Лепеллетье Эдмон - Путь к славе

готова согласиться на ее просьбу, когда шум голосов заставил их замолчать и спрятаться в тени деревьев. Это был барон Левендаль, окруженный слугами с факелами в руках.

   - Доложите мадемуазель де Лавелин, - приказал барон одному из слуг, - что пора приступить к церемонии и что я жду ее в часовне вместе с маркизом.

   Перейдя площадку перед замком, он направился к маленькой часовне, видневшейся посреди лужайки.

   - Боже мой! Я погибла! Они заметят мое отсутствие! - прошептала Бланш.

   - Надо выиграть время. Но как? Ах, есть одно средство, только очень сомнительное, - сказала Екатерина. - Что, если бы кто-нибудь пошел туда вместо вас? Это на четверть часа задержало бы их розыски.

   - Четверть часа? Это было бы спасением! - сказала Бланш. - Я успела бы выйти из парка и укрыться в деревне. Кто знает? Может быть, я добралась бы до французских аванпостов. Да, это чудная мысль. Но кто же может заменить меня?

   - Я! - сказала Екатерина. - Но нельзя терять ни минуты. Давайте ваш плащ. Скорее! Вот уже идет барон!

   Убедившись, что для церемонии все готово, барон отправился к маркизу, намереваясь мимоходом отдать в конюшнях последние приказания относительно своего отъезда. Тотчас после венчания он рассчитывал уехать с молодой женой в Брюссель. Наступление австрийской армии и неизбежность сражения заставили его назначить свадьбу и отъезд раньше предполагаемого.

   Екатерина поспешно закуталась в плащ Бланш, а мадемуазель де Лавелин накинула на себя запасной плащ и, крепко поцеловав энергичную маркитантку, удалилась в сопровождении ла Виолетта, гордого своей новой ролью охранителя путешествующей знатной дамы. Екатерина с тревогой провожала их глазами, пока они не исчезли в темноте.

   "Бедный маленький Анрио! Увижу ли я его когда-нибудь? - с волнением думала Екатерина. - А что, если моему Лефевру также не придется увидеться со мной? Ах, не надо думать об этом; надо как можно лучше разыграть роль невесты!"

   Она смело направилась к низкой, ярко освещенной комнате, где слуги болтали после ужина.

   - Доложите барону, что мадемуазель де Лавелин ожидает его в часовне! - отрывисто сказала Екатерина, остановившись на пороге, и медленно удалилась, стараясь придать величие своей походке и боясь запутаться в складках чересчур длинного плаща.

   Близ часовни она услышала шум шагов и голоса.

   - Так ты действительно знаешь пароль, Леонард? - спросил барон.

   - Да, - ответил тот, к кому обращался Левендаль, - мне удалось узнать его. Я заманил курьера к нам в кухню, пообещав сообщить ему разные сведения, и напоил его, потому что его томила жажда и, вероятно, также сон, потому что он теперь крепко спит.

   - А его бумаги? - с живостью спросил Левендаль.

   - Я прочел их. Ничего важного, кроме пароля, который я запомнил.

   - Хорошо, Леонард! Беги скорей к австрийцам, предупреди дежурного офицера! - И с этими словами барон вернулся в замок.

   "Что это значит? - спросила себя Екатерина. - Какой пароль они узнали? Уж не наш ли?"

   С минуту она колебалась. Может быть, ей следовало бежать во французский лагерь и поднять тревогу? Но она обещала своей покровительнице обмануть ее преследователей, оставшись вместо нее в часовне. Нет, сперва она исполнит свое обещание, а потом успеет добежать до лагеря и предупредить Лефевра об измене.

   Екатерина с решительным видом вошла в часовню, сгорая от нетерпения поскорее увидеть барона, а потом ускользнуть, чтобы поднять тревогу в отряде мужа.

   "Что, если их захватят во сне! - с ужасом думала она. Но свойственная ей беззаботность скоро взяла верх. - Нет, храбрецы тринадцатого полка спят только одним глазом; они не подпустят австрийцев на ружейный выстрел, несмотря на то, что их пароль похищен; они покажут, что у нас бдительная стража и что мы остерегаемся изменников".

   Несколько успокоившись, она опустилась в одно из кресел, приготовленных перед алтарем для жениха и невесты.

   В углу коленопреклоненный священник усердно молился, не обращая на Екатерину ни малейшего внимания.

   Она с любопытством разглядывала изображения крестного пути, украшения на дарохранительнице, мерцавшую в темноте лампаду и четыре зажженные свечи, разливавшие печальный свет. Ожидание казалось ей бесконечным.

   Вдруг дверь часовни с шумом растворилась; послышались шум шагов и бряцанье сабель.

   Чтобы продлить обман, Екатерина плотнее завернулась в свой плащ и, стараясь скрыть лицо, опустилась на колени.

   Священник медленно поднялся с колен и, приблизившись к алтарю, начал вполголоса читать положенные молитвы. Барон Левендаль, со шляпой в руке, подошел к той, кого принимал за свою невесту, и сказал с улыбкой:

   - Я надеялся, мадемуазель, иметь честь и счастье лично проводить вас в это святое место вместе с вашим батюшкой... он не меньше меня радуется вашему согласию. Я понимаю вашу застенчивость и охотно прощаю ее. Позвольте мне занять место рядом с вами!

