Лукашевич Клавдия Владимировна - Босоногая команда

аловство! Самому ведь мало... - сокрушалась Татьяна Петровна.

   - Нельзя, Темирочка, обидеть закадычных друзей.

   Вскоре после кофе Семен Васильевич уходил на службу. А Татьяну Петровну и Агнию поглощало домашнее хозяйство, работа - вся эта суета, которой так много у каждой хорошей хозяйки.

   С тех пор как помнят "советника" в тех местах, помнят его окруженным детьми, большею частью, мальчиками, детьми бедными, оборванными, босоногими...

   С первым теплым днем весны открывалось окно в кабинете "советника". Ребята, как мухи, липли к этому, будто сладкому для них, окну... Около этого окна пускались мыльные пузыри и обсуждались очень важные ребячьи дела.

   Зимою, куда реже, но все же проходили заседания "босоногой команды" в кабинете; по праздникам маленький кабинет изображал из себя бочонок, набитый селедками... Весело было и в тесноте!

   Летом, в праздничные дни, старик отправлялся обыкновенно с ребятами за город. Видя это шествие, взрослые обыкновенно говорили:

   - Вон "советник" опять куда-то пошел со своей "босоногой командой".

  

  

   Целую неделю "босоногая команда" находилась в большом волнении. Целую неделю мальчишки каждую свободную минуту что-то строгали, клеили, мастерили и волновались без конца.

   Сам "советник", этот большой ребенок, был занят и волновался не меньше "босоногой команды". Его кабинет и маленький двор были завалены какими-то щепками, мочалами, бумагой.

   Приходя со службы, наскоро пообедав, старик спешно принимался за работу. Степа и курносый Гришка ему часто помогали.

   Они были не на шутку заняты и обсуждали серьезно дело со всех сторон.

   - Важный хвост! - восхищался Степа, связывая длинные мочалы одну с другой.

   - Ты только подожди... подожди!.. - взволнованно говорил "советник", склеивая огромные листы бумаги. - Мы около хвоста трещотку такую привяжем... Она затрещит...

   -У-у-у-ух, дяденька... Знатно! - только и мог произнести Гришка, качая своей встрепанной головой.

   - Это ужасно! У нас не квартира, а хлев какой-то! Это ни на что не похоже! - слышались в зале от времени до времени отчаянные возгласы Агнии.

   - Ну что тебе, Агнесочка, пусть их себе занимаются, - возражал ей кроткий голос матери.

   - Да что это, право, маменька... папашиным затеям конца нет... Точно малый ребенок! Что только не придумает! Даже смотреть неприятно!!! Ведь этой грязи век не наубираешься!..

   - Ты бы пошла пройтись, - советовала мать.

   - Пожалуйста, не ворчи, "принцесса на горошенке", я ведь тебя не трогаю и к себе в помощницы не зову, - отзывался добродушно отец из своего кабинета.

   Агния умолкала... А за перегородкой в комнате Семена Васильевича кипела спешная работа.

   В следующее воскресенье, на гаванском поле, которое тянулось огромной, зеленой площадью в конце Васильевского острова, было назначено "великое змеепускание". Сам "советник" так и сказал своей "босоногой команде", чтобы они все готовили змеи, что в воскресенье будет "великое змеепускание". И к такому важному событию старик сам готовил "гигантского змея".

   Пришло воскресенье... День был отличный, а легкий ветерок точно нарочно хотел покровительствовать веселой затее.

   В этот день с самого раннего утра в бедных закоулках, углах и подвалах, где по большей части ютились горе да нужда, с веселыми мыслями поднялись со своих жестких подушек многие дети... поднялись и вспомнили... Вспомнили "великое змеепускание"... Радостно забились сердца, заблестели счастьем глаза.

   "Босоногая команда" показывалась из калиток в воротах небольших домов.

   Ветер качал верхушки деревьев, поднимавшихся из-за старых заборов и сулил успех "змеепусканию".

   Пришел полдень... Сколько раз пробегали и мальчики и девочки мимо любимого серого домика, они заглядывали в окно, но оно было задернуто синей занавеской; дети жадно припадали к щелкам забора, но и в саду было тихо.

   Ожидание и волнение истомили "босоногую команду". Вдруг все ожило и заволновалось... Марфуша первая увидела и пронеслась не помня себя по 15 линии.

   -Вышел!.. Вышел... Идет!.. - прерывистым голосом сообщала она по всей улице и, сама не зная почему, неслась, как стрела, по направлению к гаванскому полю.

