Ферри Габриель - Косталь-индеец

все уже и уже, внезапно исчезла перед непроходимыми кустарниками, за которыми слышен был грохот потока.

   Наши читатели теперь немного знают эту местность, но путешественнику она была совершенно не знакома, и хотя он находился совсем неподалеку от брода через реку, где Косталь показывал негру следы тигра, однако лес по обоим берегам реки был так густ, что незнакомому с местностью человеку трудно было догадаться о близости реки.

   Чтобы выйти из затруднительного положения, офицер сошел с лошади, привязал ее к кусту и, хотя и не без труда, добрался до края ущелья. Сначала капитан не знал, как пробраться в этом темном лабиринте, к тому же закрытом густой, многолетней растительностью. Утомленный бесплодными усилиями пройти вперед, он собрался было вернуться, как вдруг заметил нечто вроде тропинки, промытой дождем, или, может быть, протоптанной дикими животными, и пошел по ней, надеясь найти наконец проход для себя и своего коня.

   Спуск оказался крутой, но почва твердой, и дон Рафаэль начал спускаться; лианы, перекидывавшиеся с дерева на дерево, облегчали ему путь, так что он благополучно достиг дна ущелья.

   Как ни торопился драгун, но вид великолепного водопада заставил его вскрикнуть от удивления и восторга. Он сел на камне, около которого весело плескалась вода, и в течение некоторого времени рассматривал величественную массу, низвергавшуюся со скалы перед его глазами, но вскоре другое занимательное зрелище приковало к себе его внимание и заставило остаться на месте.

   Среди облаков мельчайших брызг, подымавшихся вследствие падения воды, вершины двух кедров обрисовывались очень смутно, тем более что луна бросала только бледный свет; но и при этом свете зоркие глаза капитана смогли различить на наклонном стволе дерева лицо индейца. Вслед за тем он заметил на ветвях другого кедра еще чье-то лицо. Это последнее было черно, как ночь. Вслед за лицом скоро появилось и все тело; на одном стволе - индейца, на другом - негра.

   Смелость этих двух людей невольно возбуждала ужас. Они свешивались то поочередно, то разом над бушующим потоком, уцепившись руками за ветви и касаясь ногами воды, или дерзко наклонялись над высотой, от которой у офицера кружилась голова. Устремив взоры на бурную поверхность, смельчаки все еще не замечали сидевшего на дне ущелья непрошенного зрителя.

   Индеец вытянул руку и начал произносить что-то вроде тожественного заклинания, очевидно сопровождавшегося именем, которое, однако, терялось в шуме водопада. Офицер по движению мускулов индейца мог ясно видеть, что он поет полной грудью.

   Любопытство заставило бы дона Рафаэля еще долее смотреть на это жутковатое зрелище, но ему хотелось поскорее узнать дорогу в гасиенду, и потому он крикнул им, чтобы обратить на себя внимание. Но, хотя его легкие были сильными, рев водопада заглушил его голос. Тогда он решился подойти к индейцу и негру и с большим трудом взобрался до свода, образованного двумя кедрами; но оба уже исчезли. Он осторожно поднялся по стволу и осмотрел водопад, надеясь найти какое-нибудь объяснение занятию этих двух людей, но увидел только то, что видел уже раньше: широкую, покрытую пеной массу воды.

   Между тем только что оставленное офицером место на дне ущелья оказалось опять занятым, на сей раз индейцем и негром. Можно было подумать, что они забавляются игрой в прятки с незнакомцем, если бы их лица не были совершенно серьезны и торжественны, в особенности лицо негра, на котором иногда появлялся тайный страх.

   - Черт побери этих бродяг, которые, кажется, улетают, когда я к ним приближаюсь! - воскликнул нетерпеливый офицер и снова стал наблюдать за их занятием.

   По знаку индейца негр положил на некогда свалившийся вместе с другими в реку камень охапку сухого хвороста, собранного на берегу, и зажег его. Река осветилась ярким светом, и белая пена приняла пурпурный оттенок.

   В то время, пока негр сидел без движения, устремив взгляд в огонь, Косталь снял камышовую шляпу, распустил свои косы и сбросил шерстяное одеяло, окутывавшее его плечи и грудь. Волны черных, как вороново крыло, волос спустились по его сильному медно-красному телу и закрыли часть лица.

   Теперь офицер впервые услышал и увидел, что индеец трубил в морскую раковину, хриплые звуки которой походили на вой голодного ягуара. Когда потомок касиков нашел, что дух водопада достаточно потревожен, он перекинул раковину через плечо и пустился в дикий пляс вокруг огня, все сильнее и сильнее разбивая ногами воду. Все это время негр стоял на камне неподвижно, подобно статуе.

   Это было странное, но в то же время красочное и жуткое зрелище.

   - Ей-богу, - пробормотал офицер, - любопытно бы узнать, в честь какого языческого божества дикари дают это безумное представление, однако еще любопытнее узнать от них, куда мне следует ехать.

   С этими словами он схватил пригоршню маленьких камушков и бросил их вниз; они упали в воду около индейца и негра.