   Екатерина молчала и не трогалась с места.

   Маркиз приблизился в свою очередь.

   - Ты хорошо сделала, дочь моя, - вполголоса сказал он: - Я рад, что ты наконец образумилась! - Затем он прибавил уже громко: - Да сними же этот дорожный плащ, Бланш! Невежливо венчаться в таком виде! Наконец, надо оказать честь нашим гостям, свидетелям с твоей стороны и со стороны твоего мужа; это офицеры генерала Клерфэ! Открой по крайней мере свое лицо! Да улыбнись же! В такой день, как сегодня, это обязательно!

   При упоминании об австрийских офицерах Екатерина сделала резкое движение, от которого плащ распахнулся, и из-под него показалась юбка с трехцветным шнурком. Маркиз почти сорвал с нее плащ и крикнул ошеломленный:

   - Это не моя дочь!

   - Кто вы? - спросил не менее озадаченный барон.

   В эту минуту священник обернулся к присутствующим и протянул руки, бормоча:

   - Да благословит вас, всемогущий Господь Бог! Мир вам... - Он ждал, чтобы ему ответили: "И со духом твоим", но общее замешательство было так велико, что никто не следил за богослужением, австрийские офицеры тоже приблизились к Екатерине.

   - Француженка?! Маркитантка?! - с комическим ужасом воскликнул ют, который казался начальником.

   - Ну да, француженка! Екатерина Лефевр, маркитантка тринадцатого полка! Это вам не по сердцу, голубчики мои? - воскликнула мадам Сан-Жень, выпутываясь из длинного плаща Бланш; она готова была смеяться в лицо озадаченному жениху, высунуть язык взбешенному маркизу, щелкнуть пальцами перед носом австрийцев, с тревогой озиравшихся вокруг, точно они ожидали, что из исповедальни или из алтаря выскочат солдаты 13 полка, название которого так гордо бросила им Екатерина.

  

  

  

   Когда прошли первые минуты изумления, один из офицеров, положив руку на плечо Екатерины, произнес:

   - Мадам, вы моя пленница!

   - Ну-ну! Вот еще! - сказала Екатерина. - Ведь я не сражаюсь. Я здесь в гостях как парламентер.

   - Перестаньте издеваться! Вы пробрались в этот замок, которым я овладел именем его величества императора австрийского. Вы француженка на австрийской территории, и я вас арестую!

   - Вы уже нынче и женщин арестовываете? Это не очень любезно!

   - Вы маркитантка.

   - Маркитантки не солдаты.

   - Я арестую вас не как солдата, а как шпионку! - произнес офицер и, сделав знак своим спутникам, приказал: - Позвать четверых солдат и увести эту женщину. Не спускать с нее глаз!

   Барон Левендаль, бросившийся в комнату Бланш, вернулся в часовню совершенно расстроенный.

   - Господа, - начал он сдавленным голосом, - эта женщина способствовала бегству мадемуазель де Лавелин, моей невесты. Где мадемуазель де Лавелин? - с гневом обратился он к Екатерине.

   Она расхохоталась и ответила:

   - Если вы желаете видеть мадемуазель де Лавелин, то вам придется расстаться с господами австрийцами и отправиться во французский лагерь... вот где она ожидает вас!

   - Во французском лагере?! Что ей там понадобилось?

   - Это должно успокоить вас. Не у французов же станет она искать Нейпперга, к которому вы ревновали ее, - сказал маркиз, пытаясь ободрить ошеломленного жениха.

   - Может быть, - произнес барон. - Но что заставило ее бежать к французам? Уж не влюблена ли она в Дюмурье?

   - Мадемуазель пошла к своему ребенку, - спокойно сказала Екатерина.

   - К своему ребенку?! - в один голос воскликнули маркиз и барон, одинаково озадаченные.

   - Ну да! К маленькому Анрио, прелестному херувимчику... от вас такой, наверно, не мог бы родиться, барон! - насмешливо добавила мадам Сан-Жень, поддразнивая обманутого жениха.

   Но Левендаль был слишком удручен, чтобы обратить внимание на ее насмешливые слова.

   Присутствовавший при этой сцене Леонард совершенно растерялся, вместо улыбки на его лице появилась жалкая гримаса. Все его планы рушились: с исчезновением Бланш ребенок, о существовании которого теперь стало известно барону, потерял значение постоянной угрозы Дамоклова меча для той, кому предстояло превратиться в баронессу Левендаль. У него была отнята всякая возможность осуществить выгодные комбинации, зародившиеся в его голове, когда ему стала известна тайна мадемуазель де Лавелин. Он принялся соображать, что теперь предпринять.

   - Я тоже отправлюсь во французский лагерь, - прошептал он, - я знаю пароль... меня пропустят. Может быть, для меня не все еще пропало. Мы еще посчитаемся, госпожа баронесса!

   Он незаметно пробрался к дверям позади солдат, которых привел один из офицеров, и бросился бежать по направлению к деревне.

   - Пора с этим кончить! - отрывисто произнес офицер, арестовавший Екатерину. - Господин барон, вы ничего не хотите сказать нам? Не желаете ли вы задать какой-либо вопрос нашей пленнице?