   Туда же бежали и мальчишки со змеями... Только некоторые поджидали "советника" и шли ему навстречу.

   Он вышел из калитки серого дома. За ним вышли Степа и Гришка и двинулись с огромным змеем посреди улицы. Они с гордостью посматривали по сторонам.

   "Советник" шел по деревянным мосткам.

   Толпа около змея все больше и больше увеличивалась... Даже взрослые люди останавливались и с улыбкой смотрели то на великолепного зеленого с красными разводами змея, то на мальчишек, несших его, то на "советника".

   - Ишь ты! Чудак "советник", право, чудак! Опять со своими мальчишками пошел. Сегодня змея запускать пошли. И охота ему забавляться! - судили и рядили взрослые.

   А на гаванском поле ребятишки сгорали от нетерпеливого ожидания.

   -Идет! Идет! - радостно крикнул кто-то.

   Целая толпа со змеями в руках и без змеев с радостным гулом бросилась к показавшемуся из-за угла "советнику", а вслед за ним - к гигантскому змею, который торжественно несли Степа и Гришка.

   - Вот так змей! Это, можно сказать, настоящий змей.

   - Как ты, дяденька, долго! Уж мы тут не дождемся... |

   - Хвостище-то! Ну, знатный хвост!

   - Смотрите, ребята, по змею-то разное зверье намалевано...

   - Хвост-то поболе сажени будет...

   - Эва хватил! И все три считай...

   Восторги, восклицания, одобрения так и слышались со всех сторон.

   Да что дети - тут и многие старики, взрослые мастеровые и фабричные с нескрываемым удовольствием и с простодушным восторгом смотрели на эту затею, с детства близкую их сердцу.

   Между тем змей, окруженный плотной глазеющей толпой, был принесен на середину поля.

   - Знаете, ребята, сначала запустим ваши - мелкие... Посмотрим, как они сегодня будут держаться в воздухе! - схитрил Семен Васильевич, чтобы порадовать ребят.

   Мальчуганы разбежались по полю со своими самодельными змеями, стоившими стольких забот и слез: не легко было достать ниток, еле добыли бумаги.

   По огромному полю, в разных направлениям взвились и завертелись, где низко, где высоко, белые змеи с мочальными хвостами...

   Ясное голубое небо; зеленое поле; оживленные группы бегавших детей, одушевление и громкий раскатистый смех, - когда один змей вырвался из рук мальчика и, подхваченный ветром, понесся по направлению к домам, - все это изображало такую жизненную, полную движения и прелести картину, которой нельзя было не залюбоваться.

   И Семен Васильевич любовался затаив дыхание, он радовался, что эти босоногие ребятишки, из которых многие целыми неделями корпели в душных мастерских, на заводах и фабриках, согнув свои спины над тяжелой работой, дома ютились в сырых темных подвалах, а теперь, в теплый воскресный день, пользуются здоровым, хорошим развлечением и так счастливы, веселы.

   Смотря на оживленные лица детей прекрасными, глубокими, черными глазами, старик сам молодел душой, блаженно улыбался и был счастлив не менее их.

   Сбросив свою неизменную шинель на траву, Семен Васильевич громко захлопал в ладоши.

   Дети примчались к нему со всех сторон.

   - Ну, теперь мой громадина полетит. Я сам буду запускать... А кто же будет держать?

   - Я, дяденька... Нет, - я... Лучше - я. Позволь мне, дяденька, миленький!.. - просили мальчики.

   - Нет, ребятишки, не удержите. Надо кого-нибудь побольше...

   - Позвольте мне, Семен Васильевич!.. - Из толпы выдвинулся молодой мастеровой.

   - Вот и отлично! Держи, голубчик Игнатий. Небось, знаешь нашу затею?!

   - Как же, Семен Васильевич! Ведь мы с вами не впервые... - и молодой парень улыбнулся по весь рот, обнажив белые зубы.

   - В твоих богатырских руках, Игнаша, удержится наш Змей Горыныч...

   - Верно, дяденька, что Змей Горыныч... Ишь какой! - со смехом подхватили дети.

   - Отходи, Игнатий... Да полегоньку веревку отматывай, а потом, как разбежишься, так и пускай веревку скорее, - заботливо учил Семен Васильевич, держа прямо перед собой зеленого змея.

   Игнатий побежал, отпуская веревку. Змей полетел...

   -Летит! Вьется! Подымается!

   -Хвост, ребята, у него трещит...

