Буссенар Луи Анри - С Красным Крестом

о страшнее даже большой, хорошо дисциплинированной и прекрасно вооруженной армии.

   На месте опасения были еще больше, когда увидели, как ряды таяли с каждым днем под влиянием солнца и лихорадочных миазмов, хотя не произошло ни одной битвы и не обнаружилось еще эпидемии или какой-либо острой болезни.

   Этим молодым людям, истощенным физически и упавшим духом, Фрикетта являлась олицетворением Франции, к которой все стремились, уже потеряв надежду когда-нибудь увидеть ее, и все с радостью хватались за маленькие подарки, которые девушка стала приветливо раздавать. Эти подарки состояли из хорошего табака, книжек папиросной бумаги, лепешек с лимонным соком, шоколада и разных лакомств, различных безделушек.

   - Кстати, - внезапно спросила Фрикетта, - у вас есть хина? Вы принимаете каждый день и без лихорадки... предохранительную дозу?

   - Нет, мы не совсем благоразумны и забываем эту предосторожность... очень уже невкусно это лекарство.

   - Что делать, зато полезно. Хина - главное лекарство против господствующих здесь болезней, и употребление ее делает чудеса. Господин офицер, обещайте мне, что сами будете принимать и своих солдат заставите глотать спасительное средство. Прошу вас от своего имени и приказываю от имени далеких матерей, сестер, жен... Согласны?

   - Даю вам слово, - отвечал тронутый офицер.

   - Я надеюсь на вас.

   Между тем Барка развьючил зебу, сложил багаж под навесом, вычистил животное, развел огонь и принялся за кухонные приготовления с быстротой, восхитившей солдат.

   Офицер предоставил в распоряжение Фрикетты довольно удобный шалаш, и Барка устроил там постель для молодой девушки. Постель эта была незатейлива, но чрезвычайно удобна. Она состояла из простого одеяла, пропитанного каучуком с одной стороны и снабженного на всех четырех углах карманчиками, подбитыми парусиной. В землю вколачивают четыре колышка и на каждый из них надевают по кармашку. Получается натянутая рама, на которой можно удобно лежать, не боясь сырой земли. Такая постель проста, легка и занимает места не больше дорожного плаща.

   Фрикетта с аппетитом съела вареного риса с тушеной говядиной, выпила чашку кофе, показавшегося ей превосходным, поласкала своего зебу, пожелала покойной ночи Барке, растянулась на своей раме и уснула как ребенок.

   Она проспала около десяти часов и проснулась, когда было уже совершенно светло. Зебу оказался уже навьюченным и оседланным; кофе дымился в стаканчиках, а рис белел как снег в большой чашке.

   Фрикетта вмиг оделась, поспешно позавтракала и собралась немедленно отправиться в путь. На дороге выстроились все выздоравливающие, собравшиеся, чтобы проститься с ней.

   Молодой матрос, почти ребенок, немногим старше Фрикетты, вышел вперед с большим букетом, который подал ей, говоря:

   - Позвольте предложить вам эти цветы от имени моих товарищей в знак нашей глубокой и искренней благодарности. Вы явились к нам как ангел утешения и надежды. Благодарим вас от имени наших матерей, сестер и всех, кого мы любим.

   Фрикетта взяла букет и отвечала голосом, дрожавшим от волнения:

   - Господа, я сделала очень простую вещь и не заслуживаю ваших похвал. Я не больше как уполномоченная комитета французских дам, которые не забывают вас. Им вы должны быть благодарны. Я только простая француженка, страстно любящая свое отечество. До свидания, желаю вам поскорее увидать свою родину.

   Солдатики сняли фуражки. Фрикетта еще раз ласково улыбнулась, сделала рукой прощальный знак и выехала из лагеря.

  

  

   Дорога, начиная от Амбохитромби, идет по открытой местности, поросшей кустами, и приводит к маленькому селению Амбатикали. В нем было с десяток хижин, также покинутых обитателями при вступлении французов. Фрикетта доехала до него в два часа. Отдохнув с полчаса, путники отправились по дороге в Мэварано, куда прибыли через полтора часа.

   В Мэварано встретилось несколько туземцев. Видя, что никто не обижает их, они остались, быть может для того, чтобы шпионить. Когда Фрикетта попросила у них молока и свежих припасов, они отказали. Барка взял в одну руку свою палку, в другую несколько блестящих безделушек и сделал палкой такой внушительный жест, что Фрикетте немедленно подали все необходимое.

   После двухчасовой остановки маленький караван направился в Миадану, куда прибыл после утомительного четырехчасового перехода. Это было селение в шестьдесят домов; дорога к нему ведет по обширной равнине, где в изобилии растут прекрасные мадагаскарские латании, придающие пейзажу такой своеобразный вид.