   Средство, без сомнения, возымело действие: индеец одним движение руки сбросил пылающие сучья в воду. В ущелье снова воцарилась тьма, под покровом которой индеец и негр исчезли в одно мгновение.

   Капитан дон Рафаэль на собственном опыте убедился, что проворный человек должен употребить с четверть часа, чтобы взобраться по заросшему кустарником скату ущелья; он заметил также, что оба цветных находились на противоположной стороне реки. Так как он предполагал, что они вернутся к вершине ущелья, то решился поскорее сходить за лошадью, переправиться вброд через реку и поискать обоих смельчаков на той стороне неподалеку от водопада.

   Все произошло так, как он задумал, и меньше чем через десять минут он возвратился с лошадью, ведя ее за узду и отыскивая на берегу место, где бы лошадь легко могла сойти вниз и перейти через реку.

   Когда он уходил от водопада, ему почудился какой-то грозный рев, заглушаемый шумом воды и доносившийся от реки. Эти хриплые звуки, которые он слышал в первый раз, возбудили в нем неприятное чувство. Подобно своей лошади, которая беспокойно фыркала, он инстинктивно почувствовал грозившую откуда-то опасность, хотя и не знал, в чем она заключается. На всякий случай, чтобы быть готовым к любой неожиданности, он отстегнул от седла ружье и пошел дальше.

   Скоро нашел он отлогий спуск, сел на лошадь и заставил ее частично вплавь, частично по дну перейти реку, между тем как сам держал над головой ружье, чтобы не замочить его.

   Поднявшись вверх по течению до водопада, он закурил сигару, которая должна была привлечь внимание заклинателей, и стал терпеливо поджидать их.

   Между тем цветные люди, потревоженные в их странном занятии, поднимались вверх по ущелью, причем индеец изливал в проклятиях свой гнев на докучного зрителя, присутствие которого, без сомнения, помешало появлению духа. Брут тоже ругался, но это было только лицемерие с его стороны, так как в глубине души он был гораздо менее рассержен, чем его спутник.

   - Пусть гром небесный разразит неверующего, который помешал моему заклинанию! - воскликнул взбешенный индеец. - Еще несколько минут - и водяной дух предстал бы перед нашими глазами.

   - Ты напрасно поторопился потушить пламя, друг Косталь.

   - Я хотел скрыть от глаз неверующего белого тайну, которая готова была обнаружиться.

   - Так ты все-таки думаешь, что кто-нибудь видел нас?

   - Конечно!

   - Что в нас в самом деле бросали камнями?

   - Разумеется!

   - Ну а я совершенно другого мнения!

   - Какого же? - небрежно спросил индеец, прислонясь к стволу ясеня, чтобы перевести дух.

   - Я думаю, - отвечал Брут, тоже останавливаясь, - что при небольшом терпении с твоей стороны наше дело удалось бы вполне. Я готов поклясться, - прибавил он с глубоким убеждением, - что в ту минуту как водопад был освещен до самой вершины, я заметил среди двух кедров золотую корону. Теперь спрошу тебя, кто же может носить золотую корону в этих лесах, кроме водяного духа?

   - Ты ошибаешься, тебе просто почудилось...

   - Я не ошибаюсь и убежден также, что прилетевшие камни были вовсе не камни, а кусочки золота, которые нам бросила сирена с вьющимися волосами.

   - И ты позволил мне уйти от этого места! - с жаром воскликнул индеец, потрясенный словами негра.

   - Мы сожгли наш последний кусок трута, так что не смогли бы снова развести огонь. При этом я опять слышал рев этих негодных тигров и вспомнил, что завтра утром у нас будет достаточно времени, чтобы подобрать золото.

   Индеец ничего не ответил и снова пустился в путь, негр последовал за ним, как тень. Вдруг Косталь остановился и воскликнул, ударив себя по лбу:

   - Завтра утром мы не успеем подобрать золото, да и теперь, - прибавил он беспокойным тоном, - мы хорошо сделаем, если как можно скорее выйдем из ущелья.

   - Почему же? - поспешно спросил негр, смертельно испуганный беспокойством, которое слышалось в голосе Косталя.

   - Сегодня новолуние, а я и забыл, что в это время года, именно в новолуние, реки разливаются и затопляют наши поля. Ты знаешь, что наводнение накатывается внезапно. Может быть, ты уже слышишь вдали его глухой шум?

   - Благодаря Богу, нет! Пока я слышу только шум водопада; но поспешим, если нам угрожает опасность.

   - Как только мы выберемся из этого ущелья, нам уже нечего особенно опасаться, - сказал Косталь. - Любая верхушка дерева послужит надежным убежищем, если наводнение захватит нас врасплох; здесь же мы наверняка погибнем.

   Молча и с удвоенной вследствие страха быстротой поднимались они по крутому склону и скоро достигли края ущелья. Очутившись в относительной безопасности, Брут вздохнул было с облегчением; но спустя минуту, дрожа, схватил Косталя за руку и указал ему на темную движущуюся вдоль берега реки фигуру, на голове которой при ярком лунном свете негр заметил уже поразившую его однажды золотую корону.

   - Корона духа! - шепнул он на ухо индейцу.