   - Нет-нет! Уведите ее! Сторожите! Расстреляйте! - с гневом воскликнул барон. - Впрочем, - продолжал он с комическим отчаянием, - все-таки лучше допросите ее! Пусть она скажет, что сталось с мадемуазель де Лавелин! Пусть объяснит, что это за ребенок, о котором она говорила.

   - Мы запрем ее в одном из залов замка, - спокойно ответил офицер. - Утро вечера мудренее, завтра она все расскажет.

   - Завтра сюда придут республиканские солдаты, и никто из нас не будет ничего говорить, потому что вы все или будете убиты, или навострите лыжи, - крикнула Екатерина.

   - Уведите ее! - холодно сказал офицер своим солдатам. - Составьте ваши ружья! Если эта женщина окажет сопротивление - свяжите ее и унесите!

   Четверо солдат прислонили ружья к решетке, отделявшей клирос, и двинулись тяжелым шагом, готовые повиноваться приказу начальника.

   - Не подходите! - крикнула Екатерина. - Первый, кто тронется с места, будет убит! - И, выхватив из-за пояса оба пистолета, она прицелилась в солдат.

   Те невольно попятились.

   - Вперед! Да двигайтесь же! - заревел офицер. - Вы теперь даже женщины боитесь!

   Только что солдаты собрались исполнить его приказание, как вдруг среди ночной тишины, около самой часовни, послышалась барабанная дробь, являвшаяся сигналом к атаке.

   - Это французы! Французы! - в ужасе повторял барон.

   Наступила всеобщая паника. Солдаты в беспорядке бежали, позабыв о своих ружьях. Следом за ними бросились офицеры, стараясь собрать их, чтобы отступить на австрийские позиции; они были уверены, что их захватил врасплох авангард Дюмурье.

   Маркиз и барон поспешили запереться в замке. Часовня опустела. В алтаре священник, безучастный ко всему, что происходило, оканчивал службу, а барабанная дробь слышалась все ближе.

   Стоя на пороге часовни, Екатерина с радостным изумлением увидела, как из темноты появилась длинная и тощая фигура ла Виолетта, усердно отбивавшего дробь на барабане.

   - Ты здесь?! - воскликнула она. - Зачем ты пришел? Где наш полк?

   - В лагере, черт возьми! - ответил ла Виолетт, прекращая свое занятие. - Не правда ли, я пришел вовремя? Только, я думаю, безопаснее будет, если мы запрем вход?

   Он быстро затворил двери и заложил их засовом. Потом он объяснил удивленной Екатерине, что повел Бланш к лагерю, но на половине дороги они наткнулись на французский патруль под командой Лефевра. Он передал мадемуазель де Лавелин двум надежным солдатам и в данную минуту она, вероятно, уже в безопасности, в отряде Дюмурье, возле своего маленького Анрио. Сам ла Виолетт решил поскорее вернуться в замок, опасаясь за участь храброй маркитантки 13 полка. Удивленный шумом в часовне, он обошел ее кругом и, влезши на окно, понял, какой опасности подвергается жена его капитана. Тогда ему пришло в голову прибегнуть к барабану, чтобы напугать австрийцев.

   - Хе-хе! А ведь я умею-таки справляться с ящиком Гийомэ, как вы находите? Я был бы отменным барабанчиком, если бы только не мой длинный рост! - заключил мужественный парень свой рассказ.

   - А где ты оставил моего мужа? - спросила Екатерина.

   - В двухстах метрах отсюда! Он сейчас же прибежит сюда со своими людьми, если я подам сигнал.

   - Какой сигнал?

   - Выстрел!

   - Подождем! Кажется, сюда идут. Слышишь эти шаги... этот шум? Точно лошадиный топот!

   Действительно, шум шагов и стук копыт указывали на прибытие многочисленного отряда, подкрепленного кавалерией.

   - Стрелять? - спросил ла Виолетт, снимая с плеча ружье и указывая на брошенные австрийцами ружья, прибавил: - Мы можем еще четыре раза подать сигнал.

   - Не стреляй! - с живостью возразила Екатерина.

   - Отчего не стрелять? Вы думаете, я боюсь ваших австрияков? Повторяю вам, что ночью я ничего не боюсь.

   - Несчастный! Да у австрийцев есть подкрепления. Лефевр с нашими солдатами еще попадет в засаду. Мы-то вдвоем всегда спасемся. Лучше вступить в переговоры.

   - Приказывайте, я вам повинуюсь!

   Раздался сильный стук в дверь, и кто-то крикнул:

   - Откройте или мы выломаем дверь!

   Екатерина велела ла Виолетту отодвинуть засов.

   Дверь отворилась, и в часовню вошли солдаты. Их темные фигуры смутно виднелись при блеске сабель, касок и штыков.

   Екатерина и ла Виолетт укрылись у самого алтаря, где приметили черный, скорчившийся призрак. Это священник, окончив богослужение, тихо бормотал свои молитвы... может быть, он читал отходную.

   Солдаты заняли часовню; всюду виднелись ружья и сабли. Офицер, хотевший арестовать Екатерину, тоже вернулся, стыдясь своего бегства от женщины и стремясь отплатить ей. Он обратился к человеку в плаще, украшенном галунами, казавшемуся начальником.

