой друг, и приучили меня никогда не сомневаться в успехе порученного вам предприятия, - отвечал генерал, улыбаясь, - однако предлагаемое вами дело такого рода, что и думать о нем нечего.

   - Тем не менее, генерал, я осмеливаюсь рассчитывать на ваше согласие и приведу в исполнение свой план, только с одним условием...

   - Каким?

   - Когда я подам сигнал, что остров взят, ваше превосходительство возьмете город, так как мне придется остаться на острове, чтобы охранять и защищать его.

   Прежде чем Морелос успел ответить, в палатку вошел адъютант Корнелио и попросил позволения ввести Косталя, который хочет сделать важное сообщение.

   - Ваше превосходительство, можете, не задумываясь, впустить его, - сказал полковник, - этому индейцу почти всегда приходят в голову удачные мысли.

   Морелос кивнул, и Косталь вошел в палатку. Получив позволение, он сказал:

   - Генерал, помните, что перед штурмом крепости вы послали меня и капитана Корнелио на мост Горна. Когда нападение не удалось вследствие измены мошенника Гаго, и наши войска обратились в бегство, мы пропустили мимо себя бегущих и тогда уже решились сами покинуть наш пост. Мы не могли более идти через мост, так как гарнизон наблюдал за ним; поэтому господин капитан стал карабкаться по ущелью, я хотел было следовать за ним и невольно бросил последний взгляд на море. Начинало светать. На краю горизонта, над верхушками деревьев, растущих на острове Ла-Рокета, я заметил очертания мачт и снастей корабля. Я подождал еще несколько минут, пока стало светлее, и тогда ясно разглядел стоящий перед островом на якоре испанский галиот [8].

  

   [8] - Галиот (голл. gallioot) - парусное плоскодонное судно, предназначенное, как правило, для плавания по мелководью.

  

   - Ну и что же дальше!

   - Я уверен, что было бы очень просто и легко овладеть этим галиотом нынче ночью, в темноте, а раз мы им овладеем...

   - Нам будет легко перехватывать любую помощь, посылаемую крепости, и взять цитадель измором! - подхватил Галеана с воодушевлением. - Генерал, само небо говорит устами этого индейца! Ваше превосходительство, вы не можете больше отказывать в позволении, которого я прошу!

   Морелос кивнул в знак согласия.

   - Судя по восходу солнца, - продолжал Косталь, - сегодня можно рассчитывать на темную ночь и спокойное море... по крайней мере до полуночи.

   - А после полуночи? - спросил генерал.

   - Буря и волнение, но галиот и остров будут захвачены до полуночи, - ответил индеец.

   - Я не мог бы выразиться лучше! - весело воскликнул Галеана.

   Тут же решили, что Галеана примет начальство над экспедицией, а капитан будет командовать лодкой, в которую сядет Косталь.

   - Храбрый дон Корнелио никогда не простит нам, если мы захватим остров без него, - вежливо заметил Галеана.

   Капитан улыбнулся с воинственной миной, хотя нисколько бы не огорчился, если бы ему пришлось воздержаться от участия в опасной экспедиции.

   Предсказание Косталя, по-видимому, сбывалось; погода весь день была пасмурная, и солнце зашло среди темных туч. С наступлением ночи были подготовлены шлюпки, которые все вместе могли поместить около восьмидесяти человек. Все три большие шлюпки и одна лодка были в довольно плачевном виде; но делать нечего - приходилось Довольствоваться имеющимся.

   Обернули весла полотном, чтобы производить меньше шума, и вышли в море. Лодка, на которой находились капитан, Косталь и девять солдат, плыла впереди и служила скромному маленькому флоту для разведки. Индеец сидел у руля; по пути он обратил внимание капитана на зрелище, которое тот, впрочем, и сам заметил: это были три или четыре большие акулы, время от времени появлявшиеся в светлой полосе, которую оставлял за собой киль лодки.

   - Видите этих прожорливых рыбин? - спросил Косталь. - Они следуют за нами с таким упорством, словно понимают, что этот челнок наполовину сгнил. Желал бы я, чтобы Пепе Гаго стал одной из них; я бы немедля заколол его у всех на глазах.

   - Ты еще думаешь об этом негодяе? - спросил дон Корнелио.

   - Постоянно, и я бы остался верным восстанию уже ради одной только надежды отомстить этому гнусному изменнику, когда Морелос возьмет Акапулько.

   Корнелио не обратил особенного внимания на мстительные планы индейца, он думал об акулах и несмотря на опасность высадки желал как можно скорее очутиться на острове.

   - Лодка плывет дьявольски медленно, - повторил он несколько раз.