   Косталь посмотрел по указанному Брутом направлению и тотчас увидел, в чем дело, так как вследствие движения лошади драгуна лунный свет упал на всадника и осветил верхнюю часть его тела. Широкий золотой галун, обтягивавший, по мексиканскому обычаю, края его шляпы, послужил причиной ошибки негра сначала у водопада, а потом и здесь.

   - Не прав ли я был, - воскликнул Косталь, - когда говорил, что неверующий белый помешал духу явиться!

   Эти громко произнесенные слова, должно быть, долетели до драгуна, так как он крикнул: "Кто там?"- впрочем, вовсе не в угрожающем тоне.

   При этом оклике и негр и индеец вышли из чащи, и офицер тотчас признал в них тех, кого поджидал.

   - Рад, что наконец могу потолковать с вами, - сказал он с чисто военной непринужденностью, подъехав к пришельцам.

   - Ну а мы не особенно радуемся, встречая вас здесь, - сердито возразил Косталь и выразительным жестом перебросил ружье с одного плеча на другое.

   - Мне искренне жаль, если я помешал вам в вашем занятии, - отвечал драгун с чистосердечной улыбкой и, несмотря на почти враждебную позу незнакомцев, застегнул ремни своего ружья. - Может быть, - прибавил он, - вы сердитесь на меня за то, что я бросил в вас камнями, но вы, конечно, извините заблудившегося путника, голос которого терялся в шуме водопада и который не знал, каким еще способом можно привлечь ваше внимание.

   - Куда вы едете? - спросил Косталь несколько более дружественным тоном.

   - В гасиенду Лас-Пальмас. Далеко она отсюда?

   - Это зависит от того, какой дорогой вы поедете, сеньор.

   - Предпочитаю кратчайшую, я очень спешу.

   - Самую надежную дорогу, то есть такую, по которой вы можете ехать, не рискуя заблудиться, вы найдете, если подыметесь вверх по реке, - сказал Косталь, не решаясь, несмотря на свой гнев, обмануть путешественника, ехавшего в гасиенду, где он служил. - Эта дорога пересекает один из изгибов реки. Но если вы предпочитаете кратчайший путь...

   - Что это? - спросил капитан.

   - Это голос тигра, который ищет добычу, - отвечал индеец.

   - А! Я уже слышал этот рев, - спокойно и без малейшего волнения сказал драгун.

   - Кратчайшая дорога вот в эту сторону, - продолжал индеец, указывая ружьем туда, откуда слышался рык ягуара.

   - Ладно, благодарю! Я так и поеду, пожалуй.

   Офицер взял узду в левую руку и хотел было ехать по указанному направлению, но индеец остановил его.

   - Послушайте, господин офицер, - сказал он уже вполне дружелюбным тоном, - одной храбрости не всегда бывает достаточно, чтобы преодолеть опасность; неплохо также знать, какие именно опасности вас ожидают.

   - Говори, друг мой, я слушаю, - сказал капитан, поворачиваясь к индейцу.

   - Во-первых, чтобы не сбиться с пути, вам следует всегда иметь луну по левую руку, так, чтобы ваша тень падала направо от вас, немного наискосок, именно так, как она теперь падает. Затем ни в коем случае не останавливайтесь, пока не достигнете гасиенды Лас-Пальмас. Попадется ли вам овраг, ручей, холм - не объезжайте их, а скачите напрямик.

   Голос индейца звучал так торжественно и серьезно, что драгун был удивлен.

   - Какая же это ужасная опасность угрожает мне? - спросил он шутливо.

   - Опасность, перед которой все тигры, ищущие добычи в саваннах, пустяки: наводнение, может быть, через час захлестнет эти равнины бушующими волнами, превратит их в бурное море, в котором потонут все тигры вместе с другими животными, если им не удастся спастись на деревьях. Погонщик со своими мулами, пастух со своим стадом тоже погибнут, если не успеют укрыться в гасиенде.

   - Я приму к сведению твое предупреждение, - сказал офицер, тотчас вспомнив о студенте, которого оставил в двух милях отсюда. В нескольких словах он сообщил индейцу об этом обстоятельстве.

   - Если он еще жив, мы привезем его завтра утром в гасиенду. Теперь же думайте только о себе и о тех, кто будет оплакивать вашу смерть, и не заботьтесь о тиграх: если ваша лошадь испугается при виде тигра, крикните только громким голосом; человеческий голос внушает почтение и страх самым свирепым зверям. Теперь вперед!

   Офицер повиновался, приподняв шляпу в знак прощания, и скоро исчез из глаз оставшихся.

   - Он храбр и прямодушен, - сказал Косталь, - нехорошо было бы допустить его смерти без предостережения. Хотя и неприятно, что ему пришлось помешать нам; но в его положении я сделал бы то же самое. Притом не все еще пропало.

   - Как так? Что ты еще замышляешь? - поспешно спросил Брут.

   - Дух является не только в пене водопада, - пояснил индеец, - иногда он показывается тем, кто вызывает его звуками морской раковины, в желтых водах наводнения, и мы попробуем вызвать его завтра в переполненном русле реки.

   - А что станется с молодым чужестранцем, о котором нам говорил офицер?