   - Полковник, - сказал он, - мы сейчас же расстреляем их!

   - И женщину тоже? - холодно спросил тот, кого назвали полковником.

   - Это два шпиона, а в приказе очень определенно сказано.

   - Спросите, кто они, как их зовут, зачем они проникли в замок, а там мы уже решим, что делать, - сказал полковник.

   Екатерина услышала его слова.

   - Я требую, чтобы с нами обращались как с военнопленными, - твердо сказала она.

   - Сражение еще не началось, - заметил офицер.

   - Оно уже начато... нами! Я была в авангарде, и вот первая колонна, - сказала Екатерина, указывая на ла Виолетта. - Вы не имеете права расстрелять нас, потому что мы сами сдаемся. Берегитесь! Если вы сделаете такую подлость, наши узнают об этом. Тогда не ждите пощады, от стрелков тринадцатого полка! Они уже недалеко, скоро будут здесь. Вспомните мельницу у Вальми! Ваши пленники заплатят за нас двоих! Мой муж, капитан, отомстит за нас; это так же верно, как и то, что меня зовут Екатерина Лефевр.

   Офицер, которого называли полковником, с жестом удивления подошел на несколько шагов, стараясь в темноте разглядеть лицо женщины.

   - Не родственница ли вы того Лефевра, который служил в парижской гвардии и женился на прачке? - вежливо произнес он. - Ее называли мадам Сан-Жень?

   - Это я - прачка Сан-Жень! Лефевр, капитан Лефевр - мой муж!

   Не скрывая сильного волнения, полковник подошел к Екатерине и, глядя ей прямо в лицо, спросил:

   - А вы меня не узнаете?

   Екатерина отшатнулась.

   - Ваш голос... ваши черты, - проговорила она, - полковник, ваше лицо припоминается мне как сквозь туман.

   - Туман от пушечного дыма... Вы забыли утро десятого августа?

   - Десятого августа? Так это вы - тот раненый австрийский офицер? - воскликнула Екатерина.

   - Да, это был я, граф Нейпперг, которого вы спасли... и который сохранил к вам вечную признательность. Дайте мне обнять вас, обнять ту, которой я обязан жизнью!

   Нейпперг протянул руки, чтобы привлечь к себе Екатерину, но она отступила.

   - Благодарю вас, полковник, за добрую память обо мне, - быстро заговорила она. - То, что я сделала для вас десятого августа, было сделано из человеколюбия. За вами гнались, вы были безоружны да еще ранены; я взяла вас под свою защиту, не заботясь о том, под чьим знаменем вы были ранены и почему спасались бегством. Сегодня я встречаю вас в мундире врагов моего народа, начальником солдат, которые нападают на мою родину, и не хочу больше вспоминать о том, что было в Париже. Мои друзья, солдаты моего полка, мой муж, вот этот славный парень - ваш пленник, все патриоты могли бы упрекнуть меня за то, что я спасла жизнь аристократа, австрийца, полковника, расстреливающего людей, которые сдаются ему. Граф, не говорите мне больше про десятое августа! Я и знать не хочу, что спасла врага, подобного вам!

   Нейпперг молчал; энергичная речь Екатерины страшно взволновала его.

   - Екатерина, благодетельница моя, - начал он задушевным тоном, - не упрекайте меня в том, что я служу своей стране, как вы служите вашей. Ваш храбрый муж защищает свое знамя, я сражаюсь за свое. Судьбе угодно было, чтобы мы родились под разными небесами; она сближает нас только в минуты серьезной опасности. Не огорчайте меня вашей неприязнью. Если вы хотите забыть десятое августа, то я-то должен помнить его, и полковник штаба победоносной императорской армии...

   - Пока еще не победоносной! - сухо прервала Екатерина.

   - Завтра она будет победоносной, - возразил Нейпперг. - Полковник императорской армии и командир здешнего отряда не забыл, что обязан уплатить долг за того раненого при защите Тюильри, который нашел приют в прачечной улицы Сен-Рок. Екатерина Лефевр, вы свободны!

   - Благодарю вас, - просто сказала маркитантка. - Но как же ла Виолетт? - спросила она, указывая на юношу, гордо выпрямившегося во весь свой высокий рост, чтобы показаться неприятельскому офицеру с самой выгодной стороны.

   - Он солдат и проник сюда хитростью. Я не могу поступить с ним иначе как со шпионом.

   - Тогда расстреляйте и меня вместе с ним! - так же просто сказала Екатерина. - В нашем лагере никто не посмеет сказать, что Екатерина Лефевр, маркитантка тринадцатого полка, допустила расстрелять честного парня, который из-за нее попал в руки австрийцев. Ну, полковник, отдайте приказ, чтобы скорее все кончали, пока я на расчувствовалась. Все-таки не очень-то приятно думать, что в тебя засадят дюжину пуль, когда ты молода и любишь своего мужа. Бедный Лефевр, каково ему будет без меня! Ну, да что же! На то и война!

   - Извините, полковник, прошу прощения! - начал ла Виолетт, своим детским голосом. - Лучше расстреляйте меня одного! Я заслужил это. О, я не отговариваюсь! Каждый за себя, и беда тому, кто попался! Пусть меня казнят, но мадам Лефевр ни в чем не виновата. Честное слово, полковник, это я притащил ее сюда!