   - Вы всегда торопитесь в битву, - сказал Косталь, улыбаясь, - однако нам следует плыть тихо, ведь мы приближаемся к острову.

   Корнелио посмотрел вперед и, когда в самом деле заметил перед собой мрачный и безмолвный остров, приказал совсем опустить весла и подождать шлюпки для совещания.

   Вскоре шлюпки подплыли, и после непродолжительных переговоров с Галеаной капитан получил приказание снова отправиться вперед и произвести рекогносцировку около острова, между тем как три большие шлюпки останутся на месте ожидать результатов.

   Лодка Корнелио снова поплыла к острову, сопровождаемая своими верными спутниками, акулами. Мало-помалу остров становился все виднее и виднее, показались мачты и верхние реи галиота; затем обрисовался остов корабля и наконец мелькнул свет, выходивший из маленьких окошек на корме. В темноте корабль походил на чудовищного кита, открывающего свои глаза, чтобы подстеречь подкрадывающихся неприятелей.

   - Славная штука была бы с ходу овладеть сначала этим галиотом, - сказал капитан, разумеется, в шутку, - это бы весьма упростило нашу высадку.

   - Я уже думал об этом, - отвечал Косталь совершенно серьезно. - Но вы, конечно, не упустили из виду, что на нем поставлена стража? Подплывем к берегу побыстрее, время не терпит! Скоро полночь, эта белая пена на воде предвещает ветер, который вот-вот превратится в бурю.

   С этими словами Косталь повернул руль, и лодка быстро описала дугу, удаляясь от освещенного пространства. Между тем оставшиеся шлюпки скрылись за волнами. Неожиданно на галиоте блеснула молния, и солдаты, находившиеся на челне, еще ослепленные ярким светом, услышали зловещий свист. Лодку окатило пеной, она получила сильный толчок, раздался громкий треск, и двое солдат с отчаянным воплем исчезли в пучине моря, точно унесенные вихрем.

   В ту же минуту исчезли и акулы. Во время этой сцены дон Корнелио стоял рядом с Косталем на корме; вслед за ударом ядра, унесшего двух солдат, ему показалось, что передняя часть лодки опускается, и в то же время Косталь воскликнул:

   - Лодка не слушается больше руля!

   - Что это значит? - спросил Корнелио, не на шутку испуганный новой бедой.

   - Это значит, что проклятое ядро пробило борт в передней части под форштевнем, и лодка погружается носом в воду.

   Крик несчастных, находившихся на носу и уже очутившихся по пояс в воде, подтвердил капитану горькую истину слов Косталя.

   - Великий Боже! - воскликнул он. - Мы погибли!

   - Не двигайтесь и не теряйте хладнокровия! - приказал ему Косталь.

   Теперь из глубины вод послышались странные голоса и на крыльях ветра долетели до слуха потерпевших крушение. Небо омрачалось все более и более, море было так же черно, как небо. Скоро сверкающие молнии разорвали плотную завесу туч, и ветер начал срывать гребни волн.

   Отвратительная морская свита наших пловцов - акулы опять показались на поверхности и, отяжелев от только что съеденной добычи, медленно плавали вокруг полузатопленной лодки, которая принимала все более и более отвесное положение. Двое солдат исчезли под водой и уже не показывались более, за ними последовал третий; акула сорвала его с доски, за которую он судорожно уцепился.

   При этом кошмарном зрелище полумертвый от страха дон Корнелио с таким жаром стал призывать своего патрона и всех святых, что явно обнаружил свой величайший испуг.

   Косталь молчал и, очевидно, владел собою, но с беспокойством озирался вокруг. Еще двое людей погибли, так как вода, затопляла носовую часть и все более и более наклоняла лодку, так что на корме становилось все труднее и труднее держаться.

   - Умеете вы плавать? - спросил Косталь.

   - Совсем немного: могу продержаться на воде в течении нескольких минут...

   - Хорошо! - лаконично сказал индеец, и прежде чем дон Корнелио успел понять его намерение, Косталь, в ту самую минуту, когда волна наклонила лодку влево, так сильно толкнул ее в ту же сторону, что она совершенно перевернулась.

   Капитан исчез под водой так быстро, что не успел вскрикнуть; но тут же почувствовал, что кто-то ухватил его за камзол и тащит на поверхность. Косталь держал его одною рукою, другою же цеплялся за лодку, которая повернулась вверх дном.

   - Не бойтесь ничего, - крикнул индеец и мощным рывком поднял несчастного капитана так высоко над водою, что тот успел взобраться верхом на киль лодки. Секунду спустя индеец уселся рядом с ним.

   Из одиннадцати храбрецов остались в живых лишь они двое.