   -Глупый, не хвост, а трещотка...

   -Ишь, вьется-то как! Небось, голубчик, домой хочется...

   -Ай, упадет! Ай, упадет!

   -Опять взвился...

   -Ух, как высоко! Вот так забрался... Вот так поднялся... Чуть виднеется.

   -Прощай, Змей Горыныч! Кланяйся там.

   - Покричим ему громче.

   -Прощай... Назад ворочайся... Эй, змеюшка! - кричали ребята, стоя с разинутыми ртами.

   Вдруг несколько шапок с криками "ура! ура!" полетело в воздух. Кто-то перекувырнулся от восторга, другие бегали, хохотали, хлопали в ладоши.

   Долго продолжалось шумное веселье на гаванском поле. Все ребятишки по очереди носились со змеем-гигантом. Много было веселья и говору... Семену Васильевичу пора было домой. Жаль было расставаться... Змей все время держался где-то далеко-далеко, чуть ли не в самых облаках...

   Потянули его к земле... Как красиво он спускался: то крутился, то держался прямо - и вдруг с жужжанием и треском грохнулся на землю.

   Мальчики бережно понесли его домой, окружив "советника"... Толкам не было конца.

   -Я думал, дяденька, что он у меня из рук вырвется... Дюже сильный!

   -А крутился-то как! Словно ястреб, право!

   -Скажи, дяденька, как ты трещотку-то приделал?

   Разговоров хватило не только на этот день, а долго-долго не могли забыть ребятишки "великое змеепускание".

   Сам же зеленый Змей Горыныч до нового полета очень удобно пристроился в кабинете "советника" за диваном.

  

   Прошло всего одно воскресенье, в которое "босоногая команда" простояла у открытого окна... Следующее за тем опять сулило новую радость неизбалованной детворе, опять взволновало всех мелких жителей 15-ой линии.

   "Советник" надумал ехать удить рыбу на взморье со своими "босоногими мальчишками".

   - Дяденька, да на чем же мы поедем? - спрашивали дети.

   - Я достал хорошую лодку у знакомого, но беда в том, что не могу всех вас забрать: лодка мала, усядется не более десяти человек, а вас всех наберется до двадцати...

   - Уж больно мне хочется на взморье-то! - взмолился курносый Гришка.

   - Ничего не поделаешь, дружище... Я думаю, каждому из вас хочется.

   - Вестимо, хочется! - хором крикнули мальчуганы.

   - Мы жребий кинем... Кому выйдет счастье... А не выйдет, надо молча покориться. Остальных в другой раз возьму.

   Кинули жребий. Раскрыв свой билет, Гришка загоготал и тут же у окна перекувырнулся от радости три раза. Там стояло всего одно слово "ехать".

   Попал и косоглазый Андрей, который в этот день первый раз после неприятности с Марфушей, понуря голову, подошел к окну и стоял не шелохнувшись в стороне ото всех. Черные проницательные глаза "советника" все видели и знали, что творится в душе одинокого, озлобленного мальчугана.

   - Здравствуй, Андрюша; вот и хорошо, что пришел..- Бери-ка тоже билет, - ласково сказал Семен Васильевич.

   Шибко застучало сердце мальчугана, когда он протянул руку к шапке. Он видел только колотушки, слышал попреки и бранные слова... Он не знал, что можно забывать дурное, любить, прощать и снова быть ласковым... Там, где он жил, за зло платили только злом. А тут вдруг вот что...

   Руки его дрожали, когда он вынимал билет.

   - "Ехать", - прочитали заглянувшие мальчуганы. Андрей покраснел до слез и не мог выговорить ни слова.

   - Вот и отлично! Ты приходи, Андрюша, пораньше, часов в пять утра и выйдем. Я сам ужо зайду, отпрошу тебя у дяди... Для меня отпустит...

   Они отплыли от берега ровно в 5 часов утра. Семен Васильевич сидел на руле, четверо мальчиков, имея по одному веслу, старательно гребли; остальные приютились тут же в лодке...

   Утро было чудесное, тихое и теплое. Нева отражала ярко-синее небо и блестела от солнечного восхода... На берегу просыпалась жизнь: подымался дымок из труб, начиналась езда, ходили люди.

   Лодка тихо плыла против течения...

   - Как хорошо! - сказал Семен Васильевич.

   - Что хорошо, дяденька? - спросил удивленный Гришка.

   - Посмотри кругом... Небо такое чистое, голубое. Воздух теплый, свежий. Нева красивая и широкая.