   - Ты? А зачем? Что вам было нужно в этом доме?

   - Я заставил ее прийти, чтобы нести ребенка, когда мы договоримся... ведь я не гожусь в кормилицы!

   - Какого ребенка? Боже мой! - воскликнул Нейпперг, обращаясь к Екатерине. - Вам надо было нести ребенка? Какого ребенка?

   - Вашего, граф. Я обещала мадемуазель де Лавелин передать ей ее сына здесь, в Жемапе.

   - Как? Вы отважились? О, мужественная женщина! Но где же мое дитя?

   - В безопасности во французском лагере, со своей матерью.

   - Да разве мадемуазель де Лавелин не здесь? Что такое вы говорите?

   - Она убежала отсюда в ту минуту, когда отец хотел принудить ее обвенчаться с бароном Левендаль.

   - Значит, я не успел бы освободить ее! И если бы не вы...

   - Если бы не ла Виолетт! - поправила Екатерина. - Это он все устроил.

   - Ну, я вижу, что должен освободить и ла Виолетта, - улыбаясь, сказал Нейпперг. - Мадам, повторяю - вы свободны. Возьмите с собой и своего товарища. Я дам вам двоих людей, которые проводят вас за наши линии. - Отдав необходимые приказания, он снова обратился к Екатерине: - Когда вы увидите Бланш, скажите ей, что я по-прежнему люблю ее и жду. После сражения мы встретимся на пути к Парижу. Пользуйтесь последними часами ночи, чтобы добраться до вашего лагеря. Верьте, милая моя мадам Лефевр, я все еще считаю себя вашим должником. Может быть, случайности войны дадут мне возможность доказать вам, что граф Нейпперг не неблагодарный человек!

   - За десятое августа, граф, мы с вами квиты, но я вам Должна за этого парня, - сказала Екатерина, указывая на ла Виолетта.

   - Может быть, мы когда-нибудь и встретимся, тогда и расквитаемся. Ну, до свидания, полковник! А ты, долговязый, направо кругом - и живо вперед! Марш! - добавила она, дружески толкая ла Виолетта.

   Они гордо прошли мимо австрийских солдат. Ла Виолетт вытягивался при этом во весь рост, а Екатерина шла, подбоченившись, в сдвинутой набок кокетливой шляпке с трехцветной кокардой, с вызывающей улыбкой на губах. На пороге она обернулась и насмешливо произнесла: - До скорого свидания, господа! К полудню я вернусь сюда с Лефевром и его стрелками!

  

  

  

   Нейпперг озабоченно смотрел вслед удалявшейся Екатерине и думал о том, удастся ли ему найти Бланш и увидеть наконец своего маленького Анрио, как в том уверяла его добрая маркитантка. Как могла бы молодая женщина с ребенком благополучно пробраться сквозь ряды сражающегося войска? Но в то время Нейпперг был счастлив сознанием, что брак, задуманный маркизом Лавелином и бароном Левендалем, не состоялся. Бланш оставалась свободной и могла еще принадлежать ему.

   Он стал искать глазами Левендаля и маркиза, ко они исчезли. На его вопрос унтер-офицер сообщил, что барон и маркиз сели в снаряженную для них повозку и поспешно направились по дороге в Брюссель.

   Нейпперг с облегчением вздохнул; соперник удалился и не будет оспаривав у него то, что ему дороже жизни; мрачная туча рассеялась, и будущее озарилось лучом радостной надежды. Он стал мечтать о том блаженном времени, когда, вырвав из тьмы Бланш и ребенка, они все вместе будут наслаждаться лучезарным счастьем.

   Но затем ясный горизонт снова заволокло тучей. Возникал вопрос: как встретиться с Бланш, где найти ребенка? Сражение начиналось. Нечего и думать было о том, чтобы пробраться сквозь строй или отправиться во французский лагерь хотя бы в качестве парламентера в тот момент, когда с восходом солнца откроется пушечная пальба между Жемапом и Монсом. Нужно было дождаться результатов дневного сражения.

   Победа несомненно будет принадлежать дисциплинированным, опытным войскам императорской армии. Республиканское войско, состоящее из сапожников, портных и мелких торговцев, ни в коем случае не сможет устоять против солдат, обученных герцогом Саксонским! Канонада Вальми была простой случайностью, в Жемапе же успех будет несомненно на стороне численности, порядка и знания военной тактики; герцог Саксонский уже отправил в Вену курьера с депешей, извещавшей о поражении санкюлотов.

   Но что станется с Бланш и ее ребенком при этом неизбежном поражении французов? Душевная тревога Нейпперга увеличилась еще более при мысли о всех ужасах этого поражения и переполоха в импровизированной армии, неспособной отступать по всем правилам военного искусства.

   Тщетно придумывал он способы оградить дорогие ему существа от грядущих бедствий, как вдруг послышался шум на дворе, заставивший его выйти из зала замка, превращенного в главную квартиру, где офицеры под его диктовку составляли диспозицию предстоящего сражения.

   Нейпперг осведомился о причине волнения.