   Испуганный взгляд дона Корнелио блуждал по неизмеримому водному простору, который начинал реветь под своей мантией из пены и брызг.

   - Я пожертвовал двумя солдатами ради вашего спасения, - сказал Косталь. - Через четверть часа лодка пошла бы ко дну и все бы погибли, кроме разве меня. Теперь мы двое будем носиться по морю по крайней мере до тех пор, пока волны не увеличатся значительно или шлюпки не подберут нас.

   Капитан невольно вздохнул при мысли о погибших товарищах; но не осмелился упрекнуть верного, хотя и грубого Косталя в жестокости. Он ограничился тем, что помолился про себя за души усопших. В то время как он молился, глаза индейца старались проникнуть сквозь завесу мрака; но участившиеся молнии освещали только грозное море, несколько подальше - черный силуэт острова и на заднем плане массивные стены цитадели. Шлюпки исчезли из виду, и крики потерпевших кораблекрушение остались без ответа. Теперь, по-видимому, даже индейца оставило его непоколебимое хладнокровие, по крайней мере лицо его заметно омрачилось, и это обстоятельство заставило содрогнуться дона Корнелио, поскольку он совершенно справедливо увидел в этом признак безвыходности их положения.

   - Удивляюсь, - сказал индеец, прерывая молчание, - что шлюпки не тронулись с места после выстрела. Это дурной знак: обыкновенно полковник, не долго думая, решает наступать.

   - Что же нам теперь делать? - с отчаянием воскликнул капитан.

   - У нас не остается большого выбора: шлюпки либо ожидают нас, либо плывут к острову; предполагать, что они вернулись назад, нелепо. Когда генерал приказывает напасть на какой-нибудь пункт, назад не возвращаются, не сделав по крайней мере попытки исполнить приказ. И поскольку я еще могу доплыть до шлюпок...

   - Доплыть до шлюпок? Что ты задумал?

   - Почему бы не попытаться?

   - А наши товарищи, растерзанные акулами?

   - Я знаю наверняка, - сказал индеец беззаботным тоном, - что могу без опасения проплыть среди акул. Я десятки раз проделывал такое просто из хвастовства, а теперь, когда от этого зависит наше спасение, и подавно должен попытаться.

   Мысль остаться в одиночестве пугала капитана; но и мысль о неминуемой и близкой смерти, в случае, если он удержит при себе Косталя, была не менее ужасна. Он медлил с ответом, и Косталь, приняв его молчание за знак согласия, воскликнул:

   - Как только я доплыву до шлюпки, то скажу, чтобы пустили сигнальную ракету, она будет знаком, что вы можете надеяться; не забудьте потом время от времени кричать.

   С этими словами индеец ринулся головой вперед в воду и показался на поверхности моря уже на довольно значительном расстоянии от лодки. Смущенный капитан, оставшись так внезапно один, уже за ближайшей волной потерял из вида своего товарища; однако ему показалось, что ветер донес до него неопределенные слова ободрения. Затем он уже ничего не слыхал, кроме завывания ветра и шума волн, ударявшихся о корпус лодки.

   Последуем за неустрашимым индейцем, который, вынырнув, действительно крикнул несколько слов своему товарищу, затем взял в зубы нож и огляделся вокруг.

   Он сделал это не из трусости, а из предосторожности.

   Две акулы плыли вслед за ним, несмотря на то что были совершенно сыты, - одна по правую сторону, другая - по левую, на расстоянии нескольких метров. Как ни опасно было подобное соседство, но привычка к акулам при ловле жемчуга, непоколебимая вера в предназначенную ему глубокую старость, наконец, мысли о том, как отыскать шлюпки среди бушующей стихии, - все это заставляло индейца обращать на своих опасных спутников так мало внимания, что только время от времени он оборачивался и смотрел, далеко ли акулы; разумеется, он заметил, что их плавники все более и более приближались.

   Однако его главной заботой по-прежнему было отыскать шлюпки, от которых зависело спасение его и капитана. Рассекая волны быстрыми и сильными взмахами рук, он часто поднимался высоко над водою и осматривался, но его взгляд повсюду встречал только седые гребни волн и мрачный пустой горизонт.

   Как бы ни был силен и неустрашим пловец, его дыхание наконец становится затруднительным вследствие продолжительного напряжения, в особенности, если он держит в зубах нож, который мешает ему вздохнуть полной грудью. Тем не менее Косталь ни в коем случае не мог бросить свой острый клинок - единственную защиту от акул, находившихся теперь уже на расстоянии трех метров.

   Уже в течение минуты индеец чувствовал усиленное биение сердца, тогда он взял нож в руку, но вследствие этого ему пришлось с удвоенною силой работать свободной рукой.