   Барка разбил палатку довольно далеко от селения, и Фрикетта, еще более утомленная, чем накануне, наскоро поужинав, уснула крепким сном, не раздумывая о том, что она одна среди - дикарей и вполне во власти людей, не знающих никаких нравственных законов.

   До Моровайо оставалось не больше двенадцати километров, и Фрикетта надеялась отдохнуть там денек-другой.

   - Как, уже отдохнуть! - воскликнет читатель.

   Да, отдохнуть: подобные переезды по открытой равнине, под палящими лучами солнца, необыкновенно трудны и утомительны.

   Европеец, привыкший переезжать огромные пространства по железной дороге или в удобном экипаже по хорошему пути, почти не в состоянии представить себе, как труден может быть переезд в пятнадцать-двадцать километров. При невыносимой жаре пот вас истощает, жажда мучит, насекомые не дают покоя.

   Дорога еле-еле намечена; она идет то под гору, то извивается между скал, пропастей, илистых ручьев и колючего кустарника; животное, на котором вы едете, постоянно спотыкается, скользит, падает и с трудом подвигается вперед. Прибавьте к этому неудобное положение путешественника, сидящего на вьючном седле и принужденного каждую минуту заботиться о сохранении равновесия.

   На Мадагаскаре, правда, существует еще способ передвижения более оригинальный и менее утомительный. Путешественник садится в кресло, двое сильных мужчин, профессиональных носильщиков, берутся за жерди, кладут их на плечи и пускаются бегом. Это почти тот же паланкин. Но найти такой экипаж не всегда возможно, и он стоит дорого.

   Таким образом мадемуазель Фрикетте пришлось пока довольствоваться своим зебу, терпеливым горбуном, олицетворением кротости и выносливости.

   Часа через полтора после выступления из Миаданы путешественники подошли к реке, через которую надо было перебраться. Река эта, под названием Андранолава, была метров двенадцать в ширину при двух с половиной метрах глубины. В обычное время на реке можно найти пирогу, которая за маленькое вознаграждение перевезет пассажиров с одного берега на другой; но местные лодочники также бежали перед французскими войсками, и Фрикетта, ее денщик и зебу очутились таким образом в весьма затруднительном положении.

   Сделали остановку; молодая девушка сошла на землю, между тем как Барка принялся раздумывать. Он не потратил на это много времени: скоро в уме его сложился оригинальный и практический план.

   Неподалеку лежали на берегу несколько повозок Лефебра, брошенных обозными, так как главную тяжесть при перевозке составляли сами эти повозки.

   Кабил обратил свое внимание на одну из повозок, стоявшую ближе всего к реке и беспомощно вытянувшую к небу свои оглобли, будто умоляющие о пощаде руки.

   Зная, что эти повозки можно употреблять как лодки, Барка снял оси с колесами и получил таким образом решетчатый ящик с металлическим дном. Потом вытащил из мешка клубок бечевки и привязал один конец к ящику. Затем кабил спустил в воду металлический ящик и убедился, что он довольно устойчиво держится на воде. После этого, держа в зубах конец веревки, он переплыл через реку и закричал Фрикетте.

   - Сида, становись в ящик!

   Фрикетта поняла и повиновалась. Когда она стала в импровизированной лодке, Барка начал тянуть за бечевку. Через две минуты молодая девушка была уже на другом берегу.

   Зебу намеревался последовать за ними, не обращая внимания на свой вьюк, но Барка, крикнув на него, поспешно поплыл назад. Сложив часть вещей на паром, он снова пустился вплавь, и так повторил два раза, пока не перевез всех вещей.

   Последняя переправа совершилась в обществе верного зебу, который, радуясь неожиданному случаю, выкупался как следует. Набарахтавшись досыта, он вышел из воды, отряхнулся и начал валяться у ног Фрикетты и Барки.

   - Хорошо, горбун, хорошо! - говорил, смеясь, кабил, с которого тоже вода стекала ручьями.

   После непродолжительного переезда перед путниками открылся вид на Мороваио.

   - Да это город!.. Настоящий город! - воскликнула Фрикетта.

   Прибытие мадемуазель Фрикетты в Мороваио не прошло незамеченным. Солдаты тотчас угадали в ней покровительницу, друга.

   Моровайо - один из самых оживленных городов на западном берегу Мадагаскара. В нем насчитывается до четырех тысяч жителей - почти столько же, сколько в Маджунге. Город протянулся с юго-востока на северо-запад широкой аллеей, по обеим сторонам которой расположены дома.

   Есть каменные палаты, построенные богатыми индусскими и арабскими купцами, попадаются мазанки из лозы и глины, занятые туземцами, и, наконец, скромные тростниковые хижины, где ютятся многочисленные рабы - малгаши и негры.