   - Мы попытаемся спасти его, как я обещал, - отвечал индеец. - Пока перетащим поскорее пирогу на вершину Сьерро-де-ла Меза, там мы можем спокойно провести ночь, не страшась ни тигров, ни наводнения.

   Пока индеец и негр приводили в исполнение намеченный план, дон Рафаэль скакал к гасиенде Лас-Пальмас. Первые полчаса прошли совершенно спокойно. Саванна так мирно покоилась при лунном свете, пальмы так тихо покачивались под усеянным звездами небом, что он начал думать, уж не подшутил ли индеец над его легковерием. Занятый этими недостойными мыслями, он почти бессознательно умерил аллюр своего коня и, вдыхая полной грудью благоухающий ночной воздух, погрузился в мечтательное настроение, которое так легко вызывает неизъяснимая прелесть южной ночи. Вдруг мелькнувшая в его голове догадка в одно мгновение развеяла его беспечное настроение и заставила снова пришпорить лошадь. Он вспомнил об оставленных хижинах и маленьких челноках, привязанных на вершине деревьев, как последнее спасение для тех, кого наводнение застигнет врасплох. Прошло еще полчаса, и вдруг, словно по волшебству, саранча и кузнечики перестали чирикать в траве, и благоухающее дыхание ночного ветерка заменилось другим ветром, напоенным болотными испарениями, острым и жгучим, как дыхание ада.

   Недолго длилось это тревожное молчание, скоро путешественнику показалось, что он опять слышит шум водопада. Только теперь этот шум слышался в противоположном направлении, не сзади, а впереди путника.

   Всадник подумал было, что он сбился с дороги и нечаянно вернулся назад; но луна, находившаяся по левую руку он него, тень, падавшая направо, убедили, что он ехал верно. Его сердце забилось сильнее, потому что если индеец говорил правду, его ожидала такая опасность, против которой были бесполезны и ружье, и шпага из толедской стали, и неустрашимое мужество драгуна. Мускулы его лошади остались его единственной надеждой, единственным средством спасения.

   К счастью, продолжительное путешествие еще не истощило сил коня, который теперь тоже навострил уши и широко открытыми ноздрями втягивал струю влажного воздуха, служившего как бы предвозвестником наводнения.

   Началась борьба между человеком и необузданной силой природы.

   Офицер отпустил поводья и воткнул шпоры в бока своего скакуна, который помчался вихрем. Так как наводнение шло с востока к западу, и всадник ехал от запада на восток, то расстояние между ними должно было быстро уменьшаться. Вначале глухой и неопределенный шум все более приближался и походил на раскаты грома, который, начавшись вдали на горизонте, вскоре разражается над нашими головами. Саванна, казалось, убегала под ногами коня, быстро мелькали разбросанные там и сям пальмовые рощи, а верхушка колокольни гасиенды все еще не показывалась. Грозная масса воды тоже еще не являлась.

   Благородный скакун не замедлял своего бега, но бока его начали вздуваться, и силы заметно истощались. Еще несколько минут бешеной скачки - и он неминуемо падет.

   Офицер заметил состояние своего коня и с отчаянием потянул узду. Топот коня замолк, и ему послышался отдаленный звон колокола. Эти звуки, без сомнения, доносились с гасиенды, служа сигналом опасности.

   Офицер вспомнил слова индейца: "Подумайте о тех, кто будет оплакивать вашу смерть". Есть ли в гасиенде, где его ждут, кто-нибудь, кто станет его оплакивать? Да, без сомнения есть, потому что при одном воспоминании об этом офицер возмутился против угрожающей ему гибели и решился сделать последнее усилие, чтобы избежать ее.

   Для этого ему следовало дать лошади хотя бы краткую передышку. Он соскочил на землю и немного отпустил подпругу. В это время ему послышался топот другой лошади, скакавшей, очевидно, по той же дороге и с той же целью, что и он. Он обернулся и увидел всадника на сильной бурой лошади, которая, казалось, пожирала пространство.

   В ту же минуту всадник поравнялся с ним, приостановил лошадь резким свистом и крикнул:

   - Что вы там мешкаете, сеньор? Разве вы не слышите набатного звона? Разве вы не знаете, что воды вышедших из берегов рек устремились в равнину?

   - Знаю, - отвечал офицер, - но моя лошадь падает от усталости, и мне придется подождать несколько минут.

   Незнакомец взглянул на лошадь драгуна и соскочил на землю. Затем он поспешно подошел к лошади и ощупал ей бока, чтобы узнать состояние легких.

   Дон Рафаэль с любопытством осмотрел человека, который, не заботясь о собственной безопасности, так великодушно хотел помочь путешественнику. Незнакомец был одет в платье погонщика мулов: грубую войлочную шляпу, китель из серой шерсти, подпоясанный кожаным поясом, холщовые штаны и козловые ботинки. Он был невысокого роста, черты его сильно загоревшего лица были приятны и нежны, и, несмотря на напряженность момента, удивительное спокойствие отражалось на нем.

   Не успел дон Рафаэль вглядеться в незнакомца, как тот завершил осмотр.