   Впрочем, держать нож наготове было необходимо, Обе акулы начали обгонять его, как будто хотели дождаться впереди. Когда, таким образом, эта упорная охота приняла новый оборот, индеец быстро повернул направо. Обе акулы тотчас же тоже переменили направление, но находились по-прежнему рядом.

   Долгие и страшные минуты прошли, пока Косталь, принужденный продолжать свой путь направо, невольно плыл таким образом по верному пути. Он был обязан своим спасением двум страшным врагам. Радостный крик вырвался из его стесненной груди при виде трех шлюпок, внезапно показавшихся над волнами.

   К несчастью, акулы преграждали ему прямую дорогу к шлюпкам, а отправившись в обход, Косталь истощил бы последние силы. С молчаливым бешенством он судорожно сжал нож и поплыл напрямик. Когда же тусклые голубовато-серые глаза хищниц уже почти в упор смотрели на него, он внезапно нырнул и через мгновение снова показался на поверхности. Рядом с ним выплыло еще какое-то серебристое блестящее тело; это была одна из акул, повернувшаяся на спину и бившаяся в предсмертных судорогах; Косталь повторил над рыбой знакомый нам со времени наводнения фокус с тигром: нырнув под нее, он распорол ей брюхо ножом. Другая акула обратилась в бегство.

   Теперь Косталь имел силы лишь настолько, чтобы подплыть к ближайшей шлюпке и уцепиться за нее, и когда его с криком "ура!" вытащили из воды, он без чувств повалился на дно.

   Его прибытие достаточно объяснило трагическую участь отправленной вперед лодки, и полковник тотчас догадался, в чем дело.

   - Не будем отыскивать лодку, - сказал он серьезным тоном, - поплывем прямо к острову.

   Затем, сняв шляпу, прибавил:

   - Помолимся за души наших несчастных товарищей, в особенности, капитана Корнелио; мы потеряли храброго офицера.

   После этой коротенькой надгробной речи в честь дона Корнелио шлюпки тронулись в путь.

   Между тем тот, смерть которого уже оплакивали, тщетно ожидал помощи на перевернутой лодке. Несколько раз пробовал он кричать, но ветер возвращал ему в лицо его тщетные крики вместе с пеною волн. Без сомнения, Косталь утонул или растерзан акулой, думал несчастный капитан, ожидая и для себя той же участи. Но вдруг при свете молнии заметил он над волнами одну из шлюпок и человеческие фигуры. Он вздрогнул от надежды, но, когда молния потухла, на месте появления шлюпки ему виднелись только бушующие волны. Он крикнул еще раз, но его хриплый голос потерялся в завывании бури.

   Тогда - возможно ли это? - при свете новой молнии он еще раз совершенно ясно увидел ту же лодку, те же фигуры, но уже в противоположном направлении. Без сомнения, шлюпка проплыла мимо, не заметив его. Волна, поднявшая его на своем гребне, снова опустилась; он потерял из вида спасителей, которые искали его там, где его не было. В порыве безумного отчаяния он едва не бросился в волны, которые играли им, как мячиком. Несчастный чувствовал себя безвозвратно погибшим и хотел прекратить бесполезную борьбу, как вдруг недалеко от него в воздухе поднялся огненный шар и описал по темному небу блестящую голубую дугу. Это была долгожданная ракета. Тогда Корнелио собрал свои последние силы и соединил их в отчаянном крике, которому отчаяние и надежда придали нечеловеческую силу. С напряженным вниманием ожидал он ответа; и в самом деле через несколько секунд услышал, к своей невыразимой радости, другой крик, заглушаемый воем ветра, то был голос индейца.

   Корнелио продолжал кричать беспрерывно, пока наконец его охрипшее горло отказалось издать хоть малейший звук. Каждый раз он слышал ответный крик, подобный отдаленному эху; и все-таки молния освещала перед ним только безлюдную бушующую водяную пустыню. Наконец, одна из шлюпок подплыла. Руки Косталя и Галеаны схватили его и перетащили с киля лодки в шлюпку. Да и вовремя, потому что, как и Косталь, капитан без чувств повалился на дно шлюпки.

   Читатели без труда догадаются, что тут произошло. В то время как шлюпки удалялись от дона Корнелио, не заметив и не услыхав его, индеец очнулся и в нескольких словах рассказал о случившемся.

   Тотчас дали условленный сигнал и двинулись по указанному индейцем направлению. Как опытный моряк Косталь рассчитывал найти то место, где он оставил своего товарища по несчастью. Минуту спустя крик Корнелио долетел до сидевших в лодке, и капитан был спасен. Несмотря на тревогу, поднятую галиотом, три шлюпки беспрепятственно сумели пристать на противоположной стороне острова, так как в бурную ночь гарнизону было крайне трудно соблюдать необходимые меры предосторожности. Корнелио все еще лежал без чувств и пришел в себя уже на берегу Ла-Рокета.