   Во время приезда Фрикетты город и его окрестности были переполнены французскими войсками, медленно двигавшимися на юг к Тананариве - месту своего назначения, куда им суждено было прибыть Бог весть когда и Бог знает после, каких испытаний.

   Вопреки всяким ожиданиям Фрикетта нашла себе квартиру - простую хижину в конце аллеи, недалеко от ручейка, называемого Тсимахаяс. Этой находкой молодая девушка была обязана своему проводнику. Тот заявил, что он лично не нуждается ни в какой кровле, кроме небесного свода. Зебу остался вполне доволен своим местом возле столба, где он мог валяться сколько душе угодно.

   Итак, мадемуазель Фрикетта поселилась на некоторое время в Моровайо.

   Как и повсюду на этой проклятой земле, в городе было много больных. Люди крепкие и совершенно здоровые после некоторого пребывания в стране начинали чувствовать недомогание, упадок сил, аппетит пропадал, появлялся изнурительный пот, быстрая худоба и смертельная бледность. В таком состоянии всякая случайная болезнь, сама по себе не опасная, становилась смертельной.

   Сердце Фрикетты обливалось кровью при виде этих ослабевших, исхудалых, апатичных людей, похожих на привидения.

   Правильной врачебной помощи почти не было. В лекарствах чувствовался такой недостаток, что медикам приходилось обращаться за помощью в аптеки судов, стоявших на рейде, и даже у ветеринаров брать лекарства, предназначенные для мулов. Было над чем призадуматься, и Фрикетта послала по этому поводу статью в свою газету. Но она не могла ограничиться словами и принялась за дело с энергией и самоотвержением.

   Однажды она верхом на своем зебу отправилась в сопровождении Барки километров за двадцать.

   Один молодой солдатик упал так неудачно, что сломал себе ногу. Беднягу собирались взвалить на повозку и отвезти в Моровайо.

   Фрикетта предложила свои услуги. С помощью капрала и Барки, годного на все руки, она живо изготовила простой и остроумный аппарат. Бинтами ей послужили жилки пальмовых листьев, компрессами - прессованные листья, нитками - древесные волокна.

   Затем со свойственной ей решительностью она спросила себя:

   - Не попытаться ли вправить ногу?

   Она со своими помощниками сделала операцию вполне удачно. Раненый почувствовал облегчение и рассыпался в благодарностях.

   Фрикетта быстро наложила повязку и, очень довольная своим успехом, пожелала сопровождать солдата до города, где оставила его только у дверей госпиталя.

   Главный доктор, осмотрев больного, был поражен остроумием повязки и еще больше результатом операции.

   - Да это превосходно!.. Тут нечего и делать.

   Он захотел увидеть Фрикетту, справился, где она живет, и отправился к ней с визитом.

   Барка, покуривавший трубочку, увидев офицера, опрометью бросился в дом, крича:

   - Сида!.. Сам главный изволит идти.

   Фрикетта, конечно, удивилась, но не растерялась. Она вежливо и с достоинством приняла гостя, рассказала ему свою историю и выразила желание быть полезной.

   Доктор слушал с изумлением и восторгом этот рассказ. Видя, какую пользу могла бы принести эта энергичная девушка, да еще с такими знаниями, сказал:

   - К моему великому сожалению, я не могу предложить вам должность, соответствующую вашим заслугам.

   - Но во всяком случае у вас найдется для меня дело?

   - Да, я вас приму под свою личную ответственность.

   - Возьмите меня сиделкой, большего я не прошу!

   - Эта обязанность трудная, по временам отталкивающая... Многие находят ее унизительной.

   - Величие цели облагораживает ее... К тому же мы, женщины, не находим дело унизительным, когда можем служить ближним. Я слыхала, что во время войны знатные дамы и женщины из народа стояли рядом у изголовья больных.

   - Да, это могу подтвердить и я, поседевший на службе. И вы уже доказали, что достойны своих предшественниц. Когда вам будет угодно вступить в должность?

   - Чем скорее, тем лучше... Завтра... Сегодня вечером.

   - Итак, завтра. Вам, конечно, будет выдаваться паек, а что касается жалованья...

   - К счастью, я не нуждаюсь в деньгах... При случае репортерша кормит фельдшерицу.

   - У вас на все готов ответ, - заметил доктор, восхищенный таким веселым нравом девушки.

   Фрикетта сказала:

   - Я оставлю за собой хижину, где сложу свой багаж и помещу денщика, а также мою скотинку.

   - Вы говорите, денщика?

   - Да, кабила, которого я приютила и вылечила... и зебу, которого выходила. Это были мои первые два пациента.