   Ему доложили, что при входе в парк часовые арестовали женщину всю в грязи и лохмотьях, с растрепанными волосами и блуждающим взором. Она хотела проникнуть в замок и уверяла, что она дочь маркиза де Лавелин, живущего в данный момент у барона Левендаля.

   Нейпперг издал крик удивления и ужаса. Бланш в замке! Бланш прошла сквозь ряды войск, расположившихся в долине. Что могло означать это неожиданное возвращение после того, как Екатерина уверяла его, что молодая женщина в безопасности и находится в лагере французов? Какое новое несчастье предвещала эта неожиданная встреча!

   Он приказал немедленно привести эту женщину к нему.

   Действительно перед ним появилась Бланш де Лавелин; ее одежда превратилась в лохмотья, видимо, когда она пробиралась по кустарникам и рытвинам болотистых полей.

   Нейпперг поспешил к ней и в страстном порыве заключил ее в свои объятия.

   Рыдая и вместе с тем улыбаясь от радостной встречи, Бланш стала рассказывать своему возлюбленному о побеге и о том, как она попала в республиканский лагерь, сопровождаемая солдатами капитана Лефевра.

   Следуя указаниям Екатерины, она поспешила в маркитантскую палатку тринадцатого полка. Там, в тележке маркитантки, она нашла спящего ребенка, завернутого в одеяльце. Рядом была другая постелька с отброшенным покрывалом. Она бросилась к спящему ребенку и уже хотела запечатлеть материнский поцелуй на чистом челе своего сына, как вдруг личико спящего ребенка осветилось лучом света от фонаря солдата, сопровождавшего ее. Оказалось, то была девочка, которая проснулась и стала испуганно смотреть на нее. Бланш громко крикнула: "Где мое дитя? Где мой маленький Анрио?" - причем ее сердце разрывалось от мучительной тревоги. Девочка посмотрела вокруг себя и спросила: "А где же Анрио, его уже нет в постели? Он, верно, побежал смотреть, как палят из пушек? Ах, гадкий мальчишка, не мог он меня разбудить!" Узнав эту ужасную новость, Бланш потеряла сознание. Ее отправили в лазарет, где ей оказали первую помощь.

   Когда она пришла в себя, то стала требовать своего ребенка. Она вспомнила, что слышала, будто какой-то человек бежал по направлению к Мобежу с ребенком на руках. Она пыталась подняться и бежать за ним вдогонку.

   Полковой лекарь, который оказывал ей помощь, сжалился над ее горем.

   - Вы не в состоянии будете пробраться между тележками, артиллерийскими повозками, войсками и беглецами, - сказал он.

   - Я должна разыскать моего ребенка! - с настойчивостью повторяла несчастная мать и умоляла врача отпустить ее. - Зачем этот человек взял моего сына? - спросила она. - Какое преступление кроется в этом похищении? Кем подкуплен этот разбойник? По чьему приказанию действовал он?

   Лекарь - это был Марсель - ничего не мог ответить на все эти вопросы, в лихорадочном волнении задаваемые молодой женщиной.

   Сержант, который пришел помогать лекарю в походном госпитале и говорил ему что-то на ухо, вдруг, как бы тронутый этим ужасным горем, обратился к несчастной женщине:

   - По некоторым сведениям, которые мне удалось получить, вы могли бы напасть на след этого негодяя, который попал в лагерь, очевидно, при помощи обмана.

   - Ах, сержант, скажите мне, пожалуйста, что вы знаете! - воскликнула Бланш, оживленная надеждой.

   - Говори, Ренэ, - сказал полковой лекарь, - в таком дерзком покушении, как это, малейшая улика может способствовать открытию виновного.

   Красавчик Сержант рассказал, что в его роте был человек, который в Вердене состоял вестовым несчастного Борепэра. Этот вестовой узнал в человеке, подходившем к повозке маркитантки, того самого молодца, с которым пил вместе ночью во время обстрела Вердена. Этот человек был не кто иной, как слуга барона Левендаля, звали его Леонардом.

   - Леонард? Это доверенный слуга барона Левендаля! - воскликнула Бланш.

   Догадываясь, откуда идет удар, она заподозрила, что Левендаль поручил Леонарду украсть ребенка для того, чтобы покорить ее и принудить к браку, который она считала, благодаря своему бегству, окончательно расстроившимся. Малютка Анрио являлся в руках барона как бы залогом.

   Поэтому Бланш, несмотря на советы и предостережения полкового лекаря и Ренэ, решилась отправиться на поиски своего ребенка. Она преодолела все опасности пути: пробралась сквозь кустарники и заросли, перепрыгивая через рвы и канавы, с окровавленными ногами и в изодранном платье она явилась в замок, надеясь встретить здесь Левендаля и Леонарда, похитивших ее дитя. Она не отдавала себе отчета, что сказала бы, что сделала бы с целью противостоять угрозам Левендаля и требованиям своего отца. Но она чувствовала себя достаточно сильной, чтобы не сдаться, так как дело шло о том, чтобы вырвать ее ребенка из рук похитителей.