   - Где мы? - спросил он Косталя, стоявшего подле него в толпе солдат.

   - Где же мы можем быть, как не на острове? - отвечал индеец.

   - Но как же мы сюда попали?

   - Очень просто. Кто же мог предположить, что несколько десятков человек осмелятся пуститься в море в такую бурю? Разумеется, никто. Поэтому ни один испанец не подумал о нас, и мы высадились беспрепятственно. Пушечный выстрел с галиота приписали какой-нибудь иной причине.

   - Почему полковник медлит с нападением?

   - Мы не знаем, где неприятель. Как видите, ночь темнее ада; нам придется подождать до рассвета.

   В то время как Косталь разговаривал с доном Корнелио, шел второй час ночи. Буря свирепствовала с неослабевающею силой, и море, сильно бившееся о берег, угрожало разорвать причальные канаты шлюпок и, таким образом, уничтожить последнюю надежду на спасение в случае неудачи. Неожиданно Косталь и Корнелио заметили человека, который спускался с берега, как им показалось, с тем, чтобы закрепить узлы канатов. Действительно, человек наклонился, но тотчас же вслед за тем им послышался лязг железа о какой-то предмет.

   - Что он там делает? - спросил капитан у Косталя.

   - Клянусь душою моего отца! Он режет канат! - отвечал индеец.

   Оба бросились к неизвестному и при бледном свете, отражавшемся от пены морского прибоя, с удивлением узнали самого полковника Галеану.

   - А, это вы, капитан, - сказал Галеана. - Помогите-ка мне перерезать канаты; они тверды, словно деревянные!

   - Как, перерезать канаты? А если нам придется отступить, что мы будем делать?

   - Вот этому-то я и хочу помешать, - отвечал полковник, улыбаясь, - когда существует возможность отступления, дерутся скверно, а я хочу, чтобы наши солдаты дрались хорошо.

   Возразить против довода полковника было нечего, и, когда из шлюпок были вынесены сигнальные ракеты, узлы канатов были развязаны или разрезаны, и шлюпки в одно мгновение исчезли в волнах.

   - Теперь, капитан, - сказал Галеана, - ступайте и отдохните еще часок. Вам необходим сон. Тем временем наш неутомимый друг Косталь сделает рекогносцировку и узнает, где неприятель. При первых лучах солнца остров и галиот должны оказаться в наших руках.

   Индеец молча снял с себя всю немногочисленную одежду, оставшись лишь в набедренной повязке, и с легкостью ягуара скользнул в ближайшие кусты. Полковник тоже ушел к своим солдатам, и дон Корнелио остался один, но тщетно пытался заснуть. Хотя в течение года он несколько и привык к опасностям войны, но все-таки не мог заснуть при мысли о том, что останется один исход - умереть или победить. В конце концов ему оставалось только размышлять о причудливой судьбе, толкнувшей его против воли на опасный путь солдата. И до тех пор пока крепость Акапулько не будет взята, он не мог надеяться получить давно желанный отпуск.

   Спустя примерно час Косталь возвратился. Он сообщил, что испанский гарнизон, численностью около двухсот человек, находится на южной оконечности острова в земляном укреплении. Два полевых орудия охраняют укрепление, а галиот стоит довольно далеко от него на якоре в небольшой бухточке.

   Едва только забрезжило, как полковник велел пустить ракеты. Первая, шипя, поднялась и описала по темному небу огненно-красную дугу, за ней последовала другая, белого цвета, и, наконец, поднялась третья, ярко-зеленая.

   - Красный, белый и зеленый - это мексиканские цвета, - сказал полковник решительным тоном, - сигнал, который уведомит нашего возлюбленного генерала о взятии острова, подан. Теперь в лагере получили известие, и мы не смеем солгать, что бы там ни случилось. Вперед!

   Галеана встал во главе своих солдат. Когда они приближались к маленькому укреплению, под защитой которого находился испанский гарнизон, чьи-то крики долетели до них. Скоро они узнали причину этих криков. Из-за деревьев можно было видеть галиот, который несся на скалы, между тем как матросы тщетно старались спастись от неминуемой гибели. У них, вероятно, лопнули якорные канаты, и ветер нес их на подводные камни.

   - Клянусь кровью Христа, - воскликнул Галеана, - как верно я рассчитывал на этот галиот, так верно то, что нам достанутся теперь только обломки от него!