   - Животное еще не потеряло сил, - сказал он довольным тоном, - но на шее совсем не слышно биения пульса, хотя ноздри и бока раздуваются одновременно. Нужно только расширить путь для дыхания. Помогите мне, да поспешим, потому что зловещий шум приближается, и колокол звонит с удвоенною силой. Завяжите вашему коню глаза платком, - продолжал погонщик мулов и в то время как офицер поспешно повиновался, вытащил из кармана шнурок и обвязал им морду коня над ноздрями.

   - Теперь держите этот шнурок изо всех сил.

   В следующее затем мгновение в руке незнакомца блеснул нож, которым он проколол внутреннюю стенку ноздрей лошади.

   Брызнула кровь; жеребец поднялся на дыбы, несмотря на все усилия своего хозяина, подняв с собой оставшийся в ноздрях ножик; потом снова стал на передние ноги. Как только его передние ноги коснулись земли, погонщик мулов схватил острие ножа и дернул его так сильно, что и рукоятка прошла насквозь.

   - Если спасение вообще возможно, то теперь вы спасены, - сказал незнакомец, - ваш благородный конь будет бежать до тех пор, пока не откажутся служить его мускулы и сухожилия.

   - Назовите мне ваше имя, благородный человек, - воскликнул дон Рафаэль, протягивая руку погонщику мулов, - прошу вас, скажите ваше имя, которого я никогда не забуду.

   - Меня зовут Валерио Труяно, сеньор, я бедный погонщик, которому чертовски трудно живется на свете, но который утешается тем, что исполняет свои обязанности по отношению к Богу и людям честно. Моей последней обязанностью было не дать вам погибнуть здесь без помощи и совета. Теперь пусть совершается воля Всемогущего, - прибавил он, - наша жизнь в его руках, только он один может спасти от угрожающей нам ужасной опасности.

   Произнеся эти напутственные слова торжественным голосом, мужество и твердость которого нашли отклик в сердце офицера, благочестивый Труяно вскочил на лошадь, дон Рафаэль последовал его примеру, и оба помчались по саванне, наклонившись к развевающимся гривам своих скакунов. Влажный ветер развевал их волосы, а зловещий шум наводнения приближался каждую минуту, сопровождаемый тревожным набатом.

  

  

  

   Много больших рек, протекающих близко друг от друга, орошают провинцию Веракрус. Кроме того, высоты Сьерра-Мадре [5] дают начало множеству потоков, которые впадают в эти реки или текут рядом с ними.

  

   [5] - Сьерра-Мадре (исп. Sierre Madre) - Гора-Мать.

  

   Когда начинается дождливое время, которое продолжается в этих широтах с июня до октября, реки быстро прибывают вследствие сильных дождей, выступают из берегов и разливаются во все стороны. С быстротой хорошего скакуна затопляют они равнину, распространяя всюду опустошение и ужас. Скоро затопленная часть страны превращается в необозримое море, покрытое обломками и трупами всевозможных животных.

   Для гасиенды Лас-Пальмас было выбрано безопасное от ежегодных наводнений место. От востока к западу и на юг простирается бесконечная равнина; с севера она окаймлена грядою довольно высоких холмов. На половине высоты одного из холмов находится широкая ровная терраса - на ней-то и возвышались длинные, далеко раскинутые постройки гасиенды, задняя сторона которой примыкала к верхней части холма, и только четырехугольная колокольня возвышалась над его вершиной. Высокая и крепкая каменная стена соединяла задние постройки с жилищами слуг и хлевами, и только через толстую массивную дверь в середине этой стены можно было попасть во внутренний двор.

   Свое прекрасное название гасиенда получила от довольно больших пальмовых рощ, покрывавших равнину у подошвы холма.

   Чтобы быть справедливыми ко всем лицам нашего рассказа, нам необходимо еще раз вернуться к тому моменту, когда драгун расстался со студентом, а негр Брут по милости Косталя против своей воли превратился в тигреро.

   Итак, оставалось около часа до солнечного заката. Колокол на колокольне гасиенды прозвонил к вечерней молитве, и при этих звуках, возвещавших об окончании дневной работы, индейцы пеоны, или полевые работники, и вакеро, или пастухи, возвращались с равнины в гасиенду, владельца которой, как мы уже сказали, звали дон Сильва.

   В роскошно убранной комнате господского дома находились в это время три женщины. Две из них были дочери владельца гасиенды, третья - их горничная. Старшая из сестер, уже окончившая свой туалет, сидела у окна и время от времени посматривала на равнину, - ее звали Марианита, год тому назад она вышла замуж за молодого испанца, владельца большой близлежащей гасиенды. В настоящую минуту молодая женщина, которой едва минуло двадцать лет, гостила в родительском или, вернее, в отцовском доме, так как матери обеих сестер уже давно не было в живых. Младшая сестра - Гертруда, еще не кончила свой туалет; она сидела на китайской циновке, между тем как горничная убирала ее волосы, пышные пряди которых плохо повиновались усилиям служанки. Обе сестры обладали всеми прелестями испанских креолок - красивой наружностью, тонкими чертами лица и бархатными черными глазами. Обе походили одна на другую, но отличались выражением лиц: личико Марианиты бойкое, слегка насмешливое, выдавало ее веселый характер, тогда как выразительные глаза и задумчивое лицо доньи Гертруды обнаруживали характер серьезный и более рассудительный.