   Радость неожиданной встречи в замке с Нейппергом омрачилась известием об отъезде Левендаля и ее отца и бесследным исчезновением Леонарда с ее ребенком. Без сомнения, в условном пункте разбойник встретился с бароном и передал ему ребенка. Но где и как настигнуть Левендаля и маркиза Лавелина? Никто не мог с достоверностью указать, по какому направлению отправился Леонард со своей драгоценной ношей.

   Нейпперг сообщил Бланш, что ее отец вместе с бароном отправился в Брюссель.

   - Мы догоним их завтра, - сказал он таким убежденным тоном, что Бланш несколько успокоилась.

   - Но почему бы нам не отправиться в погоню этой же ночью? - спросила она, сгорая от нетерпения. - Завтра мы были бы уже в Брюсселе.

   - Завтра, друг мой, моя дорогая жена, - сказал Нейпперг улыбаясь, - завтра я должен сражаться. Когда мы разобьем французов, я получу возможность вернуться обратно и преследовать злодеев, похитивших нашего ребенка; но теперь обязанности солдата должны быть выше моих родительских чувств и страданий!

   Бланш произнесла с глубоким вздохом:

   - Я подчиняюсь, я подожду. О, какими бесконечно длинными покажутся мне этот день и наступающая ночь!

   Нейпперг глубоко задумался.

   - Бланш, - сказал он наконец серьезным тоном, - что станется здесь с вами, одинокой женщиной, среди такого количества воюющих? Я не в состоянии быть все время подле вас, да к тому же мое покровительство может быть только тайное. Я не имею никаких прав, чтобы требовать к вам уважения, помощи или поддержки со стороны наших генералов, наших принцев и даже наших солдат... Бланш, вы понимаете меня?

   Мадемуазель де Лавелин покраснела, опустила голову и ничего не ответила.

   Нейпперг продолжал:

   - Если после сражения мы настигнем вашего отца и барона Левендаля, неужели вы полагаете, что они не станут предъявлять свои права на вас?

   - Я буду защищаться, буду сопротивляться!

   - У них есть могущественное оружие против вас - ваш ребенок: они его не выдадут вам и, следовательно, завладеют моим сыном! Какие права могу я предъявить, каким способом могу я заставить их возвратить вам его? Бланш, подумали ли вы о всех затруднениях и препятствиях, которые возможно было бы преодолеть лишь при желании с вашей стороны?

   - Что же нужно сделать?

   - Дать мне право говорить открыто и предъявлять требования от вашего имени.

   - Делайте так, как находите нужным! Разве вы не знаете, что моя судьба тесно соединена с вашей?

   - Необходимо, чтобы мы были соединены навсегда, чтобы вы стали моей женой. Согласны вы?

   В ответ Бланш молча бросилась к нему в объятия.

   - Тут все было приготовлено для торжества бракосочетания, - сказал Нейпперг, - священник у алтаря, нотариус дремлет над своими бумагами в залах замка, остается только разбудить его, и, пока священник будет благословлять нас, он произведет запись. Пойдемте, Бланш, сделайте из меня счастливейшего супруга в мире!

   Час спустя в часовне, где Екатерина Лефевр на один момент изображала невесту, Бланш де Лавелин сделалась графиней Нейпперг.

   Не успело совершиться таинство, соединившее супругов брачными узами, как послышалась пальба в долине, у самого подножия часовни, и эхо повторило звуки труб и барабанов, возвещавших начало сражения.

   - Господа, - сказал Нейпперг, подводя Бланш к группе офицеров, - представляю вам графиню Нейпперг, мою жену.

   Все поклонились и пожелали счастья молодым, сочетавшимся так оригинально под гром пушек накануне предполагаемой славной победы.

  

  

  

   Находившиеся в памятное утро 6 ноября 1792 года на Жемапском хребте бельгийские крестьяне, которых угнетала империя и должна была освободить победа революционного народа, были свидетелями величественного и незабываемого зрелища.

   Бледное серое утро вставало над холмами. Легкий ветерок пробегал по вершинам, раскачивая кусты и крутя сухие листья. Огромные массы австрийцев, венгров, пруссаков покрывали все высоты. Мохнатые шапки гусар, высокие каски гренадеров, полуконические кивера пехоты, копья, кривые сабли кавалерии сверкали, мелькали и гремели в бледном свете осеннего утра.

   Несколько ниже наскоро построенные редуты и укрепления скрывали тирольских стрелков в остроконечных фетровых шляпах, украшенных перьями фазана или цапли. Артиллерия, скрытая справа и слева, грозила из амбразур своими бронзовыми жерлами, готовыми начать изрыгать огонь.

   Австрийская армия раскинулась широко: правое крыло упиралось в деревню Жемап, образуя угол с центром, а левое подходило вплотную к Валансьенской дороге. На трех лесистых холмах амфитеатром возвышались в три ряда укрепления, снабженные двадцатью большими орудиями и столькими же гаубицами; кроме того, на каждый батальон было по три пушки, так что в общем имелось около ста орудий.