   Неизбежная гибель, предстоявшая кораблю, произвела в испанском укреплении страшный переполох. Галеана еще более увеличил его своим военным криком, за которым последовало громкое "ура" солдат. Неожиданное нападение мексиканцев, их бешеный натиск, раскаты грома и вопли матросов на галиоте, все это довело ужас испанцев до высшей степени. Нападавшие разбили ворота укрепления топорами, почти не встретив сопротивления, и после непродолжительной рукопашной схватки гарнизон сдался на милость победителей.

   Едва смолк последний выстрел, как галиот ударился о скалу и разбился; победители могли овладеть только находившимся на нем экипажем, которому, на его счастье, удалось избегнуть гибели.

   Когда солнце послало, наконец, несколько бледных лучей сквозь нависшие над океаном густые тучи, с укрепления внезапно подали сигнал о появлении судна, и с острова увидели бриг, который приближался с быстротою хорошего скакуна несмотря на опущенные паруса. Буря гнала его к берегу, и вскоре удалось разглядеть на палубе солдат и офицеров.

   Косталь, Брут и дон Корнелио вместе с другими наблюдали за движениями брига, и зоркие глаза индейца не отрывались от высокого офицера с мрачным лицом, который стоял, прислонясь к сетке над шканцами, и, по-видимому, мало обращал внимания на опасное положение корабля.

   - Узнаете вы этого офицера? - спросил Косталь у дона Корнелио и Брута.

   - Я не могу рассмотреть его лицо, - отвечал капитан.

   - Это дон Рафаэль, которого мы все трое знали, когда он был еще драгунским капитаном королевских войск. Теперь он полковник.

   - Тот самый, который в сражении при Кальдероне едва не захватил в плен Идальго? - спросил стоявший рядом солдат.

   - Тот самый, - ответил Косталь.

   - Офицер, который пригвоздил голову Антонио Вальдеса к воротам своей гасиенды? - спросил волонтер из провинции Оахака.

   - Он, - отвечал индеец.

   - Ну, - заметил солдат, - если он сядет здесь на мель, мы с ним разделаемся.

   Но в эту минуту на бушприте брига поднялся маленький парус, другой скользнул вдоль мачты, и корабль быстро повернул в сторону и скрылся вдали.

   Косталь не ошибся. Офицер этот был действительно дон Рафаэль, которого после годовой отлучки скорбь об убитом отце снова привела к берегам залива Тегуантепек.

  

  

   В то время как испанский бриг, на котором дон Рафаэль отправлялся в провинцию Оахака, избежал двойной опасности - потерпеть крушение у острова Ла-Рокета или попасть в руки врагов, ветер донес до острова звуки слабой канонады.

   Согласно условию с полковником Галеаной, главнокомандующий тотчас вслед за сигналом предпринял неожиданное нападение на Акапулько и овладел городом.

   Хотя крепость все еще держалась, но после взятия острова было очень важно овладеть городом, так как теперь стало возможно захватывать корабли, доставлявшие в крепость провиант.

   Первой заботой Галеаны после занятия укрепления было поскорее отослать плененных испанцев, исключая тех, которые перешли на сторону восставших. Для перевозки пленных послужили шлюпки и боты, найденные на острове. Морелос тотчас отослал шлюпки обратно и велел передать свою благодарность победителям, которым вверил охрану острова.

   Через три дня часовые опять известили о появлении корабля, который, очевидно, направлялся к острову. Так как это мог быть только испанский корабль, то на укреплении поспешили вывесить испанский флаг, и в самом деле на корабле отвечали тем же. Гарнизон с радостью смотрел на приближавшийся бриг, который подошел наконец так близко, что можно было прочесть надпись на борту.

   Это был "Сан-Карлос", и некоторые из испанских перебежчиков узнали в нем корабль, который в крепости ожидали с тем большим нетерпением, что он должен был доставить провиант и военные запасы.

   Корабль подходил, по-видимому, без опаски, но капитан был старый моряк, который знал, что судьба на войне переменчива. Когда гарнизон острова уже предвкушал близкий захват судна, "Сан-Карлос" внезапно лег в дрейф и вывесил рядом с испанским флагом другой, небесно-голубого цвета с тремя золотыми звездами. После этого на корабле, по-видимому, стали дожидаться, чтобы с острова дали ответный сигнал.

   Новый загадочный флаг оказался для восставших китайской грамотой; испанские перебежчики, к несчастью, также не понимали его значения. Единственное, что они могли сделать, это вывесить другой испанский флаг рядом с первым, между тем после долгих поисков в укреплении отыскался кусок красной материи с остатками того, что прежде, вероятно, было изображением солнца и прекрасно соответствовало звездам "Сан-Карлоса". Однако, прежде чем отвечать наудачу, Галеана решился послать на берег одного из испанских перебежчиков, смелого парня. Этот повиновался и, приставив руки ко рту наподобие рупора, крикнул изо всей мочи:

   - Комендант острова велел сказать капитану брига, что он желал бы видеть его и передать ему бумагу величайшей важности.

