Гоголь Николай Васильевич - Шинель, Страница 3 - Книги

равился на вечер к одному из приятелей своих,

у которого нашел порядочное общество, а что всего лучше - все там были почти

одного и того же чина, так что он совершенно ничем не мог быть связан. Это

имело удивительное действие на душевное его расположение. Он развернулся,

сделался приятен в разговоре, любезен - словом, провел вечер очень приятно.

За ужином выпил он стакана два шампанского - средство, как известно, недурно

действующее в рассуждении веселости. Шампанское сообщило ему расположение к

разным экстренностям, а именно: он решил не ехать еще домой, а заехать к

одной знакомой даме, Каролине Ивановне, даме, кажется, немецкого

происхождения, к которой он чувствовал совершенно приятельские отношения.

Надобно сказать, что значительное лицо был уже человек немолодой, хороший

супруг, почтенный отец семейства. Два сына, из которых один служил уже в

канцелярии, и миловидная шестнадцатилетняя дочь с несколько выгнутым, но

хорошеньким носиком приходили всякий день целовать его руку, приговаривая:

"bonjour, papa". Супруга его, еще женщина свежая и даже ничуть не дурная,

давала ему прежде поцеловать свою руку и потом, переворотивши ее на другую

сторону, целовала его руку. Но значительное лицо, совершенно, впрочем,

довольный домашними семейными нежностями, нашел приличным иметь для

дружеских отношений приятельницу в другой части города. Эта приятельница

была ничуть не лучше и не моложе жены его; но такие уж задачи бывают на

свете, и судить об них не наше дело. Итак, значительное лицо сошел с

лестницы, сел в сани и сказал кучеру: "К Каролине Ивановне", - а сам,

закутавшись весьма роскошно в теплую шинель, оставался в том приятном

положении, лучше которого и не выдумаешь для русского человека, то есть

когда сам ни о чем не думаешь, а между тем мысли сами лезут в голову, одна

другой приятнее, не давая даже труда гоняться за ними и искать их. Полный

удовольствия, он слегка припоминал все веселые места проведенного вечера,

все слова, заставившие хохотать небольшой круг; многие из них он даже

повторял вполголоса и нашел, что они всь так же смешны, как и прежде, а

потому не мудрено, что и сам посмеивался от души. Изредка мешал ему, однако

же, порывистый ветер, который, выхватившись вдруг бог знает откуда и невесть

от какой причины, так и резал в лицо, подбрасывая ему туда клочки снега,

хлобуча, как парус, шинельный воротник или вдруг с неестественною силою

набрасывая ему его на голову и доставляя, таким образом, вечные хлопоты из

него выкарабкиваться. Вдруг почувствовал значительное лицо, что его ухватил

кто-то весьма крепко за воротник. Обернувшись, он заметил человека

небольшого роста, в старом поношенном вицмундире, и не без ужаса узнал в нем

Акакия Акакиевича. Лицо чиновника было бледно, как снег, и глядело

совершенным мертвецом. Но ужас значительного лица превзошел все границы,

когда он увидел, что рот мертвеца покривился и, пахнувши на него страшно

могилою, произнес такие речи: "А! так вот ты наконец! наконец я тебя того,

поймал за воротник! твоей-то шинели мне и нужно! не похлопотал об моей, да

еще и распек, - отдавай же теперь свою!" Бедное значительное лицо чуть не

умер. Как ни был он характерен в канцелярии и вообще перед низшими, и хотя,

взглянувши на один мужественный вид его и фигуру, всякий говорил: "У, какой

характер!" - но здесь он, подобно весьма многим, имеющим богатырскую

наружность, почувствовал такой страх, что не без причины даже стал опасаться

насчет какого-нибудь болезненного припадка. Он сам даже скинул поскорее с

плеч шинель свою и закричал кучеру не своим голосом: "Пошел во весь дух

домой!" Кучер, услышавши голос, который произносится обыкновенно в

решительные минуты и даже сопровождается кое-чем гораздо действительнейшим,

упрятал на всякий случай голову свою в плечи, замахнулся кнутом и помчался

как стрела. Минут в шесть с небольшим значительное лицо уже был пред

подъездом своего дома. Бледный, перепуганный и без шинели, вместо того чтобы

к Каролине Ивановне, он приехал к себе, доплелся кое-как до своей комнаты и

провел ночь весьма в большом беспорядке, так что на другой день поутру за

чаем дочь ему сказала прямо: "Ты сегодня совсем бледен, папа". Но папа

молчал и никому ни слова о том, что с ним случилось, и где он был, и куда

хотел ехать. Это происшествие сделало на него сильное впечатление. Он даже

гораздо реже стал говорить подчиненным: "Как вы смеете, понимаете ли, кто

перед вами?"; если же и произносил, то уж не прежде, как выслушавши сперва,

в чем дело. Но еще более замечательно то, что с этих пор совершенно

прекратилось появление чиновника-мертвеца: видно, генеральская шинель

пришлась ему совершенно по плечам; по крайней мере, уже не было нигде слышно

таких случаев, чтобы сдергивали с кого шинели. Впрочем, многие деятельные и

заботливые люди никак не хотели успокоиться и поговаривали, что в дальних

частях города все еще показывался чиновник-мертвец. И точно, один

коломенский будочник видел собственными глазами, как показалось из-за одного

дома привидение; но, будучи по природе своей несколько бессилен, так что

один раз обыкновенный взрослый поросенок, кинувшись из какого-то частного

дома, сшиб его с ног, к величайшему смеху стоявших вокруг извозчиков, с

которых он вытребовал за такую издевку по грошу на табак, - итак, будучи

бессилен, он не посмел остановить его, а так шел за ним в темноте до тех

пор, пока наконец привидение вдруг оглянулось и, остановясь, спросило: "Тебе

чего хочется?" - и показало такой кулак, какого и у живых не найдешь.

Будочник сказал: "Ничего", - да и поворотил тот же час назад. Привидение,

однако же, было уже гораздо выше ростом, носило преогромные усы и, направив

шаги, как казалось, к Обухову мосту, скрылось совершенно в ночной темноте.

--------------------------------------

Впервые напечатано в третьем томе сочинений Гоголя, вышедшем в 1842 г.