   Выгода положения, бесспорное превосходство опытной армии, хорошо снабженной всеми припасами, руководимой опытными генералами Клерфэ и Болье; преимущество артиллерии, громившей с высоты неприятеля, приближавшегося по болотистой равнине и вынужденного под убийственным огнем подниматься на сильно укрепленные высоты, - все это давало имперским генералам почти полную уверенность в победе. Кроме того, австрийская армия, хорошо отдохнувшая, расположенная на сухом месте, хорошо поужинала к тому моменту, когда на рассвете раздался первый пушечный выстрел, начавший сражение. Французы же, всю ночь шедшие по болоту, не успели подкрепиться пищей. Им было сказано, что они позавтракают днем в Монсе, после победы, и они отправились в путь с пустыми желудками, но полные надежды, намереваясь выиграть вместе с битвой и свой завтрак.

   Туман медленно поднимался над болотистой долиной, покрытой людьми, усталыми и спотыкающимися, но продвигающимися вперед беспорядочным потоком. При первом выстреле, заставившем всколыхнуться армию, музыканты торжественно и стройно начали марсельезу. Звуки труб слились с громом канонады. Пятьдесят тысяч человек подхватили величественные слова гимна революции под аккомпанемент пушек и труб. Высоты Жемапа, Кюэсма и Бертрэнона донесли до австрийцев звуки героических призывов.

   "К оружию, граждане! Сомкните ряды".

   Теперь уже не армия шла против них; целая нация ринулась на защиту своей страны и своей свободы.

   Старая тактика была забыта. Как море, сокрушающее все преграды, возмущенная Франция хлынула на эти высоты, ломая и уничтожая укрепления и редуты, все больше и больше расходясь. Эта битва была похожа на наводнение с ураганом. Только пушки и штыки работали. Артиллерия издали разрушала австрийские укрепления, а добровольцы, вчерашние мирные горожане и ремесленники, бросались на эти развалины, рубили артиллеристов, расстраивали ряды пехоты, останавливали и опрокидывали целые эскадроны конницы.

   Старые имперские войска, ветераны династических войн, были разбиты, рассеяны, уничтожены этими новыми героями, большинство которых еще носило платье крестьянина или ремесленника и в первый раз в жизни держало в руках ружье.

   Генерал д'Арвиль командовал левым крылом вместе со старым генералом Ферраном. Последний должен был занять Жемап, но встретил сопротивление; Дюмурье послал к нему на помощь Тевено, который вскоре с торжеством вошел в деревню. Это было в полдень.

   Бернонвиль наступал справа. Под его начальством Дампьер командовал парижскими добровольцами. Этим детям парижских предместий досталась честь захватить три редута. Импровизированные солдаты несколько колебались. Их поражал стройный порядок в австрийской армии, имперские драгуны смущали их великолепным и внушающим ужас порядком. Однако бесстрашные перед лицом смерти, они скрестили ружья и выждали атаку, затем, выстрелив в упор, бросились вперед в штыки и рассеяли эту кавалерию. Гусары Дюмурье довершили победу, все разрушив вплоть до Монса.

   В центре две бригады вдруг остановились. Тогда один из сражавшихся, не имевший ни чина, ни даже форменного платья, лакей Дюмурье, Батист Ренар, взялся их ободрять и воодушевлять, и победа была обеспечена. Здесь командовал генерал-поручик Эгалите, более известный позже под именем Людовика Филиппа.

   При звуках марсельезы и песенки "са ира" последние укрепления австрийцев были разрушены парижскими отрядами, а также волонтерами. Регулярное войско, 13 пехотный полк, где Лефевр дрался как бешеный, стрелки и гусары Бертини и Шамборана также содействовали этой решительной победе, спасшей Францию от вторжения и освободившей Бельгию, уничтожившей старые германские войска и давшей крещение славой нарождающейся республике.

   После битвы победители принялись за ужин. Время завтрака и обеда уже прошло, оставалось вознаградить себя ужином.

   Пили за победу, за нацию, за Дюмурье, за Батиста Ренара, героя в ливрее, за национальное собрание, за освобожденных бельгийцев, за человечество! Этот последний тост был провозглашен на бивуаке добровольцев Майен-э-Луэр полковым лекарем в мундире, совершенно забрызганном кровью, так как он так же отчаянно сражался вместе с другими героями этого бессмертного дня.

   Среди рассказов о разных отдельных моментах сражения один солдат вдруг сказал:

   - А вы не знаете, что мы нашли вон в том замке, на склоне горы, где, кажется, была главная квартира австрийцев? Господин Марсель, это может заинтересовать вас.

   - Что же такое было в этом замке? - спросил философ, у которого в этот день не было недостатка в живых и мертвых аргументах против варварства войны.

   - Знаете, ведь там был ребенок...

   - Как ребенок? Объясните! - сказал Ренэ, подошедший в это время, что никого не могло удивить, так как все были уверены, что встретят Красавчика Сержанта там, где находится Марсель. Ренэ прибавил: - Гражданка Лефевр, маркитантка тринадцатого полка, спрашивала о каком-то ребенке. Скажите же, какого это ребенка вы подобрали под пулями?

   - Я его не подобрал, - ответил солдат.

   - У вас хватило жестокости оставить это невинное создание там под картечью? Это недостойно французского солдата!

   - Послушайте же, сержант, - возразил рассказчик. - Я подошел вместе с несколькими товарищами к этому заброшенному замку... Шли мы осторожно, так как можно было ожидать засады. Это молчание, это спокойствие не обещало ничего доброго.

   - Это разумно, - сказал Марсель. - Дальше!

 &nb