   Сколько на ней судов, барок, пароходов, лодок. Сколько фабрик, домов по берегу...

   Мальчики озирались по сторонам.

   Семен Васильевич взглянул на них и заметил, что они не понимают того, что чувствует он. "Бедность и тяжелая жизнь не могли нас научить любить природу и прекрасное", - казалось говорили их глаза.

   - Андрюша, смотри, какой там на берегу тенистый сад, сколько там птиц чирикает по деревьям... Какая узорчатая решетка! Неправда ли, красиво?

   - А мне и ни к чему, дяденька! - простодушно ответил Андрей.

   Солнце уже порядком припекало, когда вся веселая компания пристала к берегу около Лахты. Перед глазами раскинулась песчаная отмель, далее - зеленый луг, а еще дальше - лесок... Лодку привязали, вытащили провизию, расположились на берегу и развели костер... С каким удовольствием закусили ребята вареными яйцами, огурцами и хлебом... Какими вкусным показался этот обед под открытым небом. Затем некоторые стали удить рыбу, другие бегали по берегу, собирали камушки и раковины, рвали цветы. Привольно и весело было на чистом воздухе, вдали от города.

   -Ну что, где лучше - тут или в городе?

   -Тут больно хорошо, дяденька, - хором ответили дети.

   Рыжий Андрей подошел к "советнику" и дотронулся до руки... Семен Васильевич обернулся к нему. Некрасивое лицо забитого мальчика красили счастливая улыбка и какое-то особенное выражение... Старик понял эту молчаливую ласку, понял, что мальчик не умеет выразить того, что у него на душе... Он обнял его и прижал к себе.

   - Что, друг Андрюша? Терпи, голубчик, и если тебя обидят, - прощай. Только сам будь добрее, легче будет...

   - Дяденька, я больше не буду... - тихо-тихо прошептал Андрей, ему было отрадно и радостно в эту минуту.

   - Вот я вам про то и говорю, ребятки... Как станете большими... Вот в такие-то благодатные деньки в праздники уходите подальше от города погулять. Ишь, какая благодать! Зелень, вода, птички, тишина... И на душе становится легко, и сам становишься добрее! Любуйтесь, дети, и подумайте, как чудесен Божий мир! Много в нем хорошего!

   Целый день "советник" со своей "командой" провели на берегу. Варили уху. Хороша была ушица из свежей рыбки! Пекли в золе привезенный с собою картофель. Что может быть вкуснее?! Ходили в ближайший лесок, набрали там чуточку земляники, набрали все по букету цветов - "для тетеньки" и для "барышни Агнии Семеновны". Для своих домашних они связали по хорошему березовому венику.

   - Либо париться... либо полы подметать... - объяснил Гришка.

   Дело было к вечеру. Стали снаряжаться домой. Тут Степа очень порадовал старика.

   - Смотри-ка, дяденька! - воскликнул он. - Смотри там... Будто и на самом деле... Как там любопытно... - и мальчик устремил вдаль свои задумчивые глаза, указывая рукой на взморье, где солнце скрывалось на горизонте.

   Там было дивно хорошо!

   Широко разлилась зеркальная поверхность едва волнующегося моря... Вдали какие-то суда распустили свои паруса и медленно двигались, маленькие лодочки сновали беспрестанно... А яркий, огненный шар солнца, бросая во все стороны прощальные лучи, закатывался, как бы утопая за этой водной ширью.

   -Ты хотел сказать, Степушка, что там очень красиво? Правда твоя! На самом деле, такой картины ни один художник нарисовать не может! Господи, как хорошо! Глаз оторвать не хочется от такой красоты! - говорил умиленный Семен Васильевич.

   И как всегда день, проведенный вместе со стариком, не пропал даром: в одном загрубелом сердце вспыхнула искорка.

   Степа, живя в своем темном подвале, и представить себе не мог, что можно находить радость и удовольствие при виде моря, захода солнца, кораблей с распущенными парусами или зеленого леса... Теперь он сам не понимал, что делается с ним: ему хотелось все это охватить и прижать к себе; он чувствовал в себе огромную любовь и к дяденьке, и к товарищам "босоногой команды", и к лесу, и к морю, и к заходящему солнцу.

   Домой Семен Васильевич с мальчиками вернулись уже поздно - усталые, но счастливые, с целым ворохом разговоров и воспоминаний, с букетами цветов и с зелеными вениками.

   Так проходило лето. Часто растворялось гостеприимное окно. И чуть ли не каждое воскресенье несло новую затею "советника" и несказанно радовало "босоногую команду".