   - Прекрасно... Итак, до завтра... Очень счастлив, что обстоятельства дали мне возможность познакомиться с вами и оценить вас.

   - А мне позвольте поблагодарить вас за честь, которую вы оказываете мне своим доверием.

   Доктор откланялся, между тем как Барка, прижавшись к наружной стене, вытаращив глаза и вытянувшись, как палка, отдал ему честь по-военному.

   Когда врач скрылся из виду, кабил поделился со своей покровительницей следующим выводом:

   - Ты лучшая тебия, чем все доктора армии.

   - Почему ты так думаешь?

   - Они все режут... вечно потрошат.

   - Этот, может быть, не режет...

   - Ну вот!.. У того, который хотел мне отрезать ногу, было только две нашивки... у этого четыре... стало быть и резать он должен в четыре раза больше.

  

  

   Со следующего утра Фрикетта начала исполнять свои обязанности при военном госпитале в Моровайо.

   Здесь находилось более трехсот больных; служебный персонал был малочисленным. Рассчитывали на простую военную прогулку, а на самом деле французские солдаты встретили в климате страшного врага.

   Сиделки совершенно выбивались из сил и сами заболевали. Доктора показывали пример самоотверженного служения ближним и не жалели ни времени, ни трудов. Больные ухаживали друг за другом.

   Появление Фрикетты повлияло прежде всего на душевное состояние больных. Она явилась с помощью и утешением от имени французских женщин, доказывая тем, что там, на далекой родине, не забыли этих бедолаг.

   У Фрикетты для каждого находилось ободрительное и утешительное слово. Она пыталась возбудить ослабевшую волю, говоря о чести знамени, о родине, о долге, о семье, и большею частью успевала победить смертельную апатию - характерный признак заболеваний в тропических странах.

   Постоянно на ногах, внимательная ко всякому стону, ко всякому вздоху, молодая девушка обходила палаты, подходя легким неслышным шагом, исполняя умно и ловко докторские предписания.

   Ничто не утомляло, не выводило ее из терпения. Больные, в свою очередь, относились к мадемуазель Фрикетте с уважением, переходившим в обожание.

   Как необыкновенно догадлива была новая сестра милосердия в своих заботах! Если она видела, например, что один солдат страдает сильнее других тоской по родине, она немедленно начинала говорить с ним о его семье, превращалась в добровольного секретаря и писала к родственникам успокоительное письмо.

   Другой, неисправимый курильщик, сгорал нетерпением закурить, но не смел нарушить правила. Фрикетта приносила табаку, бумаги, спичек, помогала неловко свернуть папиросу и убегала, говоря: "Смотри же, только одну-единственную!"

   Один, почти мальчик, страшно боялся смерти и поделился своим страхом с Фрикеттой. Она, приняв притворно-веселый вид, уверяла больного, что он совершенно здоров.

   Фрикетта, казалось, никогда не отдыхала, не спала, не ела. Одним словом, она превратилась в ангела-хранителя этого госпиталя.

   Доктора искренне восхищались ею и не скупились на похвалы, постоянно уговаривая ее беречь свои силы. Но она никого не слушалась и не давала себе отдыха, оставаясь по-прежнему веселой и улыбающейся.

   Так прошел целый месяц. Работы еще прибавилось, так как по мере увеличения числа войск, двигавшихся внутрь страны, росло и число больных.

   Однажды утром главный доктор госпиталя попросил Фрикетту к себе и сказал ей грустным тоном:

   - Мадемуазель Фрикетта, нам надо расстаться.

   Фрикетта побледнела и проговорила:

   - Что случилось?.. А мои бедные больные? Чем я могла провиниться?

   Доктор прервал ее:

   - У вас будут, к несчастью, другие, и еще более серьезные.

   - Как это?

   - Наши войска в двадцати пяти милях отсюда, в Мэватанане - укреплении, недавно занятом ими.

   - Понимаю... Есть убитые... раненые?

   - Нет, это сильное укрепление было занято без единого выстрела, раненых у нас нет.

   - Прекрасно!

   - Но несмотря на это у нас тысяча двести больных. В полку, лишившемся, как вам известно, своего полковника, половина солдат выбыла из строя. В Амбато, на половине пути в Мэватанану, устроен временный госпиталь, и в нем недостает медицинского персонала. Мой сослуживец сообщает мне, что положение дел ужасное, и просит меня о помощи. Вот почему, несмотря на все мое нежелание расстаться с вами, я думаю послать вас туда.

   - Вам пришла прекрасная мысль! - воскликнула Фрикетта, и глаза ее засветились.