   Капитан брига показался на деке, это был седой моряк с настороженным лицом, он прогремел в рупор следующий ответ:

   - Пусть комендант сам повторит мне свое почетное предложение; кроме того, он, конечно, будет настолько любезен, что ответит на мой сигнал, как договорено, вместо того чтобы вывешивать второй национальный флаг.

   Испанец почесал в затылке.

   - Мой комендант, - отвечал он наконец, - был бы очень рад встретить вас самолично, но вследствие опасной болезни доктора запретили ему выходить на воздух и на солнце. Что касается сигнала, то во время последней бури молния ударила в ящик с флагами, и у нас остались только обрывки некоторых из них...

   - Будьте так любезны, - отвечал капитан насмешливым тоном, - передайте коменданту мое сожаление и сообщите ему, что я предпочитаю не выходить на берег, чтобы лишний раз не тревожить больного. Если же есть у него ко мне какие-нибудь поручения, то я приму их охотно.

   - Пожалуйста, подождите минуту; у нас остался именно тот флаг, который нужно, и, как только вы его увидите, всякие недоразумения прекратятся... "Попытаем счастья", - прибавил он про себя, повернувшись к своим новым братьям по оружию.

   После этого ответа, произнесенного самым уверенным тоном, испанский перебежчик крикнул громовым голосом: "Вывесите флаг с золотым солнцем!"- и через несколько секунд изорванный флаг висел рядом с обоими испанскими флагами.

   Капитан "Сан-Карлоса" направил свою зрительную трубу на лохмотья, гордо развевавшиеся по ветру; все с нетерпением ожидали результатов его осмотра. Перебежчик не ошибся, сказав, что всякое недоразумение исчезнет при виде этого сигнала. Как звезды исчезают с появлением солнца, так внезапно исчез и флаг со звездами, вывешенный на бриге; затем, как бы для того, чтобы показать, что капитан не имеет более никаких сомнений, бриг лег на другой галс и осыпал берег градом ядер.

   Единодушный крик обманутой надежды и мщения стал ответом на действия испанского капитана, голос Галеаны прекратил суматоху.

   - На абордаж! На абордаж! - кричал он.

   В несколько минут лодки, находившиеся у берега, заполнились солдатами, которые с яростью голодных волков готовы были броситься на уходящую добычу.

   Косталь в сопровождении преданного Брута тотчас впрыгнул в лодку полковника; Корнелио тоже хотел присоединиться к своим товарищам, но лодка была уже переполнена, и ему пришлось сесть в другое судно.

   Мы не можем скрыть, что Корнелио с большой неохотой предался вновь стихии, которая уже оказалась для него столь роковой; притом морское сражение совершенно противоречило его мирным наклонностям, однако общее воодушевление увлекло и его, и он с удовольствием рассматривал маленький флот.

   Заходящее солнце окрасило в пурпур и золото океанскую гладь, на поверхности которой неслись шесть шлюпок, экипаж которых горел желанием отомстить.

   Перед ними на всех парусах несся "Сан-Карлос". На всех шлюпках гремело "ура"; белая пена брызгами летела из-под весел; каждая лодка старалась первою пристать к кораблю.

   Таким образом, шлюпки быстро подвигались вперед, и расстояние между ними и кораблем уменьшалось тем быстрее, что тот вздумал дать по шлюпкам новый залп, оказавшийся, впрочем, бесполезным. Насмешливые крики, свист и презрительные восклицания преследователей ответили на неудачу испанцев.

   Вот уже показались бастионы крепости, и тут Косталь, сидевший на шлюпке полковника, находившейся впереди всех, вскрикнул и сделал рукой движение вперед: перед преследователями внезапно появились шесть испанских лодок, спешивших на помощь кораблю. Мексиканцы сначала не заметили врагов, потому что их внимание было устремлено частично на испанцев, смотревших со стен крепости, частично на друзей, которые стояли на берегу и из-за недостатка в судах могли поддерживать и ободрять своих товарищей лишь громогласными криками.

   При виде неожиданного подкрепления, спешащего к бригу, мексиканские лодки по знаку полковника поспешили собраться вокруг его лодки, чтобы выслушать распоряжения. Со стороны мексиканцев было довольно смело нападать в легких шлюпках без поддержки артиллерии на военный корабль, который легко мог потопить их даже без вмешательства испанских лодок, явившихся на помощь бригу; предприятие могло считаться сомнительным. Тем не менее ни один мексиканец не думал об отступлении, хотели только как можно скорее собраться на военный совет.