   Причина, по которой обе дамы так старательно занимались своим туалетом в довольно поздний час, крылась в том, что сегодня вечером ожидались двое гостей. Один из них был супруг Марианиты, другой - драгунский капитан дон Рафаэль. Первому предстояло проехать не более двух миль, и потому его ждали с минуты на минуту; второму было необходимо сделать более двухсот миль, и хотя он обещал приехать именно в этот день, но при таком продолжительном путешествии легко мог и опоздать на день. Тем не менее донья Гертруда была уверена в том, что храбрый капитан приедет именно сегодня. Мы скоро узнаем почему, а пока достаточно сказать, что донья Гертруда и дон Рафаэль считали себя женихом и невестой, прежде чем их родители окончательно решили это дело. Разразившееся восстание отсрочило осуществление общих семейных планов на неопределенное время и в то же время послужило испытанием политических мнений обитателей обеих гасиенд. Марианита и ее супруг стояли за королевскую власть, а дон Сильва и его младшая дочь склонялись на сторону восставших. Отец дона Рафаэля, купивший соседнюю гасиенду Дель-Валле, тоже держался революционного образа мыслей, равно как и его сын, которого он вызвал домой только для того, чтобы посоветоваться, как ему наилучшим образом оставить королевскую службу и примкнуть к освободителям родины.

   После этого отступления вернемся опять в будуар сестер на гасиенде Лас-Пальмас.

   Приведя в порядок волосы Гертруды, горничная вышла по знаку своей госпожи, а нетерпеливая Марианита снова поспешила к окну.

   - Напрасно я смотрю во все стороны, равнина пуста! - воскликнула она через некоторое время. - Я не вижу ни дона Фернандо, ни дона Рафаэля, и боюсь, милая Гертруда, что мы напрасно так заботились о своем туалете. Через полчаса солнце зайдет.

   - Дон Фернандо приедет, - сказала Гертруда кротким голосом.

   - Ты хочешь меня утешить, - возразила молодая женщина, - но моя нетерпеливая натура уже возмущается медлительностью гостя... А! - воскликнула она внезапно. - Я вижу на горизонте облако пыли... Наконец-то показался всадник!..

   - Всадник? - воскликнула Гертруда оживленно. - Какого цвета его лошадь?

   - Его лошадь оказывается, к сожалению, мулом, как я теперь вижу. Это не тот, кого мы ожидаем.

   Гертруда слегка вздохнула.

   - По-моему, это священник, - продолжала Марианита. - Он скачет в галоп и имеет важный и печальный вид. Он заметил меня и делает знак рукой.

   - А других всадников ты все еще не видишь? - спросила Гертруда.

   - Нет, никого, кроме погонщика мулов, который гонит все свое стадо в галоп и так же, как священник, направляется сюда. Не понимаю, почему эти люди и животные так торопятся.

   Скрип растворившихся ворот и суматоха, поднявшаяся на дворе, указывали, что не только священник, но и погонщик со своим стадом воспользовались гостеприимством дона Сильвы.

   Обе сестры не имели никакого представления об опасности, угрожавшей путешественникам на равнине.

   В это время в гасиенде началось еще более сильное движение.

   - Что это такое? - воскликнула испуганная Марианита. - Не вздумали ли поднявшие бунт на западе разбойники напасть на гасиенду?

   - Почему ты называешь разбойниками людей, которые сражаются за свободу своей родины и во главе которых стоит священник? - возразила Гертруда тоном легкого упрека.

   - Почему? Да потому, что они враги испанцев, потому что в моих жилах течет испанская кровь, потому что мой муж - испанец! - с жаром воскликнула Марианита.

   Внезапно раздавшийся звон колокола заставил обеих сестер вздрогнуть и прекратить спор, грозивший принять более жаркий характер.

   Марианита хотела пойти узнать о причине тревоги, как вдруг горничная растворила дверь и, не дожидаясь вопросов, воскликнула:

   - Пресвятая дева! Наводнение близко; сейчас явился вакеро и сообщил, что вода не далее трех или четырех миль отсюда.

   - Наводнение! - воскликнули обе сестры и перекрестились.

   - О Боже, мой муж! - воскликнула тотчас же вслед за тем Марианита, с ужасом думая об опасности, которой подвергался ее супруг.

   - Дон Рафаэль! О несчастный! Пресвятая дева, смилуйся над ним! - прошептала Гертруда.

   - Равнина скоро превратится в необозримое море, - продолжала служанка, - горе тем, которых захватит наводнение. Но вы не беспокойтесь, донья Марианита; вакеро, принесший эту горестную весть, послан доном Фернандо, чтобы известить вас, что он приедет завтра утром в лодке.

   С этими словами горничная вышла из комнаты.

   - В лодке! - воскликнула Марианита, страх которой сменился радостью. - В самом деле, дорогая Гертруда, мы будем завтра кататься по равнине в украшенной флагами и цветами лодке.

   Но этот порыв легкомысленного эгоизма тотчас же уступил место другому чувству, и Марианита опустилась на колени подле своей сестры, которая у подножия статуи Мадонны молилась за спасение всех оставшихся без помощи на равнине.