   - Вы обладаете физической выносливостью и нравственной стойкостью, которым могли бы позавидовать многие мужчины. Поэтому я поступаю с вами как с мужчиной - по-военному.

   - Благодарю вас.

   - Вы отправитесь сегодня же и остановитесь в Амбато, где вас ждет встреча, какой вы достойны.

   У Фрикетты не хватило духу идти прощаться со своими больными. Она попросила доктора сказать им, что уезжает по приказанию, и больше не заходила в палаты, боясь разрыдаться.

   Для своего путешествия она выбрала дорогу сухим путем, более длинную и утомительную, но зато более живописную и интересную для туристки.

   Барка, очень довольный предстоящим передвижением, оседлал горбуна, совершенно выздоровевшего и разжиревшего до неузнаваемости.

   Молодая девушка была счастлива. Получив официальное назначение сестрой милосердия в действующей армии, она достигла того, к чему стремилась.

   Теперь за ней было признано право жертвовать собою ради несчастных, число которых день ото дня увеличивалось.

   Главный доктор, кроме того, снабдил ее аттестатом, где в самых лестных выражениях отзывался о ее самоотвержении, уме и знаниях. Он выхлопотал для нее повозку, мула, проводника и шестерых конвойных под начальством капрала.

   Конвой состоял из молодых людей, вернувшихся из санитарной колонии в Носси-Комба и стремившихся принять участие в борьбе.

   Отряд выступил ранним утром. Переправившись на пароме через Моровайо, он вышел на обширную равнину, засеянную рисом. В дождливое время путь по этой равнине очень затруднителен. К счастью, время года было сухое. Но существовали другие затруднения. На полях стояло много луж, вынуждавших отряд отклоняться от прямого пути. В других местах путь преграждали широкие трещины в земле.

   Люди и животные еще кое-как выкарабкивались, но несчастные повозки Лефебра являлись настоящей мукой. Это был мертвый груз, который приходилось тащить, толкать, нести на себе!

   Барка, видевший все в розовом свете, уверял, что дальше дорога будет превосходной.

   При других обстоятельствах Фрикетта просто бросила бы неудобный экипаж, но она велела конвойным сложить туда их мешки и ни за что не согласилась бы снова взвалить на солдатиков эту тяжесть. Они же, веселые, как школьники, вырвавшиеся на свободу, пели и поднимали на смех злополучную повозку. Капрал, молоденький, разбитной малый, с выговором парижанина, сочинял на эту тему куплеты, слушая которые, Фрикетта помирала со смеху. Она выразила свое одобрение импровизатору, он же, несколько смущенный комплиментом, в котором слышалась легкая ирония, отвечал:

   - Вы очень добры, мадемуазель Фрикетта. Каждый делает, что может.

   - Вы знаете меня?

   - Скорее узнаю теперь... по фамилии на багаже. Мы с вами земляки, оба родились в одном и том же предместье.

   - Не может быть!

   - Совершенно верно. Отец мой - часовщик на углу... знаете - против госпиталя св. Антония... Пэпен, добряк Пэпен, как его называл Рифлар.

   - Ах, в самом деле!.. Какая странная встреча! Вы, вероятно, волонтер.

   - Конечно. Я служил в двухсотом и попросился сюда... захотелось проехаться.

   Новая авария повозки прервала этот разговор. Пришлось впрячь мула, приподнять кузов, и только через полчаса удалось ее вывезти из грязи, где она завязла.

   Наконец, у Андрусты, куда прибыли около одиннадцати часов, началась хорошая дорога, которую уже давно обещал Барка. Андруста - жалкая деревушка из нескольких десятков полуразвалившихся хижин, покинутых жителями, но занятых маленьким караулом из французских солдат. Они жили здесь на военном положении, удерживая за французами позицию и охраняя дорогу от весьма возможного нападения вернувшихся говасов.

   Капрал Пэпен, стремившийся отличиться и получить нашивки сержанта, не хотел останавливаться здесь; Фрикетта же, чувствуя себя утомленной после пятичасовой тряски, колебалась. Солдаты тоже высказались за отдых.

   Таким образом решено было сделать привал. Фрикетта обошла всех больных, находившихся в Андрусте, прописала кое-какие лекарства, перевязала несколько ран и раздала некоторые подарки, которые были приняты с благодарностью.

   На следующее утро отряд снова весело двинулся в путь. Дорога шла по травянистой равнине, где из ровной почвы, по которой повозка катилась как по утрамбованной дороге, поднимались высокие латании.

   Скоро отряд достиг Махатомбоки, переправившись через которую, уже пошел прямо к Амбато, куда и прибыл часа через полтора.