   - Капитан Корнелио, ваше мнение? - спросил полковник.

   - Если смелость часто бывает причиной победы... - отвечал капитан с некоторым замешательством.

   - Хорошо, хорошо! Ваше мнение - нападать! Я так и думал! - воскликнул Галеана одобрительным тоном, перебивая капитана, который, не решаясь противоречить, утвердительно кивнул головой. - А вы, дон Амадор? - спросил полковник другого офицера.

   - Я думаю, - отвечал офицер, - что ввиду очевидного перевеса врагов отступление не принесет нам бесславия, только...

   Галеана, нахмурив брови, не дал ему окончить.

   - Ваше мнение, капитан Салас, - угрюмо спросил он третьего.

   - Я слышу слово "отступление", - воскликнул Салас, - иначе сказать, бегство. Что скажет наш генерал, который и теперь уже, наверное, удивляется, что храбрые люди тратят время в совещаниях. Я за нападение.

   Многочисленное "viva!" поддержало Саласа.

   - Мое мнение считается за два, - сказал полковник. - Итак, вперед, и да здравствует Морелос!

   Никто не стал возражать против твердого решения полковника. Вражеские лодки между тем так быстро подвигались вперед, что их соединение с бригом делало сражение неизбежным, даже если бы мексиканцы предпочли бегство.

   - Внимание! - крикнул Галеана. - Расплываемся! Я вижу, что бриг готовится снова нас обстрелять!

   В самом деле, на бриге показалось облако дыма, грянул залп, и ядра, шипя, вспороли поверхность воды. На сей раз они нашли свою жертву. Изуродованное тело храброго капитана Саласа, стоявшего рядом с Корнелио, свалилось в воду, забрызгав его кровью.

   - Друзья! Отомстим за смерть храброго капитана Саласа! - воскликнул полковник. - Вперед!

   Хотя, как мы знаем, Корнелио не отличался воинственностью, но общее возбуждение увлекло и его, и он в первый и последний раз в жизни почувствовал дикое веселье солдата в бою. С криком "viva!" мексиканские шлюпки понеслись на испанские суда, выстроившиеся в один ряд перед бригом, чтобы защитить его от нападения. Шлюпка полковника неслась впереди всех на одну из испанских лодок, на которой привлекал внимание мексиканцев человек, стоявший, закрыв лицо длинным темно-голубым плащом.

   Новый звук труб в крепости и на берегу напутствовал багровый диск солнца, опустившегося в море, волны которого внезапно приняли свинцовую окраску. Грохот ружейных выстрелов заглушил военную музыку, и среди облаков белого дыма, среди криков раненых лодки столкнулись друг с другом, и сражающиеся схватились врукопашную.

   С обеих сторон действовали штыками и ножами. Внезапно новые крики из крепости и с берега, на котором столпились мексиканцы, возвестили о новом событии. Вследствие этого борьба между лодками приостановилась, как бы по волшебству, и лодки отдалились на некоторое расстояние друг от друга. Это было молчаливое перемирие. Задыхаясь от усталости, бойцы остановились и, насколько позволял остаток вечернего света, старались узнать причину, которая их разделила.

   Причаливший к крепости бриг, только что передавший осажденным последний мешок муки, готовился распустить паруса. Пока восставшие тщетно проливали свою кровь, а их враги отчаянно сражались, чтобы добыть себе новый запас провианта, "Сан-Карлос" спокойно исполнил свое поручение, и мексиканцы имели удовольствие видеть, как он уходил на всех парусах и наконец исчез в вечернем сумраке.

   Из шести шлюпок, составлявших маленький мексиканский флот, только одна продолжала сражение. На ней находились Галеана и Косталь, которые оба по многим причинам были дороги Корнелио, в особенности индеец, уже не раз спасавший ему жизнь. Легко раненный в голову, Корнелио не думал о своей ране и с беспокойством следил за лодкой полковника.

   Было еще довольно светло, так что можно было видеть Галеану, Косталя и негра, стоявших впереди всех на лодке, гнавшейся за вражеской шлюпкой, изо всех сил старавшейся уйти; в ней находился человек в голубом плаще.

   Остальные пять испанских лодок, экипаж которых успешно выполнил свою задачу - обеспечил снабжение крепости провиантом, тоже поспешно уходили к крепости, сопровождаемые насмешливыми криками нападавших. Многие из мексиканцев хотели пуститься в погоню; но принявший команду после смерти капитана Саласа дон Корнелио приказал спешить на помощь Галеане.