   - Сядь у окна, милая сестра, пока я еще помолюсь! - воскликнула Гертруда, прерывая молитву. - Посмотри на равнину, потому что мои глаза застилают слезы.

   Марианита села у окна, а Гертруда снова преклонила колени перед святым изображением.

   Между тем позолоченный заходящим солнцем туман становился все бледнее и бледнее; луна уже озарила пальмовые рощи зыбким матовым светом, а один всадник так и не показывался на пустынном горизонте.

   - Лошадь дона Рафаэля должна быть гнедой масти, - сказала Гертруда, снова прерывая свою жаркую молитву. - Капитан знает, как я люблю эту лошадь, его боевого коня, служившего ему в битвах с индейцами.

   - Успокойся, дорогая девочка, - попыталась ее утешить Марианита, - дон Рафаэль будет вовремя предупрежден и остановится на эту ночь где-нибудь поблизости.

   - Ты ошибаешься, - отвечала Гертруда, печально качая головой. - Я лучше знаю этого храбреца, он не обратит внимания на опасность.

   Внезапно послышался глухой отдаленный гул бушующей воды, сливавшийся с отчаянным звоном колокола. В то же время над равниной показался сначала бледный, потом красноватый и, наконец, ярко-красный свет, озаривший верхушки пальм. По приказанию дона Сильвы на соседних холмах и террасах были зажжены огромные костры, которые должны были служить ориентирами для заблудившихся путников.

   Прошло несколько долгих, томительных минут. Луна медленно поднималась по небесному своду, а отдаленный гул становился все сильнее и сильнее и скоро сделался похожим на раскаты грома. Еще несколько минут, и громадные массы воды должны были запениться у подошвы террасы, на которой находилась гасиенда.

   Вдруг из уст Марианиты, все еще старавшейся проникнуть взором в темную даль равнины, вырвался крик ужаса.

   - Горе! Горе! - воскликнула она. - Я вижу двух всадников! Дай Бог, чтобы это были только тени! Но нет... тени становятся яснее... Матерь Божия! Это в самом деле два всадника... они несутся, как ветер... но как бы быстро они ни мчались, они опоздают!

   Громкий крик ужаса раздался на террасе, где находились господин и слуги. Отчаянная борьба двух человек с ужасающею массою воды, волны которой уже виднелись вдали, представляла в самом деле потрясающее зрелище.

   Марианита, сжигаемая тем любопытством, которое часто заставляет нас против воли смотреть на ужасное зрелище, не могла оторвать глаз от равнины.

   - У обоих всадников лошади черные, как ночь, - дрожащим голосом сказала она сестре, которая в тоске склонилась головой с ногам статуи, - один небольшого роста, одет в платье погонщика мулов; это не может быть дон Рафаэль.

   - Другой! Узнаешь ли ты другого? - спросила Гертруда едва слышным голосом.

   Марианита молчала в течение нескольких мгновений.

   - Другой, - отвечала она наконец, - головой выше первого; теперь он наклонился к шее своего коня; я не вижу его лица... О небо! - воскликнула она вдруг и продолжала все тише и тише: - Это... я узнаю его... это дон Рафаэль!

   Другой, еще более сильный крик был ответом на слова Марианиты; донья Гертруда бросилась к окну, но, не добежав, упала почти без чувств.

   - Я не вижу их больше, - прошептала Марианита, - волны закрыли коней и всадников. - Потом она вскрикнула: - Ах! вот они показались опять! О небо! Только один, высокий, сидит на лошади. Он наклоняется, хватает другого за платье... положил его на свою лошадь... Но - увы! - древесный ствол крутясь несется на них; он погубит коня и всадника.

   На дворе раздались радостные крики, Гертруда подняла голову и вопросительно взглянула на плачущую сестру. Снова послышался радостный возглас, горничная вбежала в комнату, восклицая: "Слава Богу! Они спасены!" Тогда чувство невыразимой радости возвратило Гертруде полное сознание.

   Не произнося ни слова, обе сестры долго стояли обнявшись.

   ...Но что же сталось с Корнелио, который, ничего не подозревая, спал в своем гамаке? Мы знаем, что Косталь обещал отправиться за оставленным студентом и, если только найдет его в живых, привести его в Лас-Пальмас; но отправиться на поиски можно было только на следующее утро, так как наводнение скоро должно было достигнуть того места, где капитан расстался со студентом.

   Хотя, таким образом, индеец имел мало шансов спасти юношу, но все-таки он не забыл своего обещания и решился с восходом солнца отправиться на поиски. Ночь он провел вместе с негром на вершине холма Сиерро-де-ла Меза, куда они без особого труда перетащили легкую пирогу.

   Несколько кусков высушенного на солнце мяса послужили им ужином, после которого эти дети природы растянулись на земле и в приятном сознании своей безопасности уснули, убаюканные шумом приближающегося наводнения.

   Они спали так крепко, что шум воды, затопившей равнину, не разбудил их. Сон Брута был беспокоен, его мучили какие-то кошмарные сновидения, и время от времени он метался, думая, что слышит рев тигров, которые так напугали его сегодня.