   Амбато вовсе не похож на город; это беспорядочно разбросанные двадцать пять хижин на берегу Бетсибока. Здесь был устроен временный лазарет для больных, оставляемых двигавшейся вперед действующей армией. Этот лазарет, снабженный всем необходимым, был рассчитан на триста человек. Теперь их было пятьсот, и смертность была ужасная.

   Не медля ни минуты, Фрикетта явилась к дежурному офицеру, получившему уже известие о ее прибытии и ожидавшему ее.

   Фрикетта думала в тот же день приняться за работу, но доктор сообщил ей новость, которая нарушила все ее планы и совершенно изменила условия ее пребывания на Мадагаскаре.

  

  

   - Cтало быть, я должна отправиться немедленно? - спросила Фрикетта у главного доктора.

   - Да.

   - Следовательно, вы уже не нуждаетесь в моих услугах?

   - Напротив; но здесь мы, по крайней мере, устроились, у нас есть помещение, кое-какое белье, лекарства и доктора... Там же, в Меватанане или, скорее, в Сюбербиевилле, нет ничего... а скопление больных неслыханное; все надо вновь устраивать... решительно все! А люди, между тем, мрут.

   - Это ужасно!

   - Хуже, чем вы можете себе представить... Впрочем, сами увидите. Там больше тысячи больных, и на всех только четыре доктора и шесть служителей.

   - В таком случае я отправлюсь немедленно.

   - Канонерка "Усердный" перевезет вас и самый необходимый вам багаж в Меватанану; остальные же вещи вам доставят после. До свидания, и тысячу раз благодарю вас от имени всех нас и от имени больных.

   Простившись с доктором, опечаленная Фрикетта пошла к Барке, ожидавшему ее с горбуном. Она рассказала ему все и приказала идти в Меватанану или Сюбербиевилль.

   - Хорошо... хорошо, - сказал кабил, - я знаю всю страну, как свой карман, и найду тебя... О горбуне позабочусь... и о себе тоже.

   - Хорошо; полагаюсь на тебя. До свидания!

   - До свидания, сида... хорошего пути!

   Мадемуазель Фрикетту, снабженную официальным свидетельством, приняли на канонерке очень радушно.

   На рассвете следующего дня она прибыла в Манганоро и оттуда продолжала уже свой путь по суше до Сюбербиевилля, куда приехала через двое суток после отъезда из Амбато.

   Сюбербиевилль - это местечко, возникшее возле золотых россыпей, принадлежащих одному богатому французу, Сюбербие, поселившемуся на Мадагаскаре, и, как говорят, не чуждому причин, вызвавших объявление войны.

   Главный доктор госпиталя в Амбато ничего не преувеличил. Там царствовала полнейшая неурядица, и санитарное состояние было ужасное.

   Для несчастных больных наскоро устроили помещение, но какое помещение! Они лежали там вповалку в ожидании первой помощи, которой при всем желании слишком малочисленный медицинский персонал не мог оказать им.

   Фрикетта спешила туда, где страдания были наиболее сильны, отчаяние наиболее велико. На импровизированных койках, расположенных в несколько этажей, лежали несчастные больные в страшной грязи. Паразиты покрывали кабилов, не переменявших платья с самого отъезда из Алжира. Большинство, пораженное дизентерией, лежало среди нечистот, издававших страшное зловоние.

   В сопровождении людей, изъявивших желание помогать ей и носивших за ней сосуды с карболовым раствором, Фрикетта перебегала от одной койки к другой, обмывала раны, обмывала и обчищала исхудавших больных.

   Какая отталкивающая и неблагодарная работа! Сколько надо было силы воли, чтобы преодолеть отвращение!

   Но зато какая радость доставить этим несчастным первую помощь в виде чистоты, которой так жаждет каждый больной и которая часто является средством, помогающим исцелению.

   Такая помощь, подаваемая молодой девушкой с тонким профилем и нежным цветом лица, всегда забывавшей себя ради них, вызывала умиление у этих полудиких людей. На грубых, зверских черных лицах появлялась улыбка, переходившая в рыдание; непокорные слезы навертывались на глаза, которые никогда не плакали, и медленно стекали по морщинистым щекам, как капли росы по кускам лавы.

   Эти люди - все магометане, у которых женщина не пользуется никаким уважением, не могли прийти в себя от удивления при виде такой грации и молодости, соединенных с такой энергией, таким знанием и самопожертвованием.

   Фрикетта стала в их глазах существом особенным, высшим, добрым гением, одно присутствие которого производило чудеса. Она делала с больными, что хотела: вселяла в них бодрость одним взглядом или улыбкой, оживляла их волю, что часто у больных, упавших духом, влечет за собой неожиданное выздоровление.

   Порядок и чистота мало-помалу наводились, оживала надежда. Менее слабые больные предлагали свои услуги Фрикетте для ухода за товарищами.