  

   Стояла суровая, продолжительная зима. На улице то завывала целыми днями метель и резкий ветер крутил снежные хлопья, то трещал лютый мороз, который не щадил ни людей, ни животных.

   В такие холодные дни еще тоскливее, еще непригляднее там, где гнездятся нищета да горе.

   В знакомом уже нам подвале было холодно и мрачно.

   Степа пришел из школы домой, закусил хлебом и задумался. Он весь дрожал от холода и прижимал к себе сестренку, у которой посинели руки и покраснел маленький нос...

   - Как у нас холодно, Степа... Я очень озябла... Весь день дрожу, - жалобно проговорила девочка.

   - Подожди, Аня, вот придет мама с работы, тогда лучше будет. Она обогреет нас, - говорил брат, сажая к себе на колени сестренку, укутывая ее в короткое пальтишко и дуя ей на руки.

   В это время ситцевая занавеска, отделявшая угол, где сидели дети, зашевелилась, раздвинулась и из-за нее показалась голова Гриши в барашковой шапке.

   - Холодно... Бр-р-р! Озяб до смерти! - дрожал он, потирая руки и ежась. - Степа, пойдем к "советнику".

   Анюта улыбнулась. Лица мальчиков просветлели.

   - И то правда... Нынче суббота, барышня Агния не очень рассердится. Она не любит, когда мы по будням ходим. Пойдем, возьмем и Анюту. Ишь, как она озябла. Там отогреется. А что твой отец, Гриша?

   - Отец задремал. Я его всяким тряпьем, что только есть у нас, укутал. Соседка за ним присмотрит... обещала.

   Дети живо собрались. К обычному костюму Гриши еще прибавились на ногах чьи-то огромные, стоптанные валенки. На улице было темно и очень морозно. Дети ежась и дрожа от холода, то оттирая себе поминутно щеки и нос, то хлопая в ладоши, живо добежали до серенького домика.

   - Постучись, Степа, - сказал Гриша.

   - Нет, уж лучше ты. Я боюсь барышни.

   - Я ее тоже боюсь...

   Дети боязливо переминались с ноги на ногу около окна, где из-за ставня пробивалась узенькая, приветливая полоска света.

   Наконец мороз дал себя знать и мальчуганы, преодолев совестливость, оба разом тихо стукнули по ставню.

   В доме послышались движение, говор, скрипнула дверь и захрустел снег под окнами.

   Семен Васильевич, в халате, в накинутой на плечи шинели, сам открыл калитку.

   - Мое вам нижайшее почтение!

   - шутливо приветствовал старик ребятишек.

   - Здравствуй, дяденька! Мы к тебе пришли.

   - Вижу, друзья мои, вижу... Очень рад. Пожалуйте, дорогие гости. Что, небось озябли?

   - У нас в квартире-то беда как холодно. Даже по полу-то замерзло, - сказал Гриша.

   - Ну, идите скорее... Отогревайтесь!..

   Они очутились в теплом, светлом "кабинете". Там уже сидели двое мальчуганов, таких же горемык, как эти.

   Как хорошо в комнатке Семена Васильевича! Зимние вечера проходили тут, как чудный сон!

   В кабинете "советника" был неистощимый запас интересного, что всегда притягивало к себе детей. Прежде всего, конечно, сам их ласковый шутник дяденька, их добрый "советник"...

   Много лет пройдет, вырастут все друзья "босоногой команды"; кто увидит радость, кто горе, разойдутся они в разные стороны, но никогда не забудут того, кто так горячо любил их, будут они вспоминать зимние вечера в кабинете, разговоры, забавы. Все это будет им светить отрадным воспоминанием из их горького, невеселого детства...

   Чего-чего только не придумывал Семен Васильевич в длинные зимние вечера?! Здесь то клеили фонари, то вдруг вся компания принимались за рисование... Чаще всего рассматривали "стробоскоп" - незамысловатую игрушку, которую Семен Васильевич сам сделал. Он всегда вызывал веселый смех и шутливые замечания детей.

   - Ишь, как мальчишка-то ловко наладился, лошадь за хвост, да через нее, через нее...

   - Чудо, право! Смотри-ка ты на барышню... как она отплясывает ловко!.. Смотри, как перевертывается...

   Стробоскоп вертелся и обманывал зрение детей.

   Иногда по воскресеньям, к ужасу Агнии, начиналась всеобщая починка, как говаривал ее отец. В кабинет носили ломаную мебель, битую посуду, вообще, вещи, требовавшие ремонта.