   Проснувшись, он действительно увидел у подошвы холма свирепую семью тигров. Почуяв людей, укрывшихся на безопасной вершине, ягуары испустили хриплый рев, но, напуганные преследовавшею их водою, от которой их могло спасти только быстрое бегство, огромными прыжками поспешили дальше и скоро исчезли из виду.

   Пока негр и индеец спят, посмотрим, что происходит с доном Корнелио.

   Бедняга разом очнулся от своего сладкого сна, внезапно почувствовав сильный холод, и увидел, что висит над бушующими волнами, почти достигающими до гамака. Он вскрикнул от ужаса, и в ответ на его крик послышалось глухое ворчание и пронзительное шипение, выходившие, по-видимому, из вершин обоих тамариндов.

   Корнелио с ужасом осмотрелся вокруг, - повсюду виднелись только пенящиеся волны неизмеримого моря. Теперь ему стало понятно все - и бегство жителей, и эти челноки, привешенные на верхушках деревьев. Что с ним теперь будет? Он едва умел плавать, но если бы даже он и мог поспорить в этом искусстве с ловцами жемчужных раковин, - все равно это искусство не могло бы ему помочь в этой ситуации.

   Огненные глаза, блеснувшие в вершине дерева подобно раскаленным угольям, объяснили ему причину глухого ворчания, которое он только что слышал; несколько диких животных, без сомнения ягуаров, укрылись от наводнения в развесистой кроне тамаринда.

   Не станем описывать мучительные часы этой жуткой для бедного студента ночи; скажем только, что он с невыразимой тоской ожидал наступления дня, но, к несчастью, наступившее наконец утро наполнило его новым ужасом: при его свете он действительно увидел на верхушке одного из тамариндов целую семью тигров: самца, самку и двух тигрят, тогда как по ветвям другого ползали отвратительные змеи. Внизу бушевала водная стихия, и в ее мутных волнах носились вырванные с корнем деревья, плавали испуганные лани, над которыми с пронзительными криками летали хищные птицы.

   Куда ни взгляни - везде зрелище опустошения и смерти. Порою свирепый инстинкт голодных зверей при виде добычи, находившейся почти в их лапах, боролся в них со страхом; но страх одерживал верх, и Корнелио видел, как их глаза снова закрывались, как будто они хотели отогнать от себя соблазнительную мысль растерзать его.

   Несколько часов протекли таким образом, наконец студенту послышались какие-то странные, незнакомые звуки. Они были то громки и ясны, как звуки военной трубы, то глухи, как рычание находившихся по соседству ягуаров.

   Затем увидел он вдали маленький челнок, в котором сидели двое людей. То были индеец и негр. Время от времени один из них, индеец, очевидно, привыкший к такому опасному плаванию, бросал весло и подносил к губам морскую раковину, дикие звуки которой должны были вызвать богиню вод. Погруженные в это странное занятие, ни Косталь, ни Брут не заметили студента, который не смел и шевельнуться в своем гамаке. Наконец его крик достиг их слуха.

   - Ты слышал, Косталь? - спросил негр.

   - Да, как будто кто-то крикнул, наверное, тот бедолага, которого мы ищем. Но где же он? - прибавил индеец. - Я вижу только гамак, подвешенный между двух тамариндов... Э, клянусь душою моего отца, он там!

   Индеец разразился громким хохотом, который, впрочем, показался студенту небесной музыкой. Без сомнения, его увидели, за что он горячо возблагодарил небо.

   Брут разделял веселость своего товарища, как вдруг музыка совершенно другого рода разом положила конец его веселью.

   - Неужто эти проклятые звери повсюду? - испуганно воскликнул он, услышав концерт четырех ягуаров, находившихся над головою студента, крик которого обозлил голодных хищников.

   Косталь тотчас же понял всю опасность положения студента и направил челнок к тамариндам; несколько ударов веслами приблизили его к деревьям, в вершине которых его зоркие глаза, несмотря на густую листву, тотчас же заметили четвероногих неприятелей.

   В то же время и негр увидел ягуаров и змею и, думая только о своей безопасности, воскликнул жалобным тоном:

   - Косталь! Если это вчерашние тигры, как я заключаю по мяуканью тигрят, то подумай, как они должны сердиться на нас!

   - А ты полагаешь, что я не сержусь на них? - возразил Косталь, который, крикнув студенту, чтобы он не шевелился, хладнокровно положил весла на дно пироги и взялся за ружье.

   - Что ты хочешь делать? - воскликнул негр.

   - Хочу прикончить одного из хищников! Ты сейчас увидишь, как это делается!

   И, схватившись снова за весла, он направил лодку прямо под одного из взрослых ягуаров.

   Инстинктивно почуяв опасность, животное испустило рев, на который со всех сторон отозвалось гулкое эхо и от которого негр задрожал всем телом. Царапая острыми когтями кору тамаринда, оскалив зубы, ягуар устремил на охотника свои огненные глаза. Но последний, по-видимому, вовсе не поддался влиянию этого взгляда, а хладнокровно прицелился и выстрелил. Свирепый хищник тяжело рухнул в воду, течение которой тотчас увлекло его. Это был самец.