   Барка, совершив путешествие сухим путем, нашел Фрикетту. На все руки мастер, старый солдат превратился в добровольного фельдшера и ухаживал за больными.

   Иногда при этом происходили комические сцены.

   Хотя инструмент, излюбленный мольеровскими докторами, уже значительно усовершенствован, но употребление его осталось все то же, и Барка достиг в его применении замечательной ловкости. Инструмент с гибкой трубкой и костяным наконечником казался ему очень похожим на наргилэ. Он так и называл его.

   - Эй, товарищ, выкури трубочку! - обращался Барка к больному, которому было предписано это средство.

   Товарищ сопротивлялся, не понимая, в чем дело.

   Барка убеждал, настаивал и, наконец, торжествовал.

   - Доктор приказал... тебия велит... Ну, кури наргилэ.

   Все смеялись, и веселый хохот прокатывался по койкам, заставляя на минуту забыть неумолимую болезнь.

   Удивительно то, что в этой зараженной среде Фрикетта была постоянно здорова. Она ела на ходу, почти не спала и при этом не чувствовала ни болезни, ни слабости.

   Как часто женщины, нежный вид которых, по-видимому, делает их неспособными к перенесению таких трудов, оказываются гораздо выносливее мужчин при исполнении подобных неблагодарных обязанностей! Их энергия как бы обновляется при соприкосновении со страданием, их вера находит новую пищу в лишениях, и самоотречение еще больше возвышает их душу. И подобного самоотвержения хватает не на один час или один день, но на месяцы, на годы, на целую жизнь!

   До самого национального праздника 14 июля жизнь Фрикетты в Сюбербиевилле прошла без всяких выдающихся событий. В этот день войскам была выдана тройная порция и был дан полный отдых. Вечером в городе было устроено шествие с факелами и разноцветными фонариками.

   После нескольких часов веселье улеглось, но страдание не знало отдыха. Звук шагов мула заставил вздрогнуть Фрикетту, сидевшую на складном стуле. Она хорошо знала этот мерный шаг, возвещавший прибытие больного.

   "Еще! - думала она. - Когда же Господь сжалится над ними!"

   Двое служителей тотчас вышли и сняли с седла умирающего.

   При виде молодой девушки грустная улыбка появилась на бледном исхудалом лице. Он поднял руку к козырьку и проговорил еле слышно:

   - Здравствуйте... Это я, Пэпен... капрал... или скорее мой скелет... И не сержант я, а должно быть, кандидат на тот свет.

   Мадемуазель Фрикетта с одинаковой заботой относилась ко всем своим больным. Она никому не отдавала предпочтения - несчастье равняло всех в ее глазах. Но когда она увидела капрала, ее будто ножом кольнуло в сердце. Для нее маленький капрал не был обыкновенным больным: это был товарищ, друг, земляк. Они вместе ходили в школу, иногда вместе гуляли. Семейства их поддерживали знакомство: отцы обменивались своими мечтами о славе, которую принесет война, матери - своими опасениями.

   Мимолетная встреча молодых людей была радостной и трогательной.

   Молодой, веселый, решительный солдат не похож был на тех, которые оставляют свои кости в чужой земле. Он казался одним из тех счастливцев, которые с насмешкой смотрят на болезнь и смерть и возвращаются отовсюду.

   И вдруг теперь он оказался умирающим. Три дня тому назад он заболел дизентерией в острой форме, осложнившейся лихорадкой.

   Теперь он мучился от ужасных болей, терзавших его внутренности, как раскаленным железом, и заставлявших его исхудалое лицо искажаться судорогой.

   Он кусал простыню, чтобы не крикнуть, и бросал на девушку отчаянные, умоляющие взоры, будто хотел сказать ей: "Спасите меня!"

   В ожидании доктора, которого она поспешно вызвала, Фрикетта дала больному сильную дозу опия. Затем она внимательно исследовала его.

  

  

   Совершенно изменившаяся физиономия солдатика выражала полный упадок сил и безнадежность. Сухой, почерневший, весь потрескавшийся язык судорожно подергивался, и на слизистой оболочке рта уже показались гангренозные пятна.

   Фрикетта сразу увидела, что его состояние почти безнадежное.

   Когда опий не произвел желанного действия, Фрикетта, пользовавшаяся самостоятельностью в выборе средств, решилась применить подкожное впрыскивание морфия. Больной почувствовал облегчение и впал в полузабытье.

   Между тем прибыл главный врач. Он внимательно осмотрел больного, одобрил меры, принятые молодой девушкой, и грустно покачал головой. Когда он вышел, Фрикетта последовала за ним.

   - Он может спастись только чудом, - отвечал доктор.