   - Одно только баловство придумывает папаша... Опять грязи не убраться, - говорила Агния.

   - Ничего, Агнесочка... Сама потом благодарна будешь! - возражал старик.

   При содействии "босоногой команды" на ширмы наклеивались огромные заплаты, трехногий стул являлся из кабинета на четырех ножках, битым тарелкам приклеивались края... Случалось даже, что из кабинета, будто из настоящей мастерской, выносили вновь сделанные вещи, например, скамеечку под ноги Татьяне Петровне, обитую красным ситцем, клетки для птиц, табуретки и прочее...

   В маленьком сером домике свято чтили все праздники. Перед праздниками там происходили усиленная уборка и мытье, стлали чистые половики, зажигали лампады; в праздники все одевались в парадное платье, ходили в церковь, неизменно пекли пироги.

   В рождественский сочельник до звезды ничего не ели, а ужинали, настлав скатерть на сено. Накануне Крещения на дверях везде ставили мелом кресты, 9 марта пекли жаворонки и запекали на счастье серебряный гривенник. В Благовещенье выпускали из клеток птиц на свободу. В Троицу квартиру убирали березками и первыми весенними цветами.

   Как любят это дети, как рвались ребята к "советнику", чтобы видеть все своими глазами и, если можно, участвовать. Эти простые, милые обряды старины так красят жизнь, так радуют в детстве!..

   Перед Рождеством Семен Васильевич собственноручно клеил для своей "босоногой команды" великолепную золотую звезду. Мальчуганы собирались вместе и ходили славить Христа. Сколько потом было рассказов.

   -В большой красный дом не пустили... Кухарка дверью хлопнула, закричала: "Еще обворуете"... Рядом в квартире тоже не пустили.

   -В доме Иванова купец дал двугривенный и кусок булки. Давали по гривеннику и в других домах.

   Но самую большую радость маленькие христославы вынесли из углового белого домика...

   Дети - везде дети! Радости их везде одинаковы...

   -Знаешь, дяденька, там мы видели огромную елку... Барышни хорошенькие-прехорошенькие, - торопился рассказать Гриша.

   - Барышни такие беленькие... хоро-о-о-шенькие... Постой, Гриша, я расскажу, - перебил Степа.

   - Говори по порядку, толком... Рассказывай, Степа, - заметил Семен Васильевич.

   - Пришли это мы в кухню... А нас позвали к господским детям в комнату... Две барышни такие бе-е-е-еленькие, хорошенькие... Прославили мы Христа, нам дали по чашке чаю.

   - Правда, дяденька, с булками и с пряниками, вставил Гриша. - Да. Такие круглые пряники. Потом барыня что-то пошептала барышням. Те и позвали нас в залу. Ну и елку мы увидели!.. Вот так елка!

   - Цепи... Золотые нитки, фонарики... Сколько гостинцев навешано, и не сосчитаешь, - добавил Андрей.

   - Да, дяденька... Даже сказать невозможно, сколько на елке всего висело... Вдруг старшенькая барышня взяла ножницы и срезала гостинцев с елки и всем нам дала поровну... Правда, дяденька... Мы и тебе принесли, - радостно рассказывал Степа.

   В Новый год Семен Васильевич устраивал для своих мальчуганов елку у себя. Еще задолго до Рождества шли приготовления к этой елке. Елка была очень скромная, бедненькая, но тем не менее ее дожидались особенно нетерпеливо. Тут уж ни воркотня Агнии, ни ее недовольное лицо не помогали. Старик отвоевывал себе залу.

   - Что это, право, мамаша, папенька и до залы добрался. На него никакие убеждения не действуют, - жаловалась Агния матери.

   - Правда твоя, "принцесса", теперь такое время, что на меня ничто не подействует, - отзывался из кабинета отец. - Рождество - праздник детей, и каждый должен их чем-нибудь порадовать. В другое время я не трогаю твоей залы, а теперь она мне необходима...

   В назначенный для елки день в "кабинете" собиралось до пятнадцати человек самых бедных детей...

   Семен Васильевич зажигал елку, стрелял из игрушечного пистолета, кричал из какой-то свистульки петухом, потом садился за дребезжащее фортепиано и изо всей силы играл всегда один и тот же марш. Он только и знал эту пьесу.

   Дети выходили в залу, но тут под взглядами Агнии и в присутствии Татьяны Петровны они чувствовали себя чужими и стесненными, были тихи и застенчивы. Елка догорала, гостинцы делились между детьми...