   Фрикетта глубоко вздохнула и проговорила:

   - Бедные родители... Он у них один... какое горе!

   Доктор немедленно применил самое эффективное лечение при заболевании дизентерией: каломель, ипекакуану, строжайшую диету, тщательный присмотр.

   Никто не щадил сил для ухода за бедным капралом - одним из самых тяжелых больных.

   В первые дни ему стало несколько лучше, бедняга немного ободрился и повеселел. При виде этой веселости у молодой девушки сердце разрывалось на части. Он рассыпался перед ней в благодарностях:

   - Какая вы добрая, Фрикетта! Вы ухаживаете за мной как мать... как родная сестра.

   - Вы - француз и военный... Вы олицетворяете здесь родину, знамя которой защищаете.

   - Да, я понимаю вас и восхищаюсь вами... Если я вылечусь, буду обязан только вам.

   - Без сомнения, вы выздоровеете.

   - А что скажут старики, когда я вернусь в наш домишко?.. Мамаша станет на вас молиться. Золотая она женщина. А папа Пепэн... всегда веселый добряк! Как сейчас вижу его, нагнувшегося со своим моноклем в глазу над часами, в которых он отыскивает соринку и при этом корчит гримаску... вот так... - Он мигал глазом, будто придерживая лупу, и смеялся... а по впалым щекам катились слезы.

   Фрикетта слушала серьезно, растроганная этими воспоминаниями. Перед ней вставал уголок предместья. Она видела, как проезжали экипажи, трамваи, тяжелые повозки и ручные тележки, видела мелочные лавочки, на вывесках которых читала знакомые имена... кондитера, у которого покупала лакомства на мелочь, получаемую от матери в награду за хорошие успехи, видела журнальный киоск и в нем старуху-продавщицу, дававшую ей просматривать красивые картинки в журналах; наконец, она переносилась в мастерскую, где работает всегда задумчивый отец. Дальше ей представлялась мать, в сотый раз перечитывающая письма из Японии, из Джибути, из Мадагаскара и не отрывающая глаз от ее портрета, окруженного золотыми венками, полученными ею в награду в колледже. Ей казалось, что она слышит отца, который говорит:

   - А что делает в эту минуту наша Фрикетта?.. Где-то наша дорогая девочка?

   А мать разговаривает с ее портретом, будто с нею самою:

   - Дочка моя!.. Дорогая!.. Зачем ты нас бросила?

   При этих воспоминаниях навертывались слезы, которые она поспешно вытирала.

   Стон умирающего нарушил ее мечты и заставил ее возвратиться к действительности.

  

  

   Целую неделю больному становилось то лучше, то хуже. Маленький солдатик не хотел умирать и энергично боролся с болезнью. Наступило 28 июля, день его рождения, когда ему должно было исполниться 22 года. Грустный это был день!

   Утром у него сделалось такое кровотечение, что бедняга лишился чувств. Фрикетта думала, что все уже кончено. Будь больной во Франции, он мог еще выздороветь, но здесь, при его упадке сил, надежды не оставалось. Капрал пришел в себя после укола эфира и кофеина, и сам вдруг понял, что ему недолго осталось жить. Он собрал последние силы, пристально взглянул на Фрикетту, нагнувшуюся над его изголовьем, и проговорил уже слабеющим голосом:

   - Мадемуазель Фрикетта... прощайте! Когда увидите их... отца... маму... моих дорогих... скажите им, что я умер храбро... Скажите, что моя последняя мысль была о них... Передайте им мои бумаги... мою солдатскую книжку; они увидят, что меня ни разу не оштрафовали: все листки чистые... Похороните меня с медальоном, который у меня на шее: в нем их портреты и портрет той... на которой я должен был жениться... по возвращении... Обещаете вы мне это?

   - Клянусь, - отвечала Фрикетта, не видя ничего из-за слез.

   - А вас, моего доброго ангела, благодарю за ваши заботы.

   Священник, проходивший по палате, остановился недалеко от койки маленького капрала. Это был высокий, здоровый мужчина с длинной бородой, ласковый и добрый на вид.

   Капрал обратился к нему:

   - Здравствуйте, господин кюре... вы не лишний... Мне даже очень хочется... сказать вам пару слов... наедине... Вы позволите, мадемуазель Фрикетта?..

   - Я к вашим услугам, - отвечал священник больному, ласково пожимая ему руки.

   Фрикетта отошла. Разговор продолжался минут пять, и духовник позвал молодую девушку.

   - Конец! - тихо, дрожащим голосом сказал священник.

   Фрикетта подошла к койке. Маленький солдат умирал. Видел ли он? Слышал ли? Священник и сиделка, два его последних друга, сдерживаясь, ждали, пока не