   За стеной был милый "кабинет". Только перешагнуть порог - и свободнее дышалось, веселее лились разговоры, подымались веселый смех и шутки... Дети с радостью уходили в любимую комнатку.

   Туда Татьяна Петровна приносила тарелки с колбасой и хлебом, кружки с чаем, - там происходило угощение.

   В этом же самом кабинете, помимо забав и веселья, не раз решались и серьезные дела босоногих ребятишек.

   В долгую жизнь "советника" множество было таких случаев, где он горячо вступался за детей.

   Идет он по улице, а сам на встречных ребятишек посматривает: то драку уличную разнимет, то на няньку, которая худо держит ребенка, прикрикнет, то по голове малыша грязного погладит и леденец ему сунет...

   Вся "босоногая команда" долго вспоминала, как "советник" отобрал рыжего Андрея от дяди-лавочника. Случилось это так.

   Все дети стали замечать, что Андрей худеет, бледнее, жалуется на головную боль, приходит иногда с опухшими от слез глазами... На все расспросы Семена Васильевича: "Что с тобой, Андрюша? Здоров ли ты?" - "Ничего... Здоров", - было ответом.

   Только раз пришел он хмурый и молчаливый... Дети стали возиться в кабинете, задели Андрея... Он вскрикнул.

   -Что с тобой, говори сейчас? - серьезно спросил Семен Васильевич.

   Вдруг Андрей повалился на диван и зарыдал, да так страшно, так громко с горькими причитаниями:

   - Моченьки моей нет... Ой, убьют... убьют они меня... Боюсь я... боюсь!

   Семен Васильевич принес воды, сел на диван, обтирал сырым полотенцем лицо несчастного мальчугана, поил его и уговаривал; он расстегнул ворот его рубашки и отшатнулся: все худенькое тело несчастного мальчугана было в синяках и царапинах.

   Старик понял все. Дети молча, с ужасом смотрели на товарища, в горьких рыданиях которого слышались жалобы на сиротскую долю, на людские обиды и на нестерпимую, жгучую боль избитого тела.

   -Тогда-то дяденька и отобрал Андрюшку, - рассказывали потом ребята. - Пожаловался на лавочника судьям. А судьи лавочника наказали: впредь не дерись так!

   Андрей долго жил у Семена Васильевича, пока тот не устроил его в хорошую картонажную мастерскую.

   Да, немало было таких случаев, где "советник" являлся защитником своих мальчишек, помощником "босоногой команды".

  

   Что бы это значило? Уже второй день "советник" не открывает окна... Уже второй день синяя занавесочка задернута, в сереньком доме тихо и печально. Никто не видел, как "советник" прошел на службу, никто не уследил его возвращения.

   Вся "босоногая команда" была в страшном волнении. Мимо закрытого окна то и дело шмыгали босоногие мальчуганы, заглядывали в окна, во двор, но ничего не могли узнать. Стучать в калитку дети не смели, они сообразили, что в доме "советника" случилось что-то недоброе. Только к вечеру второго дня Гриша объявил Степе, что он видел, как к дому "советника" подъехал "серьезный господин с долгим носом, в очках и с зонтиком!"

   - В очках, - ну, доктор... Значит, болен дяденька, - тихо, прерывающимся голосом объяснил Степа.

   - Очень похоже на доктора... И длинный нос, и очки, - решил Гриша.

   Почему он имел такое представление о докторе, неизвестно.

   - Окно закрыто. "Советник" болен, - пронеслось по 15-ой линии.

   Надо было видеть "босоногую команду"! Надо было заглянуть в души ребят!..

   Закрыто гостеприимное, милое окно. Болен тот, кто красит и радует их бедное, невеселое детство, тот, кто любит, учит и балует их, уличных, босоногих ребятишек...

   Если это окно больше не откроется, то где для них найдется такое окно? Вряд ли еще найдется!

   - Кому могут быть приятны разговоры и возня с грязными мальчишками? - говорила Агния.

   - Эх, матушка, точно дети не все равны! - возражал ей, бывало, Семен Васильевич. - Как будто между чистенькими, нарядными детьми нет злых, жадных, капризных? А между бедными, посмотри-ка, есть какие славные: мой смелый, правдивый Гриша, ласковый, тихий Степа, добрая Марфуша... Грязных-то да босоногих и пожалеть некому. Так-то!

   Дети думали и горевали о "советнике" и выражали это по-своему.

   "Дяденька, голубчик, каково-то тебе?" - мелькало в голове Степы.

   Гриша в первое же воскресенье в церкви, куда обычно ходил Семен Васильевич, перед образом Спаса положил три земных поклона и прошептал:

   - Господи, спаси и сохрани раба Божия Симеона.

   Андрей, Степа и Гриша каждую свободную минуту простаивали около дома, где жил "советник", желая узнать, что случилось с дяденькой.

   Лето в том году стояло холодное и дождливое.

   Как-то раз под вечер калитка дома скрипнула и отворилась. Из нее выбежала Агния, очевидно, впопыхах, расстроенная: на голове ее был накинут большой ковровый платок... Первое, что ей бросилось в глаза в этот холодный сырой вечер, были три детские фигурки... Они жались к забору.

   "Папашины мальчишки... - догадалась девушка - Что они тут делают? Зачем стоят у забора в такую погоду?"

   - Папаша очень болен... Понимаете?.. Навряд ли поправится, - сказала Агния и голос ее оборвался.

   Он звучал теперь глухо, без резких и крикливых нот.

   Ответом ей было тихое рыдание у забора... Снова чье-то всхлипывание... Еще... Громче и громче... Босоногие мальчишки прижались друг к другу и заплакали навзрыд.

   Гордая девушка сама не сознавала, как оказалась около ребят. Она порывисто погладила их по головам и тоже заплакала... Прорвалась холодная внешность, - Агния по-своему любила старика-отца, жалела его, понимала его чистую душу, но по природе была молчалива и холодна.

   - Не плачьте... Полноте... Бог даст, папеньке лучше станет... Не плачьте, - твердила она, отирая обильные слезы. - Что же это я?! - спохватилась вдруг девушка, и ей стало совестно за свою слабость. - Я в аптеку иду... Тороплюсь! - проговорила она и пошла по дороге.

   - Барышня, не ходите... Дайте я скорехонько сбегаю, - предложил, догнав ее, Андрей.

   - А не то я мигом слетаю, - заявил тут же Гриша.

   - Отлично... Сбегайте... Да подождите, пока лекарство приготовят. А я скорее к папаше пойду...

   С тех пор, как только Татьяна Петровна или Агния отворяли калитку, около них как из-под земли вырастал который-нибудь из мальчуганов, готовый помочь и услужить. Дети с радостью делали все, что им приказывали, вели себя также вежливо и тихо, что даже Агния не находила возможности, чтобы упрекнуть или придраться к кому-нибудь из них.

   Семен Васильевич был болен очень опасно. Домашние его переходили от тревоги к надежде, от надежды снова к страху.

   "Босоногая команда" бродила осиротелая, как бы потерянная. Никто не интересовался уличными грязными ребятами.

   - Папаша совсем плох... - со страхом проговорила раз вечером Агния Андрею и Степе, заглянув за калитку

   Опять потянулись тяжелые дни мучительного ожидания...

  

   Тот памятный день поздней осени выдался на славу - ясный и теплый... Словно вернулось красное лето! Весело, громко чирикали еще не улетевшие птицы. Пожелтевшие деревья приветливо покачивали свои ми вершинками. Точно все обрадовались хорошему деньку.

   А по 15-ой линии пронесся радостный возглас - "Советник" открыл окно!

   Услышав это, все друзья "босоногой команды",не помня себя от радости, бежали по направлению к серому домику с зелеными ставнями.

   Да, "советник" открыл окно и сидел в кресле, посматривая на улицу. Он очень похудел, был бледен и слаб, в волосах еще прибавилось седины, но в черных приветливых глазах светилась та же молодая душа, та же чистая любовь.

   К окну подбежали Гриша, Степа, Андрей, Марфуша и другие...

   - Друзья "босоногой ком..." - хотел было пошутить Семен Васильевич, но голос его задрожал и на глазах навернулись слезы.

   - Милые мои!.. Здравствуйте! Как я рад вас видеть! Опять вы около меня...

   Дети молчали и долго смотрели на "советника" затаив дыхание.

   - Дяденька, опять... Опять ты здоров... - прошептал Гриша и не мог продолжать от радости.

   - Дяденька, какой ты стал худой, - с грустью протянула Марфуша.

   - Уж мы-то как боялись, - мрачно заявил Андрей.

   А Степа недолго думая влез в окно, прижался к Семену Васильевичу и заплакал от радости. Снова открылось окно "советника". Радуйся, "босоногая команда"!